Текст книги "Украина: история"
Автор книги: Орест Субтельный
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 44 (всего у книги 62 страниц)
Около 850 тыс. человек из более чем миллиона украински крестьян, экспроприированных советским режимом в начале 1930-х годов, были сосланы на Север, где многие из них, в особенности дети, погибли. Часть сосланных крестьян, главным образом молодежь, бежала из ссылки. Вместе с теми, кому удалось избежать депортации, они нелегально пополняли ряды городских рабочих (принимать на заводы скрывающихся кулаков запрещалось). Итак, большая часть наиболее трудоспособных и производительных крестьян была ликвидирована. «Никто из них ни в чем не был виноват.– писал один советский автор,– просто они принадлежали к классу, который был виноват во всем».
Для достижения своих целей режим нуждался в помощниках, однако численность коммунистов на селе была явно недостаточной. Первое время власти надеялись на помощь восстановленных комнезамов, полагая, что тем нечего терять при раскулачивании и коллективизации. Однако вскоре выяснилось, что бедность крестьянина еще не означает его готовности разрушать хозяйство более удачливого соседа. Поэтому правительство направляло в села тысячи городских рабочих – членов партии и комсомольцев (очень часто – русских и евреев).
Осенью 1929 г. в украинское село было направлено около 15 тыс. рабочих; в январе 1930 г. сюда прибыло еще около 47 тыс. Одновременно в Украину прибыли так называемые «двадцатипятитысячники» – в большинстве своем рабочие из России, фанатически преданные идее построения социализма любой ценой. Они возглавили процесс раскулачивания на местах, стали во главе новосозданных колхозов. Свою задачу эти совершенно чуждые Украине люди выполняли, не останавливаясь ни перед какими жестокостями.
Преобразование сельского хозяйства: первый этап. Громя кулачество, Сталин одновременно развернул наступление против крестьянства в целом. На места были разосланы сигналы – начать немедленную и повсеместную организацию колхозов. Указания Сталина, довольно туманные в том, как собственно осуществлять эти массовые преобразования, были абсолютно ясными в одном: их следовало проводить быстро, невзирая на протесты, трудности,и любой ценой. Обычный сценарий создания колхоза был такой: в село прибывала группа партийных работников и сгоняла митинг, во время которого нескольких крестьян принуждали дать согласие создать колхоз. Партийный активист возглашал: «Кто против колхозов – тот против Советской власти! Голосуем: так кто против колхозов?» Затем поступало «предложение» – всем крестьянам передать свои земли и скот во владение колхоза.
В результате подобных акций село забурлило. «Посланцев партии» часто избивали и даже убивали. Повсеместным явлением стали «бабьи бунты» – восстания женщин, требовавших возвращения отобранного имущества. В некоторых случаях дошло до вооруженных крестьянских выступлений, подавлять которые правительству пришлось с помощью армии и спецчастей ГПУ. Однако самой распространенной формой сопротивления стал массовый забой скота в крестьянских хозяйствах. Крестьяне предпочитали съесть или продать мясо, но не отдавать его государству. Это явление достигло ошеломляющих масштабов: между 1928 и 1932 годами Украина потеряла почти половину поголовья домашнего скота. Многие крестьяне убегали из колхозов и шли в города в поисках работы. К великой тревоге власть предержащих наиболее ожесточенное сопротивление насаждению колхозов оказали именно бывшие бедняки и середняки, улучшившие свое положение благодаря нэпу.
Стремясь усилить своих представителей, режим посылал им в помощь ГПУ, которое хватало наиболее открытых противников колхозов и отправляло их в Сибирь. В обстановке такого безудержного насилия заставить крестьянство пойти путем, начертанньм советской властью, было только вопросом времени. К марту 1930 г., загнанные в угол, около 3,2 млн крестьянских хозяйств вошли в колхозы, ожидая дальнейшего решения своей судьбы.
Жуткое опустошение, нанесенное этими мерами сельскому хозяйству (но отнюдь не людская цена), обеспокоило Сталина. 3 марта 1930 г. неожиданно появилась его статья «Головокружение от успехов». В ней он заявил, что «коренной поворот деревни к социализму можно считать уже обеспеченным». Рядом же шло такое поразительное утверждение: «Невозможно насаждать колхозы силой. Это было бы неразумной и реакционной мерой». Сталинский пассаж был понятен: во-первых, он давал понять партийцам, что необходимо временно ослабить нажим на крестьянство; во-вторых, обвиняя советских чиновников, послушных исполнителей его воли, в «перегибах», он пытался отделить себя от тех кошмаров, которые принесла коллективизация.
Восприняв выступление Сталина как отступление от коллективизации, крестьяне ответили массовым выходом из колхозов. В течение трех месяцев почти половина крестьян, загнанных в Украине в колхозы, вернулись к единоличному хозяйству. Казалось, что «великий перелом» в деревне приблизился к своему фиаско.
Преобразование сельского хозяйства: второй этап. Отступление Сталина позволило стабилизировать ситуацию в деревне. Однако вскоре стало ясно, что оно было всего лишь временным маневром и режим намеревается продолжать насильственную коллективизацию, избрав несколько иную тактику. Новый подход сводился к экономическому вытеснению индивидуальных хозяйства Выходившим из колхозов крестьянам часто не возвращали их инвентарь и скотину. Они получали в надел плохую, сложную для обработки землю, в то время как за колхозами оставались самые лучшие участки. Налоги на единоличные хозяйства увеличились в два—три раза, колхозники же вообще освобождались от налогов на несколько лет. К тому же для наиболее упрямых противников колхозов вполне вероятной оставалась перспектива попасть в разряд кулаков и оказаться в Сибири. В результате у крестьян просто не оставалось иного выбора, как идти в колхозы, которые к 1932 г. объединили 70 % крестьянских дворов. К 1940 г. почти все крестьянство Украины пребывало в 28 тыс. колхозов.
Теоретически колхозы принадлежали крестьянам. Фактически же они выполняли государственные заказы поставок сельскохозяйственной продукции и полностью контролировались чиновниками. Только выполнив государственные разнарядки, колхозы получали право распоряжаться остатками своей продукции, распределять ее между своими членами. Чисто государственными сельскохозяйственными предприятиями были менее многочисленные совхозы, в которых крестьяне работали по найму. На селе создавались также машинно-тракторные станции (МТС), главной задачей которых было обеспечение колхозов техникой. Государственная монополия на тракторы и другую сельскохозяйственную технику также была важнейшим средством принуждения крестьян к объединению в колхозы. Действительно, вся эта система создавалась с одной целью: установить полное политическое и экономическое господство государства над сельским хозяйством и теми, кто в нем занят.
Сталин и его присные, будучи большими мастерами социального насилия, оказались на редкость бесталанными в области сельского хозяйства. Нередко партработники, возглавлявшие колхозы, отдавали распоряжение сеять культуры, абсолютно непригодные для той или иной местности. Как и в промышленности, они часто страдали гигантоманией и создавали огромные, фактически неуправляемые колхозы-монстры. Отсутствие необходимых транспортных средств приводило к тому, что собранное зерно или портилось, или становилось добычей крыс. Давало о себе знать отсутствие тяглового скота, в значительной части уничтоженного несколькими годами раньше. Впрочем, правительственные чиновники были уверены, что им удастся возместить дефицит коней и быков тракторами. Однако производство тракторов далеко отставало от запланированных показателей, а производимые механизмы были крайне ненадежны и ломались почти сразу по прибытии на поля. В итоге во время уборки урожая 1931 г. потери зерна составили одну треть; к 1932 г. общая площадь обрабатываемых земель в Украине сократилась на одну пятую. Положение усугубилось засухой, охватившей Юг Украины.
Все это вело к постоянному ухудшению положения в сельском хозяйстве. Однако решающим фактором следует считать безжалостную сталинскую политику хлебозаготовок. Отчаянно нуждаясь в зерне для финансирования индустриализации, режим продолжал, несмотря на ухудшение ситуации, навязывать крестьянам завышенные планы хлебозаготовок. Зерна явно не хватало, чтобы удовлетворить и аппетиты правительства, и потребности крестьянства, поэтому в 1931 г. украинские коммунисты буквально умоляли Москву уменьшить планы. Согласившись несколько урезать разверстку, Сталин установил новый план хлебозаготовок, такой же нереально высокий.
Желая быть уверенным, что показатели, предложенные им, будут выполнены, Сталин снарядил в Украину двух своих ближайших заместителей – Вячеслава Молотова и Лазаря Кагановича – для надзора за ходом заготовок зерна. В очередной раз партийные активисты были мобилизованы и брошены в села выбивать из крестьян хлеб. Судя по всему, многие из них уклонялись от выполнения этой неблагодарной миссии, поскольку в это время с ответственных должностей в колхозах было снято около трети руководителей. В помощь активистам власти посылали регулярные войска и части ГПУ, безжалостно громившие села, отказывающиеся сдавать продукцию. Экспроприации подлежало даже семенное зерно, необходимое для посевной кампании следующего года.
Несмотря на все усилия, режиму удалось выкачать из крестьянства только 70 % зерна от запланированного. В январе 1933 г. Сталин в своей речи призвал партийный аппарат удвоить усилия: «Не позволяйте себе отвлекаться на всякие фонды и резервы, не забывайте о главной задаче; разворачивайте кампанию хлебозаготовок... и ускоряйте ее; главная ваша заповедь выполнить хлебозаготовки».
Голодомор 1932—1933 годовГолод 1932—1933 гг. для украинцев был тем же, чем нацистский геноцид для евреев или резня 1915 г. для армян. Эта трагедия, масштабы которой просто невозможно осознать, нанесла нации непоправимый удар, социальные, психологические и демографические последствия которого дают знать о себе и сегодня. Она же бросила черную тень на «победы» советской системы и методы их достижения.
Самое ужасное в голодоморе 1932—1933 гг.– то, что его можно было избежать. Сам Сталин заявлял: «Никто не может отрицать, что общий урожай зерна 1932 г. превышает 1931». Как отмечают Роберт Конквест и Богдан Кравченко, урожай 1932 г. всего лишь на 12 % был меньше средних показателей 1926—1930 гг. Иначе говоря, продуктов хватало. Однако государство систематически изымало большую их часть для собственных нужд. Несмотря на просьбы и предупреждения украинских коммунистов, Сталин поднял задание по хлебозаготовкам в Украине на 44 %. Его решение и та жестокость, с какой оно выполнялось, обрекли миллионы людей на смерть от искусственно созданного голода.
Наглядным свидетельством полного равнодушия режима к людским жизням, приносимым в жертву его политике, стала серия мер, осуществленных в 1932 г. В августе партийные активисты получили право конфисковывать зерно в личных крестьянских хозяйствах; тогда же был принят снискавший дурную славу закон «о трех колосках», предусматривавший смертную казнь за кражу «социалистической собственности». Любой взрослый и даже ребенок, пойманные хотя бы с горстью зерна возле государственного амбара или колхозного поля, могли быть казнены. При смягчающих обстоятельствах подобные «преступления против государства» карались десятью годами лагерей. Чтобы предупредить уход крестьян из колхозов в поисках продуктов, вводилась паспортная система. В ноябре Москва приняла закон, по которому колхоз не мог выдавать крестьянам зерно, пока не был выполнен план сдачи хлеба государству.
Под общим руководством чрезвычайной хлебозаготовительной комиссии Молотова отряды партийных активистов в поисках хлеба обшаривали каждый дом, взламывали полы, залезали в колодцы. Даже тем, кто уже пухнул от голода, не разрешалось оставлять себе зерно. Люди, не выглядевшие голодными, подозревались в припрятывании продуктов. Обращаясь к событиям того времени, один из партийных активистов так обрисовывал мотивы своих действий: «Мы верили в мудрость Сталина как руководителя... Мы были обмануты, но мы хотели быть обманутыми. Мы так беззаветно верили в коммунизм, что были готовы на любое преступление, если его хоть немного приукрашивали коммунистической фразеологией».
Распространяясь на протяжении всего 1932 года, голод достиг пика в начале 1933-го. Подсчеты показывают, что в начале зимы на среднюю крестьянскую семью в пять человек приходилось около 80 кг зерна до следующего урожая. Другими словами, каждый член семьи получал для выживания 1,7 кг зерна в месяц. Оставшись без хлеба, крестьяне поедали домашних животных, крыс, ели кору и листья деревьев, питались отбросами хорошо снабжаемых кухонь начальства. Имели место многочисленные случаи каннибализма. Как пишет один советский автор: «Сначала умирали мужчины. Затем дети. Последними умирали женщины. Однако еще перед смертью многие сходили с ума, теряли человеческий облик». Несмотря на то, что вымирали уже целые села, партийные активисты продолжали отбирать зерно. Один из них, Виктор Кравченко, позднее писал: «На поле битвы люди умирают быстро, их поддерживают товарищи и чувство долга. Здесь я увидел людей, умирающих в одиночестве, постепенно, умирающих страшно, бесцельно, без надежды, что их жертва оправданна. Они попали в капкан и остались там умирать от голода, каждый у себя в доме, по политическому решению, принятому где-то в далекой столице за столами совещаний и банкетов. Не было даже утешения неизбежности, чтобы облегчить этот ужас... Невыносимее всего был вид маленьких детей, у которых высохшие, как у скелета, конечности свисали по сторонам раздувшихся животов. Голод стер с их лиц все признаки детства, превратив их в измученные кошмарные видения; только в их глазах оставался отблеск далекого детства».
Конечно, Сталин и его окружение смотрели на вещи иначе. В 1933 г. Мендель Хатаевич, еще один из сталинских ставленников в Украине, возглавлявший кампанию хлебозаготовок, гордо заявлял: «Между нашей властью и крестьянством идет беспощадная борьба. Это борьба не на жизнь, а на смерть. Этот год стал испытанием нашей силы и их выдержки. Понадобился голод, чтобы показать им, кто здесь хозяин. Он обошелся в миллионы жизней, однако колхозная система утвердилась. Мы выиграли войну!»
Советская статистика того времени известна своей невысокой достоверностью (известно, что Сталин, недовольный результатами переписи 1937 г., показавшими ужасающий уровень смертности, приказал расстрелять ведущих организаторов переписи). Поэтому определить численность жертв голода очень сложно. Подсчеты, основанные на методах демографической экстраполяции, показывают, что число погибших во время голодомора в Украине составило от 3 до 6 млн человек.
В то время как в Украине, особенно в юго-восточных ее районах, и на Северном Кавказе (где жило много украинцев) зверствовал голод, большая часть России едва почувствовала его. Одним из факторов, помогающих объяснить это обстоятельство, было то, что в соответствии с первым пятилетним планом «Украине предстояло стать колоссальной лабораторией новых форм социально-экономической и производственно-технической реконструкции для всего Советского Союза». Важность Украины для советских экономических прожектеров подчеркивалась, например, в редакционной статье «Правды» за 7 января 1933 г., озаглавленной: «Украина – решающий фактор хлебозаготовок». Соответственно и задачи, поставленные перед республикой, были непомерно велики. Как показал Всеволод Голубничий, Украина, обеспечивавшая 27 % общесоюзного урожая зерна, должна была дать 38 % общего плана хлебозаготовок. Богдан Кравченко утверждает, что украинским колхозникам к тому же платили вдвое меньше, чем российским.
Украинцы, с их традицией частного землевладения, сопротивлялись коллективизации более ожесточенно, чем русские. Именно поэтому режим осуществлял в Украине свою политику интенсивнее и глубже, чем где-либо еще, со всеми вытекающими отсюда страшными последствиями. Как указывал Василий Гроссман, писатель и бывший партийный активист: «Было ясно, что Москва возлагает свои надежды на Украину. Результатом же стало то, что наибольший гнев впоследствии обрушился именно на Украину. Нам говорили, что частнособственнические инстинкты здесь значительно сильнее, чем в Российской республике. И действительно, общее состояние дел на Украине было значительно худшим, чем у нас».
Некоторые считают, что голодомор был для Сталина средством преодоления украинского национализма. Понятно, что взаимосвязь национального подъема и крестьянства не ускользнула от внимания советского руководства. Сталин утверждал, что «крестьянский вопрос в своей основе является сутью национального вопроса. По сути, национальный вопрос – это крестьянский вопрос». В 1930 г. главная газета коммунистов Украины развивала эту мысль: «коллективизация на Украине имеет перед собой специальную цель: разрушить социальную основу украинского национализма – индивидуальное крестьянское хозяйство». Итак, в лучшем случае можно сделать вывод, что смерть миллионов людей была для Сталина неизбежной ценой индустриализации. В худшем же случае можно предположить, что он сознательно позволил голоду смести всякое подобие сопротивления в этой особенно неспокойной части его империи.
Примечательным аспектом голодомора были попытки власти стереть его из людской памяти. Еще недавно советская позиция в этом вопросе была однозначной: отрицался сам факт голода. Разумеется, если бы истинные масштабы голодомора стали общеизвестными, это нанесло бы непоправимый ущерб тому образу «светоча мира и прогресса», который Москва пыталась утвердить в сознании людей как внутри СССР, так и за рубежом. Поэтому долгое время режим запрещал даже упоминать об этой трагедии.
Некоторые газеты на Западе информировали общественность о голоде, однако здесь тоже не сразу осознали его ужасающие масштабы. Непрекращавшийся в 1930-е годы экспорт зерна и отказ режима принять любую иностранную помощь вводили в заблуждение западный мир, где с трудом могли поверить, что при таких условиях в Украине может свирепствовать голод. Совершив тщательно организованные и обставленные властями путешествия по СССР, такие западные светила, как Бернард Шоу или бывший премьер-министр Франции Эдуард Эррио, ярко описывали достижения советской власти, не забывая, конечно, рассказывать о довольных жизнью, процветающих крестьянах. Московский корреспондент «Нью-Йорк тайме» Уолтер Дюранти, стараясь понравиться Сталину, неоднократно отрицал в своих статьях факт голода (хотя в частных беседах допускал возможное число жертв голода в 10 млн). «За глубину, объективность, трезвую оценку и исключительную ясность» его репортажей из СССР Дюранти в 1932 г. был награжден Пулитцеровской премией.
Хотя западные правительства знали о голоде, их позиция в этом вопросе была похожей на ту, что была изложена в одном из документов британского министерства иностранных дел: «Мы действительно имеем в распоряжении достаточно информации, свидетельствующей о голоде на юге России, аналогичной той, что появляется в прессе... Тем не менее мы не считаем возможной делать ее достоянием общественности, поскольку это может задеть советское правительство и осложнить наши отношения с ним». К тому же во время Великой депрессии значительная часть западной интеллигенции, охваченная просоветскими симпатиями, решительно не воспринимала никакой критики СССР, тем более в вопросе о голоде. Как отметил Р. Конквест, «позор состоял не в том, что они были готовы оправдать любые действия Советов, а в том, что они не желали даже слышать о чем-либо подобном, не были готовы взглянуть правде в глаза».
Большой террорИндустриализация и коллективизация сопровождались дальнейшим сосредоточением власти в руках Москвы. Для Украины это означало окончательное крушение надежд, иллюзий и некоторых реальных достижений, принесенных многообещающими 1920-ми. Систематически разрушая почти все признаки автономии Украины, Сталин стремился к превращению ее всего лишь в административную единицу Советского Союза. Все, кто стояли на этом пути, подлежали уничтожению.
На первом этапе погрома возможной оппозиции Сталину в Украине (на самом деле реального сопротивления почти не было) главной мишенью стала старая украинская интеллигенция, особенно та ее часть, которая активно участвовала в национальных правительствах и составляла руководство небольшевистских партий в 1917—1920 гг., а также научно-культурная элита. ГПУ фабриковало дела о «тайных антисоветских организациях», а затем, используя физические и психические пытки, заставляло своих жертв признаваться в участии в этих организациях на широко рекламируемых показательных процессах. Таким способом репрессивные органы не только придавали своей террористической деятельности характер законности, но и дискредитировали всех, кто разделял взгляды осужденных, подготавливая почву для новых арестов.
В Украине такая тактика впервые была применена во время организации процесса над так называемой «Спілкою визволення України» (СВУ). Сорок пять ведущих ученых, писателей и других интеллектуалов, в том числе Сергий Ефремов, Володимир Чехивский, Андрий Никовский, Осип Гермайзе, Михайло Слабченко, Григорий Голоскевич и Людмила Старицкая-Черняхивская, были обвинены в принадлежности к подпольной националистической организации – СВУ. В задачи этой организации якобы входило отделение Украины от СССР с помощью иностранных держав, связь с контрреволюционной эмиграцией, организация крестьянского сопротивления коллективизации, подготовка террористических актов против высшего партийно-государственного руководства страны. Создав с помощью процесса над СВУ атмосферу подозрительности и нетерпимости, власти немедленно развернули широкое наступление против интеллектуальной элиты.
Как и можно было предположить, на передовой линии этого наступления оказалась Всеукраинская Академия наук. После процесса СВУ, на котором в качестве главных подсудимых фигурировали многие члены Академии, правительство начало чистит ее от «буржуазных националистов», закрыло наиболее активные научные учреждения, установило строгую цензуру изданий Академии. В 1931 г. разогнали историческую секцию Грушевского, а его самого, обвинив в связи с еще одной «тайной организацией», выслали в Россию, где он и умер в 1934 г. Большинство его сотрудников и почти все ученики подверглись значительно более жестоким преследованиям.
Процесс СВУ ознаменовал также разгром Украинской автокефальной православной церкви. Руководителей УАПЦ, обвинив в связях с этой организацией, принудили созвать в январе 1930 г. собор, который объявил о «самороспуске» церкви. Вскоре после этого были сосланы в лагеря митрополит Николай Борецкий, десятки епископов и сотни священников УАПЦ.
В 1933 г., когда еще не спала первая волна репрессий, Сталин начал новую кампанию террора. В этот раз она направлялась главным образом против членов партии. Партийные чистки не были новшеством: в 1920-е годы они периодически проводились для избавления партии от «пассивных», «оппортунистических», «расхлябанных» и других элементов, не способных держаться «линии партии». Однако в 1930-е годы они приобрели зловещий, террористический характер. Из партии выгоняли в основном «за идейные ошибки и просчеты», что фактически означало: за несогласие или подозрение в несогласии со Сталиным. Исключение из партии нередко влекло за собой расстрел или лагеря. Таким образом, террор стал обыденностью не только для масс, но даже для коммунистической элиты.
Вообще в Советском Союзе сталинские репрессии достигли высшей точки в 1937—1938 гг., однако, как заметил Лев Копелев, «на Украине 1937-й начался в 1933-м. Такое исключительное внимание к Украине было скорее всего вызвано угрозой национал-коммунизма, с одной стороны, и с другой – возможной вспышкой недовольства среди украинских коммунистов в связи с ужасами коллективизации и голода. О приближении грозы свидетельствовали изменения идеологического барометра. Годами партия провозглашала главной угрозой советской власти русский шовинизм, считая национализм нерусских народов второстепенной опасностью – по сути реакцией на первый. Однако уже в 1933 г. сталинское окружение утверждало, что наиболее серьезной проблемой в Украине является украинский национализм, поднявшийся благодаря поддержке кулачества. Отсюда открывался прямой путь к преследованиям тех украинских коммунистов, которые активно участвовали в осуществлении украинизации.
Неприязнь Сталина к украинизации и украинцам не была ни для кого тайной. Украинское село никогда не поддерживало большевиков, и когда массы крестьян стали заполнять города – традиционные опорные пункты коммунистов,– возникла угроза превращения их в базу украинского «национализма» и «сепаратизма». Не менее важной причиной, побудившей Сталина «почистить» КП(б)У, было ее недостаточно рьяное (по мнению вождя) участие в коллективизации. К тому же Сталин решил сделать украинских коммунистов козлами отпущения за катастрофу 1932—1933 гг. С его санкции началась повальная и беспощадная кампания охаивания украинских коммунистов. Передовые статьи «Правды», резолюции ЦК ВКП(б) были переполнены обвинениями их в «потере бдительности», «недостаточной твердости» при ликвидации кулачества и проведении хлебозаготовок.
Украинские коммунисты оказались в плену трагических противоречий. С одной стороны, они были обязаны выполнять указания Сталина, с другой – видели, какие невероятные бедствия те приносят украинскому народу; поэтому они не могли ни выполнить до конца первые, ни облегчить вторые. Лишившись благосклонности Москвы и поддержки народа, КП(б)У стала вовсе беспомощной. Наиболее болезненный удар последовал в январе 1933 г., когда в Украину со специальными полномочиями прибыл личный представитель Сталина Павел Постышев, который, будучи вторым секретарем ЦК КП(б)У, стал фактически первым лицом в республике. Вместе с ним сюда прибыли Всеволод Балицкий, возглавивший ГПУ республики, и тысячи функционеров из России. Стало ясно, что времена, когда украинские коммунисты были «хозяевами в своем доме», безвозвратно прошли.
Миссия Постышева заключалась в том, чтобы любой ценой завершить коллективизацию, провести чистку КП(б)У и положить конец украинизации. Тысячи местных руководителей были заменены его людьми. Одновременно Постышев развернул наступление против украинизации и ее деятелей. Охарактеризовав повышенное внимание к национальной специфике как «нежелание подчиняться общесоюзным интересам», он назвал украинизацию «культурной контрреволюцией», целью которой было посеять «национальную рознь среди пролетариата» и «изолировать украинских рабочих от положительных влияний русской культуры».
Главной целью таких нападок стал нарком просвещения Скрипник. Не желая предавать дело украинизации, 7 июля 1933 г. он покончил жизнь самоубийством. Несколькими месяцами раньше подобным образом поступил Хвылевой. Позднее еще один идеолог национал-коммунизма, Шумский, покончит с собой в лагере (1946 г.). По мере того как машина террора, заведенная Постышевым, набирала обороты, ее жертвами становились уже представители новой советской интеллигенции, которых тысячами расстреливали или отправляли в лагеря. По некоторым оценкам, из 240 литераторов, появившихся на творческом небосклоне в 1920-е годы, 200 исчезли в следующее десятилетие. Из 85 ученых-лингвистов 62 были уничтожены. Художников, философов, редакторов обвиняли в шпионаже, терроризме и бросали в тюрьмы. Историк Матвий Яворский и его сотрудники из Украинского института марксизма, пытавшиеся создать марксистский курс истории Украины, оказались на Соловках и в сибирских лагерях. Новаторский театр «Березіль» был закрыт, его режиссер Лесь Курбас исчез в лагерях, так же как и драматург Кулиш. Всемирно известные фильмы Довженко изъяли из проката, а он сам вынужден был переехать в Москву. Несколько сотен кобзарей были приглашены на слет, арестованы и затем, судя по всему, расстреляны. Спасая себя, некоторые писатели, вроде Тычины и Бажана, начали творить под диктовку Москвы.
Погром украинских государственных и научно-культурных учреждений, начатый в 1930 г., теперь достиг высшей точки. Наркоматы просвещения, сельского хозяйства, юстиции, Сельскохозяйственная академия, редакции газет, литературных журналов, энциклопедий, киностудии были названы «гнездами националистической контрреволюции» и подверглись жестокой чистке и репрессиям. Подводя итоги своей деятельности в Украине, Постышев с гордостью отмечал в ноябре 1933 г.: «Разоблачение националистического уклона Скрипника дало нам возможность очистить украинскую социалистическую культуру от всех националистических элементов. Проделана большая работа. Достаточно сказать, что только в Наркомате просвещения мы вычистили 2 тысячи националистических элементов, из них 300 – ученые и писатели».
Постышевские чистки коснулись и политической элиты Украины. По обвинениям в национализме с ответственных постов было смещено свыше 15 тыс. человек. К этому нередко добавляли такие грехи, как «фашизм», «троцкизм», «потеря большевистской бдительности», «связи» с эмиграцией и разведками иностранных государств. В итоге между январем 1933 и январем 1934 г. КП(б)У потеряла около 100 тыс. членов. В одном из своих докладов Постышев отметил, что почти все исключенные были расстреляны или отправлены в лагеря. Даже Троцкий признавал, что «нигде репрессии, чистки, давление и бюрократический разгул всех видов в целом не достигали таких ужасающих размеров, как на Украинец борьбе против мощных скрытых устремлений масс украинцев к большей свободе и независимости».
Если волны репрессий, прокатившиеся по Украине в начале 1930-х годов, направлялись в основном против украинцев, то «большая чистка» 1937—1938 гг. охватила собой весь Советский Союз, ударила по всем людям, невзирая на пол, возраст, национальность, партийность и т. д. Ее задачей было смести с лица земли всех реальных и предполагаемых врагов Сталина, посеять во всем советском обществе, особенно в высших его эшелонах, ощущение незащищенности, воспитать чувство полной зависимости и послушания «великому вождю». В серии сенсационных открытых судебных процессов были дискредитированы, а затем уничтожены почти все «отцы-основатели» большевизма, они же возможные соперники Сталина. Органы политического сыска, теперь называвшиеся НКВД, не покладая рук фабриковали дела о заговорах, терроризме, шпионаже, вредительстве и т. д., которые охватывали все более широкий круг людей. Наиболее распространенным приговором стал расстрел, в лучшем случае людей отправляли в сибирские лагеря – почти на верную смерть от непосильного труда, голода и лишений. Чтобы обеспечить себе достаточный запас «предателей Родины», следователи НКВД практиковали в основном два излюбленных вопроса: «Кто завербовал вас?» и «Кого завербовали вы?» В «признаниях» часто фигурировали случайные знакомые, друзья и даже члены семьи. Даже когда стала очевидной угроза войны в Европе, уничтожалась большая часть военного руководства и офицерского корпуса – единственной оставшейся базы потенциальной оппозиции.
