Текст книги "Тригон. Изгнанная (СИ)"

Автор книги: Ольга Дэкаэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)

И таких здесь тысячи!

Поражённая этим зрелищем Тилия, торопливо отводит взгляд и, откинувшись на неудобную спинку сиденья, прикрывает глаза. Лишь бы не видеть, лишь бы не быть частью этого хаоса.

Под палящими лучами полуденного солнца, воздух в салоне делается горячим и более плотным. Пот градом катится по лицу и шее, и тут же с жадностью губки впитывается тканью комбинезона. Всё это невыносимо, но лучше уж здесь, чем снаружи, среди этих несчастных, хотя даже железное нутро четырёхколёсного монстра теперь не кажется ей безопасным.

А в голове молотом стучит лишь одна мысль: «Вернуться домой!» К родителям и брату, даже если он иногда и бесит, к узким коридорам и искусственному освещению, к прохладе бетонных стен и опостылевшей еде, которую выдают строго по карточкам. И попробуй только заявиться в столовую без этого чёрно-белого позабытого дома корешка, тяжёлый взгляд дежурного тут же пригвоздит тебя к месту. И без объяснений ясно – еды сегодня не получишь. Но даже это лучше, чем быть здесь! Всё что угодно, только бы не видеть всего этого, не слышать мольбы о помощи и проклятья.

От неожиданного удара о металлическую решётку, Тилия вздрагивает всем телом и резко открывает глаза. Совсем близко от её головы нехотя рассеивается серое облачко пыли, мелкими осколками падая на плечо, оседая на лице и застревая в волосах. Камень! И вот уже десятки разномастных снарядов, подчиняясь стадному инстинкту метателей, летят в их сторону, нещадно лупя по железу, большей частью не в силах преодолеть железную преграду из решёток, а кватромобиль, не замедляя хода, всё также неспешно пробирается сквозь разъярённую толпу.

– Чёртовы оборванцы! Дай им волю, весь корпус изрешетят, – зло выплёвывает здоровенный милитариец, чем поражает Тилию, и тут же обращается к женщине. – Может выйти и показать этим тварям, кто здесь главный?

Стоит только ему повернуть голову, Тилия, ещё не пришедшая от того, что милитариец заговорил, замечает печать на его мощной, с выступающими буграми вен, шее. Иссиня-чёрный круг со стрелой внутри указывающей куда-то вверх, на прикрытую беретом лысую макушку. Метка воина, которая есть у каждого, кто поклялся защищать народ Вавилона.

– Отставить! У нас задание, – тут же одёргивает его женщина, на тонкой шее которой то же чёткое изображение, что и у остальных, и по резкому тону милитарийки сразу становиться ясно, кто именно здесь главный.

Женщина-каратель сидит, откинувшись на неудобное сиденье и сжимая в руках свой блестящий чемоданчик. Она лишь кажется расслабленной, словно то, что происходит снаружи, её нисколько не волнует, но это лишь видимость. Тилия прямо-таки чует, как той не по себе. Это у них, башенцев, в крови – необъяснимый, животный страх перед обитателями Пекла.

Чем дальше кватромобиль углубляется в город, тем более неконтролируемой становится толпа вокруг. Заслышав шум приближающейся железной махины, облучённые в спешке выбираются из своих самодельных домишек-развалюх и бездумно кидаются наперерез, так и, норовя попасть под огромные, вздымающие вокруг облака пыли, колёса. Чертыхающемуся себе под нос водителю несколько раз лишь чудом удаётся в последний момент резко крутануть руль и тем самым избежать столкновения.

Уставшей Тилии начинает казаться, что поездка длиться уже более часа, когда железяка, ставшая временной тюрьмой для семерых человек, наконец, останавливается. Глухо щёлкают дверные замки и сидящие впереди милитарийцы, не сговариваясь, выбираются наружу. С бешено колотящимся сердцем, каждую секунду ожидая, что вот сейчас откроется боковая дверь и её выволокут на растерзание толпы, Тилия липкой от пота спиной вжимается в жёсткое сиденье, до боли в суставах вонзая ногти в обшарпанную обивку.

Просто так она им не дастся, не доставит такого удовольствия!

Но все опасения напрасны, видимо, на её счёт у них другие планы. Те двое, не обращая на неё никакого внимания, неспешно прокладывают себе путь сквозь обступившую их со всех сторон беснующую толпу. И только теперь, переведя дух и немного расслабившись, Тилия замечает приведённое в действие смертоносное оружие в руках милитарийцев. Длинное, гладкое, матовое, словно продолжение сильной руки, оно сливается воедино с их формой, жаждущее в любой момент найти себе жертву.

Ожидание длится не долго, но и этого времени хватает, чтобы признать, что хуже той лестницы, оказалась эта железная печь. Не лучше чувствуют себя и остальные пассажиры, но в отличии Тилии, они здесь по своей воле. Когда милитарийцы, наконец, возвращаются – они не одни.

«Только не это!» – стонет про себя Тилия и неосознанно отшатывается в сторону, когда на соседнее с ней сиденье послушно опускается молодая гоминидка. Если не считать детских, почти стёртых воспоминаний, так близко она ещё не видела ни одного облучённого. Но несмотря на противоречивые чувства, Тилия не в силах отвести любопытного взгляда. Но ни печали, ни слёз на лишённом всяких эмоций, вытянутом лице, словно ничего необычного не произошло, и её не выдернули из привычного мира, она не замечает. Лишь смирение.

Но удивительно не это. Такого светлого оттенка волос, Тилия ещё не встречала. Практически все на её уровне были темноволосыми и с бледной кожей – сказывалось отсутствие солнечного света. Да и цвет глаз у всех был примерно одинаковый: от тёмно-зелёного, как у неё, до почти чёрного. И причина этому была одна – уже несколько поколений в Башне все приходились друг другу дальними родственниками и это, по словам отца, становилось проблемой – в лазарете рождалось всё больше младенцев с отклонениями, а значит потенциальных жильцов Пекла.

Пытливые, глаза цвета зимнего неба лишь на секунду останавливаются на её лице, но и этого времени хватает, чтобы почувствовать на себе волну враждебности. Тилия отстраняется ещё больше, словно от удара, но тут же чуть не вскрикивает – раскалённое на солнце железо через тонкую ткань обжигает плечо.

Следующий час становиться, наверное, самым тяжёлым для Тилии. Кватромобиль, медленно кружа по лабиринту грязных улиц, словно хищный зверь, выискивая зазевавшуюся добычу, останавливается ещё трижды. И во время каждой остановки Тилия с замиранием сердца готовиться к худшему. Но милитарийцы раз за разом лишь приводят новых жертв.

Кроме самой Тилии и её светловолосой соседки, остальные гоминиды оказываются мужского пола. Возраст у четверых примерно один и тот же: шестнадцать-семнадцать лет. Чумазые лица, длинные сальные волосы, долговязые фигуры, лохмотья, определённо когда-то принадлежавшие башенцам. Даже белые нашивки на рукавах у некоторых сохранились. Как уже успела заметить Тилия: большинство жителей Пекла предпочитали носить штаны, переделанные из комбинезонов башенцев, а поверх надевать ещё и длинные платья-балахоны, не говоря уже о лёгких шарфах, что практически всегда покрывали их головы, хоть как-то спасая от зноя.

Последняя троица облучённых, которую приводят каратели – совсем дети, не больше десяти-одиннадцати: затравленные взгляды, на щеках видны грязные дорожки от пролитых, но мгновенно высушенных беспощадным солнцем, слёз. Этот жестокий мир не прощает слабостей, быстро уничтожая даже самые незначительные признаки его проявления.

Как и в случае со светловолосой гоминидкой, Тилия чувствует к этим малышам нечто иное, чем просто любопытство, страх и отвращение. Ей по-человечески жаль их. Ведь у них, скорее всего, тоже есть семья…

Но она тут же по привычке одёргивает себя: «Такие мысли пришлись бы не по вкусу властям».

Одиннадцатый эдикт гласил:

«Индивидуумы, не способные приносить пользу колонии, не заслуживают ничего кроме презрения и изгнания».

«Как же глубоко въелись в меня все эти жизненные принципы идеального мира!» – с отвращением думает она, наблюдая, как громоздкий кватромобиль, наконец, выбирается из череды узких, предназначенных лишь для пеших передвижений улочек и, набрав скорость, мчится прочь, взметая позади едкие клубы пыли.

Тилия в последний раз бросает взгляд через плечо и сердце сжимается от тоски. Башня – место, где она прожила всю свою жизнь, сияет в лучах полуденного солнца, словно зажжённый кем-то одинокий факел. А струящийся из печных труб Топки дым, делает картину ещё более реалистичной. И чем дольше она смотрит на оставленный позади город, тем сильнее першит в пересохшем горле. Это место предало её, вышвырнуло за ненадобностью, как и тысячи других таких же. Даже в самом страшном сне она не могла себе представить, что с ней может произойти такое.

Ещё вчера была избранной, грезила, как отправиться в Обитель, пройдёт Очищение, мечтала, как родители будут гордиться ею. Всё это оказалось несбыточной мечтой. И от этих мыслей предательские слёзы тут же наворачиваются на глаза. Она украдкой от остальных утирает их рукавом, и подставляет лицо ветру. К чему теперь жалеть о прошлом. Его не вернёшь.

Когда водитель без предупреждения, резко тормозит, очнувшаяся от своих невесёлых мыслей Тилия, озирается по сторонам, в надежде увидеть хоть какое-нибудь строение, другой кватромобиль или может город вдалеке. Но вокруг только вечное море жёлтого «захватчика». И лишь скелеты деревьев, словно обуглившиеся гигантские пальцы, тянущиеся к солнцу, островками спиленных остовов скудно торчат из песка. А ведь ещё каких-то пару веков назад, как напоминание о прошлом изобилии, вокруг Нового Вавилона сиротливо высились целые мёртвые леса, впоследствии ставшие топливом для стремительно разраставшегося Пекла.

И тут же властный женский голос заставляет Тилию напрячься всем телом:

– Закатать всем рукава!

Не остаётся никаких сомнений, что это не просьба. Повернув голову, Тилия, наблюдая за женщиной, ожидает, что же последует дальше. И когда милитарийка, не теряя времени, деловито открывает свой чемоданчик и вынимает небольшую прозрачную коробочку с до половины наполненными прозрачной жидкостью девятью шприцам, Тилия вдруг с ужасом понимает, что именно столько вынужденных пассажиров сейчас в кватромобиле. Никакой спонтанности, лишь планомерное исполнение приказа.

– Мне повторить? – обводя всех сверлящим взглядом, резко бросает женщина. И тот же миг сидящая рядом светловолосая, едва уловимыми жестами показав что-то остальным, первая обнажает руку до локтя.

«Слишком тонкая, чтобы принадлежать моей ровеснице», – с удивлением отмечает Тилия и брови её сходятся над переносицей.

Чем же питаются жители Пекла, если даже её семье временами приходится туго? А ведь они живут гораздо лучше, чем многие из их соседей, а тем более колонисты с четвёртого или, например, шестого уровней. Хотя, если бы не непригодные для столовой овощи и зелень, которые время от времени удавалось тайком вынести из Теплиц её матери, скудного рациона, что предлагала общая столовая, с трудом бы хватило, чтобы прокормить четверых. То, что ей год назад пришлось покинуть свой жилой блок и перебраться на другой уровень, определённо облегчило жизнь её родным.

Раньше, такие дни с «нормальной» едой, были для неё почти праздником. И каждый раз, возвращаясь с работы, уставшая мать, украдкой вынимала из карманов то, что ещё утром росло на грядках: подгнивший с одной стороны томат, одинокая луковица с пожухлыми перьями, повреждённые жучком или плесенью листья шпината. Ели всё сырым, лишь слегка приправляя солью: единственным, чего в изобилии было в нынешнем мире.

А после того, как в их с братом животах, наконец, наступало хоть какое-то чувство насыщения, да и то ненадолго, они становились свидетелями того, как отец снова и снова ворчит на мать и просит пообещать, что это последний раз, когда она нарушила неписаные правила колонии. Но та лишь молча бросала осуждающий взгляд на отца своих детей. Она оправдывала своё воровство, но в то же время не могла мириться с одержимостью мужа книгами и тем риском, на который он каждый раз шёл.

Пока милитарийка «колдует» над своим чемоданчиком, Тилия напряжённо следит за её манипуляциями. Движения карательницы отработаны и точны. Это явно не первый раз, когда та берёт в руки шприц. Так же, без спешки всегда работал отец, когда Тилии удавалось застать его в лазарете: прививки, осмотры, назначения. И сейчас, наблюдая за тонкими женскими пальцами, обтянутыми прозрачными перчатками, она задаётся вопросами: «Какая я по счёту? Сколько уже побывало на моём месте?»

Остальные, не выказывая неповиновения и, следуя примеру светловолосой, смиренно протягивают женщине оголённые, такие же тощие запястья и милитарийка с непроницаемым лицом одному за другим на сгибе вводит в вену короткую иглу. Ни единого звука в салоне, ни единого всхлипа. Эти дети либо привыкли к боли, либо «дрожат» от страха.

Вскоре очередь доходит и до Тилии, но она лишь задирает подбородок и, не мигая, с вызовом смотрит в глаза женщине. Она ни за что не станет помогать карателям, вводить в её вену эту дрянь!

– Тебе что особое приглашение нужно? – щуриться милитарийка, демонстративно поднимая вверх руку с наполненным до половины шприцем. Застывшая на кончике иглы капля тут же хищно вспыхивает на заглядывающем в зарешёченные окна солнце. – Либо ты сама, либо тебе помогут.

Но Тилия не шевелится, прикидывая в уме свои шансы. Что они предпримут, если она откажется? Не убьют же? Законом это запрещено – второй эдикт:

«За любое преступление, будь то кража, неповиновение властям или даже убийство, карают изгнанием».

Считается, что это ненамного лучше смерти, но так было решено ещё задолго до её рождения. Может, изгонят из города? Но ведь она и так уже за пределами Нового Вавилона и даже Пекла, где ещё была хоть какая-то надежда вернуться домой.

– Я повторять не стану! – рот женщины кривиться, в глазах застыли отвращение и ненависть. – Мне плевать, что там у тебя на уме. У меня приказ. За неповиновение…

Голос милитарийки обрывается, и угроза остаётся не высказанной. Тилия едва сдерживается, чтобы не бросить женщине в лицо: «И что тогда?» Но та промывка мозгов, которой она подвергалась на протяжении всей жизни, сначала, как колонистка, а затем и как адепт, делает своё дело. Тилия не решается заговорить без разрешения.

Ей не понятны ни злоба, ни презрение, которые испытывает к ней эта незнакомка в чёрном и остаётся только гадать, чем же она так прогневала Совет, что даже эта карательница полна дикой ненависти. Уверенна только в одном – этим людям ничего не стоит бросить её одну прямо посреди безжизненной пустыни. А самое большее, на что может надеяться человек без воды в таком месте – это медленная смерть от обезвоживания. Ну, продержится она максимум до следующего утра, пока безжалостное солнце вновь не поднимется на востоке и не примется за работу. А что дальше?

Тилия этого точно не знала, но поговаривали, что за пределами города, даже на, казалось бы, мёртвой земле, кипела жизнь. Животные не вымерли, по крайней мере, не все виды. Звери, как и люди, перебрались под землю, лишь с приходом ночи выбираясь на поверхность в поисках пропитания.

Вот чем она может стать – пропитанием!

«Можно попытаться сбежать… вернуться», – приходит в голову спасительная мысль, и Тилия сквозь зарешёченное окно окидывает ищущим взглядом бескрайнюю пустыню. Но вокруг лишь пустота, если песок и выбеленное зноем небо можно так назвать. Ни единого тёмного пятнышка на мерцающем горизонте и так тысячи и тысячи стадий до любого из семи городов, объединённых в Союз. Но пешком до них не добраться. Никто не способен прожить и дня под палящим солнцем этого жестокого мира, оставленного им словно в назидание Первыми Людьми.

А в следующую секунду совсем близко раздаётся предупреждающий треск и несколько облучённых, в том числе и Тилия вздрагивают от неожиданности. Синеватый разряд на долю секунды вспыхивает на конце дубинки, сидящего напротив карателя, отражаясь в его глазах, и так же молниеносно исчезает, оставляя лишь гул в ушах и непреодолимое чувство страха. Милитарийцам надоело ждать, и они готовы в любую секунду применить своё смертоносное оружие. Где-то она слышала, что первый разряд валит на землю, второй останавливает сердце.

Понимая, что ей не оставили выбора, Тилия нехотя подчиняется, вытягивая вперёд дрожащую руку и вот уже карательница, мёртвой хваткой вцепившись в её бледное запястье, закатывает серый рукав и не церемонясь вонзает иглу. На всё про всё уходит пара секунд. Бесцветная жидкость, попадая в вену, тут же начинает нестерпимо печь под кожей и Тилия, морщась, неосознанно, большим пальцем растирает место укола, после чего сгибает руку в локте. Сотни раз видела, как отец делал так же.

В его обязанности входила обязательная вакцинация всех без исключения колонистов – чипированных, конечно. Вот почему жители Пекла не «трогали» его – он лечил их. Отправлялся за внешние ворота Башни и пытался помочь облучённым.

В такие дни Тилия, будучи уже далеко не ребёнком, стремя голову неслась в свою комнату и, прижавшись лбом к нагретому солнцем стеклу, с беспокойством наблюдала, как далеко внизу гоминиды терпеливо выстраивались в длинные очереди у ворот, заполняя площадь, а милитарийцы тем временем проверяли каждого призмой-сканером.

Такой плановый осмотр проводили раз в пару месяцев. И всякий раз она со страхом следила за тем, что происходило внизу. Боялась за отца, хотя никому и никогда не говорила об этом. Это слабость, которую она не могла себе позволить. Ведь она дитя Башни и только.

И это продолжалось из года в год. Больше всего власти боялись эпидемий, как случилось в одном из городов-спутников. Болезнь унесла жизни большей части населения города Парии, или как ещё его называли – каменный город. Ни люди, ни облучённые уже не смогли оправиться.

Но, несмотря на трагедию парийцев, жители Пекла всё чаще стали избавлялся от чипов, становясь невидимыми для сканеров карателей, а значит, не имея права на помощь врача. Таких отец лечил скрытно. Не редко в свой единственный выходной он отправлялся в наружный город, а когда под вечер возвращался домой: измотанный, с прихваченной загаром кожей и в провонявшей одежде – долго смывал с себя грязь и песок. Жадно набрасывался на скудную еду, что оставляла ему мать и никогда не говорил.

Да и не нужно было ничего объяснять. Его жена и дети и так знали, что творится снаружи. Кое-что рассказывал его старший брат Станум, кое о чём, несмотря на круглосуточный надзор, шептались в общих коридорах. И чаще всего после таких походов на столе отца появлялась новая запрещённая книга. Иногда лишь тонкая брошюрка с загнутыми, растрепавшимися краями, иногда целый фолиант на несколько сот страниц в жёстком переплёте. Изредка попадались даже с картинками, что было ценнее всего, потому что это помогало лучше понять мир Первых Людей. Отец радовался такому подарку, словно ребёнок новой игрушке.

Когда веки тяжелеют, а голова, несмотря, на усилия держать её прямо начинает заваливаться вперёд, Тилия, наконец, осознаёт, что битва с системой проиграна. От неё решили избавиться и сделали это! Даже не понадобилось разрешения родных, ведь она всё ещё является собственностью колонии, в каком бы статусе она не находилась: адепт или изгнанная.

«А теперь может уже мёртвая», – мысль о том, что Тилия, должно быть, умирает, последнее, что посещает её перед тем, как она проваливается в обволакивающую, словно пушистое одеяло, темноту.

Глава 4

Оглушительный гул, вторгается в сознание, когда она приходит в себя. Пытается пошевелить затёкшими руками, но всё без толку – она в ловушке. Что-то жёсткое и прочное удерживает её одеревеневшее тело на месте, и паника тут же накатывает ледяной волной, лишая единственного – воли. Сколько она не пытается вспомнить, что произошло, память упрямо отказывается возвращаться к хозяйке.

Голова тяжёлая и мозг ещё не способен отдавать чёткие приказы онемевшему телу, но это ещё полбеды. Что-то не так с её спиной: верхняя её часть – где-то в области правой лопатки – горит адским пламенем, словно с неё заживо содрали кожу. Да ещё эти дурацкие волосы. Гордость её матери! Их словно кто-то пытается оторвать вместе с кожей, и приходиться со всей силы сжимать челюсти, чтобы сдержать рвущийся наружу крик боли.

Изо всех сил пытаясь заглушить приступ паники, Тилии с трудом, но всё же удаётся освободить одну руку, с облегчением чувствуя, как к той медленно возвращается чувствительность. На очереди волосы. На борьбу с невидимым противником уходит какое-то время, но когда её разрываемая от боли голова, наконец, чувствует долгожданную свободу, из груди вырывается вздох облегчения.

И в этот самый момент воспоминания вихрем вторгаются в одурманенный мозг: набитая адептами комната подготовки, молчаливые, безразличные ко всему, даже к человеческому горю, конвоиры в чёрном, долгий путь по лестнице, милитарийка с личным номером «ноль-ноль-восемь». Перед глазами тут же появляется расплывчатая картинка из прошлого: обтянутые перчатками женские руки вводят в вену бесцветную жидкость.

Её усыпили!

Тилия распахивает глаза, но, сколько не пытается хоть что-то разглядеть, вокруг всё та же непроглядная темнота. А ужаснее всего то, что с каждой минутой ей становится всё труднее дышать. Да ещё этот тошнотворный запах немытых тел. Стоит только осознать, что это может значить, как она цепенеет, забывая про все неудобства, ещё секунду назад вызывающие неподдельную тревогу. Облучённые!

Тошнота тут же подступает к пересохшему от страха горлу и Тилия судорожно проталкивает подступивший ком обратно, понимая, что, если не успокоить взбунтовавшийся желудок, в этой адовой ловушке из гоминидских лохмотьев она просто захлебнётся собственной рвотой. А непрерывная качка из стороны в сторону и оглушающий гул, кажется, поселившийся прямо внутри её собственного тела только добавляют остроту ощущениям.

«Где я? Неужели каратели бросили меня вместе с этими существами?» – чувствуя, как страх сковывает тело, гадает Тилия, вспоминая враждебные взгляды и понимая, что ей, во что бы то ни стало, нужно выбираться.

Наспех ощупав себя свободной рукой, она пытается понять, что её удерживает в тисках. Под грудью, так что не продохнуть, животом и бёдрами нечто похожее на тонкие канаты, до боли врезающиеся в тело, и чтобы хоть немного облегчить своё положение, она просовывает руку сквозь удерживающие её преграды, пытаясь нащупать хоть какую-то опору, но пальцы то и дело проваливаются в пугающую пустоту.

Паника с новой силой завладевает телом Тилии, и она начинает задыхаться. Перед глазами уже пляшут багровые круги, когда она из последних сил, до хруста в позвонках выворачивает шею, наконец, освобождая из зловонного плена нижнюю часть лица, и судорожно втягивает воздух, тут же до отказа наполнивший горящие огнём, изголодавшиеся лёгкие.

«Будь сильной, даже если будет казаться, что хуже уже быть не может, – вспоминаются давние слова дяди, побуждая её дать своему подсознанию установку. – Сделай медленный вдох, успокой сердце и прими произошедшее, как должное. Мир суров и подарки не делает… особенно таким как ты».

Тогда она не восприняла всерьёз его наставление, ставшее для неё пророческими, сейчас же была благодарна и сделала всё, как учил Станум. Медленный вдох. Выдох. И снова вдох… И вот спустя пару минут прерывистое, истеричное дыхание выравнивается, пульс приходит в норму, а затуманенный паникой разум проясняется. Окружающий её смрад всё ещё чувствуется, но уже не так сильно. Или может она уже привыкла?

Когда близость смерти от удушья уходит на второй план, из тёмных глубин её подсознания выползают, словно чудовища из своих нор, новые страхи, заставляя Тилию судорожно искать ответы на вопросы: Неужели ей судьбой предначертано умереть в этой жуткой помойке? Этого от неё ждут те, кто бросил её здесь? Но самое ужасное, что никто об этом даже не узнает – родители, скорее всего, уверены, что их дочь уже на полпути к Обители в преддверие новой жизни и такой долгожданной свободы.

«И они будут верить в это до последнего», – с горечью осознаёт Тилия, когда закладывающий уши гул слегка меняет тональность, начиная звучать ещё надрывнее, отзываясь лёгкой вибрацией в ноющем теле. А в следующее мгновенье сдерживающие её тело тугие оковы ослабевают, словно теряя силу, и она, толком не успев ничего осознать, стремительно летит вниз.

Невесомость длиться лишь мгновение, за которое она даже не успевает испугаться, а затем следует глухой удар обо что-то твёрдое и новый фейерверк всепоглощающей боли. Тилия не в силах сдержать рвущийся наружу крик, который полностью заглушает механический гул, монотонно пульсирующий где-то над головой. Радует одно – что бы ни порождало его, теперь оно медленно удаляется, оставляя лишь звенящую пустоту вокруг.

А в следующее мгновенье, свернувшаяся клубком, притихшая Тилия, начинает различать окружающие её звуки. Выжидает около минуты, боясь пошевелиться и ожидая новых испытаний, но так ничего не дождавшись, заинтригованная, медленно стягивает с головы вонючее гоминидское тряпьё, и ослеплённая потоком яркого солнечного света, озирается по сторонам. Дыхание тут же перехватывает.

Вокруг неё, куда ни кинь взгляд, настоящая земля! Не песок, что так давно и бесцеремонно сковал весь мир, а плодородная почва – чёрная и твёрдая, обильно покрытая изумрудными островками свежей травы. И тот самый знакомый запах Теплиц, что годами впитывался в белоснежную кожу и тёмные, с первыми признаками седины, волосы её матери.

Тилия с наслаждением вдыхает незнакомый, дурманящий аромат диких цветов, не тронутых рукой учёного-генетика и, опираясь на ладони, чувствуя при этом, как в кожу врезаются мелкие камушки, с тихим стоном садиться. Только теперь она замечает постепенно исчезающую в небе маленькую чёрную точку, похожую на надоедливое жужжащее насекомое, которых целыми многотысячными колониями держали в стеклянных боксах Теплиц. Несколько разновидностей таких жуков, разводили для переноса пыльцы на геномо-растения, не способных переопыляться естественным путём. Такие насекомые-переопылители были бесценны – без них Материнская Обитель и остальные города-спутники могли навсегда остаться без растительной пищи.

Оторвав взгляд от неба и наконец, осознав, что угроза миновала, Тилия озирается по сторонам и дыхание её перехватывает. Идеально-ровная площадка, в центре которой она оказалась, покрыта густым зелёным покрывалом луговых трав, доходящим почти до колен. Вдали густеют кроны вековых деревьев, отбрасывая вокруг себя манящие, тёмные тени. Её восхищённый взгляд на мгновенье останавливается на изумрудных кустах с тонкими, словно иглы листьями, усыпанных красными, на вид спелыми ягодами и рот тут же наполняется слюной. Ужасно хочется пить, да и поесть не мешало бы – она так нервничала перед Посвящением, что просто забыла про свой скудный завтрак.

Вдоволь налюбовавшись окружающими красотами и прикрыв рукой глаза от слепящего солнца, заинтригованная Тилия переводит взгляд на непреодолимые, каменные преграды по обеим от неё сторонам, с торчащими пучками скудной, местами пожелтевшей растительности. Эти стены, словно два стража, друг против друга, стерегущие это море зелени от внешнего, отнюдь не дружелюбного мира. Но больше всего поражает не это – связующей нитью между этими нависшими над головой преградами служит чёрная, словно выжженная огнём полоса земли.

«Интересно, сколько часов уйдёт на то, чтобы добраться от одной стены до другой?» – прикидывает в уме Тилия, когда её чуткий слух вдруг улавливает едва различимые шорохи за спиной. Цепенея, она медленно поворачивает голову, готовясь к худшему.

Позади неё все те же гоминиды, ещё недавно томившиеся от неизвестности вместе с ней в кватромобиле. Боясь пошевелиться и тем самым привлечь к себе их внимание, она выжидающе наблюдает, как почти пришедшая в себя облучённая, прищурив блеклые глаза от яркого солнечного света, крутит по сторонам светловолосой головой. Кажется, она удивлена не меньше самой Тилии. Те, кто постарше тоже очнулись и, поднявшись на ноги, озабоченно переглядываются, будто ища друг у друга поддержки.

«Стая!» – с нарастающим беспокойством думает про себя Тилия, настороженно наблюдая за тем, как гоминиды, не сговариваясь, сбиваются в кучку. Она понятия не имеет, чего ожидать от тех, кто всю жизнь прожил в Пекле, и подчиняется его варварским законам, но знает точно – от таких лучше держаться подальше.

Стараясь не привлекать к себе внимания, она медленно поднимается на ноги, чувствуя, как сердце в груди истерично бьётся о рёбра и, пошатываясь, на нетвёрдых ногах, осторожно отступает назад. Взгляд мечется в поисках того, чем можно было бы себя защитить в случае нападения, но кроме сети у своих ног, из туго скрученных конопляных волокон, вокруг ничего. Но и от этой скудной защиты приходиться отказаться, стоит только увидеть грязный клубок из детских рук и ног. Маленькие гоминиды ещё не пришли в себя: доза милитарийской «отравы» для них явно оказалась чрезмерной, и оставалось лишь надеяться, что карательница всё же знала своё дело, и дети смогут оправиться.

Когда гоминиды, уже не таясь, и перебивая друг друга, начинают громко обсуждать свои дальнейшие действия, беспокойство Тилии только усиливается. Она отчётливо понимает, что теряет преимущество во времени и нужно действовать. Устремив взгляд в сторону пролеска, прикидывает свои шансы. До деревьев слишком далеко – около одного стадия, но при желании быстро преодолеть эти двести шагов можно, главное не свалиться от изнуряющей жары и побочных действий снотворного.

Удивительно, но всё в этом месте, кажется нереально огромным: сероватые каменные стены с буро-жёлтыми горизонтальными прожилками, заставляющие чувствовать себя букашкой, могучие деревья с толстыми стволами и пушистыми кронами, сочная трава, настойчиво цепляющаяся к ногам. Но что толку восхищаться окружающими красотами, если можно не дожить и до вечера.

От неё не ускользает и то, что ненавистные ей гоминиды, ещё плотнее сомкнув кольцо и склонив головы к центру, уже гораздо тише продолжают своё обсуждение. Вот только теперь они то и дело поглядывают в её сторону, и Тилия прямо-таки чует исходящую от этой четвёрки угрозу.

Тут же яркой картинкой вспыхивает воспоминание, как ещё совсем недавно в переполненной комнате подготовки, вот так же в стороне стояли трое – и точно также бросали на неё косые взгляды. Для неё тот опыт не закончился ничем хорошим. Разница лишь в том, что сейчас ей по-настоящему страшно. Облучённые в большинстве: они выше и сильнее, даже несмотря на кажущуюся истощённость – хотя в Пекле почти все такие, – и, если им вдруг вздумается напасть, одной против них ей не выстоять. И Тилия решает действовать.