Текст книги "Мари Антильская. Книга первая"
Автор книги: Робер Гайяр (Гайар)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 41 страниц)
– А как вы можете это доказать? – снова недоверчиво усмехнулся он.
– Доказать?! – в ужасе взглянула она на него. – Но как же такое можно доказать?..
Он отошел от нее, принялся с озабоченным видом мерить шагами кабинет.
– У нас здесь в форте есть врачи и лекари, – решительным голосом проговорил наконец он. – И уж они-то смогут проверить правдивость ваших слов!
– Но это чудовищно!.. Неужто вы и вправду хотите, чтобы меня осмотрели лекари? И это все доверие, какого я заслужила?
– Но почему бы вам и не согласиться на такой осмотр? Уж не боитесь ли вы? Ведь если вы сказали мне правду, почему бы вам отказываться? Медики и лекари для того и существуют, чтобы осматривать женщин и мужчин, вплоть до самых интимных мест, такое уж у них ремесло, и они делают это без всякого смущения. Не пойму, почему вас это так оскорбляет. Я прошу вас представить мне доказательство правдивости ваших слов. Не вижу, как можно было бы сделать это иначе… Ну так что, вы согласны?
– Послушайте, Жак, – возразила она. – Я замужем, и у вас нет надо мною никаких прав… Знаю, вы любили меня когда-то… Но вы ведь мне даже не сказали, любите ли меня, как прежде… Или я просто должна подчиниться воле губернатора Мартиники? Но если это так, то какое дело губернатору, девственна я или нет?
– Так, значит, вы отказываетесь? – переспросил он.
– А вы подумали, какой разразится скандал, если господин де Сент-Андре узнает, что я согласилась подвергнуть себя подобному осмотру?
– Совершенно верно, мадам! – согласился он. – Я как раз и хочу этого осмотра, чтобы иметь свидетельство, подписанное лекарями. Ведь по закону фиктивный брак может быть тотчас же без особых хлопот расторгнут…
– Вы хотите разлучить меня с Сент-Андре?
– Неужто вы так сильно его любите, что не захотите развода?
– Нет, я вовсе не люблю его. Господь свидетель, он мне совершенно безразличен. А временами он внушает мне такое отвращение, что я даже не в силах с ним справиться… Я не впускаю его к себе в спальню. Хоть и знаю, что это причиняет ему страдания…
– Не говорите мне больше об этом человеке! Ну так что, Мари, вы согласны? – с настойчивостью повторил Дюпарке. – Решайтесь же, для меня это очень важно!
– Хорошо… – едва слышно, слабым голосом согласилась она.
– Превосходно! – обрадовался он. – Ваше согласие позволяет мне надеяться, что вы не солгали. Встаньте, Мари, и посмотрите на меня… Осушите же слезы и дайте мне взглянуть вам в глаза.
Он взял ее за руку, намереваясь поднять с кресла, однако она и сама с готовностью вскочила, счастливая, готовая броситься ему в объятья.
– Кто бы мог подумать, – все еще не веря в случившееся, проговорил он, – что я снова увижу вас здесь, на Мартинике, ведь уже казалось, что я потерял вас навеки!
Она нежно прижалась к нему.
– Если бы вы знали, Жак, чего мне стоило добиться назначения Сент-Андре на этот остров! Ах, Жак, не знаю, поверите ли вы мне, но ведь я вышла за него замуж только потому, что как раз в тот момент, когда речь шла о назначении господина де Сент-Андре на эту должность, услышала от маркиза де Белиля, что вы стали губернатором Мартиники. Сент-Андре интересовало только одно: как бы попасть на этот остров и заняться здесь коммерцией. Можете мне поверить, его нимало не заботили обязанности генерального откупщика!.. И тогда я просила Фуке, чтобы он направил нас сюда, и вышла замуж за Сент-Андре. Я стала его женой только в надежде, что настанет день, когда он получит должность на Мартинике, я отправлюсь вместе с ним и снова увижу вас!
Не говоря ни слова, Жак прижал ее к себе и приник к ее губам.
– Как бы то ни было, – продолжил он после долгой паузы, – вам нельзя более оставаться здесь. Нет ничего необычного в том, чтобы генеральный откупщик имел кабинет в стенах форта. Но такая женщина, как вы, не может и дальше жить среди солдатни! Я найду способ поселить вас где-нибудь в другом месте…
Он снова крепко обнял ее. Она отдавалась его ласкам со всей неискушенностью, всем любовным пылом юности, душу ее переполняла какая-то новая, неведомая прежде радость. Казалось, будто она на заре новой жизни, и добрые феи-волшебницы, уже и раньше следившие за ее судьбой, теперь направляли ее на какой-то еще более прекрасный путь.
Сердце ее разрывалось от счастья. Жак после всех резких, обидных слов сделался вдруг таким нежным и ласковым, и она было понадеялась, что он уже не вернется к разговору ни о лекарях, ни о медиках. Ведь не может быть, чтобы он по-прежнему сомневался в ее девственности. И ему будет достаточно того, что он поверил в это сам…
– Мари, – вопреки ее надеждам, как-то вдруг серьезно вновь заговорил он, – вам нужно вернуться к себе в комнату. Лекари и медики, которые были на борту «Люсансе», должно быть, уже вернулись в форт. Я пришлю их к вам…
– Неужели это и вправду так важно для вас, Жак?
– Очень важно, – ответил он. – Так или иначе, вы не можете и дальше жить с господином де Сент-Андре, и у меня есть один план, который полностью переменит вашу жизнь. Я хочу иметь возможность сказать этому человеку, что у него нет на вас ни малейших прав, что лишь на бумаге он дал вам свое имя и может в любой момент забрать его назад, если пожелает!
– Но послушайте! – в ужасе отшатнулась она, на мгновение представив себе, к каким последствиям может привести разрыв с мужем, если он произойдет так, как того хочет губернатор. – Ведь Сент-Андре – генеральный откупщик и утверждает, что наделен теми же полномочиями, что и вы!
– Возможно, – с каким-то безразличием согласился Жак. – Но при всем уважении, какое я питаю к этому старику, я без всяких колебаний заставлю его внять доводам рассудка. Видите ли, Мари, у меня такое чувство, будто до этого часа он жил за мой счет, пользуясь тем, что испокон веков предназначено мне самой судьбою. И я намерен всего лишь просить его возвратить мне то, что по праву принадлежит только мне одному!
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Девственность мадам де Сент-Андре
Наступил вечер. Железный фонарь уже освещал небольшую прихожую со множеством дверей, когда губернатор возвратился к себе в кабинет.
Веселое настроение внезапно уступило место какому-то нервному возбуждению, ибо, как только лекари переступили порог комнаты Мари, он, сам того не желая, вновь оказался во власти сомнений.
Как долго продлится осмотр? Каков будет ответ? Маловероятно, чтобы юная дама и вправду солгала ему, но он знал, как шатки, ненадежны свидетельства подобного толка. А если медики все-таки скажут, что мадам де Сент-Андре уже не девственница, достаточное ли это основание, чтобы окончательно усомниться в ее заверениях?
Более всего думал он о том, каким грозным оружием против генерального откупщика стало бы в его руках подписанное лекарями свидетельство. Если бы ему удалось доказать, что брак Мари и господина де Сент-Андре не состоялся, что он существует только на бумаге, его без труда можно было бы расторгнуть, а репутация генерального откупщика на острове погибла бы безвозвратно. И тогда компании не останется ничего другого, как отозвать его назад, во Францию!
Много раз он с трудом удерживался от искушения выйти в прихожую и попробовать по доносившимся из-за двери звукам догадаться, скоро ли все закончится. И лишь огромным усилием воли он заставил себя усидеть на месте.
Тревога его сделалась уже почти нестерпимой, когда в дверь наконец постучали.
Он услышал доносившиеся из прихожей негромкие голоса и догадался, что медики советуются между собой, в каких выражениях отчитаться перед ним о результатах осмотра.
Он пригласил их войти.
Первым появился в дверях тот, что постарше, – доктор Патен, в руках у него была бумага, исписанная крупным, наклонным почерком. Он сделал несколько шагов вперед и почтительно склонился перед губернатором. Вошедший вслед за ним Филипп Кене, совсем молодой и куда более робкий, бесшумно прикрыл за собой дверь. Потом с заискивающим видом тоже отвесил Дюпарке низкий поклон. Губернатор в ожидании неподвижно стоял за столом, потирая руки от нетерпения.
Несмотря на то, что Жак умирал от желания как можно скорее узнать содержание рапорта, который держал в руках доктор Патен, он все-таки начал со слов:
– Думаю, вы заметили, господа, что я отослал прочь караульных, которые обычно дежурят у моих дверей. Надеюсь, никто не видел, как вы выходили из спальни мадам де Сент-Андре. Еще раз повторяю: очень важно, чтобы осмотр, что я просил вас произвести, сохранялся в полнейшей тайне.
– Господин губернатор, вы можете полностью полагаться на наше молчание, – заверил его доктор, вплотную подойдя к его столу.
Жак кивком головы поблагодарил его и тут же осведомился:
– Так что же?
– У нас не вызывает ни малейших сомнений, что брак этот не был довершен.
Жак не спеша взял в руки рапорт. Все нервы были напряжены до предела. Он с облегчением вздохнул и улыбнулся. Теперь, когда С него будто свалился тяжкий груз, ему уже не было нужды торопиться.
– Вы совершенно уверены? – усомнился он. – Ваш рапорт составлен по всей форме?
И только тут принялся читать.
– Вижу, вы оба поставили под ним свои подписи и дату… прекрасно. Благодарю вас, господа…
Подняв голову, он увидел, что оба лекаря, вместо того чтобы раскланяться, как-то странно переглядываются, будто хотят еще что-то добавить.
– Думаю, вы немало удивлены, господа, – обратился он к ним, – и я вполне понимаю ваше любопытство. Вы задаете себе вопрос, почему я попросил вас проделать этот осмотр и почему потребовал сохранить это в полнейшей тайне. Так вот, все объясняется весьма просто, дело в том, что господин де Сент-Андре, между нами говоря, не пользуется особым уважением среди колонистов, которые, впрочем, его еще и в глаза-то не видели. Кое-кто уже пытался опорочить его, распространяя слухи о его мужском бессилии, и это дошло даже до ушей самого настоятеля монастыря иезуитов. Надо ли говорить, что у людей несведущих вряд ли что-нибудь может вызвать больше тревожного любопытства, чем брак юной женщины со стариком. Одни говорят, будто мадам де Сент-Андре вовсе не жена ему, а дочь, другие – что она просто его любовница, но любовница особого сорта, с которой он не имеет близких отношений или требует потворствовать его извращенным прихотям. Как вы понимаете, священники острова отнюдь не в восторге от подобного сожительства… А поскольку слухи, которые ходят здесь, на Мартинике, насчет генерального откупщика, рано или поздно дойдут и до Франции, недруги мои не преминут воспользоваться случаем обвинить, будто я пытаюсь всеми способами подорвать репутацию господина де Сент-Андре. А благодаря вашему свидетельству, господа, я смогу заставить генерального откупщика тем или иным манером – это уж ему самому решать, каким – навести порядок в своих отношениях с мадам де Сент-Андре, которая, по собственному ее признанию, вовсе не счастлива с ним!
– Господин губернатор, – заметил доктор Патен, – мы всего лишь простые лекари, и государственные дела для нас темный лес. Вы губернатор Мартиники, и кому лучше вас знать свои обязанности. Вы вольны поступать, как считаете нужным, и делать все, что, по вашему разумению, пойдет во благо нашей колонии. Вот все, что я хотел бы сказать, дабы пояснить вам резоны доверия, которое мы к вам питаем…
– Благодарю вас, господа, – ответил губернатор. – Надеюсь, вы доложили мадам де Сент-Андре о результатах своего осмотра?
– Разумеется, господин губернатор, – подтвердил лекарь. – Хотя, ясное дело, она была не слишком-то удивлена – зато, признаться, мы, сударь, были изумлены сверх всякой меры…
Жак бросил на них взгляд, в котором сквозил вопрос.
– Само собой, – тут же с готовностью продолжил доктор Патен, – ведь мадам де Сент-Андре – молодая женщина, или, теперь мы уже можем сказать, девушка, которой как-никак перевалило за двадцать. И мы с собратом можем засвидетельствовать, что как женщина она вполне созрела и чувственности в ней с избытком. Она замужем и знает все про жизнь, хотя брак ее, как мы уже имели честь доложить, так никогда и не был довершен…
– К чему вы клоните? – сухо поинтересовался Жак. – Говорите ясней, господа, давайте-ка лучше обойдемся без всяких экивоков.
Тут на помощь пришел и второй лекарь.
– Мы хотим сказать, сударь, что в физическом, так сказать, смысле эта женщина и вправду девственница. На этот счет мы с доктором Патеном проверили ее со всей тщательностью. Зато господин де Сент-Андре, хоть и не будучи в состоянии выполнять свои супружеские обязанности, приложил немало стараний, чтобы в меру своих возможностей пробудить в этой юной особе чувственность и интерес к плотским утехам. Путем изощренных любовных ласк он вполне подготовил ее к близости с мужчиной, ибо мы с коллегой можем засвидетельствовать, что мадам де Сент-Андре наделена природой таким темпераментом, какой не так уж часто и встретишь.
– Мой собрат вам все очень верно объяснил, – одобрил доктор Патен. – Я же со своей стороны могу только добавить, что наше искреннее изумление проистекало еще и из того факта, что ведь мадам де Сент-Андре, насколько нам известно, изрядное время прожила в Париже, да еще в таких кругах, где ежечасно подвергалась всяческим соблазнам, но, к чести ее будет сказано, устояла перед ними – и это несмотря на то, что желающих совратить ее, должно быть, находилось предостаточно, тем более при такой легковозбудимой чувственности, какую мы в ней заметили…
– Иными словами, – твердо заметил Дюпарке, – вы хотите сказать, что мадам де Сент-Андре – натура весьма пылких страстей.
– Именно так, господин губернатор. Более того, у меня есть все основания предвидеть серьезные трудности для ее супруга, я имею в виду супруга, который будет в состоянии в полной мере приобщить ее к радостям плотской любви. И боюсь, как бы тогда, при этаком-то любовном темпераменте, чувства не заговорили в ней сильнее разума…
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Бунт рабов на борту «Люсансе»
Занимавшееся солнце уже начинало вонзать свои острые клыки в спешащих к пристани людей, когда Жак Дюпарке вышел из форта Сен-Пьера.
Всю ночь он не сомкнул глаз, размышляя над случившимся. Слышал, как поздно вечером вернулся господин де Сент-Андре, и даже, не показываясь ему на глаза, кое-что подглядел. Он видел, как генеральный откупщик подошел и постучался в дверь своей супруги, слышал, как та извинилась, что не может впустить его, сославшись на усталость. Заметил, как злой и в расстроенных чувствах господин де Сент-Андре вернулся к себе в комнату. Однако этого оказалось вовсе недостаточно, чтобы успокоить муки ревности Жака.
Спускаясь по отлогому холму, на склоне которого была построена крепость, он вдруг понял, что с тех пор, как к нему в руки попал рапорт лекарей – а особенно после того, что сказали ему врачи, – для него стала непереносима даже сама мысль об отношениях между Мари и ее супругом. Отчасти именно по этой самой причине он так и не зашел к ней вечером, чтобы поздравить с благоприятным исходом осмотра и сказать, что любовь его к ней возродилась в нем с прежней силой и что он решил устроить их счастье…
Вдоль пристани уже начала собираться толпа. Он нарочно напустил на себя озабоченный вид, чтобы не замечать обращенных к нему почтительных поклонов.
Издалека доносился шум сахароварен, которые всю ночь без передышки перемалывали связки сахарного тростника; на склонах холма еще горели огни, которые во мраке так напоминали светящиеся созвездия, над крышами хижин, лачуг и халуп курился дымок.
Весь остров пробуждался ото сна. И то, что видел Жак в окрестностях Сен-Пьера, в точности повторялось в этот час в каждом селении Мартиники.
Над орхидеями запорхали колибри, а в небе уже шумно замахали крыльями попугаи.
Жак прошел вдоль набережной и сделал знак матросу. Тот сразу же понял, что от него требуется, и принялся отвязывать лодку. Это была пирога, выдолбленная на манер индейцев-караибов из цельного ствола эвкалиптового дерева. Сделана она была весьма топорно и всей формой выдавала изрядную неустойчивость на плаву, однако это не мешало отчаянным рыбакам выходить на этих утлых челноках в открытое море даже в неспокойную погоду.
Моряк в несколько взмахов весел поравнялся с губернатором, и тот прежде, чем забраться в лодку, приказал:
– На «Люсансе»!
Потом одним махом впрыгнул и тут же сел, дабы не нарушить хрупкой устойчивости лодчонки.
Еще издали он заметил, что на борту судна, несмотря на ранний час, царит какое-то лихорадочное оживление. По палубе взад-вперед сновали матросы. Большинство из них бегом; то и дело оттуда доносились громкие крики, хорошо слышные даже в лодке.
Команда корабля была настолько занята, что никто не заметил приближения Жака. Когда лодка подошла к правой корме «Люсансе», губернатору пришлось крикнуть, чтобы ему спустили веревочный трап.
Но не успел еще трап и коснуться лодки, как у леера, как всегда заискивающе-почтительный, появился капитан Морен.
Губернатор торопливо помахал ему рукой и принялся быстро подниматься по трапу. Едва ступив ногою на борт, он еще раз, уже как подобает, поздоровался с капитаном и тут же заявил:
– Торги назначены нынче утром. Вдоль пристани уже собралась большая толпа. Намедни вечером я подписал все ваши бумаги. А где же товар?
Капитан явно заволновался. Неужели губернатор снова передумал? Неужели, несмотря на подписанные уже бумаги, все же решит запретить торги?
– Сударь, – в глубоком замешательстве ответил он, – основная часть товара все еще в трюме. Правда, немало негров, как вы сможете убедиться в том лично, уже подняты на палубу, но мы не намерены извлекать из трюма остальных, пока не начнем постепенно перевозить товар на берег. А за один раз мы сможем доставлять не больше десятка… Сами знаете, за ними нужен глаз да глаз!
– Да, знаю, – согласился Дюпарке. – Хорошо, покажите мне тех, что уже на палубе…
– Соблаговолите пройти со мной, господин губернатор…
Вместе они обогнули судно со стороны юта.
Перед батареей, выстроенные в ряд, все еще в цепях, молчаливо стояли около пятидесяти негров. Вокруг них, с ведрами в руках, суетились матросы. Они окунали ведра в море и, едва наполнив их до краев, тут же выплескивали воду на невольников, которые, слегка поеживаясь, но не в силах оказать хоть какое-то сопротивление, покорно принимали этот необычный душ.
Чуть поодаль другие матросы хватали только что помытых негров и натирали их пальмовым маслом. Они окунали руки в наполненные маслом тыквенные калебасы и быстрыми движениями втирали его в кожу закованных невольников, особенно стараясь в области суставов. После этой процедуры рабы блестели на солнце, точно новенькие, – и насколько ждавшие еще своей очереди казались изможденными, настолько же эти выглядели привлекательными и даже как-то вдруг сразу поздоровевшими.
Среди них были и женщины. У всех какие-то выпяченные вперед животы и дряблые, отвислые, жеваные, словно старый плод сапотового дерева, груди. Налитые кровью белки глаз и тяжело отвисшие, почти касающиеся подбородка, нижние губы делали их похожими скорее на каких-то животных, чем на людей.
Губернатор бегло оглядел невольников. Во взглядах несчастных застыл глухой страх, на лицах читалась бессильная ненависть побежденных.
Дюпарке почесал подбородок и обратился к капитану.
– Товар у вас далеко не высокого качества, – заметил он. – Если и все те, кто еще остался в трюмах, не лучше тех, что вы мне только что показали, то сомневаюсь, что вы наживете на этом плавании состояние…
– Сударь, – ответил Морен, – мы попали в сильный шторм, который изрядно потрепал нас в пути. И из-за этой задержки потеряли немало невольников. А пытаясь выиграть время, я счел благоразумным не делать остановки, чтобы пополнить товар, тем более, похоже, в тех краях было видимо-невидимо корсаров. Я не хотел потерять все!
Дюпарке взял его за пуговицу камзола и внезапно помягчевшим, любезным тоном проговорил:
– Послушайте, капитан Морен, мне нужно четыре-пять негров, но хорошего качества. Самых приличных из всего, что у вас есть…
– Есть у меня четверка таких черномазых, – ответил Морен. – И черт меня побери, если среди приличного товара мы не найдем для вас и еще одного, который бы стоил вашего внимания.
– Пошлите за ними, – велел Дюпарке.
Капитан подозвал матроса, который тут же подошел, держа в руке длинный кнут из крокодиловой кожи.
– Спустись в трюм и подбери самых сильных и здоровых, – приказал капитан.
Тот, не говоря ни слова в ответ, нагнулся, нырнул в зияющий подле батареи узкий проход и исчез из виду.
– Господин губернатор, – обратился тогда к нему капитан Морен, – вы окажете мне большую честь, если соблаговолите принять от меня этих негров в подарок – само собой, если они придутся вам по вкусу.
– И речи быть не может, – сухо ответил Дюпарке. – Они не предназначены для моих личных нужд. Я намерен преподнести их в подарок, а я привык сам платить за то, что дарю другим. Сколько вы за них хотите?
– По тысяче ливров за штуку, – проговорил тогда Морен. – По тысяче ливров, ибо, надеюсь, мне будет позволительно в знак благодарности за всю любезность, какую вы проявили ко мне, с тех пор как мы встали на якорь, хотя бы не запрашивать с вас лишнего.
– Хорошо, сударь, я подпишу вексель на пять тысяч ливров, а вы пришлите мне в форт этих пятерых невольников. Думаю, эти негры из Гвинеи мне вполне подойдут, главное, чтобы у них на теле было не слишком много язв.
– Не извольте сомневаться, сударь, все будет в наилучшем виде!
И в тот самый момент раздался пронзительный вопль. Дюпарке молниеносно обернулся и сразу понял, что произошло.
Один из негров, ждавший своей очереди на мытье, ухитрился, уж неизвестно каким образом, освободиться от оков. Буквально остервенев, будто в него и вправду вселился сам дьявол, он с какой-то невероятной силой рванулся и, в клочья обдирая кожу на запястьях, полностью избавился от цепей. Потом одним прыжком кинулся на матроса, который как раз опускал в море ведро. Тот успел отскочить, чудом увернувшись от руки негра, которая уже готова была схватить его за горло.
Невольник был чуть выше среднего роста, однако поступок его весьма красноречиво говорил о недюжинной силе и воистину редкой отваге.
Палубу огласил долгий, резкий звук свистка. Жак увидел, как в ответ на этот зов капитана со всех сторон бросились вооруженные ганшпугами матросы. Морен же тем временем поспешил к нему и, без всяких церемоний оттолкнув его в сторону, крикнул:
– Осторожно, господин губернатор! Укройтесь где-нибудь…
Матрос, что спасся от рук негра, попятился на несколько шагов назад, где ему уже не грозили удары. Негр же, завладев его ведром, принялся угрожающе размахивать им над головой. Он был уже без цепей. Казалось, ярость вдесятеро умножила его силы, и вид у него сделался столь устрашающим, что капитан, попытавшийся броситься на него, при всякой попытке вынужден был вновь отступать назад.
Но невольник уже показал своим собратьям пример, который не мог оставить их равнодушными. И эти существа, всего лишь минуту назад совершенно безучастные, безвольные, казалось, не способные не только действовать, но даже выразить свои чувства, вдруг оживились. «Если ему удалось освободиться от цепей, – казалось, думали они про себя, – почему бы не попытаться и нам?» И все разом принялись срывать с себя оковы.
Самый первый, самый неистовый среди них испускал какие-то нечеловеческие вопли. Время от времени он на каком-то непонятном языке обращался к кому-нибудь из невольников, судя по всему, давая советы, как лучше освободиться. Вскоре дикие крики послышались и из трюма. Сухо и резко, точно пистолетные выстрелы, защелкал кнут.
Капитан Морен бросился на палубу и, размахивая руками, заорал:
– Уберите отсюда тех, кто еще закован! Побросайте их обратно в трюм! Всыпьте же им хорошенько! Вы что, испугались, что ли?!
Это был бунт, начало которого явно не предвещало ничего хорошего и могло иметь самое трагическое продолжение, ибо казалось невозможным даже приблизиться к закованным в цепи неграм. Один моряк посмелее неосторожно вышел вперед и тут же, весь лоб в крови, рухнул на палубу, потеряв сознание от мощного удара железными наручниками.
Внезапно – никто так и не успел понять, как это могло случиться, – вслед за первым невольником освободился от оков и второй.
Дюпарке выхватил из-за пояса пистолеты. Заметив его движение, Морен воскликнул:
– Ради всего святого! Не спешите стрелять! Ведь каждый из этих черномазых стоит по шестисот ливров! Я от этого плавания и так не много выручу… Лучше постараемся взять их живыми!
Но это оказалось куда легче сказать, чем выполнить на деле. С какой-то невероятной силой, которой от них никак нельзя было ожидать, судя по их изможденному виду, двое освободившихся отодрали доску от планшира и, вооруженные этим деревянным оружием, весьма опасным в руках людей, исполненных решимости биться до конца и к тому же хмельных от ярости, приготовились к схватке с командой корабля.
Угрожающе размахивая над головами своим грозным оружием, они умудрились оттеснить назад тех, кто стоял ближе к ним, получив таким образом возможность прикрывать своих собратьев, которые еще оставались в цепях. Положение становилось серьезным.
Не слушая более капитана, Жак зарядил один из своих пистолетов. Но Морен снова вцепился ему в руку.
– Умоляю вас! – простонал он. – Только не стреляйте! От шума они еще больше озвереют. А вы сами видите, в каком они состоянии! Надо во что бы то ни стало помешать им освободить остальных… Иначе нам с ними не справиться.
В тот момент валявшийся без сознания матрос, которого друзья тщетно пытались оттащить от опасного места, открыл глаза и старался подняться на ноги. Но один из негров с дьявольским проворством метнулся к нему, схватил за руку и кинул за борт, где, как и накануне, кишели в ожидании добычи акулы.
Матросы разом испустили истошный вопль ужаса. Послышались презрительные реплики в адрес капитана, упреки в трусости и слабости.
Внезапно щелканье кнута, непрерывно доносившееся на палубу из трюма, смолкло, и из батарейного люка показался матрос, которого капитан посылал за черным товаром. В руках у него не было ничего. Бледный как смерть, с расширенными от ужаса глазами, он крикнул:
– Надо немедленно задраить все люки! Там, внизу, тоже есть негры, которые освободились от цепей! Они отняли у меня кнут!
Капитан бросился на него и схватил за шиворот.
– Освободились?! – воскликнул он. – Значит, и там освободились! Они задумали это заранее! И только выжидали подходящего момента! – Потом отпустил матроса и отдал приказ: – Задраить все люки! Десять матросов к котлам! Принести сюда кипятку!
И, обернувшись к Дюпарке, добавил:
– Прошу вас, господин губернатор, отойдите куда-нибудь подальше… Сейчас мои матросы будут пытаться захватить невольников с палубы. Боюсь, как бы вас не ранили…
Жак позволил увести себя в сторону. Теперь матросам «Люсансе» удалось ухватиться за цепи, и они изо всех сил тянули их на себя, пытаясь оттащить невольников, которые, точно гроздь черного винограда, были прикованы к их противоположным концам. Несколько матросов окружили их кольцом, пытаясь отсечь от обезумевших рабов, которым удалось освободиться первыми. Однако, как они ни старались, те цеплялись за любой выступ на палубе и отчаянно сопротивлялись их стараниям.
Вскоре принесли огромный котел с кипятком. Но чтобы выплеснуть его на мятежников, требовался личный приказ капитана.
Тот же, похоже, медлил, раздираемый противоположными чувствами. Ходил взад-вперед, от одной группы к другой и так и не осмеливался принять решения. Про себя он думал, что, если разобраться, ожоги на телах невольников скорее всего еще больше снизят цены. Кроме того, колонисты не слишком-то охотно покупают негров мятежников – ну кому здесь нужны на плантациях чересчур горячие головы!
Дюпарке с силой схватил Морена за плечо.
– Пошлите человека на берег, пусть позовет на помощь солдат из форта, – проговорил он. – Надо как можно скорее обуздать мятежников… Если слухи об этом дойдут до рабов острова, нам несдобровать! Ведь стоит вспыхнуть бунту хоть в одном небольшом селении – это хуже эпидемии и распространяется быстрее, чем огонь по пороховому шнуру!
– Двое на берег, оповестить солдат форта! – проорал Морен.
Тут, запыхавшись, появился матрос, сообщивший, что почти всем неграм, находившимся в трюме, удалось освободиться от цепей и теперь они так напирают на крышки люков, что те вот-вот не выдержат и все они вырвутся на палубу.
Капитану не понадобилось слишком много времени, чтобы понять: если черномазым удастся открыть крышки люков, тогда их уже ничто не сможет остановить. Они заполонят все судно и станут на нем хозяевами. Что они будут делать дальше? Возможно, ничего, ведь они даже не смогут управлять кораблем, которое, по всей видимости, вскорости будет продырявлено парой-тройкой пушечных ядер, выпушенных из форта. Однако вся команда, от простого юнги до капитана, да и сам губернатор кончат либо за бортом, либо с перерезанными глотками!..
Тем не менее Морен еще с минуту поколебался. Потеря товара – ничто в сравнении с теми последствиями, к каким может привести этот бунт. Ведь тогда ему придется смириться не только со смертью всех черномазых, но также с гибелью команды и потерей судна!
– Капитан! – потеряв всякое терпение, воскликнул Дюпарке. – Примите же, черт побери, решение! Пора действовать!
– Кипяток в трюм! – крикнул наконец капитан. – Для этого хватит и троих!
Он указал на троих матросов, оказавшихся поблизости, и те, взяв котел, понесли его в сторону батареи.
Не прошло и пары минут, как оттуда раздались душераздирающие крики и стоны. На негров, запертых в трюме в полной темноте – по колено в нечистотах, скопившихся там с самого первого дня плавания, – которым негде было даже укрыться, опрокинули котел кипятка.
Наконец один из матросов приблизился к капитану и доложил, что негры уже больше не пытаются поднять крышки люков.
– Отлично! – одобрил Морен. – Будем надеяться, что нам удалось их усмирить. А теперь надо попытаться снова заковать их в цепи!
Палуба была залита кровью. Кровью, вытекшей из раны получившего удар по голове матроса, кровью, капавшей с израненных рук негра, первым сбросившего цепи, и струившейся с затылков двоих закованных рабов, которые особенно яростно сопротивлялись матросам и заслужили удары по голове ганшпугом.
Команда, хоть ей и не удалось пока полностью взять верх над взбунтовавшимися, тем не менее уже достигла значительных успехов. Во всяком случае, они ухитрились вырвать из лап двоих обезумевших от свободы невольников тех рабов, которые еще оставались в цепях. Теперь в случае необходимости достаточно было прикончить из пистолета эту парочку непокорных – и, считай, мятеж будет окончательно подавлен.
