Текст книги "Тригон. Изгнанная (СИ)"

Автор книги: Ольга Дэкаэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

«А что потом?» – спрашивает себя Тилия, понятия не имея, почему милитарийцы так поступили с ней, как далеко Башня и вообще ждут ли её дома. Но с другой стороны, что её ждёт здесь? Постоянный страх за свою жизнь, бессонные ночи и ожидание часа, когда кто-то снова попытается убить или покалечить? Рука теперь ей не помощница. Если она решила избавиться от капсулы и сбежать, то уже ничто её не остановит.

– Я согласна, – наконец отзывается Тилия, надеясь, что это решение не окажется для неё роковым. – Но как мы пройдём через все эти враждебные племена и отыщем выход?

Озарённое пламенем одинокой свечи лицо однорукой гоминидки, расплывается в торжествующей улыбке:

– Для этого нам придётся взять кое-кого с собой.

Глава 12

Когда Тилия видит того, о ком Рука вчера упомянула лишь вскользь, то мгновенно поворачивает обратно к лагерю.

– Я не сделаю этого! – резко бросает она, с трудом продираясь сквозь уже порядком осточертевший колючий кустарник и его такие обманчиво-манящие мелкие плоды. Место вокруг незнакомое и можно блуждать целый день в поисках обратной дороги, но оставаться здесь, она точно не намеренна.

– Но почему? – тут же доноситься за спиной удивлённый голос Руки, явно не ожидавшей такого поворота. Значит, её дружок не посчитал нужным рассказать о том, что произошло вчера на барьере.

– Почему? – замерев на месте, раздражённо отзывается Тилия и, обернувшись, тычет пальцем в сторону объекта их спора. – Да он пытался меня убить!

– Это правда? – опешившая таким раскладом, гоминидка в недоумении переводит взгляд на наблюдающего за ними с высоты дерева изгнанника.

Даже издалека выглядит он не важно: под глазами залегли тёмные круги, кожа на опухшей переносице была рассечена и покраснела. Раздосадованная предательством однорукой гоминидки, Тилия всё же злорадно усмехается про себя. Хоть какое-то удовлетворение от того, что её удар всё же достиг цели! Но тут же удивляется своей кровожадности. Должно быть всему виной бессонная ночь: они почти не сомкнули глаз, обсуждая детали побега.

– Она бредит, – небрежно бросает сверху изгнанник и задохнувшаяся от негодования Тилия вдруг понимает, что впервые слышит его вкрадчивый голос. От такой наглости, уже было собравшись убраться подальше, она застывает на месте.

– Да неужели? – с иронией произносит она, злясь на то, что приходиться всё время задирать голову.

– Точно, – с насмешкой отзывается кровожадный убийца эуков, которые явно проигрывали ему в силе. А то, в какой пренебрежительной манере он говорил сейчас с ней, ещё больше выводило Тилию из себя.

«Чтобы какой-то дикарь-гоминид называл меня лгуньей!»

– Погоди, Бледная, – наконец вклинивается в их перепалку Рука, – с чего ты это взяла?

– С того! – огрызается она, снова разворачиваясь, чтобы убраться подальше от этого дерева, изгнанника и его насмешек.

– Да подожди ты! – рычит, выведенная из себя, однорукая гоминидка, грубо хватая её за перекинутый через плечо тяжёлый мешок. – Я уверена, Кир всё объяснит.

Тилия застывает. Так вот значит, как его зовут! И Рука ещё удивлялась, что у неё имя странное? Видимо в Пекле не слишком долго раздумывали над тем, как назвать новорождённого ребёнка. Имени, состоящего из пары или чуть больше букв, им было вполне достаточно. Может поэтому они брали себе новые имена-клички, раскрывающие их настоящую сущность?

– Ты пойми, – уже куда миролюбивее продолжает уговаривать её Рука, так и не разжав сильные пальцы, словно опасаясь, что Тилия тут же пустится наутёк. – Без поддержки нам вдвоём из Ямы не выбраться. Ты же слышала, что твориться за барьером.

– Возьмём кого-нибудь другого… – безразлично пожимает плечами Тилия, не намеренная сдаваться. – Думаю, желающих будет хоть отбавляй.

– Да, но только я никому не доверяю.

– А ему, значит, доверяешь?

– Как себе! – не раздумывая отзывается Рука, разжимая ладонь и выпуская мешок, словно предоставляя Тилии самой сделать окончательный выбор.

– Я ни за что не вытащу из него капсулу. Он опасен, – упрямо твердит Тилия, хотя последние слова гоминидки и та уверенность, с которой она их произнесла, немного убавляют решимости. А что ей вообще о нём известно? Только то, что рассказала Вара. И задумавшись, она спрашивает себя: «Неужели я верю словам лидерши больше, чем Руке? Что, если он не так опасен, как мне пытались внушить?»

Но она тут же напоминает себе: «А как же быть с тем, что он накинулся на меня? Не врежь я ему тогда ногой по его самодовольной физиономии, неизвестно чем бы всё закончилось».

– Без него нам не пройти и половины, – снова начинает терять терпение однорукая. – Тебе мало Танов? Или псов Витилиго? Забыла про зубастого урода на звериной тропе? Я уже не говорю о том, что нас может ждать дальше. Кир здесь уже четыре года и поверь, он сможет не только постоять за себя, но и помочь нам.

Всё время, пока собеседница Тилии пытается уговорить её избавить гоминида от капсулы с ядом, она способна думать лишь о последних словах Руки. Четыре года! Она переводит взгляд от раскрасневшегося лица однорукой гоминидки на изгнанника, который оперившись спиной о ствол огромного дерева и скрестив длинные, обутые в тяжёлые ботинки ноги, с высоты лениво наблюдает за их перепалкой.

«А он не плохо там устроился!» – с завистью думает Тилия, краем уха слушая убеждения Руки и окидывая оценивающим взглядом его убежище. Высоко в кроне дерева – в просвете между двумя толстыми стволами – он соорудил нечто похожее на наблюдательный пункт из брёвен, плотно пригнанных и скреплённых между собой верёвками, когда-то бывшими частью сети. И снова не обошлось без милитарийцев. Незаметное с земли укрытие довольно далеко от лагеря: почти у самого барьера, а вот до поляны рукой подать. Теперь понятно, не только как он смог вчера подобраться к ней так незаметно, но и как вообще увидел её среди зарослей. Скрытая кроной дерева смотровая площадка давала прекрасный обзор.

– Мне надо подумать, – наконец сдаётся Тилия, но Рука не удовлетворена таким ответом и её угольно-чёрные брови тут же сдвигаются в одну грозную линию.

– Спятила совсем? Бледная, у нас нет времени на раздумья, – сощурив свои огромные глаза, шипит гоминидка. Ещё неделю назад это бы напугало Тилию, но только не теперь. После всего через что ей пришлось пройти, гнев однорукой был не самым страшным её испытанием. – Скоро в лагере хватятся, что нас нет. Думаешь, Вара не догадается, куда мы подевались в такую рань?

С этим нельзя было не согласиться. Хоть они и покинули территорию лагеря с первыми лучами солнца, когда все ещё мирно спали, почти час ушёл на то, чтобы добраться до этого места. А значит многие, должно быть, были уже на ногах. Рука уверенно держалась больше половины пути, первой продираясь сквозь высокую траву и кустарник, прекрасно ориентируясь на местности, но вскоре Тилия поняла, что они поторопились воплотить свой дерзкий план в жизнь. Травма, которую гоминидка получила пять дней назад, всё ещё продолжала её беспокоить. Про саму Тилию и говорить нечего. Её словно переехал огромный грузовик: спина до сих пор ныла, затылок раскалывался, правая сторона лица, после удара здоровяка припухла и то и дело напоминала о себе тупой, пульсирующей болью.

– Хорошо, – пытаясь подавить внутреннее раздражение и смириться с тем, что придётся пойти на риск и извлечь из гоминида капсулу с ядом, наконец, сдаётся Тилия. Ей не оставили выбора, снова всё решив за неё. – Только скажи своему дружку, что, если он выкинет что-то подобное ещё раз или хотя бы подойдёт ко мне ближе, чем на десять шагов, я сама его убью!

Но стоит только им приблизиться к дереву, она еле сдерживает рвущийся наружу стон отчаяния, с опозданием понимая, что это не все испытания за утро. Взобраться наверх не так легко, как кажется на первый взгляд, а тем более с травмированной спиной. Никакой лестницы или ступеней поблизости не видно, лишь шероховатый ствол с наростами, да обломанными у основания толстыми ветками.

Первой вызывается Рука. Хотя с одной конечностью ей гораздо труднее, серьёзных проблем с подъёмом у неё не возникает и вскоре Тилия видит, как изгнанник с лёгкостью втаскивает её наверх. Теперь её очередь. Тилия замирает в нерешительности. Она никогда в жизни не лазила по деревьям! В её жизни были только бетонные лестницы, и шаткие переходы-мостики Теплиц, но здесь совсем другое дело.

Бросив мешок на траву, и стараясь не думать, что будет, если она свалиться вниз, Тилия начинает подъём. Ища опору ногами и превозмогая дрожь в руках и пульсирующую боль в пояснице, с трудом, она всё же преодолевает подъём, а вот забраться без посторонней помощи на бревенчатый настил у неё никак не выходит. Никогда её рост не был для неё такой проблемой! Делая очередную, безуспешную попытку ухватиться за растущую неподалёку ветку, она намеренно игнорирует протянутую мужскую ладонь.

– Чёрт бы тебя побрал, Бледная! – доносится над головой раздражённый возглас гоминидки, и она, тут же заняв место приятеля на краю настила, протягивает ей единственную конечность. С трудом ей всё же удаётся втянуть наверх Тилию, после чего какое-то время она просто лежит, прикрыв глаза и пытаясь перевести дыхание.

«Ну и видок у меня должно быть сейчас, – отстранённо думает про себя Тилия, разглядывая обрывки неба сквозь густую зелень. Пушистая крона почти не пропускает солнечного света, и прохладный воздух тут же остужает разгорячённую после трудного подъёма кожу. – Поджарившаяся на солнце, с припухшей скулой и исцарапанным лицом, с прокушенной каннибалом рукой, в драной одежде и здоровенных ботинках…»

Но тут же одёргивает себя. Что это вдруг её стал волновать собственный внешний вид?

Немного придя в себя, Тилия, наконец, поднимается на ноги, всё ещё чувствуя дрожь в коленях, и подходит к краю настила, окидывая долгим взглядом эту часть Долины. Тёмной змейкой петляет узкая тропа, с одной стороны, упираясь в идеально-круглой формы поляну, на которую так любили прилетать милитарийские вертушки с «грузом», с другой к поляне примыкает чёрная полоса барьера, на которой сейчас пируют огромные птицы-падальщики, неумолимо нависая над мёртвым телом здоровяка-гоминида. Дальше на сотни стадий лишь островки земли, виднеющиеся сквозь раскидистые кроны редеющих деревьев, и скрывающие тех, кто обитает по соседству.

Тилия какое-то время с отвращением наблюдает за птицами, которые словно в диком танце, размахивая иссиня-чёрными крыльями, и, оглашая пронзительными криками всю округу, пытаются отогнать друг друга от мёртвой добычи. В какой-то момент ей начинает казаться, что она даже слышит звук рвущейся гоминидской плоти.

«Пропитанной ядом плоти», – напоминает она себе, удивляясь тому, что птицы не почуяли неладное и продолжают сдирать мясо с костей. Больше не в силах смотреть на то, как стервятники терзают то, что осталось от здоровяка, Тилия отводит глаза.

– Ненавижу высоту! – ворчит Рука, усаживаясь на настил как можно дальше от края, и стараясь вообще не смотреть вниз. Настоящее дитя Пекла, ни разу за всю свою жизнь не поднявшееся выше первого этажа.

Но стоит только Тилии взглянуть на изгнанника, сразу же становиться ясно, что вот он-то высоты точно не боится. И чем больше она думает об этом, тем отчётливее понимает, что, скорее всего, он был свидетелем не только её заминки, когда она в нерешительности стояла перед барьером сразу после извлечения Галией капсулы с ядом, но и трусливого бегства в свой первый день прибытия.

«Как же он раздражает! – с недовольством думает Тилия, на короткое мгновенье, встречаясь с ним взглядом и тут же отводя глаза, словно пойманная за чем-то постыдным. Она тут же одёргивает себя, не понимая своего неоднозначного отношения к изгнаннику. Даже то, что он расправился с тем здоровяком и помог ей с Като, и тем самым спас мальчику жизнь, не меняет её к нему отношения. Он убийца! Отгоняя от себя предательскую мысль, что возможно он единственный, кто может их вытащить отсюда, Тилия даёт себе обещание. – Появиться возможность избавиться от него, сделаю это не задумываясь».

– Ладно, за дело, – поторапливает Рука, долго копаясь в своём мешке в поисках огнива и кремния.

Устроившись рядом, Тилия уже привычным движением достаёт из-за пояса штанов – новый комплект одежды ещё вечером вручила ей предусмотрительная Рука, – свой маленький нож, и как только вспыхивает фитиль свечи, подносит лезвие к пламени, отсчитывая секунды и время от времени меняя стороны.

– А это ещё зачем? – настороженно наблюдая за её манипуляциями, спрашивает изгнанник и Тилия краем глаза замечает, как он напрягается.

– Чтобы больнее было! – не остаётся она в долгу и нетерпеливым жестом приказывает ему лечь.

– Бледная врёт, Кир, – с усмешкой бросает Рука, подмигивая Тилии, словно говоря, что по достоинству оценила шутку. – Она говорит, это чтобы всякая гадость не попадала в кровь.

Процедура, которая днём ранее заняла у неё не больше десяти секунд, растягивается на невероятно долгие минуты. Её пациент лежит на удивление смирно, и лишь грудная клетка медленно вздымается в такт дыханию. Но стоит только Тилии склониться над ним и подушечками пальцев слегка коснуться шеи, в попытке нащупать под кожей капсулу с ядом, он тут же напрягается и мускул на его лице вздрагивает, словно перед ним какое-то надоедливое склизкое насекомое, которое так и хочется смахнуть.

От такой реакции Тилии становиться не по себе и она, резко отдёрнув руку и отшатнувшись, словно от удара, чувствует, как и без того сгоревшее на солнце лицо стыдливо вспыхивает. Под удивлённым взглядом огромных глаз считает до тридцати, пытаясь успокоиться, и снова склоняется над гоминидом. Когда она, затаив дыхание, всё же делает маленький надрез, чувствуя при этом запах палёной плоти, бронзовое, покрытое лёгкой щетиной лицо уже не выдаёт никаких эмоций.

Остаётся самое трудное – аккуратно вытащить капсулу с ядом, так чтобы стекло не треснуло, и прижечь рану. Но неожиданно руки начинают дрожать и Тилия, сделав глубокий вдох, отстраняется. Ей отчётливо видны выступившие крупные капли крови, но заставить себя действовать в таком подавленном душевном состоянии никак не удаётся. Рука, сидящая по другую сторону от неподвижно-лежащего изгнанника, с недоумением наблюдает за тщетными попытками Тилии взять себя в руки, и с каждой секундой её взгляд становиться всё беспокойнее. А ведь ей ещё только предстоит лечь под нож.

«Чёрт бы их всех побрал!» – с досадой бросает про себя Тилия, и сильнее сжав рукоять своего ножа-когтя, снова склоняется над пациентом. Когда заострённый кончик лезвия, наконец, проникает под кожу, и блестящая капсула появляется на свет, прямо над ухом слышится вдох облегчения.

– Ну, ты даёшь! Что реально подумывала его прикончить? – тут же с жаром спрашивает Рука, вынимая из своего мешка лоскут и неумело оборачивая тот вокруг шеи своего приятеля.

– Была такая мысль… – не сдерживается Тилия, краем глаза отмечая, как между золотистых бровей появляется глубокая морщинка. – Советую полежать пару минут.

– Обойдусь! – слышит она в ответ и только безразлично пожимает плечами. Плевать, если он истечёт кровью. Одной проблемой будет меньше. Не нужно будет всякий раз оглядываться, опасаясь очередного нападения со спины.

С Рукой всё проходит куда быстрее и вскоре они уже спускаются на землю.

«Эти двое с повязками на шеях, словно коты Вавилона», – неожиданно приходит в голову Тилии идиотская мысль и губы растягиваются в улыбке. – Им только боевого раскраса не хватает!»

Абсолютно лысые домашние питомцы, с изменённым учёными генотипом, всегда вызывали в ней неприязнь и отвращение. Тилия никогда не понимала тягу башенцев заводить себе нечто уродливое и бесполезное. Но эти, как их часто называли колонисты, «милые создания», были священными животными Нового Вавилона. Она же в них видела лишь больших розовых крыс, выкрашенных в более яркие цвета, с длинными тонкими хвостами-спиралями и огромными ушами в синих прожилках. Одна только морщинистая кожа чего стоила! Не знавшие ничего кроме ласковых рук своих хозяев, те всегда взирали на замкнутый мир города-небоскрёба, без капли эмоций. А ещё они не издавали звуков, и чтобы не потерять своих безголосых любимцев в бесконечных коридорах Башни, хозяева крепили на их тощие шеи ошейники с маленькими колокольчиками.

Эти существа были единственными, кому удалось выжить и до сих пор существовать бок о бок с людьми, купаясь в любви и заботе. Иметь такое животное в своём жилом блоке её родителям было не по карману – слишком дорогое удовольствие для простого врача, да и количество таких кисок на каждый уровень было ограничено. Но элита, в основном это были члены Совета и кураторы, могла позволить себе такого питомца, воплощая в нём все свои самые извращённые фантазии. Котов наряжали в яркие кричащие наряды, наносили татуировки – говорящие о принадлежности к определённой семье, кормили, словно на убой консервами.

Тилия слышала, что, когда Башню только возвели, в ней держали и несколько пород собак, но неудобство, связанное с этими животными, быстро внесли коррективы. Держать в блоках отнюдь не маленьких животных с их линькой, слюнями и постоянным лаем быстро запретили, и колонисты, опасаясь гнева милитарийцев стали избавляться от ненужной обузы. Их стерилизовали, усыпляли, а если и это не помогало, рождавшихся щенков просто выбрасывали в мусоропроводник, а дальше в Пекло, до тех пор, пока в Башне не осталось ни одной псины. Закончилось всё тем, что последняя особь была поймана и съедена в наружном городе. Но это случилось ещё задолго до того, как она появилась на свет…

Когда их троица, наконец, готова двинуться в путь, Тилия с трудом взваливает на плечо свои пожитки. Мешок, который ещё с вечера ей всучила Рука, был доверху набит едой, меховой накидкой и запасным комплектом одежды. Не забыла гоминидка и про потёртый кожаный мешок с водой – настоящая роскошь! Скорее всего, сегодня в лагере кто-то из гоминидов обнаружит, что лишился своего. Что не говори, а её соседка основательно подготовилась к побегу, учла каждую мелочь. В первый момент Тилия даже заподозрила, что Рука стащила эти вещи у самой лидерши, но, если даже и так, ей было всё равно. Вару она больше не увидит и просить прощение за кражу уж точно не станет, хотя и благодарна за ту поддержку, что гоминидка не раз оказывала ей с момента появления в Долине.

Но и сама Тилия лишилась кое-чего важного. Гордости её матери! С наступлением сумерек, когда кажется всё уже было готово к побегу, Рука без каких-либо объяснений зашла за спину, и, приказав не двигаться, просто резанула своим огромным охотничьим ножом чуть пониже затылка со словами: «Ещё отрастут» и Тилия тут же почувствовала непривычную лёгкость. Что гоминидка сделала с её волосами, так и осталось для неё загадкой, знала она только, что та чуть рассвело, на какое-то время покидала хижину.

Пряча лицо под почти невесомой тканью платка, как это делала Вара и бездумно передвигая ногами, Тилия то и дело бросает встревоженные взгляды на выцветшее небо, где вот-вот появиться солнечный диск, грозясь спалить путников заживо. Невероятный зной, с которым им пришлось столкнуться, едва они покинули спасительную тень дерева, быстро изматывал, прибивая к земле. Ткань посеревшей от пота рубашки с чужого плеча липла к телу, раздражая и без того воспалённую, подгоревшую на солнце кожу.

– Почему мы всё ещё на этой стороне барьера? – наконец не выдержав, спрашивает Тилия, поравнявшись с прихрамывающей гоминидкой. Раздражало то, что их спутник всё никак не решался пересечь выжженную черту, всё время двигаясь параллельно. Не ровен час, их кто-нибудь увидит и донесёт Варе.

– Кир говорит, что идти вдоль стены безопаснее. Лагерь наших соседей где-то посередине, поэтому нам лучше держаться подальше, – отзывается Рука, смахивая капли пота со лба. Её лысый череп блестит на солнце, лёгкий платок сиротливо свисает с плеч. Тилия уже не раз обращала внимание на то, что её соседка не слишком-то любит прикрывать голову материей. В полном отсутствии волос были и свои преимущества: они не нагревались на жаре. – Знаешь, Бледная, ты сегодня какая-то дёрганная. Что, до сих пор считаешь нашу затею провальной?

– А ты? – спрашивает её Тилия, уже, наверное, в сотый раз, обходя разбросанные природой огромные камни. – Думаешь, мы сможем выжить?

– Мне плевать, что со мной будет, но, если перед тем, как превратиться в мертвячку, я смогу помочь сестре, я готова.

– А если всё получится, и мы выберемся, что будешь делать? Вернёшься в Гнездо?

– Я ещё не решила, – уклончиво отвечает Рука, петляя между камней. – Может, уйду из Гнезда… в каменный город, например. А ты? Куда ты отправишься, если поднимешься наверх?

– В Башню. Хочу увидеть родных, ну и заодно выяснить, почему я оказалась здесь.

– Думаешь, в Термитнике тебя ждут? – с усмешкой спрашивает Рука, поправляя мешок на спине. На вид тот ещё тяжелее ноши, что с трудом тащит на себе Тилия. – Молись, чтобы это так и было, потому что снаружи тебе точно не выжить.

– Здесь перейдём, – вдруг прерывает их разговор вкрадчивый голос изгнанника. Надо же, а она уже и забыла, что вокруг опасно и стоило бы помалкивать.

«Ну, хоть кто-то из нас ещё не спёкся на такой жаре и способен мыслить здраво», – усмехается про себя Тилия, критично озираясь по сторонам. Они почти добрались до подножья стены, и какие-то десятки шагов отделяли их от нависшей над ними западной каменной гряды, словно упирающейся прямо в ярко-синее небо. Всё вокруг было усеяно обломками: начиная от маленьких, размером с те красные плоды, которыми, не считая одежды и шкур Витилиго, был доверху набит её мешок, до настоящих гигантов – и всё это когда-то было частью одного целого.

У Тилии мороз бежит по коже, стоит ей только представить, как один из этих булыжников размером с милитарийский кватромобиль с грохотом, обещающим скорую смерть, летит на них с высоты. Но выбирать не приходиться, и в том, чтобы держаться подальше от враждебно-настроенных соседних племён, есть свой резон. Даже гадать не нужно, чтобы представить, как поведут себя сородичи Като и того здоровяка с бельмом, стоит им только увидеть трёх незнакомцев на своей земле.

Когда они, наконец, преодолевают оставшиеся пару сотен шагов до барьера, Рука на долю секунды замирает в нерешительности. Остановившаяся позади неё Тилия, не торопит, давая ногам передышку. Даже ей вчера было не просто, перейти черту, что уж говорить о гоминидке, прожившей здесь больше года! А вот изгнанника излишние сомнения не терзают вовсе и он, первым перебравшись через барьер, благодаря стараниям Тилии ставшим для него не опасным, обходит, словно выросшие из земли каменные преграды.

Когда, всё больше прихрамывающая на больную ногу, Рука сдаётся и просит сделать остановку, их немногословный спутник лишь молча кивает и без предупреждения скрывается из виду. Оставшись вдвоём, они устраиваются в тени дерева с необычной, конусовидной кроной и лишь приглядевшись, Тилия замечает, что на нём растут вовсе не листья: дерево сплошь усыпано тонкими зелёными иглами длиной с человеческий палец. В остальном природа тоже не радует: трава местами не доходит даже до лодыжек, стволы молодых лиственных деревьев уродливо гнуться, словно барьер делит не только Долину и его обитателей, но и до неузнаваемости меняет всё, что их окружает.

– Давай-ка займёмся твоей ногой, – с облегчением сбросив оттягивающий плечо мешок на землю, обращается к гоминидке Тилия и, не обращая внимания на слабые протесты гоминидки, стягивает с её ноги тяжёлый ботинок. Избавившись от повязки, осматривает всё ещё припухшую лодыжку. – Тебе нужен отдых. А ещё лучше толстая палка для опоры.

Рука лишь отмахивается, спиной опираясь об искривлённый ствол дерева и со стоном вытягивая свои длинные ноги. Думать о том, что твориться с её собственными конечностями, Тилии не хочется. Судя по всплеску боли при каждом новом шаге, она их стёрла в кровь, но ничего уже не изменить. Было глупо пускаться в путь в непривычных для неё ботинках, но выбора не было. В своей мягкой, уже порядком потрёпанной пробковой обувке, пробираясь по камням, она вообще осталась бы без ног.

– Зачем ты это делаешь?

– Что именно? – вскидывает голову Тилия, на миг прерывая своё занятие: вопрос гоминидки застаёт врасплох.

– Помогаешь нам, – поясняет Рука, из-под прикрытых век наблюдая за тем, как Тилия снова перевязывает покалеченную конечность. – Сначала я с ногой после той чёртовой лестницы, потом Като. Вас что в Термитнике учат помогать таким как мы?

– Нет, не учат, – едва слышно отзывается Тилия, не поднимая головы.

«Скорее даже наоборот», – горько усмехается она про себя, заканчивая с перевязкой и с чувством выполненного долга, занимает место рядом с собеседницей, устало прикрывая веки.

– Само как-то получается.

– Выходит, Бледная, у вас там не все полные уроды, вроде карателей или Совета?

– Выходит не все, – соглашается она, не в силах сдержать горькую ухмылку. Ещё дней десять назад она бы с пеной у рта доказывала, что и Совет и милитарийцы всего лишь хотят мира и порядка, что для того, чтобы создать идеальное государство нужно поступиться благом одного, ради блага общества в целом. Что наказание, даже за самые незначительные проступки – это предупредительная мера, которая учит остальных быть более здравомыслящими и не нарушать эдикты. Но натерпевшись от вторых, и собственными глазами увидев, к чему приводит правление первых, ни те, ни другие уже не вызывали у неё симпатию… а тем более доверие.

– А чем ты там вообще занималась?

– Да практически ничем… – утирая пот со лба, отзывается Тилия, понимая, что именно по причине полного отсутствия каких-либо занятий, увлеклась чтением. – Хотя последний год меня действительно кое-чему учили.

– И чему же? – с неподдельным интересом спрашивает Рука.

– Не думаю, что тебе это будет интересно.

– Делать-то всё равно нечего.

Какое-то время они сидят в тишине, нарушаемой лишь стрёкотом насекомых, да далёким пением одинокой птицы. Гоминидка всё ещё ждёт ответа, понимает Тилия, собираясь с духом: трудно вот так просто взять и довериться кому-то, даже, если этот кто-то и облучённая, что не раз помогала ей.

«Она всё та же гоминидка и у меня с ней не может быть ничего общего», – по привычке устало напоминает себе она, но тут же понимает, что на этот раз навешанные Советом ярлыки не срабатывают: прожив в Долине чуть больше недели, она мыслит уже другими стандартами. Этот примитивный мир кажется куда более совершенным, чем тот, которому она посвятила восемнадцать лет. Что же касательно гоминидов: то по честности, преданности и отзывчивости Рука дала бы фору любому из адептов.

– Знаешь, сейчас, после всего через что пришлось пройти, всё моё обучение кажется… пустым, – наконец подбирает Тилия подходящее слово. – Сама не понимаю, зачем всё это. Год назад нас отобрали, перевели на другой уровень и поселили в отдельные блоки по восемь человек. Мы все дни проводили за обучением: слушали лекции, смотрели ролики, прерываясь лишь на трёхразовое питание и сон.

– И о чём были эти ролики?

– Об идеальном государстве, – отвечает Тилия, устаиваясь удобнее на жёсткой земле без признаков растительности. – О том, что мы значим для общества и Нового Вавилона. Ты слышала о Материнской Обители?

– Столице? Немного. Пришлые говорят, там сборище богачей и конченых извращенцев.

– Пришлые?

– Ну, да. Те, кто приходил в Гнездо из других городов.

– И много таких было?

– Не очень. Я, наверное, за всю свою жизнь только парочку таких видела… да и те боялись до жути, что их поймают.

Тилия горько усмехается:

– Слухи о скорой на руку расправе карателей гуляет и по остальным союзным городам.

– Так, что там с Обителью? – напоминает Рука, явно заинтересовавшись.

– Мы должны были отправиться туда, и каждый из нас выполнял бы возложенную на него обязанность, – продолжает Тилия, вдруг с удивлением понимая, что слово в слово повторяет избитые фразы кураторов. – После мы бы стали полноценными жителями, приносящими пользу.

– А почему выбрали именно тебя?

– Таков закон, – поясняет Тилия, пожимая плечами. – С каждой семьи каждый год отбирают одного ребёнка и это обязательно должен быть первенец. По возрасту я вполне подходила.

– Значит ты избранная?

Услышав знакомое слово, Тилия вздрагивает. Её собеседница оказалась весьма проницательной и отнюдь не глупой. Ещё одна ложь Совета! Деградация, умственная отсталость, преобладание первобытных инстинктов, полное или частичное отсутствие интеллекта, общение на своём диалекте – всё это лишь малая часть того, что им рассказывали об облучённых. Годами вдалбливали в их неокрепшие умы, отравляли сознание, даже на расстоянии делая когда-то единый народ непримиримыми врагами. И лишь познакомившись с некоторыми из них и побывав в их шкуре, стало ясно, что далеко не все такие, как было принято считать. По крайней мере, большая их часть.

– Ну да, что-то вроде того, – чуть слышно отвечает Тилия, проталкивая ком в горле. Она снова жалеет себя и от этого становиться противно. – Избранная!

– Знаешь, всё это больно уж как-то хорошо, чтобы быть правдой, – доносится до неё задумчивый голос Руки, которая, если даже и заметила дрожь в голосе собеседницы, ничем себя не выдала. – Даже подозрительно. Ведь, если ты избранная от рождения, они не могли вот так просто избавиться от тебя, бросив здесь с нами.

«Не в бровь, а в глаз», – усмехается про себя Тилия, мечтая поскорее закончить этот бессмысленный разговор. К чему вспоминать то, чего уже никогда не произойдёт. Жизнь обернулась полным крахом: она на самом дне и, как те букашки из страшилок отца, уже больше недели барахтается среди остальных таких же, как она, пытаясь не просто выжить, но и выползти на поверхность.

Невольно Рука своими расспросами вскрыла нарыв, который она, несмотря на постоянный зуд, всё это время старалась игнорировать. Её отлаженная жизнь поменяла полюса. Справедливость милитарийцев, сменилась жестокостью, стоило ей только оказаться не на той стороне. Эдикты Нового Вавилона обернулись против неё. А облучённые стали теми единственными, кто был способен помочь выбраться и вернуться домой. Только вот как она теперь появиться перед родителями? Что скажет, если ей всё же удастся выбраться наверх? Ведь они так гордились достижениями своей дочери!

– Но знаешь, даже лучше, что тебя отправили сюда, – сквозь невесёлые мысли слышит она расслабленный голос справа от себя. – В Гнезде ты, скорее всего, не выжила бы. Там нужно родиться, чтобы стать одной из нас. У тебя бы не вышло.

– Считаешь, я настолько безнадёжна? – Тилия открывает глаза и, слегка повернув голову, выжидающе смотрит на идеальный профиль собеседницы в ожидании правдивого ответа. В одном она была уверенна – Рука врать не станет, даже если кому-то придётся не по душе гоминидская правда, даже если станет больно от её не сдобренных сладкой ложью слов.