Текст книги "Другая женщина"
Автор книги: Пенни Винченци
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц)
Глава 9
Манго. Полдень
По его мнению, ему поручили самую неприятную работу: стоя на пороге церкви, встречать гостей. Это будет пустым времяпрепровождением, так как даже самые пунктуальные люди не появятся там до часа дня, но Джеймс Форрест посчитал, что лучше приехать пораньше, чтобы никого не пропустить. Руфус мгновенно предложил себя, сказав, что Манго останется с Оливером.
Манго, прикинув все в уме, поспешно согласился дежурить у врат церкви, сославшись на то, что никто лучше Руфуса не позаботится об Оливере. Вот так-то, старина Руфус. Манго любил Руфуса, но иногда страстно желал, чтобы тот совершил нечто ужасное: сделал по ребенку сразу двум женщинам, растратил казенные деньги или влез в невероятные долги, – хотя отлично понимал, что такое просто невозможно, так как Руфус был слишком правильным, слишком организованным человеком. Он только однажды видел его более или менее пьяным – на празднике после окончания Кембриджа. Трудно представить, что нашла в нем Тилли. Тилли с ее трезвым умом, потрясающей красотой, необыкновенной сексуальностью и высокими моральными требованиями к себе. Тилли – это нечто особенное.
Отношения Руфуса с Тилли не поддавались никакой логике. Манго часто наблюдал за ними, когда они сидели, не замечая ничего вокруг, с нежностью глядя друг на друга, без поцелуев, без обычных объятий, но образуя единое целое, и он чувствовал, что это и есть любовь. Это явление смущало его, очаровывало, делало счастливым и вселяло надежду, что то же самое произойдет и с ним.
Наблюдая за ними, он черпал вдохновение для своей собственной, страстной, всепоглощающей любви. Любви к той, о которой он собирался поговорить с отцом, хотя все еще не верил своему счастью – таким неожиданным и хрупким оно было; к той, о которой он не мог рассказать даже Оливеру и Гарриет – самым близким для него на свете людям.
Странно, очень странно, продолжал он думать даже сейчас, что Оливер выбрал Крессиду, хрупкую и нежную, с тихим голосом Крессиду, в то время как должен бы был предпочесть Гарриет, такую самобытную, умную и преуспевающую, которая, казалось, на лету схватывала мысли Оливера, любила те же вещи, что и он: рок-музыку, путешествия, парусный и конный спорт. Однажды, в пятнадцать лет, они вместе с Мерлином на утлой лодчонке спустились в низовья Амазонки и на несколько дней совершенно исчезли. Сопровождаемые только одним проводником, они смотрели опасностям прямо в глаза. Они вернулись домой возбужденные, полные чудесных рассказов о крокодилах, столбенеющих, если ночью посветить им в глаза; о дружелюбных дельфинах и косяках рыб на мелководье; об обезьянах и разноцветных попугаях, которыми заполнены полные испарений, влажные джунгли, где им приходилось прокладывать себе дорогу, с помощью тесака прорубаясь через лианы; джунгли, полные криков днем и леденящей тишины ночью, где кажется, что ты очутился за миллион лет до нашей эры.
Крессида, с расширенными от страха глазами, слушала их рассказы, трепеща от ужаса, а Оливер с едва скрываемым презрением смотрел на нее и говорил, что, как только они с Гарриет станут немного старше, то отправятся в дальнее путешествие вдвоем.
Все годы вплоть до окончания школы они только и говорили, что о своем путешествии, и взрослые подначивали их, расспрашивая, когда они отправятся, сколько денег они уже накопили и куда проляжет их маршрут – в Индию, Китай или за Полярный круг, и Мерлин неизменно поддерживал их, говоря, что они прекрасная парочка путешественников и он гордится ими. Но их путешествию не суждено было состояться. Оливер поступил в колледж и проводил все каникулы в походах с рюкзаком за плечами, а Гарриет с головой ушла в бизнес моды и мечтала только о том, чтобы провести свой короткий отпуск, лежа на пляже, глядя в синее небо и ничего не делая. Мечта о далеком путешествии осталась мечтой, а вскоре и они сами стали отдаляться друг от друга.
Оливер сильно изменился: возмужал, стал амбициозным, придирчивым к окружающим. Возможно, все это повлияло и на то, что он предпочел Крессиду, более спокойную и уравновешенную, чем Гарриет, более подходящую ему в качестве жены, что немаловажно в наш сумасшедший век.
Только, похоже, все выходило по-другому. Усилием воли Манго заставил себя вернуться из прошлого в настоящее, к своим обязанностям дежурить у церкви, хотя испытывал сильное желание сесть в машину и уехать куда глаза глядят. Чем он может помочь Оливеру? Единственное, что ему сейчас хотелось, так это отдубасить его, чтобы тот даже забыл, как его зовут, но этим делу не поможешь.
Все женщины Форреста, так мысленно Манго называл их – Мэгги, Жанин, Сюзи, Гарриет, – сидели сегодня на телефонах: Мэгги в своей спальне, Жанин в кабинете Джеймса, Гарриет на своем сотовом телефоне, а Сюзи в доме Бомонов. Все они, поделив список гостей, обзванивали их, предупреждая, что из-за болезни Крессиды свадьба переносится на другой день, о чем им сообщат дополнительно, и под предлогом того, что может произойти путаница, отказывались от предлагаемой помощи.
«Господи, – думал Манго, – какая неприятная, мерзкая история! Все вместе взятое: и исчезновение Крессиды, и весь кошмар, связанный с Оливером, когда они с Руфусом приехали к нему в гостиницу и застали его почти мертвецки пьяного, со слезами на глазах, раскачивающегося из стороны в сторону и беспрестанно повторяющего, что он этого не переживет, что он не должен и не может жениться на Крессиде и что, если они не помогут ему выпутаться из этой истории, он наложит на себя руки.
– Но почему, Оливер, почему? – снова и снова спрашивал его Руфус, но тот только смотрел на него полными страха и слез глазами, рвал на себе волосы и, рыдая, повторял, что не может сейчас ничего им рассказать, но все слишком ужасно, и они должны помочь и спасти его. И хотя он был мертвецки пьян, чувствовалось, что мыслит он вполне здраво. И эта комбинация здравого ума и пьяной болтовни приводила Манго в ужас.
– Если ты не хочешь жениться, – сказал он ему, – то я сделаю все возможное, чтобы помочь тебе. Клянусь!
Они снова начали утешать его, пытаясь выяснить, что же ужасного произошло, а Оливер внезапно поднялся, внешне совершенно спокойный, прошел в ванную и закрыл дверь. Они с Руфусом посмотрели друг на друга с понимающими улыбками, успокаиваясь и надеясь, что все прошло, что у Оливера просто расшалились нервы, что пройдет минута-другая, и он выйдет из ванной как ни в чем не бывало, улыбнется им и скажет: «Ребята, все хорошо, не знаю, что на меня нашло».
Оливер вышел из ванной, смущенно улыбнулся им и сказал:
– Это должно сработать.
– Что должно сработать? – с глупой улыбкой спросил Манго, и Оливер тихо ответил:
– Я кое-что принял.
Руфус с недоверием посмотрел на него и пошел в ванную, откуда вернулся с пустой бутылочкой из-под аспирина в руке.
– Оливер, неужели ты проглотил весь аспирин? – спросил он.
– Да, – ответил Оливер, – надо же что-то делать.
Он раскрыл ежедневную спортивную газету «Стортинг лайф» и принялся за чтение новостей с ипподрома «Гудвуд».
С этого момента скачки стали ассоциироваться у Манго с чем-то трагическим.
Руфус превзошел самого себя: он быстро спустился в ресторан, собрал там все солонки, высыпал соль в кружку с водой и дал выпить этот раствор Оливеру, после чего потащил его в ванную. Манго, брезгливый по натуре, сидел, заткнув пальцами уши, и размышлял, стоит ли звать на помощь Джулию или Джоша Бергина. Спустя десять минут Руфус вывел пошатывающегося Оливера из ванной и уложил его в постель.
– Позвони в бюро услуг и попроси их принести кофе и несколько бутылок минеральной воды, – приказал он Манго. – Пусть оставят все за дверью.
– Может, вызвать его родителей?
– Упаси Бог. Ему скоро станет лучше. Хорошо, что все случилось при нас. Бедняжка!
Они смотрели на распростертого на кровати Оливера, бледного как полотно, с плотно закрытыми глазами.
– Откуда ты узнал, что надо делать? – спросил Манго.
– Одна девушка в Кембридже научила меня этому, а она, в свою очередь, узнала, что надо делать в подобных случаях, от своего приятеля-медика. Здесь надо действовать очень быстро.
– Как ты думаешь, что же все-таки случилось?
– Не могу даже себе представить. Скорее всего, у него сдали нервы. За ужином они вели себя идеально.
– Наверное, Крессида была здесь и они поругались.
– Нет, – послышался с постели голос Оливера, хрипловатый, но совершенно спокойный. – Я не видел ее с того самого момента, как мы расстались. Не волнуйтесь, мне уже хорошо.
Руфус пощупал его пульс.
– Да, ему лучше, – спокойно сказал он. – Манго, почему у тебя такое испуганное лицо?
– Прости, – ответил Манго, чувствуя, что его самого скоро стошнит. – Это так не похоже на Оливера. Всегда такой спокойный, уравновешенный, и вдруг такое. Ведь он почти никогда не пил.
– Знаю, знаю.
Принесли кофе и минералку, и они принялись поочередно отпаивать Оливера с такой нежностью и заботой, с какой мать ухаживает за своим ребенком.
Ночь выдалась тяжелой: Оливер то и дело бегал в ванную, засыпал и вновь просыпался и наконец забылся тяжелым сном. Он проснулся в пять часов утра и стал более или менее походить на прежнего Оливера.
– Мне надо в туалет, – заявил он, вставая. – Не бойтесь, больше такого не повторится. Не понимаю, что на меня нашло. Мне ужасно стыдно. – Пошатываясь, он направился к двери. – Теперь я понимаю, как чувствуют себя старики. У меня ломит все тело.
– Произошло обезвоживание организма, – сказал Руфус. – Тебе надо пить как можно больше воды.
– Меня уже от нее распирает, и скоро она начнет сочиться сквозь поры. – Однако он выпил полный стакан и со стоном лег обратно в постель. – Вы хорошие друзья, – сказал он. – Я обязан вам жизнью.
– Выбрось это из головы, – сказал Руфус. – Не мы, так кто-нибудь другой помог бы тебе. Ты ведь это сделал не нарочно.
– Конечно, нет, – собравшись с силами, ответил Оливер. – Расшатались нервы. Такое может со всяким случиться. – Он помолчал и добавил: – Я чувствую себя виноватым. Простите меня. – Он снова закрыл глаза.
– Оливер, – позвал его Руфус, – ты действительно считаешь, что хочешь этого? Я говорю о свадьбе. Потому что, если нет…
– Что? О Господи, возможно. Я ничего не знаю, – пробормотал Оливер в ответ, погружаясь в глубокий сон.
Они молча смотрели на него.
– Мне кажется, что нам надо остаться здесь, – сказал наконец Манго. – Боюсь оставлять его одного.
– Да, ты прав. Как мне жаль старину Оливера. Это какой-то кошмар. Как ты думаешь, что мы должны делать?
– Это одному Богу известно. Может, с кем-нибудь посоветоваться? Надо выяснить, что же все-таки случилось.
– Возможно, ты и прав, но я просто не знаю с кем. С Крессидой? Гарриет? Его матерью? Я уже обо всех подумал.
– Я считаю, нам надо поговорить с Тилли, – внезапно предложил Манго. – Они с Оливером хорошие друзья. Может, ей удастся что-нибудь из него вытянуть? Я слышал, что два дня назад они вместе обедали.
– Да, это так, – ответил Руфус. – Я разозлился на Тилли из-за того, что она не разрешила мне присоединиться к ним. Ей хотелось вручить Оливеру свадебный подарок и извиниться за то, что она не сможет прийти на венчание.
– Почему же все-таки она не смогла приехать? Насколько мне известно, она собиралась. Говорила мне, что очень хочет присутствовать на церемонии.
– Какая-то срочная работа, – ответил Руфус. – Ты же знаешь, что она сейчас нарасхват.
– Да, но…
– Какое это имеет значение – почему. Не смогла приехать, и все тут. Она встречалась с Оливером и поздравила его. Тебе пришла в голову хорошая идея – позвонить Тилли. Она наверняка что-нибудь придумает. – Он посмотрел на часы. – Скоро можно будет позвонить. Сейчас во Франции половина седьмого. Я позвоню ей через час. Боже, какая ужасная ночь! Давай попытаемся немного поспать. Может, мы уляжемся на другой кровати?
– Лучше я буду спать на полу в соседней комнате.
Их разбудила Джулия Бергин. Она вошла без стука, чем очень удивила Манго: Оливер хоть ей и сын, но все же взрослый мужчина. Она стояла, с удивлением глядя на него. «Как странно, – подумал он, – еще только семь утра, а она уже при параде: накрашена и одета в нарядные брючки и свитер».
– Какого черта ты здесь делаешь? – спросила она с явным раздражением.
– Вчера вечером Оливер плохо себя чувствовал, и мы решили остаться с ним, – сказал, поднимаясь, Манго.
– Что значит плохо себя чувствовал? – спросила Джулия.
В это время из комнаты Оливера вышел Руфус.
– Он вчера много выпил, – сказал он, – и мы решили не оставлять его одного. Ему нужна была наша помощь.
– С чего это он напился? – не унималась Джулия, и Манго, глядя на нее, подумал, как такая очаровательная, элегантная женщина, какой он ее всегда считал, могла вдруг внезапно превратиться в злобное существо с грубым, скрипучим голосом. – Вы тоже пили вместе с ним? – продолжала Джулия. – Я была уверена, что вы вчера уехали к себе в гостиницу.
– Да, так оно и было, – терпеливо ответил Руфус, – но потом Оливер позвонил нам и попросил приехать к нему. Он сказал, что очень нервничает, и попросил составить ему компанию.
– Он мог бы позвонить мне, – сказала Джулия, с ненавистью глядя на Руфуса. – Я никуда не выходила из номера.
– Наверное, он подумал, что вы уже спите. Было очень поздно.
– Уходите! – приказала Джулия. – Я сама позабочусь о нем. Немедленно убирайтесь отсюда, и нечего мне вешать лапшу на уши! Что такого могло случиться, о чем бы я не знала?
– Понятия не имею, – ответил Руфус, не теряя самообладания. – Просто ему было плохо и его тошнило. Вы должны не спускать с него глаз.
– Руфус, – сказала Джулия, и в ее голосе чувствовалось возмущение, – я мать Оливера и забочусь о нем вот уже тридцать два года. Мне вовсе не нужны твои советы, как поступать. – Она прошла в спальню и посмотрела на спящего сына. – Он кажется мне вполне здоровым. Придумайте что-нибудь более правдоподобное. Я уверена, что именно вам захотелось напиться и вы втянули Оливера в свою компанию.
– Вы можете думать все, что хотите, миссис Бергин, – сказал Руфус, оставаясь совершенно спокойным. – Мы беспокоимся за Оливера.
– Я тоже, – последовал ответ. – А теперь – убирайтесь!
Они ушли слишком уставшие, чтобы продолжать этот нелепый разговор.
– Просто какое-то невезение, – сказал Манго, включая зажигание. – Ничего не понимаю.
Пожалуй, даже такое бессмысленное времяпрепровождение, как ожидание гостей, которые явно не приедут, много лучше, чем тот кошмар, который случился ночью. Манго не переставал думать о том, как подействует на Оливера известие об исчезновении Крессиды. Как он поведет себя? Сейчас трудно что-либо предсказать, но одно ясно – впереди их ждут большие неприятности, а он не любил неприятностей, и как только они начинали маячить на горизонте, всегда уходил в сторону. Однако нельзя сказать, что в его жизни не было передряг. Их хватало, и даже очень серьезных, взять хотя бы смерть матери и женитьбу отца сначала на одной ведьме, затем на другой. Слава Богу, у него появилась Саша, недалекая, но очень хорошенькая и веселая, умеющая создавать отцу хорошее настроение, а это для него, Манго, самое главное. До встречи с Сашей отец был очень раздражителен, часто выходил из себя и ко всему цеплялся. Манго нередко задавался вопросом: что могло с ним случиться, что так сказалось на его настроении?
Неприятным бременем для него были и две школы, которые он сменил одну за другой, и особенно вторая, куда он попал по настоянию первой мачехи, но с ее исчезновением вопрос об этой школе отпал. С тех пор жизнь стала более или менее сносной. Ему нравилась школа в Женеве, нравилось учиться в Сорбонне, и он не особенно возражал, когда отец стал приобщать его к бизнесу. Деловая жизнь совершенно не привлекала его, но он видел, что для отца это важно, и стал искать в ней свое место. Он перепробовал многое: был брокером, менеджером супермаркета и гостиницы, поработал даже в химической промышленности, пока не испил всю чашу до дна и не понял, что бизнес не его стихия. Отец злился и ругался, но Манго уже давно привык к этому. Ругань, угроза лишения наследства, когда он влез в карточные долги, значили для него не больше, чем угрозы, которые он слышал в детстве: отлупить его ремнем, лишить праздника на Рождество или день рождения, отослать обратно пони или на всю неделю запереть в комнате. Ни одна из этих угроз никогда не выполнялась: несколько часов спустя отец с виноватым видом приходил к нему в комнату или на конюшню, где он чистил пони, и спрашивал: «Ты раскаиваешься, Манго?» И с глазами, полными слез, которые он научился легко вызывать, Манго отвечал: «Я глубоко раскаиваюсь, папа». Отец давал ему легкий подзатыльник и говорил: «На этот раз я тебя прощаю, но чтобы впредь этого не повторялось. Обещаешь?» Он обнимал отца и отвечал: «Конечно, папа, я больше никогда не сделаю этого». И так до следующего раза – всего лишь угрозы и никакого наказания.
Анализируя прошлое, он стал понимать, почему третья и четвертая жены отца так сильно ненавидели его: отец любил его больше всех на свете, больше своих жен и даже противных маленьких сестер, которых эти жены навязывали на его голову. Сестер Манго звали Карина и Дидо – от жены номер три, и Кристина – от жены номер четыре, которая была особенно противной из-за своего ханжества, прыщавого лица и чрезмерного веса в свои тридцать лет. Манго часто ловил себя на мысли, захочет ли Саша иметь ребенка, что было бы совсем неплохо. Вообще-то Манго любил детей и мечтал, что у него их будет много. Именно мысль о детях беспокоила Манго в его отношениях с Алисой.
– Я люблю твоих детей, – сказал он, лежа с ней голова к голове, гладя ее пушистые светлые волосы, заглядывая в ее ясные голубые глаза с едва заметными лапками вокруг. – Они очень славные. Нет, честно. А как они относятся ко мне?
– О, Манго, – воскликнула она, погладив его по щеке, – конечно, они любят тебя. Ты приносишь им столько счастья. Они любят тебя, как старшего брата.
– Но это не та любовь, какую бы они испытывали к отцу, не так ли?
– Но ведь ты им не отец.
– Когда мы поженимся, я стану им.
– Манго, дорогой, хватит говорить о женитьбе. Это так…
– Что так? – спросил он, вскакивая. – Что так, Алиса? Я не устану повторять, что хочу жениться на тебе.
– Я знаю, что хочешь.
– Ты ведь говоришь, что любишь меня.
– Я люблю тебя, Манго, и очень, но…
– Что «но»? Но не настолько, чтобы выходить за меня замуж? Но я недостоин тебя? Но ты не представляешь меня в качестве мужа?
– Манго, возможно, я слишком люблю тебя, чтобы позволить тебе на себе жениться.
– Но почему, почему? Я ничего не понимаю.
– Манго, – она нежно улыбнулась ему, – Манго, мне тридцать девять, а тебе всего лишь двадцать семь – это слишком большая разница.
– Ерунда, всего лишь двенадцать лет. Это такие пустяки.
– Нет, это не пустяки. Я женщина средних лет, а ты совершенно молодой мужчина. Если бы тебе было тридцать семь, а мне сорок девять, то можно было бы подумать.
– Но объясни почему, я совершенно ничего не понимаю! – закричал он, начиная нервничать из-за того, что может потерять ее навсегда.
– Объясняю, – терпеливо, по-матерински ответила она. – Ты молод и рядом с собой должна быть молодая женщина. У тебя должна быть молодая жена.
– Мне не нужна молодая жена. Мне вообще не нравятся молодые женщины.
– Манго, это просто смешно. Как тебе могут не нравиться молодые женщины? Молодая жена родит тебе детей.
– Их можешь родить мне ты.
– Может – да, а может, и нет.
– Ты сказала мне, что проверишься.
– Я это сделала.
– Ну и что?
– Теоретически я могу еще иметь детей или по крайней мере одного ребенка.
– Тогда в чем же дело?
– Но в действительности все может оказаться по-другому.
– Тогда, – ответил Манго, нежно ее целуя, – мы должны как можно больше практиковаться.
– О, Манго, мой милый Манго, ну что тебе сказать на это?
– Ничего. Просто люби меня!
– Я люблю тебя, Манго.
– Тогда не говори глупостей.
Он снова лег в постель, и они занялись любовью. Предаваться любви с Алисой было одно удовольствие. У Манго еще никогда не было такой женщины. Она была нежной и страстной. Сначала она тихо лежала с ним, позволяя ласкать себя, затем приходила в неистовство, переворачивала его на спину, садилась на него верхом, целовала его, гладила, возбуждаясь все сильнее и сильнее, шепча «подожди немного, еще немного, еще, еще», и он ждал, ждал, когда ее страсть достигнет вершины и когда она со стоном блаженства упадет ему на грудь. Постепенно она успокаивалась и становилась его прежней Алисой, тихой и скромной, которую он так любил. Откровенно говоря, он любил их обеих: ту, неистовую, и эту, скромную. Она была красивой и желанной, веселой и тихой, застенчивой и мудрой. Она была само совершенство, и он безумно любил ее. И хотел жениться на ней.
Они встретились на горнолыжном курорте, где она вместе с детьми жила на квартире своих друзей. Она стояла у подножия горы, дожидаясь подъемника, и до него донесся запах ее духов, именно таких, какие возбуждали его больше всего, – сильных, терпких и очень сексуальных. Они разговорились, и она сразу понравилась ему. Когда они достигли вершины, он пригласил ее на чашку горячего шоколада, и она с вежливой улыбкой согласилась. Они одновременно спустились вниз на лыжах, и он был поражен ее мастерством и хладнокровием. Они вместе вернулись в город в сумерках, и он угостил ее стаканчиком глинтвейна. Он предложил ей позавтракать с ним, и она согласилась. У нее была потрясающая фигура и очень сексуальный голос: низкий, с хрипотцой. На следующий день они вместе завтракали, катались на лыжах, вечером обедали в ресторане. К концу недели он был почти уверен, что любит ее.
Она уже три года была в разводе. Ее муж, управляющий инвестиционным банком, женился на девушке моложе Манго. Ее дети – две девочки и мальчик, в возрасте пятнадцати, двенадцати и девяти лет, были на редкость послушными и хорошо воспитанными благодаря, как чувствовал Манго, умелому поведению матери. Старшая дочь Джемайма училась в школе-интернате и не жила дома; Кейт и Вильям оставались при матери. Они жили в очаровательном старинном домике в Челси. Алиса искусно его украсила и разбила вокруг волшебный тенистый сад, который был ее красой и гордостью.
По воскресеньям Манго приходил к ним на завтрак, всегда очень вкусный и изысканный, приносил каждому дорогой подарок и затем вел их на прогулку в Ричмонд-Парк или в Кью-Гарденз. За ними бежал черный с рыжими подпалинами спаниель по кличке Лотти. Манго, у которого никогда не было настоящей семьи, чувствовал себя на верху блаженства. После прогулки он приглашал их на чашку чая в фешенебельный отель, а иногда куда-нибудь попроще, например, в «Макдональдс». Джемайма со светлыми, как у матери, волосами была девочкой утонченной и, как мать, любила дорогие рестораны, все же остальные, включая Манго, предпочитали «Макдональдс».
Дети не имели ни малейшего представления, как богат был его отец и как серьезны его намерения в отношении их матери. Они просто наслаждались его обществом и открывшимися перед ними возможностями, а Джемайма воспылала к нему пылкой любовью, которую он шутливо поощрял, и, когда она по воскресеньям приезжала домой, учил ее флиртовать, что она и без него хорошо умела делать.
Когда дети уходили спать, они с Алисой сидели в саду, наслаждаясь запахом цветущих роз, лаванды и левкоев, пили дорогое шампанское, которое он всегда приносил с собой, разговаривали или просто молчали, обмениваясь нежными взглядами. Для Манго, который всегда стремился к счастью, такие вечера и были настоящим счастьем.
Разумеется, они с Алисой встречались и по будням, ходили в ресторан или в театр, а затем ехали к нему на квартиру, где самозабвенно занимались любовью.
Она долго отказывалась лечь с ним в постель, ссылаясь на то, что это ни к чему хорошему не приведет, что их отношения должны быть просто дружескими, но однажды вечером, после счастливого дня, когда они сидели на его крошечном балконе, улыбаясь друг другу, Манго внезапно сказал:
– Я люблю тебя, Алиса, и, кажется, очень сильно.
– О Манго, не надо, – сказала она.
– Что не надо? Любить или говорить о любви?
– Не надо даже думать об этом.
– Но почему? – спросил он, чувствуя себя оскорбленным. – Как я могу не думать, если я это чувствую?
– Ты не должен забивать себе этим голову. Ты очень молод и волен делать все, что захочешь, но ты не должен любить женщину, которая годится тебе в матери.
– Ради Бога, Алиса, не говори так, – сказал он, – тебя выбрало мое сердце, и я ничего не могу с этим поделать. Я не хочу никого, кроме тебя. Пожалуйста, поверь мне.
Он с удивлением услышал, как дрожит его голос и какое впечатление это производит на Алису: ее лицо потеплело, в глазах появилось сострадание, губы что-то шептали. Манго был большой мастер лицедейства. Он всегда хорошо играл на чувствах своего отца, и это не прошло даром. Он знал, что может легко вызвать у себя слезы, и посмотрел на Алису своими красивыми карими глазами, зная, что они сейчас подернутся влагой. Так оно и случилось: крупная слезинка скатилась с его ресниц и поползла по щеке.
– О Манго! – воскликнула она, смахивая его слезу пальцем. – Дорогой, пожалуйста, не плачь.
– Не могу, – сказал он, – ты больно ранишь меня, когда говоришь так. Неужели ты ко мне ничего не чувствуешь? Неужели я для тебя только приятель, с которым ты проводишь время?
Первый акт мелодрамы был окончен, и он решал, не перейти ли ко второму, когда услышал ответ.
– Конечно, ты мне не безразличен, – сказала она, и ее голос тоже дрожал. – Мне нравится быть с тобой, проводить с тобой время, но…
– Но ты не любишь меня? Ни капли? – По его щеке скатилась еще одна слеза.
– Манго, не плачь. Я не вынесу этого. – (Еще слеза.) – Ну хорошо, хорошо, я люблю тебя и даже очень. Ну, вот я и сказала то, чего боялась.
– Чего же ты боялась, Алиса?
– Я не имела права говорить тебе это, завлекать тебя.
– Алиса, – сказал Манго, становясь на колени и беря ее руки в свои, – ты меня уже завлекла! Мы любим друг друга, и нам не уйти от этого. Это же чудесно! Чего же ты боишься? Неужели мы не можем сделать одну простую вещь – пойти в постель?
– Да, Манго, – сказала она, вздохнув и, помолчав, добавила: – Конечно, можем, Манго.
* * *
С самого начала ее приводило в ужас его бездельничанье, его желание прожить жизнь за счет отца; именно благодаря ей он снял офис на Карлос-плейс и основал свое агентство по продаже недвижимости. Он слабо разбирался в бизнесе и потому нанял небольшую, но крепкую команду профессионалов, и дело сдвинулось с места. Он не торопился поскорее получить прибыль, так как знал, что отец, до слез растроганный его решением заняться делом, будет содержать его хоть целых пять лет.
Благодаря Алисе он перестал играть в покер даже по маленькой, стал меньше пить и навсегда забыл о наркотиках. Алиса была очень строга в этом отношении, говоря, что она всегда презирала людей, потребляющих наркотики, и что она даже близко не может подпустить такого человека к своим детям.
– Ты совершенно преобразила меня, – сказал он ей как-то ночью в начале мая, вскоре после того, как они стали близки. – Отец просто не узнает меня, когда вернется.
– А где он сейчас?
– В Мексике. Вместе с Сашей.
– В отпуске?
– Какой отпуск! Мой отец считает отпуск пустой тратой времени. Медовый месяц Саши – сутки в «Бель Эр», перелет в Сан-Франциско и конференция по СПИДу, где председательствует ее муж.
– Не слишком-то романтично. Бедная Саша!
– Не такая уж она бедная, – весело отозвался Манго. – Она чудесно проводит время в походах по магазинам. Это ее любимое занятие.
– А что еще?
– Да ничего. Мой отец требует от своих жен, чтобы они хорошо выглядели, умели заниматься любовью и отдавали ему все свое время.
– Понимаю, – кивнула Алиса. Она была уже хорошо осведомлена о положении в обществе его отца, и ей даже казалось, что они с мужем встречались с ним пару раз. – Наверное, с ним очень трудно, – сказала она.
– Не думаю. Он по натуре добрый человек.
* * *
Манго начал уговаривать Алису выйти за него замуж уже в конце мая. Сначала она думала, что он шутит, затем, поняв, что его намерения серьезны, стала упорно отказываться.
– Это просто смешно, – говорила она. – Ты не должен даже думать об этом.
Манго отвечал, что она не имеет права запрещать ему думать о чем-либо, и продолжал настаивать на своем. Он уговаривал ее по телефону, в письмах, с нарочным – открытки неизменно сопровождались бутылкой шампанского, цветами, ювелирными украшениями или духами, к которым она питала слабость, – посылал бесчисленные телеграммы. Он говорил ей об этом при каждом удобном случае: в постели, за обедом, в машине, когда они направлялись на прогулку с детьми, на концертах, в театре. Однажды, когда они сидели в ложе его отца в «Ковент-Гарден» и слушали «Богему», он решил воспользоваться романтической ситуацией, чтобы уговорить ее стать его женой. В антракте он заказал в ложу бутылку шампанского, и ее принесли вместе с дюжиной алых роз и запиской для Алисы.
– О Боже! – воскликнула она, смеясь и целуя его. – Манго, ну что мне с тобой делать? Я исчерпала все слова.
– Скажи мне «да». Это же совсем не трудно.
Но она продолжала отказываться, повторяя свое обычное «не имею права», «ты слишком молод», и это длилось до тех пор, пока однажды вечером он не хлопнул дверью ее дома и не ушел к себе на квартиру. Войдя в комнату, он заметил на автоответчике срочное сообщение, которое гласило: «Я люблю тебя и, возможно, дам согласие».
Теперь оставалось рассказать обо всем отцу.
Манго стоял у железной церковной ограды. Было ужасно жарко, хотелось пить. До чего же нелепая ситуация – ждать гостей, зная, что никто не приедет. Он снова и снова смотрел на дорогу, подавляя в себе желание сбегать в соседний бар и выпить кружку пива. Господи, как ему не везет! Ну какой дурак приедет сюда, когда все уже знают о случившемся. Он просто попусту тратит время, которое, кажется, остановилось. Свежий ветерок волнами пробегал по высокой траве, в ветвях высоких деревьев щебетали птицы, в соседнем саду жужжали пчелы – ни звука голосов, ни шороха шин. Все было окутано покровом таинственности. Возможно, где-то близко витал дух исчезнувшей Крессиды.
Чтобы хоть чем-то себя занять, Манго прошел на кладбище и стал ходить между могил, читая надписи на каменных плитах. Раньше ему и в голову не приходили такие мысли, а сейчас, изнывая от безделья, он впервые задумался о бренности всего живого. Как все-таки коротка человеческая жизнь. Вот могила, где лежат двое супругов, умерших один за другим с разрывом лишь в несколько дней; молодая, двадцатичетырехлетняя мать, скончавшаяся в канун Рождества и оплакиваемая своими пятью детьми; великое множество младенцев, отошедших в мир иной на первом году жизни.
