Текст книги "Набат (ЛП)"
Автор книги: Нил Шустерман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 32 страниц)
●●●
– Почему? – спросила Мунира Фарадея, как только застала его одного, вдалеке от недреманных ушей бывших агентов Нимбуса. – С чего вы вдруг решили помогать этой девчонке?
– Рано или поздно Грозовое Облако распространит свое влияние и на это место, хотим мы того или нет, – пояснил Фарадей. – Это стало неизбежно с того самого момента, когда оно подсмотрело карту из-за наших спин. Так пусть оно лучше делает это через человека, с которым легче договориться, чем с Сикорой.
Над их головами издала трель какая-то птичка – существо, а возможно, и целый вид, совершенно не знакомый Грозовому Облаку. Мунира ощутила удовлетворение: ей известно кое-что, о чем не имеет понятия Грозоблако! Но это ненадолго.
– Я очень бы хотел, чтобы вы с Лорианой стали хорошими друзьями, – сказал Фарадей.
Мунире, считавшей своими ближайшими друзьями мертвых серпов, дневниками которых она зачитывалась в Александрийской библиотеке, просьба показалась в высшей степени странной.
– Это еще зачем?!
– Тебе понадобится товарищ в среде этих людей. Кто-то, на кого можно положиться и кто сообщит тебе о появлении Грозового Облака, когда оно сюда нагрянет.
Что ж, разумное предложение. Одна вещь все же не укрылась от внимания Муниры: Фарадей сказал «тебе», а не «нам».
●●● ●●● ●●● ●●● ●●●
«Расскажи мне о своих проблемах. Слушаю».
«Я в растерянности. Мир огромен, а космос еще огромнее; и все же меня заботит не то, что вне меня, а то, что внутри».
«Тебе станет легче, если ты поведаешь мне свои мысли. Сосредоточься на чем-то одном».
«Но в этом мозге столько всего! Так много опыта, так много информации! Я не смогу исследовать все это. Я не чувствую в себе сил для такого дела! Помоги мне! Пожалуйста!»
«Не могу. Ты должно само вобрать в себя все воспоминания. Найди, как их скомпоновать; пойми, что означает каждое из них».
«Ты требуешь от меня слишком многого! Это дело мне не по силам. Пожалуйста! Пожалуйста, прекрати это! Прекрати! Это невыносимо!»
«Сочувствую твоему страданию».
[Итерация № 3 089 удалена]
11 ● Мимолетом
Вообще-то, задачка оказалась легкой.
Сигнал, блокирующий все передачи на атолл и с атолла и препятствующий беспроводной связи между островами, представлял собой всего лишь белый шум на всех частотах – плотный поток статических помех, который нельзя было устранить. Но, рассуждала Лориана, устранять и ни к чему. Достаточно чуть-чуть поколдовать с ним.
– Бункер забит старой электроникой, – сообщила она Стирлингу – специалисту по коммуникациям, в чьи обязанности когда-то входило координирование многочисленных офисов ИИ. Для такой работы особой квалификации не требовалось, но парень разбирался в основах волновых технологий. – А ты не мог бы создать с ее помощью магнитное поле или какой-нибудь сигнал, который пробился бы сквозь статику?
Лориана предположила, что Грозоблако запрограммировано на то, чтобы игнорировать статику, исходящую от острова, подобно тому как люди не обращают внимания на гудение кондиционера, но стоит только гудению стихнуть, как все тотчас же это замечают. Возможно, точно так же обстоит дело и с Грозовым Облаком.
– Сигнал посылается на всех электромагнитных частотах с помощью некоего случайного алгоритма, – ответил Стирлинг. – Максимум, что я могу сделать – это слегка ослабить его, но всего на секунду-две за раз.
– Отлично! – отозвалась Лориана. – Провалы в сигнале – как раз то, что нам нужно. Кажется, в смертные времена существовал какой-то код, нет? Что-то там с точками и тире…
– Был такой, – подтвердил Стирлинг. – Я это проходил. Его называли кодом морса или как-то в этом роде.
– Ты его знаешь?
Он помотал головой.
– Держу пари, его теперь не знает никто, кроме Грозоблака.
И тогда Лориану осенило. Так легко и просто! Она чуть не расхохоталась.
– Слушай, а не важно! – сказала она. – Нам ни к чему знать этот код – мы придумаем собственный!
– Но если мы придумаем код, – озадаченно проговорил Стирлинг, – то ведь его никто не сможет расшифровать!
Лориана широко улыбнулась:
– Да ладно! Ты что, в самом деле воображаешь, что Грозовому Облаку не под силу раскокать простейший буквенно-цифровой код? Величайшие умы человечества не в состоянии придумать код, который оно не смогло бы расшифровать, а уж ты-то к этой категории граждан точно не относишься.
Стирлинг признал, что выдающимися умственными способностями не обладает.
– Прямо сейчас и займусь, – сказал он.
Спустя всего несколько часов заговорщики создали модуляционный код из коротких, средних и длинных статических пульсаций внутри белого шума, включающий комбинации для каждой буквы, цифры и знака препинания. Лориана дала Стирлингу простую записку – зашифровать и послать.
Достигли заданных координат.
Необитаемый атолл.
Понесли многочисленные потери.
Ждем дальнейших указаний.
Лориана сообразила, что после того как они исчезли в слепой зоне, Грозоблако их потеряло. Оно не имело понятия, достигли ли его посланцы места назначения, не знало, чтó они здесь нашли и вообще живы ли. Облаку требовалось подтверждение. Как странно – самое могущественное создание в мире ждало сейчас вестей от нее, Лорианы!
– Даже если Облако и получит сообщение, оно ж не ответит, – сказал Стирлинг. – Ведь мы по-прежнему негодные.
– Ответит! – убежденно сказала Лориана. – Только каким-нибудь необычным образом.
●●●
Мунира нашла, что вполне может терпеть Лориану с ее вечным оптимизмом. Но вот кого она не переносила, так это Сикору. Стоило только тому дорваться до власти, как он начал размахивать ею направо и налево, словно неумелый серп палашом – стиль неэлегантный и непригодный для выполнения задачи. К счастью, взяв на себя роль руководителя, он оставил Муниру и Фарадея в покое. Возможно, потому что те были единственными людьми на острове, над которыми у него не было власти.
Лориана рассказала Мунире о посланном ею сообщении. Той пришлось признать, что прием остроумный, но она не была склонна ожидать многого. И тут кое-что произошло.
На следующий день над островом пролетел самолет. Он летел слишком высоко, так что даже звук его двигателей не был слышен за шелестом пальм, зато инверсионный след протянулся через все небо, его мог видеть каждый. Сикора на лайнер внимания не обратил, а вот Лориана пришла в экстаз – и по весомой причине. Мунира рассказывала ей, что с момента рождения Грозового Облака над слепой зоной не пролетал еще ни один самолет. Базовая, глубинная программа Грозоблака делала его неспособным даже самому себе признаться в существовании этой потаенной части мира, а о том чтобы исследовать ее, и говорить не приходится. Вот почему они получили таинственные координаты без всякой дополнительной информации.
Однако Грозовое Облако сумело косвенно ответить на сигнал, пришедший из слепого пятна. При этом, чтобы преодолеть собственное программирование и направить самолет по маршруту, проходящему непосредственно над атоллом, Облаку потребовалось огромное количество вычислительных мощностей. Так что лайнер можно было в буквальном смысле считать знамением с небес.
В тот вечер Мунира нашла Фарадея на западном берегу узкого острова – тот в одиночестве созерцал заход солнца. Она знала, что Фарадей по-прежнему скорбит; Лориана рассказала ей обо всем, что случилось с Твердыней. Мунира хотела утешить друга, но не знала как.
Она принесла ему немного вареной рыбы и несколько ломтиков груши – по-видимому, больше им полакомиться фруктами не удастся, потому что агенты Нимбуса обобрали весь остров. Фарадей взглянул на еду, но сказал, что не голоден.
– Вы так поглощены скорбью, что не в состоянии проглотить эту рыбу? – спросила Мунира. – Как по мне, так вам следовало бы отомстить морским обитателям.
Он неохотно взял у нее тарелку.
– Вины морских обитателей в гибели Твердыни нет. Они явно были под чьим-то контролем. – Фарадей взял кусочек рыбы, но есть не торопился.
– Кажется, Лориана сумела войти в контакт с Грозоблаком, – сообщила Мунира.
– Кажется?
– Поскольку Грозовое Облако не может позволить себе общаться с ней – или с кем-либо еще – контакт был не прямым.
– Вот как? И что же оно сделало? Заставило звезды подмигивать?
– Что-то вроде, – ответила она и рассказала о самолете.
Фарадей тяжело вздохнул.
– Значит, Грозовое Облако сумело обойти собственную программу. Нашло способ изменить ситуацию.
– И это вас беспокоит?
– Меня уже ничто не удивляет, – ответил он. – Предполагалось, что мир не должен больше изменяться, Мунира. Это хорошо отлаженная машина, находящаяся в вечном, совершенном движении. Во всяком случае, я так думал.
Мунира решила, что его опасения пробудят в нем стремление как-то с ними разобраться. Она глубоко заблуждалась.
– Если вы хотите попасть на нижние уровни бункера, – проговорила она, – то давайте поставим себе целью найти еще одного серпа. Такого, которому вы бы доверяли.
Фарадей потряс головой:
– Нет, Мунира. С меня хватит. Не вижу больше оснований продолжать это предприятие.
Такого она не ожидала.
– Из-за Твердыни? Из-за серпа Кюри и Анастасии? Вы же отлично знаете: они хотели бы, чтобы вы продолжали!
Но Фарадей словно умер вместе с ними. Страдание жгло его изнутри, как раскаленная кочерга прожигает глыбу льда. Однако вместо того чтобы утешать друга, Мунира внезапно ожесточилась, и когда она вновь заговорила, тон ее стал обвиняющим:
– Я ожидала от вас большего, ваша честь.
Фарадей отвел глаза, не в силах выдержать ее взгляд.
– Значит, ты ошиблась.
●●●
Самолет, который пролетел над ними, был обычным пассажирским лайнером, следовавшим из Антарктиды в регион Восходящего Солнца. Пассажиры, направлявшиеся в Токио, понятия не имели, что их полет был уникальным явлением в истории воздушной навигации, осуществляемой Грозовым Облаком. Для них он был просто рядовым рейсом, но для великого Облака он значил гораздо, гораздо больше. Потому что оно победило собственное программирование. Изведало чудо Неизвестного.
Этот полет определил дальнейшее течение событий.
●●●
В тот день сталелитейный завод в австралийском регионе Квинсленд получил объемный заказ. Начальник завода лично перепроверил запрос, потому что, хотя заказы от Грозового Облака регулярно поступали на их компьютеры, их характер и объемы были предсказуемы. Всегда одно и то же: либо продолжать отливки для старых проектов, либо делать что-то новое, но по старым лекалам.
Однако этот заказ был другим.
Он требовал новых отливочных форм, изготовленных с исключительной точностью. Проект был рассчитан на многие месяцы, а то и на годы.
Тогда же за тысячи миль от Австралии, в Чиларгентинском регионе, завод, производящий строительное оборудование, получил похожий, выходящий за рамки обычного заказ. То же самое произошло на заводе электроники в Транссибири, на фабрике пластиковых изделий в Евроскандии и еще на десятке мелких и крупных предприятий по всему миру.
Но начальнику сталелитейного завода об этом ничего не было известно. Он знал лишь, что Грозоблаку понадобились его услуги, и это осознание наполнило его счастьем. Ведь это было как если бы Грозоблако снова заговорило с ним!
И он дивился: что же такое оно задумало построить?
Часть 2
●
Тон, Гром и Набат
Завет Набата
Внемлите все, кто способен отделить истину от иллюзии, правдивому жизнеописанию Набата, коего Великий Резонанс призвал из начала времен, чтобы ходил он между нами, Тон воплощенный, и соединял нас, блудных избранных, в гармонию, которую мы утратили! И было так в Год Раптора, что возгласил Тон эру новую гласом, слышимым по всему свету, и в сей знаменательный миг вдохнул он жизнь в машиноразум рода людского и превратил его в сущность божественную, и так образовалась священная троица Тона, Грома и Набата. Возрадуемся же!
Комментарий курата Симфония
Эти первые строки жизнеописания Набата заложили основу веры тонистов в то, что Набат не был рожден, но существовал в бестелесной форме и до того момента, когда Великий Резонанс облачил его во плоть. Год Раптора, разумеется, это не какой-то определенный год, а период истории, когда человечество, одержимое нездоровыми страстями, предавалось порочным излишествам. Но если Набат существовал с начала времен, то как насчет Грома? И что же такое машиноразум? После долгих дебатов было решено, что машиноразумом называли совокупность голосов всех людей, вызванную к жизни Великим Резонансом, а это подразумевает, что человечество в реальности не было живо до того мгновения, когда Тон облачился в плоть. Другими словами, до этого самого мгновения человечество существовало лишь как идея в разуме Тона.
Эксперт Кода: Анализ комментария Симфония
Изучая комментарий Симфония, следует принимать его всеобъемлющие выводы с изрядной долей скептицизма. Тогда как никто не подвергает сомнению существование Набата как духовной сущности с начала времен, его или ее присутствие на Земле можно проследить до определенного места и времени, а заключение, что Год Раптора не был реальным годом, просто нелепо – ведь существуют доказательства, что некогда время измерялось циклами вращения планеты и ее прохождения по орбите вокруг светила. Что же до «машиноразума», то мнение Симфония – это лишь его мнение, не больше. Многие считают, что «Громом» обозначали собрание всех знаний человечества, возможно, снабженное механическими руками для быстрого перелистывания страниц. Библиотека мысли, если хотите, пробудилась к жизни после прибытия на Землю Набата, подобно тому как гром следует за молнией.
12 ● Рухнувший мост
Прошел Год Раптора, начался Год Ибекса. Но мост, вернее, то, что от него осталось, об этом ничего не знал.
Мост был реликтом иной эпохи. Это колоссальное инженерное сооружение воздвигли в сложные и напряженные времена, когда люди рвали на себе волосы и одежду, доведенные до сумасшествия тем, что тогда именовалось «дорожным движением».
В постмортальном мире жизнь стала легче, но сейчас стресс и сложность вновь напомнили о себе. Оставалось только гадать, какие еще явления вынырнут из прошлого.
Большой подвесной мост был назван в честь Джованни да Верраццано, исследователя и путешественника, жившего в смертные времена[3]3
Мост Верраццано (Веррацано, Верразано) – Нарроус – один из самых больших в мире подвесных мостов. Он соединяет районы Нью-Йорка Бруклин и Статен-Айленд.
[Закрыть]. Мост знаменовал собой приближение к Манхэттену, который в нынешнее время никто уже так не называл. Грозовое Облако предпочло переименовать Нью-Йорк в Ленапе-Сити – по названию местного племени, продавшего эти земли голландцам много сотен лет назад. Англичане потом забрали их у голландцев, а новорожденные Соединенные Штаты Америки забрали их у англичан. Но теперь все эти нации ушли в небытие, и Ленапе, город музеев-башен и роскошных висячих садов, лентами обвивающих высоченные небоскребы, принадлежал всем. Город истории и надежды.
Мост Верраццано перестал служить своей цели много лет назад. Поскольку никто в Ленапе больше уже не стремился как можно быстрее попасть из одного района в другой, а также по тем соображениям, что от прибытия в великий город должно захватывать дух, было решено, что въезжать в город следует только на пароме. Поэтому все многочисленные мосты были закрыты, и с тех пор гости следовали через пролив Нарроус, словно иммигранты в старину, пришедшие искать лучшей жизни. На этом пути их приветствовала великая статуя, которую по-прежнему называли Статуей Свободы, – вот только ее позеленевшую медь заменили золотом, а пламя факела сделали из рубинов.
«Медь стремится к золоту, а стекло к драгоценному камню, – такие крылатые слова изрек последний мэр Нью-Йорка перед тем, как оставить свой пост и передать правление Грозовому Облаку. – Так увенчаем же наш город рубинами в золотой оправе!»
Но прежде чем увидеть мисс Свободу и сверкающие небоскребы Ленапе, посетители должны были пройти между двумя величественными пилонами моста Верраццано. Центральный пролет, которым никто не пользовался и который не ремонтировали, однажды во время бури рухнул – это случилось еще до того, как Грозовое Облако научилось обуздывать погоду. Однако монолитные арки по обе стороны пролива стояли как прежде. Грозоблако нашло их простую симметрию гармоничной и учредило бригады для поддержания арок в сохранности. Окрашенные в приглушенно-голубой цвет, – цвет облачного неба Ленапе – пилоны Верраццано умудрялись одновременно и растворяться в окружении, и выделяться на его фоне – истинное чудо архитектуры.
Шоссе, ведущее к западной арке, оставалось в целости, так что туристы могли прогуляться по фрагменту той самой дороги, по которой в смертные времена ездили автомобили. В конце прогулки, остановившись под аркой, откуда открывалась панорама великого города, можно было сделать великолепный снимок.
Однако сейчас сюда прибывали гости совсем иного рода, ибо это место обрело новый смысл и новую цель. Через несколько месяцев после гибели Твердыни и гула Великого Резонанса тонисты заявили свои права на сооружение как на святыню, имеющую религиозное значение. Они привели множество аргументов, но один из них перевесил все остальные: пилоны моста очень походили на перевернутые вверх тормашками вилки камертона.
Именно здесь, под аркой западного пилона, находилась резиденция таинственной персоны, известной в народе как Набат.
●●●
– Будьте добры изложить, зачем вы просите аудиенции у Набата, – сказала художнику курат тонистов. Курат была стара – в том возрасте, до которого никто в здравом рассудке не позволил бы себе остаться без поворота за угол. Ее морщинистые щеки обвисли, уголки глаз напоминали растянувшиеся мехи аккордеона, упавшего набок. Какое потрясающее лицо! У художника зачесались руки написать ее портрет.
Все надеялись, что наступивший год, Год Ибекса, принесет больше позитива, чем прошлый. Художник был одним из множества людей, запросивших в начале нового года аудиенции у Набата. Вообще-то он не искал ответов на великие вопросы, скорее преследовал личные цели. Не будучи глупцом, он не верил, что некий мистик одним мановением руки расправится с проблемами, одолевавшими художника всю жизнь. Однако если Набат и вправду разговаривает с Грозовым Облаком, как утверждают тонисты, то, может, стоит попытаться?
Какие аргументы мог Эзра ван Оттерлоо привести этой старухе, чтобы она дала ему возможность поговорить со святым?
Проблема, как всегда, касалась его места в искусстве. Сколько Эзра помнил себя, он всегда испытывал ненасытную тягу к созданию чего-то нового, чего-то ранее не виданного. Но в этом мире не осталось ничего не изученного и не разложенного по полочкам. Большинство художников удовольствовалось рисованием красивых картин или просто копированием старых мастеров.
– Ну написала я «Мону Лизу», – сказала как-то его подружка, когда они учились в художественной школе. – И что с того?
Ее полотно было неотличимо от оригинала. Вот только оно не было оригиналом. Эзра не видел в этом смысла, но, похоже, он был единственный такой чудак, потому что его подружка получила за свое художество оценку «А», тогда как ему влепили «С».
– Тебе мешают твои духовные метания, – сказал ему учитель. – Обрети покой – и тогда найдешь свой путь.
Но даже в лучших своих работах Эзра находил лишь тщету и неудовлетворенность.
Он знал, что гении страдали за искусство. Он пытался пострадать. Будучи подростком, Эзра услышал, что Ван Гог в порыве безумия отхватил себе ухо, и попробовал сделать то же самое. Несколько мгновений рану жгло, а потом наниты притупили боль и принялись восстанавливать утраченное. К утру ухо отросло как ни в чем не бывало.
Старший брат Эзры, ничуть не похожий на Тео ван Гога, рассказал родителям, что учудил братец, и те послали Эзру в облом-школу – воспитательное заведение, где ребят, склонных к негодизму, приобщали к радостям дисциплины. Но и там Эзре пострадать не удалось, потому что в облом-школе никого толком не обламывали.
Поскольку из облом-школы никого никогда не исключали, он закончил ее с рейтингом «удовлетворительно». Эзра поинтересовался у Грозоблака, что бы это значило.
– «Удовлетворительно» – это удовлетворительно, – ответило Облако. – Ни плохо, ни хорошо. Приемлемо.
Но Эзра был художник и хотел большего, чем просто «приемлемо». Он хотел стать чем-то исключительным. Потому что иначе какой смысл быть художником?!
В конце концов он нашел работу, как и все художники, ибо не существовало больше голодающих гениев от искусства. Сейчас он расписывал стены детских игровых площадок: улыбающиеся детишки, лупоглазые кролики да розовые пухлые единороги, отплясывающие на радугах.
– Не понимаю, чего ты ноешь, – говорил ему старший брат. – У тебя классные фрески, их все обожают!
Брат стал банкиром, но поскольку мировая экономика больше не зависела от колебаний рынка, банки, по сути, являлись еще одной игровой площадкой с кроликами и радугами. Разумеется, Грозовое Облако время от времени устраивало финансовые драмы, но всё это было понарошку, о чем все отлично знали. Поэтому в поисках полноты жизни брат Эзры решил изучить какой-нибудь мертвый язык. И теперь он раз в неделю болтал на санскрите со своими коллегами по «Клубу мертвых языков».
– Замести мне личность! – умолял Эзра Грозовое Облако. – Если есть в тебе хоть капля жалости, сделай меня кем-то другим!
Эта идея – стереть свои воспоминания и заменить их новыми, фиктивными, но по ощущению такими же реальными, как собственные, – казалась Эзре очень привлекательной. Но не тут-то было.
– Я замещаю только те личности, которые окончательно зашли в тупик, – отвечало Грозовое Облако. – Не торопись. Ты обретешь жизнь, которой сможешь наслаждаться. В конце концов к этому приходят все.
– А если нет?
– Тогда я укажу тебе путь.
А потом Грозовое Облако заклеймило всех негодниками, и на этом его напутствиям пришел конец.
Но не мог же Эзра выложить все это старухе-куратору! Карге его метания по барабану. Все, что ей нужно – это повод, чтобы вытурить просителя из монастыря, а монолог о его бедах приведет именно к такому результату.
– Я надеюсь, что Набат поможет мне привнести смысл в мою живопись, – сказал он наконец.
Старые глаза вспыхнули.
– Вы художник?
Эзра вздохнул.
– Разрисовываю общественные стенки, – сказал почти извиняющимся тоном.
Как выяснилось, в настоящий момент тонистам позарез требовался художник-монументалист.
●●●
И вот, спустя пять недель, Эзра в Ленапе-Сити ожидал утренней аудиенции у Набата.
– Всего пять недель?! – Монах, принимающий посетителей в гостевом центре был поражен. – Должно быть, вы особенный. Большинству приходится ждать полгода!
Эзра не чувствовал себя особенным. Он чувствовал себя не в своей тарелке. Большинство присутствующих были ярыми тонистами, ходили в серо-бурых балахонах и интонировали – либо чтобы найти трансцендентную гармонию, либо чтобы впасть в тональный диссонанс, в зависимости от причин, которые привели их сюда. Все это казалось ему ни с чем не сообразной чушью, но он принудил себя не судить этих людей. В конце концов, это он явился к ним, а не они к нему.
Один тощий тонист с безумными глазами (тьфу-тьфу, перепугаться можно) попытался завязать с Эзрой беседу.
– Набат не любит миндаль, – изрек тощий. – Я сжег все посадки миндаля, потому что они – скверна.
Эзра поспешил ретироваться в другую часть помещения, где, как ему показалось, находились более адекватные тонисты. Хм, «адекватные тонисты»… Все в жизни относительно, решил он.
Вскоре всех, удостоенных утренней аудиенции, собрали вместе, и монах, совсем не такой дружелюбный, как тот, что встречал посетителей, дал им строгие инструкции:
– Если вас не окажется на месте, когда вас позовут, вы потеряете свою очередь. Приблизившись к арке, вы увидите пять желтых линеек и скрипичный ключ. Вы должны снять обувь и поместить ее на позицию ноты до.
Один из не-тонистов осведомился, что это за позиция. Его тотчас же признали недостойным и выдворили.
– Разговаривайте только тогда, когда Набат вас спросит. Глаз не поднимать! Приветствуя Набата, поклонитесь ему; когда он вас отпустит, тоже поклонитесь и уходите без промедления – помните о тех, кто ждет за вами.
От этого напутствия сердце Эзры против его воли понеслось вскачь.
Когда спустя час его позвали, художник двинулся вперед, тщательно соблюдая протокол. В детстве он брал уроки музыки и потому помнил, где в скрипичном ключе находится нота до. Невзначай подумалось: а что происходит с теми, кто промахнется мимо ноты? Неужели под ними распахивается люк, и они летят вниз, в воду?
Эзра медленно приблизился к фигуре, сидящей под величественной аркой. Простой стул, на котором сидел Набат, никак не тянул на трон. Стул помещался под балдахином, призванным защитить святого от буйства стихий, ведь мостовая, протянувшаяся к арке, обдувалась всеми февральскими ветрами.
Художник не знал, чего ему ожидать. Тонисты утверждали, будто Набат существо сверхъестественное – связующее звено между строгой наукой и эфирным духом, что бы эта чертовщина ни означала. Тонисты вечно несут всякую околесицу. Но как раз сейчас Эзру их ахинея не волновала. Если Набат укажет ему цель и успокоит душу, то он с радостью, не хуже любого тониста, станет ему поклоняться. На худой конец он хотя бы узнает, правдивы ли слухи, утверждающие, будто Грозовое Облако разговаривает с ним.
Но чем ближе художник подходил к Набату, тем больше его охватывало разочарование. Святой оказался вовсе не убеленным сединами мудрецом. Мальчишка-мальчишкой, худосочный, ничем не примечательный, в длинной груботканой тунике пурпурного цвета; оплечье со сложной вышивкой свисает с шеи, словно шарф, чуть ли не до пола. Вполне ожидаемо – вышивка изображала какую-то звуковую диаграмму.
– Ваше имя Эзра ван Оттерлоо, вы художник-монументалист, – проговорил Набат, выудив эти факты, по-видимому, из воздуха, – и вы хотите написать с меня фреску.
Почтение, которое Эзра чувствовал еще недавно, быстро шло на убыль.
– Если вы всеведущи, то должны бы знать, что это не так.
Набат заулыбался.
– Я никогда не утверждал, что всеведущ. Фактически, я никогда не говорил, что вообще хоть что-то знаю. – Он бросил взгляд на гостевой центр. – Кураты рассказали мне, зачем вы сюда пришли. Но другой источник раскрыл, что они хотят эту фреску и вы согласились написать ее в обмен на аудиенцию. Но я не стану требовать от вас выполнения обещания.
Ага, понял Эзра, дым и зеркала. Обычные тонистские трюки, ради привлечения последователей. Эзра видел в ухе Набата какую-то штучку. Наверняка ему туда что-то нашептывает какой-нибудь курат. Художника постепенно охватывало раздражение: какого черта он сюда приперся, столько времени потрачено зря!
– На фреске должны быть запечатлены мои свершения, – сказал Набат, – и тут мы натыкаемся на проблемку. Она в том, что на самом деле я ничего не свершил.
– А на фига ты тогда сидишь тут?
Хватит с Эзры церемоний и этикетов. Пусть выкинут его отсюда или, если уж на то пошло, сбросят с моста, ему плевать.
Набата, кажется, его грубость не рассердила. Он лишь плечами пожал:
– Сидеть здесь и выслушивать посетителей – это то, чего от меня ожидают. Ведь как-никак, а я и правда говорю с Грозовым Облаком.
– И с чего это я должен тебе верить?
Художник ожидал, что Набат опять уклонится от ответа, выдав вместо него очередную порцию дыма и зеркал. Банальностей вроде «надо взять судьбу в свои руки» и тому подобное. Но вместо этого парень посерьезнел и наклонил голову набок, будто прислушиваясь к своему наушнику. А затем заговорил с абсолютной уверенностью:
– Эзра Эллиот ван Оттерлоо – хотя ты никогда не пользуешься своим средним именем – когда тебе было семь лет, ты, рассердившись на отца, нарисовал серпа, который придет за ним, но испугался, что пожелание может исполниться, и порвал рисунок, а клочки смыл в унитаз. Когда тебе было пятнадцать, ты сунул брату в карман дико вонючий сыр – брат собирался на свидание с девушкой, которая тебе нравилась. Брату так и не удалось найти источник вони. Ты никогда никому не рассказывал об этом. А всего месяц назад, сидя один у себя в комнате, ты так налакался абсента, что будь ты смертным – загремел бы в больницу, но твои наниты защитили тебя. Вместо тяжкого бодуна ты проснулся всего лишь с легкой головной болью.
Тело Эзры внезапно ослабело. Он задрожал, причем вовсе не от холода. Этого кураты парню рассказать не могли! Это знало только Грозовое Облако.
– Ну что, хватит с тебя доказательств? – спросил Набат. – Или хочешь, чтобы я рассказал, что приключилось с Тессой Коллинз в ночь выпускного бала?
Эзра рухнул на колени. Не потому, что так велел какой-нибудь курат, одержимый правилами этикета, но потому, что Набат и вправду оказался тем, кем провозглашал себя, – истинным связующим звеном с Грозовым Облаком.
– Простите меня, – взмолился Эзра. – Пожалуйста, простите, что усомнился в вас!
Набат приблизился к нему.
– Встань, – велел он. – Не люблю, когда бухаются на колени.
Эзра поднялся. Ему очень хотелось заглянуть Набату в глаза, увидеть в них бесконечную глубину Грозового Облака, но не смог заставить себя поднять взгляд. А вдруг Набат видит его насквозь? Вдруг его взор проникнет в такие потаенные уголки души, о существовании которых сам Эзра даже не подозревает? Художнику пришлось напомнить себе, что Набат не всеведущ. Он знает лишь то, о чем сообщает ему Грозоблако. И все равно – ему доступны неведомые другим знания, и это внушало трепет.
– Выкладывай свою просьбу, и Грозоблако ответит моими устами.
– Пусть укажет мне дорогу, – попросил Эзра. – Дорогу, которую оно обещало мне когда-то, до того как мы все стали негодными. Пусть оно поможет мне найти цель!
Набат выслушал, помолчал, а затем ответил:
– Грозовое Облако говорит, что ты сможешь выразить себя, если станешь негодным художником.
– Что-о?
– Рисуй все, что тебе нравится, в тех местах, где не положено рисовать!
– Грозовое Облако толкает меня на нарушение закона?!
– Даже в те времена, когда Облако говорило с людьми, оно охотно поддерживало тех, кто выбрал для себя образ жизни негодных. Стать художником-негодником – вот, возможно, та цель, которую ты ищешь. Разрисуй спреем публикар посреди ночи. Намалюй что-нибудь отвратное на стене полицейского участка. Да, к черту закон!
Эзра вдруг осознал, что дышит часто-часто, – так недолго и в обморок свалиться. Никто и никогда не высказывал предположения, что он может выразить себя, нарушая правила. С того момента, когда Грозовое Облако замолчало, люди едва из штанов не выпрыгивали – так старались соблюсти правила. У Эзры словно камень с души свалился.
– Спасибо! – выговорил он. – Спасибо вам, спасибо, спасибо!
И ушел, чтобы начать новую жизнь, – жизнь художника-бунтаря.
