Текст книги "Подари себе рай"

Автор книги: Олег Бенюх

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 36 страниц)

– А как же моя подписка о неразглашении? – Сергей произнес это столь естественно простодушно, с такой растерянностью посмотрел на многоопытного царедворца, что тот хлопнул его по плечу, плеснул еще коньяка в рюмки и весело заверил:

– Во-первых, подписка – это что? Бу-маж-ка! Во-вторых, это будет частью, очень важной частью твоей замечательной службы. В-третьих…

– Лаврентий Павлович! Я бы со всей душой. – Сергей встал, вытянулся во фрунт. – Но все-таки надо посоветоваться с начальством.

– Ты… ты что мне тут целку из себя строишь?! – Берия тоже вскочил на ноги, побледнел – от злости. – Посоветоваться! С кем – с Лапшиным? Да я и тебя, и твоего Лапшина в лагерную пыль сотру! Только попробуй заикнись о нашем разговоре! Только попробуй…

Мелодично затренькал белый телефонный аппарат, одиноко стоявший на высокой этажерке. Продолжая с ненавистью смотреть на собеседника, Берия схватил трубку, почтительно произнес:

– Слушаю, Иосиф Виссарионович. У меня? Никого. Иду.

И, уже выходя через боковую дверь, добавил:

– Заруби на носу – нашего разговора не было.

Расправил под ремнем гимнастерку, напоказ пощупал – на месте ли кобура с пистолетом.

«Попал, как кур во щи! – думал Сергей, добираясь по Неглинке через Трубную к Самотеке. – Из огня да в полымя – от гуверовских ищеек в лапы Берии».

Лапшин принял его в бывшем кабинете Ходжаева.

– Я уж не знал, что и думать! – Улыбаясь, Федор обнял Сергея. – Пропал: дома нет, из ТАСС куда-то сгинул. В «Советской» тоже не объявлялся. – Он лукаво прищурился. – А у меня для тебя новость. На, читай, только что фельдъегерь доставил.

Сергей взял протянутый ему листок. Бланк Председателя Президиума Верховного Совета. Гриф «Совершенно секретно». Присвоить звание «Герой Советского Союза». Его фамилия, имя, отчество. Он вновь и вновь пробегал глазами краткий текст. Руки задрожали, буквы расплылись. Сергей медленно сел на пододвинутый стул.

– Такой короткий, – только и сказал он, кивнув на текст.

– Короткий-то короткий, да длиной в целую жизнь. Поздравляю. Жаль, эх, жаль, Аслан не дожил до этого. Как бы он за тебя порадовался, ведь это же он еще в марте тебя представил к Герою. Несколько раз уже с фронта интересовался, состоялся ли Указ.

В комнату заглянула Наталья Сергеевна, бессменный секретарь. «Вот почему она так сияла, когда увидела меня в приемной», – понял теперь Сергей. Лапшин кивнул, объявил: – Пойдем, ребята извелись, ждут тебя в столовой.

– В жизненном котле, – сказал он позже, – перемешаны взлеты и падения, смех и слезы, радость и горе. Вчера погиб любимый всеми нами генерал-лейтенант Аслан Ходжаев. И вчера же подписан Указ о присвоении звания Героя Советского Союза одному из членов нашей небольшой семьи.

Все выпили за помин души. И выпили за новорожденного Героя. «Дорогой, Федя, ты на сто процентов», – думал Сергей, принимая поздравления и одновременно вспоминая только что прошедшую встречу в Кремле.

К Ивану он приехал в половине восьмого. Расцеловался с Машей и Матрешей. Зажмурился, принюхавшись: «Пир горой!» И, еще не успев снять пальто, заслышал знакомый, звонко-раскатистый голос Хрущева.

– Вот он, явился не запылился! – воскликнул Никита, завидев Сергея. И, оттолкнувшись от голландки, о которую они грели с Иваном спины, пошел к нему через всю гостиную, широко раскинув руки.

– Давай-ка почеломкаемся, брат наш, затерявшийся в заморских палестинах!

Улыбающийся Иван ждал, пока разожмутся их долгие объятия, держа в руках полулитровый кубок, наполненный водкой.

– Ну, наконец-то все в сборе, – сказала Маша, внося большое дымящееся блюдо. – Ваня, – ставя блюдо на стол, с укоризной продолжала она, – ты хочешь, чтобы гость сразу очутился на полу?

– Ничего с ним с этого количества не будет, – возразил Никита. – Ты просто забыла, Машуня, какой Сергей великий питок. Такая доза для него – что слону дробина.

Маша покачала головой и объявила:

– Еда у нас самая что ни на есть пролетарская – картошечка, капуста, огурцы, яблоки моченые.

– Чем богаты, тем и рады, – вставил, словно извиняясь, Иван.

– А с барского стола – курица. Никита ее где-то в тайных закромах отловил, – засмеялась Маша.

– Вестимо где – в «кремлевке», на Грановского, – улыбнулся Сергей.

– Смотри-ка, помнит! – удивился Никита.

– Такое не забывается. – Сергей сделал выдох, отхлебнул половину, понюхал остаток с закрытыми глазами и еще двумя глотками допил кубок. Матреша поднесла тарелку моченых антоновок. Он с поклоном выбрал самое ядреное, весело захрумкал.

– Нет, никакая заграница не в состоянии отлучить нашенского мужика от его славянской сути.

– Суть в выпивке, Никита? – Маша ехидно усмехнулась.

– Э нет! Суть в неистребимой способности противостоять самой свирепой выпивке.

– Как там Кузьмич? – спросил Никита Матрешу, которая внесла тарелку с тушеной капустой.

– А че Кузьмич? – лукавство высветилось в каждой морщинке на ее лице. – Че ему сдеется? Мужик он справный. Дочку растить.

– Водку-то пьет?

– А коли поднесуть, то и пьеть. Се дни Маша четвертинку ему подарила. Ить праздник.

– Чего Лешки не видно? – спросил Сергей Ивана.

– Лешка теперь Алексей, – с гордостью ответила за мужа Маша. – Экстерном сдал за десятый класс и поступил в Военный институт иностранных языков Красной Армии. Месяц назад присягу принял. Слушатель!

– Да ну! – воскликнул Сергей. – ВИИЯ КА – достойное учебное заведение. Я знаю начальника – генерал Биязи. Опытный разведчик. И воспитатель классный. Какой же язык Алексей учит?

– Английский.

– Правильный выбор, – похвалил Никита. – В будущее смотрит. Нам специалисты с этим языком позарез нужны будут. Да… А мой Ленька… – Он отошел к дальнему окну, закрыл лицо ладонями.

В комнате повисла тяжелая тишина. Сергей посмотрел на Ивана, удивленно подняв брови, спросил одними глазами – что случилось с Леонидом? Иван тоже ответил глазами – потом расскажу. Сергей понимающе кивнул, спросил нарочито громко:

– Расскажи, как дела с Академией педнаук?

– Академия начинает обретать реальные контуры. Владимир Петрович Потемкин хотя и совмещает два весьма трудоемких поста – наркома просвещения и президента академии, успевает уделять достаточно времени рожденному в тяжелейшее военное время и не имеющему аналогов в мировой педагогической практике научному центру. Понятно, не хватает средств, людей, все приходится начинать с нуля. Но первопроходцам в любую эпоху и в любом деле ждать скорых оваций – мягко говоря, наивность. Но и радость открытий и свершений посещает именно их. – Иван наполнил рюмки, и Сергей уже намеревался предложить тост. Однако вернувшийся к столу Никита сказал:

– Без претензий на оригинальность предлагаю в качестве тоста девиз – «Через тернии к звездам»!

– Именно так говорили древние римляне, – поддержал его Иван. – «Per aspera ad astra».

– А Потемкин предложил тебе что-нибудь в академии? Идея ведь твоя. И не только голая идея, но и ее детальная разработка.

– Да разве в этом дело? Родина знает своих героев, – отмахнулся Иван.

– Все-таки, – возразил начальственно Никита. – Хочешь, я с ним поговорю? Разгоню потемки! Вы же, цуцики, не ведаете, как такие дела решаются в верхах.

– Этого вовсе не требуется, – поспешно возразил Иван. – Он ко мне очень по-доброму относится. Предложил должность вице-президента по организационно-хозяйственным делам, – я ведь не успел докторскую защитить, чтобы заниматься наукой. Разумеется, я отказался. Вот завершу монографию, тогда он обещал вернуться к вопросу о научной работе в академии.

– А нам и так хорошо, – подавая кофе, заметила Маша. – Институт солидный, влиятельный, престижный. И быть первым парнем на деревне тоже что-то значит.

Иван кивнул, пристально глядя на жену. Она виновато улыбнулась:

– Да, Вань, ты прав. Я вас оставлю, пойду полежу. Тем более у вас свои мужские разговоры, – и тихо ушла в спальню.

– Маша что – плохо себя чувствует? – участливо спросил Сергей. Иван замялся, стеснительно пробормотал:

– Да… она… ну, в общем, в положении.

– А что, отлично, – одобрил Сергей, – два парня есть, теперь девицу в самый раз завести для полноты комплекта.

– Дети! – Никита тихо произнес это слово и осекся. Сдавленным голосом добавил, оглянувшись по сторонам: – Леньку никогда не прощу!

«Вот так смотрел матерый волк, которого мужики загнали дрекольем в угол овчарни», – мелькнуло в сознании Сергея детское воспоминание.

Никита тряхнул головой, быстро налил стопку, выпил и обратился с вопросом к Сергею:

– Ну як же там американылина розквiтае?

– Та стражде нещасна як квiтка зимой.

– Чому так?

– Пайок – двадцять кiло масла у мiсяц на людину.

– Жахливо! Жадiбно!

– Мы, – после паузы заговорил Никита, сделав особое ударение на этом местоимении, – крайне недовольны тем, что они затянули открытие второго фронта. Особая «заслуга» в том Черчилля. Да и после высадки в Нормандии воюют они не дуже могутно. Не дюже. Хотя… – Он поколебался, говорить дальше или нет, но, махнув рукой, завершил фразу: – Уверен: без Америки и Англии, один на один, мы не справились бы с Гитлером. Нет, не справились! И это не только моя точка зрения.

Иван и Сергей с недоумением переглянулись. «Ничего себе настроеньице у нашего члена Политбюро, – отметил про себя Иван. – Кому-кому, а уж ему-то не пристало даже на миг поддаваться пораженчеству».

– Сейчас союзнички трясутся, как бы мы без них всю Европу не схавали до Дарданелл, Гибралтара и прочих Критов. И в самом деле неплохо было бы, а? Такому засранцу, как Черчилль, а заодно и всему британскому кодлу свинью подложить! Вот с Рузвельтом ссориться не резон. Похож на нас, хоть и империалист отпетый.

– Если брать национальный характер, американцы во многом похожи на нас. – Сергей посмотрел на Ивана.

– Я говорил об этом Никите не раз, – поддержал тот.

– А их система… – Сергей налил себе боржоми. – В тридцать восьмом они начали вползать в новый, как они любят говорить, спад. От экономического краха их спасла война. Теперь благоденствуют, безработицы практически нет, военные заказы и для своих войск, и для поставок по ленд-лизу обеспечивают такие барыши, что в мирное время им и не снились.

– Хорошо. – Никита встал и заходил по комнате. – Завтра кончится война. И тогда что?

– Я уверен: их экономисты, талантливые ребята, что-нибудь придумают. Они не зря свой хлеб с маслицем едят. И, в отличие от многих, умеют извлекать пользу из исторических уроков и не наступать дважды на одни и те же грабли.

– Ты что, всерьез полагаешь, что можно опровергнуть Маркса: обманув законы экономического уклада, убежать от кризиса?

– Насчет опровергнуть – не знаю, а обмануть и убежать – почему бы и нет? Возьмем войну – способ проверенный. А экспорт капитала? Или не военный, а мирный ленд-лиз – не только товаров, но и услуг? Услуг транспортных, строительных, экспертных?

«Не зря Сергей в этой Америке столько лет сидит, – подумал Никита. – Ему бы не разведчиком, а экономистом в Академии наук сектором проблем капитализма командовать. Не одной извилиной богат, и язык подвешен на славу. А то он, как голодная ищейка, по чужим шкафам да сейфам день и ночь рыщет. Тоже мне профессия!»

В дверь гостиной просунула голову Матреша:

– Никита Сергеич, тама тебя спрашиваеть один.

Никита вышел: «Кого еще принесло по мою душу?»

Вернувшись, стал прощаться.

– Труба зовет? – улыбнулся Сергей.

– Не труба, оркестр! – Никита надвинул генеральскую папаху на самые брови. – Политбюро и Государственный Комитет Обороны, совместное заседание. Это на всю ночь. Завтра торжественное заседание Моссовета. Послезавтра, сами знаете, Седьмое ноября со всеми соответствующими событиями. В Киев душа и сердце рвутся: хочу Крещатик еще краше, чем был до войны, сделать. Так что теперь не знаю, когда и свидимся.

Прощальные объятия были скорыми – Никита торопился всерьез. На робкое предложение хозяина: «Посошок?» – скривился, по словам Ивана, как середа на пятницу.

– Да, совсем другой стал Никита! – присвистнул Сергей, когда они остались вдвоем.

– А по-моему, нам всего лишь открылось его же другое, вернее – второе лицо.

– Сколько же их у него?

– Этого, брат, никто не знает.

– Положим, я актер в силу профессии. – Сергей хитро прищурился.

– А он – тем более! Если политик не обладает даром актера, он никудышный политик. Это изречение еще древнеримского мудреца.

– Талантливый актер – само по себе разве это плохо или порочно? Дело не в этом. Человека развращает власть. – Сергей помолчал и уточнил: – Власть, не ограниченная законом.

Он разлил по рюмкам коньяк.

– Давай выпьем за то, чтобы мы с тобой не менялись, несмотря ни на что.

– Тем более что обладание верховной властью нам не грозит – да и не больно-то и хотелось!

– Матерьял, матерьял порчестойкий!

Коньяк был ароматный, очень крепкий, в необычной, темной, пузатой бутылке без этикетки. Его привез «прямо из подвалов Арарата» старый друг Ивана, директор Ереванского пединститута, приехавший в Москву на Всесоюзное совещание руководителей педвузов.

– Голова ясная, как у младенца, а ноги не двигаются! – засмеялся Сергей. – Ей-богу, такое со мной первый раз в жизни, даже интересно. Наливай еще.

После второй рюмки он вдруг объявил:

– На фронт хочу. С Асланом бы я всегда договорился.

– Ну и договорись, – не понял Иван. – Тем более что для старших офицеров, служащих в тыловых частях (а твоя служба проходит в глубочайшем тылу, не так ли?), есть такая форма боевого крещения: фронтовая стажировка.

– Знаю, – мрачно пробурчал Сергей. – Договорился бы. Да Аслан только что сам погиб на фронте.

– Кто? Ходжаев?!

– В марте он ушел на фронт в знак протеста против отправки его народа в ссылку в Среднюю Азию и Сибирь.

Иван, потрясенный услышанным, закурил, что бывало с ним крайне редко.

– Насчет высылки чеченцев и еще, кажется, кабардинцев до Москвы смутные слухи доходили. Высылка целых народов, пусть и малых, – я даже не знаю, как это назвать! Объяснение, которое слышал – «военная целесообразность», – поражает своей противозаконной жестокой расплывчатостью.

– Представь, именно – целесообразностью, – возразил Сергей.

– В чем?

– Американцы после начала войны с Японией интернировали, иными словами, отправили во внутреннюю ссылку всех своих граждан японского происхождения.

– Чудовищно. И там и тут. Это не такое событие, которое можно объяснить двумя фразами. Увы, мы слишком мало знаем.

– Горе – в отличие от счастья – немногословно.

– Пожалуй. Много ли мы знаем вообще о Чечне? Стихи Лермонтова, «Хаджи Мурат» Толстого. Далеко и отвлеченно. Но Аслан… Уехал на фронт в знак протеста? Первый раз слышу. И погиб! Это большая потеря.

– Очень, – закурил и Сергей.

Иван подошел к книжному шкафу, достал томик с многочисленными закладками.

– Вот у Платона характеристика предательства и предателей. Он классифицирует их следующим образом: I. Сребролюбцы; II. Честолюбцы; III. Философы. Три группы по мотивам. Все предельно ясно. Но объявить целую нацию предателями?

Иван замолчал. Ходил по гостиной, заложив руки за спину, разглядывал за стеклянными дверцами шкафов корешки читаных-перечитаных книг любимых авторов древности, Ренессанса, золотого века, серебряного. Внезапно спросил, взяв с полки и раскрыв «Преступление и наказание» Достоевского:

– Как Элис?

– Работает, трудится, – ответил Сергей, несколько удивленный такой резкой сменой темы. – Сейчас в Москве. Имеет задание написать несколько корреспонденций из действующей армии с территории третьего рейха.

– Не перестаю ею восхищаться. – Иван произнес эти слова тихо и проникновенно. – В жизненной лотерее ты выиграл редкий приз.

Он достал из-за ряда книг на одной из верхних полок заветную бутылочку довоенного бенедиктина, долго возился с пробкой. Принес из кухни две тонкие высокие ликерные рюмки; осторожно разлил по ним золотисто-коричневую жидкость; закрыв глаза, подобно опытному дегустатору, поводил рюмкой перед носом из стороны в сторону:

– За любимых и любящих!

И все это время мысленно уговаривал Сергея: «Ну чего ты тянешь? Расскажи о Сильвии! Ты же знаешь, как я страдаю от неведения! Еще как знаешь!!!» Видимо, сам того не сознавая, он произнес вслух «Сильвия», потому что Сергей, посмаковав «божественный нектар», сказал покаянно:

– О Сильвии, к великому моему сожалению, мало что известно. Несколько месяцев после твоего отъезда она еще работала в нашей школе, поддерживала регулярно связь и со мной, и с Элис. И вдруг как в воду канула: ни звонка, ни письма. Я интересовался и во французском землячестве в Нью-Йорке (помнишь генерала – кавалера ордена Почетного легиона?), и в их посольстве в Вашингтоне. Ничего им не известно.

– Но человек не пропадает бесследно, как иголка в стоге сена!

– Война. Я понимаю, это слабое утешение, но…

Иван выглядел настолько удрученно, что Сергей мысленно выругал себя: «Чурбан! Зачем нужно было вообще заводить разговор на эту тему? Хотя ведь и не говорить о Сильвии вообще тоже было невозможно».

– Я, правда, слышал краем уха, что она подалась в Сопротивление. Ты же знаешь, Сильвия рьяно симпатизировала де Голлю и его «Сражающейся Франции».

– Это так, – улыбнулся Иван. – При одном упоминании о Петене или Лавале ее начинало тошнить. Кумир – бессмертная Жанна.

Внезапно дверь распахнулась, и в гостиную стремительно вошел высокий юноша в новенькой офицерской форме, но с курсантскими погонами.

– Дядя Сережа, с приездом! – гаркнул он. И, вытянувшись по стойке «смирно», доложил: – Слушатель первого курса ВИИЯ КА Алексей по вашему приказанию явился!

– Алешка! Ты! Ну, встретил бы где-нибудь – ни за что не узнал бы! Гренадер! Дай-ка я тебя обниму!

– Садись. – Иван едва сдерживал отцовскую гордость. – Водки выпьешь?

– Батюшки светы! – всплеснул руками Сергей. – Вчера, ну только вчера был от горшка два вершка. И на тебе – уже без пяти минут офицер, водку хлещет!

– Водку! – Иван пренебрежительно фыркнул. – За ним девки табуном гоняют. Того и гляди, дедом стану. Ладно, коли законными будут внуки. А то, не ровен час…

«Есть в кого!» – снисходительно усмехнулся Сергей.

– Ну, пап…

– Что – пап? Иди руки вымой.

Когда через минуту Алеша вернулся, он услышал фразу, сказанную Сергеем: «…и не заметим, как превратимся в стариков».

– В прошлом месяце присягу принял. – Иван подлил себе и Сергею бенедиктина.

– За будущее отечественное офицерство и за нашего Алешку!

– Дядя Сережа, – Алеша налегал на еду и торопился сообщить свои новости, – у нас прямо с первого курса языковую практику ведут настоящие живые американцы. В моем отделении преподает Коф-Лайф. Ее семья эмигрировала в Союз перед войной. Военный перевод ведет Купер, а грамматику – Гутман. Так что в языковой среде находишься ежедневно шесть-восемь часов плюс домашние задания. Выходит, живешь английским полсуток, как пить дать. И даже сны видишь по-английски.

– Я рад, у вас дело поставлено серьезно. – Сергей явно любовался сыном друга. – Имею в виду языковую подготовку. А как обстоит дело с общим развитием – история, и не только военная; литература; искусства; страноведение; словом, весь гуманитарный комплекс?

– Генерал Биязи – вдумчивый, широко и по-европейски образованный человек, – заговорил Иван. – Слушатели в его институте – довольно разношерстный народ. И по возрасту, и по общей и языковой подготовленности, и по жизненному опыту, и по способностям и темпам усвоения программ. Лихой вояка, прошедший огонь, воду и медные трубы, и рядом выпускник средней школы. Поразительно, как Биязи ухитряется находить золотую середину и запрягать в одну повозку коня и трепетную лань.

– Рвался я на фронт, – вздохнул Алеша. – Ничего не получилось. И война к концу идет. Дядя Сережа, как по-вашему, она последняя на планете?

– Хотел бы очень в это верить, да боюсь, что это всего лишь красивая мечта. Пока есть сильные и слабые, метрополии и колонии, богатые и бедные, вооруженные конфликты неизбежны. Думаю, что войн на твой век, Алешка, хватит.

– А быть разведчиком интересно? – Алеша весь подался вперед.

– Кто здесь сказал «разведчик»? – Сергей произнес это с такой ледяной строгостью, что Алеша вздрогнул и залился краской: знать, а уж тем более говорить о профессии Сергея воспрещалось.

– Судя по запискам Даниеля Дефо и трудам Сомерсета Моэма – очень! – Сергей улыбнулся.

– А что – и Дефо, и Моэм работали на разведку? – поразился Алеша.

– И они, и многие другие. Лоуренс Аравийский, один из достойных представителей этого древнейшего клана («Знаю, читал!» – воскликнул радостно Алеша)… вот, молодец… да, так Лоуренс Аравийский в своей автобиографической книге «Семь столпов мудрости» привел слова Заратустры как жизненный ориентир:

Добрая мысль,

Доброе слово,

Доброе дело.

– Сам-то некоронованный король Аравии творил разные дела, – скептически усмехнулся Иван. – И с басмачами якшался, и с фашистами Мосли дружбу водил.

– Это все так. Однако разведчик он был гениальный. И образован был отменно. Изучал в Оксфорде археологию и Ближний Восток, увлекался древними цивилизациями.

– Он жив? – Алеша даже привстал со стула.

– Нет, погиб в мотоциклетной катастрофе в тридцать пятом году.

– Такой легендарный человек. И ведь наш современник!

– Да, живые легенды ходят между нами, – усмехнулся Иван.

Алеша по-своему понял слова отца:

– Матреша сказала, что у нас был дядя Никита?

– Был. Ушел совсем недавно.

– Жаль. А вы знаете, ребята в институте не верят, что у нас в гостях запросто бывает член Политбюро.

– Правильно делают. В этом качестве он был у нас всего два раза. И не запросто – весь квартал оцепляют. И вообще я хотел бы, чтобы ты хвастался своими успехами в учебе или тем, что сумел понять философское учение или сделать перевод из Китса или Лонгфелло, а не нашими гостями.

Алеша промолчал, надулся и через несколько минут, сказавшись усталым, ушел спать.

«Да, видать, кошки скребут на душе Ивана, – подумал Сергей. – Маша не может простить ему Ленку, у той уже девочка от него растет. Он надеялся услышать что-нибудь о Сильвии – и тут осечка. С его коханым детищем, академией, тоже все не так получилось, как он надеялся. Куда ни кинь – всюду клин».

– Зря ты на него напустился, – сказал он Ивану. – Парень гордится своим домом. Есть чем! А насчет академии – твой кепський настрiй…

– Мой настрiй объясняется дикой усталостью. – Иван решительно налил в рюмки водки. – Конечно, вся страна уже четвертый год находится на пределе напряжения всех сил.

«Если бы четвертый!» – подумал Сергей, молча взяв свою рюмку.

– Но, видимо, у каждого свой лимит жизненных сил. Я чувствую, что мой лимит подходит к концу. По поводу академии: я счастлив, что то, что задумывалось Надеждой Константиновной и твоим покорным слугой, осуществилось. В разгар войны, при тотальном дефиците денег, людей, зачастую элементарного понимания приоритетов, необходимых не только для сиюминутного выживания нации, но для ее будущего процветания. Нет, в этом смысле я совершенно счастливый человек.

– Тогда давай выпьем за совершенно счастливых людей. За государство этих людей, которое побеждает в самой кровопролитной войне в истории планеты.

О присвоении ему звания Героя Сергей так и не рассказал. Чего ради спешить? Пусть пройдет вручение, тогда он и организует небольшой приемчик в «Арагви» или «Гранд-отеле» для самых близких друзей. С музычкой, все чин по чину. Как говорит о любом коллективном бражничании его помощник по бюро ТАСС в Вашингтоне Родион: «Все на высшем идеологическом уровне, исключительно полюбовно, без взаимных оскорблений».

Домой Сергей приехал далеко за полночь. Перед самой командировкой в США он получил на Кировской двухкомнатную квартиру. Обставить ее как следует не успел – предотьездная суматоха не позволила. Купил лишь самое необходимое, благоустройство оставил на потом. Он долго возился с замком, искал выключатель. С трудом он нашел наволочки, простыни, подушку, одеяло, все было старое, сокольническое. «Вот на этой простынке мы провели первую ночь с Элис». Он улыбнулся, расстилая еще крепкое льняное полотно. Зазвонил телефон. В необжитой квартире он звучал сиротливо, потерянно. Сергей медленно пошел в прихожую, думая, кто бы это мог быть.

– Чижик-пыжик, где ты был? На Фонтанке водку пил! – услышал он звонкий голос Элис.

– Выпил рюмку, выпил две – закружилось в голове, – смеясь, закончил Сергей четверостишие.

– Я скучала, гуляка! А ты?

– А мне скучать не давали: сначала ТАСС, потом Иван с Никитой.

– Ох этот твой Никита! Небось опять уговаривал морального разложенца бросить заокеанскую блядь?

– Нет, на сей раз о тебе разговора не было.

– Все равно, терпеть его не могу – за прошлое. А как Иван? Сильвию вспоминал?

– Вспоминал.

– Ну, ладно, потом расскажешь. Хочешь, чтобы я сейчас приехала?

– Тебя патрули задержат.

– А вот и нет. В отделе печати Наркомата иностранных дел мне выдали все необходимые документы. Теперь никакой патруль не страшен. Ты не ответил – хочешь? Или ты не один?

– Хочу, хочу! – поспешно произнес он.

Эта ночь была, наверное, одной из лучших в их жизни. Элис примчалась не на чем-нибудь, а на «виллисе» военной комендатуры. Она остановила его прямо у гостиницы и попросила подвезти «американскую союзницу-журналистку» к родственникам русского журналиста, работающего в таком далеком и таком дружественном Вашингтоне. «Сереженька, я приврала совсем чуточку, но ведь это же для того, чтобы быстрее тебя увидеть». Старший патруля – подполковник с усиками а-ля Кларк Гейбл – галантно подал даме руку (тщательно проверив перед этим ее «credentials» – верительные грамоты) и завел в пути разговор о кино. Элис поразило, что совсем недавно он видел – закрытый показ шел с устным переводом – захваченные где-то у немцев голливудские ленты «Это случилось однажды ночью» и «Унесенные ветром».

– Эти усики оттуда! – Подполковник лихо провел пальцами по верхней губе. – Ретт Батлер к вашим услугам, мадам!

– С какой радостью он принял подарок, бутылку «Белой лошади», – раздеваясь, рассказывала Элис.

– А патрульные – им ты что-нибудь подарила?

– По пачке «Лаки страйк». Такие славные мальчишки. Розовощекие, наверняка пушок на лице еще с бритвой не знаком.

Она подошла к окну, посмотрела на улицы и крыши домов, покрытые свежевыпавшим снегом, и тихо сказала:

– Ты знаешь, сегодня я вдруг поняла, что люблю Москву больше, чем какой-нибудь другой город на земле. Даже больше, чем Чикаго.

Она отвернулась от окна, посмотрела на Сергея и добавила:

– И вообще, я безумно хочу проникнуться Россией, всем русским. Как Екатерина Великая.

«Достойный подражания пример, – подумал Сергей. – Немка радела за интересы Российской империи паче многих исконно русских вельмож».

– Она – ради огромной, богатой империи, – продолжила Элис, – я – ради тебя.

Она подняла над головой свой разноцветный шотландский шарф и стала кружиться вокруг овального обеденного стола, припевая: «Ради тебя! Ради тебя!» Сергей с улыбкой наблюдал за ней – как же судьба ему подфартила, подарив такую девку! Как подфартила! А Элис обхватила его шарфом за шею и увлекла в свой импровизированный танец. Наконец остановилась и, отпуская его, спросила:

– У тебя свечи есть? – И тут же сама ответила: – Конечно, нет. Откуда им у тебя быть?

И стала доставать из своего портпледа бутылки и закуски. Поставила на стол и зажгла две большие свечи («У коридорной выменяла на банку кофе»), сполоснула посуду, тщательно протерла клеенку.

– Мы начинаем отмечать твой, а значит, и мой праздник. Пьем коктейль из «Советского шампанского» и армянского коньяка. За тебя, мой милый, за твою страну. И за то, чтобы и в твоем сердце, и в сердце твоей родины было местечко для любящей вас Элис. Ура!…

Близость доставляла обоим предельное наслаждение. Элис каждый раз приводило в предэкстазное состояние его умение так тонко, так нежно, так ласково провести прелюдию и подвести ее к высшей точке блаженства. Умирая и возвращаясь из небытия, она всякий раз испытывала восторженное ощущение полного просветления. «Я вся, вся до последней клеточки обновляюсь. Я чувствую очищение и духа моего, и тела. Из сознания изгоняются греховные мысли, я вновь становлюсь ребенком, чистым листом, на котором заново можно писать жизнь. И я хочу жить чисто, творить добро, и мне кажется, что у меня хватит сил сделать – под десницей Всевышнего – всех людей счастливыми. Господи, если могут быть счастливы двое, то почему не могут быть счастливы все? Даже те, кто никак этого не заслуживает. Прости, прости их, Господи!» Лежа рядом с Сергеем, ощущая рукой частое биение его сердца, она смотрела и не могла насмотреться на его строгий античный профиль. Прикоснувшись легким секундным поцелуем к его влажным полураскрытым губам, произнесла отстраненно-созерцательно:

– Если действительно были в детстве человечества, в Древней Греции, герои, подобные Гераклу, то они были такие, как ты, – прекрасные и телом, и душой, и помыслами, и делами. Ты самый совершенный, самый обворожительный, самый желанный мужчина на свете.

«Во все времена люди поклонялись силе, мужеству, благородству, – думал Сергей, начиная вновь трепетно и нежно ласкать обмиравшую от желания, едва заметно дрожавшую от истомы Элис. – Люди искали в сказках героев, наделенных лучшими человеческими качествами, создавали кумиров, достойных поклонения и подражания. Сегодня меня, обычного смертного, может быть чуть сильнее, чуть умнее, чуть удачливее других, отметили Героем. Мне радостно? Безмерно, я и не собираюсь разыгрывать из себя скромнягу. Но радость эта омрачена тоже безмерно – я не могу, не имею права рассказать об этом самой любимой, самой преданной, самой лучшей женщине моей жизни».

– Серж, Сержик, любимый, где ты, приди, вернись ко мне, возьми меня. Всю! Совсе-е-ем…

***

Алеша в ту ночь никак не мог заснуть. Мечты уносили его далеко. В ночной мгле свистел морской ветер, скрипели мачты. Он, лихой английский лазутчик, на бриге летел по свирепым волнам через Ла-Манш во Францию, чтобы проникнуть тайно в расположение войск под предводительством Людовика Святого и разведать его планы ведения кампании в Анжу. Или он на белом скакуне несся по знойной пустыне во главе летучего отряда арабских мятежников, выведывая расположение вражеских турецких войск. Наконец, сейчас в Берлине он хитроумно обходил все заслоны СС, СД, гестапо и метким выстрелом в сердце убивал это исчадие ада – Шикльгрубера, Гитлера, фюрера третьего рейха, и тем завершал мировую войну.

Разведка! Разве может быть занятие более увлекательное, более нужное и более действенно-результативное? Любая – локальная, тактическая и особенно стратегическая. Когда враг пребывает в состоянии неведения, что его самые главные, жизненно важные тайны выведаны секретными службами противника и уже изучаются и обращаются против него самого. Как жаль, что о наших разведчиках почти ничего не пишут. И фильмов нет. Об иностранцах, работающих против нас, – сколько угодно. Но это же не разведчики, а шпионы. Большая разница.