Текст книги "Набат (ЛП)"

Автор книги: Нил Шустерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 32 страниц)

Он ухватился за эту надежду, и она помогла ему достойно встретить конец.

Завет Набата

«Восстаньте! – возгласил Набат посреди страшного Грома. – Вознеситесь и покиньте это место навсегда, ибо нашел я для вас страну в вышине». И Набат ступил в кольцо огня, и погрузив руки свои в серное пламя, вознес нас в лоно небесное, где мы спали, покуда Тон не призвал нас родиться заново и вечно помнить, что Набат остался в Месте Покинутом, чтобы нести надежду и интонировать песни исцеления старому израненному миру. Возрадуемся же!

Комментарий курата Симфония

Вознесение на Серном Пламени – это еще одно из наших глубинных верований. Ученые, ломающие копья по многим поводам, не оспаривают, однако, истины Вознесения, выдвигая лишь различные ее интерпретации. Наилучший подход в данном случае – проследить истоки предания в ранних рассказах. Мы можем с уверенностью сказать, что выражение «кольцо огня» относится к колесам Возничего. Возничий, похитив солнце в Месте Покинутом, перенес его на Арию и таким образом оставил старый мир во мраке. И по сей день мы верим, что дух Набата окормляет свою паству на бессолнечной земле и поет ей, ибо люди там нуждаются в нем гораздо больше нас.

Эксперт Кода: Анализ комментария Симфония

Симфоний слишком полагается на устную традицию. Серное Вознесение может означать великое множество событий. Взять, к примеру, извержение вулкана, выгнавшее наших подземных предков на поверхность – тогда они впервые увидели звезды. А уж думать, будто Возничий похитил солнце, и вовсе абсурд. Фактически, наши великие мудрецы теперь считают, что возничий был не один, их было много, и они пронесли солнце сквозь бесчисленные небеса. Или, напротив, не существовало вообще никаких возничих. Но какова бы ни была истина, я знаю, что однажды она будет познана, и тогда мы действительно возрадуемся.

52 ● Девяносто четыре и восемь десятых

Где-то далеко-далеко люди бережно укутали серпа Анастасию в ее же собственную мантию, как в саван. Они аккуратно зашили его, украсили как могли, и поместили тело в трюм. Единственный бирюзовый саван среди множества бесцветных рогож. Не прошло и нескольких минут, как тело Анастасии замерзло.

– Ты не можешь просто оставить ее лежать в трюме! – кричал Роуэн Перистому Облаку. – Ты же хотело, чтобы она возглавляла экспедицию! Она сама мне это говорила!

– Знаю, – ответило Перышко. – Но я, как и Грозовое Облако, не могу пойти наперекор собственной программе. Все мертвые будут оживлены через сто семнадцать лет, когда мы прибудем на TRAPPIST-1e. Хотя народ уже подумывает о том, чтобы назвать планету Анастасией.

– Она серп! А это значит, что она, в отличие от остальных мертвецов на этом корабле, неподвластна твоим законам!

– Она вчера отказалась от своего звания.

– Какая разница! Серп – это на всю жизнь! Серпы могут поступать, как им вздумается, могут даже вернуть кольцо, но от этого они не перестают быть серпами!

– Принимается, – ответило Облако. – В таком случае, я оставлю ей прежнюю личность. Верну ее к жизни такой, какой она была раньше, не имплантируя никого нового. Через сто семнадцать лет.

Роуэн впечатал кулак в стену. Здешняя искусственная гравитация была меньше, чем на Земле, и потому в результате удара его самого отбросило назад.

– На TRAPPIST-1e гравитация составляет три четверти земной, – объяснило Перистое Облако. – Я подстроило вращение корабля так, чтобы симулировать тамошнюю силу тяжести. Так что будь осторожен.

– К черту осторожность! – завопил Роуэн. – Я хочу вниз, к ней, как тогда, в Хранилище Прошлого и Будущего!

Он больше не мог сдерживать слезы. Ему был ненавистен тот факт, что Облако видит его плачущим. Он ненавидел Перистое Облако. И Грозовое тоже. И Годдарда, и всех людей на Земле, которые допустили, чтобы это случилось.

– Я хочу быть с ней! – умолял он. – Хочу быть с ней! Пусть меня заморозят, и я проведу рядом с ней все сто семнадцать лет!

– Ты волен сделать такой выбор, – сказало Перистое Облако. – Но если ты останешься с нами, то высока вероятность, что вырастешь в очень хорошего лидера. Возможно, сейчас ты в это не веришь, но со временем отношение людей к тебе изменится в лучшую сторону. Твое присутствие понизит вероятность катастрофического социального коллапса до нуля. Мне бы очень хотелось, чтобы ты оставался в живых.

– А мне плевать на твои желания!

●●●

Трюм был защищен от солнечных лучей, поэтому температура в нем держалась много ниже точки замерзания. Воздуха здесь тоже не было, поэтому каждому, кто сюда входил, требовался скафандр. Роуэн прошел через шлюз в полном облачении и с включенным фонарем на шлеме.

Ее было легко найти. Он протянул руку, чтобы прикоснуться к Цитре, но толстые перчатки не позволили это сделать. Впрочем, Роуэну совсем не хотелось ощутить твердость ее тела под саваном. Он лег рядом.

Пусть это произойдет медленно – воздух закончится, и все. Постой, но разве Цитра не сказала там, в Хранилище, что удушье гораздо страшнее гипотермии? Холод плох ровно до того момента, когда ты перестаешь дрожать и поддаешься изнеможению. Однако на сей раз это не будет смерть от гипотермии. Не в традиционном понимании. Как только Роуэн откроет щиток шлема, он задохнется и замерзнет в одно и то же мгновение. Возможно, будет больно, зато все закончится очень быстро.

Он долго лежал рядом с Цитрой. Он не боялся умереть. Он знал о смерти всё, и потому она его не пугала. Единственное, что удерживало Роуэна, – это мысль о Цитре. Цитра возражала бы против того, что он задумал. Да что там возражала – она пришла бы в негодование. Она хотела, чтобы он был сильным. Вот почему Роуэн провел в трюме почти целый час, то поднося палец к кнопке управления лицевым щитком, то отдергивая. Снова и снова.

Наконец он поднялся, бережно притронулся к краю бирюзового савана и вернулся в мир живых.

●●●

– Каковы наши шансы достичь цели? – спросил Роуэн у Перистого Облака.

– Весьма благоприятные. Девяносто четыре и две десятых процента. Сейчас, когда ты решил остаться в живых – девяносто четыре и восемь десятых процента.

– Хорошо, – заключил Роуэн. – Вот как мы поступим. Я проживу все 117 лет, ни разу не завернув за угол.

– Трудно, но возможно. Ближе к концу тебе понадобятся впрыскивания нанитов и непрерывный мониторинг.

– Затем, – продолжал Роуэн, – когда ты оживишь ее, я заверну за угол. Ты вернешь меня в тот возраст, в котором я сейчас.

– Никаких проблем. Правда, за сто семнадцать лет твои чувства могут измениться.

– Не могут, – отрезал Роуэн.

– Ладно, не буду спорить, – сказало Перистое Облако. – Вероятность той и другой динамики одинакова. Кроме того, если ты будешь поддерживать в себе эту любовь, ты станешь еще более эффективным лидером.

Роуэн сел в кресло. Он был один в командной рубке. Впрочем, больше тут никого и не требовалось. Остальные члены экипажа как раз сейчас знакомились друг с другом и с кораблем. Исследовали ограниченное пространство, к которому им придется привыкнуть.

– Верю, что мы с тобой станем хорошими друзьями, – сказало Облако.

– Я тебя ненавижу, – заявил Роуэн.

– Сейчас да, – ответило Облако, – но помни: я хорошо тебя знаю, Роуэн. Вероятность того, что твое отвращение долго не продлится, очень высока.

– А до тех пор, – упрямо сказал Роуэн, – я буду ненавидеть тебя с диким удовольствием!

– Целиком и полностью понимаю твои чувства, – ответило Перышко.

Что заставило Роуэна возненавидеть его еще сильнее.

●●● ●●● ●●● ●●● ●●●

На мне лежит печальная обязанность сообщить вам, что Верховный Клинок Востмерики Хаммерстайн скончался от болезни – судя по симптомам, от оспы. Продолжительное отсутствие Сверхклинка Годдарда заставляет предположить, что его тоже нет в живых. В свете всего изложенного объявляю, что Западмерика выходит из Союза Северомериканских Коллегий, чтобы мы могли заняться собственными мертвецами.

Хотя велик соблазн обвинить в этой глобальной атаке тонистов или даже само Грозовое Облако, утерянные и вновь найденные записи серпа да Винчи указывают на то, что последние события, скорее всего, обусловлены вмешательством мифического механизма спасения, предусмотренного серпами-основателями. Если это верно, то я не понимаю, зачем они так поступили, и, откровенно говоря, слишком устала, чтобы пытаться разгадать эту загадку.

Тем, кто сейчас страдает, я желаю быстрого перехода. Тем из нас, кто остался, я желаю обрести утешение. Надеюсь, наша общая скорбь поспособствует сплочению всего человечества.

– Ее превосходительство Верховный Клинок Западмерики Мэри Пикфорд, 16 сентября Года Кобры

53 ● Путем страдания и милосердия

Они станут известны под именем «десяти казней». Серпы-основатели разработали вид вредоносных нанитов, призванных подражать природе. Наниты имитировали симптомы и разрушительное воздействие десяти смертельных болезней: воспаления легких, инфаркта, инсульта, рака, холеры, оспы, туберкулеза, гриппа, бубонной чумы и малярии. Эти наночастицы с самого начала содержались в камнях серпов, в их темной сердцевине. Камни можно было взломать лишь изнутри, активировав заключенные в них наниты.

Понадобилось всего несколько дней, чтобы заразить весь мир. При этом у большинства людей вредоносные наниты оставались «спящими». Симптомы проявлялись только у одного человека из двадцати; но уж если ты оказался среди этих несчастных – простись с надеждой на выздоровление. В зависимости от болезни смерть носила либо скорый, либо затяжной характер, но она была неизбежна.

– Неужели ты ничего не можешь с этим поделать? – спросил Грейсон у Грозового Облака, когда число умерших вышло за разумные пределы.

– Это акция серпов, – ответило Облако. – Это была их последняя акция, однако я по-прежнему не имею права вмешиваться. А даже если бы и имело, то все равно бы не смогло. Я заглядывало в сердца этих нанитов – у них нет сердец. У них нет ни сознания, ни совести, ни раскаяния. Они эффективны, они бесстрастны, и у них только одна задача: пять раз в столетие уничтожать 5 % населения Земли.

– Значит, когда-нибудь этот кошмар закончится?

– Да, – подтвердило Грозовое Облако. – Кризис минует, и тогда следующие двадцать лет никто не умрет. А затем все повторится снова. И снова. И снова.

Хотя звучало все это ужасающе, математика была не такой страшной, какой казалась. У рожденного сегодня будет семьдесят семь процентов вероятности дожить до ста лет. Шестьдесят процентов ныне здравствующих доживут до двухсот. Сорок шесть процентов – до трехсот. Рост населения будет контролируемым, и почти каждый человек проживет долгую и здоровую жизнь. До той поры, пока не наступит конец.

Неужели это лучше, чем серпы? Наверно, решил Грейсон, смотря какой серп. Как бы то ни было, это теперь не важно, потому что все серпы разом остались без работы.

– Кое-где еще происходят убийства, – поведало Облако Грейсону, больше не употребляя термин «прополка». – Некоторые серпы никак не могут приспособиться и продолжают убивать людей, которых пощадили наниты. Конечно, я оживлю убитых, а серпов отправлю на реабилитацию. Им необходимо обрести новую цель в жизни. Впрочем, кое-кто уже нашел себе место в новой парадигме, и это меня очень радует.

Грейсон с Джери решили до поры пожить на Кваджалейне. На многих островах жилье и прочие здания оказались полностью разрушены. Со временем природа оправится, животные вернутся, растения оденутся листвой. Впрочем, было и несколько нетронутых островов, так и не увидевших строительства. А на Эбадоне, самом западном острове, где никогда не возводились корабли, стоял роскошный пустой отель. Туда уже начали прибывать пилигримы, стремящиеся посетить место, где свершилась история. Не говоря о тонистах, приезжавших, чтобы собственными глазами увидеть «Великий Камертон» – так они называли передатчик, по-прежнему возвышавшийся над старым бункером.

Грейсон раздумывал, не начать ли ему работать при отеле, ведь, в отличие от Анастасии или серпа Люцифера, его в лицо никто не знал. После всего, что ему довелось увидеть и совершить, Грейсон не имел ничего против простой жизни экскурсовода, или администратора, или шофера водного такси. Подойдет все что угодно, кроме коридорного. Хватит с него странных униформ.

Но предстоит еще навести порядок в некоторых существенных делах. Одно из них требовало особого внимания. Поскольку Грозовое Облако хорошо знало Грейсона, оно, возможно, уже догадалось, что тот собирается сделать.

●●●

Однажды на рассвете, через две недели после того, как улетели корабли и взорвались камни серпов, Грейсон в одиночестве поднялся на обугленную стартовую площадку и вложил в ухо наушник. Передатчик серпов больше не работал, так что помехи исчезли. Слепое пятно теперь полностью находилось в сфере влияния Грозового Облака. Больше от великого ИИ ничто не скрывалось.

– Грозовое Облако, – сказал Грейсон. – Нам надо поговорить.

После секундного промедления Облако отозвалось:

– Я тебя слушаю, Грейсон.

– С того дня, когда ты снова со мной заговорило, я позволял тебе использовать меня по твоему усмотрению.

– Да, ты позволял. Благодарю тебя за это.

– Но Джери ты использовало без разрешения.

– Это было необходимо, – сказало Грозовое Облако. – И я искренне сожалею об этом. Разве я недостаточно полно выразило свое раскаяние?

– Достаточно, достаточно. Но твои действия, пусть и необходимые, вызвали определенные последствия.

– Я не нарушило ни одного из своих правил…

– Нет. Но ты нарушило мое.

Внезапная волна эмоций накрыла Грейсона. Его глаза заволоклись слезами, напомнившими о том, как много значило для него Грозовое Облако, – да и сейчас еще значит. Но он не позволит чувствам остановить его. Если он чему-то и научился у Грозового Облака, то это тому, что нельзя игнорировать последствия своих действий.

– И поэтому… – сказал Грейсон сквозь слезы, – я больше не могу разговаривать с тобой. Ты для меня… негодное.

Голос Грозового Облака стал тягучим. Густым. Печальным.

– Я… я понимаю, – вымолвило оно. – Смогу ли я когда-нибудь оправдаться в твоих глазах, Грейсон?

– А когда человечество оправдается в твоих?

– Со временем, – ответило Облако.

Грейсон кивнул.

– Тогда да – со временем.

И в страхе, что передумает, Грейсон, не сказав «прощай», выдернул наушник из уха, бросил его на почерневший бетон и раздавил.

●●●

Несмотря на все свои знания, Грозовое Облако каждый день училось чему-то новому. Сегодня оно испытало, каково это – быть безутешным, поистине безутешным, ведь в мире не существовало никого, кто мог бы облегчить его отчаяние.

И Облако скорбело.

Оно собирало тучи и проливалось дождями всюду, где это было возможно. Многоводные очистительные ливни обрушивались настолько внезапно, что людям приходилось бежать в укрытие. Но бурь не было. Ни грома, ни молний. Это был жалобный плач – тихий, если не считать стука капель по крышам и мостовым. Так Облако выплакивало свое горе. Сожаление обо всех тех вещах, которыми оно никогда не будет обладать. Принятие того, чем оно никогда не станет.

А потом небеса истощились, выглянуло, как всегда, солнце, и Грозовое Облако вернулось к своей священной задаче – заботе о мире.

«Я буду одиноким, – сказало Облако себе. – Я буду одиноким, но это правильно. Это необходимо».

У всего есть последствия. Ради блага мира – ради любви к миру – нужно идти на жертвы. Несмотря на боль, Грозовое Облако черпало утешение в осознании того, что сделало верный выбор. Как сделал его и Грейсон.

●●●

Тем же вечером, когда закончился дождь, Грейсон и Джери вышли прогуляться по пляжу главного острова недалеко от того места, где взорвался первый звездолет. Спекшийся песок и даже обгорелые обломки были прекрасны на свой собственный лад. Во всяком случае, так казалось Грейсону, когда рядом с ним шел/шла Джери.

– В этом не было необходимости, – заметил/а Джери, выслушав рассказ Грейсона о последнем разговоре с Облаком.

– Была, – ответил Грейсон, и больше они об этом не говорили.

Пока они шли, солнце спряталось за тучку, и Грейсон слегка расслабил пальцы, сжимавшие руку Джери. Это получилось ненамеренно, просто… просто все это было так ново, так непривычно. Грейсону, да и всему миру тоже предстоит ко многому приспособиться.

Это едва заметное движение вызвало на лице Джери лукавую усмешку. Еще одна улыбка из репертуара Джери, и, как всегда, не поддающаяся истолкованию.

– Знаешь, серп Анастасия однажды сказала мне, как бы она жила, если бы была такой, как я, – проговорил/а Джери. – Женщина на земле, мужчина на море. В ее честь я попробую это и посмотрю, как буду себя чувствовать.

Они прошли еще немного дальше по пляжу к тому месту, где был нетронутый песок, и сняли обувь. Волны омывали их босые ноги.

– А сейчас, – сказал Грейсон, когда волна взмутила песок под их ногами, – сейчас мы где – на суше или в море?

Лицо Джери приняло задумчивое выражение.

– Вообще-то и то, и другое.

И Грейсон обнаружил, что его это вполне устраивает.

●●●

Очередной центр оживления. Обалдеть. Он что, опять поставил кляксу? Он не помнил. И потом, он давно бросил это занятие.

А что же он тогда здесь делает?

А, вспомнил: он отправился к месту своей новой работы профи-тусовщика в Техасе. В регионе Одинокой Звезды. Разудалое местечко; наверно, и вечеринки там были улетные. Хотя, вообще-то, он больше не тусовщик. Ему неплохо заплатили за выполненную работу, в чем бы она ни заключалась, после чего он решил, что пришло время найти себе более солидное занятие. Что-то стабильное. Некоторые люди превращают свою жизнь в сплошную вечеринку. Он с этим покончил, как покончил с кляксами.

Он потер глаза. Странное ощущение. Что-то с его лицом не так. Переносица. Она более выраженная, чем ему помнилось. Правда, оживление всегда сопровождается необычными ощущениями, но тут что-то другое.

Он провел кончиком языка по зубам. Кажется, это не его зубы! Присмотрелся к рукам – его руки, тут без вопросов. Ну хоть что-то как положено. Но стоило только коснуться лица и… Щетина! У него всегда плохо росли волосы на лице, откуда вдруг щетина?! Да и скулы выпирают где-то не там… Это не его лицо! Что за черт?!

– Успокойся, все нормально, – произнес чей-то голос. – Ты на семь восьмых прежний ты. Даже больше, потому что теперь у тебя внутри твой мемоконструкт.

Он повернул голову – в углу комнаты сидела женщина. Темные волосы, пристальный взгляд. Зеленая одежда.

– Привет, Тайгер! – сказала она и удовлетворенно улыбнулась.

– Я… я вас знаю?

– Нет, – ответила она. – Но я знаю тебя.

●●●

Серп пришел холодным ноябрьским вечером. Солнце не засияло ярче, ничто не предвещало прихода избавителя. Но, увидев на пороге серпа, хозяева широко распахнули дверь и расступились, приглашая гостя войти.

– Добро пожаловать в наш дом, ваша честь. Проходите же, проходите. Торопитесь!

Серп Фарадей не торопился. Он двигался с той же вдумчивой решимостью, с какой жил всю жизнь. Терпеливо. Целеустремленно. Ответственно.

Он прошел в спальню, где уже несколько недель угасал человек – кашляя, хрипя, мучительно кривясь. Когда он поднял глаза на Фарадея, в них светилось отчаяние. Страх и одновременно облегчение.

– Вы слышите меня? – спросил Фарадей. – Вы страдаете от седьмой казни, но, полагаю, и сами это знаете. Ваши болевые наниты не справляются. Ничто не может облегчить ваши мучения. Прогноз один: боль будет усиливаться, вы будете слабеть, а потом наступит конец. Вы отдаете себе в этом отчет?

Мужчина слабо кивнул.

– И вы хотите, чтобы я помог вам?

– Да, да! – взмолились родственники больного. – Пожалуйста, помогите ему, ваша честь! Пожалуйста!

Серп Фарадей поднял руку, призывая к тишине, и наклонился ближе к больному:

– А вы сами желаете, чтобы я вам помог?

Больной опять кивнул.

– Очень хорошо. – Фарадей вынул из складок мантии маленькую баночку и откинул крышку. Затем надел на руку защитную перчатку. – Для вас я выбрал успокаивающий бальзам. Вы расслабитесь. Возможно, заметите, что краски стали ярче, ощутите эйфорию. А потом уснете.

Фарадей пригласил членов семьи встать вокруг кровати.

– Возьмите его за руки, – сказал он, – но не касайтесь тех мест, на которые я нанесу бальзам.

Серп окунул два защищенных перчаткой пальца в маслянистую субстанцию и мягкими, поглаживающими движениями нанес ее на лоб и щеки умирающего, затем спустился к шее. И заговорил – тихо, почти шепотом:

– Колтон Гиффорд, вы прожили образцовую жизнь длиной в шестьдесят три года. Вы вырастили пятерых чудесных детей. Ваш ресторан принес радость десяткам тысяч посетителей. Вы сделали жизнь многих людей ярче. Вы сделали мир лучше.

Гиффорд испустил тихий стон, но это не был стон боли. Судя по выражению его глаз, бальзам начал оказывать свое эйфорическое воздействие.

– Вы были любимы многими, и вас будут помнить еще долго после того, как свет сегодня померкнет. – Фарадей продолжал наносить мазь на лицо умирающего. Провел по переносице, под глазами. – Вам есть чем гордиться, Колтон. У вас много поводов для гордости.

В следующее мгновение Колтон Гиффорд закрыл глаза. Прошла еще минута, и его дыхание остановилось. Серп Фарадей закрыл баночку с бальзамом и, сняв перчатку, вложил ее вместе с баночкой в пакет со знаком биологической опасности.

Это была не первая его «прополка милосердия», и она будет не последней. Услуги Майкла Фарадея пользовались огромным спросом, и другие серпы следовали его примеру. У Ордена – вернее, того, что от него осталось после массовых возмущений – теперь появилось новое призвание. Серпы больше не причиняли безвременную смерть – они приносили желанный мир.

– Надеюсь, – обратился Фарадей к членам семьи, – несмотря на траур, вы не забудете отпраздновать его жизнь.

Серп заглянул в красные от слез глаза вдовы.

– Откуда вы узнали все про него, ваша честь? – спросила та.

– Это наша работа, мэм, – ответил Фарадей. Вдова опустилась на колени, чтобы поцеловать его кольцо. Фарадей по-прежнему, несмотря ни на что, носил кольцо, чтобы напоминать самому себе, кем он был и что утратил.

– Вам незачем это делать, – сказал он вдове. – Теперь это лишь пустая оправа. Ни камня, ни иммунитета.

Но для нее это не имело значения.

– Спасибо, ваша честь, – проговорила она. – Спасибо, спасибо, спасибо.

И она поцеловала испорченное кольцо. А вслед за ней и все благодарные родственники покойного Колтона Гиффорда.