Текст книги "Том 12. Лорд Дройтвич и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц)

– Ну, это просто. У меня нет денег. А никак иначе я заработать не могу.

– Честно?

– Честно.

– У-у, палшиво! – херувим призадумался, круглые глаза внимательно вгляделись в лицо Джилл. – А замуж чего не выйдешь?

– Не просит никто! – рассмеялась Джилл.

– Кое-кто неплеменно поплосит. Во всяком случае, если он на уловне, а я думаю – он такой. Палня по виду всегда опледелишь. Если сплосишь меня, – у нашего длуга Пилкингтона уже и лицензия на блак в калмане, и колечко заказано, и все такое плочее.

– У Пилкингтона! – ошеломленно воскликнула Джилл.

И ей припомнились некоторые случаи во время репетиций, когда хор отдыхал и слушал, как работают солисты на сцене, а долговязый Пилкингтон внезапно возникал на соседнем месте и застенчиво заводил разговор. Неужели влюбился? Если так, очень досадно. У Джилл уже был опыт в Лондоне с влюбленными молодыми людьми, которые, следуя кодексу нации, отказывались признать поражение, и ей вовсе не доставляло удовольствия охлаждать их пыл. У нее было доброе сердце, и она расстраивалась, когда приходилось кому-то причинять боль. Действовало на нервы и преследование пораженных в сердце представителей мужского пола, пытавшихся поймать ее взгляд, чтобы обратить ее внимание на свое разбитое сердце. Ей припомнилась одна домашняя вечеринка в Уэльсе, тогда беспрерывно лил дождь, и ей пришлось ускользать от жертвы любви, которая то и дело выскакивала из сумеречных углов и начинала все свои мольбы словами: «Послушайте-ка, а знаете…» Хотелось надеяться, что Отис Пилкингтон не намерен излагать свои мольбы в таких выражениях. А вот зловредную привычку выныривать невесть откуда тот определенно приобрел. Раза два он даже напугал ее, материализовавшись рядом, точно бы выскочил из люка.

– О, нет! – воскликнула Джилл.

– О, да, – настаивал херувим, властно махнув приближавшемуся трамваю. – Ну, мне пола ехать на свою оклаину. У меня свидание. Пока!

– Я уверена, ты ошибаешься!

– Ну, нет!

– Почему ты так решила?

Херувим ухватился за поручни трамвая, готовясь туда забраться.

– Ну, во-пелвых, – начал он, – кладется за тобой, как только мы вышли из театла, будто индеец в засаде. Оглянись! До свидания, дологуша! Не забудь, плишли мне кусочек свадебного толта!

И его увез трамвай. Джилл увидела напоследок широкую обаятельную улыбку, а оглянувшись, и в самом деле узрела змееподобные формы Отиса Пилкингтона, башней нависающего сбоку.

Мистер Пилкингтон, хотя и нервничал, явно был полон решимости. Лицо у него было наполовину скрыто шелковым шарфом, которым он укутал горло, – он очень берег здоровье, подозревая, что подвержен бронхиту. Над шарфом на Джилл кротко взирали глаза сквозь очки в черепаховой оправе; и бессмысленно было уговаривать себя, будто нежный блеск за стеклами – это не свет любви. Истина была слишком очевидна.

– Добрый вечер, мисс Маринер, – поздоровался мистер Пилкингтон из-за шарфа приглушенным и далеким голосом. – На окраину идете?

– Нет, в центр, – быстро ответила Джилл.

– И мне туда же, – не растерялся мистер Пилкингтон.

Джилл стало досадно, но она чувствовала полную беспомощность. Можно ли тактично распрощаться с человеком, заявившим о своем намерении идти в одну сторону с вами? Оставалось идти рядом с назойливым поклонником. И они вместе зашагали по Бродвею.

– Устали, наверное, после репетиции? – своим специфическим тоном осведомился мистер Пилкингтон. Он всегда говорил так, будто, взвесив каждое слово, отстригал его от кинопленки.

– Немножко. Мистер Миллер такой энтузиаст.

– То есть, ему очень нравится мюзикл?

– Нет, я имела в виду – трудится он очень усердно.

– А про мюзикл он что-нибудь говорил?

– Да нет. Понимаете, он не особо с нами откровенничает. Откровенно высказывается только насчет того, как мы выполняем па. Судя по этим высказываниям, не очень-то мы ему нравимся. Но девушки говорят, он каждому хору, с каким репетирует, твердит, что хуже них еще никого не видал.

– А хор… вернее, леди из ансамбля, что они думают о мюзикле?

– Ну, они вряд ли такие уж хорошие судьи, – дипломатично ответила Джилл.

– Иными словами, он им не нравится?

– Некоторые просто еще не до конца его понимают. Мистер Пилкингтон на минутку примолк.

– Я и сам начинаю подумывать – а может, публика не доросла до него? – печально проговорил он. – Когда его поставили в первый раз…

– О-о, так его уже ставили?

– Любители – да. Прошлым летом в доме моей тети миссис Уоддсли Пигрим в Ньюпорте. В помощь армянским сиротам. Тогда его приняли очень тепло. Мы почти покрыли расходы. Такой был успех, что… я чувствую, вам я могу довериться. Но мне бы не хотелось, чтобы вы пересказывали мои слова вашим… вашим… другим леди… такой был успех, что я, вопреки совету моей тети, решил поставить спектакль на Бродвее. Между нами, это ведь я оплачиваю практически все расходы. Мистер Гобл никак не участвует в финансировании. Все – на мне. А мистер Гобл за определенное вознаграждение – долю в прибылях – предоставляет нам свой опыт в антрепризе. Что я считаю крайне важным. Мы с Трэвисом создали мюзикл, еще когда вместе учились в колледже, и все наши друзья сочли его просто блестящим. Моя тетя, как я уже сказал, была против моей затеи с Бродвеем. Она придерживается мнения, что я в бизнесе ничего не смыслю. Возможно, до некоторой степени она и права. По темпераменту я, без сомнения, художник. Но я хочу показать публике нечто получше этих хитов с Бродвея! Ведь они – настоящий хлам! К сожалению, я начинаю сомневаться в успехе. Когда играют актеры такого грубого типа, поставить спектакль, равнозначный «Розе Америки», очень трудно. Эти люди не улавливают духа пьесы, ее тонкого юмора, каламбуров, изысканной фантастичности сюжета. Сегодня днем, – мистер Пилкингтон запнулся, – сегодня я случайно услышал, как двое солистов, не подозревавших, что я нахожусь поблизости, обсуждали спектакль. Один из них – эти люди так причудливо изъясняются – сравнил его с айвой, так же застревает в горле. А другой сравнил с головкой овечьего сыра. При таких настроениях разве можно рассчитывать на успех?

Джилл стало несказанно легче. Оказывается, бедняге нужно только сострадание. Она ошиблась, блеск в его глазах – не жар любви, а огонь паники. Он – автор пьесы. Всадил большие деньги в постановку, и теперь у него особенно после критики, как выразились бы ее подруги по хору, «дрожат от трусости ножки». Чувство очень понятное. Отис ужасно походил на подростка-переростка, нуждающегося в утешении. Джилл даже растрогалась, и от облегчения сняла все линии обороны. И потому, когда, дойдя до 34-й стрит, мистер Пилкингтон пригласил ее на чашку чая – его квартира всего в двух кварталах от Мэдисон-авеню, – она без колебаний приняла приглашение.

Всю дорогу до дома он продолжал в том же минорном ключе. Он был куда откровеннее с ней, чем была бы она с человеком, сравнительно незнакомым, но она знала, что мужчины часто ведут себя так. Дома в Лондоне ей частенько приходилось выслушивать самые личные откровения от молодых людей, которых она впервые встретила тем же вечером на танцах; и невольно Джилл уверилась – что-то в ее личности действует на определенный тип мужчин, как трещина в дамбе, давая волю бурным потокам их красноречия. К такому же типу явно принадлежал и Пилкингтон – раз начав говорить, он не утаивал ничего.

– Не то чтобы я завишу от тети Оливии, – изливался он, помешивая чай уже в своей квартире, студии в японском стиле, – но знаете, как бывает. У тети есть возможность здорово подпортить мне жизнь, если я отмочу глупость. Сейчас у меня есть все основания полагать, что она намеревается оставить мне практически все свое состояние. А ведь это – миллионы! – добавил Отис, протягивая Джилл чашку. – Уверяю вас, миллионы! Но ей присуща твердая коммерческая жилка. И на нее произведет пагубное впечатление, если я потеряю на этой постановке крупную сумму, тем более что она специально остерегала меня. Она вечно ворчит, что я совсем не похож на моего покойного дядю, что я не бизнесмен. Мой дядя Уоддсли Пигрим состояние нажил на копченых окороках. – Взглянув на японские гравюры, Отис слегка содрогнулся. – До самой своей смерти он уговаривал меня войти в его бизнес, но для меня это невозможно. Однако, когда я услышал, как эти двое обсуждают мою пьесу, я почти пожалел, что не послушался его.

Теперь Джилл была вконец обезоружена. Она даже погладила бы этого несчастного молодого человека по голове, сумей до нее дотянуться.

– Я не стала бы беспокоиться, – заметила она. – Где-то я не то слышала, не то читала, что если актерам пьеса не нравится – это вернейший залог успеха.

Мистер Пилкингтон подвинул свой стул на дюйм поближе.

– Какая вы добрая!

С огорчением Джилл сообразила, что все-таки ошиблась. Тот блеск был жаром любви. Черепаховые очки опаляли ее, будто пара прожекторов. Отис стал похож на овцу, а уж это, как ей было известно по опыту, признак безошибочный. Когда молодой человек становится похожим на овцу, пора исчезать.

– Боюсь, мне пора, – поднялась Джилл, – Спасибо большое за чай. И мой совет: я бы на вашем месте ни чуточки не боялась. Уверена, все выйдет превосходно. До свидания.

– Как, вы уже уходите?

– Да, пора. Я и так опаздываю. Я обещала…

Какую бы там выдумку ни собиралась преподнести Джилл в ущерб своей душе, ее перебил звонок я дверь, Шаги слуги-японца тихо приблизились к гостиной.

– Мистер Пилкингтон дома? Отис сделал умоляющий жест,

– Не уходите, Джилл, – пылко попросил он. – Это один мой знакомый. Пришел, наверное, напомнить мне, что я обедаю е ним сегодня вечером. Он и минутки не задержится. Ну, пожалуйста, не уходите!

Джилл присела снова. Теперь у нее и семой уже не было ни малейшего намерения уходить. Жизнерадостный голое у парадной двери принадлежал давно потерянному дяде, майору Кристоферу Сэлби.

Глава XII ДЯДЯ КРИС ЗАИМСТВУЕТ КВАРТИРУ

1

Легко и бойко вошел в комнату дядя Крис, беспечно постукивая перчаткой о руку, Но увидев, что Пилкингтон не один, остановился как вкопанный.

– О, прошу прощения! Как я понимаю… – Он вгляделся в Джилл. Освещение в студии Пилкингтон устроил сумеречное, артистическое, и вошедшим с яркой улицы требовалось к нему привыкнуть, – Если вы заняты…

– Э… позвольте мне… мисс Маринер… Майор Сэлби…

– Здравствуй, дядя Крис! – воскликнула Джилл,

– Господи, помилуй! – откликнулся пораженный джентльмен и рухнул на кушетку как подкошенный.

– А я тебя по всему Нью-Йорку разыскивала, – сообщила Джилл.

Интеллектуальное напряжение беседы оказалось не под силу бедному Пилкингтону,

– Дядя Крис? – слабо проблеял он.

– Майор Сэлби – мой дядя,

– Вы уверены? – выговорил мистер Пилкингтон. – Я хочу сказать… – Не поняв и сам, после минутного допроса внутреннего «я», что же, собственно, он хотел сказать, Отис погрузился в молчание.

– Как ты тут очутилась? – спросил дядя Крис.

– Я пила чай с мистером Пилкингтоном.

– Но… почему с мистером Пилкингтоном?

– Он пригласил меня.

– Откуда же ты его знаешь?

– Мы в театре познакомились.

– В театре?

Отис Пилкингтон обрел утраченный было дар речи.

– Мисс Маринер репетирует в маленьком спектакле, к которому я имею отношение, – объяснил он.

Дядя Крис чуть приподнялся с кушетки и дважды мигнул. Джилл никогда еще не видела его таким выбитым из колеи.

– Только не говори мне, Джилл, что ты пошла работать в театр!

– А я пошла. Я в хоре…

– В ансамбле, – мягко поправил мистер Пилкингтон.

– Я в ансамбле спектакля «Роза Америки». Мы уже давно репетируем.

С минуту дядя Крис молча переваривал информацию. Потом он потеребил свои коротенькие усики.

– Ах, ну конечно же!

Услышав жизнерадостные нотки, Джилл, так хорошо его знавшая, сразу догадалась, что дядюшка вполне пришел в себя, обмозговал ситуацию и готов взять ее под контроль. Догадка вполне подтвердилась в следующую же минуту дядя встал с кушетки и занял позицию перед камином. Мистер Пилкингтон, питая неприязнь к паровому отоплению, весь город обшарил, пока не отыскал студию с открытым камином. Дядя Крис расставил ноги и выпятил колесом грудь.

– Ну конечно! – повторил он. – Теперь я припоминаю, ты же писала мне, что подумываешь пойти на сцену. Моя племянница, – объяснил дядя Крис внимательно слушавшему Пилкингтону, – приехала из Англии позже. Я ждал ее только через несколько недель, потому так и удивился. Ну, конечно! Ты сообщила мне, что намереваешься пойти на сцену, и я настоятельно рекомендовал тебе начать с нижней ступеньки. Досконально познакомиться с театром, с самого низу, прежде чем выходить на яркий свет рампы.

– Ах, вот как? – задумчиво заметил мистер Пилкингтон.

– Нет лучшей выучки, – заключил дядя Крис, уже вполне овладевший собой, – чем попеть в хоре. Сколько знаменитейших актрис начинало так! Десятки! Буквально – десятки! Давай я совет любой молоденькой девушке, мечтающей о театральной карьере, я бы непременно сказал ей: «Начинайте в хоре!» Но все-таки, – продолжал он, повернувшись к Отису, – думаю, не стоит вам упоминать своей тете, что моя племянница поет в хоре. Она может не так понять.

– Именно, именно! – горячо согласился мистер Пилкингтон.

– Само словечко «хор»…

– Терпеть его не могу!

– Как бы намекает…

– Вот именно.

Вполне довольный, дядя Крис опять раздул грудь.

– Вот и замечательно! – бросил он. – Ну что ж, заскочил я только, чтобы напомнить вам, мальчик мой, что вы с тетей обедаете у меня. Побоялся, что такой деловой человек может и запамятовать.

– Я с великим нетерпением предвкушаю обед, – отозвался мистер Пилкингтон, весьма польщенный такой характеристикой.

– Адрес не забыли? Дом 9, 41-я Ист-стрит. Я переехал, помните?

– А-а, так вот почему я не могла найти тебя в том, первом доме, – вставила Джилл. – Швейцар сказал, он про тебя и не слышал.

– Идиот какой-то! – брюзгливо обронил дядя Крис. – Можно подумать, этих нью-йоркских швейцаров набирают исключительно из домов для слабоумных. Новичок, наверное. Ну что ж, Пилкингтон, мальчик мой, жду вас в 7.00 вечера. До свидания. Пойдем, Джилл.

– До свидания, мистер Пилкингтон, – попрощалась Джилл.

– До свидания, мисс Маринер, – откликнулся мистер Пилкингтон, наклоняясь, чтобы взять ее за руку. Черепаховые очки в последний раз скользнули по ней ласковым лучом.

Едва за ними закрылась парадная дверь, как дядя Крис испустил вздох облегчения.

– Фу-у! Надеюсь, я выкрутился из сложной ситуации тонко и дипломатично. Да, я проявил просто чудеса дипломатии,

– Если ты подразумеваешь, – сурово отозвалась Джилл, – что нагородил кучу бессовестных выдумок…

– Выдумки, моя дорогая, или, скажем так, творческая лепка бесформенной глины реальности, это… ну как бы выразиться?.. В общем, они пришлись очень кстати. Миссис Пигрим ни в коем случае не нужно знать, что ты поешь в хоре. Стоит ей пронюхать, что моя племянница поет в хоре, и они непременно заподозрит во мне авантюриста. И хотя, – раздумчиво продолжил дядя Крис, – я, конечно, авантюрист и есть, всякому приятно иметь свои маленькие секреты, К тому же, у милой дамы закоренелая враждебность к девушкам этой вполне достойной, но очерненной профессии, с того самого дня, как нашему молодому другу, когда тот учился на втором курсе колледжа, всучили иск за нарушение брачных обещаний от одной хористочки, Что ж, у всех у нас есть свои предубеждения, У нее – вот такое, Но, думаю, мы вполне можем положиться на нашего друга, он ни словечка не обронит… Однако зачем тебе это понадобилось? Моя дорогая девочка, что побудило тебя пойти на такой шаг?

– В точности то же самое, – расхохоталась Джилл, – спросил у меня сегодня днем мистер Миллер, когда мы репетировали один танец, только по-другому поставил вопрос, – Она взяла дядю под руку, – А что мне еще оставалось делать? Я оказалась одна в Нью-Йорке с остатками от тех двадцати долларов, что ты прислал мне, И никакого просвета.

– Отчего же тебе не жилось в Брукпорте, с твоим дядей Элмером?

– А ты когда-нибудь видел этого дядю Элмера?

– Нет, Как ни странно – ни разу,

– Вот если б видел, так и не спрашивал бы, Брукпорт! Бр-pl Я сбежала, когда они попытались заставить меня, чтобы я заменила наемного работника, который от них уволился.

– Что!

– Да, им надоело меня содержать, Я их не виню! Вот они и стали изыскивать способы сделать меня полезной в доме. Я не возражала, когда меня попросили читать тете Джулии, стерпела прогулки с Тибби, Но когда дошло до того, что мне предложили расчистить от снега крыльцо, я тихонько, молча испарилась.

– Нет, ничего не понимаю! Я же намекнул твоему Дяде. – очень тонко, дипломатично, что у тебя имеются большие личные средства.

– Знаю, знаю! И он без конца таскал меня смотреть дома и уговаривал купить их всего за сто тысяч наличными. – Джилл хихикнула, – Видел бы ты его лицо, когда я открыла ему, что все мое состояние в этом мире – двадцать долларов!

– Не может быть! Ты ему сказала?

– Ну да!

Дядя Крис покачал Головой, словно снисходительный папаша, разочарованный в любимом ребенке.

– Ты, Джилл, девушка хорошая, но у тебя совершенно нет… как бы это выразиться?.. тонкости. Твоя мама была в точности такой же. Премилая женщина, но никакой дипломатии, никакого умения разобраться в ситуации. Помню, она как-то раз выдала меня, после того как мы лазили в шкаф за вареньем. Ничего дурного бедняжка и в мыслях не имела, просто по природе своей не способна была на тактичное отрицание. – На минутку дядя Крис ушел мыслями в прошлое. – Без сомнения, превосходное качество, но немножко неудобное. Я не виню тебя за то, что ты сбежала из Брукпорта, раз тебе было там плохо. Но все-таки следовало посоветоваться со мной, прежде Чем поступать на сцену,

– Стукнуть мне, что ли, этого человека? – спросила Джилл у мироздания, – Ну как, интересно, я могла бы с тобой посоветоваться? Мой дорогой, мой драгоценный дядюшка, разве ты забыл, что растворился в пространстве, бросив меня без гроша? Мне пришлось что-то предпринимать. И раз уж мы про это заговорили, может, ты объяснишь мне эти свои переезды? Почему ты написал мне с 57-й стрит, раз ты там и не жил?

Дядя Крис откашлялся.

– Ну, в некотором роде… когда я писал письмо… Я был там.

– Наверное, это что-то да значит, но что – выше моего разумения. Я, дядя Крис, совсем не такая умная, как тебе кажется. Так что придется тебе объяснить,

– Видишь ли, дорогая, все обстоит так. Если ты помнишь, я находился в щекотливом положении. На пароходе я завел нескольких очень богатых друзей, и вполне вероятно, ненароком дал им понять, что и у меня денег немало. Ну, в общем, у них сложилось впечатление, и вряд ли было целесообразно ломать его. Существует, понимаешь ли, у богачей достойное сожаления свойство – они проявляют свои лучшие и дружеские чувства лишь к тем, кого считают не беднее себя. Разумеется, на пароходе то, что я плыл, как сказали бы пуристы, под фальшивым флагом, значения не имело. Проблема была, как же поддержать… э… невинный обман после прибытия в Нью-Йорк. Женщина вроде миссис Уоддсли Пигрим – жуткое, кстати, создание, дорогая, но богата, как филиал казначейства, – так вот, она косо посмотрит на человека, пусть самого обаятельного, если тот возьмется цементировать дружбу, завязавшуюся на пароходе, из дешевеньких меблирашек. Было крайне необходимо найти, ну, я назвал бы это базой для военных операций. И что же? Судьба благоволила ко мне. Представь, первым, на кого я наткнулся в Нью-Йорке, был мой старый денщик, которому я в прежние времена оказал немаловажную услугу. Просто-таки доказывает, что надо пускать хлеб по водам,[41]41
  хлеб…пускать по водам – см. Еккл. 11:1.


[Закрыть] и он непременно вернется. С помощью маленького займа у меня он в свое время и сумел эмигрировать в Америку. Ну, стало быть, встретил я его, и в нашей короткой беседе открылось, что служит он швейцаром в том доме, который ты посетила. В том самом, на 57-й авеню. А в это время года, как мне известно, многие богачи уезжают на юг. Во Флориду или там Каролину. Вот мне и пришло в голову, что в его доме может случиться пустая квартира. И она нашлась. Я ее занял.

– Господи, откуда у тебя нашлись деньги платить за квартиру?

Дядя Крис снова покашлял.

– Милая, я же не сказал, что я платил за нее. Я сказал – я ее занял. В этом и есть, как можно бы выразиться, суть моей истории. Мой старый друг, желая отплатить мне добром за мою услугу, согласился стать моим соучастником в… э… невинном обмане. Я давал своим новым друзьям адрес и телефон этого дома, сам, между тем, обитая в жилище поскромнее и подешевле. Каждое утро я заходил туда за письмами. Если кто-то звонил мне, то достойнейший швейцар отвечал как мой слуга, записывал сообщение и передавал его мне, в меблирашки. А если кто-то заходил, то говорил, что я вышел. Во всей схеме нет ни малейшего изъяна, моя милая. Главное ее достоинство – изящная простота.

– Так что же вынудило тебя от нее отказаться? Совесть?

– Еще ни разу, моя милая, совесть не вынуждала меня ни от чего отказываться, – твердо возразил дядя Крис – Нет. Существовал один-единственный шанс против ста, что что-то пойдет не так. И этот единственный взял да выпал. Вот поживешь в Нью-Йорке подольше и сама увидишь одну особенность этого города: рабочий класс тут находится в беспрерывном движении. В понедельник ты встречаешь слесаря. Ага, говоришь ты себе, слесарь пошел! Ну и прекрасно. Но в следующий четверг, когда ты встречаешь этого человека снова, он уже – вагоновожатый. Еще через неделю он наливает тебе содовую в аптеке. А все виноваты эти чертовы журналы с их рекламой заочных курсов. «Вы зарабатываете все, что заслуживаете? Напишите нам, и мы заочно научим вас выращивать цыплят!»… И в умах людей начинают бродить дурацкие идеи. Они будоражат, срывают с места. Вот так получилось и в нашем случае. Катилось все без сучка и задоринки, как вдруг моего швейцара стукнула мысль – а ведь судьба-то предназначала его для работы садовником! И он уволился.

– Оставив тебя бездомным!

– Да, как ты правильно заметила – бездомным… Но – временно. К счастью, мне поразительно везло. Так и кажется, что судьба не бросает хорошего человека в беде. Так вот, к счастью, у моего друга был еще один друг, который работал швейцаром в доме на 41-й Ист-стрит, и по чудесной случайности единственная квартира в этом здании пустует. Само здание – офисное, но на самом верхнем этаже там есть, как часто бывает в таких зданиях, маленькая холостяцкая квартирка.

– А ты у нас маленький холостяк?

– Вот именно. Мой друг объяснил суть дела своему другу, мы уладили, к общему удовлетворению, финансовые детали – и я совершенно счастлив в самой уютной квартирке в мире, без всякой арендной платы. Я даже лучше устроился, чем прежде, потому что жена моего нового союзника – отменная кулинарка, и я уже дал парочку приятных обедов в моем новом жилище. Если ты можешь немножко поразвлечь друзей, это придает правдоподобие. А если тебя всегда нет дома, у них начинают возникать всякие недоумения. Вот сегодня вечером я, например, даю обед твоему другу Пилкингтону и миссис Пигрим, По-домашнему уютно, вкусно и гораздо дешевле, чем в ресторане,

– А что ты будешь делать, если настоящий владелец квартиры нагрянет в разгар обеда?

– Это исключено. Швейцар сообщил мне, что тот несколько недель назад уехал в Англию и намерен остаться там на несколько месяцев.

– Да, ты действительно обо всем подумал,

– Любой мой успех, – ответил дядя Крис е достоинством промышленного воротилы, делящегося секретами с журналистом, – объясняется тем, что я всегда вее досконально продумываю.

Джилл залилась смехом. Было в ее дяде нечто, что всегда действовало на ее моральные устои будто опиум, усыпляя их, мешая им восстать и вознегодовать. Укради он часы е цепочкой, и тут убедил бы, что действовал он из самых лучших побуждений, по велению альтруизма.

– Да какого же такого успеха ты достиг? Когда ты бросил меня, то отправился наживать богатство. Ну и как? Нажил?

– Ну, пока еще нельзя сказать, что я держу его в руках, – признался дядя Крис, – но оно так и витает в воздухе. Я даже слышу шуршание долларовых купюр, когда они летают и порхают совсем рядышком, протяни руку – и схватишь! Рано или поздно, я обязательно схвачу. Я никогда не забываю, милая, о задаче, стоящей передо мной, – возместить тебе деньги, которых я тебя лишил. В один прекрасный день, можешь не сомневаться, я их возмещу! В один прекрасный день ты получишь от меня письмецо, а там будет крупная сумма – пять тысяч, или десять, а еще скорее – двадцать, ну посмотрим, сколько, с простыми словами: «Первый взнос». – И дядя Крис повторил фразу, точно бы она очень ему понравилась: – Да, первый взнос!

Джилл погладила его руку. На нее напало настроение, в каком она раньше, много лет назад, слушала, как он рассказывает ей волшебные сказки.

– Продолжай! – вскричала она, – Продолжай! Это так чудесно! В един прекрасный день шел дядюшка Крис по Пятой авеню и встретил там случайно бедную старушку, собирающую хворост для костра. Такую старенькую и такую усталую, что ему стало ее жалко, и он подарил ей 10 центов, у швейцара одолжил. И вдруг старушка превратилась в прекрасную девушку «сказала: «Я – фея! В награду за твою доброту я дарую тебе три желания!» Дядюшка Крис поразмышлял с минутку и сказал: «Я желаю, чтоб у меня появилось двадцать тысяч долларов, чтобы послать их Джилл. И волшебница ответила: «Будет исполнено. А следующее твое желание?»

– Тебе все бы смеяться! – возмутился дядя Крис, оскорбленный таким легкомыслием. – Но позволь сказать тебе, мне не требуется помощь феи, чтобы разбогатеть. Ты можешь понять, что в домах» вроде дома миссис Пигрим, я все время встречаюсь с людьми, которым стоит только словечко шепнуть, и я стану миллионером? Седые толстяки с рыбьими глазами, в больших жилетах. Сидят, попыхивают сигарами и размышляют, что им предпринять на фондовом рынке. Умей я читать мысли, я б уже не один десяток состояний нажил. Я сидел напротив этого старого разбойника Брюса Бишопа больше часа в тот самый день, когда он и его шайка опустили на 20 пунктов «Объединенные орехи»! Знай я, откуда ветер дует, сомневаюсь, что сумел бы удержаться – я б этого субъекта попридушил и заставил признаться, что он задумал. В общем, Я стараюсь объяснить тебе: придет все-таки день, когда кто-то из этих старых устриц разжалобится на минутку и выдаст Подсказку, как мне действовать. Это соображение и привязывает Меня так крепко к дому миссис Пигрим. – Дядя Крис слегка вздрогнул. – Жуткая женщина! Весу в ней фунтов[42]42
  …фунтов 180. —1 фунт = 453,59 г., 180 фунтов=81,6 кг.


[Закрыть] 180, а игрива – ну тебе молодой ягненок по весне! Заставляет меня танцевать с ней! – Губы дяди Криса мученически дрогнули, И он на минутку примолк. – Еще спасибо, что я когда-то был футболистом!

– На что же ты живешь? – поинтересовалась Джилл, – Я понимаю, в следующий вторник ты всенепременно станешь миллионером, но как же ты обходишься сейчас?

Дядя Крис кашлянул.

– Ну, что касается Повседневных расходов, я сумел кое-что предпринять и приобрел небольшой, но вполне достаточный доход. Живу я, верно, в меблирашках, но Я придумал, как не подпускать волка нищеты к моей скромной двери, которая, между прочим, сильно нуждается в покраске, Слыхала про «Нервино»?

– Нет, как будто. Похоже на патентованное Лекарство.

– Это и есть патентованное лекарство! – Дядя Крис приостановился и озабоченно взглянул на нее. – Джилл, что-то ты бледненькая, дорогая моя.

– Правда? У нас сегодня была утомительная репетиция.

– А ты уверена, – серьезно продолжил дядя Крис, – что дело только в репетиции? Может, твои жизненные силы подорваны бурной суетой столичной жизни? Ты представляешь хотя бы, что приключится с тобой, если ты допустишь, чтоб твои красные кровяные шарики утратили жизнеспособность? У меня есть, например, один друг…

– Прекрати, дядя! Ты меня до смерти запугаешь!

– Чего я и добивался. – И дядя Крис удовлетворенно подкрутил усики. – Да, я тебя здорово напугал. Ты даже не захотела слушать историю о моем чахоточном друге. А жаль! Она – одна из лучших! Еще я бы обронил ненароком, что у меня и самого до недавнего времени были такие же проблемы, но вот как-то на днях я совершенно случайно попробовал «Нервино», прекраснейшее, особое… Это я тебе наглядно показал, как я действую. Случайно я увидел как-то рекламу, и меня осенила идея. Захожу я к ним и говорю: «Вот он я, представительный джентльмен, с обходительными манерами и обширными знакомствами среди сливок нью-йоркского общества. Во сколько вы оцените, если я изредка стану подбрасывать намеки на званых обедах, и тому подобное, что «Нервино» – это панацея для богатых? – В общем, ясно и доходчиво изложил им идею. Конечно, – говорю, – у вас в городе сотни агентов-распространителей, но есть ли у вас хоть один, кто непохож на агента и говорит не как распространитель? Есть ли хоть кто-то, кто вхож в дома богачей, допущен к их столу, а не топчется на парадном крыльце, стараясь просунуть ногу в дверь, чтоб не захлопнули? Вот этот пункт вы должны обдумать». Идею они уловили на лету, и мы договорились об условиях – не такая щедрая плата, как мне хотелось бы, но ничего, хватает. Каждую неделю я получаю сравнительно удовлетворительный гонорар, а в обмен распространяю в золоченых дворцах богачей добрые слухи о «Нервино». Только к этим людям, Джилл, и стоит с этим обращаться. Они так заняты выжиманием денег у вдов и сирот, что им некогда заботиться о своем здоровье. Поймаешь такого после обеда, когда он погружен в раздумья – а надо ли было съедать вторую порцию омара? – и он воск в твоих руках. Я придвигаю к его стулу свой, проявляю сочувствие, распространяюсь, что и у меня были точно такие же проблемы, упоминаю своего доброго старого друга, который, бедняга, умер от несварения, и потихоньку-полегоньку подвожу беседу к «Нервино». Лекарства я им не навязываю, Боже упаси! Даже не прошу его пробовать. Я просто указываю на себя – цветущего, полного сил, – и объявляю, что всем обязан «Нервино». Дельце в шляпе! Они многословно благодарят меня и записывают название на манжете. Вот и все! Думаю, – философски заключил дядя Крис, – вряд ли лекарство причинит им особый вред.

Они дошли до угла 41-й стрит. Дядя Крис нашарил в кармане ключ.

– Если желаешь взглянуть на мое маленькое гнездышко, ступай одна. Квартира на 22-м этаже. Да, непременно выйди на крышу и полюбуйся оттуда видом. Стоит посмотреть. Даст тебе некоторое представление о размерах города. А город чудесный, изумительный, моя девочка! Полный людей, которым необходим «Нервино». Я загляну в клуб на полчасика. Мне дали членскую карточку на две недели. Шикарное местечко. Вот тебе ключ…

Джилл свернула на 41-ю стрит и подошла к гигантскому строению из стали и камня, рядом с которым скромные особняки казались карликами. Было странно думать, что на самой верхотуре этой горы гнездится частная квартира. Джилл вошла, и лифт с головокружительной стремительностью вознес ее на 22-й этаж. Она очутилась перед коротким пролетом каменной лестницы, упирающейся в дверь. Поднявшись по ступенькам, она вставила ключ в скважину и, повернув его, вошла в холл, а там, миновав коридор, вышла в гостиную.