Текст книги "Полное собрание сочинений в 10 томах. Том 8. Письма"
Автор книги: Николай Гумилев
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 45 страниц)
115
При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.
Неизд 1980 (публ. Г. П. Струве), Полушин, ЛН.
Автограф – РГБ. Ф. 386. К. 84. Ед. хр. 20.
Дат.: 20 июня 1912 г. – по почтовому штемпелю.
Письмо написано на художественной открытке, адресованной: «Москва. Ваганьковский пер<еулок>, д. Куманина. «Русская мысль». Его Высокородию Валерию Яковлевичу Брюсову». На лицевой стороне картина с изображением старца с белой бородой с бидоном у колодца на фоне арочной ограды и надписью: «Firenze – La Certosa. Il Pozzo nel Chiostro Grande». Штемпель почтового отделения полустанка Подобино Московско-Виндаво-Рыбинской железной дороги – 20.6.12. Штемпель почтового отделения Москвы – 21.6.12.
Стр. 3–4. – См. №№ 113 и 114 наст. тома и комментарии к ним.
116
При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.
Соч III (с пропусками и ошибками), Полушин (с пропусками и ошибками), В мире отеч. классики (с пропусками и ошибками), Хейт (с пропусками и ошибками), Haight (с пропусками и ошибками), Новый мир (публ. Э. Г. Герштейн) (с пропусками и ошибками).
Автограф – ИРЛИ. Ф. 20. Оп. 1. Д. 10.
Дат.: июнь 1912 г. – по содержанию.
Первое из сохранившихся писем Гумилева к Ахматовой (о судьбе их переписки см. вступительную статью к разделу «Комментарии»).
17 мая 1912 г. Гумилев и Ахматова, завершив итальянское путешествие, приехали в Киев, где на некоторое время расстались. Гумилев поехал в Петербург, затем – в Слепнево, а Ахматова осталась погостить у матери, а в конце мая уехала в имение кузины М. А. Змунчилло – Литки (Подольская губерния), где жила около месяца. «Потом (в июле – Ред.) Н. С. выехал меня встретить в Москву <...> Пробыли несколько времени в Москве. <...> Вместе поехали в Слепнево» (Лукницкий П. Н. Acumiana. Встречи с Анной Ахматовой. Том I. 1924–1925 гг. Paris, 1991. С. 99). Именно в Литки, где в июне гостила Ахматова, было и направлено это письмо.
Стр. 3–4. – Как было сказано выше, имение Литки находилось на Украине, в Подолии (сейчас это – Хмельницкая область; усадебный дом был разрушен в начале 1980-х годов). В это время Ахматова ждала своего первого (и единственного) ребенка. 18 сентября (1 октября по новому стилю) в родильном приюте императрицы Александры Федоровны на 18-й линии Васильевского острова у Гумилева и Ахматовой родился сын – будущий создатель теории этногенеза Лев Николаевич Гумилев (1912–1992). Стр. 5–8. – Имеется в виду ст-ние «Сказка» из сборника «Колчан» (№ 86 в т. II наст. изд.). На экземпляре, подаренном П. Н. Лукницкому (ИРЛИ), рукой Ахматовой написано: «Сон. Слепнево. Лето, 1912 г.» Стр. 9–12. – С 1911 года Гумилев много занимается переводами, большая подборка его переводов Т. Готье появилась в «Аполлоне» № 9. «Эмали и камеи» брал с собой в Италию, а в Слепнево, в тишине и покое, видимо, решил «подтянуть» итальянский и английский. В это время он переводил с английского О. Уайльда (см. №№ 111 и 117 наст. тома). Стр. 12–15. – См. написанное немного раньше, чем это письмо, ст-ние «Открытие летнего сезона», вписанное в альбом О. А. Кузьминой-Караваевой 18 июня 1912 г. (№ 82 в т. II наст. изд.), и комментарии к нему. Заметим, что Ахматова в своих «Записных книжках», вступая в полемику с упомянутой в ст-нии В. А. Неведомской, утверждавшей, что «Николай Степанович ездить верхом, собственно говоря, не умел, но у него было полное отсутствия страха» (см.: Николай Гумилев в воспоминаниях современников. С. 153), фактически с ней соглашается: «Конечно, в 1911–1912 г. ездить верхом не умел, но в маршевом эскадроне Уланского полка...» и т. д. (С. 251). Стр. 15. – Имеется в виду Ольга Александровна Кузьмина-Караваева (в замужестве – Оболенская, 1890–1986). Стр. 17. – Мока, или Молли – кличка любимого бульдога Гумилевых. См. фрагменты из дневников Кузмина от февраля 1912 года («У Гумилевых электричество, бульдог... Спал в библиотеке. Печально, вольно и сладко. Очень странно... Тихо и снежно. Спят. Молли (бульдог) обрадована»). Стр. 19. – В. А. Неведомская в своих воспоминаниях упоминает некую «тетю Пофиньку» (см.: Жизнь Николая Гумилева. С. 82), которая может быть вероятной кандидатурой на роль упомянутой поэтом «Александры Алексеевны». Среди обитателей Слепнево лиц с таким именем и отчеством не было. Стр. 20. – Акинихская (у Гумилева – Акининская) дорога – дорога к соседнему, ближайшему от Слепнева, селу. В настоящее время ни от одной из окружающих Слепнево деревень, как и от самого Слепнева, не осталось ни одного дома, только холмы и поля, а на вершине слепневского холма стоит единственный свидетель, одинокий дуб, воспетый Ахматовой («...Единственного в этом парке дуба // Листва еще бесцветна и тонка...»). Стр. 22. – Одно из первых упоминаний Гумилевым термина «акмеизм», чрезвычайно любопытное в общем контексте этого фрагмента письма. Ср.: «Мы не решились бы заставить атом поклониться Богу, если бы это не было в его природе» («Наследие символизма и акмеизм» – см. стр. 60–61 № 56 в т. VII наст. изд.). Стр. 26. – Упоминание о т. н. «капитолийской волчице» имеется в ст-нии Гумилева «Рим» (№ 80 в т. II наст. изд.). Однако, в сочетании с упоминанием РЦ 1908, речь, по всей вероятности, идет о ст-ниях «Гиена» и «Каракалла» (№№ 73 и 53 (1)), в которых присутствует мотив «Лунного томления». Стр. 28–30. – Следует обратить особое внимание на фразу: «Кажется, зимой наши роли переменятся...» Во всех публикациях она звучит в несвойственном Гумилеву высокопарном духе: «...Кажется, земные наши роли переменятся, ты будешь акмеисткой, а я мрачным символистом...» На самом деле у Гумилева в автографе – все проще и человечнее: «...Кажется, зимой наши роли переменятся, ты будешь акмеисткой, а я мрачным, символистом». Именно – «зимой», а не глубокомысленно (символистское, а не акмеистическое!) – «земные роли». Речь идет о грядущем материнстве Ахматовой.
117
При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.
Автограф – РГБ. Ф. 620. К. 63. Ед. хр. 45.
Дат.: 28 августа 1912 г. – по помете получателя.
На письме помета К. И. Чуковского (по н. ст.) – «10.IX.12». Ответ на письма №№ 23 и 25 раздела «Письма к Н. С. Гумилеву» наст. тома. О работе Гумилева в 1912 г. над переводами из О. Уайльда для издания «Нивы» см. № 111 наст. тома и комментарии к нему.
Стр. 3. – Имеется в виду письмо № 23 раздела «Письма к Н. С. Гумилеву» наст. тома, которое, очевидно, было вложено в корректуру поэмы «Сфинкс». Стр. 4. – Очевидно, имеется в виду отъезд в Италию (см. комментарий к № 112 наст. тома). Стр. 6–7. – На лето 1912 г. дом Гумилевых в Царском селе (Малая ул., 63) был сдан дачникам. До окончания дачного сезона Гумилев и Ахматова жили в Петербурге в меблированных комнатах «Белград» на Невском проспекте (см.: Труды и дни. С. 220).
118
При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.
Неизд 1980 (публ. Г. П. Струве), Полушин.
Автограф – РНБ. Ф. 774. № 15.
Дат.: 3 октября 1912 г. – авторская датировка.
Письмо вложено в конверт, адресованный: «Его Высокородию Александру Ивановичу Тинякову. Петербург, Васил<ьевский> остр<ов>, 14 линия, д. 35, кв. 32». Штемпель городской почты С.-Петербурга – 04.10.12. На конверте карандашная помета А. И. Тинякова: «Получ. 4-го окт. 1912». Ответ на письмо А. И. Тинякова от 1 октября 1912 г. (№ 26 раздела «Письма к Н. С. Гумилеву» наст. тома).
О взаимоотношениях Гумилева и поэта Александра Ивановича Тинякова (псевд. Одинокий, 1886–1934) см. комментарий к № 50 в т. VII наст. изд. Стр. 3. – Рецензия Гумилева на сборник стихов Тинякова-Одинокого «Navis nigra» (Черный корабль. М., 1912) вышла в № 10 «Аполлона» за 1912 г.
119
При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.
СС IV (публ. Г. П. Струве), Полушин.
Автограф – РМ. Ф. 97. № 72.
Дат.: 8 или 9 октября 1912 г. – по содержанию и дате письма С. К. Маковского (см. № 27 раздела «Письма к Н. С. Гумилеву» наст. тома).
Стр. 3–4. – См. письмо С. К. Маковского от 8 октября 1912 г., а также упоминание Гумилевым «будущей реформы “Аполлона”» в майском письме Брюсову из Италии (№ 112 наст. тома). Ранее, в письме от 2 сентября 1910 г., Гумилев сообщил Брюсову, что, несмотря на его «ближайшее сотрудничество» в журнале, его влияние в редакции было весьма ограничено (см. № 89 наст. тома и комментарии к нему). С весны 1911 г., по заявлению О. Э. Мандельштама, «стихотворный отдел «Аполлона» <был> отдан в безраздельное ведение недавно вернувшегося из Абиссинии Н. Гумилева» (Мандельштам О. Э. Камень. Л., 1990. С. 244–245). Это заключение оскорбленного автора (см. комментарий к стр. 13 № 96 наст. тома) находит кажущееся подтверждение в переписке Гумилева с Ивановым, А. Белым и Е. А. Зноско-Боровским летом 1911 г. (№№ 97–99, 102–103 наст. тома); однако длительные недоразумения с произведениями Брюсова, первоначально предназначавшимися для литературного альманаха «Аполлона», обнаруживают некоторую «неопределенность» (по выражению письма Маковского) гумилевских полномочий: имея в «стихотворном отделе “Аполлона”» действительно «безраздельную» власть, Гумилев, конечно, обеспечил бы беспрепятственное прохождение «брюсовских» публикаций – как в силу личных симпатий к своему бывшему «учителю», так и в силу собственной литературной стратегии в годы возникновения акмеизма (см. комментарии к стр. 24–27 № 113 наст. тома и комментарий к № 40 в т. VII наст. изд.). Стр. 9–10. – Упоминание об Анненском можно расценивать и как имплицитный «антиивановский» выпад. Как наверняка знал Гумилев, вступительная статья к первому номеру «Аполлона» была подготовлена Маковским на основе проекта редакционной декларации, предложенного Анненским (Анненский И. Ф. Письма к С. К. Маковскому. Публ. А. В. Лаврова и Р. Д. Тименчика // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского дома на 1976. Л., 1978. С. 225). В статье утверждалось: «Основная цель «Аполлона» – уяснять и развивать назревающие тенденции русского общества к стройному, сознательному, «аполлоническому» началу творчества <...> редакция «Аполлона» хотела бы <...> называть своим только действительно жизнеспособное, только строгое и подлинное искание красоты, чуждое того бессильного брожения и распада, которые наблюдаются слишком часто в искусстве и литературе нашего времени. Лозунг журнала – «аполлонизм», т. е. принцип культуры, унаследованный всем европейским человечеством...» Сам Маковский, в письме Зноско-Боровскому от февраля 1910 г., уже противопоставлял «молодую редакцию» «Аполлона» («деловую, а не праздноболтающую о литературе») «идейности» Иванова (см.: Грякалова Н. Ю. Н. С. Гумилев и проблемы эстетического самоопределения акмеизма // Исследования и материалы. С. 103); а Гумилев своим выступлением на вечере, посвященном памяти Анненского, в декабре 1911 г. явно полемизировал прежде всего с Ивановым (см.: Баскер М. Ранний Гумилев: путь к акмеизму. СПб., 2000. Гл. III). Стр. 11–12. – Ср. в письме Маковского: «то направление журнала, которое соединяется для меня, так же как и для Вас, с именем нашего “Аполлона”». По-видимому, понятие «наше», «свое», также употребляемое им в только что процитированной вступительной статье, было особенно дорого редактору «Аполлона». См. в комментарии к стр. 13–16 № 54 наст. тома его предварительные рассуждения «о «нашем» будущем журнале» или же его «исходное» отношение к Вяч. И. Иванову, изложенное в письме Анненскому от 20 мая 1909 г.: «Мне бы очень хотелось, чтобы Вы очаровали и его, как всех будущих «аполлоновцев». <...> Весь петербургский писательский мир с ним очень считается. Сделать его «своим» – было бы настоящим приобретением. Но своим в кавычках, разумеется» (Анненский И. Ф. Письма к С. К. Маковскому. Публ. А. В. Лаврова и Р. Д. Тименчика // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского дома на 1976. Л., 1978. С. 226). Стр. 18–19. – Как известно, в первом номере 1913 г. были опубликованы манифесты Гумилева и Городецкого, провозгласившие рождение новой поэтической школы. На значение этих публикаций для «Аполлона» указал Городецкий в письме Л. Я. Гуревич от 27 января 1913 г.: «Стихи принесу в скором времени и статью об акмеизме тоже. На днях выходит «Аполлон», и в нем моя и Гумилева статьи на эту тему. Я был бы Вам благодарен, если б Вы поручили кому-нибудь дать заметку об этом номере. Для «Аполлона» это важная грань, – что он стал органом акмеизма» (Блок в неизданной переписке и дневниках современников (1898–1921) / Вст. статья Н. В. Котрелева и З. Г. Минц. Публ. Н. В. Котрелева и Р. Д. Тименчика // Александр Блок. Новые материалы и исследования. Литературное наследство. Т. 92. Кн. 3. М., 1982. С. 410). Реакция литературных «оппонентов» не заставила себя долго ждать. Свое возмущение новым курсом «Аполлона» резко высказала А. Н. Чеботаревская, сообщившая Брюсову 20 января 1913 г.: «Очень неприятен в последнее время Цех поэтов, который решил очень откровенно обратить на себя внимание и отвлечь его от “старших” (Брюсова, Сологуба, Блока, Иванова). Недавно на вечере в “Бродячей собаке” вслух заявляли: “В «Аполлоне» больше не появится их ни строки...”» (Письма <Брюсова> к петербургским и московским литераторам // Литературное наследство. Т. 86. М., 1976. С. 703). В следующий день она также писала В. Иванову: «...Мандельштам ходит и говорит: “Отныне ни одна строка Сологуба, Брюсова, Иванова или Блока не будет помещена в «Аполлоне» – он скоро (это еще оч<ень> проблематично) будет журналом акмеистов”» (Блок в неизданной переписке... С. 409–410). Возможно, что превращение «Аполлона» в литературный орган акмеистов предвидел М. А. Кузмин, лаконично отметив в своем дневнике от 9 октября 1912 г. – на следующий день после обращения Маковского к Гумилеву: «...пришел Таиров <...>, Женя Зноско. Маковский как-то странно поступает» (Кузмин М. А. Дневник 1908–1915. СПб., 2005. С. 379; как отмечено в комментарий к № 76 наст. тома, к концу этого месяца упоминаемый здесь секретарь «Аполлона» «Женя Зноско» (т. е. Зноско-Боровский) ушел из журнала). Следует помнить, что в предыдущих литературных распрях (например, в эпизоде с «некрологом» Чулкова о «Весах» или во время прений 1910 г. по поводу докладов Блока и Иванова в Обществе ревнителей художественного слова) редактор «Аполлона», являвшегося в эту эпоху крупнейшим органом модернистского искусства в России, стремился к «личному» нейтралитету, к компромиссным решениям – хотя и с очевидным предрасположением к позициям «молодой редакции». Об антисимволистской настроенности Гумилева осенью 1912 г. он не мог не знать. Примечательно, однако, что после появления «акмеистических» стихов в № 3 «Аполлона» за 1913 г. (см. № 124 наст. тома), Гумилев (уехавший затем на полгода в Абиссинию, а после, в 1914 году ушедший на фронт) во многом утрачивает позиции «безусловного» лидера и впоследствии играет гораздо менее активную роль в журнале (ср. его письмо к Маковскому зимой 1915/1916 гг. (№ 146 наст. тома)).
120
При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.
Неизд 1980 (публ. Г. П. Струве), Полушин.
Автограф – РНБ. Ф. 774. № 15.
Дат.: 16 октября 1912 г. – авторская датировка.
Письмо вложено в конверт, адресованный: «Его Высокородию Александру Ивановичу Тинякову. Петербург. Васил<ьевский> остр<ов>, 14 лин<ия>, д. 35, кв. 32». Штемпель почтового отделения Царского села – 17.10.12. Штемпель городской почты С.-Петербурга – 18.10.12. На конверте карандашная помета А. И. Тинякова: «Получ. 18-го окт. 1912».
121
При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.
Неизд 1980 (публ. Г. П. Струве), Полушин, ЛН.
Автограф – РГБ. Ф. 386. К. 84. Ед. хр. 20.
Дат.: 17 октября 1912 г. – по почтовому штемпелю.
Письмо вложено в конверт, адресованный: «Его Высокородию Валерию Яковлевичу Брюсову. Редакция “Русская мысль”». Штемпель почтового отделения Царского села – 17.10.12. Штемпель почтового отделения С.-Петербурга – 18.10.12. Штемпель городской почты С.-Петербурга – 18.10.12 (8 часов). Штемпель СПб Почтамт. Управ. бюро – 19.10.12. Штемпель московской экспедиции городской почты – 20.10.12 (8 часов). Штемпель почтового отделения Москвы – 20.10.12 (8 часов). Адрес заклеен типографским ярлыком, на котором рукой почтальона написано: «Справка 9 отдела 3 округа по Нюстадской ул. в доме № 6 по домовой книге (Русская мысль) Вал. Я. Брюсов выб<ыл> 4.X.1912 г. Москва, 1-я Мещанская, д. № 23. Почтальон Бируля 18/X 1912».
Стр. 3–9. – В 1912 г. Брюсов несколько раз приезжал в Петербург по делам «Русской мысли» (см. его письмо к Блоку от 29 сентября 1912 г.: «Очень желал бы повидать Вас в Петербурге, но, к сожалению, не знаю, найду ли я для этого время: крайне занят делами редакции. Впрочем, в этом году я буду бывать в Петер<бурге> часто...» (Переписка <Блока> с В. Я. Брюсовым (1903–1919) / Вст. статья З. Г. Минц и Ю. П. Благоволиной. Публ. и комментарии Ю. П. Благоволиной // Александр Блок. Новые материалы и исследования. (Литературное наследство. Т. 92). Кн. 1. М., 1980. С. 516)). К тому времени, когда данное письмо было отправлено в петербургскую контору «Русской мысли», Брюсов уже вернулся в Москву (см. выше описание письма; ср. также «московскую» телеграмму Брюсова А. М. Ремизову от 18 октября 1912 г. (Переписка <Брюсова> с А. М. Ремизовым (1902–1912) / Вст. статья и комментарии А. В. Лаврова. Публ. С. С. Гречишкина, А. В. Лаврова и И. П. Якир // Валерий Брюсов и его корреспонденты. (Лит. наследство. Т. 98). Кн. 2. М., 1994. С. 217)). 26 октября 1912 г. Брюсов снова выезжал в Петербург – по делам «Русской мысли» и для переговоров с издательством «Сирин» об издании своего Полного собрания сочинений (см. его письмо С. А. Полякову от 25 октября 1912 г.: Переписка <Брюсова> с С. А. Поляковым (1899–1921) / Вст. статья и комментарии Н. В. Котрелева. Публ. Н. В. Котрелева, Л. В. Кувановой и И. П. Якир // Валерий Брюсов и его корреспонденты. (Литературное наследство. Т. 98). Кн. 2. М., 1994. С. 131–134). Однако встреча с Гумилевым – который, в числе прочего, безусловно, собирался поговорить с «учителем» о новых установках в редакции «Аполлона» (см. № 119 наст. тома) – и на этот раз не состоялась (ср. письмо А. Ахматовой к Брюсову – датированное 22 октября 1912 г., но отправленное, судя по почтовым штемпелям, только 31 октября (Суперфин Г. Г., Тименчик Р. Д. Письма А. А. Ахматовой к В. Я. Брюсову // Cahiers du Monde russe et soviétique. XV. № 1–2. P. 200)).
122
При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.
Автограф – ИРЛИ. Р. 1. Оп. 4. № 200.
Дат.: 1912 г. – начало 1913 г. – по содержанию.
Письмо на бланке журнала «Аполлон» вложено в конверт (без марки и штемпеля), адресованный: «Ее высокородию Ольге Николаевне Высотской».
Ольга Николаевна Высотская (1885–1966) – актриса. Родилась 18 декабря 1885 г. в Москве, где ее отец служил в ведомстве по народному образованию. Затем он работал директором Ярославской гимназии, где училась и его дочь. Семья владела имением в Курской губернии около Суджи (село Куриловка), где Высотские жили до 1930-х годов. Ее краткая «Автобиография» (без упоминания Гумилева) опубликована в «Ежегоднике Пушкинского дома» за 1970 год (Л., 1971). О. Н. Высотская была близка к театральным кругам Москвы (где она познакомилась с Б. К. Прониным) и Петербурга. Участвовала в спектаклях, поставленных Н. Н. Евреиновым, В. Э. Мейерхольдом, в спектаклях «Дома интермедий», «Старинного театра», студии В. Мейерхольда и др. 31 декабря 1911 г. на Михайловской площади, в доме 5, в Петербурге открылся учрежденный Б. Прониным подвал-кабаре «Бродячая собака». О. Н. Высотская была постоянной посетительницей, и именно там, 13 января 1912 г., на заочном чествовании К. Бальмонта (25 лет поэтической деятельности) она познакомилась с Гумилевым. Из неопубликованных воспоминаний О. Н. Высотской: «...Когда стали приходить посетители, Алиса Творогова (приятельница Высотской) сказала мне: «Смотри! Кто это расписывается в «Свиной книге?» Кто-то новый...» Когда этот кто-то отошел – я посмотрела: Н. Гумилев. И рядом было написано кем-то из его приятелей: «Великий Синдик Гу – поставил точку на лугу». <...> Поэты читали стихи, выходя один за другим на эстраду: Гумилев, Городецкий, Гюнтер и другие. После всех выступлений Зноско-Боровский познакомил меня и Алису с Гумилевым. Николай Степанович устроился за нашим столиком. Он рассказал нам о своей поездке в Абиссинию. Летом я получила из Константинополя от Гумилева открытку с посвященным мне сонетом...» (см. № 126 наст. тома; отчет о выступлениях на этом вечере см.: Парнис А. Е., Тименчик Р. Д. Программы «Бродячей собаки» // Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник 1983. Л., 1985. С. 180–181).
Короткий «роман» Гумилев с Высотской имел «последствия». 26 октября 1913 года у Ольги Николаевны, в Москве, родился сын Орест. Судя по всему, о его существовании сам Гумилев так и не узнал. Замуж О. Н. Высотская никогда не выходила, отчество сына – по усыновившему его ее родному брату Николаю Николаевичу Высотскому. О своем происхождении Орест узнал только в 1937 г. По его собственному признанию (в начале 1980-х годов), мать ему практически ничего не рассказывала о своем знакомстве с Гумилевым, а тем более о нем самом, поэтому опубликованная недавно книга О. Н. Высотского «Николай Гумилев глазами сына» (М., 2004) представляет собой, в большей своей части, пересказ чужих воспоминаний. Что касается самой Ольги Николаевны, как она пишет в воспоминаниях, «в 1913 году я по семейным обстоятельствам уехала из Петербурга. Вся моя дальнейшая театральная жизнь проходила в провинции» (уточним – большую часть своей жизни она прожила у своего дяди в Вязниках, а после его смерти, в 1960 г. переехала в Молдавию, где скончалась в Тирасполе 18 января 1966 г.). Но с Ахматовой О. Н. Высотская была хорошо знакома. В «Записных книжках» Ахматовой (в рассказе о «романах» НСГ), в частности, говорится, что Гумилев «от бедной милой Ольги Николаевны Высотской даже родил сына Ореста (13 г.). Все это не имело ко мне решительно никакого отношения. Делать из меня ревнивую жену в 10-х годах очень смешно и очень глупо...» (Записные книжки Анны Ахматовой (1958–1966). Москва; Torino, 1996. С. 361). И многозначительная короткая запись (С. 426): «Кому R
Анна Андреевна закрыла лицо ладонями... Нам пора было идти. – Познакомьтесь, Ольга Николаевна... – вдруг сказала Анна Андреевна на лестнице <...> Ольга Николаевна встретила знакомую и отошла. И Анна Андреевна вдруг зашептала, наклоняясь ко мне: – Ее сын – Левин брат... Он только на год моложе Левы. У него совсем Колины руки...» (Чуковская Л. К. Записки об Анне Ахматовой. Т. 1. 1938–1941. Paris, 1976. С. 30–31). И чуть позже: «– ...Ем я теперь только тогда, когда меня кормит Ольга Николаевна, – сказала Анна Андреевна. – Она как-то меня заставляет...» (Там же. С. 33). В это время Ахматова с Высотской часто стояли вместе в тюремных очередях. Одно время Лев и Орест сидели в соседних камерах, но неожиданно Ореста оправдали и вскоре выпустили. Так что появление дарственной надписи на сборнике стихов Ахматовой «Из шести книг», хранившейся у О. Н. Высотского, – «Ольге Николаевне – нам есть что вспомнить...», – неслучайно. В начале 1950-х сводная сестра поэта Александра Степановна Сверчкова, жившая в Бежецке, незадолго до своей смерти переслала многие связанные с братом документы (старые семейные фотографии, «Африканский дневник» Гумилева) и свои воспоминания (полностью опубликованы: Жизнь Николая Гумилева. С. 5–20) в семью О. Н. Высотского, где они и хранились вплоть до 1980-х гг. в строгой тайне даже от Л. Н. Гумилева (несмотря на то что Орест Николаевич во время своей учебы в Ленинграде подолгу жил у сводного брата). Только через «третьи» лица Л. Н. Гумилев узнал о существовании этих семейных реликвий. После этого по его инициативе и при содействии академика Д. С. Лихачева «Африканский дневник» поэта был опубликован в журнале «Огонек» (1987. № 14; см. комментарий к № 12 в т. VI наст. изд.). Но это уже – другая история (об обстоятельствах этой публикации см. комментарий к № 12 в т. VI наст. изд.). Данная же записка была написана, очевидно, незадолго до отъезда Гумилева в Африканскую экспедицию от Академии наук (№№ 125–130 наст. тома и комментарии к ним), когда его «роман» с О. Н. Высотской был в самом разгаре. После возвращения из Африки они никогда не виделись, и Гумилев ничего не знал о ее дальнейшей жизни.
123
При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.
Неизд 1980 (публ. Г. П. Струве), Полушин.
Автограф – ИРЛИ. Ф. 428. Оп. 1. № 34.
Дат.: осень 1912 г. – 1913 г. – по содержанию письма и времени выхода журнала «Гиперборей».
На записке отдельно адрес: «В контору книжн<ого> склада Аверьянова. Фонтанка, 38. От Н. Гумилева. Царск<ое> село, Малая, 63, тел. 555». В конце записки – подпись получателя (?) – «Петров».
«В октябре (1912 г. – Ред.) вышел наконец созданный на базе «Цеха поэтов» первый номер журнала «Гиперборей», редакция которого сначала помещалась на квартире Лозинского, а летом переехала на Разъезжую, 3. Основное место в журнале занимали стихи и статьи, посвященные вопросам нового направления в поэзии. «Гиперборей» был гумилевским журналом, отстаивающим его взгляды на поэзию, но он показывал также, что внутри нового течения могут быть различные направления, которые не вполне уживаются друг с другом. Общность разностей – вот принцип журнала» (Жизнь поэта. С. 137). Создание «Гиперборея» (как было объявлено в первой книжке журнала – «редактор-издатель М. Лозинский; при непосредственном участии Сергея Городецкого и Н. Гумилева») – прямое продолжение той гумилевской «линии» на создание чисто литературного модернистского издания, в идеале – «журнала стихов», которая была начата в 1907 г. «Сириусом» и продолжена в 1909 г. «Островом». Эта – третья – попытка была более успешна: всего вышло 10 номеров, согласно данным П. Н. Лукницкого, в октябре (№ 1), ноябре (№ 2), декабре (№ 3) 1912 г., январе (№ 4), феврале (№ 5), марте (№ 6), сентябре (№ 7), октябре (№ 8) и декабре (№ 9–10, сдвоенный) 1913 г. (см.: Труды и дни. С. 221–223, 228, 230, 233–234). Впрочем, как оговаривает П. Н. Лукницкий, соответствие очередного № журнала срокам выхода чаще всего было нарушено. При том, что для нынешнего историка литературы журнал «Цеха поэтов» является весьма «значимым» для отечественной культуры изданием, где публиковалось целое «созвездие» литераторов «позднего серебряного века» – Гумилев, Городецкий, Ахматова, В. В. Гиппиус, Клюев, Мандельштам, Нарбут, С. Гедройц, Вл. Бестужев, Блок, Зенкевич, Г. В. Иванов, Кузмин, Е. Ю. Кузьмина-Караваева, М. Л. Лозинский, Н. Бруни, М. Моравская, И. Эренбург, П. Радимов, Грааль Арельский, А. Горчаков, В. Эйхенбаум, В. Гарднер, С. Судейкин, В. Парнок, Н. Пунин, В. Шилейко, – для современников это было «студенческим» изданием, несопоставимым с «серьезной» петербургской «художественной периодикой». «Ядро» «гиперборейских» авторов составляли участники «университетских» мероприятий Гумилева – благодаря созданию на историко-филологическом факультете «Кружка изучения поэтов» (к руководству кружком Гумилев привлек профессора И. И. Толстого) и «Кружка романо-германистов» (под руководством профессора Петрова) (см.: Труды и дни. С. 227–228). Элемент «студенческой импровизации» – ввиду молодости руководителей – присутствовал, конечно, и в издании журнала. «“Гиперборей” – “ежемесячник стихов и критики”, как значилось на титульном листе, – был маленький журнальчик, 32 страницы в восьмую долю. Печаталось экземпляров двести. Расходилось... хорошо, если четверть. Были, впрочем, и подписчики. Однажды редактору-издателю Лозинскому кто-то сказал: “Послушайте, как запаздывает ваш журнал: сейчас май, а январская книжка еще не вышла. Что подумают подписчики?” Лозинский сделал серьезную мину: “Вы правы. Действительно неудобно”. Вдруг лицо его прояснилось: “Ну ничего – я им скажу”» (Иванов III. С. 222). Однако тот же Г. В. Иванов, описывая «пятничные» заседания редколлегии «Гиперборея» в зиму 1912/1913 гг., подчеркивает, что элемент изящной «игры» отнюдь не отменял весьма серьезное (даже – строгое) отношение руководителей журнала к качеству помещаемого в нем материала. «Центральной фигурой гиперборейских собраний был, конечно, Гумилев. В длинном сюртуке, в желтом галстуке, с головой почти наголо обритой, он здоровался со всеми со старомодной церемонностью. Потом садился, вынимал огромный, точно сахарница, серебряный портсигар, закуривал. Я не забуду ощущение робости (до дрожи в коленях), знакомое далеко не мне одному, когда Гумилев заговаривал со мною. <...> Когда все в сборе, коллегия, т. е. Гумилев, Городецкий и Лозинский, удаляется в соседнюю комнату на редакционное совещание. Здесь решается судьба стихов, безжалостно мараются рецензии, назначается день ближайшего цехового собрания. Сотрудники вызываются иногда в это святилище – по большей части для какого-нибудь разноса» (Там же. С. 224–225).
Возможным адресатом записки был сам Михаил Васильевич Аверьянов (1867–1941) – книгоиздатель, книгопродавец. «Если помните, – писал ему С. М. Городецкий, – 2 сентября 1912 г. я говорил Вам о журнале, и Вы были добры отнестись к нему со вниманием. Теперь это налаживается окончательно. Я и Гумилев издаем ежемесячный журнал стихов, очень маленький: в 24 страницы номер, в количестве 500 экз., с подписной ценой в полтора, должно быть, или два рубля» (ИРЛИ. Ф. 428. Оп. 1. № 30. Л. 8; цит. по: Блок в неизданной переписке и дневниках современников (1898–1921) / Вст. статья Н. В. Котрелева и З. Г. Минц. Публ. Н. В. Котрелева и Р. Д. Тименчика // Александр Блок. Новые материалы и исследования. Литературное наследство. Т. 92. Кн. 3. М., 1982. С. 402). Однако принять эту версию безоговорочно мешает тон записки Гумилева, неподходящий для обращения с главой издательства, который, к тому же, как понятно из вышеприведенного письма Городецкого, был достаточно хорошо знаком с «гиперборейскими» авторами.
Вероятным получателем экземпляров «Гиперборея», указанным в этой записке, был Грааль Арельский (настоящее имя – С. С. Петров, см. о нем № 38 в т. VII наст. изд. и комментарии к нему). Если это так, то время написания записки можно (гипотетически) уточнить – стихи Грааля Арельского появились в № 5 «Гиперборея», который вышел в феврале (или марте) 1913 г.
124
При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.
