Текст книги "Другая женщина"

Автор книги: Пенни Винченци

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 31 страниц)

– Простите меня, – сказала Розмари, продолжая всхлипывать. – Простите. Я знаю, что я счастливая, потому что родила хоть одного ребенка. Но доктор Форрест только что сказал мне, что во всем виновата я одна, так как не ходила на консультации. Я не могу себе представить…

– Не надо об этом думать, – заметила сестра Джексон, бросив на Джеймса взгляд, полный ненависти. – Выбросьте из головы подобные мысли. Вы просто не должны об этом думать.

– Но я не могу не думать об этом. Как я могу не думать об этом, если я так виновата! Господи, лучше бы я тоже умерла!

– И кому бы от этого было хорошо? – сказала сестра, нежно гладя ее руку. – Что стало бы с маленькой Оттолайн? Вы сами только что сказали, что рады иметь хоть одного ребенка. Мистер Форрест, могу я поговорить с вами наедине?

– Не сейчас, – ответил Джеймс, готовя иголку, чтобы зашить разрывы. – Видите, я занят. Поговорим попозже.

Усилием воли он заставил себя посмотреть на сестру и по ее глазам понял: она хорошо понимает, что явилось причиной смерти второго ребенка и почему он во всем обвинил Розмари.

При каждом обходе он заходил в палату Розмари, обследовал ее, подбадривал, стараясь, однако, уделять ей не больше внимания, чем другим, чтобы никто не заподозрил, что он испытывает чувство вины. Она была хорошей девочкой, старалась не доставлять много хлопот и даже просила извинения за свои частые слезы.

– Я понимаю, что не должна плакать, – сказала она ему на четвертый день после родов, промокая салфеткой полные слез глаза, – у меня есть Оттолайн, и я очень счастлива, но я не могу не думать о втором ребенке. Мне так его жалко.

– Я вас хорошо понимаю, – отвечал он. – Было бы противоестественно, если бы вы не горевали о нем, но у вас есть еще ребенок, и вы должны думать прежде всего о нем. Оттолайн чудесная девочка и хорошо развивается. Она понравилась своему папе?

– Он очень гордится ею, – ответила Розмари, избегая его взгляда. – Вообще-то он еще ее не видел, так как сейчас на гастролях, но он прислал мне вот эти цветы и дважды звонил. Он обещал вернуться ко дню моей выписки из больницы.

– Непременно вернется, – сказал Джеймс, нежно улыбаясь и делая вид, что верит, будто мистер Бенджамин действительно очень занятой человек и у него нет времени навестить своих подружку и дочь, и в то же время чувствуя большое облегчение от сознания, что Розмари бедна и беззащитна, и у нее не будет сил и возможностей подать в суд на него или больницу.

– Совсем забыла, – сказала Розмари, – с вами хочет поговорить моя учительница йоги, Тамзин. Вы могли бы принять ее?

– Конечно, – легко согласился Джеймс, – вне всякого сомнения.

Тамзин показалась Джеймсу самой забитой женщиной на земле. Ее седеющие волосы были заплетены в две тощие косички, высокий лоб изборожден морщинами, на бледном лице сверкали маленькие глазки. Она была одета в просторное индийское сари, и, хотя на дворе стоял октябрь, на ее босых ногах были открытые сандалии. На шее болтались многочисленные бусы, а руки по самый локоть были унизаны браслетами. Она улыбнулась Джеймсу, но ее маленькие глазки оставались холодными.

– Я – Тамзин Смит, доктор Форрест.

– Рад познакомиться с вами, мисс Смит.

– Миссис, пожалуйста. Как себя чувствует Розмари, доктор Форрест?

– Прекрасно, миссис Смит. Она уже пошла на поправку.

– Мне она показалась эмоционально неустойчивой, доктор Форрест.

– Такое состояние обычно после родов, миссис Смит.

– Но только не у женщин, с которыми я работаю. Они обычно находятся в состоянии душевного равновесия, доктор Форрест.

– Я не очень хорошо вас понимаю, – сказал Джеймс, холодно посмотрев на нее. – Каким образом вы работаете с этими женщинами?

– Я готовлю их к родам, доктор Форрест. Помогаю им осознать значение материнства.

– И как же вы это делаете? Кстати, зовите меня просто мистер Форрест. Я не доктор, а консультант, акушер. – Он знал, что говорить об этом глупо, но ничего не мог поделать с собой. – Вы сказали что готовите женщин к материнству, но каким образом?

– Я использую учение йоги, разные его методы: релаксацию, самосозерцание, терпимость к боли. Я помогаю им научиться преодолевать страх, принимать роды как высшее блаженство. Мне кажется, что Розмари не вполне пользовалась моими советами.

– Знаете, что я вам скажу, миссис Смит? Миссис Миллз согласно вашему совету как могла терпела боль, и роды превратились для нее в кошмар, а не в высшее блаженство.

– Поэтому ее второй ребенок умер?

От неожиданности Джеймс вздрогнул. Он встретился с ней взглядом, стараясь казаться спокойным.

– К сожалению, нам не удалось спасти его, – сказал он. – Мы сделали все возможное.

– Неужели? У меня есть причины сомневаться в этом. Лично я считаю, что вы допустили халатность.

– Это очень серьезное обвинение, миссис Смит. Не советую вам повторять его где-нибудь еще. Какие бы доводы вы ни приводили, ни один доктор не поверит вам.

– Возможно, доктора и не поверят, но ходят слухи, что вы не очень компетентны.

– В самом деле? – Джеймс тяжело вздохнул. «Будь тверже, Джеймс, – приказал он себе, – не позволяй ей запугивать себя».

– Миссис Смит, вам лучше уйти. Ваши обвинения очень серьезны, а я сейчас не готов обсуждать их с вами. В скором времени состоится заседание комиссии, которая установит мою компетентность и обсудит мои действия при родах, а пока мне нечего вам сказать.

Он поднялся в надежде, что она сделает то же самое, но она упорно продолжала сидеть.

– Я, конечно, уйду, мистер Форрест, но так этого не оставлю. Я доведу случай с Розмари до сведения общественности и подам на вас в суд.

– Буду с нетерпением ждать. Всего хорошего, миссис Смит.

Он подошел к двери и открыл ее, ожидая, когда миссис Смит уйдет. Она медленно поднялась и, не говоря ни слова, вышла. Джеймс смотрел, как она, позванивая браслетами, не спеша шла по коридору, затем вернулся в кабинет и сел за стол. Ему захотелось выпить.

Он снял трубку и позвонил старшей сестре Джексон. Она только что сдала смену и согласилась поговорить с ним.

– Что случилось? – спросила она с явно ощутимым презрением.

«Господи, неужели я совершил ошибку, позвав ее?»

– Ничего серьезного, сестра.

Старшая сестра Джексон выглядела очень усталой.

– Преждевременные роды, – сказала она, – но все обошлось благополучно. Ребенок остался жив.

– Замечательно. Какая все-таки у нас тяжелая работа. Жаль, что никто этого не понимает.

«Господи, почему я вдруг начал оправдываться?»

– Я думаю, что все понимают. Так в чем проблема?

– Ничего особенного. Просто у меня сейчас была эта ужасная женщина, подружка Розмари Миллз. Ну эта, учительница йоги.

– И что?

– Она угрожала мне сделать этот случай достоянием гласности. Глупая сука! – Джеймс изобразил на лице веселую улыбку.

– Я думаю, что комиссия оправдает вас, – сказала старшая сестра с непроницаемым лицом, – так что вам не о чем волноваться.

– Я совсем не волнуюсь. Просто меня заинтересовала одна вещь. Она сказала, что ходят слухи… Вы что-нибудь слышали или говорили?

– Что говорила? Мистер Форрест, вы о чем? Что я могла говорить? Вы же сами знаете, что такие случаи всеми обсуждаются. И потом, эта практикантка, как там ее фамилия… ах да, Адаме. Она была очень расстроена.

– Она что-нибудь говорила вам?

– Да, она расспрашивала меня.

– О чем?

– Она хотела понять, как могло случиться, что вы не заметили второго ребенка, и интересовалась моим мнением об этом.

– Почему вы мне ничего не сказали?

– А что говорить? Я объяснила ей, что это не всегда легко сделать. Что второе сердце не прослушивалось, так как ребенок лежал за ребрами матери.

– Спасибо, что защитили меня. Она что-нибудь еще говорила?

– Да, – ответила сестра после некоторого колебания, – она сказала, что вы выглядели очень усталым.

– Черт возьми, но ведь так оно и было! – воскликнул Джеймс, чувствуя, как его лоб покрывается холодным потом. – Я был чертовски усталым. Ведь роды длились до четырех часов утра.

– Да, конечно, – равнодушно согласилась сестра Джексон.

– И что вы…

– Я сказала, что вы чувствовали себя превосходно и что вообще это ее не касается. Но ведь она глупая дурочка и могла рассказать обо всем своим друзьям. О таких вещах вообще долго говорят.

– О Господи! Может, мне поговорить с нею?

– Не вздумайте. Это будет выглядеть… – Сестра замялась. – Ну, я не знаю… Если до меня дойдут какие-то сплетни, я постараюсь сразу же их пресечь. Насколько это будет в моих силах, конечно. Как я уже сказала, я сильно сомневаюсь, что комиссия выступит против вас. На вашем месте я не стала бы волноваться. К сожалению, такие вещи иногда случаются. Однако…

– Да?

– Вы действительно выглядели уставшим.

Джеймс сразу понял намек. Он посмотрел на свои руки и вспомнил, какими неуклюжими они были в ту ночь. Господи, как же он влип!

Позже, много позже, как и полагается в подобных случаях, было проведено тщательное расследование. Пациентке были принесены вежливые извинения и выражены осторожные оправдания от имени больницы.

Мистер Николсон попросил Джеймса подробно рассказать о происшедшем и, когда узнал, что пациентка не посещала консультацию, одобрительно кивнул, сказав, что такое поведение с ее стороны – недопустимое пренебрежение своим здоровьем и здоровьем своего ребенка. Он выразил надежду, что Союз медиков поддержит его выводы, а он лично ничуть не сомневается в профессиональной пригодности своего консультанта.

Разумеется, состоялось и официальное расследование: патологоанатом показал, что смерть второго ребенка наступила в результате преждевременного отделения плаценты, в результате чего мозг ребенка перестал получать кислород. Официальный вердикт гласил: персонал больницы сделал все возможное, чтобы в такой неординарной ситуации спасти ребенка.

Больше всего Джеймса беспокоили показания старшей сестры Джексон, но и она подтвердила, что установить наличие второго ребенка не представлялось возможным, так как он лежал слишком высоко и ребра матери не позволяли прослушать его сердце, а смерть младенца наступила в результате отделения плаценты.

Розмари Миллз, которая к тому времени уже выписалась из больницы, но все еще пребывала в состоянии психической травмы из-за потери второго ребенка, получила официальное письмо, в котором казенным языком ей выражалось сочувствие и сообщалось, что персонал больницы сделал все возможное для спасения ее ребенка и что, если бы она регулярно ходила на консультации, шансов на его спасение было бы больше.

Во время всех проводимых расследований авторитет и профессионализм мистера Джеймса Форреста не подвергался сомнению.

Из всего случившегося Джеймс сделал вывод – алкоголь до добра не доведет, и он покончил с ним навсегда…

* * *

– Можно войти?

Джеймс настолько ушел в ужасное прошлое, что, услышав вопрос, решил, что сейчас в кабинет войдет старшая сестра Джексон, или Розмари, или даже практикантка Адамс, но никак не Жанин, которая стояла на пороге и с нежной улыбкой глядела на него. Стряхнув с себя страшные воспоминания, он радостно воскликнул:

– Жанин, входи, входи!

– Ты выглядишь гораздо лучше, дорогой. Хорошие новости от Бергина?

– Боюсь, что нет. Вернее, ничего нового, если, конечно, не считать новостью то, что Оливер принимает ванну.

– Он что-нибудь сказал?

– Я не смог поговорить с ним. К телефону подошла его мать.

– Как я не люблю эту женщину. В ней все ужасно: одежда, прическа, духи.

Джеймс весело рассмеялся:

– Ну, ты и скажешь, Жанин! Как можно не любить человека только потому, что тебе не нравятся его прическа или духи?

– Очень легко, и, кроме того, я просто не доверяю ей. Она какая-то двуличная.

– Двуличная! – рассмеялся Джеймс. Оценки, которые Жанин давала людям, никогда не переставали удивлять его. – Временами мы все двуличны, Жанин. Нельзя осуждать за это бедняжку Джулию.

– Возможно, – Жанин пожала плечами, – но все-таки я считаю, что ей нельзя доверять. Поверь мне. Она может казаться приветливой и очаровательной, но временами, когда она перестает следить за собой, маска приветливости спадает, и перед нами совсем другой человек. Вчера вечером произошел небольшой инцидент, который меня насторожил.

– Что случилось? – спросил заинтригованно Джеймс.

– Вчера Крессида пришла из сада с букетиком душистого горошка и подарила его Джулии. Мы все сидели на кухне. Джулия расцеловала ее, рассыпаясь в благодарностях и сияя улыбкой. Крессида ушла переодеваться, а я последовала за ней, но вдруг по дороге вспомнила, что оставила на кухне свои очки. Вернувшись, я увидела странную картину: Джулия стояла ко мне спиной и, обрывая головки цветов, бросала их в мусорное ведро. Когда она увидела меня, то сделала вид, будто перебирает цветы, отделяя увядшие.

– Не вижу в этом ничего ужасного, – сказал Джеймс. – Возможно, она просто не любит душистый горошек. Нельзя судить о человеке по одному поступку.

– Возможно, но я подмечала за ней и другие вещи. Говори что хочешь, но я не доверяю красавице Джулии. Ну да Бог с ней. Я пришла поговорить с тобой о Мэгги. Ты должен дать ей какое-нибудь лекарство. Она на грани истерики и заводит нас всех. Так ты можешь ей дать успокоительное?

– О Господи, – вздохнул Джеймс. – Она сильно нервничала все эти дни, и я боюсь за ее здоровье. Хорошо, Жанин, я что-нибудь придумаю.

– А ты уверен, что она примет лекарство?

– Не сомневаюсь. Она примет все, что я ей дам. Это для нее как соломинка утопающему.

– Она что, тонет?

– Она страдает комплексом неполноценности, и сейчас, похоже, у нее обострение. Бедняжка.

Зазвонил телефон.

– Джеймс Форрест слушает.

– Джеймс, это Оливер. Мама сказала, что вы звонили по поводу речи Манго.

– Да, Оливер, я звонил, но это никак не связано с речью Манго. Пришлось прибегнуть к этой маленькой лжи, прошу простить меня.

– Никаких извинений. Она сама часто так делает. О чем же вы хотели поговорить со мной?

– Не знаю, как и начать. О Господи, Оливер. Это касается Крессиды. Она…

Он замолчал, молчал и Оливер. Наступила неприятная тишина. Джеймс слышал, как тикают часы на столе, как пульсирует кровь в висках, как дышит Жанин за его спиной, и вдруг тишину прорезал спокойный и бесстрастный голос Оливера:

– Надеюсь, она не исчезла? Не могла же она исчезнуть?

Глава 7

Гарриет. Одиннадцать тридцать утра

– Гарриет, можно тебя на минуточку? – В дверь просунулась седая голова Мерлина с удивительно ясными голубыми глазами на дубленном ветрами морщинистом лице. Пожалуй, он один сохранял спокойствие в этот полный тревоги день.

– Конечно, – ответила Гарриет, забежавшая к себе в комнату, чтобы холодным лимонадом промочить уставшее от бесконечных телефонных разговоров горло.

– Могу я воспользоваться твоим компьютером? Мне надо написать статью, которую я должен непременно сегодня отослать. По крайней мере, я с пользой проведу время. Жанин посоветовала мне обратиться к тебе. Чертовски привлекательная женщина эта Жанин. Глядя на нее, я начинаю подумывать об оседлой жизни.

– Мерлин, дорогой! – воскликнула, смеясь, Гарриет. – Неужели ты решил остепениться?

– А почему бы и нет? Мне вовсе не светит перспектива закончить свои дни в одиночестве. Я уже давно подумываю над этим, просто раньше мне не попадалась подходящая женщина.

– Ну что же, может, она как раз то, что тебе нужно, – сказала Гарриет. – Я не возражаю, чтобы ты поработал на моем компьютере, но вряд ли тебя оставят в покое. Мама бродит по всему дому.

– Мне бы не хотелось вступать с ней в разговоры. Похоже, что из моей затеи ничего не выйдет.

– Не расстраивайся, мы что-нибудь придумаем… Знаешь что? Ты можешь поработать в комнате для шитья в мансарде. Туда заходит только мама, когда ей надо что-нибудь сшить, но сегодня не самый подходящий для этого день, и там она тебя не побеспокоит. Подожди минуточку, я отключу компьютер, и мы перенесем его туда.

Стараясь не шуметь, они прошли по коридору и поднялись в мансарду. В комнате было душно, и Гарриет распахнула большое, выходящее прямо в небо окно. Комната наполнилась ароматом цветов и щебетом птиц.

– Какой сегодня чудесный день, – сказала Гарриет, глядя в безоблачное голубое небо, – и как все ужасно плохо…

– Было бы еще хуже, если бы шел дождь, – заметил Мерлин. – Можно я переставлю швейную машинку, чтобы освободить этот стол?

– Конечно. Садись и работай.

Мерлин сел за стол и включил компьютер.

– Хорошая вещица, – сказал он, улыбаясь счастливой улыбкой. – Скажу тебе прямо, что с ним моя жизнь стала совсем другой. Я хотел взять с собой свой компьютер, но решил, что у меня не будет времени поработать. Черт возьми, никогда не знаешь, что тебя ожидает. Спасибо тебе, Гарриет, что выручила меня. Я здесь поработаю и не буду болтаться у всех под ногами. Ужасно не люблю доставлять людям лишнее беспокойство, чего нельзя сказать о твоей сестрице. Она ведет себя очень глупо, если хочешь знать мое мнение на этот счет.

– Ради Бога, Мерлин, с ней, должно быть, случилось что-то ужасное. Бедняжка Кресс! О Господи, Мерлин, посмотри, здесь ее платье. Я совсем забыла, что она повесила его сюда. Такое чудесное платье. Нет, ты только посмотри на него!

Она подошла к вешалке, на которой вот уже две недели висело подвенечное платье Крессиды, и нежно погладила его, словно это была сама ее сестра, нуждающаяся в утешении. Гарриет внезапно почувствовала, что ей не хватает воздуха, в голове зашумело, и она ухватилась за ткань, в которую было завернуто платье. Ткань медленно сползла, и она увидела, что это было не подвенечное платье Крессиды, а старое бальное платье ее матери.

Подвенечное платье исчезло вместе с невестой.

Глава 8

Джеймс. Полдень

Джеймс шел по коридору, направляясь к лестнице, когда услышал рыдания, доносившиеся из комнаты Крессиды. Господи, она вернулась, вернулась за утешением и помощью и, боясь предстать перед всеми в своем горе, спряталась у себя в комнате, как когда-то в детстве пряталась Гарриет.

Что могло случиться с Крессидой, что могло произойти за несколько прошедших часов, чтобы из счастливой невесты она внезапно превратилась в беглянку, безутешную в своем горе? Он стоял перед дверью, боясь войти в комнату дочери и застать ее в печали, увидеть ее искаженное болью лицо. Собравшись с силами, он тихо постучался и приоткрыл дверь.

– Кресс! – позвал он. – Кресс, дорогая!

Фигура, лежащая на кровати, повернула к нему заплаканное лицо, и он увидел, что это вовсе не Крессида, а Гарриет – это она рыдала в подушку.

– Папочка, – позвала она, протягивая к нему руки, – это всего-навсего я. Прости, что напугала тебя.

Он заключил ее в свои объятия, нежно поцеловал, погладил по голове, стараясь унять ее душевную боль. Постепенно она успокоилась, вытерла слезы и сказала:

– У меня есть еще одна неприятная новость. Я пока никому ничего не рассказывала и хотела прежде всего поговорить с тобой.

– Что, что случилось? Полиция…

– Нет, нет, это никак не связано с полицией или больницами, но новость неприятная. Папочка, я только что была в мансарде и… все так странно… я ничего не понимаю… – Голос Гарриет дрожал, по лицу снова потекли слезы.

– Гарриет, что случилось? Ради Бога, говори скорее.

– Да, да, сейчас. – Она перевела дыхание и вытерла слезы. – Папочка, исчезло ее подвенечное платье.

– Подвенечное платье? Ничего не понимаю. Как оно могло исчезнуть? Не могла же она… – Голос Джеймса задрожал, лицо побледнело.

– Я не знаю. У меня просто голова идет кругом. Зачем ей понадобилось брать его с собой? И что самое странное, она повесила вместо него другое платье. Скорее всего ей не хотелось, чтобы мы заметили исчезновение ее подвенечного наряда.

– Господи! – воскликнул Джеймс, почувствовав себя внезапно уставшим. – Господи, дай мне силы вынести все это! Гарриет, может, она сбежала с кем-нибудь другим? Может, решила выйти замуж за другого? Но зачем ей было нужно так поступать? Какой в этом смысл?

– Я тоже не вижу смысла, но мне кажется, что она все тщательно спланировала. По крайней мере мы теперь знаем, что ее не похитили, как решила мама.

– Надо ей все рассказать. Как ты считаешь?

Они долго молча смотрели друг на друга, раздумывая, рассказать ли Мэгги об исчезновении свадебного платья. Как она поведет себя? Не ухудшит ли эта новость ее и без того нервозного состояния.

– Думаю, лучше рассказать, – сказала наконец Гарриет.

– Хорошо, сейчас я спущусь к ней. – Он продолжал сидеть, горестно качая головой. – Гарриет, может, она намекала тебе, что не хочет выходить замуж за Оливера?

– Нет, ничего такого я не припоминаю, да к тому же последнее время мы с ней почти не общались. У меня было столько дел. Я постоянно думала, что надо как-нибудь выбрать время, чтобы поболтать с ней… О Господи…

– Ты единственный человек, которому она могла бы открыть свою душу, – сказал Джеймс.

– Не думаю.

– Что значит «не думаю»? Вы же были так близки.

– Папочка, мы не были близки. Я никогда не знала, что творится в голове у Крессиды. Она была всегда очень скрытной, с самого детства. Да, впрочем, и я тоже.

Джеймс посмотрел на нее с таким удивлением, словно она сообщила ему, что собирается на Луну.

– Ну, хорошо, – вздохнул он, – но ведь с кем-нибудь она делилась своими мыслями?

– Не имею ни малейшего представления, – ответила Гарриет, и ее голос был до странности холодным. – Я даже не знаю, кто были ее друзья, с кем она просто общалась. Она всегда была для меня загадкой. Она была выше моего понимания, – добавила Гарриет с печальной улыбкой.

– Но, дорогая, мне всегда казалось, что вы любите друг друга, разве не так? – В голосе Джеймса прозвучали жалостливые нотки.

– Да, да, конечно, – поспешила его заверить Гарриет, – мы любили друг друга.

И Джеймс поверил ей – для него так было спокойнее.

– Может, нам порыться в ее вещах, – сказал он, окидывая нерешительным взглядом комнату. – Может, мы найдем какие-нибудь адреса, телефоны…

– Я уже это сделала, – ответила Гарриет с виноватой улыбкой. – Я тщательно просмотрела ящики ее письменного стола, но не нашла ничего – ни адресов, ни телефонов. Все тщательно прибрано.

– Может, там есть банковские счета? Они могли бы дать нам ключ к разгадке.

– Нет, их там нет. У меня такое впечатление, что она специально уничтожила все следы. Это становится интересным.

– Ну, я в это не верю. Возможно, она все держит в своей городской квартире, тебе так не кажется?

– Очень может быть, – со вздохом ответила Гарриет, – скорее всего что так. Я там никогда не была.

– Никто из нас не был, – сказал Джеймс. – Каждый раз, когда я хотел за ней заехать, она говорила, что лучше сама заедет за мной, объясняя это тем, что не любит свое жилище и поэтому не хочет туда никого приглашать. Мне удалось попасть туда только раз, перед самым Рождеством. У нас есть ключ от ее квартиры?

– Нет, все ключи исчезли.

– Может, нам поехать туда и выяснить все на месте?

– Папочка, тебе лучше остаться дома. Попозже я могу съездить туда сама.

– Хорошо, – ответил Джеймс со вздохом, – может, мы съездим туда вечером. Господи, Гарриет, как все это неприятно. Я чувствую, что во всем моя вина.

– Здесь нет никакой твоей вины. Ты всегда был хорошим отцом Крессиде.

– Похоже, что не очень.

Он еще раз с грустью оглядел прибранную комнату дочери и почувствовал, как у него опять заныло сердце. Что могло с ней случиться? Несостоявшаяся свадьба, переживания сегодняшнего утра – все это ерунда. Лишь бы она вернулась целой и невредимой, лишь бы он мог утешить ее, разделить с ней ее горе. Его красивая, тихая, нежная дочь – где она сейчас, куда она ушла, что заставило ее совершить такой ужасный поступок?

– Может, нам стоит позвонить в ее банк, а вдруг мы что-нибудь там выясним?

– Давай позвоним. Господи, как ужасно, что мы сидим здесь, в ее комнате, и копаемся в ее жизни!

– Давай перейдем в мою. – Дочь улыбнулась Джеймсу, и он почувствовал, что сейчас заплачет.

– Как хорошо, что ты со мной, Гарриет.

– Я всегда буду с тобой. От меня не так легко отделаться.

– Ради Бога, не шути так.

Он позвонил в банк. Управляющий, Тони Бекон, с которым он иногда играл в гольф, должен был появиться на работе только после полудня. Его помощник наотрез отказался предоставить им какие-либо сведения.

– Это конфиденциальная информация, мистер Форрест, – сказал он. – Мы никогда не даем справок о наших клиентах.

– Даже в такой чрезвычайной ситуации? Мы все очень обеспокоены судьбой моей дочери.

– Ничего не могу сделать.

– Вы только скажите, снимала ли она какую-нибудь значительную сумму со своего счета или, может, вообще закрыла его?

– Мне жаль, мистер Форрест, но ничем не могу вам помочь.

– Хорошо, хорошо. Попросите мистера Бекона позвонить мне, как только он приедет.

– Непременно, мистер Форрест.

– Самоуверенный выскочка! – сказал со злостью Джеймс, бросая трубку. – Что будем дальше делать, Гарриет?

– Может, позвонить ее врачу?

– Я лично не знаю, кто он, да к тому же мне кажется, что это бесполезно.

– Давай позвоним викарию. Может, Крессида что-нибудь рассказала ему. Она часто советовалась с ним.

– Можно попытаться, – ответил Джеймс, – но боюсь, что тайна исповеди не позволит ему рассказать нам все.

– Да, но, возможно, в этом нет никакого секрета. Может, она просто обмолвилась о чем-нибудь, ну, например, что не хочет жить в Нью-Йорке.

– Хорошая мысль. Давай позвоним.

– Папочка, ты только не волнуйся. Полиция обещала сделать все возможное.

– Да, но она моя дочь, и я не могу не волноваться.

– Миссис Ходжес, вас снова беспокоит Джеймс Форрест.

– О, мистер Форрест, мы так волнуемся. Она уже… – раздался в трубке измученный голос Сильвии Ходжес, который, по мнению Джеймса, был похож на саму хозяйку, такую же измученную, бледную и старую.

– Нет, нет, – прервал ее Джеймс, которому была невыносима мысль, что кто-то будет утешать его, говоря, что дочь вернется. – Пока никаких новостей.

– Вы не должны отчаиваться, – сказала Сильвия Ходжес. – Вы должны жить верой.

– Миссис Ходжес, я совсем не отчаиваюсь, – с раздражением ответил Джеймс. – Вы очень ошибаетесь, если так думаете.

– Мы молимся за вас, – продолжала Сильвия. – Такая чудесная девушка! Мы с Аланом любили ее. Я только вчера говорила ему, что такая дочь не может… О Господи… – Она замолчала, поняв, что допустила бестактность.

– Благодарю вас, – сухо сказал Джеймс. – Ваш муж дома? Я бы хотел перекинуться с ним парой слов.

– Он сейчас в саду. Перелопачивает компост. Он всегда занимается этим, когда расстроен. Говорит, что это успокаивает нервы.

– Надо мне тоже заняться этим, – сказал Джеймс, подмигивая Гарриет, которая улыбнулась ему в ответ.

– Алан Ходжес у аппарата. Это вы, мистер Форрест? Как я понимаю, никаких новостей?

– Да, никаких, – ответил Джеймс. – Мы перевернули все вверх дном, расспросили всех и каждого, но никакого результата. У меня к вам просьба. Я не прошу вас нарушать тайну исповеди, но, может, Крессида высказывала вам какие-то сомнения по поводу своего замужества?

– Дайте подумать. Знаете, пожалуй, нет. Она никогда не говорила мне ничего, что можно было бы расценить как конфиденциальное. Вас это успокоит?

– В какой-то степени. Вы говорите, что она никогда не сообщала вам о своем желании постричься в монахини или что-нибудь в этом роде? – спросил он, снова подмигивая Гарриет. Она сердито посмотрела на отца: как такое могло прийти ему в голову.

– О, нет, мистер Форрест, определенно нет. Никакого монашества. – По голосу викария чувствовалось, что он шокирован вопросом Джеймса. Ему, как и его жене, было чуждо чувство юмора.

– Простите, я пошутил. Но может, она рассказывала вам о своих планах?

В трубке молчали. Джеймс занервничал: он почувствовал, что викарий что-то знает.

– Нет, абсолютно ничего. Хотя…

– Хотя что?

– Как-то раз… Господи, да это же было позавчера! Она очень нервничала из-за паспорта. Вы знаете об этом?

– Нет. Какого паспорта?

– Нового. Разве она не говорила вам об этом? Возможно, она Просто не хотела вас волновать? Я точно знаю, что она не хотела, чтобы мистер Бергин узнал об этом. Она очень спешила получить новый паспорт. Боялась, что без него не сможет отправиться в свадебное путешествие.

– Я ничего не знал об этом, – сказал Джеймс.

– Значит, она все хранила в секрете, чтобы зря не волновать вас. Я случайно встретил ее в почтовом отделении в Оксфорде, где она получала краткосрочный паспорт, ну, тот, что выдается только на один год. Отвратительная картонная штуковина!

– Но какая от него польза? – удивился Джеймс. – Они ведь собирались поехать в Нью-Йорк, а там он недействителен.

– В самом деле. Я как-то не подумал об этом. Вы знаете, мне показалось, что она просто обезумела от горя. Я никогда не видел ее в таком состоянии, да это и не в ее характере. Хотя невесты часто теряют рассудок от счастья. Если я еще что-нибудь вспомню, мистер Форрест, то непременно позвоню вам. Я поговорю с женой, может, и она что-нибудь припомнит. Постарайтесь не падать духом. Я уверен, что с ней ничего не случилось. Мы будем молиться за вас. Помните об этом. Может, я могу помочь чем-нибудь еще?

– Спасибо, – сказал Джеймс. – Большое спасибо, мистер Ходжес.

Джеймс повесил трубку и посмотрел на Гарриет.

– Ты что-нибудь слышала о паспорте? – спросил он.

– Нет, ничего. Я считала, что у нее все в порядке. Разве ты не помнишь, что месяц назад она получила визу? Почему возникли такие проблемы?

– Не знаю, что за причина, но она обратилась за новым паспортом. Викарий встретил ее в Оксфорде. Господи, Гарриет, час от часу не легче.