Текст книги "Тригон. Изгнанная (СИ)"

Автор книги: Ольга Дэкаэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)

Тригон. Изгнанная

Пролог

Это проклятое место было прозвано Долиной Теней! Другие звали её одним из незаживающих шрамов Земли, или Ямой. Потому, как уходила она глубоко в истерзанную прошлыми ошибками людей землю, и не было ей ни конца, ни края. По обеим её сторонам каменными исполинами возвышались неприступные стены, созданные самой матерью-природой. И тянулась та Долина на многие сотни стадий (равен 200 шагам), и хищные птицы парили над ней, раскинув могучие крылья, и зорким взглядом высматривая, как на самом дне копошатся маленькие существа, когда-то бывшие людьми…

Глава 1

В первое мгновение появление милитарийцев Тилию не тревожит. Все мысли заняты лишь одним – предстоящим Посвящением. Её восхищённый взгляд то и дело возвращается к белоснежной, слепящей глаза ткани, в которую ей вот-вот предстоит облачиться и сердце радостно замирает от предвкушения, едва заметной улыбкой отражаясь на лице. Но стоит только мимолётному взгляду скользнуть по возникшей словно ниоткуда троице в чёрной форме, оно делает бешенный скачок и проваливается куда-то вниз. А в следующее мгновение один из милитарийцев кивком головы указывает прямо на неё.

«Только не это!» – замирает перепуганная Тилия. С таким же успехом он мог бы бросить в неё камень – эффект был бы тот же! И вот она, словно загнанный в угол зверёк, молча ждёт новой команды, боясь ухудшить и без того шаткое положение. Страшные мгновения в жизни каждого колониста – привлечь к себе внимание людей в чёрной форме.

Едва заметное движение головы одного из милитарийцев, и она, наконец, понимает, что от неё требуется. Собравшись с духом, Тилия делает нерешительный шаг по направлению к, маячившему за спинами троицы в чёрном, выходу, а притихшие, не меньше неё напуганные адепты, стайками шарахаются в разные стороны, словно от чумной. Да и сама она именно так себя сейчас и чувствует.

«Это ошибка! Чья-то злая шутка!» – снова и снова повторяет про себя Тилия, низко опустив голову, желая скрыть пылающее лицо. Как в тумане она покидает переполненную комнату подготовки, где теперь стоит абсолютная тишина и только три десятка пар глаз жалят напряжённую спину. Уверена, стоит только обернуться, и она увидит облегчение, а затем и злорадные ухмылки на бледных лицах сверстников, так и не ставших для неё чем-то большим, чем просто соседями по общей жилой комнате и парте в обучающем классе. Никакого сочувствия, вокруг так и разит чувством соперничества.

Когда аскетично обставленная комната подготовки, с низкими, вечно обжигающими холодом скамьями и идеально ровными рядами стеклянных – никаких тайн и замков от остальных адептов – боксов, набитых личными вещами, остаётся позади, внушающие страх милитарийцы с их квадратными подбородками и тяжёлыми взглядами окружают Тилию плотным кольцом. Двое по бокам, один тенью нависает за спиной. Будто из опасения, что в любую секунду эта, не достающая им даже до плеч и без того перепуганная девчонка развернётся, и сломя голову бросится прочь.

«Зря боятся», – горько усмехается про себя Тилия, заставляя себя сделать очередной шаг. Нужно быть полной идиоткой, чтобы попытаться ослушаться приказа этой грозной троицы.

Милитарийцы или каратели, как их ещё называют за глаза местные, облачены в чёрную, без единой морщинки униформу с вышитым на груди золотым диском в ореоле расползающихся от него тонких лучей. И таких лучей неизменно восемь, по количеству ныне существующих городов, в недалёком прошлом объединённых в единый Союз. Солнце – символ Нового Вавилона, колонии, которую милитарийцы, ценой собственных жизней, призваны защищать. И носят они этот символ с гордостью: уж об этом-то Тилия знает не понаслышке.

Форма на их натренированных телах сидит как влитая, жёсткие береты словно приклеены к коротко-остриженным тёмным волосам, толстые кожаные ремни матово поблёскивают на искусственном свету люминесцентных ламп, удерживая на себе всю тяжесть экипировки: кевларовую дубинку-электрошокер с металлическим смертоносным стержнем на конце, тонкую призму-сканер, в рабочем состоянии проецирующую данные в трёхмерное измерение, и портативную рацию, свободно умещающуюся в милитарийскую ладонь, и всегда настроенную на один общий канал. Но больше всего у Тилии вызывают тревогу чёрные глазки мини-камер, умелой рукой вмонтированные в нагрудный карман униформы каждого карателя – очередное незыблемое правило Нового Вавилона – в реальном времени транслирующие происходящее вокруг.

Всякий раз, украдкой бросая взгляд в эту хищно глядящую на неё бездну, она, ёжась, задаётся вопросом: «Кто на той стороне наблюдает за нами?»

Внешний вид этой бравой троицы с отчуждёнными, одурманенными взглядами, что не удивительно, ведь большая их часть частенько заглядывала в лазарет за каннабис-дозой (конопля), и плотно сомкнутыми челюстями, так что видны выступающие желваки на высоких скулах, не имеет ничего общего с её поношенной, с почти до дыр затёртой одеждой из грубой тёмно-серой хампы (коноплянная ткань). Да ещё ненавистной Тилии нашивкой на плече: тремя белыми горизонтальными полосами, лучше всяких слов указывающими на её принадлежность к третьему уровню.

Но что толку жаловаться на внешний вид – в городе-колонии выбор не велик и каждый должен быть благодарен тому, что ему благосклонно даруют власти. Хотя в последнее время по узким бетонным коридорам всё чаще проноситься волна людского негодования, но идти против Совета и карателей никто не рискует. Бунтарей не ждёт ничего хорошего.

На непроницаемые милитарийские лица, вышагивающая вслед за своими конвоирами по пустынному коридору второго уровня, Тилия старается не смотреть и уж тем более ничего не спрашивает – это строго запрещено. Третий закон, или как их ещё принято называть эдикт, гласит:

«Обращаться к властям дозволяется строго через старшего по уровню».

Хотя на языке так и вертится парочка волнующих вопросов касательно того, что она такого натворила, что именно на неё пал выбор милитарийцев? И эта неопределённость заставляет всё больше нервничать, судорожно сжимая кулаки и вонзая коротко-остриженные ногти в липкие от страха ладони, не чувствуя при этом боли – слишком шокирована происходящим. Ватные ноги не слушаются, колени то и дело предательски подгибаются, перед глазами всё плывёт и Тилия с удивлением спрашивает себя: «Неужели я такая трусиха? Неужели так сильно боюсь того, что может произойти?»

Но нет, дело не в трусости, просто место, где она родилась и выросла, не прощает ошибок, а судя по тому, как бесцеремонно её выдернули из привычной среды, она где-то оступилась – совершила оплошность, которая не осталась незамеченной. Но торопливо перебрав в голове все мыслимые и немыслимые варианты, ответа она так и не находит. Будь неладны эти милитарийцы! Да она вела себя просто идеально, думая лишь о том, как бы ненароком не опозорить колонию и своих родных.

«И чего в итоге добилась?» – обращается она к себе, чувствуя, как внутри стремительно нарастает ком раздражение. Вместо того чтобы бесцельно шататься по безлюдному в этот ранний час коридору семидесятиэтажной Башни, она обязана выполнить своё предназначение – пройти Посвящение.

«А, если всё что сейчас происходит это какой-то тест? – ищет Тилия хоть какое-то рациональное объяснение всему происходящему, безуспешно пытаясь подстроиться под чеканный шаг конвоиров. – Откуда мне знать, может, каждый год кто-то из адептов подвергается такой же проверке со стороны Совета? Такого ведь нельзя исключать? И то, что мне об этом не известно, ещё ничего не значит. Власти колонии вообще мало считаются с мнением простых жителей… – вдруг её осеняет. – Или может у кураторов возникли сомнения по поводу того, смогу ли я принять ту жизни, что ждёт впереди… смогу ли вжиться в ту роль, что предназначена мне по праву рождения?»

С каждым пройденным шагом вопросов всё больше, но ответов на них Тилия так и не находит. Ясно лишь одно: пойти наперекор властям и их прихвостням – милитарийцам, было бы глупо. Своим поведением она только всё испортит. Не зря же кураторы целый год трудились над ней и её сверстниками-адептами, превращая в молчаливые, лишённые всяких эмоций создания: покорные, безвольные, призванные безоговорочно служить на благо колонии и её жителям. Не учли лишь одного: будучи похожими внешне, внутри все адепты оставались совершенно разными. С противоречивыми мыслями, разнящимися взглядами на жизнь, несмотря на то, что власти чётко требовали от каждого родителя единой модели воспитания. Никто не противился, все прекрасно знали, к чему может привести неподчинение – к каким необратимым и страшным последствиям. Хотя большинство, несмотря на запреты и правила, по-настоящему любили своих первенцев, несмотря на то, что уже с момента зачатия те негласно становились собственностью колонии.

Но стоит только Тилии напомнить себе, что она сейчас не с остальными, как хрупкое равновесие, выработанное за год обучения, готово разлететься на куски. А ведь оставалось совсем немного… Снять опостылевшую за долгие годы одежду, десятки раз штопанную матерью там, где швы разошлись, и хамповая ткань совсем истончилась, и облачиться в белоснежный костюм подходящего размера, который словно в назидание остальным так и остался висеть у всех на виду в стеклянном боксе. После выдержать около получаса пустой болтовни властей, призванной воодушевить народ: про идеальное общество и избранность каждого из тридцати двух молодых адептов – в этом году их именно столько, – про сплочённость и ответственность, про значимость каждого из жителей колонии и их обязанности перед остальными. И при этом не забывать держать спину прямо, как учили кураторы, с гордостью смотреть вперёд и быть примером тем, кто уже через год окажется на её месте.

Но что-то пошло не так. И надо же было такому случиться, что это произошло именно с ней! А ведь всё так хорошо начиналось. Ежегодное Посвящение должно было стать первой ступенью на пути к Материнской Обители: к новой жизни, новым свершениям ради блага государства и общества. Именно это им внушали с младенчества. И вот теперь всё рушиться, а впереди лишь одна неопределённость…

Медленно продвигаясь вперёд в сопровождении своих молчаливых стражей и отстранённо прислушиваясь к звукам за толстыми стенами, Тилия мучается вопросом: «Неужели кто-то наверху решил, что я недостаточно хороша для той роли, что была уготована мне с самого рождения?» Но ответом ей служит лишь приглушённое эхо её собственных шагов.

Увидев перед собой металлическую дверь, с потускневшей и кое-где облезшей от времени надписью «Выход», Тилия с зарождающимся в груди чувством паники, вдруг понимает – узкий коридор пятьдесят девятого этажа с жилыми комнатами, рассчитанными на восьмерых, и общими обучающими классами исключительно для адептов, закончился.

Стоит только карателю распахнуть тяжёлую дверь, Тилию обдаёт прохладой. Делая первый, нерешительный шаг на бетонную ступень лестницы, нескончаемой спиралью, убегающей вниз к основанию Башни, через плечо бросает прощальный взгляд на зияющий проём за спиной, понимая, что пути назад нет. Тишина давит на уши. Она нисколько не удивлена, что вокруг ни души. Хотя в обычные дни такое бывает редко: народ всегда снуёт между уровнями, равнодушными кивками приветствуя друг друга или, в лучшем случае, перекидываясь парой ничего не значивших фраз. Каждый занят своим делом, им не до разговоров – слишком много желающих занять их насиженные места, стоит только дать повод. К тому же, хищно мерцающие глазки камер под потолком, постоянно держат в напряжении, напоминая, что Совет всегда начеку и ничто не укроется от его бдительного ока.

Но сегодня особенный день. Пять тысяч колонистов, должно быть, уже прилипли к огромным, мерцающим синевой экранам в переполненных, душных смотровых. Они затаив дыхание, жадно следят за происходящим в Главном Зале. Тилии даже не нужно быть очевидцем, чтобы понять, что в этот самый момент происходит на верхнем этаже Башни. Из года в год её семья, как и остальные колонисты смотрела Посвящение адептов. Уже тогда Тилия внимательно прислушивалась к словам одного из представителей Совета, с восхищением разглядывая убранство Главного Зала и мечтая когда-нибудь попасть в святая святых.

А посмотреть было на что!

Даже с тусклых экранов, увенчанное сотнями ламп помещение с высокими потолками и увешенные золочёными стягами стены Зала с изображением герба колонии – неизменным солнечным кругом с конусовидной башней внутри, казалось величественным.

По одну сторону, на небольшом возвышении – почётные места для семи членов Совета. Почти все старики, присланные когда-то из столицы для служения на благо одного из восьми городов-колоний. Они десятилетиями сообща правили Новым Вавилоном, пока не становились слишком немощными и слабоумными, и на их замену не присылались новые. Свежая кровь, как часто говорил отец.

По другую сторону – с гордо поднятыми темноволосыми головами и блестевшими от возбуждения глазами, застывшие в ожидании молодые адепты. Их бледные лица, с рождения лишённые солнечного света, почти сливались с белизной новой одежды. За их напряжёнными спинами тянутся ряды убегающих к потолку трибун с низкими скамьями драпированными красным шёлком. Вся эта роскошь создана для представителей высшей касты, достаточно влиятельных, чтобы лично присутствовать на торжестве. Всем остальным остаётся лишь жаться в душных, битком набитых смотровых, с энтузиазмом пялясь в огромные экраны.

Когда строительство семидесятиэтажной Башни было завершено, в ещё сияющем новизной Зале было проведено первое Посвящение. И с тех самых пор правила не менялись. Так же, как и девятнадцать законов-эдиктов, которые были составлены первым Советом Нового Вавилона и действовали и по сей день.

Например, пятый эдикт гласил:

«Самопожертвование во имя народа Нового Вавилона – есть первостепенная обязанность каждого!»

Значило это то, что в день своего совершеннолетия взращённые Вавилоном адепты переставали быть частью колонии и становились собственностью столицы. Их за год до Посвящения отбирали по праву первородства, селили в общие жилые блоки и обучали: эдиктам, послушанию, отказу от амбиций, аскетизму. А спустя год дарили лучшую жизнь в более процветающем месте, в столице. Материнской Обители. И представитель – или как его ещё называли вестник – избранный из семи членов Совета, занимал специально отведённое по такому случаю место на возвышении и с воодушевлением произносил вступительную речь.

Тилия знала, что в этом году впервые выступит новичок. Вестник Бареалис. Этого статного темноволосого мужчину с пронзительным взглядом и орлиным профилем, она видела лишь однажды на экране, когда он перед камерами давал присягу. Это было целое событие для их маленького замкнутого мирка. Всё тот же Главный Зал, всё та же неизменная семёрка сгорбленных старцев, заботливыми руками прислужников, облачённых в пурпурное одеяние – цвет высшей касты, поднятая вверх правая рука, накрытая левой Священная Книга Нового Вавилона, и краткая клятва служить народу, гулким эхом разбивающаяся о бетонные стены.

Но и кое-что ещё Тилия запомнила из того дня – брошенные отцом едва различимые в общем людском гуле слова, что новый вестник далеко пойдёт, имея прирождённый дар убеждения и такую преданность общему делу. Не поняла она тогда лишь одного – были ли эти слова одобрением или же чем-то иным.

И вот сейчас спускаясь по спиралевидной лестнице в компании молчаливых карателей, и чувствуя при этом какую-то неумолимую безысходность, она отчётливо слышит, как за наглухо закрытыми дверьми, ведущими на жилые уровни, гремит гимн, от чего по телу тут же разбегаются мурашки. Началось! Кажется, прикоснись сейчас Тилия вспотевшей ладонью к холодной, шероховатой поверхности бетонной стены, тут же почувствует вибрацию.

Попеременно опуская ватные ноги на нескончаемую череду гладких, отполированных до блеска ступеней, и прислушиваясь к речи, произносимой с таким жаром, она мысленно представляет, как молодому вестнику внемлет притихшая публика. Даже не видя этого, Тилия знает, что сейчас происходит в смотровых: затаив дыхание, толпа жадно ловит каждое произнесённое им слово, благоговея, словно перед каким-то божеством. Хотя, по сути, так оно и есть – статус человека, живущего в Башне, напрямую зависел от уровня, который тот занимал. Это знал даже ребёнок.

Уборщиков с семьями всегда селили на первых восьми этажах. Это шестой уровень и основание Башни. Ниже были только душные подвалы для мёртвых или, как ещё называли это жуткое место колонисты – Топка. Отличить уборщиков от остальных можно было по довольно неопрятному виду, да по нашивке на рукаве с шестью тонкими горизонтальными полосами, словно клеймо, с которым люди расставались лишь на время восьмичасового сна. Наутро раздавался пронзительный, ненавистный писк натыканных повсюду датчиков, возвещающий о наступлении нового рабочего или учебного дня, и твой отличительный знак из белых полос снова становился неотъемлемой частью тебя.

Хотя уборщики и самая низшая каста, но и там царит своя иерархия. Те, кто занимают восьмой этаж, выгодно отличаются от тех, кого называют мусорщиками, с утра до ночи сортирующими отходы, которые с неумолимым грохотом прокладывали себе путь по огромным, воняющим склизким мусоропроводам.

И, как и на остальных уровнях, здесь был свой человек, подчиняющийся непосредственно Совету. Соглядатай, от которого ничто не ускользнёт и, который в случае чего, обязан немедленно донести властям о нарушении. Таких людей в Башне ненавидели, презирали и боялись. Они всегда, словно нутром чувствуя неладное, оказывались в нужном месте, а затем тенями злорадства исчезали за ближайшим поворотом. Это значило лишь одно: скорое и неизбежное появление карателей.

С девятого по семнадцатый этажи были отведены под Теплицы. Огромные утопающие в зелени павильоны со слепящим глаз освещением, так необходимым выведенным генетиками растениям, раскачивающимися подвесными мостиками-переходами, сложной системой поливных труб и без умолку стрекочущими распылителями. Большая часть выращенных там геномо-растений шла на экспорт. В основном это были улучшенные искусственным путём овощи, фрукты и травы, которые удалось спасти от полного исчезновения и вновь культивировать.

Из окон своей комнаты Тилия часто с любопытством наблюдала, как забитые до отказа тяжёлые грузовики, оставляя за собой хвосты из пыли, медленно плелись друг за другом по единственной дороге, которая вела на запад – к Обители. Мечтала она тогда лишь об одном: зайцем пробраться на борт одного из них и никогда не возвращаться. И если бы не знание того, что после Посвящения она сможет навсегда распрощаться с городом, в котором прошло её детство, давно бы уже сбежала.

«Так и надо было сделать», – с опозданием критикует свою нерешительность Тилия, снова возвращаясь мыслями к обитателям уровней.

На четвёртом селили семьи разнорабочих. Под их хозяйство было отведено шестнадцать этажей. Отец всегда говорил, что это самое важное звено в их цепи – без их умения Башня долго не выстоит. Ещё три этажа занимали те, кто давно утратил свою ценность для колонии. В основном это были бездетные пары, по каким-то причинам лишившиеся второго ребёнка, тем самым поставив под угрозу будущее Нового Вавилона. Лишь то, что их первенец отныне являлся частью Обители, отделяло их от ещё более жалкого существования. Эти несколько этажей колонисты прозвали «Ссылкой».

Ещё выше были жилые блоки для врачей, техников, строителей, инженеров и других, более или менее ценных профессий. На одном из таких этажей, ещё год назад, жила и сама Тилия с родителями и младшим братом. Третий уровень – была заслуга отца. В детстве она с гордостью носила свою трёхполосную нашивку, без всяких слов указывающую на принадлежность её семьи. Но чем становилась старше, тем сильнее материя давила на кожу, словно пытаясь подчинить, и тем чаще посещали запретные мысли: содрать ненавистные полосы со своего хампового комбинезона и будь что будет! И плевать, что с ней сделают каратели!

Милитарийцам по большей части принадлежал второй уровень. Первенцам, что в своё время отказались пройти Посвящение – став избранными – оставаясь беззаветно служить властям. Люди, запрограммированные на беспрекословное подчинение Совету. Им запрещалось иметь семьи, они отказывались от данных им при рождении имён. Трёхзначный номер – то единственное, на что каратели могли рассчитывать при поступлении на службу. Они давали клятву служить народу Нового Вавилона, но в приоритете всегда оставался Совет. Хотя бывали и исключения.

Даже самая идеальная система рано или поздно даёт сбой. Это и произошло с одним из милитарийцев: дав присягу, он влюбился. Вскоре о связи стало известно, и с тех самых пор ни девушку, ни того карателя в колонии больше не видели. Эта история, случившаяся двадцать лет назад, стала своего рода мрачной легендой, о которой стоило помнить тем, кто собирался в будущем стоять на страже порядка и быть карающей рукой Совета.

Как правило, дети, рождённые в Башне, оставались на своих уровнях до последних дней жизни. Все шли по стопам своих родителей, никто не стремился прыгнуть выше головы и лишь адептов, и милитарийцев ждала иная жизнь. Первые отправлялись в столицу, а вторые, главным критерием при выборе которых были сила и выносливость, отбирались со всех шести уровней, оставались в Башне. Ими становились первенцы строителей, инженеров, уборщиков… даже дети мусорщиков, если успешно проходили отбор. Такая работа и возможность попасть практически на самую вершину иерархии, были звёздным часом всех первенцев и будущих карателей.

С милитарийцами второй уровень делили адепты, каждый год сменяя друг друга, да ещё немногочисленные в их колонии кураторы с семьями, отвечающие за обучение всех детей в Башне. Для каждой группы, строго разделённой по выбору профессий – свой куратор-наставник. Если это те, кто позже будет работать в лазарете, они обучаются врачеванию, если повара, то только, как правильно приготовить пищу, не растеряв при этом полезных свойств и далее по списку.

В колонии издавна было так заведено, эдикт под номером восемь гласил:

«Обучаться разрешается только тому, что пригодиться будущим работникам в выбранном ими ремесле».

Поэтому никто и никогда не получал общих знаний – это было строго запрещено, так же, как и самообразование. Непослушание и нарушение законов каралось изгнанием, что для большинства жителей Башни было куда страшнее смерти.

Первый и самый верхний уровень всегда принадлежал Совету. Единственный этаж, куда не ступала нога рядового колониста. Его члены, как правило, были рождены вне стен Нового Вавилона, поэтому к ним и относились, как к чужакам: их боготворили, превозносили и боялись. Мало кому удавалось побывать на верхнем этаже Башни. Тилия не раз слышала разговоры об экзотических блюдах – тяга к безвозвратно ушедшему прошлому, о покрытой ценнейшими камалиновыми (вымерший вид верблюдовых) шкурами мебели и ещё, что в еду и напитки каждому из этой семёрки всегда добавляли золотую пыль: именно так Совет защищал себя от болезней, что приходили извне.

«Хотя, конечно, всё это выдумки!» – про себя думает Тилия, отрешённо слушая сквозь гулкое это шагов приглушённый бетонными стенами мужской голос, доносящийся из динамиков в набитых людьми смотровых. Не будь она в таком плачевном положении, повеселилась бы от души, повторяя за вестником избитые, высокопарные фразы. Почти никаких изменений: всё, как и год назад, и пять лет… и двести. Смысл с жаром произносимой речи всегда один, меняются лишь некоторые слова в предложениях, да сами ораторы.

– Жители Нового Вавилона! Мы собрались здесь, чтобы поприветствовать наших отважных адептов в нашем святилище и пожелать им удачи и процветания в их будущих начинаниях! Этот день, как и многие другие с момента основания нашего идеального государства, станет для нас особенным! Ведь именно сегодня в этот день, мы отправляем наших первенцев, нашу гордость в новую жизнь, к новым свершениям!

И в тот же миг вся Башня как по команде взрывается одобрительными криками и аплодисментами. Гул возбуждённой толпы слышен даже за наглухо закрытыми общими дверьми, ведущими на лестничный пролёт. А как иначе! Все пять тысяч обязаны выразить свой восторг, даже, если кроме чернеющих у потолков глазниц камер, и застывших у дверей троиц безмолвных милитарийцев, никто этого больше не увидит.

Тилия тут же представляет, как недавно назначенный вестник со снисходительностью и лёгким пренебрежением во взгляде, властно поднимает вверх руку, призывая к тишине.

– Мы с лёгким сердцем отправляем их в жизнь полную света! Ибо тот, кто пройдёт Солнечные врата, станет избранным! И мы жители Нового Вавилона можем только порадоваться за ещё молодых, но уже полноправных граждан Обители. Мы рады передать наших общих детей, что взрастила Башня, в руки проводников, которые поведут их в лучший мир! И мы гордимся тем, что нам удалось воспитать тех, кто способен пожертвовать своими привязанностями к этому месту, ради высшего блага!

Тилия помнит, как после упоминания «важных» людей из столицы, на огромных, потускневших от времени экранах крупным планом появлялись скупые на улыбки лица тех самых гостей, прибывших за очередной группой адептов. Их всегда было двое, но ежегодно пара менялась на новую. И она каждый раз с жадностью всматривалась в замкнутые лица, в надежде найти то безграничное счастье, о котором, не переставая твердили все вокруг: сначала родители, затем кураторы и, наконец, сами адепты. Но видела лишь бледные застывшие маски, так похожие на лишённые красок лица обитателей Башни: осунувшиеся, с потухшими взорами, бледные.

И всякий раз задавалась вопросом, почему те двое так напряжены и между их бровей залегла уже знакомая ей морщинка? Так её мать смотрела на испорченный урожай: заражённый плесенью изумрудный лист или подгнивший корень увядающего растения. Неужели те двое так недовольны плодами Нового Вавилона? Возможно, они рассчитывали на более щедрый урожай или в их понимании адепты должны быть чем-то большим, чем просто обычными подростками.

Но едва сомнения зарождались в голове, как Тилия тут же пыталась заглушить их, запрятать в самый дальний угол, и твердила самой себе, что у неё паранойя. Ведь она своими глазами видела тот мир, к которому так стремилась. Особенно в последние несколько месяцев, когда кураторы вплотную занялись их просвещением, в ярких красках описывая их будущую жизнь, и раз за разом прокручивая на экранах записи с восторженными отзывами обитателей столицы и великолепными видами сверкающего роскошью города с высоты птичьего полёта.

Она знала, что когда-то люди умели летать, создавали механические машины, способные переносить их в любые части земного шара. Но эти знания остались в прошлом. И когда однажды, не выдержав, Тилия спросила у куратора, как такое может быть, тот лишь высокомерно взглянув на настырную девчонку, дал, как он думал вполне исчерпывающий ответ: «В Обители всё возможно!»

И тогда она представляла себе птиц, парящих высоко в небе и несущих в своих когтистых лапах чёрные глазки камер наподобие тех, что носили на себе милитарийцы, снимающих всё для истории. И на какое-то время успокаивала своё любопытство, закрывала рот и в окружении неодобрительно шикающих на неё сверстников, разглядывала просторные жилища с панорамными окнами, утопающие в море света и зелени, с восторгом осознавая, что именно ей предстоит поселиться в одном из таких домов. А посмотреть было на что! Искрящиеся, изумрудные парки, заполненные отдыхающими жителями столицы. Оранжереи, со своим микроклиматом, под стеклянным куполом. Идеально круглой формы озёра с кристально чистой водой. Мощённые дорожки… и ни грамма песка! Ради такого будущего она готова была беспрекословно следовать наставлениям кураторов… а их было не мало.

В одном она была уверенна точно – в день своего Посвящения, она сделает всё возможное, чтобы выглядеть достойной перед теми двумя.

От нового взрыва аплодисментов и вибрации, вышагивающая вслед за карателями Тилия, вздрагивает. Она настолько погружается в свои мысли, что даже не замечает, как их четвёрка уже минует с десяток верхних этажей. Когда её рассеянный взгляд натыкается на светоотражающую надпись на стене, такую же облезшую, как и несколькими этажами выше, внутри вспыхивает крошечный лучик надежды.

Уровень три. Жилой блок её семьи! Всего-то: открыть общую металлическую дверь, пройти по закруглённому коридору без единого окна, среди десятка одинаковых дверей отыскать с нужным номером, и она дома.

Стоит только Тилии подумать об этом, как по липкой от пота спине бежит противный холодок: «А что, если дело не в проверке? Что если что-то случилось с родителями или братом?» Она неосознанно делает шаг в сторону единственной двери, через которую можно попасть на её этаж, решив, что именно этого от неё и ждут, когда шедший слева каратель, заметив манёвр, грубо оттесняет её дальше к лестнице.

«Значит дело не в семье, здесь что-то другое», – с облегчением выдыхает Тилия, оставляя этаж позади. Но тут же это чувство сменяется страхом за свою судьбу. Ещё ничего не кончено! Она до сих пор так и не узнала, в чём её вина. И чтобы хоть как-то отвлечься, в уме пересчитывает оставшиеся позади этажи. Их уже больше двадцати, но безмолвная троица в чёрном, словно и не собирается останавливаться.

Злость и безысходность тут же накрывают Тилию с головой. Она вспотела, устала от неизвестности, пару раз чуть не подвернула ногу на этой чёртовой лестнице, а этажам нет ни конца, ни края! Неужели так трудно воспользоваться подъёмником, и не тратить столько времени и сил на этот безумный спуск?

Тилия знала, что запрещалось пользоваться этим сложным устройством без должного сопровождения, да и вряд ли это кому-то бы удалось без специального пропуска, но у карателей ведь такой пропуск наверняка имелся.

Хоть они и стояли на ранг ниже членов Совета, но всё же возвышались над всеми остальными, например, врачами, как её отец или работниками Теплиц, как мать. От этих, внушающих повсеместный ужас, людей зависела безопасность их города-колонии. Они обязаны были следить за порядком, как в Башне, так и за её пределами, в месте, о котором запрещено было даже упоминать.

Пекле!