Текст книги "Тригон. Изгнанная (СИ)"

Автор книги: Ольга Дэкаэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

Глава 25

Запах стоит отвратительный и Тилия из последних сил сдерживается, чтобы не чихнуть, а ещё лучше: бросить эту затею и сбежать. Но она помнит негласное наставление худосочного старика-гоминида – приложенный к губам искривлённый морщинистый палец. Она должна вести себя тихо, ведь она мертва.

Этого дряхлого старика из клана Силентов Мора представила, как Харон и в Новом Вавилоне у него была, пожалуй, самая важная работа. На своей скрипучей, шестиколёсной развалюхе-тележке он перевозил мёртвых. Его рабочий день начинался ещё до восхода солнца, когда к нему прибегал посланник с известием об очередном мертвяке в одной их рас, после чего он выкатывал свою видавшую виды тележку и, шаркая ногами, медленно брёл по улице. И судя по тому, с какой скоростью он передвигался: до нужного ему места он добирался часами. Хотя кому до этого было дело? Мёртвым точно уже было всё равно. А на границе, отделяющей владения одной расы от другого, Харона ждали те, кому было поручено проводить его и проследить, чтобы со стариком сполна рассчитались. Брал Харон за свои услуги, всё что угодно: начиная от коробка с парафиновыми спичками, когда-то выменянными у башенцев, до поношенных ботинок или драного комплекта одежды. Но в приоритете всегда оставалась еда.

Всё это Тилия узнала от Моры, пока они, скрываемые предрассветными сумерками, незаметно пробирались к ветхой лачуге одинокого старика. Рыжеволосая появилась в доме целительницы ещё затемно, прервав их с Киром разговор. Сверкнув своими синими глазами, она небрежно бросила Тилии серый хамповый свёрток и подранный плащ, который оказался ей великоват, и приказала следовать за ней.

И вот спустя примерно час Тилия, с головой укрытая старым, вонючим тряпьём, свернувшись калачиком на жёстком дне тележки, старается дышать через раз, пока старик, что-то мыча себе под нос, медленно катит её вперёд.

Сквозь узкую щель, которую она предусмотрительно оставила себе для подачи свежего воздуха, отлично видно, как в какой-то момент небо на востоке заиграло тёплыми красками. И вот сонный, наружный город постепенно начинает оживать. Гоминиды один за другим выбираются из своих хлипких лачуг, дружелюбно приветствуя соседей и гремя железной посудой – сегодня День Омовения, – но завидев угрюмого перевозчика мертвяков, тут же трижды сплёвывают через левое плечо и, побросав все дела, спешат прочь. Харона бояться в Пекле ничуть не меньше карателей.

Стоит только Тилии вспомнить о милитарийцах, как её тут же начинает бить дрожь. Ещё немного и ей самой придётся столкнуться с ними нос к носу и, если старик не сделает всё как нужно, это будет последним, что она увидит в жизни. Те каратели во время бури появились не случайно, они как-то прознали, что на окраине появились двое чужаков, поэтому-то и отправились проверить.

«А теперь они мертвы», – напоминает себе Тилия, поудобнее устраивая всё ещё побаливающую руку и чувствуя себя, словно в кандалах, в знакомой с детства одежде, в которую её заставила переодеться Мора. Бабушка Галии сотворила с её телом чудеса! Опухоль на лице прошла, так же, как почти исчезла и шишка на голове. Хуже дело обстояло с её правой рукой. Целительницу, после их последнего разговора в той комнатушке она больше не видела, но Мора категорически запретила снимать повязку, объяснив это тем, что она может быть не готова к тому, что увидит. Зря рыжеволосая так сказала! Теперь первым делом она избавиться от дурацких бинтов и удостовериться, что с рукой более или менее всё в порядке.

Но сначала нужно закончить то, что она уже давно собиралась сделать. А именно, с помощью старика Харона, попасть в Башню. То, что он единственный гоминид в Пекле, которому дозволялось беспрепятственно бывать на территории, где жили колонисты, объяснялось тем, что никто из башенцев не хотел бродить по наружному городу в поисках очередного мертвяка. Даже мусорщики чурались этой работы, и в итоге каратели решили привлечь к этому делу Силента: немого, который, как они думали, не сможет разболтать лишнего. Милитарийцы и Совет были настолько уверенны, что живущие в Пекле гоминиды безвольны и глупы, а потому неопасны, что не замечали главного. Облучённые были умны, хитры и мечтали только об одном – жить не хуже людей!

Когда тележку, наконец, перестаёт трясти, Тилия с облегчением понимает, что они только что въехали на бетонный пол самого нижнего, седьмого уровня. Без проблем преодолев пункт пропусков, старый Харон, как ни в чём не бывало, продолжал мычать что-то себе под нос, неторопливо толкая свой тоскливо-поскрипывающий обоз. Впервые увидев этим утром этого немощного, сгорбленного старика, Тилия засомневалась, а сможет ли он провести её в Башню, но вслух выражать свои опасения не стала. Кто она такая, чтобы сомневаться в этом немом гоминиде, согласившемся помочь. Или сомневаться в целительнице, спасшей ей жизнь.

Стоит только почувствовать, что они больше не двигаются, а Харон не напевает свою заунывную мелодию, Тилия затаив дыхание ждёт, что вот сейчас её выволокут на свет грозные милитарийцы и пройдутся по ней кевларовой дубинкой. Но прислушавшись, понимает, что вокруг всё по-прежнему спокойно, а в следующую секунду морщинистая рука разгребает грязные тряпки и она, наконец, получает долгожданную свободу.

Не теряя времени выбирается из своего временного убежища, и впервые оказавшись в Зале Топки, с опаской озирается по сторонам. Хотя она никогда не опускалась до седьмого уровня, Тилия была наслышана об огромных кремационных печах, которые в самого утра и до позднего вечера, выполняли возложенную на них миссию, выбрасывая в воздух клубы смердящего дыма и серый, словно грязный снег пепел, со временем оседающий на плоских крышах наружного города.

Тилия настолько заворожена зрелищем того, как из нутра единственной в этот ранний час рабочей печи с жутким воем вырываются оранжевые языки пламени, словно живое дышащее существо, требующее новой жертвы, что вздрагивает, когда её касается дряхлая рука старика. Мыча и указывая скрюченным пальцем куда-то вглубь, освещённого лишь отблеском огня, помещения, Харон манит её за собой. По пути им то и дело попадаются ровные ряды узких, металлических столов с инструментами: кусачками, топорами, молотками, ножами, – и Тилия всякий раз отводит взгляд, стараясь не думать об их предназначении. Старик Харон толкает почти невидимую дверь и, шаркая ногами, отступает назад, и она с опозданием понимает, что дальше сама по себе.

Когда полутёмный коридор, с одиноко-повисшей над потолком лампочкой заканчивается, Тилия оказывается в уже знакомом помещении с огромными колоннами и сиротливо стоящими в ряд кватромобилями. Именно здесь всего двумя неделями ранее она осознала, что её жизнь уже не будет прежней. Карателей вокруг не видно. Приблизившись к металлической двери, ведущей на лестницу, она с замиранием сердца вводит четырёхзначный код. Цифры, что ранее, не скрываясь, на её глазах набирал милитариец, засели в мозгу навечно. Каратель был уверен, что та, которую им поручили сопровождать, больше никогда не вернётся в стены Башни.

«Как же он ошибался!» – усмехается Тилия, когда на панели наконец загорается долгожданный зелёный индикатор и раздаётся призывный щелчок отпираемого замка. Она, прислушиваясь к тишине вокруг, всякий раз опасаясь нарваться на патруль карателей, переступает порог и тихо притворяет за собой тяжёлую дверь. Кто бы мог подумать, что спустя столько времени она снова будет ступать по этим бетонным ступеням и слушать монотонное эхо шагов. Только это будет уже не та испуганная девчонка с дрожащими коленками и взмокшими от страха ладонями. Той Тилии уже давно нет. Сейчас она другая: лекарь, боец, убийца!

На спиралью убегающей вверх лестнице ей то и дело попадаются небольшие группы людей в одинаковых серых одеждах, но с такими разными опознавательными знаками. Отсутствие всего нескольких горизонтальных полос, и ты уже копошишься на самом дне, разгребая отходы. Её обгоняет пара рабочих с четырьмя полосами на хамповых рукавах, пренебрежительно и без каких-либо извинений задев её плечами, что не удивительно, ведь на её плече красуется нашивка из шести белоснежных линий. Вот навстречу почти бегут полынщики в спецобмундировании – значит на последнем жилом уровне снова нашествие либо крыс, либо других мелких паразитов, – и Тилия, низко склонив голову и каждую секунду ожидая разоблачения, тут же жмётся к бетонной стене. Но занятые делами Башни колонисты, окинув безразличными взглядами её забинтованную руку и поношенную одежду шестого уровня, торопливо проносятся мимо. Скорее всего, все они приняли её за дочь какого-нибудь мусорщика, которая получив травму, вынуждена идти в лазарет.

И только когда она на какое-то время остаётся на лестничном пролёте совершенно одна, осознаёт, насколько напряжена. Больше всего она боится столкнуться с карателями. Их всегда было слишком много на этажах пятого уровня, где располагался лазарет. Кроме постоянной очереди за каннабис-дозой, в их обязанности входило быть в курсе причин полученных колонистами травм.

«Насилие – есть недопустимое в обществе проявление агрессии», – так говорилось в тринадцатом эдикте. Но не только это интересовало Совет. Ему необходимо было знать, на какой срок больной становился обузой для Нового Вавилона. После чего голосованием выносилось единогласное решение: сможет работник оставаться в Башне или станет изгоем. Второго шанса у человека не было: либо он выздоравливал и возвращался к работе, либо ночью в его дверь стучали каратели.

«Каждый должен приносить пользу», – так гласил первый эдикт Нового Вавилона.

Когда шестой уровень остаётся позади, Тилия, наконец, оказывается в Теплицах. До лазарета, где, должно быть, сейчас трудиться отец, рукой подать. Попав в это море зелени, от которого рябит в глазах, она на секунду прикрывает веки и втягивает носом такой знакомый терпкий воздух. Пахнет землёй, травами и домом. Стараясь спрятать лицо от вездесущих камер над головой, она сдёргивает с вешалки первый попавшийся белый халат, который обязан носить каждый работник Теплицы, независимо от того какую он занимает должность, распускает волосы и стараясь не привлекать к себе внимания, низко опустив голову торопливо идёт по проходам.

Сердце тревожно замирает от предчувствия. Где-то здесь возится с растениями ей мать и совсем скоро она её увидит! Бесконечные ряды с компостными грядками способны запутать любого, но только не ту, что провела среди растений всё детство. Лишь на секунду Тилия, словно споткнувшись, замирает перед стеклянной стеной, за которой лениво, перебирая короткими лапками, ползают жуки-переопылители, не в силах отвезти обескураженный взгляд от своего отражения. То существо, что сейчас смотрит на неё, мало чем напоминает её прежнюю. Сейчас её родная мать не узнает! Тронутая загаром кожа, потрескавшиеся губы, впалые щёки, выгоревшие на солнце короткие тёмные волосы и колючий взгляд. Меньше всего она сейчас напоминала жительницу Башни.

Всё ещё пребывая в шоке, она с трудом отводит глаза от своего застывшего отражения и тут же встречается взглядом с одной из работниц Теплиц. Нет никакого сомнения, что та узнала её. Тилия понимает это по округлившимся глазам и замершей в неуклюжей позе фигуре. Она изгой и скорее всего уже все, кто хоть как-то причастен к их семье, знают об этом: соседи, коллеги матери и отца. А «Долг каждого колониста – это вовремя сообщать о любых нарушениях», – как гласит эдикт номер девять. Для этого нужно всего лишь найти старшего по уровню и шепнуть пару слов, и можно начинать обратный отсчёт – каратели не заставят себя долго ждать.

– Тилия! – вдруг слышит она совсем рядом взволнованный, женский голос и резко оборачивается. В отличие от неё самой её мать внешне почти не изменилась, лишь тихая грусть и тревога закрались в её когда-то яркие, зелёные глаза. В остальном – всё та же почти прозрачная белоснежная кожа с голубыми прожилками на висках, собранные в тугой пучок тёмные волосы с первыми признаками седины, белый халат и испачканные землёй неприкрытые ничем руки. Её мать, в отличие от большинства работников Теплиц, никогда не любила носить перчатки, считая, что грубая резина только вредит нежным листьям и хрупким корням. И когда рабочий день подходил к концу, и она уставшая возвращалась в их жилой блок, под её коротко-остриженными ногтями всегда оставалась тонкая, тёмная полоска.

Под пристальным взглядом она теряется. Мысли вихрем проносятся в голове, сменяя друг друга. «Какое, должно быть, разочарование для родителя видеть, во что превратилось твоё дитя», – с горечью думает Тилия, до этого момента считавшая, что жизнь вне стен Башни лишь немного изменила её, но взглянув на себя глазами матери, тут же понимает, насколько она далека от истины. Долина уничтожила почти всё, что было прежней Тилией, оставив только оболочку, да и то сильно подпорченную.

– Привет, мам, – пытается она улыбнуться и тут же оказывается в объятьях. На глаза наворачиваются слёзы и Тилия, которая никогда не была объектом открытого проявления родительской любви, тут же прячет лицо в воротнике белоснежного халата, вдыхая родной запах. Этот порыв длится какую-то долю секунды, а в следующее мгновенье, спохватившись, словно вспомнив, где находится и кто может наблюдать за ними, её мать отстраняется.

– Уйдём отсюда, – еле слышно говорит женщина, и воровато озираясь по сторонам, торопливо ведёт Тилию за собой. Но её руку она так и не отпускает: тонкие пальцы судорожно цепляются за серый рукав её поношенного комбинезона, словно в страхе, что дочь в любую секунду может испариться. По обеим сторонам от узкого прохода многоярусных Теплиц тянутся зелёные террасы, весьма кстати скрывающие их от любопытных взглядов. На пути им то и дело попадаются тепличные работники в белых халатах, которые заслышав их торопливые шаги, отрывают свои встревоженные взгляды от генномо-растений, но, не увидев для себя ничего опасного, тут же с облегчением возвращаются к прерванному занятию. Интересно сколько времени понадобится той женщине, которой Тилия так некстати попалась на глаза, чтобы весть о её появлении дошла до милитарийцев?

– Тебе не стоило приходить сюда, – слышит она встревоженный голос матери, когда они торопливо поворачивают за угол и останавливаются около источающего зловоние мусоросборника. Уборщики явно не справлялись со своими прямыми обязанностями. Когда она была здесь в последний раз, всё выглядело куда лучше. – Они тебя найдут.

– Они? – непонимающе смотрит на женщину Тилия.

– Власти!

– Значит, ты знаешь, что я так и не попала в Материнскую Обитель?

– Тилия, так было нужно! – торопливо говорит женщина, и она сражённая внезапной догадкой, каменеет, вырывая свою кисть из холодных, запачканных землёй рук матери. Там в Долине было неприятно осознавать, что её дядя был как-то причастен к её похищению, но после предательских слов родителя становиться по-настоящему больно.

– Кому нужно? – смотрит она в глаза матери, чувствуя, как всё в груди покрывается холодом. – Ты вообще представляешь, что мне пришлось пережить? Кем мне пришлось стать, чтобы выжить! Посмотри в кого я превратилась!

– Ты не понимаешь…

– Нет, конечно, куда уж мне! – горько усмехается Тилия, разводя руками. – Чья была идея сбросить меня в ту чёртову Яму?

– Твоего отца.

Эти два слова звучат для неё словно приговор, и не в силах удержаться на ногах, она медленно сползает по шершавой, бетонной стене. Единственное, что на протяжении этих, неимоверно долгих и трудных недель сохраняло в ней надежду, это вера в то, что она сможет вернуться домой, к родным. Она винила Совет и милитарийцев, а предателями оказались её собственные родители!

– За что? – глухо спрашивает Тилия, вскидывая, лишённое всяких эмоций, лицо к застывшей перед ней матери. Будь она прежней, скорее всего, разревелась бы, стала бы сетовать на несправедливость. Но только не теперь, когда ей лицом к лицу пришлось столкнуться со своими детскими страхами: жить среди облучённых, питаться их едой, спать с ними под одной крышей, наконец, убивать. Но ничего этого она не может рассказать: не переживёт, если родители отрекутся от своей дочери, ставшей гоминидским чудовищем.

– Так было лучше для тебя, – словно извиняясь, горячо шепчет женщина, опускаясь перед ней на колени, отчего полы её белоснежного халата накрывают разбросанный вокруг мусор, но она этого даже не замечает. – Всё то, что ты когда-либо слышала об Обители – ложь! Для таких, как ты там ничего нет. Мы с твоим отцом не должны были узнать правду… никто не должен был, – тут же добавляет женщина. – Станум не раз бывал в Обители, сопровождая группы молодых адептов. И всякий раз, возвращаясь обратно, ходил мрачнее тучи, пока однажды не рассказал твоему отцу всю правду. Материнская Обитель – это не город, где адепты живут всю свою жизнь, словно в раю. Это место жертвоприношения Хранителям!

Стоит только её матери произнести эти слова, как Тилия чувствует удушье, словно из лёгких выкачали весь воздух. Жертвоприношение? В их цивилизованном мире? В их идеальном государстве? Такого просто не может быть!

– А как же всё то, что нам рассказывали? – ошеломлённо смотрит на женщину Тилия. Все эти годы она считала, что облучённые настоящие дикари, отказываясь замечать настоящих монстров, ошибочно называющих себя людьми.

– Всё для того, чтобы вы по своей воле захотели отправиться в Обитель. Я сомневаюсь, что знай адепты правду, нашёлся хотя бы один желающий посетить столицу, не говоря уже об отношении ко всему этому их родителей.

– И никто ни о чём не знает?

– Почему же, знают. Совет и милитарийцы, которым поручают доставить адептов в целости и сохранности.

– А из колонистов?

Женщина лишь отрицательно качает головой.

– А Станум… Зачем он рассказал?

– Ох, Тилия! Неужели ты не понимаешь? Он видел в Обители такое, что просто не мог смириться с мыслью, что тебе когда-нибудь придётся пройти через подобное.

– Значит всех этих первенцев… – медленно начинает она, с ужасом осознавая, сколько таких, как она было отправлено за более чем две сотни лет в город-столицу.

– С детства готовят к тому, чтобы принести в жертву, – тягостно заканчивает за неё мать. – У каждой семьи есть свои обязательства перед колонией. Мы живём в Башне только потому, что можем предоставить Новому Вавилону здоровое потомство. Старший станет адептом, младший займёт наше место в будущем. Таков шестой эдикт. И стоит только его нарушить, как ты окажешься в Пекле – торопливо продолжает мать. – Мы с отцом были согласны, чтобы наш первенец отправился в Обитель, хоть и надеялись, что это будет мальчик. Навсегда отпустить от себя дочь, оказалось сложнее, поверь мне. Но мы смирились. Были уверенны, что в столице жизнь лучше, и ты будешь там счастлива. Но несколько лет назад к твоему отцу пришёл Станум и всё изменилось. С тех пор мы живём в страхе потерять тебя навсегда.

– Почему вы мне не сказали?

– А что бы это изменило? Мы все под круглосуточным наблюдением. Стоит только совершить что-нибудь опрометчивое и Совет сделает нас изгоями. Сначала мы думали уйти из Нового Вавилона, поискать удачи в других городах, но твой дядя сказал, что везде одно и то же. С каждого из семи городов-спутников в Обитель ежегодно свозят адептов.

– Это же так много! – ужасается Тилия, произведя нехитрые подсчёты. Нынешний год стал самым худшим в истории Вавилона. Никогда ещё за последнее столетие не было так мало адептов. Тридцать два – это крохи, в сравнении, например, с годом, когда в Обитель отправили сразу семьдесят шесть избранных. Как сейчас она с ужасом осознаёт, что отправили на смерть.

– Да. Тысячи ни в чём неповинных детей! – глухо отзывается её мать, тяжело поднимаясь с колен и отряхивая полы своего халата от налипших частичек мусора. – И это продолжается не одно столетие.

– И Совет это позволяет?

– Иначе Вавилон станет таким же, как Пария. Не будет ни воды, ни той пищи, которую мы не можем производить сами. Обитель лишит нас всего. Сделает городом-призраком, как сделала это со всеми теми, кто пошёл наперекор. Столице нужны жертвы, чтобы держать власть в своих руках и нужны невинные души, взамен тех благ, что мы от них получаем.

На какое-то время вокруг воцаряется тишина. Слышно лишь, как где-то над головами бесперебойно работают распылители, питая растворами генномо-растения.

– Как вам удалось отправить меня в Долину? – хрипло спрашивает Тилия, немного придя в себя.

– Твой отец и Станум спланировали это ещё несколько лет назад… ждали подходящего момента. Твой отец в лазарете подменил анализы, и ты превратилась в облучённую. Сразу после Станум занёс в общую базу данные о том, что ты преступница. В день посвящения не прошло и десяти минут, как за тобой явились. Сначала мы хотели тебе рассказать, почему вынуждены так поступить, но Станум запретил. Ты бы ни за что не согласилась отправиться в Долину, после всего того, что внушали нам власти. Да ты просто не поверила бы нам!

«Она права», – мысленно соглашается с матерью Тилия, вспоминая день посвящения и короткое прощание с отцом. В то утро она была так счастлива! Витала в облаках от предвкушения, что ещё немного, и она начнёт новую, полную радостных моментов жизнь. За последний год кураторы настолько хорошо промыли ей мозги, что она даже не была огорчена тем, что придётся навсегда расстаться со своей семьёй. И ведь не одна она, все адепты чувствовали то же самое! Та Тилия просто не поверила бы в россказни о жертвоприношениях, посчитав, что родители просто не хотят отпускать её.

Именно такой результат был бы три недели назад, но не сейчас, когда она столкнулась с беспринципностью Совета и неоправданной жестокостью милитарийцев. Круглосуточная слежка за колонистами, отрыв гоминидских детей, хоть и малолетних преступников, от своих семей и ежегодные жертвоприношения вписывались в её новое представление об «идеальном государстве» просто идеально.

– Ты должна понять, что у нас не было другого выбора, – врывается в её мысли взволнованный голос матери. – Твой отец взял обещание со Станума, что через несколько дней он отправиться в Долину и вытащит тебя. Дальше мы бы нашли выход. Сбежали в Парию или ещё куда…

– У Станума ничего не вышло, – тихо отзывается Тилия, блуждая невидящим взглядом по нависшим над их головами зелёным террасам, тщетно пытаясь удержать в глазах непролитые слёзы, после чего снова переводит взгляд на застывшую рядом женщину. – Мне помогли облучённые. Ты помнишь Дорона?

– Мальчика с блока напротив? – удивлённо спрашивает мать, и её белоснежное лицо тут же каменеет.

– Да. Он тоже оказался в Долине. Каратели отправили его туда ещё ребёнком.

– А ты не поинтересовалась у своего друга, как его семья оказалась в Пекле? – спрашивает её мать, и когда Тилия отрицательно качает головой, тяжело вздыхает. – Тилия, его отец доносчик! Не знаю, как он узнал, что у нас в доме были запрещённые книги, но первое что он сделал, пошёл к карателям.

От слов матери Тилия замирает, хотя внутри неё бушует буря. Только теперь, с опозданием в двенадцать лет, она понимает, кто на самом деле был виновен в том, что семью Рона изгнали из Башни!

Ей было шесть, когда она втайне от отца взяла одну из его запрещённых книг. Там почти не было картинок, но она всё равно хотела похвастаться ею перед другом. Склонив головы и высунув языки от усердия, они сидели прямо на бетонном полу её жилого блока, с восхищением переворачивая тонкие страницы с редкими чёрно-белыми картинками. А ближе к ночи, раздались шаги и такой неотвратимый стук. Стучали в дверь, напротив…

– Но почему они оказались в Пекле, а не мы?

– Твой отец, как врач, слишком важен для Вавилона и те запрещённые книги, что он всю жизнь собирал и хранил в своём кабинете, были ему нужны для работы и исследований. В Совете это понимали и закрывали глаза на подобные нарушения, а, чтобы слухи о твоём отце, как о нарушителе закона, не разлетелись по Башне, семью доносчика в ту же ночь решили изгнать.

«Это я во всём виновата!» – мысленно стонет Тилия, только теперь понимая, что это её детская наивность привели к такому результату. Не покажи она ту чёртову книгу, у её друга детства и его семьи всё сложилось бы иначе. «Теперь понятно, почему Рон не хотел говорить о своём изгнании. Он с самого начала знал, кто был в этом виновен».

– Но если тебе помогли выбраться совершенно посторонние люди, то где Станум?

Тилия медлит с ответом, понимая, насколько сильно это опечалит её мать:

– Он мёртв, – наконец глухо отзывается Тилия, видя, как женщина меняется в лице. – Он прилетел за мной, как и обещал. Только ничего не вышло. Его и ещё двух милитарийцев убили власти.

– Совет не прощает! – с заплескавшимся в глазах ужасом, тихо шепчет женщина, прикрывая перекошенный рот руками, словно из опасения, что не совладает с эмоциями. – Что же теперь будет со всеми нами?!

– Мама, мне нужно увидеться с отцом.

Женщина лишь судорожно мотает головой:

– Ничего не выйдет. Нам запрещено об этом говорить, да и твой отец не хотел тебя расстраивать, но за тот год, что ты провела на втором уровне, многое изменилось. Почти все в Башне недовольны! Последнее время участились перебои с электричеством. Несколько раз задерживали поставки еды… пришлось почти на половину урезать пайки… Больше всего пострадали от этого семьи рабочих и уборщиков. Взгляни на Теплицы! Растения погибают без воды, а того, что мы получает из Аквитарии недостаточно. Но власти лишь закрывают на это глаза. Что-то нехорошее зреет в Башне и за её пределами, и все это чувствуют. По ночам в блоках собираются толпы недовольных. Их уже не останавливают ни постоянное наблюдение властей, ни гнев и избиения милитарийцев. Люди всё чаще устраивают потасовки. На нижнем уровне есть жертвы. Лазарет переполнен, и теперь охраны там больше раза в три, чем ещё пару месяцев назад. Мы видимся с твоим отцом только тогда, когда ему удаётся выбраться.

– Но как Совет допускает такое?

– А что Совет. Они спрятались за своими бронированными дверьми и живут так, словно их это не касается. Они глухи к просьбам своего народа. Первое время вестник Бареалис ещё выходил к людям, говорил, что это временные трудности, обещал, что поставки еды и воды в скором времени наладятся, но это было несколько месяцев назад. Теперь даже он не высовывает носа с верхнего уровня. Да и люди боятся без необходимости покидать свои жилища… Это становится всё опаснее.

– Я могу подождать отца дома. Проберусь в блок, пока он не вернётся… – торопливо говорит Тилия, пытаясь найти решение.

– Нет, Тилия… ты его там не найдёшь. Мы уже не на третьем уровне, – говоря это, женщина поспешно отводит потускневший взгляд. – Нас с твоим отцом перевели на тридцать девятый этаж.

Услышав последние слова матери, она цепенеет, чувствуя, как холодная струйка пота медленно катится между лопаток. Мысли вихрем проносятся в голове, отказываясь принимать страшную действительность. Этот этаж относился к четвёртому уровню, где жили простые рабочие с семьями. Среди них было много достойных людей и ещё до того, как стать полноценным адептом, Тилия даже здоровалась с некоторыми из них: теми, кто приходил чинить неисправную технику или заменить перегоревшую лампочку. На четвёртом уровне, например, жила большая часть работников Теплиц. Но на этаже, куда отправили её родителей, жили не просто рабочие, там жили бездетные. Там была Ссылка!

Увидев боль в глазах матери, голос Тилии срывается:

– Мама, где Вран?

Женщина какое-то время лишь молча глотает солёные слёзы:

– Когда стало известно, что тебя изгнали, твой брат втайне от нас вызвался занять твоё место.