Текст книги "Тригон. Изгнанная (СИ)"

Автор книги: Ольга Дэкаэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

Глава 5

Вара, должно быть, продолжает что-то говорить, но Тилия уже не слушала, лишь отстранённо наблюдая, как ткань платка, прикрывающая изуродованное лицо, слегка колышется.

Тут же вспоминаются слова отца:

«Это проклятое место было прозвано Долиной Теней! Другие звали её одним из незаживающих шрамов Земли, или Ямой, потому, что уходила она глубоко в истерзанную прошлыми ошибками людей землю, и не было ей ни конца, ни края. По обеим её сторонам каменными исполинами возвышались неприступные стены, созданные самой матерью-природой. И тянулась та Долина на многие сотни стадий, и хищные птицы парили над ней, раскинув могучие крылья, и зорким взглядом высматривая, как на самом дне копошатся маленькие существа, когда-то бывшие людьми…»

Какой бы маленькой Тилия не была, когда слушала отцовские страшилки – помнила их все до единой. И сейчас, представляя тех монстров, что населяли вымышленный мир её детства, она с всевозрастающим ужасом осознаёт, что многие их них были далеко не такими уж нереальными. Её отец всегда знал об этом месте, беря за основу гоминидов и создавая для своей маленькой дочери волшебный мир.

Долина Теней!

Незаживающий шрам на поверхности нашей планеты!

Сколько раз она слышала от него эти, казалось бы, ничего не значившие слова.

«Что он там говорил? – пытается вспомнить, изнывающая от жары и усталости, Тилия, уже с трудом переставляя ватные ноги. – Проклятое место, куда отправляли тех, кто был не достоин жить на поверхности? Отбросы, мусор, который скапливался в городе и, от которого нужно было избавиться любой ценой?»

И этим мусором теперь стала она сама!

Тилия вновь обводит внимательным взглядом так поразившие своей совершенной красотой окрестности, ещё не до конца веря в то, что это происходит с ней наяву и чувствуя, как внутри всё переворачивается. Она уже не восторгается удивительной природой, как ещё пару минут назад. Деревья не кажутся такими уж миролюбивым, протягивая к ней свои искривлённые ветви-щупальца, отбрасываемые ими тени внушают лишь ужас, словно скрывая под своими зелёными кронами нечто пугающее. Отвесные стены, которые ещё пару минут назад служили всего лишь укрытием от назойливого песка и ветра, теперь давят, нависая над головой и лишая призрачной надежды когда-либо выбраться. Даже земля казалась уже не такой плодородной, как раньше.

Проклятая земля!

– Ямы не существует, – неуверенно начинает Тилия, хотя уже сама не верит в то, что говорит. – Это просто страшилки, которыми пугают малышей.

– Да неужели!? – с иронией в голосе отзывается Вара, бросая на неё насмешливый взгляд. – Откуда тебе знать, если ты никогда не выходила из своего каменного склепа? Яма не выдумка. Можешь сама убедиться… своими собственными глазами.

Тилия снова запрокидывает вверх лицо и потухшим взглядом пробегает по нескончаемой каменной гряде, граничащей лишь с бледно-голубым небом.

– Правда, что из неё нет выхода? – обращается она к Варе, мирясь с неизбежным.

– Ещё бы! Хотя… за барьером я не бывала. Шкура важнее. Все, кто пытался перебраться, тут же превращались в мертвяков. Знаю только, что за чертой тоже живут люди. Мы иногда встречаем наших соседей. Они говорят, что с другой стороны от их лагеря проходит ещё одна черта.

– Ещё один барьер?

Гоминидка кивает:

– И там тоже не пройти.

«Выходит, облучённые отрезаны друг от друга, – приходит к неутешительному выводу Тилия, бездумно переставляя негнущиеся от усталости ноги. – И, как и в Башне, каждый живёт в строго отведённом ему месте, социуме».

Если бы она не чувствовала себя так отвратительно, восхитилась бы задумкой создателя. Кем бы он ни был, благодаря ему эдикты Нового Вавилона проникли и в глубины Долины. То, что эти смертоносные барьеры были творением человечества, у неё уже не оставалось никаких сомнений: природа не создавала настолько ровных линий, да ещё к тому же способных убивать. Барьеры-убийцы определённо были созданы или для защиты, но если так, то не понятно от кого они защищали, или, вероятнее всего, не давали облучённым переходить на приграничную территорию.

Когда, наконец, деревья расступаются, и Вара выводит их прямо к лагерю, измотанная долгой прогулкой, Тилия от изумления застывает на месте, не в силах до конца поверить увиденному. Когда-то расчищенное от колючего кустарника пространство, на приблизительно равном друг от друга расстоянии, заполнено небольшими, удерживаемыми в воздухе хижинами из грубо отёсанных, плотно подогнанных друг к другу брёвен. Те, что стоят ближе к краю лагеря, выглядят немного светлее, и она готова поклясться, что их построили недавно – кое-где покрытое корой дерево ещё не успело почернеть от времени и непогоды. А это могло значить только одно – лагерь разрастался. Нечто подобное происходило и в Пекле. Лачуги, видимые ею с высоты птичьего полёта, и расположенные ближе к Башне, выглядели намного старее, чем те, что шли по краю.

– Добро пожаловать, – бросает через плечо Вара, шагая прямиком к стоящей в самом центре хижине, и Тилии остаётся лишь плестись следом, украдкой изучая местный быт.

Хижины, а их она насчитывает больше тридцати, удерживают на весу вертикально врытые в землю брёвна – по одному на каждый угол. Покатые крыши покрыты стройными рядами высушенной и связанной в охапки травы. К проёмам, плотно прикрытым деревянными перегородками, приставлены длинные, на вид хлипкие лестницы, отделяющие того, кто наверху от твёрдой поверхности земли.

Но не это поражает больше всего. В самом центре лагеря Тилия видит очаг, обложенный по кругу почерневшими от жара и копоти камнями, и медленно тлеющими внутри углями. Огонь – то единственное без чего не могут обойтись облучённые. В тёплые месяцы так необходимый для приготовления пищи, в зимние – для обогрева. Рядом стоит грубо-сколоченный стол, а поваленные брёвна вокруг выполняют роль доморощенных скамеек. Всё это чем-то напоминает столовую в Башне, только примитивную и на открытом воздухе.

Наконец, закончив беглый осмотр лагеря, Тилия переходит к его обитателям. Куда ни кинь взгляд, везде фигуры в одинаковых серых лохмотьях: на рукавах некоторых всё ещё красуются горизонтальные, белые полосы, лучше всяких слов говорящие о принадлежности этой одежды в прошлом. Она ожидает увидеть стариков, но большая часть облучённых в этом лагере примерно одного с ней возраста. Кто-то чуть старше, хотя из-за их увечий сразу и не разберёшь, но есть и дети – их можно по пальцам пересчитать – шумной стайкой бегающие вокруг. Болезни, словно, поставили свои печати на их телах – как та, что нестерпимо жжёт ей спину – лишили гоминидов возраста, делая моложе одних и отбирая годы у других.

Но что больше всего поражает Тилию, так это то, что, не считая самых маленьких, ни один не слоняется без дела. Кто-то перебирает уже знакомые ей хамповые сети, упрямо борясь с тугими узлами, превращая их в мотки толстой верёвки, что горой лежат рядом. Видимо, конопляные волокна, из которых делали сети – единственное, что без опасений оставляли в Долине милитарийцы, не считая самих гоминидов. Кто-то увлечённо вырезает посуду или фигурки из дерева, явно предназначенные для детских игр, кто-то прямо на земле неторопливо плетёт корзины. И каждый, при появлении новенькой, как по команде вскидывает голову.

– Подожди здесь, – вторгается в её мысли хрипловатый голос Вары, и Тилия с облегчением опускается на перекладину хлипкой на вид лестницы. Хоть какая-то передышка измученным конечностям. Солнце теперь в зените и с каждой минутой становиться всё жарче, и обессиленная событиями этого утра, опасается, что ещё немного, и она просто свалится замертво.

Вот уж все вокруг порадуются!

Девчонка из Термитника и дня не выдержала на солнце!

Время в этом месте тянется невыносимо долго. В памяти тут же всплывают давние уроки отца, когда он рассказывал ей, маленькой, как Первые Люди определяли время с помощью подручных средств. В Башне часы были в каждом жилом блоке, на каждом этаже, и проблем с этим не возникало. Хотя так было не всегда.

До того, как Обитель объединила разрозненные города-спутники, колонистам приходилось туго. Не было достаточно ни угля, ни мяса так необходимого человеку, ни исправной техники. Сейчас же всё это с завидным постоянством поступало из соседних городов, в обмен на богатства Теплиц. Здесь, в Долине было другое дело – и придётся многое вспомнить из того, чему учил её отец или, что она сама почерпнула из запрещённых книг.

«Знала бы, что пригодиться, слушала бы внимательнее», – с досадой думает про себя Тилия, уже, наверное, в сотый раз, длинным рукавом утирая пот с лица, а завидев приближающуюся с противоположной стороны лагеря Вару, тут же с готовностью поднимается с неудобной перекладины. Если бы сегодня утром кто-то сказал, что она будет так рада видеть одну из облучённых, рассмеялась бы прямо в лицо.

– Идём. Тебе обработают рану… потом поешь.

Услышав слова о еде, Тилию тут же передёргивает. То, что раньше она слышала о предпочтениях гоминидов, тут же заставляет пустой желудок болезненно сжаться от дурного предчувствия, рождая в голове тошнотворные образы мелких грызунов и рептилий, так полюбившихся жителям Пекла. Даже подумать страшно, какую дрянь придётся есть, чтобы выжить.

Не дожидаясь повторного приглашения, Тилия вслед за Варой карабкается по ступеням хлипкой лестнице и те жалобно постанывают под её весом. Всего-то с десяток перекладин, но и они даются с трудом. От резких движений боль в лопатке вспыхивает адским пламенем, и только оказавшись в прохладе полутёмного помещения, ей удаётся перевести дух.

Тилия на секунду прикрывает глаза и с наслаждением тянет носом. Удивительно, но запах диких, с не изменённым генотипом трав сразу же напоминает о матери. А ещё она чувствует слабый аромат полыни, знакомый с детства. Внутри просторно и чисто – насколько это возможно в подобных условиях. Сквозь узкие щели в стенах просачиваются тонкие лучики света, и видно, как невесомые пылинки медленно пляшут в разогретом воздухе. Плетёные из прутьев коврики, устилают дощатый пол, почти полностью заглушая шаги. По углам разложены веточки той самой, не изменённой генотипом полыни. Единственного средства от вредителей: начиная от невидимых глазу клопов и вшей, до гигантских мутировавших крыс, по вентиляционным тоннелям пробирающихся даже на самые верхние уровни. В центре стоит кособокий стол, но как только Вара жестом указывает на него, Тилия понимает: это подобие медицинской кушетки, которые ровными рядами занимают всё свободное помещение лазарета Башни.

Закусив нижнюю губу и стараясь не потревожить больную спину, она медленно стягивает с себя верхнюю часть комбинезона, оставаясь в одной промокшей от пота майке, и забирается на стол. Когда Вара жестом приказывает ей лечь лицом вниз, послушно растягивается на жёстком дереве, а в голове бьётся лишь одна мысль: «Как же я сейчас уязвима!»

А вскоре скрип лестницы и лёгкие шаги возвещают о том, что к ним присоединился кто-то третий. И этот кто-то, не издав ни единого звука, долго и скрупулёзно возиться с её спиной. Боль такая, что хочется завыть в голос, но Вара лишь тихо объясняет, что рану сначала нужно очистить. Гоминидка права и Тилия лишь надеется, что попала в хорошие руки и ей не занесут инфекцию, не сделав ещё хуже. Когда всё те же руки аккуратно смазывают место ожога чем-то прохладным, она с удивлением отмечает, что боль постепенно проходит.

– Выпей, – слышит Тилия уже знакомый требовательный голос и тут же тощие руки с невероятно длинными пальцами подносят к лицу наполненную до краёв деревянную тару. Даже не успев понять, что её уже второй раз за день пытаются усыпить, она проваливается в сон.

В первое мгновение, открыв глаза, Тилия не понимает, где находится. Она приподнимает тяжёлую после сна голову, обводит посоловевшим взглядом пустую хижину, втягивает носом пряный запах трав и тут же воспоминания вихрем врываются в сознание. Она в лагере облучённых! Медленно – спина ещё побаливает, хоть это и несравнимо с тем, что она испытывала раньше, – сползает с кушетки и, приблизившись к одной из стен, сквозь щель с тревогой разглядывает оживший лагерь.

Судя по тому, что солнце уже пересекло открытый участок неба и скрылось за противоположной – западной стеной Долины, её сон длился не один час. Её блуждающий взгляд останавливается на очаге в самом центре поляны, где на вертеле коптится тушка неведомого Тилии животного и капли жира с шипением падают на раскалённые докрасна угли, выплёвывая вверх искры, и взметая клубы белого дыма. Незнакомый, будоражащий аромат тут же проникает в ноздри, громким урчанием в животе напоминая о том, что последний раз она ела ещё вчера перед отбоем.

Сколько бы Тилия ни пряталась от любопытных взглядов, сколько бы ни опасалась того, что могут сделать с ней облучённые, она понимает, что тянуть бессмысленно – рано или поздно ей всё равно придётся выйти.

«Ну не съедят же меня, в самом деле!» – успокаивает она себя и, сделав глубокий вдох, выбирается наружу, боковым зрением отмечая, как несколько нечёсаных голов тут же с любопытством поворачиваются в её сторону.

– Ну как, отдохнула? – доносится до неё уже знакомый женский голос, а цепкий взгляд угольных глаз пристально скользит по лицу. Как гоминидка умудряется подкрадываться так незаметно, всё ещё остаётся загадкой.

– Да, спасибо, – отзывается Тилия, испытав облегчение при появлении Вары, рядом с которой она чувствует себя в относительной безопасности. – Я не успела поблагодарить ни тебя, ни того, кто обработал рану.

– Сначала тебе нужно поесть, – небрежно отмахивается гоминидка, жестом приглашая её занять свободное место рядом с собой и ожидая пока приготовится еда.

Стоит только Тилии опуститься рядом, она тут же понимает, что совершила ошибку: жар от костра даже на расстоянии нескольких десятков шагов просто невыносим. К такому ей, жительнице Башни, никогда не привыкнуть. Она, как, и, наверное, каждый к колонии, знала, что у облучённых за почти три столетия выработался иммунитет к резким перепадам температуры, и им легче переносить жару днём и дикий холод ночью. Ей же такой милости ждать не приходилось, вся её избранность закончилась ровно тогда, когда она покинула безопасность Башни.

Чтобы хоть как-то отвлечься от терзаемого чувства голода, она переключает своё внимание на облучённых, которые громко переговариваясь, группами рассаживаются на свободные места. Каждая деталь в их внешности, каждый изъян врезается глубоко в её сознание, оставляя там свой неизгладимый след. Ей жаль всех этих несчастных, они не должны нести ответственность за ошибки своих предков, но и она не виновата в том, что в отличие от них, не имея видимых глазу патологий, угодила в один с ними адский котёл. Но ради выживания, она готова смириться с тем, что какое-то время ей придётся видеть облучённых и их затронутые болезнью тела. О том, что она застряла в Долине на всю оставшуюся жизнь, даже думать не хочется.

Спустя какое-то время начинает казаться, что вся Долина стеклась сюда, предвкушая пир. Гоминиды смеются, галдят, подшучивают друг над другом и выглядят вполне довольными жизнью. В общей столовой её уровня такое вряд ли увидишь. Там в огромном стерильном помещении, заставленном всегда отталкивающе-холодными на ощупь металлическими столами и такими же скамейками, всегда тихо. Даже малый ребёнок знает, что негласные правила Башни требуют беспрекословного соблюдения порядка: никаких разговоров во время еды, никаких посторонних звуков, кроме монотонного дребезжания ложек о жестяную посуду.

Она никогда не любила то место: с постоянными очередями, затёртыми до блеска подносами и засаленными карточками, без которых в Башне было не обойтись. Иногда, когда родители давали ей такие, она долго и с интересом разглядывала маленькие бумажные прямоугольники, пытаясь угадать, в чьих руках они побывали раньше. Некоторые были с отметинами: мелкими надписями от руки, колонками цифр… где-то даже не хватало уголка. Всё это, словно в память о себе, оставили прежние владельцы.

Но ещё больше её раздражали молчаливые тройки милитарийцев, спина к спине, следившие за порядком в столовой и людская толпа, сновавшая мимо с наполненными лишь на половину подносами, словно вода, обтекающая застывшие фигуры в чёрном: боясь приблизиться, не смея посмотреть, а тем более заговорить. От одного только воспоминания о карателях, место укола на внутренней стороне предплечья тут же начинает зудеть.

Когда все в сборе, тощая гоминидка первой зачерпывает в кружки воду и набирает в две деревянные миски еду со стола. Большая часть гоминидов не двигается, выжидая пока нагруженная снедью Вара снова не занимает своё место на бревне и Тилия вдруг по-новому смотрит на ту, что совсем недавно спасла ей жизнь. Неужели так выглядят лидеры? Но сколько ни старается, разглядеть в этой помеченной радиацией гоминидке то, что могло бы указывать на безграничную власть, не может.

В этом тоже было отличие в их укладах жизни. Тех, кто стоял у руля власти Нового Вавилона, можно было заметить издали: пурпурные одеяния – отличительный знак Совета, белоснежные – кураторов, тёмные, как ночь – карателей. Но ничего этого у тощей облучённой, расслабленно сидящей бок о бок с Тилией, не было, и, тем не менее, для тех, кто её окружал, она определённо являлась лидером.

– Что никогда не ела мяса? – видя её замешательство, тихо смеётся Вара, от чего и без того узкие глаза превращаются в щели.

Когда гоминидка небрежно стаскивает с черноволосой головы тёмную, лёгкую ткань и, как и остальные, руками принимается за еду, Тилия поспешно отводит глаза. К такому ей, наверное, никогда не привыкнуть.

– Ешь, Тилия, у нас праздник, в ловчую яму попалась хорошая добыча. Мы редко так наедаемся… У нас правило: не брать больше, чем сможем съесть за пару дней, мясо лучше приготовить сразу… слишком быстро протухает.

Чтобы не обидеть свою собеседницу, она всё же решается и отправляет в рот самый маленький кусочек. Для неё такая еда в новинку. Дома они получают, присылаемое из Белатерии мясо лишь раз в неделю и то в виде консервов, нашпигованных солью. И сейчас стоит только Тилии начать жевать, жёсткие волокна тут же застревают в зубах, а желудок, непривычный к такой еде, начинает бунтовать. Но Тилия не подаёт вида. Если она хочет выжить, придётся: есть их пищу, чем бы она ни была раньше, спать в одном с ними лагере, работать бок о бок, чего бы это ни стоило.

«И попытаться не стать такими, как они», – напоминает она себе, отправляя в рот следующий кусок и уговаривая себя, что это огромный, пусть даже мутировавший, кролик. Слабое утешение, ведь всем известно, что практически все животные, размером больше крысы, рогатого молоха или безногой ящерицы вымерли: либо погибли во время бомбёжек, либо были съедены в первые, самые голодные годы после окончания войны.

– И сколько здесь живёт народу? – судорожно проталкивая очередной кусок по пищеводу, интересуется Тилия, то и дело, ёрзая на шершавой поверхности бревна под пристальными, гоминидскими взглядами. Практически у всех сегодняшнее появление новенькой вызывает неподдельный интерес, и такие не скрывая, откровенно пялятся на белоснежную кожу и длинные тёмные волосы. Явное отличие от остальных – большинство же могут похвастаться лишь коротким ёжиком, да бронзовым, если совсем не смуглым цветом кожи.

– Если с тобой, сто сорок три.

– И все из Гнезда?

– Не только. Здесь полно тех, кого забрали из других городов.

– И что там… в других городах? – проглотив очередной кусок мяса и не почувствовав вкуса, выжидающе смотрит она на Вару.

– Да всё то же, что и у нас. Страх, болезни, голод… и смерть.

– Неужели ничего хорошего нет ни в одном из городов? – не унимается Тилия. У неё закрадывается подозрение, что Вара говорит не всю правду, но высказываться вслух и уж тем более злить лидершу, что железной рукой правит разношёрстной толпой из ста сорока облучённых, совсем не хочется. Слишком уж она сейчас зависима от благосклонности этой искалеченной облучением гоминидки.

– Если не веришь, можешь сама поспрашивать, – безразлично пожимает та плечами, с наслаждением облизывая испачканные в жиру длинные пальцы. Если не считать счастливчиков, в руках которых чуть раньше Тилия с удивлением заметила пару костяных вилок, вокруг никто не пользуется столовыми приборами. – Уж поверь, никто не скажет ничего хорошего о том месте, где родился. Может и лучше, что мы здесь оказались.

Перед мысленным взором тут же возникает картинка Пекла с его грязными узкими улицами заполонёнными голодными гоминидами, покосившимися коробками домов из кусков камня и жести, изнуряющим зноем и песком, забивающимся в каждую щель. Вара права, и жизнь у облучённых не сахар, но своей-то она была вполне довольна. Если не считать тех моментов, когда на неё накатывало и хотелось просто сбежать. И даже, если бы она не прошла отбор для Обители, жила бы той размеренной жизнью и дальше. Может, выучилась бы на врача, стала лечить башенцев. При мысли о том, что ей, скорее всего, пришлось бы лечить таких, как эта гоминидка, делается не по себе.

– А где те, что прибыли сюда со мной? – окидывает она внимательным взглядом всю территорию лагеря. К этому моменту большая часть гоминидов уже насытилась, по одиночки или группами покидая место обеда.

– Они в карантине, – морщась, словно Тилия спросила о чём-то неприятном, отзывается Вара. – Мы здесь, как можем, стараемся следить за чистотой. Вши и блохи не слишком приятная штука и от них не так-то просто избавиться. Поэтому, какое-то время им придётся пожить отдельно.

– Значит, я здесь первая… И за какое же время?

– Вертушки к нам уже несколько лун не прилетали.

Тилия понятия не имеет, как выглядели вблизи эти самые вертушки и откуда они брались, но то, что они перемещались по воздуху, уже было необычно. Единственным, доступным средством передвижения в Новом Вавилоне были огромные милитарийские кватромобили, но и тех в колонии осталось не больше десятка: жалкие крохи, в сравнении с тем, что когда-то имели Первые Люди. Были ещё тяжёлые грузовики, что раз в месяц появлялись на западе, привозя всё необходимое: мясо, посуду, кое-что из техники. С собой они увозили то, что производил Новый Вавилон: растительную пищу и лекарства. Никакого другого транспорта Тилия за всю свою жизнь больше не видела: ни внутри, ни снаружи. Тем более такого, который мог бы беспрепятственно перемещаться по воздуху.

От одной только мысли о том, каким путём она сюда попала, её тут же бросает в дрожь. Высота стен Долины одновременно завораживала и пугала, рождая в голове жуткие картинки того, что могло бы произойти, если бы у милитарийцев что-то пошло не так: сеть порвалась или крепления не выдержали.

– И часто прилетают эти вертушки? – задрав голову, Тилия долгим взглядом обводит идеально ровные вершины каменной гряды, прикидывая в уме, какова их высота.

– Ну, думаю, в ближайшее время они не появятся. Самый долгий перерыв был дней сорок, а сейчас лагерь переполнен, – неприкрытый рот Вары растягивается в улыбке, которая тут же преображает изуродованное лицо гоминидки. – И что радует больше всего, когда в прошлом году в Яму попала Галия, стало меньше мертвяков.

– Кто такая Галия?

– Наша Амораи.

Но и после этих слов для Тилии мало что проясняется:

– Амораи?

– Так называют всех целителей, когда-то живших в Гнезде, – охотно поясняет Вара, видя недоумение на лице собеседницы. – Это она поработала над твоей спиной. Позже я тебя с ней познакомлю.

– Захочет ли она? Местные не слишком-то мне рады, – с горькой усмешкой замечает Тилия, окидывая взглядом толпу облучённых. Приём пищи закончен и почти каждый в лагере вновь принимается за свои дела.

– Они привыкнут. Все привыкают, когда поживут здесь. Даже те, что с окраины Гнезда.

– А что там на окраине?

– Отбросы, – с отвращением выплёвывает гоминидка единственное слово. – Те, кого изгнали: воры, убийцы…

– Но я думала, что убивать в городе запрещено!

– Типа того, – кивает с усмешкой гоминидка, и Тилия с удивлением и каким-то злорадством понимает, что не все эдикты Нового Вавилона безоговорочно исполняются. Будь её воля, она бы уже давно нарушила парочку из них. Например, четвёртый: о жизни в строго отведённом социуме. И первое, что бы она сделала – это сорвала ненавистные белые полосы со своей одежды и отправилась бродить по Башне, заглядывая в каждый угол.

– А как же законы?

– Да кому нужны эти законы! – отмахивается Вара. – Это чистое выживание. Даже, если один и прибил другого, будь уверена, в Термитнике об этом никогда не узнают. Песок быстро скроет все следы, не подкопаешься, а после жители сами накажут виновного.

– Самосуд?

– Что-то вроде того.

– И много таких, кого изгоняют из Башни?

– Хватает. Такие, в основном, тоже переезжают на окраину, ну или совсем уходят из города.

– Но это же равносильно смерти! – ошарашено смотрит она на гоминидку. – До других городов пешком не добраться!

– Я слышала другое. Говорят, каменный город, что ближе всего к нам, рад каждому новоприбывшему.

– А разве этого города больше не существует? – хмуриться Тилия, вспоминая, как кураторы часто приводили пример того, как не нужно строить идеальное государство. Из семи городов-спутников, расположенных вокруг Обители, Пария стала единственной, погрязшей в болезнях и, потеряв свою ценность для остальных, в итоге перестала существовать.

– Люди разное болтают, – пожимает узкими плечами Вара. – Говорят, это теперь город изгнанных. Я как-то слышала, что пешком туда можно дойти за семь лун. И там рады любому, кто доберётся до них живым, – и горько усмехнувшись, спрашивает. – Не слишком-то похоже на то, что твориться у нас, да?

С этим Тилия не может не согласиться. В Башне она не раз слышала пугающие истории про то, как милитарийцы отправлялись на рейды в Пекло. Они в любое время суток могли появиться в выбранном ими доме – хотя она подозревала, что и здесь не обходилось без вмешательства гнусных доносчиком, – и, выставив на улицу недоумевающих жильцов, обыскать всё сверху донизу. А обнаружив пришлых, изгоняли их вместе с теми, кто осмеливался пойти наперекор властям и закону. Пекло и так было перенаселено и лишние рты, которые нужно было кормить, властям были не нужны. И милитарийцы справлялись с этой задачей просто: вывозили чужаков и тех, кто прятал их в своих домах далеко за пределы города и оставляли умирать.

Но Тилия, как дочь врача, знала, что первостепенной причиной такого варварства со стороны карателей и Совета, было то, что редкие путники, забредавшие в город, были потенциальными носителями заразы. И лишь чудом за два столетия жителям Нового Вавилона удавалось предотвратить начало эпидемии желчной холеры, и даже чёрной оспы.

– Значит, есть вероятность, что за пределами города можно выжить?

– Ну, теперь-то мы этого не узнаем! – безразлично отзывается Вара, кивком головы указывая на неприступные стены.

«Верно подмечено», – мысленно соглашается с ней Тилия, на секунду забывая, что она уже не часть прежнего благополучного мира и возможно её место здесь, среди облучённых. Внутри тут же закипает злость на всех и каждого: милитарийцев, властей, судьбу, несправедливость. Чем же она не угодила Совету, что всего за каких-то пару часов от избранной умудрилась скатиться в эту Яму?

– Почему нас отправили сюда?

Непробиваемую Вару её неожиданный вопрос застаёт врасплох. Гоминидка какое-то время неподвижно сидит на бревне, словно решая для себя что-то, но стоит только ей открыть рот, как Тилия понимает: правдивого ответа она не получит.

– Раньше я думала, что нас сбрасывают, чтобы мы стали кормом для диких животных. Но человек здесь самый страшный хищник… поверь мне на слово. Не знаю, как дела у тех, что живут за барьером, но жизнь здесь не такая уж и плохая. Уж лучше, чем подыхать от голода в Гнезде, где из еды остались только крысы и змеи.

– Значит наверх точно не выбраться?

– Забудь, – качает та головой, возвращая на место платок, отчего её голос тут же начинает звучать приглушённо. – Ты не первая кто хотел назад, но только тебе не пройти дальше барьера. Никто до сих пор не знает, как он действует. Стоит только заступить за черту, и ты мертвяк. Но даже, если попытаться как-то перейти барьеры, взобраться по этим стенам вряд ли получится.

– Я не вижу здесь стариков, – после непродолжительной паузы обращается Тилия к Варе, но то, что дальше рассказывает гоминидка, звучит странно.

Почти три года назад Вару скинули в Долину в компании ещё пятерых таких же облучённых. Всё было точно так же, как и в случае с Тилией: долгая, изматывающая поездка на кватромобиле, крайне недружелюбные и словно набравшие в рот милитарийцы, болезненный укол какой-то «гадостью», недолгий сон и будоражащее пробуждение всё на той же поляне.

По неизвестной причине вертушка всегда выбирала именно это место. Хотя, скорее всего, дело было в отсутствии поблизости деревьев и удалённости от лагеря. Какое-то время Вара была дезориентирована, а окончательно придя в себя, стала свидетелем того, как трое из её группы, бьются в судорогах на выжженном, узком участке земли, харкая кровью, пока «не отдают концы». Позже были многочасовые блуждания по этой части Долины и, наконец, знакомство с теми, кто на тот момент уже прочно обосновался в лагере.

– И много их было?

– Чуть больше семидесяти.

– А сколько умерло за те три года, что ты здесь?

– Несколько сотен, – нехотя отвечает Вара, отстранённо оглядывая лагерь. – Уже после я узнала, что первая группа оказалась здесь задолго до моего появления. Всего их было девять человек и все из Гнезда. Но и тогда некоторые хижины были уже построены.

– Выходит, – размышляет Тилия, – до этого, здесь кто-то жил?

– Догадливая! – усмехается Вара. – Жили, строили жильё, ставили силки на зверей, рыли ловчие ямы, а потом вдруг всё побросали и исчезли.

– Может просто ушли? – задумчиво говорит Тилия, хотя после всего, что только что узнала от гоминидки и чему сама стала свидетелем, верилось в это с трудом.

– Ушли? И куда же? – бросает на неё насмешливый взгляд Вара, поднимаясь с бревна и швыряя в огромную плетёную корзину у стола опорожнённую посуду. При мысли о том, что кто-то уже ел из её тарелки, Тилию тут же начинает мутить. Она пытается прогнать эту мысль, но каждый раз слыша глухой удар, невольно бросает неприязненный взгляд на переполненную корзину, из которой уже горой торчат заляпанные жиром миски.

«Как у них тут ещё эпидемии не было!» – с брезгливостью морщиться она и отходит подальше от набитых едой ртов, грязных рук и любопытных взглядов. Но, как выясняется у Вары на новенькую свои планы. Гоминидка, ничего не объясняя, лишь сделав знак рукой, спешит из лагеря и Тилии ничего не остаётся, как пойти следом.