Текст книги "Мари Антильская. Книга первая"
Автор книги: Робер Гайяр (Гайар)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 41 страниц)
Буржуазия в ожидании дворянских титулов обильно увешивала животы тяжелыми золотыми цепями…
Среди женщин соперничество разгоралось во всю силу. Они до мелочей продумывали туалеты, украшали себя как могли, что было вовсе не удивительно, если учесть, что, кроме этого занятия, им здесь и делать-то было нечего – ведь торгами занимались исключительно их мужья!
Негры были выстроены по десять в ряд. Дети отдельно от матерей, мужья от жен.
Все еще закованные в цепи, они взирали на собравшуюся вокруг них толпу глазами, лишенными всякого выражения. Затуманенные взгляды их были обращены куда-то вдаль, теряясь в каких-то невидимых горизонтах. Иные из них сидели, столь же истомленные палящим солнцем, сколь и страданиями. У большинства были ужасающие раны. Они источали то же самое зловоние, что и привезший их сюда корабль. Вокруг них, бередя их раны, роями кружили насекомые, и несчастные, ослабленные лишениями, изможденные, страдающие болезнью, которая тогда еще не получила названия цинги, казалось, уже с безропотным смирением покорились судьбе.
У двоих из этих несчастных были явные признаки душевной болезни. Их держали отдельно, вместе с другими тремя, страдающими эпилепсией. Они будут отданы бесплатно в качестве премии тому из колонистов, кто оптом купит большую партию рабов.
В конце причала какой-то конторский служащий уже записывал только что совершенные сделки: «Кабанен – восемь рабов, сорок пять тысяч ливров; графиня де Сидран (за нее заплатил супруг) – двадцать девять рабов, сто семьдесят тысяч ливров… Мадемуазель Делафон-старшая, с сестрою – пять негров, пятнадцать тысяч ливров…»
К тому времени, когда прибыли Мари и Жак, доставка негров еще не закончилась.
То и дело сновали туда-сюда лодки и баркасы. Один важный барин зафрахтовал лодки из камедного дерева, которые доставляли ему все, что еще оставалось заманчивого на борту судна. Он желал делать выбор прежде остальных и имел на это право, ибо оплачивал расходы; впрочем, это право никто и не пытался оспаривать…
Набережная обретала все более и более праздничный вид. Креолки широко раскрыли свои огромные светлые зонтики, ибо солнце в зените жгло нестерпимо. Шелковые одежды переливались всеми цветами радуги, яркие цвета женских платьев делались в полуденный час какими-то ослепительно насыщенными.
Но поскольку в тавернах с самого утра, не переставая, подавали ром, страсти начинали понемногу накаляться. Уже слышалось, как перекликались друг с другом обитатели холма Морн-Желе и те, кто прибыл с Морн-Ружа. С улыбкой на устах люди из низины Сен-Дени окликали тех, кто жил на Морн-Фюме, однако за обменом внешне дружескими репликами нетрудно было разглядеть истинные чувства этих случайных собутыльников.
Явились плантаторы, которые обретались в хижинах Буйона, и даже из Лоррена. Их легко было узнать по пыли, которая покрывала их с ног до головы. Однако они были наиболее ревностными клиентами таверн, ибо, будучи вдали от родных мест, могли не опасаться, как бы кто из знакомых не увидел их в сильном подпитии!
Как обычно, более всего зависти и ревности исходило от женщин.
Те, кто не узнал губернатора, ехавшего верхом бок о бок с мадам де Сент-Андре, и кто еще не знал о существовании Мари, увидев ее, разодетую по моде, которую все еще носили при дворе, сразу почувствовали, как в душе у них поднимается злоба к этому созданию, столь прелестному, столь удачно сложенному и к тому же сопровождаемому столь элегантным кавалером.
Еще более внимательная, чем Дюпарке, к тому, что могут подумать о ней женщины, Мари была искренне удивлена насмешками, которые бросали в ее адрес:
– Вы только поглядите на эту шлюху! Вот уж и вправду она стоит того, чтобы обрезать ей кружева до самой задницы да и продать их на сен-пьерском рынке, прямо на прилавке для живой рыбы!
Мари не могла тогда знать, что имя этой женщины Жозефина Бабен и что она любовница Лефора. Но, даже знай она об этом, вряд ли бы это так уж помогло. Она ведь и представить себе не могла, какую ненависть, сама того не желая, вызвала в сердце этой завистливой женщины…
Жак слегка обогнал Мари. Ему пришлось подождать ее в том месте, где негров ощупывали, осматривали и тут же, не откладывая, покупали.
Губернатор, хоть и не проявлял никакого интереса к торгам, все же заметил, что покупателей вполне хватает. Он поджидал Мари. Когда же она подъехала, поинтересовался:
– Ну как, вы уже имели удовольствие увидеть местное общество? Понравилось ли вам оно, или вы предпочтете теперь подняться к Морн-Ружу?
– Ах, Жак, – ответила она, – я полностью доверяю вам. Вы обещали отвезти меня отобедать у какого-то колониста… И я просто сгораю от любопытства скорее посмотреть, как все это будет выглядеть!
Они бросили прощальный взгляд на портовую ярмарку. Цены на аукционе все поднимались. Негры выглядели не слишком-то заманчиво, но выпитый ром уже брал свое, страсти накалялись, и самым убедительным доказательством того была все возрастающая щедрость колонистов.
– Поехали! – И Жак подстегнул свою лошадь.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Жак и Мари принимают решение и скрепляют его печатью любви
Жак Дюпарке почти напрочь забыл о важных полномочиях, которыми был облечен на этом острове. Вот уже полчаса, как он гарцевал вокруг Мари, радуясь от души, и, случись ему встретить по пути колонистов, они были бы немало удивлены несерьезным видом губернатора.
То он обгонял Мари, чтобы потом гарцевать рядом с нею, то она вырывалась вперед, и он, бешено подстегивая свою лошадь, вынужден был гнаться за нею вслед. Они хохотали как безумные. Ни он, ни она даже не пытались искать темы для разговора, ибо они любили друг друга так сильно и так тонко чувствовали это в смехе и повадках друг друга, что не ощущали ни малейшей потребности говорить.
Внезапно земля стала совершенно другой. Под копытами лошадей был теперь какой-то серый пепел, цвет и плотность которого немало поразили Мари. Дюпарке объяснил ей, что гора слева – это вулкан. Хоть она покрыта густым лесом и одета прекрасной нежной зеленью, все равно ее окрестили Мон-Пеле – Лысой Горой. Караибы давно уже стараются держаться подальше от этих краев, они ушли отсюда в надежде, что их никогда не заставят строить себе жилища в том месте, которое сами они назвали Монтань-дю-Фе – Горой Огня.
Она любила слушать, как он говорит. Ей казалось, что он умеет объяснять сложные вещи без малейшей назидательности. Он никогда не издевался над ее невежеством, и ей подумалось, что она ни за что не решилась бы задавать подобные вопросы своему мужу, который, со свойственным ему злобным высокомерием, не преминул бы унизить ее своими познаниями. Не исключено, впрочем, что Сент-Андре вовсе и не знал тех историй, которые так занимательно рассказывает ей Жак.
Мари поинтересовалась, далеко ли от мест, где они теперь находятся, живет колонист.
– Четверть часа верхом, никак не больше, – ответил губернатор.
В знак благодарности она одарила его нежнейшей улыбкой и снова спросила:
– Полагаю, вы хотя бы предупредили его о нашем визите?
– Надеюсь, – ответил он, – мой кузен, как я и просил его об этом, съездил туда нынче утром и предупредил. Я послал к этому колонисту капитана де Сент-Обена, ибо супругу вашему, похоже, весьма не терпелось выяснить насчет одного дела, в котором, похоже, сам он вряд ли смог бы добиться успеха. В общем, у меня сложилось впечатление, что он отнюдь не возражал бы, если бы я сам занялся им вместо него. Я предложил ему связаться с Сент-Обеном, дабы получить у него более подробные сведения, и одновременно послал все того же Сент-Обена предупредить колониста…
– А что это за колонист?
Жак придержал лошадь и бросил на Мари взгляд, в котором она заметила какое-то странное выражение.
– Этого колониста, – медленно произнес он, увидев, что и она тоже натянула поводья, – зовут господин де Драсле… Разумеется, это имя ничего вам не говорит, во всяком случае сегодня. Не исключено, однако, что нынче же вечером или завтра Сент-Андре в разговоре с вами упомянет это имя… Тем не менее, по правде говоря, я счел своим долгом первым показать вам поместье, которое выбрал для вас супруг. В сущности, имение господина де Драсле, мадам, и есть то самое поместье, которое купил господин де Сент-Андре, дабы свить там для вас гнездышко, – добавил он с какой-то насмешливой улыбкой.
– Как?! – воскликнула она с удивлением. – Вы знаете, что у моего мужа какие-то отношения с этим колонистом, что ему какое-то время предстоит вести с ним дела, дабы уладить все формальности, связанные с продажей имения, и вы везете меня к нему? А вы не боитесь, что этот господин Драсле возьмет и расскажет ему о том, что мы вдвоем приезжали к нему обедать?
Жак слегка отстал от Мари, ибо дорога стала слишком узка и не позволяла его лошади и дальше гарцевать подле нее. Когда дорога внезапно стала пошире, он тут же пришпорил лошадь, и она сразу пустилась вскачь. Буквально в три прыжка он нагнал ее и снова поехал рядом с юной дамой.
– Послушайте, Мари, – проговорил он неожиданно серьезно, – надеюсь, вскоре у вас будут случаи убедиться, сколько друзей у меня здесь, на Мартинике. Я не жалея отдавал этой земле все свои силы, и, к счастью, люди, которые живут на ней, признательны мне за это. У меня есть друзья повсюду, с севера на юг и с запада на восток, даже среди караибских индейцев, хотя вообще-то люди они довольно скрытные и себе на уме, но в отношении меня всегда выполняли свои обещания. Если бы я захотел, я мог бы в два счета погубить этого господина де Сент-Андре. Мне стоит только слово сказать, пальцем шевельнуть, и все… Но я считаю, что, поступи я таким манером, это было бы равносильно неповиновению самому королю, а король и вы, мадам, это самое святое, что существует для меня на этом свете! Посему я не допущу в отношении господина де Сент-Андре ничего, что не было бы в полном согласии с законом.
Мари покорно слушала его, хоть и никак не могла взять в толк, почему после безудержной веселости и всех этих ребяческих выходок, коим она только что была свидетельницей, он вдруг заговорил с ней таким торжественным тоном.
– Даже ради меня, Жак, ради того, чтобы я могла принадлежать вам безраздельно, неужели даже ради этого вы все равно не решились бы, как вы сами только что выразились, погубить господина де Сент-Андре?
– Только в том случае, мадам, если бы это служило интересам короля!
Она внимательно вглядывалась в его лицо. Нет, это явно не было шуткой.
– Выходит, – снова принялась она за свое, – вы могли бы относиться с почтением к господину де Сент-Андре за счет чувств, которые питаете к его величеству, и обходя при этом стороною меня?
– Мне кажется, – заметил он, – мы с вами перестали понимать друг друга.
Он заставил своего коня ускорить шаг, ибо лошадь Мари в поисках наиболее проходимой тропы могла вот-вот ускакать вперед. Перехватив у юной дамы поводья, он заставил ее лошадь остановиться.
Каким-то чисто женским шестым чувством Мари сразу поняла, что он собирается сделать ей важное признание. Взором, уже заранее омраченным тревогою, она окинула окрестности. Вокруг простиралась растительность, поразительно напоминающая тропический лес.
Мощно тянулись вверх увенчанные огромными красными цветами канны. Дикие циннии живой изгородью окружали древовидные папоротники с похожими на епископский жезл верхушками, бамбук со стволами толще руки человека клонился вниз, будто устав от собственной высоты и тяжести.
Сейчас он сделает ей больно, думала про себя Мари, сейчас он откроет ей какую-то тайну, в которой нет места их любви.
Поэтому у нее перехватило дыхание, когда она наконец решилась произнести:
– Мне бы хотелось, Жак, чтобы вы объяснили мне, что имеете в виду. Мы и вправду перестали понимать друг друга!
– И все-таки мне кажется, – проговорил он каким-то вкрадчивым голосом, – что мы могли бы отлично понимать друг друга… Я видел сон, Мари… Это был сон о вас. Мы скакали с вами верхом, рядом, как сейчас, по каким-то бескрайним просторам. И вы были мне не просто подругой, а ровней мне… Вы понимаете, что я имею в виду?..
Он на мгновенье приостановился, взглянул на нее и увидел, что она силится понять смысл его слов.
– Нет! Вы не можете этого понять, – проговорил он, – ведь вы не знаете всех интриг, которые плетутся здесь. Видите ли, я вполне отдаю себе отчет, что, пожелай я, и этот остров стал бы моим. Колонисты буквально смотрят мне в рот. Островная компания? Ну уж с ней-то я как-нибудь справлюсь. Я правлю здесь так, как считаю нужным, и никогда и ни при каких обстоятельствах не боюсь проявлять независимость перед господином Фуке и его управляющими…
Мари окинула его таким взглядом, что, не будь Жак так поглощен своими мыслями, нашелся бы повод для размышлений. Тем не менее так случилось, что он ответил на немой вопрос Мари.
– Не сомневаюсь, что маркизу де Белилю не очень-то по душе, когда я действую таким манером. Ему хотелось бы изображать из себя этакого монарха островов, не обременяя себя при этом никакими докучливыми обязанностями правителя! А ведь подданные, которыми ему пришлось бы здесь управлять, люди сложные! Но все равно! Я знаю, что правда на моей стороне! И рано или поздно со мной согласятся, ведь меня не так просто отрешить от должности, как иные здесь себе воображают или просто изображают. Я не боюсь своих врагов! Я всегда буду сильнее…
Он говорил с такой уверенностью в своих силах, что Мари подумала про себя, как неправа была, задрожав от страха, когда Фуке говорил о его отставке. Ишь чего вздумали! Отстранить от должности такого человека, как Жак Дюпарке? Ах, как же прав был дядюшка, когда говорил, что никто здесь не может противостоять ему!
Она почувствовала к нему благодарность за это доверие, эту горячность, эту веру в себя.
– Жак! – воскликнула она. – Я никогда в вас не сомневалась. Я знаю вам цену!
– Вполне ли вы уверены в этом? – сжавши губы, спросил он. – Думаете ли вы, что и вправду готовы соединить свою судьбу с моею?
– Жак, – ответила она, – не вы ли совсем недавно сказали мне, что наши судьбы направляет перст Божий?
Он поднял голову и посмотрел на вершину холма. Зеленая растительность пенилась, словно барашки на море. Это было сплетение деревьев, кустарников и цветов. Успокоенные неподвижностью всадников, вокруг собрались колибри, по своему обыкновению порхая стайками над зарослями бугенвиллии.
И тут Мари, ни на мгновенье не спускавшая глаз с Дюпарке, внезапно поняла, что он собирается поделиться с нею совершенно новым замыслом, рассказать о плане, созревшем какие-то считанные часы назад, который, возможно, обрел реальные очертания с того момента, как они снова стали вместе, и который без нее никогда бы не появился на свет, а без ее одобрения никогда не будет осуществлен.
– Мари, – признался он, – когда я прибыл на Мартинику, я был в отчаянии. У меня больше не оставалось никаких надежд. Я думал, что потерял вас навеки, меня охватил такой ужас, что я не знал, как смогу жить дальше. Я пытался окружать себя людьми самыми разными, самыми противоречивыми, самыми непохожими друг на друга. Среди них Лефор, который был со мной откровенен и показал мне, к кому я мог бы обратиться с поручением любого сорта, даже если речь идет о настоящем преступлении. Я проводил время со своим кузеном Сент-Обеном, он тоже был со мной откровенен, показав себя человеком умным и к тому же неподкупным… Я встретил одного человека по имени Лапьерьер, который, в том не было сомнений, привязался ко мне всем сердцем, но в конце концов оказался человеком робким и безвольным, в общем, ни то ни се, один из тех вялых, тепловатых существ, которых с отвращением изрыгает даже ад! Я не мог все делать один. Я полюбил колонию, несмотря на все западни, здесь расставленные на моем пути, а может, кто знает, полюбил ее именно благодаря этим ловушкам. Но я не создан действовать в одиночку. Мне нужен кто-то, кто бы помогал мне в моих делах и поддерживал в трудную минуту. Скажите, Мари, смогли бы вы стать тем человеком, кто помог бы мне в осуществлении моих замыслов?
Она вздрогнула. Он и впрямь намерен на всю жизнь связать с нею свою судьбу. Она только что по-настоящему осознала, что он ничего не сможет сделать, если ее не будет рядом, и отныне все, что связано с Жаком, с Мартиникой, с окрестными колониями, будет зависеть от нее…
Он просил стать его двойником, стать им самим. Стать его единомышленницей в делах такого размаха, какого она еще не могла в полной мере себе представить; однако она не считала себя вправе отказаться от этой миссии, хоть и понятия пока не имела, каким манером сможет взяться за это дело, чтобы не обмануть ожиданий Жака.
– Жак, – проговорила она, – я ведь уже сказала, что хочу принадлежать вам… Я хочу быть вашей вся, полностью и безраздельно, когда вы захотите и как вы захотите!
– Что ж, тогда все в порядке! – произнес он все тем же серьезным тоном. – Мари, если вы и вправду готовы думать, как я, помогать мне своими советами, своим даром предвидения, если вы хотите стать мне помощницей, короче говоря, если вы согласны стать моим вторым «я», то, обещаю вам, вместе мы сможем совершить великие дела!..
Она взирала на него с восхищением, в замешательстве, но не сомневаясь в правильности своего решения.
После минутного молчания он заговорил снова:
– И, поверьте, в сравнении с тем, что нам суждено свершить, господин де Сент-Андре – это такая ничтожная малость! Он даже не стоит того, чтобы им заниматься…
Взгляд Дюпарке сделался каким-то отсутствующим. Мари не могла догадаться, в какие мечты он погружен. Но она не сомневалась в нем. Она говорила себе, что, вдохновленная его страстью, она могла бы одна осуществить то, что не удастся сделать ему, если уж ей не суждено будет делать это ради него и вместе с ним.
Некоторое время они ехали безмолвно, потом вдруг, когда из-за зелени стала уже проглядывать крыша какого-то строения, Жак повернулся к Мари и неожиданно сказал:
– Сегодня я собираюсь показать вам, просто чтобы вы могли себе представить, что я намерен осуществить прежде всего для вас и ради вас. Все остальное приложится. Можете мне довериться…
Едва выехав на плато, окружавшее со всех сторон холм, они сразу же увидели живую изгородь из разного рода кактусов, олунций, алоэ, которые, перемежаясь с бугенвиллиями, опоясывали имение колониста Драсле.
Широкая аллея, обсаженная кокосовыми и королевскими пальмами, вела к самому дому. Но не успели они углубиться под пальмовую сень, как до них сразу же донесся заманчиво пахнущий дымок, который еще больше раздразнил и без того изрядно разыгравшийся аппетит.
Они уже так нарезвились, столько наговорились всерьез, что теперь ехали каждый во власти собственных раздумий.
Дразнящие ароматы отменной кухни вновь вернули Жаку утраченную было веселость.
– Дорогой друг мой, – обратился он к Мари, – надеюсь, господин Драсле не посчитался с расходами, чтобы принять вас как подобает. Мы лишили его нынче веселого праздника, приятного времяпровождения на рынке Сен-Пьера, но, надеюсь, стоит ему вас увидеть, он не будет слишком уж в большой обиде!
Не успели они доехать до середины аллеи, как увидели, что навстречу им спешат трое негров; они взяли под уздцы их лошадей и не без труда, раз уж таковы были хозяйские приказания, довели их вплоть до самых дверей дома, который избрал господин Сент-Андре для своей резиденции.
Это была обширная каменная постройка, вещь весьма редкая для Мартиники, где нет ни тесаного камня, ни людей, которые могли бы с ним работать. Господин Драсле явился на остров с честолюбивым замыслом построить себе дом именно на такой манер. А поскольку имел известные средства, то и удовлетворил свое желание даже еще прежде, чем заняться плантаторством.
Теперь господин Драсле вышел навстречу своим гостям. Мари сгорала от любопытства, ей ведь еще ни разу не представлялся случай увидеть настоящего плантатора в его собственных владениях.
Ему уже слегка перевалило за сорок. Он был впечатляюще высокого роста. В нем угадывалась недюжинная сила, хотя климат иссушил кожу, которая морщинистыми складками свисала со щек на дряблую шею, напоминая отвислые губы у известной породы сторожевых собак. Одежду Драсле перенял у моряков и охотников Сан-Доминго, в высшей степени удобную, чтобы пробираться по высоким травам саванны и колючим лесным кустарникам. Он был одет в просторную куртку из крашеного грубого полотна, которая завязывалась шнурком только у ворота с глубоким вырезом, и в некое подобие коротких штанов, сшитых из той же самой материи, весьма широких у голени и стянутых на талии с помощью зеленого кожаного ремня. Ноги были обуты в кожу, содранную с двух свиных ножек, с коленными сочленениями вместо каблука. Концы были завязаны шнурками, и кожа охватывала ноги вплоть до икр наподобие сапог. На голове была шляпа из соломки, в которую были вплетены так называемые бакуа – некое подобие пальмовых веток, чьи широкие крылья полностью затеняли ему лицо. Он с простодушной скромностью обнажил голову перед юной дамой и губернатором.
– Добро пожаловать тем, кто оказал честь своим присутствием моему скромному жилищу! – приветствовал он. – Надеюсь, вы не пожалеете о часах, которые вам предстоит провести здесь…
Он бесцеремонно оттолкнул прочь негра, который держал под уздцы лошадь мадам де Сент-Андре, и помог Мари спешиться. Она ступила своей маленькой ножкой на подставленную широкую ладонь и не успела слезть с седла, как он тут же подхватил ее за талию и без всяких усилий поставил на землю. Жак спрыгнул сам, без посторонней помощи и направился в сторону колониста, разглядывая окрестности.
Дом, словно перед занавесом, вырисовывался на фоне бамбуковых зарослей и весь был построен из камня, кроме крытой галереи, сделанной в форме навеса, окружавшей его со всех сторон и бывшей в отличие от остального деревянной.
Сквозь окна виднелась внушительных размеров столовая. Стол был уже накрыт.
– Итак, любезнейший Драсле, – проговорил Жак, – говорят, вы решили уступить свой дом? Неужели вам нисколько не жаль с ним расставаться?
Колонист пожал плечами и сделал недовольную гримасу.
– Что поделаешь! – сказал он. – Все равно ведь на Мартинике теперь не жизнь. Я уже не в том возрасте, чтобы то и дело сажать, вместо того чтобы собирать урожай… Эти порядки, что ввела теперь компания… собираешь свое зерно, а толку, что от сорной травы… Вот потому, – добавил он, – я и подумал, какая удача, что моим домом вдруг заинтересовался сам господин генеральный откупщик. Я продаю ему дом, а за это он достает для меня концессию на Мари-Галант, там ведь еще не действуют те драконовские меры, которые ввела компания здесь.
– От души желаю вам удачи, Драсле, вы этого заслуживаете! – сказал Жак и добавил, обернувшись к Мари: – Мадам, мой друг Драсле сейчас покажет дом, где вам предстоит жить…
Они вместе вошли в дом. Стол ломился от кубков и бутылок. Драсле одну за другой показал им все комнаты. Они были просторны и обставлены с той же простотой, что и все колониальные жилища. Он заметил даме, что каменные постройки имеют то преимущество, что куда безопасней в случае пожаров, а кроме того, сохраняют тепло намного лучше, нежели здания из дерева.
Мари улыбалась. Конечно, все это далеко не так роскошно и удобно, как ее парижский особняк, но все же она могла быть вполне счастлива в этом имении, если бы Жак все время был рядом с нею. Она напрочь забыла о существовании своего престарелого супруга.
А колонист уже наливал им в кубки смесь из рома, корицы, розового вина, сахара и лимонного сока. Это был пунш, как его готовили в те времена по рецепту, вывезенному из Англии. Они выпили и сели за стол.
Плантатор приготовил им салат из капустной пальмы. Он искусно приправил пальмовые сердцевины, которые в салатнице были похожи на гнезда крупных белых червяков.
Удивление, которое испытала Мари, испробовав это кушанье, весьма скоро сменилось удовольствием. Блюдо имело вкус лесных орехов, и она с большой охотой отдала ему должное.
Затем Драсле принес извинения, что не смог подготовить трапезу столь обильную, как ему бы хотелось, ибо капитан Сент-Обен слишком поздно предупредил об их визите.
Однако извинялся он из чистой скромности, ибо тут же двое негров, предварительно расчистив стол, внесли панцирь черепахи. Брюшко ее было отделено от панциря и снова возвращено на положенное природой место. Острием ножа Драсле вскрыл его. Взорам предстало некое подобие паштета, источающее самые аппетитные запахи.
– Это традиционное блюдо Антильских островов, – пояснил Жак, обращаясь к Мари. – Колонисты научились готовить его у караибских индейцев…
Драсле рассказал рецепт. «Берете, – пояснял он, – крупную черепаху, вскрываете ее, не отрезая ни головы, ни лап. Потом мелко рубите все внутренности, добавляете крутые яичные желтки, всякие душистые травки, пряности, лимонный сок, соль и много-много стручкового перца. Потом роете небольшую ямку, кладете все это туда и засыпаете землей. Сверху надо развести большой костер, который должен гореть много часов подряд».
Трапеза уже подходила к концу, и негры занялись приготовлением кофе. Зерна собирали прямо здесь же, в поместье, их, как могли судить гости по заполнившему всю комнату едкому запаху, только что поджарили. Рабы насыпали на дно кофейника изрядное количество кофе с тростниковым сахаром и залили сверху кипятком. Потом закрыли кофейник крышкой и стали ждать, пока гости закончат с обедом и можно будет подавать кофе.
Негры уже убрали со стола, когда Жак отвел плантатора в сторону и попросил выйти с ним за порог дома. Двое мужчин остановились на галерее. Зеленые и серые анолисы, ящерицы-плосконожки, грелись на солнышке в ожидании насекомых, которых хватали с поразительным проворством. Жак указал на виднеющийся вдали склон холма, весь покрытый тропической растительностью.
– Насколько мне известно, дорогой мой Драсле, и эта часть тоже входит в вашу концессию, не так ли? – обратился он к нему.
Колонист подтвердил.
– А вы включили ее в сделку с господином генеральным откупщиком?
– Да что вы! Пока что речь шла только о самом доме, угодьях да служебных постройках. А земля, на которую вы сейчас смотрите, она ведь даже не распаханная, не думаю, чтобы мне удалось что-нибудь за нее выручить. Там надо сперва убрать огромные обломки скал.
– Отлично! – проговорил Жак. – Оставьте ее за мной. Я покупаю ее у вас, Драсле. Называйте свою цену…
– Да зачем она вам, господин губернатор? Она же неплодородная, там ничего не растет!
– У меня есть одна идея… Я хочу просить мадам де Сент-Андре соблаговолить прямо сейчас проехать туда вместе со мной. Мне бы хотелось как можно скорее уладить это дело с вами. Знаете, приезжайте-ка завтра ко мне в форт, я был бы весьма рад отблагодарить вас за великолепный обед и пригласить в свою очередь отобедать у меня.
– Как вам будет угодно, господин губернатор!
Все изнывало от зноя. Полчаса они, не произнося ни слова, ехали верхом по открытой, не защищенной от солнечных лучей местности, пока наконец не добрались до участка на склоне холма, на который указывал Жак в разговоре с Драсле и где роскошная растительность буйствовала с какой-то невиданной силой.
Огромные длинные листья канн достигали такой высоты, что Мари приняла их за банановые пальмы. Их венчали огромные красные цветы; однако среди зарослей бамбука и лиан, которые каскадами перепрыгивали с ветки на ветку, с дерева на дерево, меж стволов древовидных папоротников и высоких момбенов то тут, то там можно было различить и другие цветы, сверкающие всеми оттенками радуги.
Вокруг них, быстро перебирая крошечными крылышками, порхали колибри. Своими острыми клювиками они кусали розовые и фиолетовые орхидеи, красные и желтые венчики других цветов.
– Дальше мы уже не сможем проехать верхом, – объявил Жак, спрыгнув на землю. – Прошу прощения, Мари, что заставил вас предпринять эту прогулку, но, надеюсь, вам не придется об этом пожалеть.
Она догадывалась, он что-то задумал, но поскольку Жак, судя по всему, пока явно не был склонен делиться с нею своими замыслами, ибо, как ей казалось, испытывал известное удовольствие, окружая все это тайной, Мари лишь улыбнулась в ответ, пока он помогал ей спешиться с лошади.
Они привязали поводья к дереву. Лес казался Мари совершенно непроходимым. Он вызывал в ней какую-то смутную тревогу, безотчетный страх перед тем, что может там прятаться. Особенно боялась она диких зверей, а больше всего змей, которых индейцы-караибы и араваки завезли на остров во времена своих распрей. Однако Дюпарке заверил ее, что земля Мартиники не благоприятствует существованию такого рода пресмыкающихся и они не могут жить здесь подолгу. Он посоветовал ей прежде всего опасаться диких свиней и касков, которые по виду похожи на немецких овчарок, очень дерзки и бесстрашны и, бывает, даже наведываются на плантации, нападая на домашний скот. Однако он тут же успокоил ее, показав пистолеты, с помощью которых он в случае необходимости всегда сможет ее защитить.
В сущности, его немного забавляли ее страхи, ибо с тех пор, как он ездил по чащам и саваннам острова, случалось, пробираясь даже по девственным лесам, у него было не так уж много неприятных встреч. Дюпарке в конце концов нашел некое подобие тропинки, карабкавшейся вверх по склону холма. Ее проложили дикие звери, пробираясь от своих логовищ к водопою. Они предпочли этот проход всем прочим, ибо сама природа сделала его удобным. Действительно, скала препятствовала в этом месте возникновению зарослей, которые создали бы непроходимые преграды на их пути.
Серый гранит переливался на солнце. Жак попросил Мари следовать за ним. Он даже взял ее за руку, потянув за собой, потом пошел впереди, дабы предупредить ее о малейшей опасности.
Если не считать криков потревоженных в своих владениях птиц, вокруг царила полнейшая тишина. Жара была уже не так нестерпима. Солнце палило не меньше, однако деревья давали тень, а зелень дарила прохладу. Всякий раз, когда они поднимали головы и смотрели на вершину холма, казалось, будто над нею курится какой-то пар.
Однако они не дошли до вершины, а остановились на скалистом плато, откуда можно было видеть имение Драсле и дом, который избрал в качестве своей резиденции господин де Сент-Андре.
– Всего час назад мы были где-то там, внизу, – заметила Мари.
Они остановились, любуясь панорамой. Жак встал позади возлюбленной и положил руки ей на плечи. Она вздрогнула, почувствовав его прикосновение.
– Надеюсь, Мари, – произнес он, – вы не слишком страдали во время этого восхождения?
– Вовсе нет, – заверила она.
Однако посмотрела на свои туфельки и вынуждена была признать, что скалистая тропинка изрядно расцарапала и разодрала их. Она добродушно рассмеялась:
