Текст книги "Поэты 1820–1830-х годов. Том 1"

Автор книги: Орест Сомов

 
На склоне вечера, ловитвой утомленный,
Сложив с себя колчан и лук окровавленный,
В дубраве сумрачной, младый Эндимион,
Разлегшись на листах, вкушал отрадный сон.
Но верная любовь заботливой Дианы
И там, сквозь сень дерев, сквозь тонкие туманы,
Золотокудрого ловителя нашла:
И там, любуяся красой его чела,
Богиня к пастырю в лучах своих слетала
И сонного в уста и в очи целовала.
 

1820 Париж

 
Люблю я звук твоих речей,
Наряда твоего небрежность;
Но тягостна душе моей
Твоя услужливая нежность.
Твоих восторгов я стыжусь,
Меня пугает наслажденье;
В моем прискорбном умиленье
Я на тебя не нагляжусь.
Беспечная, в чаду разврата
Еще не огрубела ты,—
Не памятна ль тебе утрата
Твоей девичьей простоты?
Не сладостно ль тебя увидеть
Доверчивую, как дитя,—
Я устыдился б и шутя
Твое младенчество обидеть.
Нередко без огня в крови,
С каким-то грустным состраданьем
Дарю тебя немым лобзаньем,
О жрица ранняя любви.
Нередко ласкою нескромной
Тревожишь ты мою печаль;
Мне жаль красы твоей наемной,
И слабости своей мне жаль.
 

Ноябрь 1822

 
На берегах задумчивой Эсмани,
         Чуть слышной в звонких камышах,
Унынием встревоженный, в мечтах
         Платил я прошлой жизни дани.
 
 
         Видения носились надо мной,
         Виденья дней, погибших без возврата;
В толпе их я узрел, опять в красе земной,
                   Отца, и мать, и брата.
 
 
         Узрел утраченных друзей,
Среди надежд, блаженства и свободы,
И в утренней небрежности своей
         Мои младенческие годы.
 
 
«Привет вам! – я вскричал без ропота, без слез,
         С душою, полной встречи тайной. —
Привет вам, легкие посланники небес
         Иль гости милости случайной!
 
 
         Приходом вашим ожил я,
Как узник, милою утешенный в неволе.
Побудьте же со мной, небесные друзья,
         Порадуйте меня подоле!
 
 
О, дайте мне вкусить всю сладость сих минут,
         Все тайны вашего явленья,
Постигнуть ваш удел, воздушный ваш приют
         И горних тел прикосновенья.
 
 
Скажите, добрые, вы счастливы ль вполне?
         Не нужны ль и для вас желанья?
Не ожидали ль вас в небесной вышине
Еще дальнейшие за небом упованья?
 
 
Скажите, помните ль вы прежней жизни круг:
Волненье юности, мечту любви прелестной, —
Или прошедшее, как недостойный дух,
Не прикасается к обители небесной?
 
 
Скажите…» Но уж их как бурей унесло;
         Сверкнула лишь толпа святая,
И только матери знакомое крыло
         Повеяло мне лаской, улетая…
 

<1822>

 
Есть бог всевидящий! есть бог каратель злобы!
         Предвечная любовь и красота!
Пославший праху жизнь и утвердивший гробы
         И на гробах бессмертия врата.
 
 
Как буря – длань его, и глас его – как громы:
         Подымет перст и возмутит миры;
Но, правосудием и благостью ведомый,
         На добрых льет он нежные дары.
 
 
Он пастухов хранит соломенные кровли,
         Невинность их простосердечных дней;
Смиренным рыбарям уготовляет ловли
         И любит дым их сельских алтарей.
 
 
Тоске гонимого дарует упованье,
         Дарует мир сердцам беспечных дев;
Отеческой рукой таит от них страданье
         И слушает веселый их припев.
 
 
Но вы, могущие, на ложе наслажденья
         Презревшие безумно божий глас!
Вы, пренебрегшие его узаконенье,—
         О горе, горе вам! Он видит вас,—
 
 
Он видит всюду вас! В безвинных приговорах,
         В слезах вдовиц, в лиющейся крови,
В терзаньях матерей, в потухших старца взорах
         И в бедствиях приязни и любви.
 
 
Не дремлет в небе он! Очами гневный двигнет,
         Нашлет на вас нежданную боязнь,
И вспыхнут молнии и громы – и постигнет
         Неправедных всеправедная казнь.
 

<1822>

 
Тому, кто с ранних лет душою
Святую правду возлюбил
И первых мыслей чистотою
Себя от черни оградил;
Кто смелым, огненным желаньем
Законы неба одолел
И в горний мир перелетел
Восторгом, чувством и мечтаньем, —
Тому, шум зависти презрев,
Ценить, в порывах благородных,
Балладника прекрасных дев
И летописца битв народных.
Тому любить и понимать
Высоких чувствований сладость,
И тихих дум живую радость,
И беспокойных дум печать,
И голос сердца потаенный
О благах дальних, но святых…
Блажен, кто, свыше вдохновенный,
Поэта чистый огнь постиг!
Но славен и блажен стократно
Питомец избранный судьбы —
От колыбели непонятный,
И вождь и властелин толпы,
Приявший жизнь с бессмертным правом
На лире воспевать богов
И лиры сладостным уставом
Богам, в гармонии стихов,
Передавать мольбы сынов.
Ему не страшно мира мненье!
Хвалу людей отвергнув сам,
Он, бросив мир, в уединенье
Хранит в душе одно презренье
К его тиранам и рабам,
Одну веселость и беспечность,
И равнодушье простоты,
С надеждой тайною, что вечность
Его наследует мечты.
 

1822

 
Другим судьба послала милый дар
Пленять твой ум, живить твое бесстрастье,
Угадывать твой потаенный жар
И похищать души твоей участье;
Пускай других с тобою нежит счастье,
Пускай, тебе покорствуя, они
Забудут мир, желания, измену
И в долгие прекрасной жизни дни
Младой любви твоей познают цену.
Без зависти, смиренный до конца,
Их тайный друг, твой обожатель тайный,
Я буду ждать, что лаской, хоть случайной,
Когда-нибудь ты наградишь певца.
 

Декабрь 1822 Петербург

 
И думы важные, и огнь моей души —
         Ваш дар, волшебницы камены!
Вы были верны мне в украинской тиши
         И на брегах роскошной Сены.
 
 
На пиршествах друзей, в беседе молодой
         Со мной вы пели и смеялись,
Любили братский шум и чашей круговой
         В жару веселья прохлаждались.
 
 
Но чаще, полные волнением одним,
         В прозрачной мгле беззвездной нощи
Со мной гуляли вы и пением своим
         Безмолвны потрясали рощи.
 
 
Как солнце, золотя небес своих лазурь,
         Им тихо светит и в ненастье,
Так, неизменные, в минуты грозных бурь
         Вы тайно мне дарили счастье.
 
 
Когда больной, без сна и охладев, как лед,
         В борьбе с недугом изнывая,
Я ждал, что с важностью наемной отопрет
         Мой ранний гроб рука чужая;
 
 
Когда веселых дней коварные друзья
         Страданья моего бежали
И ни единый взгляд не падал на меня
         С участьем искренней печали;
 
 
Когда в очах моих последний пламень гас…
         В тот миг я, с верою спокойной,
Ко мне слетающих опять увидел вас
         Толпой приветливой и стройной.
 
 
Вы, с лаской нежною и за сестрой сестра,
         К одру любимца приближались
И, став, как гении, по сторонам одра,
         Приятно меж собой шептались.
 
 
С усильем голову больную приподняв,
         Я слушал шепот сей волшебный
И, в радостных слезах, подруг своих узнав,
         Источник обретал целебный…
 
 
Мне улыбнулась жизнь – и долго, бодрый вновь,
         В благословенной ими сени
Я славил песнями высоких дев любовь,
         И сладко трепетал мой гений.
 

<1823>

 
Когда Владыку муз с холмов его счастливых
Пустынник-юноша, игрою струн своих,
В неведомый шалаш приманит, хоть на миг,
Он празднует сей миг в мечтах честолюбивых!
Но что же чувствует возвышенный певец,
Кто чародейством уст и верой в них сердец,
Земный еще, достиг священных сеней неба?
Кому сладчайший мед подносит с лаской Геба?
Кто, лицезрением бессмертных упоен,
На лире радостной подъемля стройный звон,
Томит гармонией Олимп гостеприимный?
Чьи песни смелые, пророческие гимны
Поодаль ото всех воссевший Аполлон
Безмолвно слушает и, быстро вдохновенный,
Снимает древний лавр с главы своей священной.
 

<1823>

 
         Мой друг! Не тот еще Поэт,
Кто, музам преданный от юношеских лет
         И устарев над их законом,
С обычной нежностью ласкает юный свет
         Однообразным лиры звоном.
Не тот еще Поэт, кто, слабою душой
Искусства позабыв высокие начала,
В толпе своих друзей, с цевницей иль трубой,
         Идет просторною тропой
         По шумным гульбищам журнала.
Нет! не заблещет лавр бессмертный на челе
         Рабов общественного мненья,
Привыкших истину вещать – без убежденья,
Неправду и порок щадящих на земле.
         Законы Гения – свобода!
         Не знает он оков иных,
         В глубоких вымыслах своих
         Неисчерпаем, как Природа;
Как ангел бытия с надзвездной вышины
         Проникнув в таинства созданья,
Он видит слитый там мятежный лик страданья
         С прекрасным ликом тишины.
Он слышит глас судеб, веков предназначенья,
И, властный в души нам свой пламень передать,
Кладет он на свои живые песнопенья
         Ума высокого печать.
         То, дней минувших собеседник,
         В счастливой дерзости своей,
Вскрывает древний прах народов и царей,
Народов и царей отважный проповедник;
То воспевает он грядущий светлый мир,
И духи горние с безоблачного края,
         Еще невольно воздыхая
От звуков сладостных поющих в небе лир,
Слетают хорами на глас певца земного.
 
 
         Смотри, как Байрон в наши дни,
В отчизне испытав гонения одни,
         В слезах страдания живого
         Велик душою на земли!
Смотри, с каким презреньем он оставил
Забавы светские и светскую толпу,
И сети узкие разорванных им правил!
Без страха разглядев грядущих дней судьбу,
Он бросился в ее холодные объятья,
Не тратя гордых сил на позднюю борьбу,
Сокрыв в душе своей моленье и проклятья.
И, предназначенный к великому, не пал
Страдалец юноша, его хранили чувства!
И в нем, как вечный огнь, горел, не потухал
         Светильник мыслей и искусства.
         Пролив от братий токи слез,
    Он знал людей, пороком обольщенных,
Сих падших ангелов – и тратою небес
         К раскаянью не пробужденных.
Рукой безжалостной покров он с них сорвал,
         И страшный человек предстал
         Испуганному человеку;
Он видел ужас их – и в исступленьи сил
За язвой новую он язву наносил
         Как труп бесчувственному веку.
    Он пел любовь – чтоб сердцу показать
         Любви жестокую измену,
         Он верной дружбы славил цену,
Чтоб бытие ее пред миром отвергать.
Но он Поэт, и глас его нельстивый,
Свирепый, безнадежный глас,
Как ветра бурного порывы,
И мучит, и терзает нас.
 

<1823>

 
Повеял май! шумят и блещут воды,
На солнце лист трепещет и блестит,
Цветут луга, пестреют огороды,
Но светлый май меня не веселит.
 
 
Пусть тот весны очарованье славит,
Чью душу кроткую, как тихий мир полей,
До поздних лет младенчески забавит
И первый лист, и первый соловей.
 
 
Но я, томясь в душе мятежной
Однообразием и жизни, и забав,
Безумный, я б желал, чтоб снова вихорь снежный
Затмил красу потоков и дубрав.
 
 
Не говорите мне: всему чреда на свете,
Иные думы на уме:
Я в дни снегов грущу о теплом лете,
В весенний день тоскую по зиме.
 
 
Так пылкий юноша, изведав страсти муку
И сердцем полюбить испытывая вновь,
В своей любви находит грусть и скуку,
А разлюбив, опять зовет любовь.
 

15 мая 1823

 
Ты помнишь ясное Елисаветы время,
Когда, на слабый мир бросая верный взгляд,
Мы стали с важностью народов первых в ряд.
В те дни всё было шум и пиршество и радость;
Надеждой почестей одушевляясь, младость
Стремилась к знаниям в волненьи гордых дум,
В приятных обществах с умом сближался ум.
Свободу отыскав, предательницы-жены
Слагали варварства последние законы
И, строгость лишнюю вменив себе в позор,
Любезностью своей увеселяли двор.
В сердцах проснулися возвышенные чувства:
Желанье нравиться – произвело искусства.
Тогда, нежданностью дивя полночный свет,
Рыбак по промыслу, но по душе поэт,
Рожденный средь пустынь и ледяных утесов,
На лире загремел впервые Ломоносов.
Чья хладная душа при имени его
Порывы укорит восторга моего?
Кто вспоминал без слез, кто слышал равнодушно,
Как отрок избранный, судьбе своей послушный,
Презрев опасности, покинув край родной,
Богатый верою, но с легкою сумой,
В плаще работника, одеянный туманом,
К бессмертию ступал за бедным караваном.
Сбылись мечты его! Он видит древний град,
Куда с ладьи своей перелетал стократ,
Где ждут его труды и честь образованья,
И новый дальний путь, и новы испытанья.
Но в чуждой стороне изнемогая вновь,
На миг почувствовав, преодолев любовь,
Беглец, не ведал он, мечтая о возврате,
Что друга обретет в российском Меценате!
 
 
Ты воссиял, о Бард! Благословляю час,
В который Промыслом ты обречен для нас!
Люблю исследовать твой откровенный гений,
В волненьи первых дум и первых вдохновений.
Я вижу: на стене, в туманах, над рекой
Задумчиво стоит и ходит часовой.
Всё спит; окованы ночной дремотой волны;
В прозрачных облаках блуждает месяц полный
И светом трепетным пылающих ланит
Младого ратника оружье серебрит.
Всё тихо, но толпой над юношею думы
Кружатся, носятся, то резвы, то угрюмы;
Пылает взор его: он жаждет громких дел,
Блаженства мирного не льстит ему удел
Без славы; почести не радостны без славы.
Он жаждет к вам принесть, родимые дубравы,
Труды высокие, заслуженный венец
И память сладкую признательных сердец…
И вдруг – о дивный глас! – среди надежд и муки
С мечтой его слились неведомые звуки —
И стихла шумная в груди его борьба.
В тех звуках юноши исполнилась судьба,
И быстро осветил луч утренней денницы
Грядущего певца божественной Фелицы!
 
 
Ты зрел: уже собой дивила свет Она!
Рукой всевышнего от бедствий спасена,
Народов сильных Мать сияла в славной доле,
Как солнце на своем лазоревом престоле.
Заране предсказав успехи наших лет,
Ты зрел в очах Ее сей благодатный свет,
Как ток, пролившийся и в грады, и в пустыню.
Ты живо начертал сию полубогиню,
Хозяйку милую средь избранных гостей,
Героя и вождя в кругу богатырей,
Но всюду русскую, всегда Екатерину!
Жену, которая, очаровав судьбину,
Умела нисходить к мечтам от важных дум;
В безвестном юноше предвидеть зрелый ум;
Над сердцем властвовать, давать законы миру;
Улыбкою будить твою, Державин, лиру;
В доспехах воина скакать перед полком,
Вольтера побеждать аттическим пером
И, даже в Сан-Суси пугая Фредерика,
Не ведать, сколь сама прекрасна и велика.
О, сколько славных дел и памятных картин
В твоих писаниях! Правдивый гражданин,
Свободный в похвале, бесстрашный в порицанье,
Ты пел, восторженный, отчизны ликованье,
И, гордо отклонив в пристрастии упрек,
Ты внукам завещал Екатеринин век!
Величественный век! Вотще в мечтах безумных,
Как дети, радуясь толпе событий шумных,
Образователи людей на новый лад
Бросают на него неблагосклонный взгляд,—
Поднесь жива его зиждительная сила,
И слава наших дней его не помрачила.
 

1823

 
Пора покинуть терем древний,
Пора мне воспевать луга,
Свободу, светлые деревни
И Черной речки берега.
 
 
Прости, обманчивая радость
Высоких мраморных палат:
Сих мест уединенных сладость
Душе пленительней стократ.
 
 
Здесь неизменные забавы!
Здесь мило слушать, как порой
Словоохотные дубравы
С болтливой шепчутся волной.
 
 
Здесь мило, предаваясь лени,
Следить по влаге у брегов
Берез трепещущие сени
И цепи легких облаков.
 
 
Но вот со свода голубого
Скатилось солнце; день погас;
Утихло всё, и без покрова
Нисходит вечер в поздний час.
 
 
Умолкли сельские певицы;
Ко мне летят издалека
Лишь стоны перелетной птицы
Иль гул призывный рыбака.
 
 
О речка! много оживила
Ты милых снов в водах твоих,
Когда без весел и ветрила
Я тихо плыл по воле их.
 
 
В душе возобновлялись думы,
В устах теснилися мольбы;
Разоблачался вид угрюмый
Давно разгневанной Судьбы.
 
 
Я вспоминал мои обеты,
Надежды, слезы и любовь,
И милой давние приветы,
Как прежде, волновали кровь.
 
 
Она повсюду мне являлась…
Быть может, здесь, в полдневный зной,
Она небрежно наклонялась
И воду черпала рукой.
 
 
Быть может, образ незабвенной
Напечатлелся на водах —
И мне сиял он неизменно
В моих изменчивых мечтах.
 
 
Катись, катись волною сонной,
О речка тихая моя,
И добродушно, благосклонно
Ласкай любви моей края.
 
 
С дубравным шумом непрерывно
Сливай свой говорливый ток,
Как с песнью девы заунывной
Вдали сливается рожок.
 
 
Когда ж ты грусть ее пробудишь,
Не скрой мне ласковых речей —
И, речка Черная, ты будешь
Светлее зеркальных морей.
 

1823

1

 
В любезной резвости своей
Вы сохранили детских дней
Простосердечные привычки.
Вас тешат бабушкины сны,
Наряды, пляски старины,
Цветы и комнатные птички.
Живя по воле каждый миг,
Вы избалованы бездельем,
И не привыкли для других
Счастливым жертвовать весельем.
Не раз пред модным женихом
Вы шутке вольной предавались,
Ловили поступь, речи в нем,
Или нахмуренным лицом
В беседе важной забавлялись.
Вы не умеете скучать:
Беспечной радостью, забавой
С рожденья прыгать, хохотать
Дано законное вам право.
Они заране от любви
Вас увели прекрасным следом,
И вашей младости неведом
Огонь, играющий в крови.
Непостижимы вам желанья
Неволи, милого страданья,
И к нежным бредням наших лет
У вас ни крошки веры нет.
Хотя (подслушав, что́ толкует
Язык молвы в досужный час)
Не первый юноша от вас
Украдкой плачет и тоскует…
 

2

 
Но всё изменится вокруг!
Придут и к вам иные годы
Похитить резвый ваш досуг,
Затеи детства и свободы.
Быть может, скоро, перестав
Утеху звать невинным взором,
Вы грустным встретите укором
Беспечных нынешних забав.
Вам будет жаль сих дней бесценных
В очаровании своем,
Ни с кем, ни с кем не разделенных
И не замеченных никем.
Вослед за томным размышленьем
Тоской, желаньем, огорчением
Со всех сторон теснимый ум
Предастся жару новых дум,
Тогда простится с вами радость,
Тогда понятны будут вам
Тревоги, сродные сердцам,
Мечты, терзающие младость!..
 

Эпилог

 
Так непритворными стихами,
Без утомительных похвал,
Внушенный музою, пред вами
Я вас самих изображал.
Под небом юности прекрасной,
За рубежом грядущих дней
Мой взор следил ваш образ ясный,
Я пел вас лирою моей.
За то не осудите строго,
Когда, от правды отступя,
Иль предсказал я слишком много,
Иль слишком мало видел я.
 

18 сентября 1823

 
Как звонкое журчание Салгира,
         Как шепот миртов на горах,
Как шум ладьи, бегущей на водах,
         Приятен мне твой голос, лира!
 
 
Я грустен был – охладевал мой ум,
         Разлука грудь мою томила;
Любви моей ты песни повторила,
         И стал я полон прежних дум.
 
 
Я слышу вновь обеты разлученья,
         Прощальной речи томный звук,
И тихий плач, и сочетанье рук,
         И девы жалкие моленья.
 
 
Утешен я сей грустною мечтой:
         С ней неразлучно упованье, —
И вновь живу, питаю вновь желанье,
         И счастлив, милая, тобой.
 

Сентябрь 1823

 
«Давно манит меня твой поцелуй отрадный,
Зарина! я люблю, и я владыка твой!»
Так в страсти говорил властитель беспощадный
Зарине трепетной, Зарине молодой.
 
 
«Нелуско! выслушай: тебе подвластна дева,
Но милый Зораим – один любимец мой!»
Ответом раздражен, затрепетав от гнева,
Он молвил: «Я люблю, и я владыка твой!»
 
 
Потом, с улыбкою склонясь к плечу Зарины:
«Во тьме ночной тебя, красавица, я жду…
Там у источника полуденной долины…»
И дева горестно воскликнула: «Приду!»
 
 
И, удалив царя, в молчании унылом
Ко древу смертному Зарина побрела
И гласом медленным, воссев под манценилом,
Своей кончины песнь, младая, начала:
 
 
«Приди теперь, приди, Нелуско! в роще дальной
Под бурей слышится дерев протяжный стон,
Бессонна будет ночь любви твоей печальной,
И будет сладостен мой непорочный сон.
 
 
О чувство новое, неведомая радость!
Ты ль это, легкий дух надзвездной стороны?
Ты ль это прилетел гонимой девы младость
Унесть с собой в края счастливейшей весны?..
 
 
Я сберегла тебе невинных уст лобзанье,
О юный, милый друг! мы свидимся с тобой
В стране, где гордый царь в надменном упованье
Не скажет: „Я люблю, и я владыка твой“».
 

1823

 
В стране, прославленной молвою бранных дней,
Где долго небеса отрада для очей,
Где тополы шумят, синеют грозны воды,—
Сын хлада изумлен сиянием природы.
Под легкой сению вечерних облаков
Здесь упоительно дыхание садов.
Здесь ночи теплые, луной и негой полны,
На злачные брега, на сребряные волны
Сзывают юношей веселые рои…
И с пеной по́ морю расходятся ладьи.
Здесь – тихой осени надежда и услада —
Холмы увенчаны кистями винограда.
И девы, томные наперсницы забав,
Потупя быстрый взор иль очи приподняв,
Равно прекрасные, сгорают наслажденьем
И душу странника томят недоуменьем.
 

<1823>

 
Как в море плаватель, живущий без забав,
Средь звезд бесчисленных одну звезду избрав,
Младый, зовет ее любовию своею,
В пустынном странствии обрадованный ею,
Следит ее восход и в тишине ночей
Сладчайши имена придумывает ей,—
Так я, задумчивый, средь жен и дев прекрасных,
То резво-ласковых, то горделиво-страстных,
О дева милая! звезда любви моей!
Везде ищу тебя, со сладостью очей,
С волшебной гибкостью и поступи и стана.
И полный страстного, отрадного обмана,
Незримый для тебя, с мечтою о тебе,
Одну тебя люблю наперекор судьбе.
 

1823

 
Блестящ и быстр, разит наш меч
Поработителей Эллады;
Мы бьемся насмерть, без пощады,
Как рая жаждем грозных сеч;
И станут кровью наши воды,
Доколь не выкупим свободы.
 
 
Мы зрели казнь своих друзей,
Неверной черни исступленье,
Пожары градов, оскверненье
Святых господних алтарей.
Не скорбь нам помощь, не угрозы, —
Нам кровь нужна за наши слезы!
 
 
Так! дивным знаком сих знамен[146]146
  На знаменах греческих инсургентов изображен крест с надписью «свобода».


[Закрыть],
Красой наследственного брега,
Стыдом измены и побега,
Бесчестьем наших чад и жен, —
Прияв булат на бранну жатву,
Отмстить врагам даем мы клятву!
 
 
Не будет радости у нас;
Без жениха увянет дева,
Поля заглохнут без посева,
Свирелей мирных смолкнет глас,
Доколь над турком в память века
Не совершится мщенье грека.
 
 
О, сердцу льстящие мечты!
Надежды близкой, грозной тризны!
Нагряньте с гор, сыны отчизны,
Сомкнитесь, латы и щиты!
Гряди, святое ополченье:
Во имя бога мщенье, мщенье!..
 

Декабрь 1823 Одесса