Текст книги "Каменный город"
Автор книги: Р. Галимов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)
А скоро скончалась бабушка. Подымая в колхозном амбаре мешки, она надорвалась, и к тому времени, когда прибежала вызванная со станции Тэзи, она уже не могла говорить. Только пристально, жалостливо смотрела на внучку... Но, казалось, какая-то страшная сила хотела доконать Тэзи: пришло извещение о гибели отца.
Тэзи окаменела... Не было уже слез плакать. Сколько таких ударов может вынести человек? Ей теперь стало все равно... И когда Роман Львович, упирая на то, что она совсем одна, а он ей – не чужой, предложил выйти за него замуж, она равнодушно согласилась.
– Быть может, скоро и меня... и меня... – говорил он голосом, в котором дрожал животный страх. Однако непохоже было, чтобы он собирался вернуться в строй, хотя пошел уже третий месяц пребывания его в тылу.
Тэзи как-то опустилась. Она механически выполняла свои нехитрые обязанности на станции, выстукивая колеса и бандажи тормозов, заливая в буксы смазку. Возвратившись домой, устало валилась на постель, равнодушно слушая болтовню Потея.
– Заживем еще, – разглагольствовал тот. – Кончишь институт – получишь диплом. Без него нельзя. Это щит... Не хочешь оригинальные полотна делать – еще лучше. Я же видел, как у тебя получаются копии. На этом большие деньги можно иметь!
Расхаживая мелкими шажками по комнате, он хрустел пальцами рук, словно уже видел эти деньги.
– Оставь, – лениво отмахивалась Тэзи. – Чепуху городить...
Но Потей, сидя целыми днями дома, все более увлекался своей идеей, любовно обдумывая детали их будущей жизни. Впрочем, он не забывал исправно следить за десятком несушек, собирая из-под них яйца.
К Тэзи он становился день ото дня придирчивее. Голос его сделался каким-то капризным и требовательным, каким бывает иногда голос тяжелобольных, но слабых людей. Он все более входил в роль мужа, так, как ему представлялась эта роль. И в жизнь Тэзи – без того нелегкую – вошло что-то донельзя грязное, пошлое и чуждое ей.
Однажды, когда она вернулась позже обычного, он встретил ее криком.
– Что же, мне тут с голоду помереть? – подскочил он к ней. – Если не можешь возвращаться вовремя, могла бы оставить карточки!
Тэзи положила на стол принесенный хлеб и бросила ему карточки.
– Бери! – сказала она, устало вытягиваясь на постели. – Все бери!..
Она полежала немного и, сдержавшись, произнесла:
– Пригодишься хоть для этой работы...
– Что! – взвизгнул Потей. – Попрекаешь куском хлеба, дура?
Несуразно жестикулируя, он забегал по комнате.
– Пусть только кончится война, я же тебе карьеру сделаю! А ты... хлебом... дура!..
Тэзи приподнялась на постели и, быть может впервые, разумно взглянула на него.
– Ты что же? – спросила она. – До конца собираешься так просидеть?
– А ты прикажешь на бойню идти?! – Роман Львович боком подбежал к ней. – Да? Да?
Встретив темный взгляд Тэзи, он отступил и выкрикнул:
– Не пойду!..
– Придет повестка – пойдешь, – уверенно сказала Тэзи.
– Ха-ха!.. – хохотнул Потей. – Документы-то у меня чистые! Вот... вот!.. – Он вытаскивал из карманов какие-то бумажки и протягивал их Тэзи. – Дура!.. Хочешь мужа... на бойню...
– Так, значит, ты – дезертир? – напряженно спросила Тэзи.
– Ха!.. – снова хохотнул Потей. – Выискала страшное слово. А кто это узнает?
Тэзи вдруг дико вскрикнула и бросилась на него. Позже она никак не могла вспомнить, что произошло дальше. Помнила только, как в ней вскипела вся горечь последних дней. За что же умирали папа, бабушка, Ильдар? Неужели лишь для того, чтобы этот паскудник отсиживался здесь? Убью!..
Когда Тэзи пришла в себя, Потей уже заперся в другой комнате. Там стояло молчанье.
Тэзи накинула полушубок, повязалась платком, подтянула сапоги... Нет, оставаться здесь нельзя! Бежать, бежать!.. Куда – она еще не знала.
Сбежав с крыльца, она зашагала по лужам начинающейся оттепели на станцию. Даже по вечерам дорога не замерзала. Разъезжались ноги в грязи. Волглый весенний ветер набивался в рот и перехватывал дыханье...
«...Мама, мама! Где ты?.. Неужели же ни разу и не вспомнила? Если бы у меня была дочь, я бы ее так не оставила!»
Эстезия Петровна не спала. Настольные часы мелодично отсчитывали мгновенья бессонницы. Сгустившийся лунный свет расплывался в налитых слезами глазах.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Бурцев успел, пройдя на кухню, побриться у висевшего над раковиной зеркала и одеться, когда услышал негромкое гуденье мотора и шуршанье шлака под колесами. У дома остановилась машина. Он вышел на крыльцо и громко прихлопнул дверь. Из листвы молоденькой акации порскнула стайка воробьев, словно их вытряхнули из мешка.
– Ну что ж, поехали? – спросил Бурцев стоявшего у машины Таланова и пожал ему руку.
– Дмитрий Сергеевич!.. – у окна стояла Вечеслова. – А ведь мы не завтракали?..
– В городе успею, – сверкнул зубами Бурцев. – Выходите, подвезем!
– Спасибо! – улыбнулась Вечеслова. – Дойду и так...
Она взмахнула рукой, провожая взглядом этих худощавых, невысоких, тщательно одетых, но столь не похожих друг на друга людей. Один – темноволосый, сероглазый, с покоряюще-спокойными повадками; другой – с гладко прилизанным серым пробором, какими-то зеленоватыми глазами, натянуто-чопорный. Но различие между ними было не во внешности, Эстезия Петровна чутьем понимала это.
В ответ ей махнул только Бурцев. Таланов знал, что Вечеслова недолюбливает его, и отвечал ей тем же. Всю дорогу он молчал. Бурцеву хотелось наконец поговорить со своим ближайшим помощником, но лицо того – с кожей землистого цвета и надменно приподнятым подбородком – хранило непроницаемое и даже обиженное выражение. Бурцев недоуменно дернул бровью и, раскурив сигарету, искоса взглянул на него. «А ведь, должно быть, обижен, что не его оставили директором, – подумал он вдруг. – Ну, шут с тобой. На сердитых воду возят». Однако приподнято-взволнованное настроение не покинуло Бурцева. Он с удовольствием курил, подставляя лицо с туго обтянувшейся после бритья кожей утреннему ветру.
Широкая Пушкинская улица сверкала мокрым асфальтом. По обочинам пламенели тюльпаны, обрызганные моечной машиной. Сквер, в который вливалась улица, Бурцеву был уже знаком. Тихо и торжественно возвышалось трехэтажное каменное здание городского комитета партии, еще не освещенное солнцем. Может быть, это впечатление торжественности происходило от множества автомашин, выстроившихся у подъезда косым рядком.
Бурцев ступил на асфальт и придержал дверцу перед Талановым.
– Кстати, – спросил он, – разве секретарь нашей парторганизации не примет участия в совещании?
– Болен, – кратко бросил Таланов. – Дирекцию представляете вы, партбюро – я. – Не глядя по сторонам, он направился к входу. Бурцев чертыхнулся про себя и, решив не обращаться более с вопросами, последовал за ним.
Вступая в высокие, сверкающие стеклом двери, он еще не знал, какое множество впечатлений вынесет отсюда. Ему и прежде приходилось бывать на совещаниях партийно-хозяйственного актива, но здесь он очутился в совершенно новом для себя мире. Ему показалось, что он ощутил знойное дыхание жизни целой республики, в знаменателе глубоко специализированного хозяйства которой было одно – хлопок. Речь шла о помощи промышленных предприятий хлопкоуборочной кампании, хотя до осени было еще далеко.
В выступлениях ораторов мелькали незнакомые Бурцеву слова – СХМ‑48М, ворохоочиститель, гузокорчеватель, – но за всем этим стоял опять-таки хлопок.
Бурцев неясно вспомнил виденный когда-то выпуск кинохроники: мчались грузовые автомашины, крутились саженные колеса арб, бежали ленты транспортеров, – и всюду был хлопок и хлопок. Белый, пушистый, нежный. Осталось впечатление, что из ручейков, речушек, речек собирается одна полноводная белопенная река и течет, громоздясь на приемных пунктах торосами, айсбергами, снеговыми горами. И все это – из крохотной пятипалой коробочки, над которой волокно вскипает, будто пена над кружкой пива.
Но то был результат. Лишь теперь Бурцев начал постигать, какая несметная армия людей и техники занята пестованием белого комочка. И он, Бурцев, теперь тоже включался в ряды этих людей: завод хлопкоуборочных машин ждал нового станка и ставил в зависимость от него выполнение заданной программы. Бурцев по опыту знал, что подобное положение, когда на поставщика кто-то может свалить все свои беды, сулит мало приятного. Становилось ясно, что завод он должен будет принять далеко не в благоприятный момент.
Выступление своего главного инженера – краткое, сухое, но лишенное обтекаемых слов и деловитое, – Бурцев выслушал с двояким чувством.
– Станок к сроку дадим, – твердо заверил Таланов, и у Бурцева немного отлегло от сердца. Он даже простил чопорность оратора: лишь бы дело говорил!.. Но из того, с каким уважительным вниманием слушали это выступление некоторые директора, Бурцев заключил, что его предшественник действительно «поставил себя». Случись теперь у Бурцева промах, ему любое лыко поставят в строку. Час от часу не легче...
И, словно нарочно, знакомясь с ним, секретарь горкома Арзуманов тоже вспомнил Гармашева.
Плотный, смуглый, в белом шелковом кителе, как и многие здесь, он крепко пожал руку Бурцеву.
– Очень хорошо, – сказал Арзуманов и, проведя пятерней по вьющимся, с проседью, волосам, пытливо повел маслинами глаз. – Это очень хорошо, что вы приехали. Гармашев горячо рекомендовал вас.
Бурцев пожал плечами.
– Боюсь, что после него я окажусь в невыгодном положении, – сказал он.
Арзуманов рассмеялся и, поддерживая Бурцева под локоть, неторопливо пошел с ним по коридору, устланному ковровой дорожкой.
– Да, не каждый умеет создавать вокруг своих успехов этот знаете... шум, – Арзуманов покрутил перед собой растопыренной ладонью. – Наследство деликатное...
Он остановился и с юморком взглянул на Бурцева.
– Ну, ничего, – усмехнулся он. – Мы-то на что? Надо будет – заходите. Это я не так, из вежливости, «на чашку чая»... Сейчас не приглашаю, надо оформить решение совещания.
Подошел Савин – директор завода хлопкоуборочных машин, «заказчик». Бурцев уже отметил про себя его внушительную фигуру, когда тот выступал. За его широкой спиной почти совершенно скрылся Таланов, следовавший за ним.
– Вы его на особый учет, Василий Акопович, на особый учет!.. – Савин басовито засмеялся, глядя на Бурцева веселыми глазами. – А то ведь подведет варяг – не прижмешь: не нашему главку подчиняется, не нашему богу молится.
Он протянул Бурцеву сложенную лодочкой руку.
– Давай знакомиться, варяг! Твой заказчик, – сказал он, сразу переходя по давней привычке, укоренившейся среди некоторых директоров, на «ты». – Если зарежешь – видного мужчину погубишь!..
– Придется покориться, – отшутился Бурцев. – Плетью обуха не перешибешь...
– Ох, коварен, варяг, ох, коварен, – повторил полюбившееся словечко Савин, крутя головой. – Какую пулю отлил!.. Ну, еще встретимся... – шутливо пригрозил он и отошел.
Прощаясь, Арзуманов задержал руку Бурцева.
– Может быть, это и лишнее, но хочу напомнить – проследите за станком, – сказал он. – Слышали сегодня, чем живем? А подойдет осень, хлопкоуборочная, увидите, какой тут начнется шахсей-вахсей.
Он помолчал и пристально взглянул на Бурцева.
– Трудная культура – хлопок, понимаете, – сказал он. – И пока не механизируем всю уборку... будет трудно.
...По дороге на завод, сидя в машине рядом с Талановым, Бурцев рассеянно смотрел по сторонам и пытался подытожить свои впечатления. Было беспокойно... И Бурцев знал, что беспокойство не исчезнет, покуда он не окунется с головой в целенаправленную деятельность.
– Что ж, поработаем, Николай Николаевич? – Он дружелюбно обернулся к главному инженеру.
Таланов впервые бледно улыбнулся и наклонил голову.
Подымаясь рядом с Бурцевым по бетонированной лестнице заводоуправления, он молчал уже не столь чопорно, как утром. В коридоре, возле двери в кабинет директора, он остановился.
– Планерку сегодня проведем? – кратко осведомился он.
Бурцев вскинул руку и взглянул на часы. Был пятый час.
– Не поздно ли будет? – с сомненьем произнес Бурцев. – Выполним уж последнюю волю знаменитого Гармашева, не будем заниматься этим в понедельник.
– Хорошо, – согласился Таланов. – Завтра к утру подготовлю дела...
– Сегодня я хотел бы лишь сдать документы и пройтись по цехам, – несколько извиняющимся тоном сказал Бурцев. – Надо же посмотреть, что принимаю?
Таланов кивнул, не то соглашаясь, не то прощаясь, и обычной прямой походкой направился к себе.
Бурцев вошел в приемную. Вдоль стен просторной светлой комнаты выстроились мягкие стулья. Зачем-то в их ряду стоял такой же сервант, как дома у Бурцева. «Очевидно, для документов, – догадался Бурцев. – Роскошествовал Семен». У окна помещался письменный стол из полированной карельской березы, к которому примыкали столик пониже – с пишущей машинкой – и тумбочка с телефоном. Чисто и строго. Внушительно.
Перед дверью в кабинет, расставив ноги и уперев руки в бока, стояла Вечеслова, следя за рабочим, привинчивающим новую черную табличку с золотой надписью:
«Директор
Бурцев Д. С.»
– Оперативно!.. – с легкой иронией сказал Бурцев.
Вечеслова обернулась и без улыбки взглянула на него. Бурцев с трудом узнал ее. Куда делась та красивая, по-домашнему непринужденная женщина!.. Нельзя было бы сказать, что здесь она выглядела некрасивой. Наоборот, ее вид определило бы слово «элегантность» – белая блузка, прямая серая юбка, белые туфли-босоножки, открывающие ее розовые пятки... Но все в ней – и темный неулыбчивый взгляд, и слегка сдвинутые брови, и походка, и манера говорить, – все было иное. Деловитое. Здесь не было Тэзи. Здесь была товарищ Вечеслова. Бурцев принял это к сведению.
Вечеслова, отстранив рабочего, открыла дверь.
– Проходите! – сказала она, и Бурцев нерешительно вступил в кабинет, где отныне и полагалось ему работать. Его поразила обширность помещения. Человек здесь как-то тонул... К большому, сверкающему черным лаком письменному столу Т‑образно примыкал длинный стол заседаний под зеленым сукном, окруженный мягкими стульями. Шаги глохли в огромном красном ковре. В углу, у письменного стола, возвышался сейф, а у противоположной стены сверкал такой же черный, как стол, длинный книжный шкаф, сквозь стекла которого виднелись корешки сочинений Маркса, Энгельса, Ленина, тома Большой советской и Технической энциклопедий. Над столом помещался писанный маслом портрет Ленина.
Улыбку вызывали лишь две другие картины, украшавшие стены кабинета: аляповато написанный вид хлопкового поля и напротив – неизменная копия шишкинского «Утра в сосновом бору».
Бурцев огляделся и, пройдя к письменному столу, сел. Рядом с креслом, на низкой тумбочке стояли телефонные аппараты. Он зачем-то потрогал их и взглянул на Вечеслову.
– Я хотел бы сдать документы, – сказал он. – Вы примете?
– Сейчас. – Вечеслова вышла и через минуту, вернувшись с кожаной папкой в руках, встала у стола.
– Вот доверенность министерства на управление делами, – сказал Бурцев, протянув бумагу. – А вот – мой паспорт... Хотя, – улыбнулся он, – вам следовало ознакомиться с ним прежде, чем пускать меня в квартиру.
Вечеслова заложила в папку доверенность и, мельком взглянув на Бурцева, все же взяла его паспорт. Внимательно прочтя основные данные, она пролистала и странички «особых отметок». И тут в ее взгляде мелькнула Тэзи: она не нашла штампа о регистрации брака. Бурцев хитро улыбнулся, принимая паспорт из ее рук. Но Вечеслова была уже по-прежнему собранна. Она вынула из папки листок и положила перед Бурцевым.
– Заполните бланк образцов подписей, – сказала она. – Завтра я отправлю в банк.
Бурцев расписался и, отложив ручку, поднял голову.
– Все? – спросил он.
– Все... – Вечеслова помедлила и, улыбнувшись, протянула руку: – Поздравляю!..
– Пока еще не с чем, – вздохнул Бурцев, поднимаясь. – Пока еще не с чем... А вообще – спасибо.
Он вынул сигареты и, предложив Вечесловой, закурил. Помолчали. Вечеслова, заложив руку за спину, прислонилась к столу.
– Вы завтракали? – Щурясь от дыма, она взглянула через плечо на Бурцева.
– Нет, не успел... – беспечно махнул рукой Бурцев.
– Принести из буфета? – помедлив, спросила Вечеслова.
– Не стоит. Скоро время обедать...
Бурцев вышел из-за стола и остановился перед Вечесловой.
– Я хотел бы, Эстезия Петровна, пройтись по цехам, – сказал он. – С кем бы это можно сделать?
– Хотя бы со мной. – Вечеслова отмахнулась от дыма. – С какого цеха вы хотите начать?
Бурцев с сомненьем взглянул на ее белые туфли.
– Ничего... – поняла она. – Это моя рабочая одежда.
– Тогда... пройдемте в механический. – Он затянулся сигаретой и пояснил: – Я ведь специалист по холодной обработке металла.
Вечеслова пошла к выходу и оглянулась:
– Пойдемте!
Она вложила папку в ящик своего стола, замкнула его на ключ, подергала. Оглянув стол, она взяла записную книжку в коже и выбрала из стаканчика карандаш, потрогав пальцем острие – хорошо ли очинен.
В коридоре она заглянула в одну из дверей и сказала:
– Симочка, посидите у телефона, я иду с директором в механический.
Из дверей высунулась любопытствующая кудрявая головка. Бурцев по-мальчишески подмигнул ей и поспешил за Вечесловой.
За обширными пыльными окнами цеха, освещенные еще жарким солнцем, трепетали низкорослые деревца. Их листва колыхалась от мощного дыхания зарешеченных вентиляционных труб. А в цеху пульсировала своя жизнь. Знакомая и понятная Бурцеву жизнь, полная запахов окалины и нагретого смазочного масла, насыщенная звуками одушевленного металла. Собственно, Бурцеву пока нечего было делать в цехе. Ему не хватало именно этой привычной атмосферы, чтобы окончательно настроиться на рабочий лад, чтобы войти в ритм деятельной жизни.
Бурцев, не торопясь, шел по пролету токарно-винторезных станков. Вечеслова следовала за ним, отставая на полшага. Мерно гудели моторы станков, стонал металл, с шипеньем ударяла в резцы молочно-белая струя эмульсии, которая, распыляясь в воздухе, вспыхивала на солнце радугой. Бурцев чувствовал в это мгновенье, что металл живет и сам он живет...
Степенно, неторопливо работали штамповочные прессы. Вдвигались и выдвигались сверкающие цилиндры пуансонов с сочными мазками коричневого масла. И каждый удар знаменовал рождение новой детали, какой-то насущно необходимой вещи.
За шлифовальным станком стоял невысокий вихрастый паренек в рубашке-ковбойке. Ловким движеньем он снял отшлифованное кольцо и, не глядя, бросил его на кучку таких же деталей, лежащих на полу у станка. Бурцев непроизвольно вздрогнул от глухого стука и остановился. Он взглянул на соседний станок – там детали также высились на полу.
– Черт! – негромко сказал Бурцев и, подойдя к пареньку, который закреплял новую деталь, тронул его за плечо.
– Послушай, друг... – сказал он возмущенно. – Ты что же делаешь?
– А что? – паренек обернулся и недовольно уставился на незнакомца.
– Зачем же ты готовую деталь на другие бросаешь? – Бурцев кивнул на горку деталей.
– А куда еще ее девать? – изумился паренек.
– Ну, чудак!.. – изумился теперь Бурцев. – Ты же всю свою работу насмарку сводишь! Здесь половина деталей – бракованные.
– Скажете!.. – паренек скривил губы. – У меня брака – ноль-ноль...
– Значит, контролеры плохо смотрят, – отрезал Бурцев и поднял с пола деталь. – Жаль, нет лупы – я бы тебе показал, какие царапины остались на шлифованной поверхности. Сейчас оно, может, и сойдет, а потом, в готовой машине, эта деталь себя проявит. – Встретив недоверчивый взгляд паренька, Бурцев убежденно повторил: – Обязательно проявит!..
Паренек, смешавшись, молчал.
– Как же ты подводишь людей, которые на той машине работать будут? – укоризненно сказал Бурцев. – Ладно, продолжай. Да клади осторожно.
Бурцев обернулся к Вечесловой, которая что-то записывала в свою книжечку.
– Черт знает что! – сказал он. – Надо будет сказать, чтобы доски постлали у станков. Это же элементарно...
Вечеслова кивнула и захлопнула книжечку.
Бурцев зашагал дальше, к пролету зуборезов. Хотя здесь и не было автоматической линии, Бурцев загляделся на умную работу своих любимцев. Одни – торопливо выстукивали пулеметную дробь так, что казалось – вот-вот поперхнутся. Другие, более солидные, – размеренно смаковали вязкую сталь. Бурцев привычным слухом по голосу узнавал станки.
– Эй, поберегись!.. – послышалось у него за спиной.
Потянув за собой Вечеслову, Бурцев отошел от прохода. Рослая девушка прокатила мимо ручную тележку, на которой лежала тяжелая отливка маховика. Навстречу ей другая девушка катила пустую тележку. За ней следовала еще одна. Бурцев остановил ее – остроглазую, в повязанном до бровей платке.
– Почему вручную катаете? – спросил он. – Разве в цехе нет электрокаров?
– Вон стоит... – девушка махнула рукой. – Толку-то от них!
Кольнув Бурцева насмешливым взглядом, она покатила тележку, Бурцев вопросительно обернулся к Вечесловой. Та пожала плечами.
– Позову начцеха, – сказала она, отходя от него.
Бурцев направился к стоявшему у стены электрокару и принялся осматривать машину. Она не заводилась. Бурцев обошел вокруг нее, зачем-то постучал ногой по колесам. Нет, машина мертва.
Вскоре вернулась Вечеслова с начальником цеха.
– Арбузов, – представился пожилой, добродушного вида человек. Синяя полосатая сорочка туго обтягивала его покатые плечи. Бурцев обменялся с ним рукопожатием и, выслушав поздравления с приездом, взглянул на электрокар.
– Вот хочу знать – почему эта штука не бегает? – сказал он.
Арбузов также взглянул на машину и добродушно улыбнулся.
– Отбегалась сивка: аккумуляторы сели, – сказал он. – А зарядить негде, выпрямитель не работает.
– Давно? – спросил Бурцев.
– Да как вам сказать... – Арбузов неуверенно сдвинул брови. – Месяца три будет.
– Гм... – Бурцев озадаченно взглянул на Вечеслову и вновь обратился к Арбузову: – Гм... интересно... А этих вот девушек... с тележками... где же их столько набрали?
– Этих-то? – Арбузов обернулся к цеху. – Из малярного мне подбросили.
– А там? – все более удивлялся Бурцев.
– Середина месяца, – улыбнулся Арбузов. – Работы-то им почти нету...
– Хорошо, а если электрокары пустить – тогда их куда? – допытывался Бурцев.
– А поставят на ручную окраску – и дело с концом, – как что-то само собой разумеющееся сообщил Арбузов,
– Гм... – Бурцев снова мельком взглянул на Вечеслову, словно призывал ее подивиться вместе с ним. – Выходит, они лишние, что ли?
– Вот уж этого я не могу точно сказать... – неуверенно улыбнулся Арбузов. – Правда, слышал я такое соображение, что весь наличный контингент рабочей силы следует держать как резерв... Для подсобных работ.
Бурцев молчал. Его начинала раздражать невозмутимость этого человека. «Шут знает что, – думал он. – Тут какая-то чепуха, а у него все улыбочки».
Подбежала, запыхавшись, кудрявая девушка, которую Вечеслова назвала Симочкой.
– Эстезия Петровна! – еще на ходу произнесла она. – Эстезия Петровна! Директора просят к телефону...
Наивно расширенными глазами она уставилась на Бурцева.
– Ишь ты, – Бурцев снова озорно подмигнул ей. – Уже? Ну, что ж... Пойдемте...
Бурцев решительно тряхнул руку Арбузова:
– Благодарю за сведения. На днях сообща разберемся.
В приемной Вечеслова взяла снятую трубку телефона.
– Алло... Да... – Она послушала и, взглянув на Бурцева, указала ему на кабинет. – Проходите, я соединю. Савин звонит...
Бурцев направился к своему столу, однако, заслышав разговор в приемной, остановился и вскинул голову.
– Эстезия Петровна, брильянтик мой, – сказал кто-то торопливо. – Я тут заявочку нарисовал, подложите завтра на подпись... Тут все красиво, брильянтик мой, не рычите. Просто кошмарно тороплюсь...
– Да погодите! – резко сказала Вечеслова и захлопнула дверь в кабинет.
Бурцев помедлил и, заметив нетерпеливо мигающую у аппарата лампочку, снял трубку.
– Да?.. – сказал он.
– Послушай, варяг! – забасил Савин. – С хорошеньких же дел ты начинаешь!..
– А что случилось? – спросил Бурцев встревоженно.
– И он еще спрашивает!.. – театрально возмутился Савин. – Да твой пират снова увел у меня вагон!
– Какой еще к шутам пират? – рассердился Бурцев и тоже перешел на «ты». – Говори толком, я ничего не понимаю.
Пристрастие Савина к причудливым кличкам начало надоедать Бурцеву. Ребячество какое-то!..
– Да твой снабженец... как его, черта... Кахно, – уже более спокойно сказал Савин, очевидно уловивший настроение Бурцева. – Пошел на станцию и получил адресованный мне вагон метизов... Разные там гайки-шайбы...
– Как же это могло случиться? – не понял Бурцев.
– А ты у него спроси, – ответил Савин. – Обычно он ссылается на ошибку. И ведь не первый раз ошибается, пират!..
В тоне его Бурцеву послышалась откровенная зависть.
– Хорошо, спрошу, – сказал он.
– Во-во!.. – обрадовался Савин. – И вообще, гони-ка его в шею... Спасу никому нету!
– А это уж мне будет виднее, – отрезал Бурцев и бросил трубку на рычаги.
Час от часу не легче! Теперь еще какой-то «пират»...
Бурцев вышел в приемную. Вечеслова, замкнув небольшую хозяйственную сумочку, бросила взгляд на круглые настенные часы и выжидательно обернулась к нему.
– Что, уже время? – сказал Бурцев, тоже озабоченно взглянув на часы. – Сейчас поедем... Вот только что-то хотел спросить у вас... Вспомнил!.. Кто это разговаривал с вами, когда я ушел?
– Кахно, начальник отдела материально-технического снабжения, – несколько удивленно ответила Вечеслова.
– Ах, пират? – воскликнул Бурцев. – Он ушел?
– Ушел... – Вечеслова странно усмехнулась. – Савин на него жаловался?
– Откуда вы знаете? – вскинул брови Бурцев.
Вечеслова смотрела на него и молчала.
– Он не советовал уволить? – спросила она. – А вместе с Кахно – и меня?
Бурцев быстро взглянул на нее и, вдруг поняв, расхохотался.
– Ах, шут его возьми! – сказал он. – К себе хочет принять?
Вечеслова улыбнулась.
– Ну, этот номер у него не пройдет! – сказал Бурцев и задумчиво докончил: – Хотя с вагоном, конечно, надо разобраться... – Он еще раз взглянул на часы. – Что ж, поехали! Завезу вас и отправлюсь обедать.
Вечеслова слабо покачала головой.
– А это? – она приподняла сумочку. – Мне еще по магазинам надо побегать.
– Ну и что же? – Бурцев остановился.
– Нет уж, вы поезжайте, – мягко, но решительно отказалась Вечеслова. – А я пешком пройдусь. Вечером прошу к чаю.
Она кивнула и пошла к двери.
– Погодите, Эстезия Петровна... – Бурцев, внезапно смутившись и покраснев, полез в карман. – Возьмите... И выберите что-либо по своему вкусу. Я отнюдь не хочу быть вашим нахлебником.
Вечеслова без тени жеманности положила деньги в сумку и, еще раз кивнув, вышла.
Бурцев, не двигаясь, глядел ей вслед. Ему было не по себе: все-таки у нее куда больше такта, чем у него. Он направился к выходу, немного выждав.
«Брильянтик...» Гм... «Брильянтик...» – сказал он себе, медленно спускаясь по лестнице. – Определенно, я где-то слышал это...»
