Текст книги "Полное собрание сочинений в 10 томах. Том 8. Письма"
Автор книги: Николай Гумилев
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 45 страниц)
Марье Михайловне эта открытка должна быть знакома. Мы видели такую же у докторши. Передайте, пожалуйста, Вере Константиновне, что я все время помню о теософии, и Михаилу Алексеевичу, что я тщетно ищу для него галстук. Здесь их не носят. Мой поклон всем на Башне.
Искренне преданный Вам Н. Гумилев.
81. В. Я. Брюсову
<Джибути. 24 декабря 1909 г./6 января 1910 г.>
Дорогой Валерий Яковлевич,
как видите, пишу Вам уже из Джибути. Завтра еду в глубь страны, по направленью к Адис-Абебе, столице Менелика. По дороге буду охотиться. Здесь уже есть все, до львов и слонов включительно. Солнце палит немилосердно, негры голые. Настоящая Африка. Пишу стихи, но мало. Глупею по мере того, как чернею, а чернею я с каждым часом. Но впечатлений масса. Хватит на две книги стихов.
Если меня не съедят, я вернусь в конце января. Кланяюсь Вашей супруге.
Искренне преданный Вам Н. Гумилев.
82. Е. А. Зноско-Боровскому
<Джибути. 24 декабря 1909 г./6 января 1910 г.>
Дорогой Женя,
приветствую тебя и всех моих друзей «аполлоновцев» из Джибути. Завтра еду в Харрар и потом в Адис-Абебу, так что когда ты будешь читать эту открытку, я буду уже в положеньи, изображенном на другой стороне. Там, как ты можешь видеть, изображено, как я застиг врасплох льва и готовлюсь везти его живьем в Петербург. Я даже бросил ружье, чтобы нечаянно его не поранить. Здесь очень жарко, негры голые, обезьяны, попугаи.
Вернусь в конце января, привезу статью об экзотизме и негритянок для всех сотрудников «Аполлона». Ты напрасно ждешь, что я прибавлю «и негров для сотрудниц», я никогда не осмелюсь даже подумать об этом.
Надеюсь, мне удастся уговорить Менелика выписать «Аполлон» для всех народных училищ Абиссинии.
Всегда искренно любящий тебя Н. Гумилев.
83. М. А. Кузмину
<Харэр. Январь 1910 г.>
Дорогой Миша,
пишу уже из Харрара. Вчера сделал двенадцать часов (70 километров) на муле, сегодня мне предстоит ехать еще 8 часов (50 километров), чтобы найти леопардов. Так как княжество Харрар находится на горе, здесь не так жарко, как было в Дир-Абауа, откуда я приехал. Здесь только один отель, и цены, конечно, страшные. Но сегодня ночью мне предстоит спать на воздухе, если вообще придется спать, потому что леопарды показываются обыкновенно ночью. Здесь есть и львы, и слоны, но они редки, как у нас лоси, и надо надеяться на свое счастье, чтобы найти их.
Я в ужасном виде: платье мое изорвано колючками мимоз, кожа обгорела и медно-красного цвета, левый глаз воспален от солнца, нога болит, потому что упавший на горном перевале мул придавил ее своим телом. Но я махнул рукой на все. Мне кажется, что мне снятся одновременно два сна, один неприятный и тяжелый для тела, другой восхитительный для глаз. Я стараюсь думать только о последнем и забываю о первом.
Как видишь из этого письма, я совсем забыл русский язык; здесь я говорю на пяти языках сразу. Но я доволен своей поездкой. Она меня пьянит, как вино.
Когда ты получишь это письмо, я буду, наверно, уже по дороге в Константинополь и через неделю увижу тебя.
Кланяйся всем на башне и в Аполлоне. Мой слуга абиссинец ждет меня у дверей. Кончаю писать.
Всегда твой Н. Гумилев.
84. Е. А. Нагродской
<Царское село. 1910-е годы>
Многоуважаемая Евдокия Аполлоновна,
посылаю Вам обещанное стихотворение и жму Ваши ручки.
Искренне преданный Вам Н. Гумилев.
85. Е. А. Зноско-Боровскому
[Приписка на письме С. А. Ауслендера Е. А. Зноско-Боровскому]
<Парахино. 20 марта 1910 г.>
Дорогой Женичка,
я уже в Окуловке и шлю тебе отсюда мой лучший привет. Здесь хорошо: солнце светит, птички поют и т. д.
Вернусь, наверно, во вторник; в понедельник пойду на тетеревиный ток.
Жму твою руку.
Искренне любящий тебя Н. Гумилев.
86. В. Я. Брюсову
<Царское село. 25 марта 1910 г.>
Многоуважаемый и дорогой Валерий Яковлевич, скоро должна выйти моя книга стихов, посвященная Вам, как моему учителю, и я был бы Вам очень благодарен, если бы Вы согласились написать о ней в «Аполлоне». Но по многим соображеньям необходимо, чтобы отзыв о моей книге появился в апрельском номере, и для этого надо, чтобы рукопись его была в распоряженье редакции никак не позже первого апреля. Так что, если Вы согласны писать обо мне, мне придется просить Вас взять корректуры у М. Ф. Ликиардопуло и написать Ваш отзыв по ним. Они уже все готовы, и часть книги отпечатана.
Рукопись лучше всего прислать в «Аполлон» на имя секретаря Зноско-Боровского.
Я тоже вынужден силой обстоятельств просить Вас известить меня открыткой о Вашем согласье или несогласье, чтобы в последнем случае, я мог просить рецензию <у> другого.
Я послал Вам три письма из Египта и Абиссинии. Дошли ли они? Искренне преданный Вам Н. Гумилев.
Царское село, Бульварная, д<ом> Георгиевского.
87. В. Я. Брюсову
<Киев. 21 апреля 1910 г.>
Дорогой Валерий Яковлевич,
пишу Вам, как Вы можете видеть по штемпелю, из Киева, куда я приехал, чтобы жениться. Женюсь я на А. А. Горенко, которой посвящены «Романтические цветы». Свадьба будет, наверное, в воскресенье, и мы тотчас же уезжаем в Париж. К июлю вернемся и будем жить в Царском по моему старому адресу.
«Жемчуга» вышли. Вячеслав Иванович в своей рецензии о них в «Аполлоне», называя меня Вашим оруженосцем, говорит, что этой книгой я заслужил от Вас ритуальный удар меча по плечу, посвящающий меня в рыцари. И дальше пишет, что моя новая деятельность ознаменуется разделеньем во мне воды и суши, причем эпическая сторона моего творчества станет чистым эпосом, а лиризм – чистой лирикой.
Не знаю, сочтете ли Вы меня достойным посвященья в рыцари, но мне было бы очень важно услышать от Вас несколько напутственных слов, так как «Жемчугами» заканчивается большой цикл моих переживаний, и теперь я весь устремлен к иному, новому. Каково будет это новое, мне пока не ясно, но мне кажется, что это не тот путь, по которому меня посылает Вячеслав Иванович. Мне верится, что можно еще многое сделать, не бросая лиро-эпического метода, но только перейдя от тем личных к темам общечеловеческим, пусть стихийным, но под условьем всегда чувствовать под своими ногами твердую почву. Но я повторяю, что мне это пока неясно и жду от Вас какого-нибудь указанья, намека, которого я, может быть, сразу не пойму, но который встанет в моем сознаньи, когда нужно. Так бывало не раз, и я знаю, что всем, чего я достиг, я обязан Вам.
Как надпись на Вашем экземпляре «Жемчугов» я взял две строки из Вашего «Дедала и Икара». Продолжая сравненье, я скажу, что исполняю совет Дедала, когда он говорит:
«Мой сын, лети за мною следом
И верь в мой зрелый, зоркий ум...»
Но я не хочу погибнуть, как Икар, потому что белые Кумы поэзии мне дороже всего.
Простите, что я так самовольно и без всякого на то права навязался к Вам в Икары.
Не присылаю теперь моего адреса, потому что сам его еще не знаю.
Из Парижа напишу опять, тогда уже с адресом.
Может быть, Вы захотите мне там поручить что-нибудь сделать. Искренне преданный Вам Н. Гумилев.
88. В. Я. Брюсову
<Царское село. 9 июля 1910 г.>
Дорогой Валерий Яковлевич,
не только долг благодарности за Ваш более чем лестный для меня отзыв заставляет меня писать Вам, но и желанье договорить хоть прозой то, что я не сумел вложить в стихи, показать, что не напрасно Вы оказали мне честь, признав меня своим учеником, что я тоже стремлюсь к указанному Вами синтезу, но по-своему осторожно, быть может, даже слишком. Начиная с «Пути конквистадоров» и кончая последними стихами, еще ненапечатанными, я стараюсь расширять мир моих образов и в то же время конкретизировать его, делая его таким образом все более и более похожим на действительность. Но я совершаю этот путь медленно, боясь расплескать тот запас гармоний и эстетической уверенности, который так доступен, когда имеешь дело с мирами воображаемыми и которому так мало (по-видимому) места в мире действительности. Я верю, больше того, чувствую, что аэроплан прекрасен, русско-японская война трагична, город величественно страшен, но для меня это слишком связано с газетами, а мои руки еще слишком слабы, чтобы оторвать все это от обыденности для искусства. Тут я был бы только подражателем, неудачным вдобавок; а хочется верить, что здесь я могу сделать что-нибудь свое.
«Жемчуга» – упражненья, – и я вполне счастлив, что Вы, мой первый и лучший учитель, одобрили их. Считаться со мной как с поэтом придется только через много лет.
Я уже женат и живу в Царском, на старой квартире, Бульварная, д<ом> Георгиевского. И думаю остаться еще несколько месяцев, пока не потянет куда-нибудь на юг. Пока смутно намечается поездка в Среднюю Азию.
Искренне преданный Вам Н. Гумилев.
89. В. Я. Брюсову
<Царское село. 2 сентября 1910 г.> Дорогой Валерий Яковлевич,
я Вас очень благодарю за Ваше письмо и приглашенье. Для меня большая честь печататься в изданьях, руководимых Вами. Но тем более я хочу быть требовательным к себе. В настоящую минуту то небольшое количество стихотворений, которое у меня было после «Жемчугов» (я летом вообще пишу мало), разобрано разными редакциями. Рассказов я вообще не писал уже довольно давно. Но, конечно, Ваше письмо заставит меня работать, и я уверен, что через очень короткий срок я пришлю Вам ряд стихов, а может быть, и рассказ.
Дней через десять я опять собираюсь ехать за границу, именно в Африку. Думаю через Абиссинию проехать на озеро Родольфо, оттуда на озеро Виктория и через Момбаз в Европу. Всего пробуду там месяцев пять.
Ваша последняя статья в «Весах» очень покорила меня, как, впрочем, и всю редакцию. С теоретической частью ее я согласен вполне, также и полемической, когда дело идет о Вячеславе Ивановиче, но я несколько иначе понимаю статью Блока. Может быть под влияньем разговора с ним я вынес то впечатленье, что он стремится к строгому искусству, которое ему нравится называть религией, от произвольных догадок, выкриков и подмигивания (земля в снегу), что он, конечно, совсем неосновательно называет поэзией. Пример – его стихи в «Аполлоне», где он явно учится у Вас.
Кстати, относительно «Аполлона» я хочу Вас предупредить, что хотя я и считаюсь его ближайшим сотрудником, но влиянье (и то только некоторое) имею лишь на отдел стихов, статьи же, рассказы и хронику читаю только по выходе номера.
Искренне Ваш Н. Гумилев.
Мой адрес прежний; если я уеду, мне будут пересылать все письма.
90. А. Г. Архангельскому
<Петербург. 20 сентября 1910 г.>
М<илостивый> г<осударь>
Исполняя Вашу просьбу, пишу Вам о Ваших стихах. По моему мненью, они несколько ходульны по мысли, не оригинальны по построенью, эпитеты в них случайны, выраженья и образы неточны. От всех этих недостатков, конечно, легко отделаться, серьезно работая над собой и изучая других поэтов, лучше всего классиков, – но пока Вы не совершили этой работы, выступленье Ваше в печать было бы опасно прежде всего для Вас самих как для начинающего поэта. При сем я посылаю Вам Ваше стихотворенье с детальными примечаньями, которые должны пояснить Вам мою мысль.
В надежде на Ваши будущие успехи Н. Гумилев.
Он стал над землей и горами
И глянул в бездонную высь.
И Солнце, сжигая лучами,
Ему прошептало – Молись! —
Он ринулся в бездну немую,
Где змеи в изгибах свились,
И слышал Он просьбу глухую,
Тревожную просьбу – Молись! —
И крикнул Он голосом диким:
– Зачем же мы жить родились?
Чтоб только молиться безликим?
– Да! Только молиться. Молись!
1. Земля и горы в данном случае одно и то же.
2. Сжигая кого? Кроме того, на высотах холоднее, чем в низинах.
3. «Немая бездна» – банальна. Вся строчка напыщена.
4. Какие змеи? Почему? Как можно свиваться в изгибах?
5. Дикий голос – заезженный романтизм.
6. «Жить родились» – плеоназм.
7. Великое. Безликое – у Бальмонта. Вряд ли безликих несколько, ведь тогда бы они имели «лик», как различье.
По построению стихотворенье напоминает Бальмонта: «Я спросил у свободного ветра» и Тютчева «Восток бледнел...».
91. Е. А. Зноско-Боровскому
<Константинополь. 7/20 октября 1910 г.>
Дорогой Женя,
прости, поэма через неделю. Кланяйся всем.
Твой Н. Гумилев.
92. С. К. Маковскому
<Порт-Саид. 13/26 октября 1910 г.>
Дорогой Сергей Константинович, я очень извиняюсь за опозданье, с которым я высылаю Вам поэму в ее окончательном виде. Но для последнего номера она все-таки поспеет, не правда ли? В данное время я занят тем, что пишу гимн Аполлону, пошлю его Вам из Порт-Судана или из Джедды. Сейчас мы идем вдоль Кипра, совсем близко от берега; море совсем сине и уже очень жарко, совсем по-южному. В Бейруте я буду купаться. Как-то Аполлон? Высылайте мне, пожалуйста, вновь выходящие номера в Порт-Саид до востребования. Туда же можно будет и писать. Месяца через два или три я буду там проездом.
Я попросил бы, если это не очень затруднит «Аполлон», выслать мне переводом (почтовым или банковским) в Момбазу (Восточная Африка) 150 или 200 р<ублей> на обратный путь. В таком случае все мои получки с Мусагета, Северных цветов и Русской мысли, я предоставляю получить Аполлону в счет долга, о чем и напишу, конечно, издателям. Остаток пойдет в виде аванса. Во всяком случае напишите мне туда до востребования, чтобы я знал, чего держаться. Поклон Жене, Кузмину и другим нашим общим знакомым.
Ис<к>ренне Ваш Н. Гумилев.
P. S. В поэме я принимаю заранее все измененья, сделанные Вами вместе с Кузминым или Вячеславом Ивановичем. Я прошу о них.
93. Вяч. И. Иванову
<Шеллал. 23 октября/5 ноября 1910 г.>
Многоуважаемый и дорогой Вячеслав Иванович,
опять попав в места, о которых мы столько говорили в прошлом году, я не смог удержаться от искушенья напомнить Вам о своем существовании этой открыткой. Как-то Вам понравилась моя поэма? 4 песнь целиком написана в Средиземном море. Мой поклон Башне.
Искренне преданный Вам Н. Гумилев.
94. Е. А. Зноско-Боровскому
<Джидда. 26 октября/8 ноября 1910 г.>
Дорогой Женя, привет тебе и всему Аполлону из Порт-Судана. Пишу это сейчас после купания за стаканом виски с содовой. Но оказалось, что почта заперта, ото<ш>лю эту открытку из Джедды.
Я уже в Джедде. Здесь очень жарко, очень грязно, удивительно зеленый цвет воды, много акул и могила Евы. Я совершил туда паломничество. Мой привет «Аполлону» и всем нашим друзьям. Через три дня я буду уже в Джибути.
Искренно твой Н. Гумилев.
95. Е. А. Зноско-Боровскому
<Царское село. 16 апреля 1911 г.>
Дорогой Женя,
в субботу приехать не могу, мне крайне надоела моя лихорадка. Приеду в понедельник, тогда, если ты свободен, побродим. Сообщи об этом Чулкову. Моя жена отправила два письма в «Аполлон» Моравской и Зенкевичу (она не знает их адреса) и очень просит тебя отослать их по адресу с посыльным немедленно. Пожалуйста, не откажи. Хронику привезу в понедельник.
Жму руку.
Твой Н. Гумилев.
96. В. Я. Брюсову
<Слепнево. 24 мая 1911 г.>
Многоуважаемый и дорогой Валерий Яковлевич, благодарю Вас за переводы Верлэна (они мне очень и очень понравились) и за новую «Земную Ось». Правда ли, что книга Ваших стихов выходит осенью? Это очень нужно, а то проходящая зима была так бедна стихами, что даже интерес к ним стал как будто пропадать. Ваши мысли по поводу реализма в поэзии (из Русской мысли) заставили меня много думать, волноваться, даже сердиться. Но Вы правы: и ангелы, и замки не лучше гражданской поэзии. Меня смутил только Ваш отзыв об Эренбурге. Сколько я его ни читал, я не нашел в нем ничего, кроме безграмотности и неприятного снобизма.
Как Вам показались стихи Анны Ахматовой (моей жены)? Если не поленитесь, напишите, хотя бы кратко, но откровенно. И положительное, и отрицательное Ваше мненье заставит ее задуматься, а это всегда полезно.
Посылаю Вам три новые стихотворенья, может быть, пригодятся в какое-нибудь изданье. Но мне хотелось бы знать о их судьбе.
Целую ручки Анны Матвеевны.
Мой адрес до августа: Тверская губ<ерния>, полуст<анок> Подобино, именье Слепнево, мне.
Искренне преданный Вам Н. Гумилев.
Двенадцатый год
Как будто год наш роковой,
Двунадесятый возвращался.
Гр<афиня> Е. Ростопчина
Он близок, слышит лес и степь его;
Какой теперь он кроет ков,
Год Золотой Орды, Отрепьева,
Двунадесяти языков?
Вслед за его крылатым гением,
Всегда играющим вничью,
С военной музыкой и пением
Войдут войска в столицу... чью?
И сосчитают ли потопленных
Во время трудных переправ,
Забытых на полях потоптанных,
Но громких в летописях слав?
Кто смелый?.. Но к чему допрашивать!
Туманно небо, воет пес,
В душе темно, – пора докашивать
Перестоявшийся покос.
Чума, война иль революция,
В пожарах села, луг в крови!
Но только б спела скрипка Муция
Песнь Торжествующей Любви.
* * *
В вазах было томленье умирающих лилий.
Запад был медно-красный. Вечер был голубой.
О Леконте де Лиле мы тогда говорили,
О холодном поэте мы грустили с тобой.
Мы не раз открывали шелковистые томы,
И читали спокойно, и шептали – «не тот!»
...Но тогда нам сверкнули все слова, все истомы,
Как кочевницы звезды, что восходят раз в год.
Было тихо, так тихо, и пред нами воскресли
Рифмы древнего Солнца, мир нежданно-большой,
И сквозь сумрак вечерний, запрокинутый в кресле
Резкий профиль креола с лебединой душой.
Н. Гумилев.
97. Вяч. И. Иванову
<Слепнево.> 3 <июня> 1911<г.>
Многоуважаемый и дорогой Вячеслав Иванович,
теперь, наверно, уже вышел второй том «Cor Ardens»’а, и я очень верю, что у Вас есть несколько свободных стихотворений, которые Вы могли бы дать для августовской книжки «Аполлона», как однажды обещали мне. Если да, я буду Вам очень благодарен, если пошлете их прямо Зноско-Боровскому, чтобы он сдал их в печать, потому что номер уже набирается.
Кроме того у меня к Вам есть еще большая просьба: я написал здесь несколько стихотворений в новом для меня духе и совершенно не знаю, хороши они или плохи. Прочтите их, и если решите, что они паденье или нежелательный уклон моей поэзии, сообщите мне или Зноско-Боровскому, который мне напишет, и я дам в «Аполлон» другие стихи. Если понравятся, пошлите в «Аполлон» их вместе с Вашими. Этим Вы докажете, что Вы относитесь ко мне достаточно хорошо, чтобы быть строгим, и еще не отреклись от всегда сомневающегося, но всегда преданного Вам ученика
Н. Гумилева.
Поклон всем на Башне. Аня наверно скоро вернется.
В Царском мы будем в начале августа.
Мой адрес: Станция Подобино, Московско-Виндаво-Рыбинской ж<елезной> д<ороги>, именье Слепнево, мне.
Четыре стихотворения
I. Неизвестность
Замирает дыханье, и ярче становятся взоры
Перед сладко волнующим ликом твоим, Неизвестность,
Как у путника, дерзко вступившего в дикие горы
И смущенного видеть еще неоткрытую местность.
В каждой травке намек на возможность несбыточной встречи,
Этот грот – обиталище феи всегда легкокрылой,
Миг... и выйдет, атласные руки положит на плечи
И совсем замирающим голосом вымолвит: «милый!»
У нее есть хранитель, волшебник ревнивый и страшный,
Он отмстит, он, как сетью, опутает душу печалью.
...И поверить нельзя, что и здесь, как повсюду, всегдашний,
Бродит школьный учитель, томя прописною моралью.
II. В саду
Целый вечер в саду рокотал соловей,
И скамейка в далекой аллее ждала,
И томила весна... Но она не пришла,
Не хотела иль просто пугалась ветвей.
Оттого ли, что было томиться невмочь,
Оттого ли, что издали плакал рояль,
Было жаль соловья, и аллею, и ночь,
И кого-то еще было тягостно жаль.
– Не себя! Я умею быть светлым, грустя;
Не ее! Если хочет, пусть будет такой;
...Но зачем этот день, как больное дитя,
Умирал, не отмеченный Божьей Рукой?
III. Лиловый цветок
Вечерние тихи заклятья,
Печаль голубой темноты,
Я вижу не лица, а платья,
А может быть, только цветы.
Так радует серо-зеленый,
Живой и стремительный весь,
И, может быть, к счастью, влюбленный
В кого-то чужого... не здесь.
Но душно мне... Я зачарован;
Ковер подо мной, словно сеть;
Хочу быть спокойным – взволнован,
Смотрю, – а хочу не смотреть.
Смолкает веселое слово,
И ярче пылание щек:
То мучит, то нежит лиловый,
Томящий и странный цветок.
IV. Сон (Утренняя болтовня)
Вы сегодня так красивы,
Что вы видели во сне?
– Берег, ивы
При луне. —
А еще? К ночному склону
Не приходят, не любя.
– Дездемону
И себя. —
Вы глядите так несмело:
Кто там был за купой ив?
– Был Отелло...
Он красив. —
Был ли он вас двух достоин,
Был ли он как лунный свет?
– Да! Он воин
И поэт. —
О какой же пел он ныне
Неоткрытой красоте?
– О пустыне
И мечте. —
Что ж? Вы слушали влюбленно,
Нежной грусти не тая?
– Дездемона,
Но не я.
98. Е. А. Зноско-Боровскому
<Слепнево. 3 июня 1911 г.>
Дорогой Женя,
спасибо за письмо. Оно дошло до меня с опозданьем. Дня через три высылаю тебе хронику. Она будет небольшой. Одновременно с этим письмом пишу Вячеславу Ивановичу, прося его дать стихов, и прямо тебе. Их можно набирать. Он же наверно передаст тебе и мои стихи для того же номера, я послал их ему, желая узнать его мнение. Если не даст, напиши мне, я устрою что-нибудь другое. Книги, пожалуйста, пришли сюда, я буду готовить большую хронику для сентября. Я живу здесь очень мило и вряд ли вернусь до августа. Очень повторяю тебе мое приглашение приехать сюда погостить. Если выедешь в восемь вечера с Николаевского вокзала, в шесть утра будешь в Бежецке, и если заранее назначишь день, за тобой вышлют лошадей. Здесь две прелестные кузины, крокет, винт, верховая езда и т. д. Рискни несколькими днями, ты меня этим очень порадуешь.
Кланяйся всем знакомым.
Искренне твой Н. Гумилев.
99. Андрею Белому
<Слепнево. 7 или 8 июня 1911 г.>
Дорогой Борис Николаевич,
очень Вас благодарю за письмо и за стихи. Не получая от Вас довольно долго ответа, я уже попросил стихов для августа у Вячеслава Ивановича; если он даст, то Ваши пойдут в сентябре (разница в один месяц); если же нет, они пойдут в августе, как мы и думали. «Мусагет» я еще не получал.
В августе мне снова придется обратиться к Вам за стихами для альманаха «Аполлона», который предполагается издать осенью. Хотелось бы иметь стихотворений шесть или семь. Но я еще напишу об этом.
Искренне уважающий Вас Н. Гумилев.
100. Е. А. Зноско-Боровскому
<Царское село. 7 или 8 июня 1911 г.>
Дорогой Женя,
посылаю тебе хронику и стихи Андрея Белого. Если В<ячеслав> И<ванов> уже дал стихи для августа, эти пойдут в сентябре. Если не дал, пусти их в август. Пожалуйста, пришли мне второй том Cor Ardens’а и Блока; с ними будет много работы. Не удивляйся, получа это письмо из Петербурга. Я все еще в деревне. Кланяйся всем. Жму твою руку.
Н. Гумилев.
101. Г. Т. Робакидзе
<Царское село. 7 или 8 июня 1911 г.>
Дорогой господин Григол!
Прежде всего простите, что я так опоздал с ответом. Но я только что вернулся из Тверской губернии и получил Ваше письмо. Я очень рад, что Вы вспомнили обо мне и что собираетесь приехать в Петербург.
Я буду очень рад нашей встрече. Ваша информация о грузинском символизме меня очень заинтересовала. Конечно, пришлите Вашу статью, и я ее где-нибудь пристрою. Но редакция должна иметь право по желанию сократить статью по своему усмотрению, что может быть затруднительно.
Что касается перевода «Змеееда», большое удовольствие взять его на себя, если он не содержит технической трудности. Тогда перевод может быть удастся опубликовать в «Пантеоне» с Вашим предисловием. Но беда в том, что грузинский язык я знаю очень плохо и смогу перевести лишь при наличии подстрочника и с указаниями какого-нибудь знатока.
Ваш Н. Гумилев.
Рукопись и письма пошлите по адресу: Царское село, Бульварная, дом Георгиевского, Николаю Степановичу Гумилеву.
102. Е. А. Зноско-Боровскому
<Слепнево. 25 июня 1911 г.>
Дорогой Женя,
посылаю тебе исправленную корректуру. В августе пойдут только стихи Белого, других пока нет, да пожалуй, пока и не надо. Может быть, я приеду в Петербург до августа. Но во всяком случае верю, что ты помнишь свое обещанье приехать ко мне и сдержишь его. Лучше бы поскорее.
Всегда твой Н. Гумилев.
103. Е. А. Зноско-Боровскому
<Слепнево. 28 июля 1911 г.>
Милый Женя,
я здесь пробуду до 7-го августа. Если приедешь, очень порадуешь. Напиши, что надо сделать еще для альманаха. Я уезжаю к лопарям. Вернусь в начале сентября. Князеву пишу. Жму твою руку.
Твой Н. Гумилев.
Аня шлет привет.
104. В. Я. Брюсову
<Царское село. 4 сентября 1911 г.>
Дорогой Валерий Яковлевич,
разумеется Ваша трагедия будет очень кстати для альманаха «Аполлона». Я очень Вам благодарен, что Вы ее нам предложили. Мы будем ее ждать, так же как и стихи; я здесь хвастался, что Вы даете их много, восемь или десять. Все поступившие рукописи уже набираются, и мы очень хотим поторопиться с печатаньем, так как этой же зимой думаем выпустить второй альманах, причем, конечно, опять очень рассчитываем на Ваше любезное согласие принять в нем участье.
Я очень рад, что мои стихи в «Аполлоне» остановили на себе Ваше вниманье, хотя они не из моих любимых. Но мне очень интересно, что Вы скажете о моем цикле в Альманахе и останетесь ли Вы при убежденьи, что я только переменил учителя.
Теперь я, кажется, опять начинаю увлекаться прозой (не оставляя, конечно, стихов), но печатать ее решусь только, если сам останусь ей доволен. Для «Русской мысли» пришлю что-нибудь непременно – мне очень приятно там печататься.
Надеюсь, Вы уже получили мой долг, я Вам очень за него благодарен.
Искренне Ваш Н. Гумилев.
105. Г. И. Чулкову
<Царское село. 15 сентября 1911 г.>
Дорогой Георгий Иванович,
разумеется, пишите и присылайте в «Аполлон» статью о «Cor A
Благодарю, что вспомнили.
Искренне Ваш Н. Гумилев.
106. В. А. Пясту
<Царское село. До 20 октября 1911 г.>
Дорогой Владимир Алексеевич,
Вы приглашены в новый литературный кружок для чтенья и обсужденья стихов. Первое собранье назначено в четверг в 8 часов вечера, у С. М. Городецкого. Фонтанка, 143.
Уважающий Вас Н. Гумилев.
107. М. А. Кузмину
<Царское село. Осень 1911 г. (?)>
Дорогой Миша,
сегодня царскосельское казначейство было заперто весь день. Надеюсь, что завтра оно будет отперто, тогда я немедленно пришлю или привезу сам.
Очень жалею о случае, о котором ты говоришь в приписке. Прости, тороплюсь.
Твой Н. Гумилев.
108. М. А. Кузмину
<Царское село. Между 9 и 11 ноября 1911 г.>
Дорогой Миша,
прости, что я не мог быть у тебя во вторник. Очень жду тебя в субботу часа в 4 с обоими Иониными. Очень прошу тебя передать мое приглашенье меньшому.
Я совсем закис.
Искренне твой Н. Гумилев.
109. В. Я. Брюсову
<Царское село. 15 ноября 1911 г.>
Дорогой Валерий Яковлевич,
посылаю Вам три мои последние стихотворенья. Может быть, что-нибудь пригодится для «Русской мысли». Но, к сожаленью, я должен Вас предупредить, что в феврале выйдет книга моих стихов, так что эти стихи самое позднее могут войти в февральскую книжку. Может быть, Вы не откажете известить меня о Вашем решеньи.
Мне очень жаль, что с Вашими стихами, присланными в «Аполлон», вышло такое недоразуменье. Когда они пришли, альманах был уже наполовину отпечатан, так что включить их не представлялось никакой возможности. Почему Вы не хотите их оставить для декабрьского номера и второго альманаха «Аполлон», который должен выйти весною? Я только очень боюсь, что «Аполлон» не решится напечатать «Провинциальную Картинку».
О Вашей книге «Далекие и Близкие» я буду писать в ближайшем номере. Удивительно, какой цельной вышла она, составленная из отдельных рецензий.
Искренне уважающий Вас Н. Гумилев.
P. S. Пожалуйста, известите поскорей, что возьмете для «Русской мысли». Остальное думаю дать в декабрь «Аполлона».
Освобожденье
Кончено! Дверь распахнулась пред ним, заключенным;
Руки не чувствуют холода цепи тяжелой;
Грустно расстаться ему с пауком прирученным,
С хилым тюремным цветком, пичиоллой;
Жалко тюремщика... (он иногда улыбался
Странно-печально)... и друга за тяжким затвором...
Или столба, на котором однажды качался
Тот, кого люди назвали убийцей и вором...
Жалко? Но только, как призрак, растаяли стены,
В темных глазах нетерпенье, восторг и коварство;
Солнце пьянит его, солнце вливается в вены,
В сердце... изгнанник идет завоевывать царство.
Н. Гумилев.
110. А. М. Ремизову
<Царское село. Зима-весна 1912 г. (?)>
Дорогой Алексей Михайлович,
опять Вас не застал. Ужасно досадно. Может быть, вы с Серафимой Павловной соберетесь в Царское. По воскресеньям мы всегда дома.
Целую ручки Серафимы Павловны и кланяюсь Вам.
Ваш Н. Гумилев.
111. К. И. Чуковскому
<Царское село. Конец марта – начало апреля 1912 г.>
Многоуважаемый Корней Иванович,
я думаю, Вам уже передали в «Ниве» мой перевод Сфинкса. Мне очень интересно было бы узнать, как Вы его нашли.
Посылаю Вам еще четыре стихотворения Уайльда, из тех, которые Вы мне отметили. Перевод пятого мне не удался, и я решил от него отказаться.
Деньги за Сфинкса я уже просил секретаря отослать в Царское село; а за стихи (17 р<ублей>) я очень бы просил выслать возможно скорее на мое имя во Флоренцию, Главное Бюро, до востребования.
Пользуюсь случаем еще раз поблагодарить Вас за заказ, выполнять который для меня было истинным удовольствием.
Искренно Ваш Н. Гумилев.
Письма мне можно пока тоже в Флоренцию.
112. В. Я. Брюсову
<Италия (Венеция?). Май 1912 г.>
Дорогой Валерий Яковлевич,
я проехал почти всю Италию, написал с десяток стихотворений. Посылаю Вам несколько. Может быть, Вы захотите что-нибудь напечатать в «Русской мысли». Сколько раз я начинал Вам писать. Хотел рассказать Вам о моем союзе с Городецким, о Цехе поэтов и его отношеньи к Вячеславу Ивановичу, о будущей реформе «Аполлона». Хотел... но это был бы целый трактат, а я совсем не могу писать прозой, по крайней мере, <в> последнее время. Мысли несутся вперед, путаются, перо не хочет их записывать. Надеюсь, это продлится недолго.
Относительно моих стихов, может быть, Вы напишете мне в «Аполлон», я буду там недели через полторы.
Искренне Ваш Н. Гумилев.
113. В. Я. Брюсову
<Царское село. 22 мая 1912 г.>
Дорогой Валерий Яковлевич,
я уже вернулся и получил Ваше письмо. Для меня было большой радостью узнать, что мои итальянские стихи Вам понравились. Что же касается Ваших сомнений, то у меня были те же самые, так что я охотно пойду на исправленья. Вот как у меня было в первой редакции (если это Вас удовлетворит, оставьте).
Конец «Пизы»:
Сатана, в нестерпимом блеске
Оторвавшись от старой фрески,
Распростерся с тоской всегдашней
Над кривою пизанской башней.
Вместо «распростерся» можно поставить «изогнулся» или «наклонился», у меня нет предпочтений.
