Текст книги "Мари Антильская. Книга первая"
Автор книги: Робер Гайяр (Гайар)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 41 страниц)
Тут началось какое-то чудовищное столпотворение, рукопашный бой, напоминавший всеобщую дуэль. Вспышки пистолетов и пушечные залпы чередовались со сверканием клинков – оружия более бесшумного и куда более верного, особенно в руках бывалых матросов.
Топоры без устали рубили головы, ножи распарывали глотки. И господин де Отвиль в этой всеобщей схватке был отнюдь не последним. Он всаживал свою длиннющую шпагу в любую грудь, какая только попадалась на его пути. Жак уже успел вывести из строя пару испанцев и преследовал пытавшегося удрать к складу с боеприпасами третьего, когда вдруг откуда-то из-за груды снастей перед ним вырос настоящий богатырь и, преградив ему путь, воскликнул:
– Защищайтесь, сударь!
Тип был тоже вооружен шпагой, и клинки тут же скрестились. Поначалу, в пылу схватки, Жак даже ничуть не удивился, что противник его говорил по-французски. Лишь немного спустя вдруг пронеслась мысль, как это испанец умудрился в таком совершенстве выучить его родной язык и говорить на нем без малейшего акцента.
И, наотмашь отражая очередной удар нежданного противника, он с насмешкой поинтересовался:
– Черт побери! Уж не предатель ли вы, сударь? Если я угадал, то придется мне как следует постараться, чтобы вы горько пожалели о своем предательстве!
– Предатель?! – с оскорбленным видом переспросил тот. – Эк вас занесло! Нет, сударь, я просто пират. А стало быть, для меня не существуют никакие законы и никакой родины!
– Так ведь я и сказал, что вы предатель! А теперь поглядите, как я расправляюсь с предателями!..
Дюпарке сделал резкий выпад, однако противник с поразительной для его более чем солидного телосложения ловкостью легко увернулся и парировал удар. Но, похоже, слова Жака изрядно вывели его из себя, ибо он в ярости прорычал:
– Вы мне за это заплатите, сударь!
И тут же с таким остервенением ринулся на Дюпарке, что тот вынужден был отступить. Вскоре он обнаружил, что уже прижат спиной к лееру, однако верзила и не думал ослаблять натиск. Совсем напротив. Нацелив прямо на него острие шпаги, он сделал несколько стремительных выпадов, и внезапно Жак почувствовал острую боль в левом плече.
– Благодарю тебя, Святой Ив, мой высочайший покровитель! – с ликующим видом воскликнул предатель. – Похоже, сударь, я вас немного задел? Во всяком случае, я вижу кровь. А теперь я выпущу ее из вас до последней капли!
Жак смертельно побледнел. Удар был таким сильным, а рана оказалась столь болезненной, что он уже не мог двинуть рукой, да и другая, что держала шпагу, слабела с каждой секундой. Он понял, что пропал. В каком-то мгновенном озарении ему вспомнилось, как пару недель назад он уже был в подобном положении, на волосок от смерти, только тогда перед ним стоял виконт де Тюрло. Он напряг все силы, всю свою волю, однако тот, кто назвался Ивом, казалось, не знал усталости и без труда парировал все его удары, впрочем, слабеющие.
Ив громко расхохотался и заметил:
– Знайте, сударь, кто отправит вас к праотцам: мое имя Ив Могила. Вам это будет не без пользы, как и всем прочим, кто посмел говорить со мной без должного почтения. Ибо не родился еще на свет человек, которому бы удалось сделать из меня мартышку и тут же не почувствовать, как у него в брюхе шевелится мой острый клинок! А мне приходилось иметь дело с франтами и почище тебя, мой петушок, да только все они, кто…
Но ему не суждено было закончить фразы. Ибо у него за спиной внезапно появился гардемарин Лапьерьер, держа сломанную шпагу за обрубленный клинок, и изо всех сил огрел его по голове тяжелой рукояткой.
Ив Могила пошатнулся и всем телом рухнул на палубу.
– Вы ранены, сударь? – воскликнул гардемарин. – Ничего, этот подонок дорого заплатит!
И он уж было занес над шеей валявшегося без чувств верзилы то, что именовалось некогда шпагой. Но Жак успел вовремя остановить его порыв.
– Оставьте его, – слабым голосом проговорил он. – Рана моя болезненна, но, надеюсь, не слишком серьезна… Буду вам весьма признателен, если вы сохраните этому человеку жизнь. Он говорил по-французски! Мне хотелось бы узнать его историю…
Ив Могила мало-помалу приходил в себя. Он медленно провел своей огромной лапищей по затылку и нащупал там изрядную шишку величиною с добрый апельсин. Потом с обалдевшим видом стал озираться по сторонам и заметил Жака, рядом с ним гардемарина и наконец свою валявшуюся на палубе шпагу. Но он даже не попытался тотчас же поднять ее. Ему еще потребовалось немало времени, чтобы окончательно прийти в чувство, а победа тем временем была уже на стороне молодцов с «Проворного». Остатки же команды «Макарены» сдавались без всякого сопротивления и с тем большей готовностью, что сами были свидетелями, как у них на глазах из пистолета пристрелили их капитана.
– Подонок! – бросил гардемарин в сторону Ива Могилы. – Никогда не забывай, что ты обязан этому благородному дворянину жизнью!
С большим трудом, пошатываясь, Ив Могила поднялся на ноги.
Потом встал перед Жаком, пытавшимся, судорожно зажав рукой рану, остановить ручьем хлеставшую кровь.
– Вы собираетесь меня повесить? Да лучше уж я пойду на корм рыбам, чем болтаться на рее.
И уж было направился к борту, явно решив броситься в море. Однако Жак мягко остановил его со словами:
– Не спешите, сударь, мне кажется, вы могли бы рассказать мне любопытную историю своей жизни, не так ли?
– Моя история – это моя история, и она не касается никого, кроме меня!
Лапьерьер схватил Могилу за руку и грубо встряхнул его, грозя новым ударом рукоятью шпаги.
– Поостерегись! Ты знаешь, с кем говоришь? Перед тобой губернатор Мартиники. Так что придержи язык!
Могила пожал плечами.
– Мартиники? – переспросил он. – Так я только что оттуда! Что же касается тамошних губернаторов, то много я перевидал их на своем веку, да только не встретил ни одного, который стоил бы больше голубиного помета. Так что плевать я на это хотел!
И, заткнув огромным большим пальцем одну ноздрю, громко высморкался. После чего проговорил:
– К вашим услугам, господа! – И, обхватив руками, словно петлею, шею, добавил: – Я готов, чего тянуть, давайте поскорей, да и дело с концом!
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Ив Могила
– Да никто вас не собирается вешать…
Дюпарке уже во второй раз повторял эту фразу, а Ив Могила продолжал глядеть на него все с тем же изумлением. Он упорно не хотел верить своим собственным ушам. По его разумению, человек еще молодой и уже облеченный такой важной должностью, как Жак, и к которому все окружающие обращаются с таким глубочайшим почтением, не мог говорить подобные слова иначе, как желая поиздеваться над ним, Ивом Могилой…
Вот уже десять лет плавал он в тропических водах, и ни разу еще не доводилось ему слышать, чтобы с пиратом, застигнутым с поличным, кончали иначе, как вздернув его на рее.
Жак тоже не спускал с него глаз. Корабельный врач уже промыл его рану, и вправду оказавшуюся совсем неопасной, и перевязал руку, боль в которой по-прежнему не стихала. У него поднялся небольшой жар, но присутствие этого странного пирата на вражеском судне так интриговало, что не терпелось скорее услышать его историю, а потому он попросил немедленно привести его к себе в каюту.
С первого же взгляда он догадался, что этого человека будет не так просто заставить говорить. Ив Могила отличался высоким лбом и густыми бровями. Крупный, мясистый нос был сломан, что придавало ему какую-то странную, искривленную форму. И оттого все лицо приобретало выражение хмурое и даже немного зверское. Рот был толстогубый, а щеки довольно массивные. Ко всем этим и без того впечатляющим особенностям внешности следовало добавить на редкость внушительную фигуру и глубокий шрам, делящий надвое лицо. Его мощная, короткая, сплошь усеянная черными точками шея, широкие прямые плечи, манера ходить, слегка наклоняясь вперед, будто он постоянно толкал перед собою тяжелый плуг, – все это выдавало в нем человека недюжинной, поистине богатырской силы.
На вид Иву Могиле можно было дать лет сорок. Тропическое солнце закоптило его кожу, задубило лоб под стать старой, видавшей виды коже.
– Я хочу, – вновь обратился к нему губернатор, – чтобы ты рассказал мне всю правду. В этом случае, повторяю, тебя никто не повесит. В противном же случае, стоит мне заметить в твоем рассказе хоть одну-единственную ложь, я сам велю вздернуть тебя на бом-брамселе, будешь там развлекать своими небылицами чаек…
Ив Могила как-то сразу нахмурился и с вызывающим видом поинтересовался:
– За что подвешивать-то будете, за большие пальцы, что ли?
– За шею, – для ясности добавил Дюпарке.
– Ага!.. Раз так, маркиз, то это в корне меняет дело… Потому как за пальцы-то я уже висел. Часа два… А дело было на борту одного английского корабля, «Драконом» звали. Возвращался он, значит, из Барбадоса, а мы как раз возьми и окажись в ту пору в Мексиканском заливе… Уж не знаю, случалось ли вам когда-нибудь бывать в Мексиканском заливе или нет… Это место, где назначают свидание пассаты со всего света, и не пожелал бы я вам оказаться на шестьдесят футов под палубой, когда ветер дует в спину и качает, точно старый окорок на деревянной балке! В те времена я плавал еще на «Королевской фортуне», флейте его величества, и уж можете поверить мне на слово, не сыскать было никого, кто бы ловчей меня умел откатывать назад пушку. Вам-то, маркизам, этого не понять…
Резким жестом Дюпарке прервал его излияния:
– Прежде всего, я не маркиз. Называй меня лучше «господин губернатор»…
Ив Могила в замешательстве почесал подбородок.
– Ну, с вами не соскучишься, – заметил он. – Все губернаторы, которых мне довелось встречать, сплошь были маркизы… А даже если и не были, никогда бы не вздернули вас сушиться на рее за то, что вы невзначай присвоили им этот титул. Даже наоборот, довольны были бы до смерти, это уж провалиться мне на этом месте!
– Послушай, ты ведь француз и пират, не так ли?
– Француз – нет. Я, сударь, – бретонец, – возразил Ив. – А вот пират, так это точно, это уж со всем моим удовольствием…
– Но ведь пират непременно преступник…
Могила вдруг как-то резко переменил тон и с неожиданным смирением, указывая пальцем на рану Жака, робко заметил:
– Вижу, вы все еще сердитесь на меня за эту царапину!..
– Да нет, – возразил Дюпарке, – я вовсе не сержусь. И был бы неправ, если бы сердился. Ты дрался честно и, должен признать, оказался сильнее меня. Не будь ты честен в бою и не уложи тебя на месте милейший Лапьерьер, возможно, я и велел бы вздернуть тебя на рее. Но я не могу забыть, что ты пират и оказался на борту вражеского корабля! Моряки не предают, а ты, если я верно тебя понял, служил на королевском флоте и дезертировал…
Ив Могила снова нахмурился.
– Перво-наперво, – проговорил он, – я не позволю вам называть меня предателем. Можете говорить обо мне все, что вам угодно, но только не о моем предательстве. Предупреждаю, стоит вам еще хоть раз произнести это слово, я не на шутку разъярюсь. А если вы не успеете вовремя позвать на помощь, выброшу вас в люк, и будете там развлекать рыбок!
Здоровой рукой Жак вытащил из-за пояса пистолет, которым пользовался при абордаже, зарядил его и положил перед собою на стол.
– Надеюсь, это тебя немного образумит, – проговорил он. – Для меня ты негодяй и разбойник. Настоящий моряк ни за что не продастся врагу!
В ответ Могила громко расхохотался.
– Эк вы распелись, важный господинчик! А вы бы лучше сперва побывали на Антилах! Вот там вы увидите, каков он, наш славный королевский флот! Меня, к примеру, замели однажды ночью в Лорьяне. Заперли все городские ворота, «Королевская фортуна» вот-вот собиралась поднимать якорь, плыть в Карибское море, а команду так и не набрали, вот ночная стража и подбирала всех вроде меня, кто еще шлялся по тавернам… Я был тогда мясником, теперь вам понятно, почему я так ловко управляюсь с ножом?.. Не прошло и двух часов, как меня сделали матросом! Я собирался жениться, моя будущая жена ждала ребенка, я так и не знаю, что с ней стало! Уверен, она прокляла меня! Да что там говорить, тысяча чертей, если я и сам себя не проклял!
– Тебе уже случалось убивать человека?
Ив снова разразился громким хохотом.
– Убить человека?! – проговорил он, немного успокоившись. – Да не одного, а десяток, может, двадцать, а может, и всю сотню. Кого кулаком, кого ножом… Пускал им кровь, как поросятам. Когда дубиной, а часто и просто руками, сдавишь им глотку покрепче, и все дела. Человек, его ведь придушить легче, чем цыпленка…
– Выходит, ты просто убийца?
– Так оно и есть, убийца.
– Ты бретонец и отрицаешь, что француз?
– Я не француз, я бретонец.
– Ты служил в королевском флоте, а я нашел тебя на борту вражеского капера.
– Поосторожней, маркиз. А то вы опять скажете, что я предатель.
– Но ведь ты предал… Что ты делал на этой шняве, когда твое место было на борту корабля его величества Людовика XIII?
– Я был мясником. Что я забыл на борту корабля его величества Людовика XIII, куда меня силком затащили стражники?
– Если я велю тебя повесить, ты попадешь прямо в ад!
– Эк напугали! – ухмыльнулся Могила. – Да навряд ли, господин хороший, в аду будет хуже, чем на борту нашего милосерднейшего величества…
Он замолчал, немного подумал, и в глазах его Жак снова заметил тот странный блеск, который почему-то привлекал его в этом человеке.
– Я собирался жениться, – проговорил Ив, – у меня должен был родиться ребенок, можете вы это понять или нет? Оба они, наверное, уже давно жарятся в аду! Что ж, отправьте и меня туда же, думаю, им это будет даже приятно. Она снова со мной повидается, а он – впервые увидит родного папашу!
– А если я прощу тебя?
– Настанет день, и вы пожалеете об этом!
– Неужели ты еще более отпетый негодяй, чем я думаю?
– Я убийца, сударь, а еще я предатель, и вообще продал душу дьяволу…
– И за сколько же ты сбыл ее лукавому?
– А ни за сколько, задаром отдал. Я умею быть щедрым… иногда.
Дюпарке долго не сводил с него глаз. Положительно, было что-то в этом человеке, который не склонял головы и не угодничал перед ним, что вызывало его расположение, особенно теперь, когда он узнал его печальную историю. Если он и пал так низко, то это не только его вина. Дюпарке порылся за поясом и вынул из кошелька пистоль.
– Послушай, Ив, – с внезапной теплотой в голосе проговорил Жак, – а если я заплачу тебе дороже дьявола, не согласишься ли ты перепродать мне свою душу?
– Тот, кто покупает лошадь, зная, что она кривая, либо дурак, либо ненормальный!
– Но ты ведь, насколько я вижу, вовсе не кривой!
– Да вроде нет, маркиз, и не однорукий…
Жак бросил ему пистоль – золотая монета покатилась по столу и упала к ногам матроса.
– Возьми!.. Вряд ли дьявол заплатил тебе больше…
Ив нахмурил брови, которые, сойдясь на переносице, превратились в одну густую, лохматую полоску. Потом, немного помолчав, разбойник проворчал:
– Вы же сами знаете, я убийца и предатель…
– Ладно, возьми пистоль и забудь об этом. Подними его и оставь себе в память о человеке, которого ты не убил.
Могила опустил голову и посмотрел на блестевшую у его ног монету. Потом поднял глаза на Жака и проговорил:
– Похоже, вы хотите заставить меня пожалеть о многом, что мне довелось натворить… Так что оставьте себе свою монетку, не то, разрази меня гром, я, чего доброго, подумаю, что вы и есть сам дьявол-искуситель собственной персоной.
– Нет, я вовсе не дьявол, – спокойно возразил Жак. – Скажи-ка, а много ли на островах людей вроде тебя?
– Откуда мне знать, – скромно ответил Могила. – Могу только поручиться, что там нет ни одного, кто мог бы потягаться со мной.
– Ты к тому же еще и хвастун.
– Да что вы, сударь, вовсе нет… Был там один. Да только его уже нет…
С этими словами Ив жестом изобразил, будто сворачивает кому-то шею.
– Неужели ты совсем не способен хранить кому-нибудь верность?
– Чего нет, того нет, сударь. Разве что дьяволу…
Свободной рукой Дюпарке изо всех сил стукнул кулаком по столу.
– Что же, в таком случае считай, что я сам дьявол, и поклянись, что будешь подчиняться мне во всем. Поклянись вот на этом пистоле!
Ив нагнулся и поднял с пола монету. Пару раз покрутил толстыми пальцами, будто сомневаясь в ее ценности, но вместо того, чтобы положить ее себе в карман, кинул назад молодому губернатору.
– Что-то вы малость не в себе, губернатор, – проговорил он. – Больно уж вы добренький. Готовы поверить первому встречному. Сразу видно, вам еще никогда не доводилось побывать на Мартинике! Ох, и хватите же вы там лиха!
Жак взял монету и, поджав губы, молча положил ее в кошелек.
Могила же тем временем продолжал:
– Жалко мне вас, господин хороший… Вы вот тут просили меня поклясться вам в верности. Да если бы я даже и поклялся, неужто вы бы и вправду мне поверили? Доверились бы предателю, убийце? Да будет вам, добрейший сударь, зовите-ка лучше своего палача и велите ему намылить веревку… Так-то оно будет лучше для вас, да и для меня тоже! И скажите ему, пусть поторопится, мы с вами и так уже потеряли слишком много времени, и это говорит вам не кто-нибудь, а сам Ив Могила по прозвищу Лефор, или, иначе говоря, Силач! А он, скажу я вам, никогда еще никого не заставлял так долго ждать напрасно… и вот такое бесчестье – уже битых два часа, как вы не даете мне отправить вас к праотцам!..
Дюпарке подошел к богатырю ближе и каким-то бесстрастным голосом поинтересовался:
– И как же звали вашу суженую?
– Мари, – тут же, без всяких колебаний ответил тот.
В какой-то момент Дюпарке показалось, будто он стал жертвой галлюцинации. Голова вдруг пошла кругом. Он повторил:
– Мари?!
– Ну да, – подтвердил Лефор. – Ее звали Мари…
– И ты так и не знаешь, что с ней стало?
– Да нет, откуда мне знать. Могу только догадываться. Она ведь ждала ребенка. А в Лорьяне море берет все, что ему дают, и никогда ничего не возвращает. Должно быть, она бросила туда моего ребенка и стала портовой шлюхой, не при вас будет сказано…
– Но она могла выйти замуж за кого-нибудь другого.
– Кто знает, может, и так… – бесстрастно заметил Ив. – Да ведь только для меня это одно и то же.
Жак подумал о Мари, его Мари, которая теперь выходит замуж за Сент-Андре.
– Послушай меня, Ив Могила, – внезапно проговорил он, – нет, на сей раз ты не будешь повешен. Я велю отпустить тебя на свободу и даже, если ты пообещаешь мне вести себя на борту как полагается, вернуть шпагу, которой ты так ловко управляешься. Тебя высадят на Мартинике. А потом можешь делать все, что тебе заблагорассудится. Но учти – я там буду губернатором, и малейшая провинность – прикажу казнить тебя без всякого снисхождения.
Великан вдруг весь затрясся, не в силах сдержать волнения. Потом сделал шаг к Дюпарке и, мгновенье поколебавшись, бухнулся перед ним на колени.
– Господин губернатор, – с каким-то невероятным смирением пробормотал он, – признаю, вы сильнее меня. Я никогда не боялся смерти, а потому никому еще не удавалось одержать верх над Лефором угрозами. Тысяча чертей! Вы попросили, чтобы я хранил вам верность, и нашли единственные слова, которые могли убедить такого закоренелого негодяя! В верности не клянутся, ее доказывают на деле! Можете отрубить себе обе руки и вернуть мне мою шпагу, это будет одно и то же! Видит Бог, на Мартинике вам еще понадобится такой человек, как я!
Дюпарке посмотрел в голубые глаза великана и проговорил:
– Я верю тебе.
– Пока буду жив! – был ответ Могилы.
Жак снова вытащил из-за пояса кошелек и бросил его пирату.
– На, держи, – проговорил он. – Пойди поиграй! Развлекись немного… Но не забудь, что отныне ты можешь рассчитывать на мою снисходительность меньше, чем кто бы то ни было другой на этом свете.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Мартиника
Неожиданно море стало серым. Неглубоко, почти на поверхности воды, куда ни посмотри, повсюду плавали пучки желтоватых, усыпанных небольшими шариками, водорослей, и местами их было так много, что они скрывали воду, а когда со всех сторон облипали корпус «Проворного», создавалось такое впечатление, будто корабль плывет не по воде, а по какому-то топкому болоту.
Это было Саргассово море, и оно возвещало, что уже совсем близко тропики.
Сидя в своей каюте, Дюпарке вновь и вновь задавал себе вопрос: почему, по какому такому странному наитию пощадил он человека, носящего столь зловещее имя – Ив Могила? С чего вдруг эта необъяснимая снисходительность к пирату, по которому явно давно уже веревка плачет, который упрямо выказывал полное отсутствие какой бы то ни было веры или морали и которому были явно чужды даже малейшие угрызения совести?! Связываясь с этаким субъектом, не обрекал ли он себя в будущем на неизбежные и весьма горькие разочарования?
Но Жак утешал себя мыслью, что, если уж и возникнет желание, он всегда посадит его на первый же проходящий мимо корабль и отправит во Францию или куда-нибудь еще.
Дюпарке как раз был погружен в эти невеселые размышления, когда дверь его каюты неожиданно приоткрылась и в проеме показалась высоченная, внушительная фигура, которая не могла принадлежать никому другому, как Иву Могиле по прозвищу Лефор. Тот робко огляделся по сторонам, явно желая удостовериться, что Жак один и он его не потревожил.
Дюпарке резко обернулся. Увидев силача, он сразу нахмурился и проговорил:
– Что тебе надо? Что за манеры? Кто разрешил тебе входить ко мне без приглашения?
– Прошу простить меня, господин губернатор, – ответил Лефор, решительно входя в каюту и ногой захлопывая за собой дверь. – Да только мне подумалось, чем скорее я отчитаюсь перед вами насчет этого порученьица, тем лучше.
На лице Ива играла странная, довольная улыбка. Жак заметил, что в руках, крепко прижимая к груди, он держал какой-то объемистый, завернутый в плащ сверток.
– Что это у тебя там?
Вместо ответа Могила положил сверток на стол, потом отступил на пару шагов назад, дабы подчеркнуть почтительное расстояние, отделяющее его от губернатора.
Не решаясь притронуться к свертку, Жак внимательно изучал его взглядом. Он был заинтригован и в то же время раздражен беспардонными повадками человека, которого спас от виселицы.
– Ну так что? Ответишь ты мне или нет? – снова сухо поинтересовался Жак.
По-прежнему не отвечая, Лефор как-то смущенно потупился. Потом вынул из-за пояса кошелек, что пару часов назад дал ему Дюпарке, бросил его подле свертка на стол и воскликнул:
– Тысяча извинений, ваше превосходительство, совсем забыл про кошелек…
– Черт побери! – выругался Жак. – Да объяснишь ты мне наконец или нет?
– А что тут объяснять, ваше превосходительство, вы же сами вручили мне давеча этот мешок с монетами, ведь так?
– Не спорю, так оно и было…
– А разве вы дали мне эти деньги не для того, чтобы я извлек из них доход?
– Что за чушь?!
– А как же еще? Я ведь теперь, ваше превосходительство, отдал себя в полное ваше распоряжение… А если уж Могила кому-то предан, то, честное слово, это по гроб жизни, никак не меньше! И мне, ваше превосходительство, не придется повторять два раза, я ведь понимаю все с полуслова. Так вот, с этим мешком, набитым вашими монетами, я сразу спустился на палубу, потом пошел на бак и собрал матросов… Ну и спросил их, этих парней, которые только что доверху набили себе в Бордо карманы: «Кто из вас сможет выиграть в ландскнехт у Ива Могилы?» Поначалу-то, господин губернатор, я прикинулся дурачком и, чтобы они мне поверили, проиграл половину ваших монет…
Лоб Жака все больше и больше хмурился. Он начал понимать, о чем идет речь, и, уже догадываясь, что собирается поведать ему Лефор, почувствовал, как им овладевает тревога.
– Ну и что же дальше? – тем не менее справился он.
– А дальше, ваше превосходительство, – скромно потупившись, продолжил Ив, – дальше я выиграл. Я выиграл почти все, что было у галисийцев… Я сказал, у галисийцев, потому что с шотландцами, к примеру, этот номер ни за что бы не прошел: всем известно, что вытащить у них из кошелька монету потруднее, чем вызволить заключенного из Бастилии. Вот выигрыш, ваше превосходительство. Я не взял себе ни пистоля!
Дюпарке вдруг стало так смешно, что у него мигом пропало всякое желание отчитать силача.
– Выходит, – проговорил он, – ты вообразил, будто я дал тебе горсть монет, чтобы ты обобрал этих бедолаг?
– Пресвятая Дева, а зачем же еще?! – не без смущения осведомился Ив, мало-помалу понимая, что губернатор куда меньше доволен его подвигом, чем он ожидал.
– Надеюсь, ты, по крайней мере, играл честно?
– Не понял, ваше превосходительство, что вы имеете в виду под словом «честно»? Вы доверили мне дело. А отныне все ваши желания для меня закон. И уж, можете поверить, я из кожи вон вылезу, но все будет выполнено. А уж как, это мое дело, разве не так?
Дюпарке с минуту подумал, потом вдруг принял решение.
– Так, а теперь забери это все, – приказал он. – Оставь себе золото, оно твое. И я знать не желаю, каким манером тебе удалось его выиграть…
Лицо у Лефора сразу вытянулось.
– Вы что, – грустно переспросил он, – и вправду не хотите взять эти деньги?
– Оставь их себе, они пригодятся тебе на Мартинике.
Нехотя Ив аккуратно снова завернул в плащ свой сверток и взял его в руки.
– Можешь оставить себе и кошелек, – добавил Жак.
– Благодарю вас, ваше превосходительство…
Могила было открыл рот, будто собираясь еще что-то сказать, но в этот самый момент вдруг протяжно загудел рожок. Дюпарке вздрогнул от неожиданности.
– Что там случилось?
Ив улыбнулся.
– Пересекаем экватор, – пояснил он. – И если вы, ваше превосходительство, делаете это впервые, то вам предстоит крещение Нептуна.
Выйдя на палубу, Жак не узнал ни «Проворного», ни членов экипажа.
На верхней палубе, в кресле, обтянутом малиновым бархатом, словно на троне восседал какой-то седовласый старец и лениво теребил рукою белоснежную бороду, шелковистыми волнами ниспадающую ему до самых колен. Вокруг него стояли четверо приближенных, тоже не менее почтенного возраста и вооруженные трезубцами, придававшими немного свирепый вид. Повсюду, от бака до юта, вместо матросов, что обычно сновали взад-вперед, важно разгуливали какие-то знатные господа, чьи богатые одежды заставили бы позавидовать даже придворных вельмож.
Жак тотчас же узнал эти богато изукрашенные золотым шитьем камзолы и короткие бархатные штаны – он помнил, как они грудой лежали в сундуках после победы «Проворного» над «Макареной» – и не смог сдержать смеха, видя этих суровых, беспощадных моряков, разряженных в трофеи, доставшиеся им от поверженного противника.
Заметив капитана Жерома де Отвиля, которого, судя по выражению его лица, явно ничуть не меньше развлекало зрелище галисийцев, шотландцев и басков, напяливших на себя эти нелепые одежды, Жак тут же поспешил к нему.
– Господин губернатор, – обратился к нему капитан, – сейчас вы будете иметь честь предстать пред очи самого Нептуна. Мы как раз только что вошли в его владения, и он, как вы можете сами убедиться, оказал нам честь и почтил своим визитом.
И он указал рукою на старца, что восседал в кресле на верхней палубе.
– Если не ошибаюсь, – со смехом ответа Жак, – это божество воплотилось в облике гардемарина Сарра де Лапьерьера, не так ли?
– Вы совершенно правы, господин губернатор, и теперь вам предстоит принять из его рук крещение… Позвольте предупредить вас, сударь, что это не просто забавная церемония, но и ритуал, к которому следует относиться вполне серьезно. Я бы советовал вам всецело отдаться воле Нептуна, ибо вы ведь полагаете надолго остаться в его владениях. А все, кто не подчиняется его законам, рано или поздно становятся жертвами его праведного гнева. Впрочем, вы и сами в этом убедитесь, когда немного поживете на островах…
– Я готов, сударь, – был ответ Жака.
Он совсем уж было собрался оставить капитана, дабы пасть ниц пред Нептуном, добровольно присоединившись к этой забавной комедии, но тут господин де Отвиль остановил его со словами:
– Кстати, господин губернатор, я хотел бы поговорить с вами об одном деле, которое, возможно, еще не достигло ваших ушей. Речь пойдет о человеке, которому вы столь великодушно сохранили жизнь. Некоем Иве Могиле…
– Ах, вот как! – изображая изумление, воскликнул Жак. – И что же он такое натворил?
– Вы спрашиваете, что он натворил? Да ни больше ни меньше как отнял призовые деньги у доброй половины моих матросов! Нынче не сыскать уже ни одного галисийца, у которого в кошельке остался бы хоть один пистоль! Достопочтенный господин Могила дочиста обыграл их в карты!
– И, как я смею догадываться, вашим галисийцам это пришлось не по нраву, не так ли?
– Еще бы! Вот они и явились ко мне с жалобой. Одни требовали ни больше ни меньше как просто выбросить его за борт, другие были согласны привязать его к фалу и трижды обмакнуть в море, пониже киля. Мне с трудом удалось их утихомирить!
– Кто-нибудь заметил, что он мошенничал?
– Насколько мне известно, нет. Думаю, если бы мои ребята поймали его за руку, они не стали бы терять времени и интересоваться моим мнением на этот счет. А ваш человек уже давно бы кормил акул… Однако считаю своим долгом поставить вас в известность об этом происшествии, ибо этому достопочтенному Силачу, как вы изволите его величать, могут грозить весьма серьезные неприятности. Галисийцы, они непременно захотят отомстить!
– Господин капитан, – степенно возразил Жак, – думаю, мой человек, как вы изволили его величать, вполне в состоянии защитить себя без посторонней помощи. Кроме того, позволю себе заметить, что если уж ваши галисийцы так дорожили своим золотом, то им никак не следовало доверять его риску карточной игры. Представьте, если бы им случилось выиграть, а не проиграть все, что перекочевало теперь в кошелек Лефора, – сомневаюсь, чтобы они согласились вернуть ему проигранные монеты. А вообще, сударь, раз никто из них не в состоянии подтвердить, будто Ив выиграл нечестным путем, не вижу, на что им жаловаться… Как и не могу осудить поведение моего человека!
– Ах, сударь! – извиняющимся тоном воскликнул господин де Отвиль. – Я рассказал вам все это, только желая поставить вас в известность, и не имел в виду ничего другого. Единственно, чтобы избежать нежелательных инцидентов между Лефором и своей командой.
– Как только мне представится возможность, я намерен незамедлительно переговорить с ним и запретить ему отныне даже прикасаться к картам…
В тот самый момент к ним подошел отец Теэнель. Почтительными жестами поприветствовав капитана и губернатора, он обвел взглядом море и промолвил:
– Только вы один, сударь, будете удостоены нынче крещения Нептуна. Вы единственный человек на борту, кто еще никогда не пересекал экватора.
– Я готов, святой отец, – повторил Жак.
– Я буду вашим крестным отцом, – добавил иезуит.
