Текст книги "Мари Антильская. Книга первая"

Автор книги: Робер Гайяр (Гайар)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 41 страниц)

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Страсти на Мартинике накаляются

Замок На Горе стал в точности таким, каким желал его видеть Жак Дюпарке. Стража дежурила день и ночь, каждое утро приходил священник служить мессу в маленькой часовне, целиком построенной из дерева, затерявшейся в густой листве леса, который они не вырубили в этой части имения, дабы сохранить здесь покой и уединение.

В людских помещениях и служебных постройках около тридцати рабов трудились денно и нощно, ведь в окрестностях были разбиты плантации табака и индиго. Мари оставила себе лишь двоих слуг. Это была ее горничная Жюли, как всегда незаметная и которой эта жизнь в замке, где она могла делать все, что ей заблагорассудится, нравилась бесконечно больше, чем существование в парижском особняке господина де Сент-Андре. Вторым слугой был мятежный негр с «Люсансе», которого преподнес ей в подарок Жак. Его звали Кенка, сокращенное от Кенкажезим, это имя выбрали в святцах в тот же день, когда губернатор взял его с судна.

В этом роскошном замке, целиком построенном из тесаного камня, Мари много принимала. Она не только была окружена здесь непривычной для колонии роскошью, но и была радушной, гостеприимной хозяйкой дома, которую уже боготворили на всем острове Мартиника.

Вокруг нее вечно толпился эскорт преданных друзей, и многие жены плантаторов жаловались, что, с тех пор как Мари открыла двери своих гостиных, земли стали приносить все меньше и меньше дохода, ибо хозяева их совсем забросили дела.

Проводя мудрую политику, Мари готовилась к будущему. Она знала, что, ублажая колонистов, она обеспечивает Дюпарке их признательность и что одна ее улыбка дает другу гарантии на будущее. Впрочем, все это так успешно ей удавалось, что ее звали «добрая дама» или «прекрасная дама» из Замка На Горе.

Когда Жак Дюпарке, возвращаясь из Форт-Руаяля, добрался наконец до замка, он без удивления застал там человек тридцать гостей. Он проскакал верхом всю ночь и все утро, позволяя себе лишь тот отдых, который был необходим лошади. И конечно же, предпочел бы застать Марию в одиночестве. Но он знал, какие обязанности накладывают на него его титулы, и понимал, что не сможет, несмотря на усталость, избежать встреч и украдкой пробраться к себе.

Французские вина и ром лились в кубки рекою. А за окнами негры продолжали трудиться под палящим солнцем, не имея никакого питья, кроме обжигающей рот воды.

Жак оставил на попечение стражи своего коня и быстро поднялся в гостиную. Ему были знакомы лица всех завсегдатаев дома. Здесь были люди из семейства Арнулей, Сент-Этьенов, Жасбюрьяндов, Рифа, Франте, а также господин де Ламарш и Пьер Фурдрен, оба входили в Суверенный совет, и было важно заручиться их поддержкой. Однако лично он предпочитал Сен-Бона, Лафонтена, Доранжа, Лесажа и Л’Арше, которые уже не раз доказывали ему свою дружбу и преданность.

На этих сборищах царила полная непринужденность. Не удивительно поэтому, что, едва завидев его высокую фигуру, все поспешно бросились навстречу.

– Отлично! – радостно воскликнул господин де Ламарш. – Наконец-то вернулся наш генерал! Ну что там происходит на острове? Каков он, этот господин де Туаси? Интересно, что-то он нам принесет…

Жак был весь в дорожной пыли, однако такая встреча, вне всякого сомнения, весьма сердечная, явно доставила ему удовольствие. Он любил, когда в нем признавали неоспоримого правителя острова.

Он улыбнулся их вопросам и уже начал было отвечать, когда навстречу вышла Мари. Лицо молодой женщины светилось от радости, что он наконец-то снова с ней.

Не обращая внимания на гостей, она бросилась к нему в объятья и подарила быстрый поцелуй.

Лазье с Девеном, все еще с кубками в руках и явно несколько злоупотребившие ромом, издали восклицания весьма игривого свойства. Мари улыбнулась.

– Ладно, ладно, господа! – вмешался тут Сент-Этьен. – Давайте-ка лучше послушаем генерала! Вы, видно, совсем запамятовали, что, возможно, уже завтра нам придется воевать против господина де Пуэнси и его нынешних союзников-англичан!

– Да, черт возьми! – воскликнул Ривьер Лебайе. – Дайте же слово губернатору. Пусть он расскажет нам новости!

Кавалер де Бофор, который до того времени держался в стороне, торжественной поступью вышел вперед.

– Мой дорогой Лебайе, – заметил он, – вы чересчур торопитесь. Благородный дворянин должен прежде всего сказать нашему досточтимому генералу, насколько он может рассчитывать на нашу преданность…

Все головы мигом повернулись в сторону Бофора. Честолюбивые амбиции этого совсем еще молодого человека, во всяком случае никак не старше самого генерала, были хорошо известны всем присутствующим. У него была весьма курьезная внешность: высокого роста, широкоплечий, с короткой талией и на редкость длинными ногами, он был наделен каким-то угловатым лицом, которое было точно небрежно вырезано грубым долотом. Он чем-то походил на мангусту, которую ввозили на остров, дабы уничтожать змей, заполонивших некоторые части острова. Его не очень-то любили, ибо был он язвителен и отличался той прямотой, что граничила с цинизмом, однако к нему прислушивались, поскольку он искусно владел шпагой и, как говорили, тайно возглавлял какой-то клан преданных ему душой и телом колонистов, которые ради него были готовы идти в огонь и в воду.

– Благодарю вас, Бофор, – проговорил генерал.

– Я еще не кончил, – заявил Бофор, – я хотел сказать, что, каковы бы ни были новости, которые вы нам принесли, пусть даже вы объявите нам о войне, мы все будем на вашей стороне!

– Иного я от вас и не ожидал, – заверил его генерал.

Он говорил с каким-то мрачным видом, однако до этого момента все относили это на счет усталости, которая была видна по осунувшемуся лицу. Однако речь шла о войне, а большинство присутствовавших колонистов отлично знали, что такое война! Многим из них уже приходилось отражать атаки индейцев-караибов, испанцев и англичан. Им уже случалось покидать свои плантации сахарного тростника или индиго и бежать с оружием в руках к форту. Когда вражеским войскам удавалось высадиться на берег, им приходилось выстраиваться боевыми рядами и штурмовать неприятеля, оттесняя его к морю! Многие из них нашли себе могилу в прибрежных песках, другие до сих пор хранили на теле следы пуль. А тем временем плантации их, покинутые на попечение одних лишь рабов, опустошались теми, кто должен был бы следить за их процветанием, ибо по какому-то странному отсутствию логики негры под прикрытием войны надеялись вернуть себе свободу!

– Слава Богу! – воскликнул Матье Мишель. – Если будет война, то мне искренне жаль господ англичан. Давненько я уже по ним не стрелял!

– Господин Мишель, – заявил, выступив впереди самого генерала, человек, превышающий всех ростом, – воистину золотые слова сорвались сейчас с ваших уст! Вот я, к примеру, купил себе у одного капитана из Сен-Мало ружье, которое некий обитатель Нанта по имени Желен изготавливает специально для наших островов, оно стреляет пулями в шестнадцатую фунта! Честное слово, одной такой пули за глаза хватит, чтобы насквозь прошить каркасы тройки англичан!

Это оказался Лефор. Он продолжил:

– И ружье это, господа, может служить сразу двум целям! Когда оно разряжено, им вполне можно пользоваться вместо дубины, ведь приклад у него потолще и потяжелее французского окорока, а ствол подлиннее трех футов!

Генерал с улыбкой похлопал бывшего пирата по плечу, а поскольку все уже заметили, что он собирается сделать какое-то важное заявление, то в гостиной вдруг воцарилась мертвая тишина.

– Пока еще рано говорить о настоящей войне, – наставительно проговорил Дюпарке. – Я виделся с господином де Туаси… Ясно, что там, во Франции, регентша и ее советники видят все то, что происходит в наших краях, не вполне в том же свете, что мы с вами здесь… Тем не менее господин де Пуэнси, так же как и Жан Обер, если только новому губернатору удастся до них добраться, и вправду рискуют своими головами!

– Никогда! – вскричал Лефор. – Никогда, пока я жив, никому не удастся схватить нашего доброго сен-кристофского командора!

Жак смерил ледяным взглядом не в меру распалившегося собеседника.

– Не торопитесь, Лефор, – проговорил он. – Нет никакого сомнения, что господин де Пуэнси поднял бунт против верховной власти, а потому заслуживает самого сурового наказания. Я не знаю, чего стоит господин де Туаси. Разного рода соображения склоняют меня к мысли, что он не станет лучшим правителем, чем наш прежний губернатор. Тем не менее есть одна векш, которую я не могу стерпеть и за которую всегда буду действовать без всякой снисходительности, – это предательство! Порядочные люди не продаются англичанам, господа! Сколь бы ни были тяжелы обиды, накопившиеся против презренной организации, что подрывает управление островами, порядочные люди не обращаются к врагу, дабы нанести ущерб французской короне! Как бы сильно нам ни не нравились всякие Мазарини и Партичелли Эмери, нам должно думать о том, какое наследство оставим мы нашему юному королю Людовику XIV!..

Сам того не желая, Дюпарке повысил голос, и колонисты, которые всего лишь парой минут раньше с такой непринужденностью, открыто высказывали свои суждения, внезапно вздрогнули, так и не осознав, в чем на самом деле заключалась причина их смятения: был ли то страх войны или страх генеральского гнева.

– Вот видите, – произнес тем не менее Матье Мишель. – А я вам что говорил? Если господину де Пуэнси желательно получить новости из Франции, то так и быть – мы их ему доставим! Лично у меня припасено добрых пятьдесят фунтов сухого пороху и ствол, который ржавеет, когда им не пользуются!

– Не надо горячиться, дети мои, – вмешался тут губернатор, – успокойтесь! Я рад видеть среди вас людей, одушевленных столь благими порывами, но война пока еще не объявлена!.. Как вы уже знаете, я говорил с господином де Туаси и полагаю, он из тех людей, что сами, без посторонней помощи, могут утвердить свои права! Что касается меня, то я хотел бы, насколько возможно, избежать любых действий, которые не принесли бы ничего, кроме вреда нашему острову! Если же все-таки случится, что новый генерал-губернатор обратится к нам за помощью, дабы покарать мятежников, то надеюсь, господа, мы будем первыми, кто выйдет в море!

– Да будет так! – одновременно воскликнули Мишель и Лебайе.

– А теперь, господа, не скрою от вас, что я, как, надеюсь, и вы тоже, был бы не прочь немного подкрепить силы, – добавил Дюпарке, пытаясь увлечь собравшуюся вокруг него толпу к буфету.

– Прошу вас, генерал, всего одно слово, – вновь вступил в разговор Бофор. – Вы сказали, что виделись с новым губернатором и что, возможно, вскорости нам придется защищать его права и его власть. Что касается меня, то мне бы весьма хотелось сперва узнать, каковы намерения этого человека в отношении нас?

Жак бросил на него удивленный взгляд.

– Сейчас я объясню вам, что имею в виду, – продолжил Бофор резким голосом, который вполне гармонировал с его невзрачным лицом. – Должен заметить, что новый генерал-губернатор прибыл сюда не так, как мы могли бы того ожидать, не принеся нам мира, в котором мы так нуждаемся для нашего процветания, ведь речь сейчас идет о войне… И, увы, о войне, – добавил он будто про себя, – не против тех, кого мы можем по-настоящему считать врагами своей страны, а против французов же, пусть они, конечно, предатели, но все равно, повторяю, они остаются французами! И что же, интересно, этот господин де Туаси обещает нам взамен?

Этот выпад, после первых заявлений Бофора, казался настолько грубым, вероломным и неожиданным, что на какое-то мгновение Жак слегка растерялся. Бофор воспользовался этим замешательством, чтобы слегка размять ноги и продолжить с таким видом, будто источает своими речами не яд, а чистый мед:

– Говорил ли господин де Туаси о том, чтобы увеличить или, напротив, отменить налоги на сахар и налог на двадцать фунтов табаку?.. Полагает ли он уменьшить поборы, дабы пособить колонистам, которые доведены до разорения монополией господина Трезеля, в их крайней нужде, или, напротив, намерен усугубить их бедственное положение? Короче говоря, если уж господин де Туаси говорит о том, чтобы мы умерли за его приход к власти, обещает ли он нам взамен хоть какие-то уступки, которые позволили бы нам и дальше выжить?

Лицо Лефора приобрело какой-то багровый цвет. Было видно, что его прямо распирает от неуемного гнева. Он не был колонистом, он был солдатом, он жил ото дня ко дню, баталии ничуть не страшили его, напротив, они его забавляли, кроме того, он был потрясен замешательством, в какое привели слова Бофора генерала, он выступил вперед и выкрикнул:

– Видит Бог! Сударь, разве стали бы вы развлекаться, расставляя у себя в доме ловушки для крыс, когда его уже охватил пожар? Вам бы только разводить сахарный тростник, других забот у вас нет! А сажаете ли вы его на английской земле или на французской – это вам все равно!

– Клянусь честью! – вскричал Бофор. – Вы оскорбили меня, сударь!

– Неужто страх не помешал вам догадаться об этом?

Бофор уже схватился за эфес своей шпаги, когда отец Шарль Анто, которого до этого момента никто даже не замечал, положил ему руку на плечо.

– Сын мой, – проговорил он, – имейте хотя бы уважение к дому, который принял вас гостем!

Генерал тоже сделал шаг вперед, дабы произнести какие-то слова, которые могли бы предотвратить столкновение.

– Уверен, что господин де Бофор сожалеет об этой стычке не менее, чем и сам господин Лефор… Надеюсь, оба они забудут о ссоре, когда я скажу им, что превыше всего для нас есть служение во славу Регентства. Мы не знаем, что происходит во Франции, однако каждую неделю корабли, что прибывают сюда, приносят нам доказательства того, что мы не забыты и что наша участь живо интересует даже самого кардинала. Как могли бы мы выжить без тех припасов, которые присылают нам оттуда, ведь они необходимы для нашего существования, ибо, сами знаете, остров не способен обеспечить себя всем необходимым, чтобы мы могли выжить на этом острове без посторонней помощи. Уверен, что господин де Туаси не обманет доверия, которое я прошу вас оказать ему…

Бофор покорно снял руку с эфеса шпаги, окинул презрительным взглядом и наградил снисходительной улыбкою Лефора, потом обернулся к генералу.

– Надеюсь, сударь, что Господь услышит ваши слова! – проговорил он не слишком-то уверенным голосом. – И прошу вас простить меня за вспыльчивость. В нашем семействе мы очень щепетильны во всем, что касается чести, это у нас в крови!..

Лефор держался настороже, явно готовый в любой момент обнажить шпагу. Казалось, он полностью пропустил мимо ушей увещевания Дюпарке и только и ждал случая, когда Бофор окажется невдалеке от него, чтобы пустить в ход свою шпагу.

Он даже не заметил разгневанного лица генерала, когда тот посмотрел в его сторону. Величественный и исполненный достоинства, он направился к буфету в сопровождении Матье Мишеля и Сен-Бона, которые целиком одобряли его суждения.

Самому же генералу более всего хотелось, чтобы инцидент был предан забвению. Он обменялся с приближенными дружескими словами и, казалось, уже полностью забыл о своем намерении подкрепиться, но тут к нему подошла Мари и с чарующей улыбкой, в которой Дюпарке мог прочитать тысячу обещаний, промолвила:

– Идите сюда, генерал. Я уже велела накрыть вам…

Жак, якобы благодаря за заботу, окинул всю ее с ног до головы ласковым взглядом. Он уж было совсем собрался последовать за нею, когда его осторожно тронул за плечо отец Шарль Анто. Он был доверенным лицом Дюпарке в бытность того губернатором, но неизменно давал доказательства своей величайшей надежности и сдержанности. На самых важных советах он брал слово лишь для того, чтобы двумя-тремя словами высказать свое суждение, и мог не сомневаться в том, что сохранил уважение генерала.

– Отец мой! – проговорил Жак. – Должен поблагодарить вас за ваше вмешательство. Был момент, когда эти двое негодяев чуть не сцепились и не перерезали друг другу глотки в моем доме. У меня такое впечатление, что оба они стоят друг друга, хоть один из них, Лефор, вроде бы начал исправляться.

– Все дело в том, – продолжил отец Анто, – что никто не знает, откуда появился этот Бофор, и к тому же у него весьма дурные знакомства. Поговаривают, будто у него очень темное прошлое. Якобы он тесно связан с пиратами, да и сам немало пиратствовал, прежде чем явиться сюда и осесть здесь, на острове…

– Это авантюрист!.. Вот из-за таких-то горячих голов и могут накалиться страсти на Мартинике!

– Генерал, – заметил иезуит, – согласен, что личности типа Бофора способны нанести огромный вред и их следует опасаться, но ведь те, кто облечен властью, должны подавать хороший пример остальным…

Дюпарке живо повернул голову и посмотрел святому отцу прямо в лицо.

– Не понял, – сухо переспросил он. – Что вы имеете в виду?

– Уж не думаете ли вы, сын мой, – промолвил отец Анто, – что я явился сюда, на это сборище, только для того, чтобы выпить пуншу или немного вина своей страны, закусив его хрустящей кукурузной лепешкой?

Он улыбнулся, сопроводив это елейным жестом старого лукавого прелата.

– Нет, сын мой, – проговорил он с какой-то несвойственной ему теплотою. – Дело в том, что я имею сообщить вам нечто весьма и весьма важное… Не могу сказать, что я направлен сюда с какой-то особой миссией, только мы вот тут говорили о вас и мадам де Сент-Андре в нашей конгрегации…

– И что же? – не менее сухо поинтересовался Дюпарке.

– Догадываюсь, сын мой, что мое сообщение придется вам не слишком по душе, но не забудьте, что и я тоже служу не только Богу, но также королю и закону…

– Я предпочел бы, отец мой, – заметил Дюпарке, – чтобы вы выражали свои суждения прямо и без обиняков…

– То, что я намерен вам сказать, генерал, весьма трудно выразить в двух словах… Я хотел бы напомнить вам, раз уж вы сами упомянули о прошлом, как хорошо мы понимали друг друга, когда говорили о прискорбных примерах, которые подавали жителям Мартиники некоторые колонисты и их жены, осмелившиеся вступить в преступные связи со своими черными рабами.

– Разумеется. Не думаете ли вы, будто теперь я осуждаю их поведение менее, чем тогда?

– Нет, сын мой, – твердо ответил он, – но ваше поведение может поощрять их к таким дурным поступкам. Вот как думаем об этом я и глава нашей конгрегации отец Бонен. Мне хотелось бы обсудить с вами этот вопрос в выражениях более ясных и определенных, однако здесь, в такой толпе, это никак невозможно, ибо я не хочу, чтобы нас кто-нибудь услышал…

Жак чувствовал, как в нем нарастает ярость. Он не любил иезуитов, которые совали свой нос во все дела и находили способы повсюду вставить свое слово. Они умело играли своим влиянием, пользуясь на острове почти такой же властью, как и он сам. Он неоднократно обращался с просьбой прислать ему из Франции вместо иезуитов либо доминиканцев, либо капуцинов. Но всякий раз получал один и тот же ответ: «Только иезуиты, и никакой другой орден!»

Он взял священника за рукав и предложил:

– Пройдемте ко мне в кабинет, там мы будем одни.

Как только они вошли в комнату, Жак указал отцу Анто на кресло, тщательно закрыл дверь и уселся за свой письменный стол.

– Я слушаю вас, – проговорил он. – Только постарайтесь короче, мне нужно вернуться к своим гостям…

– Мне казалось, – ничуть не смутившись, возразил отец Анто, – что это скорее гости мадам де Сент-Андре.

– Разумеется, но и мои тоже. Уж не об этом ли вы собирались со мной поговорить? Тогда ближе к делу.

– Тщетно было бы, – заявил священник, – искать слишком уж деликатные выражения, дабы высказать то, что мне поручено вам передать. Я не рискну выражаться чересчур двусмысленно, поскольку вы можете неправильно истолковать мои слова. Так вот, мы, иезуиты, полагаем, что вы сверх всякой меры выставляете напоказ ваши отношения с мадам де Сент-Андре и таким своим поведением подаете весьма дурной пример всей колонии. Я обращаюсь к мужчине, однако, думается, генерал-губернатор должен был бы понять меня еще лучше…

– Иными словами, – воскликнул Дюпарке, – дабы сделать приятное главе вашей конгрегации, я должен не видеться более с мадам де Сент-Андре?! Вы это имеете в виду?..

– Мы не собираемся требовать от вас так много, генерал. Мы полагаем, что вас с этой дамою связывают узы весьма нежного свойства, и уважаем ваши чувства. Но это пример! Будь вы соединены законным браком, ни мы, ни глава нашей конгрегации и никто другой не смогли бы и слова дурного сказать касательно ваших отношений, совсем напротив.

– Так, выходит, вы явились, чтобы в некотором роде потребовать от меня, чтобы я женился на мадам де Сент-Андре, не так ли?

– Да, но не потребовать, а просить вас, именно просить вас жениться на мадам де Сент-Андре.

Каким-то резким, порывистым движением Жак вскочил с места. Сделал несколько шагов, с задумчивым видом прошелся взад-вперед по комнате, потом вернулся и встал прямо перед святым отцом.

– Это невозможно! – четко произнес он.

– Отчего же невозможно? Разве вы не любите ее? Я не говорю о ней, всем своим поведением она слишком ясно показывает, какие чувства питает к вам…

– Нет, отец мой, я и вправду люблю ее… Но мадам де Сент-Андре – урожденная Мария Боннар. Она дочь плотника моего дядюшки Белена д’Эснамбюка. Впервые я увидел ее в Дьепе… В те времена она была всего лишь простой служанкой одной из тамошних гостиниц…

– Как я понимаю, – проговорил отец Анто, – низкое происхождение мадам де Сент-Андре мешает вам дать ей свое имя…

– Именно так. Что подумало бы о подобном браке мое семейство?

– А что подумало семейство господина де Сент-Андре, когда господин тот женился на простой служанке гостиницы?

– Оно могло думать все, что ему угодно, а господин де Сент-Андре счел в ту пору возможным для себя пойти на подобный шаг. Что же до меня, то я слишком уважаю имя, которое ношу, чтобы решиться подобным мезальянсом заставить краснеть из-за меня кого-нибудь из моих родственников!

– Отец Бонен, глава нашей конгрегации, никоим образом не одобрит такого вашего решения.

– Отца Бонена никоим образом не касаются мои личные дела…

– Сын мой, это уже не ваши личные дела. Они касаются всей колонии и всех жителей острова. Высокая должность обязывает вас подавать пример. Повторяю вам это… Помнится, вы же сами давеча сетовали, что мужчины все чаще и чаще берут себе наложниц и сожительствуют без брака! Неужели вы думаете, что семейство ваше будет меньше краснеть, видя, как вы открыто живете с этой женщиной, не давая ей своего имени? Не стало ли бы оно краснеть еще более, если бы вы открыто выставляли напоказ свою привязанность к этой даме, которая полна достоинств…

– Отец мой, – прервал его генерал, – прошу вас, не настаивайте…

– Хорошо, сын мой! Мой долг вернуть в лоно церкви всех заблудших овец… Не забывайте, заблудших овец волк стережет… Прошу вас, сын мой, оставайтесь и далее под высоким покровительством, которое оказывает вам глава нашей конгрегации…

Жак ничего не ответил. В этих словах чувствовалась угроза. Он долго молчал, судя по всему, размышляя над сказанным, и не успел ничего сказать, как отец Анто произнес:

– Если подумать хорошенько, сын мой, то вы ничуть не менее компрометируете себя в глазах вашего семейства, оставаясь возлюбленным простолюдинки, чем давая ей свое имя. И все же, если я правильно вас понял, вы решительно отказались бы удовлетворить требование вашего семейства, попроси оно вас окончательно и бесповоротно порвать все отношения с мадам де Сент-Андре?..

– Несомненно!

– Прекрасно, сударь! В таком случае, я вижу способ уладить дело ко всеобщему удовольствию… Почему бы вам не обвенчаться с мадам де Сент-Андре тайно?

– Тайно… – задумчиво повторил Жак.

– Разумеется!.. У вас не будет никаких угрызений совести. Мораль будет соблюдена. И уверен, мадам де Сент-Андре будет вам за это весьма признательна!

– Тайный брак… – еще раз повторил Дюпарке, – Бог мой!.. Да ведь это же и вправду выход из положения!..

– В таком случае, сын мой, двадцать первого числа сего месяца я могу соединить вас законным браком в маленькой сен-пьерской часовне…

– А как же церковное оглашение?.. Ведь нынче уже семнадцатое ноября… Нам не хватит времени, мы никак не успеем!..

– Это не имеет значения! Церковное оглашение не самое главное, можно обойтись и без него… а поскольку я отправляю там службу как обычный викарий, то я и смогу вас обвенчать…

Священник поднялся с места. Он заметил, что в успокоившихся глазах Жака заплясали какие-то странные огоньки. Своими маленькими, быстрыми шажками, мышиными, как называл их Лефор, он, довольно потирая руки, вышел из комнаты…