355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Пэлем Вудхаус » Том 12. Лорд Дройтвич и другие » Текст книги (страница 9)
Том 12. Лорд Дройтвич и другие
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 05:02

Текст книги "Том 12. Лорд Дройтвич и другие"


Автор книги: Пэлем Вудхаус



сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 34 страниц)

Глава IX ДЖИЛЛ РАЗЫСКИВАЕТ ДЯДЮ
1

Нью-Йорк приветствовал Джилл, когда она вышла с вокзала Пенсильвания на Седьмой авеню, вихрями мелкого снежка, точно поцелуями касавшегося ее лица. Холодными и крепкими. Такого приветствия и ждет человек от энергичного города. Девушка остановилась у выхода с вокзала – тоненькая фигурка подле массивных колонн, оглядывая все вокруг жадными глазами. По авеню гулял ветер. Небо ясное, сверкающего оттенка ярчайшей синевы. Воздух пропитан энергией и надеждами. Интересно, наведывался ли в Нью-Йорк Элмер Ма-ринер? Вряд ли. Ведь даже его мрачность не устояла бы против напора и бодрости этого опьяняющего города.

Джилл вытащила из сумочки письмо дяди Криса. Обратный адрес – 57-я Ист-стрит. Сейчас самое время поймать его, перед тем как он уйдет на ланч. Она махнула такси, отъезжавшему от вокзала.

Ехали они медленно, постоянно застревая в пробках, но Джилл поездка показалась короткой. Она сама себе удивлялась: столичная жительница, а чувствует себя, будто провинциалка, всему поражается. Но Лондон далеко отсюда. Он принадлежал жизни, которая протекала много лет назад, в мире, с которым она рассталась навсегда. Кроме того, город, по которому она ехала сейчас, безусловно, колоссальный. На Таймс-сквер поток транспорта вливался в водоворот, врывающийся с Бродвея навстречу бурным потокам машин, плывущим с востока, запада и севера. А на Пятой авеню собрались все машины мира! По тротуарам торопливо шагали прохожие, закутавшись от кусачего ветра. Надо всем распростерло свой бархатный покров сапфировое небо, на фоне которого высоченные небоскребы четко белели минаретами восточного города из сказки.

Такси затормозило перед каменным домом, и Джилл, выйдя, прошла под козырьком крыльца, через какое-то подобие средневекового дворика, оживленного растениями в горшках, к внутренней двери. Она была потрясена. По-видимому, россказни о богатствах, нажитых в одну ночь, в этом волшебном городе все-таки правда. Одна такая сказка выпала на долю дяди Криса. Ведь человек, стесненный в средствах, ни за что не мог бы снимать квартиру в таком доме. Приди сюда Крез и граф Монте-Кристо, владелец, пожалуй, оглядел бы их с большим сомнением и предложил уплатить за месяц вперед.

В стеклянной будке, сразу за внутренней дверью, восседал, почитывая газету и жуя жвачку, импозантный старый джентльмен в роскошной форме генерала Гватемальской армии. Зрелище он являл роскошное. Драгоценностей на нем, правда, не было, но, без сомнения, объяснялось это его личной неприязнью к показухе. Так как поблизости не было никого, перед кем Джилл могла бы ходатайствовать о знакомстве и просить об аудиенции, то она рискнула на смелый шаг и обратилась к генералу:

– Нельзя ли мне увидеть майора Сэлби?

Гватемальский генерал на секунду приостановил ритмичное движение челюстей, приспустил газету и взглянул на пришелицу, вскинув брови. Сначала Джилл решила, что так он выражает высокомерное презрение, но потом поняла, что он удивился.

– Майора Сэлби?

– Да, майора Сэлби.

– Здесь никакого майора нет.

– Майор Кристофер Сэлби.

– Нету, – бросил заместитель посла, избалованный любимчик гватемальских красоток. – Никогда про него не слыхал.

2

Джилл доводилось читать романы, в которых перед глазами героини все плывет, но сама она до сей поры не испытывала столь поразительного ощущения. Спаситель Гватемалы, быть может, и не поплыл перед ее глазами, но, несомненно, завибрировал. Джилл пришлось поморгать, чтобы восстановить изначальную четкость его силуэта. Суета и шум Нью-Йорка уже одурманили ее, погрузив в состояние нереальности, какое человек порой ощущает во сне, и эти поразительные слова оказались последней каплей.

Возможно, ее вежливость тронула сердце героя многих революций. Каким бы величественным и живописным ни представал он взору постороннего, но обитал он – хотя противно про это и писать – в мире, где пренебрегают мелкими любезностями. «Ну!», «Привет!» и «Черт тебя дери!» – это да, а вот «Нельзя ли мне» – большая редкость. Джилл ему понравилась. Он перекатил жвачку в позицию, позволявшую ему изъясняться членораздельно, и со всем рвением ринулся на помощь.

– Как, говорите, его фамилия?

– Сэлби.

– А пишется как?

– С-э-л-б-и.

– Сэлби… Сэлби, стало быть.

– Ну да. Сэлби.

– А зовут как?

– Кристофер.

– Кристофер?

– Да, Кристофер.

– Н-да, Кристофер, стало быть, Сэлби… Нет, тут такие не проживают.

– Да нет. Он здесь живет!

Снисходительно улыбаясь, ветеран покачал головой.

– Я знаю, вам нужен мистер Сипперли, – милостиво предположил он. В Гватемале такие ошибки случаются сплошь и рядом. – Да, мистер Джордж Сипперли. Он – на четвертом этаже. Как сказать, кто его спрашивает?

Он уже взялся было за трубку, но Джилл остановила его. В наш век и в самом деле можно заменить, что хочешь, но она отказывалась принять неведомого Сипперли вместо дяди Криса.

– Нет, мне не нужен Сипперли. Мне нужен майор Сэлби!

– Как, еще разок, это пишется?

– С-э-л-б-и.

– Ага, С-э-л-б-и… Нет, такие тут не проживают. Вот мистер Сипперли, – ублажающим тоном произнес он, как будто твердо решив заставить Джилл, несмотря на все ее отговорки, уразуметь, что так для нее же лучше, – мистер Сипперли живет на четвертом этаже. Занимается недвижимостью, – вкрадчиво присовокупил он. – Волосы, знаете, светлые, и бостонский бульдог…

– Да-да, конечно… Хоть десяток бульдогов.

– Нет, всего один. По кличке Джек.

– Но мне не он нужен. Какой-то абсурд! Майор Сэлби указал этот обратный адрес. Это ведь дом 18 по 57-й Ист-стрит?

– Да, верно, 18 по 57-й Ист-стрит, – осторожно согласился собеседник.

– Вот тут у меня его письмо… – Джилл открыла сумочку и смущенно вскрикнула. – Ой, а оно пропало!

– У мистера Сипперли прошлой осенью гостил друг. Мистер Робертсон. Черный такой, с усиками.

– Я вынимала его, чтобы взглянуть на адрес, и была уверена, что положила обратно. Наверное, обронила.

– А есть еще мистер Рейнсби на седьмом этаже. Он брокер с Уолл-стрит. Невысокий такой, немножко заикается…

– Неважно, – защелкнула сумочку Джилл. – По-видимому, я ошиблась. Была совершенно уверена, что адрес тот самый, но очевидно – нет. Спасибо вам большое. Извините, что побеспокоила.

И она зашагала прочь, оставив Грозу Парагвая и всех других мест к югу от Нью-Йорка в полном остолбенении: люди, которые говорили «Спасибо вам большое», встречались ему еще реже, чем те, кто спрашивал «Нельзя ли». Он провожал незнакомку ласковым взглядом, пока она не скрылась из виду, а потом, снова принявшись за жвачку, вернулся к внимательному чтению газеты. На минутку у него мелькнуло соображение, что на самом-то деле Джилл требовался мистер Уиллоби с восьмого этажа, но предлагать такой вариант было уже поздно. И, окунувшись в повествование о вспыльчивом домовладельце из Канзаса, который, в припадке ярости, изрубил топором шестерых, генерал выбросил всю эту чушь из головы.

3

Джилл опять вышла на Пятую авеню и, перейдя дорогу, задумчиво побрела по ветреной улице, по одну сторону которой тянулся Парк, а по другую – отель «Плаза» с зеленой крышей, потом дома богачей.

Джилл думала, что попала в положение, знакомое ей по мелодрамам, – оказалась одна-одинешенька в громадном городе. От таких мыслей ей стало не по себе. В сумочке, болтающейся на запястье, находилось все ее богатство в этом мире – жалкие остатки от двадцати долларов, присланных дядей Крисом в Брукпорт. Идти некуда, негде спать, и никаких видимых способов быстро пополнить капитал. Отправляясь на вокзал в Брукпорте, такой ситуации она не предвидела.

Тайне исчезновения дяди Криса никакой отгадки не было. На конверте написан именно этот адрес. Однако о дяде в этом доме и не слыхали, даже имени его не знали. Нырять в более глубокие воды для расследования Джилл не рисковала.

Она бесцельно брела по авеню, вскоре очутилась на Колумбус-серкл, перешла Бродвей там, где его наводняют автосалоны, и оказалась напротив ресторана с фасадом зеркального стекла. Тут она неожиданно почувствовала, что ей ужасно хочется есть. По другую сторону стекла за столиками с мраморными столешницами сидели обедающие, явно безразличные к тому, что личная их жизнь выставлена на всеобщее обозрение, каждый глоток – зрелище для прохожих. Все равно, решила Джилл, что наблюдать за рыбками в аквариуме. В центре витрины, рассеянно поглядывая на горки яблок и грейпфрутов, человек в белом халате бойко жонглировал у плиты гречишными оладьями. Вот он, последний штрих – священнослужитель, чей ритуал не таит никаких секретов. Зеваки, у которых доставало времени постоять и поглазеть, могли пронаблюдать за полуденной едой в Нью-Йорке на всех ее стадиях, от зародыша в виде тягучей желтовато-белой жидкости, выливаемой на сковороду, до конечного блаженства исчезновения готовых оладий в желудке обедающих. Такого зрелища не вынести ни одной голодной девушке.

Джилл вошла в ресторан, а когда она проходила между столиками, ее окликнули:

– Мисс Маринер!

Джилл подскочила. На минутку ей показалось, что это, конечно, слуховая галлюцинация. Невероятно, чтобы в ресторанчике Нью-Йорка кто-то мог ее окликнуть. Никого, кроме дяди Криса, где бы он сейчас ни находился, она здесь не знала. Но ее окликнули снова – голос доблестно состязался с перестуком посуды, таким громким, что он казался даже осязаемым.

– Поверить не могу, что это вы!

Из-за ближайшего столика поднялась девушка в синем, изумленно глядя на нее. Джилл тут же ее узнала. Эти огромные жалобные глаза, точно у потерявшегося ребенка, забыть было невозможно. Конечно же, девушка с попугаем. Та, которую они с Фредди обнаружили на Овингтон-сквер в тот день, когда фундамент мира пошатнулся и обрушился.

– Господи! – воскликнула Джилл. – Я думала, вы в Лондоне.

Вся пустота и паника после беседы с гватемальским генералом исчезли как по волшебству. С легким сердцем Джилл присела за столик неожиданной подруги.

– А как вы оказались в Нью-Йорке? – спросила та. – Я и не думала, что вы сюда собираетесь.

– Все получилось немножко неожиданно, – ответила Джилл. – Но вот я здесь. И умираю с голоду. Что это вы все едите?

– Гречишные оладьи.

– А, да. Помню, дядя Крис рассказывал на пароходе. Я тоже возьму.

– Когда же вы приехали?

– На берег высадилась десять дней назад. Но потом я жила в местечке под названием Брукпорт на Лонг-Айленде. Как забавно, вот так наткнуться на вас!

– Я удивилась, что вы меня помните.

– Имя забыла, – откровенно призналась Джилл, – но это неважно. Имена я вечно забываю.

– Нелли Брайант.

– Ну конечно! И вы играете в театре, да?

– Только что получила работу у «Гобла и Коэна»… Привет, Фил!

У столика, по пути к кассе, остановился молодой человек с гибкой фигурой и гладкими, зализанными волосами.

– Привет, Нелли.

– Я не знала, что ты тут обедаешь.

– Не часто. Репетировал с Джо в «Крыше века», и выдалось четверть часика перекусить. Можно присесть?

– Конечно. Это моя приятельница, мисс Маринер. Молодой человек обменялся рукопожатием с Джилл, стрельнув на нее одобрительным взглядом темных беспокойных глаз.

– Рад познакомиться!

– Это Фил Браун, – назвала его Нелли. – Он играет с самим Джо Виджоном. Лучший номер в гастрольных труппах.

– Ах, брось! – скромно перебил мистер Браун. – Всегда ты делаешь мне рекламу.

– Но ты и сам знаешь! Сколько раз давали занавес в «Паласе»!

– И то верно, – признался молодой человек. – Зажигаем, наверное, публичку, а? Спроси – не отвечу. Целых восемнадцать раз выходили!

Джилл зачарованно слушала.

– Не понимаю ни словечка! – заметила она. – Будто на иностранном языке.

– Вы ведь с той стороны океана? – уточнил мистер Браун.

– И приехала всего неделю назад, – объяснила Нелли.

– Так и догадался по акценту. Значит, разговор наш выше вашего разумения? Ничего, выучитесь скоро. Покрутитесь тут с месячишко, и готово.

– Я уже немного выучилась, – похвасталась Джилл. От облегчения, что она встретилась с Нелли, настроение у нее было самое приподнятое. И ей нравился этот молодой человек с гладкими волосами. – Сегодня утром один пассажир в поезде спросил у меня: «Сестра, газету желаешь?» А я не растерялась, ответила: «Спасибо, брат. Мне хочется в окно посмотреть и подумать».

– В поездах нахалов хватает, – строго сообщил мистер Браун. – Таких надо отшивать с ходу. Скажем так, обдавать морозцем. – Он повернулся к Нелли. – Ну как, наведалась к Айку?

– Да.

– И как, обломилось что?

– Представь, да! В жизни счастливее не была. Я почти час дожидалась на площадке, потом вышел Джонни Миллер, и я ему прямо в ухо провопила, что ищу работу, он ответил – хорошо, все будет нормально. Он всегда добрый к девушкам, которые с ним работали. Если бы не он, я б и до сих пор там сидела.

– А кто такой Айк? – полюбопытствовала Джилл, изо всех сил стремясь не оказаться за бортом беседы.

– Это мистер Гобл. Там, где я только что получила работу. Агентство «Гобл и Коэн».

– Никогда про таких не слыхала! Молодой человек протянул руку.

– Держи пять! Они тоже никогда не слыхали про меня. По крайней мере, тот, на кого я наткнулся, когда забежал в агентство.

– А, так и ты заходил к ним? – заметила Нелли.

– Ну! Джо охота встрять в новое шоу на Бродвее. Ему водевили уже обрыдли. Слушай, Нелли, не хочу тебя пугать, но, по-моему, они сейчас ставят какую-то кислятину! Вряд ли Айк хоть один личный цент вложил. Не иначе, ставит он его для любителей. Слушай-ка, заскочили мы с Джо поразведать, нет ли номера для нас, а в офисе торчит какая-то долговязая дубина в черепаховых стекляшках. Автор, видите ли, набирает актеров на главные роли. Мы разобъяснили ему, кто мы такие, а этот болван и ухом не повел. Никогда, говорит, про нас не слыхивал. Мы рассказали, показали, – он говорит, нет, таких номеров не требуется. Хочет, видите ли, чего-то поярче, а не замусоленной дребедени. Никаких вставных номеров. Пытается, видите ли, возродить традиции Гилберта и Салливана.[36]36
  Гилберт и Салливен – создатели комических опер: композитор сэр Артур Сеймур Салливен (1842–1900) и автор пьес сэр Уильям Швенк Гилберт (1836–1911).


[Закрыть]
Слушай-ка, кто, черт их дери, эти Гилберт с Салливаном? Вечно про них талдычат, а я ни одного человека не встречал, кто их знает. Если желаешь мое мнение, у Айка ставят комическую оперу.

– Бр-р!

Перед таким старомодным жанром Нелли, актриса мюзиклов, испытывала настоящий ужас– Да ведь комическая опера скончалась сто лет назад!

– Так вот эти ребята и намерены ее выкопать! Такое мое впечатление. – Он понизил голос: – Слушай-ка, наткнулся я вчера вечером на Клариссу, – он перешел на доверительный полушепот: – Все в норме!

– Да?

– Да, мы помирились. Получилось так…

И беседа приняла интимный оборот. Разворачивая перед Нелли всю историю, со многими ответвлениями, о недавнем злополучном разрыве между ним и какой-то Клариссой, он подробно пересказывал, что сказал он, и что ответила она, что сказала ее сестра, и как все в конце концов уладилось. Джилл немножко огорчилась, что ее исключили из разговора, но, с другой стороны, ей было не до того – ее осенила захватывающая идея. И откинувшись на спинку стула, она задумалась… В самом деле, а что еще остается? Нужно же где-то работать…

Подавшись вперед, Джилл перебила мистера Брауна посреди описания оживленной перепалки между ним и упомянутой сестрой, которая в его пересказе представала не очень приятной особой.

– Мистер Браун!

– А?

– Как вы думаете, есть у меня шанс, если я попрошу работу У «Гобла и Коэна»?

– Вы шутите! – воскликнула Нелли.

– Нет.

– Зачем вам работа?

– Нужна. И немедленно!

– Не понимаю.

Джилл заколебалась. Свои личные дела обсуждать она не любила, но сейчас этого явно не избежать. Нелли сидела заинтригованная, с круглыми глазами, а мистер Браун не выказывал ни малейших намерений тактично удалиться. Он жаждал услышать все.

– Я потеряла деньги… – начала Джилл.

– Как это, потеряла? То есть, вы хотите сказать?..

– Ну да. Потеряла все. До последнего пенни.

– Облом, – беспристрастно прокомментировал мистер Браун. – Как-то раз я и сам очутился на мели в одном захолустном городишке. Наш менеджер смылся со всеми деньгами. Последний раз мы видели его, когда он катил в Канаду. Такой вот простачок!

– Но как же?.. – выдохнула Нелли.

– Случилось это приблизительно в те дни, когда мы с вами познакомились. Помните Фредди Рука? Он еще был у нас в гостях в тот день.

В глазах у Нелли появилось мечтательное выражение. После их расставания не проходило и часа, чтобы она не вспоминала этого безупречного джентльмена. Фредди поразился бы, узнай он, что для нее нет человека совершеннее в этом несовершенном мире.

– Помню ли?! – восторженно выдохнула она.

– Ага! – остро взглянув на нее, вскричал мистер Браун. – А ну-ка, Нелли, кто это такой? Кто этот голубоглазый красавец?

– Если желаешь знать, – вызывающе откликнулась Нелли, – так это тот самый человек, который подарил мне пятьдесят фунтов, когда я застряла без гроша в Лондоне! Если б не он, я б и до сих пор там торчала.

– Подарил деньги! – воскликнула Джилл. – Фредди!

– Вот именно. О, Господи! – снова вздохнула Нелли. – Наверное, я уже никогда больше не встречу его в этом мире.

– Если встретишь, обязательно познакомь меня с ним, – пылко попросил мистер Браун. – Как раз с таким человеком мне давно хотелось завести знакомство!

– Ну так вот, Нелли. Помните, Фредди рассказывал, что потерял деньги в обвале на фондовой бирже, – продолжила Джилл. – И я свои потеряла. История долгая, не стоит ее рассказывать. Но вот так сейчас обстоят дела. Поэтому мне нужно найти какую-то работу. Кажется, в театре у меня больше шансов, чем где-то еще.

– Мне ужасно жаль. Ужасно!

– О, ничего. Сколько эти «Гобл и Коэн» дадут мне, если я получу ангажемент?

– Долларов сорок в неделю.

– Сорок долларов! Да это же целое состояние! Где они?

– В театре «Готэм» на 42-й стрит.

– Сейчас же бегу туда!

– Да вам не понравится. Вы не представляете, как это все. Вам придется дожидаться много часов, пока кто-то заметит. А могут и не заметить.

– Почему бы мне просто не войти и не сказать – пришла наниматься на работу?

Большие глаза Нелли округлились еще больше.

– Так нельзя!

– Почему?

– Нельзя, и все.

– Не понимаю, почему.

– Ты абсолютно права, – одобрительно решил мистер Браун. – Если спросишь меня, только так и нужно. Какой толк плесневеть на лестнице? Менеджеры тоже люди. Ну, во всяком случае, некоторые… Возможно, если ты попробуешь такой ход, им понравится. Докажет им, что в тебе есть перчик. Ступай и попробуй, так вот прямо и войди. Не съедят же тебя. Меня с души воротит, когда я смотрю, как все эти бедолаги маются под дверью, дожидаясь, пока их заметят, а на них все – нулем. Если конторский мальчишка попытается тебя остановить, двинь его по физии. Смело входи. Только, послушай, ни в коем случае не оставляй имени и адреса! Это их старый трючок! Они непременно попытаются выкинуть его и с тобой. Заяви с порога – нет, так не пойдет. Скажи, решение тебе нужно прямо сейчас! Поставь их, гадов, на голову'

Воспламененная его красноречием, Джилл вскочила и попросила счет.

– До свидания, – попрощалась она. – Исполню все в точности. А где я смогу найти вас? – повернулась она к Нелли.

– Да неужто вы и вправду пойдете?

– Непременно!

Нелли нацарапала на листке адрес.

– Вот. Дома буду вечером.

– Зайду. До свидания, мистер Браун. И спасибо вам.

– Всегда просим!

Круглыми глазами Нелли следила за убегавшей Джилл.

– Зачем ты ей насоветовал?

– Ну, а что? – парировал мистер Браун. – Воодушевил девочку, что, нет? Ладно, пожалуй, и мне пора. Надо возвращаться на репетицию. Слушай-ка, а мне понравилась эта твоя подружка. Смелая такая, о-го! Желаю ей удачи.

Глава X ДЖИЛЛ ПОБЕЖДАЕТ ВЛАСТЬ ПРЕДЕРЖАЩИХ
1

Офис «Гобла и Коэна» был расположен, как и большинство театральных офисов Нью-Йорка в районе Таймс-сквер. Он занимал пятый этаж театра «Готэм» на 42-й стрит. Так как лифта в здании не было, за исключением маленького, частного, каким пользовались только эти два члена фирмы, Джилл стала подниматься по лестнице пешком и признаки процветающего бизнеса обнаружила уже на третьем этаже, где с десяток терпеливых особ обоего пола пристроились на перилах, будто совы на ветке. На четвертом этаже особ еще поприбавилось, а площадка пятого, служившая фирме приемной, была совсем уж забита.

Таковы порядки у нью-йоркских театральных агентов, стоящих на том уровне умственного развития, ниже которого располагаются разве что limax maximus, или улитка садовая. Они наотрез отказываются принимать в расчет то, что каждодневно к ним является масса посетителей, которым приходится ждать. Посетителям этим надо где-то сидеть, но такие соображения им и в голову не приходят. Для визитеров «Гобла и Коэна» поставили на площадке малюсенькую скамеечку, очень остроумно разместив ее на стыке трех сквозняков, и на том успокоились.

Пустой скамейку эту никто никогда не видел, разве что ночной сторож. В какой бы час вы ни заглянули сюда, вы всегда обнаружите на ней трех томящихся индивидуумов, сидящих бок о бок, вперив глаза в крошечную приемную, где помещались конторский мальчишка, телефонистка и стенографистка мистера Гобла. В глубине приемной темнела дверь с табличкой «Личный кабинет», в которую, когда та открывалась, чтобы впустить какого-нибудь беспечного, бурлящего весельем комика, стоящего тысячу долларов в неделю, входившего вразвалочку с бойким «Хэлло, Айк!», или звезду женского пола, раздушенную, в мехах, перед рядовыми театра, словно Моисеем на Фасге,[37]37
  Фасга – горная цепь, с одной из гор которой Моисей видел Землю обетованную. (См. Втор. 34:1).


[Закрыть]
мелькал фрагмент земли обетованной в виде огромного письменного стола и частички огромного лысого толстяка в очках или человека помоложе, со светлыми волосами и двойным подбородком.

Ключевой нотой лестничной массовки было нарочитое, почти вызывающее щегольство. Мужчины – в ярких плащах с поясами, на женщинах – искусственные меха, стоившие, на неискушенный взгляд, куда дороже настоящих. У всех очень дерзкий, молодой вид. Выдавали одни лишь глаза – усталость сквозила почти во всех взглядах, обратившихся на Джилл. Девушки, все как одна блондинки, решили, что золото – самый эффектный цвет. А мужчины, словно на одно лицо, настолько похожи, будто они – члены одного большого семейства. Иллюзию усиливали обрывки доносившихся до ушей Джилл разговоров, в которых так и мелькали словечки «дорогой», «старина», «милый»… Десяток пахучих и терпких ароматов, витавших на площадке, вели жестокую борьбу за превосходство.

На минутку такое зрелище огорошило Джилл, но она почти тут же и опомнилась. В ней все еще бродил пьянящий, своевольный дух Нью-Йорка. Бесстрашие владело ею, вспомнилось наставление Брауна из команды «Браун и Вид-жон»: «Смело входи!». Припомнив это зерно его вдохновляющей речи, Джилл протолкалась сквозь толпу и оказалась в маленькой приемной.

Здесь были выставлены аванпосты врага: в одном углу с бешеной скоростью тарахтела на машинке девушка; вторая, сидевшая за коммутатором, спорила с «Центральной», уже готовая перейти на личности; а на стуле, запрокинутом так, что спинка его упиралась в стенку, сидел мальчишка, жевавший сладости и уткнувшийся в юмористическую страничку вечерней газеты. Все трое, точно звери в клетке, были отгорожены высокой стойкой с медными прутьями.

Позади этих стражей виднелась дверь с табличкой «Личный кабинет». Оттуда до Джилл, когда она достигла внешней линии обороны, донеслись звуки пианино.

Хамство конторских мальчишек – не результат простой случайности, как думают многие, изучив этот предмет, и уж тем более, конторских мальчишек, которые служат у театральных агентов. Где-то на криминальных задворках Нью-Йорка, в некоей зловещей берлоге существует школа, где мальчишек специально тренируют для такой работы. Высококвалифицированные учителя нещадно выкорчевывают лучшие стороны их натуры и систематически прививают грубость и хамство.

Цербер конторы «Гобл и Коэн» в этой школе наверняка блистал. Быстро разглядев его таланты, учителя уделяли ему особое внимание. Окончил он эту школу, осыпаемый самыми сердечными пожеланиями всего персонала. Они научили его всему, что знали сами, и гордились им. Мальчик делал им честь.

Так вот, мальчишка этот вскинул на Джилл глаза, окруженные розовыми ободками, фыркнул, куснул ноготь большого пальца и заговорил. Был он курносым, уши и волосы у него багряно алели. Звали его Ральф. На лице у него цвело семьсот сорок три прыща.

– Чо-на-а? – вопросил Ральф с предельной лаконичностью.

– Мне нужен мистер Гобл.

– Нету! – отрезал Король Прыщей и снова уткнулся в газету.

Классовые различия, вне всякого сомнения, существовать будут вечно. В Спарте были свои цари и свои илоты. В королевстве Круглого Стола имелись и рыцари, и чернь. В Америке есть Саймон Легри[38]38
  Саймон Легри – жестокий работорговец из романа Харриет Бичер-Стоу (1811–1896) «Хижина дяди Тома» (1851–1852).


[Закрыть]
и дядя Том. Но ни у одной нации ни в какой период истории не было человека, высказывающего такую презрительную надменность любому посетителю, пожелавшему увидеть его менеджера, какую в бродвейской театральной конторе выказывает мальчишка-рассыльный. Томас Джефферсон[39]39
  Томас Джефферсон (1743–1826) – 3-й президент США (1801–1809); мыслитель, политик, архитектор.


[Закрыть]
считал самоочевидным, что все люди созданы равными, и твердо верил, что Создатель наделил всех неотъемлемыми правами, и в том числе – правом на жизнь, свободу и погоню за счастьем. Но театральные конторские мальчишки не смотрят на жизнь глазами Джефферсона. Надменно со своей вершины взирают они на всякое быдло, хладнокровно подвергая сомнению право на погоню за счастьем. Джилл порозовела. Мистер Браун, ее проводник и наставник, предвидя такую ситуацию, рекомендовал, как ей вспомнилось, «двинуть мальчишке в физию», и на минутку ей ужасно захотелось последовать его совету. Но то ли благоразумие, то ли простой факт, что находился мальчишка вне пределов досягаемости, за медными прутьями, удержали ее. Без дальнейших проволочек она направилась к двери кабинета. Ее целью была дверь, и Джилл не собиралась уклоняться от курса. Она схватилась за дверную ручку, не успел никто из присутствующих и догадаться о её намерениях. Но тут стенографистка прекратила стучать на машинке, подкошенная ужасом, подняв пальцы. Девушка на телефоне оборвала на полуслове фразу, обернувшись через плечо, а Ральф, конторский мальчишка, разозлившись, отшвырнул газету и назначил сам себя представителем захваченной армии.

– Эй, вы!

Приостановившись, Джилл воинственно его оглядела.

– Это вы мне?

– Вот именно!

– С набитым ртом лучше не разговаривать, – посоветовала Джилл, снова взявшись за ручку.

В розоватых глазах мальчишки внезапно погас боевой огонь, залитый слезами. Расплакался он не от раскаяния, а потому, что в пылу момента сглотнул большую зазубренную конфету и жестоко страдал.

– Ту-да… не-льзя! – ухитрился выговорить он. Железная воля восторжествовала над плотью.

– Но я уже вхожу!

– Это личный кабинет мистера Гобла!

– А мне и нужно поговорить лично с мистером Гоблом. Ральф, чьи глаза еще были влажны от слез, растерялся.

Ситуация ускользала из-под контроля. Такого с ним прежде не приключалось.

– Сказано, нету его!

Джилл строго на него взглянула.

– Ты плохой мальчик, – бросила она, воодушевясь отчетливым хихиканьем из-за коммутатора. – Знаешь, куда попадают мальчики, которые говорят неправду? Я же слышу – вон он, играет на пианино. А теперь поет! И незачем лгать мне, будто он занят. Если бы он был занят, он бы не пел. Если ты так лжешь в таком возрасте, каким же ты вырастешь? И вообще, ты противный. У тебя красные уши, а воротничок тебе велик! Поговорю-ка я о тебе с мистером Гоблом…

И с этими словами Джилл, открыв дверь, вошла.

– Добрый день! – весело поздоровалась она.

После толкучки на площадке, где негде было даже присесть, кабинет, в котором очутилась Джилл, показался уютным и почти роскошным. У дальней стены, почти во всю ее длину, тянулся просторной лакированный стол, заваленный бумагами; на одном краю высилась устрашающая гора сценариев в переплетах буйволовой кожи. Налево стояла книжная полка. Стены сплошь покрывали фотографии. Рядом с окном стояла мягкая кожаная кушетка; справа от нее – пианино, а круглый табурет занимал молодой человек с небрежной шевелюрой, которую не мешало бы постричь. На крышке пианино привлекала глаз яркая картонная афиша, на которой юноша в костюме для поло склонялся над белокурой богиней в купальном костюме. Надпись под ними возвещала:

«АЙЗЕК ГОБЛ И ДЖЕЙКОБ КОЭН»

представляют музыкальный спектакль

«РОЗА АМЕРИКИ»

Сюжет и стихи Отиса Пилкингтона

Музыка Роланда Трэвиса

Отведя от афиши взгляд, Джилл уловила, что по другую сторону письменного стола что-то происходит. Это поднимался второй молодой человек; такого худющего и длинного она в жизни не видела. Поднимался он часть за частью, словно змея, разворачивающая кольца. В момент ее появления он сидел, откинувшись, так что виднелась лишь верхняя часть туловища. Теперь же, когда он выпрямился во весь рост, голова его чуть ли не уперлась в потолок. У него было длинное лицо, резко очерченный нос и срезанный подбородок. Он вперился в Джилл через те самые «черепаховые стекляшки», о которых упоминал ее новый знакомец мистер Браун.

– Э… а…? – выговорил он тонким невыразительным голосом.

Мозг у Джилл, как и у многих людей, управлялся двумя диаметрально противоположными силами, точно машина, за рулем которой сменяются два разных водителя: смелый, рисковый парень, пренебрегающий всякими ограничениями скорости, и робкий новичок. До сей минуты руль крутил тот, рисковый. Он мчал ее на головокружительной скорости, чихая на все препятствия и полицейские правила. Теперь же, доставив ее в такую ситуацию, он внезапно передал руль боязливому напарнику. Джилл, минуту назад пылавшая отвагой, внезапно лишилась дара речи, скованная непомерной застенчивостью.

Она сглотнула, сердце у нее запрыгало. Над ней башней нависал долговязый. Черноволосый пианист встряхивал кудрями, точно Банко в «Макбете».

– Я… – начала она.

Тут ей на помощь подоспела женская интуиция. Что-то подсказало ей, что они боятся не меньше ее самой. При этом открытии рисковый смельчак снова перехватил руль, и она хладнокровно преодолела все сложности.

– Я хочу видеть мистера Гобла.

– Мистера Гобла нет. – Долговязый молодой человек нервно теребил бумаги на столе. Джилл произвела на него огромное впечатление.

– Нет? – Выходит, она несправедливо обидела конторского мальчишку.

– И сегодня мы его не ждем. Могу ли я чем-то помочь?

Говорил он ласково. Этому молодому человеку показалось, что он в жизни не встречал такой девушки, как Джилл. Та и вправду была сейчас прехорошенькой – щеки у нее распылались, глаза сверкали. Она задела сокровенную струнку в душе долговязого, и весь мир для него превратился в благоухающий сад, полный прекраснейших цветов и нежной музыки. Отис Пилкингтон частенько влюблялся с первого взгляда, но еще ни разу ему не доводилось влюбляться так безоглядно. Когда Джилл ему улыбнулась, он почувствовал, что перед ним отворились врата небесные. Сколько раз прежде отворялись эти самые врата, вспоминать он не стал, ему было не до подсчетов. Однажды врата обошлись ему в восемь тысяч долларов; в такую сумму встало улаживание конфликта с девушкой, грозившей обратиться в суд. Но в подобные минуты человеку не до таких воспоминаний, они вносят диссонанс. Отис Пилкингтон влюбился с первого взгляда. Вот и все, о чем он думал.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю