Текст книги "Полное собрание сочинений в 10 томах. Том 8. Письма"

Автор книги: Николай Гумилев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 45 страниц)

Стр. 8–10. – «В конце декабря 1914 г. Гумилев был в Петрограде. 31 декабря А. А. Кондратьев писал Б. А. Садовскому: “В Петрограде побывал Гумилев. Его видели (Тэффи рассказывала мне) на вернисаже в рубашке, прорванной австрийским штыком и запачканной кровью (нарочно не зашитой и не вымытой). Чествовали в Собаке”» (РГАЛИ. Ф. 464. Оп. 2. Ед. хр. 114. Л. 58). В одном из «Писем из России» английский журналист К. Бехгофер описывал, как на упомянутом вечере в «Бродячей собаке» Гумилев читал свое стихотворение «Наступление». «Потом я поболтал с ним немного. “Вы думаете, что это ужасно? – сказал он. – Нет, на войне весело”» (The New Age. London, 1915. 28 января). 4 января 1915 г. художник В. П. Белкин сообщал Г. И. Чулкову из Петрограда: «Гумилев Н. С. приезжал на 3 дня в отпуск сюда, но мне не удалось с ним повидаться. Он получил Георгиевский крест за 3 очень опасных разведки. Поступил он в уланы простым рядовым. Был у нас на днях Лозинский М. Л. и прочел два стихотворения гумилевских очень хороших о войне. В одном из них помню прекрасную строку «О как белы крылья победы» (ГТГ. Ф. 39. № 16; цитируется ст-ние «Наступление»)» (НП. С. 74). Стр. 10–19. – Вскоре после своего возвращения из Африки в Петербург, 5 апреля 1911 г., Гумилев сделал доклад о своем путешествии в «Аполлоне» (см. приглашение на этот доклад Вяч. И. Иванову: Неизд. 1986. С. 124 и комментарии к нему).

Об этом докладе рассказывал впоследствии А. Кондратьев: «Помню состоявшийся в редакции “Аполлона” доклад Гумилева об одном из его путешествий в Абиссинию и о художниках этой страны. Самая большая из комнат редакции была заставлена привезенною им с собою большой коллекцией картин темнокожих маэстро (по преимуществу на библейские темы). Николай Степанович рассказывал тогда и об охотах своих на африканских зверей, о неудачном подкарауливании льва, о встрече с буйволом, высоко подбросившим поэта в колючие кусты, о столкновении с разбойничьим племенем адалей и тому подобных интересных вещах. Рассказывал Гумилев о своих охотничьих подвигах очень скромно, без всяких прикрас, видимо, более всего боясь походить на Тартарена. Тем не менее, друзья-поэты изобразили его похождения в нескольких юмористических стихотворениях. Одно из них – едва ли не самое удачное, – принадлежало сыну Иннокентия Федоровича Анненского, Валентину Иннокентьевичу, печатавшемуся под псевдонимом “Кривич”» (Кондратьев А. Из литературных воспоминаний // Последние известия (Ревель) 20 февраля 1927 (№ 48)). Скептическое отношение «друзей-поэтов» также засвидетельствовано в обзорной заметке К. Ю. Лаппо-Данилевского (Н. Гумилев и Русский Парнас. С. 101–103). Можно добавить, что когда Гумилев начинал кому-нибудь рассказывать об Африке, Ахматова выходила в другую комнату и просила дать знать, когда он закончит (см.: Об Анне Ахматовой. Л., 1990. С. 138). Все это, безусловно, повлияло на желание Гумилева более подробно делиться своими африканскими впечатлениями. Однако нет сомнения и в том, что для самого Гумилева его африканский опыт не утерял свое значение. Стр. 20. – «Благоухающая легенда» – автоцитата (см. стр. 12 № 65 в т. II наст. изд.). Возможно, этот образ ст-ния «Туркестанские генералы», совокупно с «трудами» и «веригами», вошел в несохранившееся ст-ние В. К. Шилейко, обращенное к Гумилеву (см. комментарий к стр. 35 № 139 наст. тома). Стр. 33–36. – Четверостишие Гумилева, не развившееся в ст-ние (потому, возможно, что для России «лучший день» падения Берлина в той войне так и не наступил). Стр. 37. – Имеется в виду немецкий писатель-романтик Э. Т. А. Гофман. Стр. 39–40. – Историю первой награды Гумилева см. в главе IV № 16 в т. VI наст. изд. и комментариях к ней. Стр. 41. – Филипка – домашнее прозвище сына Лозинского (см. комментарий к № 40 раздела «Письма к Н. С. Гумилеву» наст. тома).

141

При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.

Соч III, Полушин, В мире отеч. классики (публ. Э. Г. Герштейн), Хейт, Haight, Новый мир.

Автограф – ИРЛИ. Р. I. Оп. 5. № 499.

Дат.: 6 июля 1915 г. – авторская датировка.

Об историческом фоне данного письма см. главы XII и XIII № 16 в т. VI наст. изд. и комментарии к ним.

Стр. 14. – См. № 142 наст. тома и комментарии к нему. Стр. 24–25. – Гумилев цитирует ст-ние Ахматовой «Долго шел через поля и села...». Стр. 28–29. – Колчан вышел в декабре 1915 г. – см. комментарий к № 40 раздела «Письма к Н. С. Гумилеву» наст. тома. Стр. 31. – Д. С. Гумилев и Н. Л. Сверчков, брат и племянник поэта. Д. С. Гумилев служил в 294 пехотном Березинском полку с 21 июля 1914 г. по 24 июля 1915 г., когда был переведен в 6-й Финляндский полк (Из послужного списка Дмитрия Степановича Гумилева // Исследования и материалы. С. 296). Документы прохождения службы Н. Л. Сверчковым на настоящий момент в научный обиход не введены. Очевидно, он был сослуживцем дяди.

142

При жизни не публиковалось. Печ. по автографу 1.

Неизд 1980 (публ. Г. П. Струве), Соч III, Полушин, Haight.

Автограф 1 – ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 1. № 215. Автограф 2 (приложен к письму № 134 наст. тома) – ИРЛИ. Р. I. Оп. 5. № 499. В стр. 2 имеются сокращения: «Мн. Ф. К.», а вместо «не баловали меня выражением своей симпатии» в стр. 7–8 – «не баловали меня своей симпатией»; помимо того текст не разбит на абзацы. В остальном текст автографа 2 идентичен тексту автографа 1.

Дат.: 6 июля 1915 г. – авторская датировка.

Об историческом фоне данного письма см. главы XII и XIII № 16 в т. VI наст. изд. и комментарии к ним. См. также № 141 наст. тома. Об отношениях Гумилева и Сологуба в предвоенный период см. комментарии к №№ 9 и 27 в т. VII наст. изд.

143

При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.

Соч III, Полушин, В мире отеч. классики, Хейт, Новый мир (публ. Э. Г. Герштейн).

Автограф – ИРЛИ. Р. I. Оп. 5. № 499.

Дат.: 16 июля 1915 г. – авторская датировка.

Об историческом фоне данного письма см. главу XIV № 16 в т. VI наст. изд. и комментарии к ней. Стр. 3. – В этот день Ахматова была в Слепневе, откуда отправила письмо мужу (см. стр. 3 № 144 наст. тома). Поскольку летом 1915 г. у нее начал активизироваться туберкулезный процесс, она собиралась ехать в Крым (см.: Черных В. А. Летопись жизни и творчества Анны Ахматовой. Часть I. М., 1996. С. 86). Стр. 19–20. – Гумилев имеет в виду известный царскосельский анекдот об эпатажном поведении И. Ф. Анненского на собрании филологов-классиков у историка Н. И. Казеева: чтобы как-то «оживить» смертельно скучную беседу, великий знаток и переводчик Еврипида Иннокентий Федорович стал говорить о «смерти Гомера» и о неактуальности античной литературы для современности вообще. Горячие возражения присутствующих мгновенно превратили нудные застольные прения в оживленную дискуссию. Стр. 25. – Ср. этюд о семейной жизни Гумилевых, рассказанный Николаем Степановичем И. В. Одоевцевой: «Я всегда весело и празднично возвращался к ней. Придя домой, я по раз установленному ритуалу кричал: «Гуси!» И если она была в хорошем настроении, – что случалось очень редко, – звонко отвечала: «И лебеди» или просто «Мы!», – и я, не сняв даже пальто, бежал к ней в «ту темно-синюю комнату» и мы начинали бегать и гоняться друг за другом. Но чаще я на свои «Гуси!» не получал ответа и сразу отправлялся к себе в свой кабинет, не заходя к ней. Я знал, что она встретит меня обычной ненавистной фразой: «Николай, нам надо объясниться!», за которой последует сцена ревности на всю ночь» (Одоевцева I. С. 386).

144

При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.

Соч III, Полушин, В мире отеч. классики, Хейт, Haight, Новый мир (публ. Э. Г. Герштейн).

Автограф – ИРЛИ. Р. I. Оп. 5. № 499.

Дат.: 25 июля 1915 г. – авторская датировка.

Об историческом фоне данного письма см. главу XIV № 16 в т. VI наст. изд. и комментарии к ней. Стр. 3. – Письма не сохранились. Стр. 18–25. – Ахматова приложила к своему письму ст-ния «Ведь где-то есть простая жизнь и свет...» и «Не хулил меня, не славил...», которые и разбирает Гумилев. Стр. 26–27. – Ср. стр. 160–166 № 65 в т. VII наст. изд. Стр. 29–30. – Речь идет о поездке в Крым (см. комментарий к стр. 3 № 143 наст. тома. Эта поездка не состоялась: 22 июля 1915 г. Ахматова уехала из Слепнево в Петроград и Царское село, куда в начале августа приехал с фронта и Гумилев (см.: Черных В. А. Летопись жизни и творчества Анны Ахматовой. Часть I. М., 1996. С. 86).

145

При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.

Неизд 1986 (публ. М. Баскера и Ш. Грэм), Полушин.

Автограф – РГАЛИ. Ф. 543. Оп. 2. Ед. хр. З.

Дат.: ноябрь 1915 г. – по содержанию.

В данном недатированном письме речь может идти только о книге «Колчан», первом стихотворном сборнике Гумилева за четыре года. «Колчан» помечен 1916 г., но вышел из типографии к середине декабря 1915 г.: самые ранние дарственные надписи – от 15 декабря 1915 г. Исходя из этого, можно также предположить, что Гумилев, скорее всего, приложил к данному письму свое ст-ние «Конквистадор» (№ 325 в т. III наст. изд.), которое впервые появилось в печати 12 декабря 1915 г. в журнале «Лукоморье» (1915. № 50). В течение 1915 г. Городецкий и Цензор сотрудничали в редакции этого журнала (см.: Кузмин М. А. Дневник 1908–1915. СПб., 2005. С. 510, 515, 528–529). Вместе с этим письмом и письмом № 131 в архивной единице хранения также имеются: сложенный вдвое листок бумаги со списком рукой Ахматовой ст-ний Гумилева «Вечер» и «На острове» (№№ 9 и 10 в т. III наст. изд.); сложенный вдвое листок бумаги с составленным Гумилевым списком избранных ст-ний из его четырех поэтических сборников от «Романтических цветов» до «Колчана» и пометкой: «Отрывки из пьес: I. Дитя Аллаха»; листок с отрывками из пьес «Актеон», «Дитя Аллаха» и «Гондла». Можно уточнить, что ст-ния «Вечер» и «На острове» были посланы Цензору Ахматовой в начале 1915 г. для сборника: Альманахи стихов, выходящие в Петрограде. Под. ред. Дмитрия Цензора. Вып. 1. Пг.: Цевница, 1915. (Дальнейших выпусков не было.) В письме от 23 февраля 1915 г. Ахматова написала Цензору: «Посылаю Вам стихотворение<я?> Николая Степановича, потому что своего у меня ничего нет. Гонорар я получила» (цит. по: Черных В. А. Летопись жизни и творчества Анны Ахматовой. Ч. 1. М., 1996. С. 82). Однако в «Альманах» все же вошло, помимо названных ст-ний Гумилева, и «Тяжела ты, любовная память...» самой Ахматовой. По предположению Н. А. Богомолова и С. В. Шумихина, к тому же изданию относится и дневниковая запись Кузмина от 4 февраля 1915 г.: «Цензор купил у меня стихи за 9 р.» (Кузмин М. А. Дневник 1908–1915. С. 515). Другие архивные материалы, по-видимому, относятся к какому-то нереализованному издательскому замыслу Цензора, скорее всего от начала 1917 г. (по дате создания «Гондлы») – см. комментарий к № 6 в т. V наст. изд.

146

При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.

Автограф – РМ. Ф. 97. Ед. хр. 72.

Дат.: конец декабря 1915 – начало января 1916 г. – по содержанию.

На бланке журнала «Аполлон».

Стр. 3. – Речь идет о последнем из гумилевских «Писем о русской поэзии», посвященном близким соратникам по бывшему «Цеху поэтов» (Адамовичу, Г. Иванову, Лозинскому, Мандельштаму – см. № 68 в т. VII наст. изд.), и о ст-ниях «Деревья», «Андрей Рублев» и «Змей» (№№ 37–39 в т. III наст. изд.). Все они вошли в «Аполлон». 1916. № 1. Стр. 8–9. – Имеется в виду Вера Игнатьевна Гедройц (1876–1932), первая русская женщина-хирург, писавшая стихи и прозу под именем умершего брата – Сергей Гедройц. Рецензируя ее первый сборник «Стихи и сказки» в 1910 г., Гумилев назвал ее «не поэтом» (№ 67 в т. VII наст. изд.). Тем не менее, она вошла в «Цех поэтов» – что, возможно, было связано с тем, что В. И. Гедройц обещала оплатить половину суммы, необходимой для создания журнала «Гиперборей». В этом журнале периодически появлялись ее стихи; ее книга стихов «Вег» вышла под маркой «Цеха поэтов» в 1913 г. Подробнее об этом см. комментарий к № 27 в т. VII наст. изд. В конце 1915 г. В. И. Гедройц, ставшая в 1910-е годы близкой подругой императрицы Александры Федоровны (которая вместе с дочерями работала под началом Гедройц в Царскосельском госпитале), содействовала Гумилеву в хлопотах о переводе в 5-й Александрийский гусарский полк (см.: Труды и дни. С. 254; и ироничное воспоминание Ахматовой о том, как Гумилев тогда торопился на «свидание с Гедройц»: Лукницкий П. Н. Acumiana. Встречи с Анной Ахматовой. Т. 2. 1926–1927; запись от 25.02.1926).

147

При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.

Неизд 1986 (публ. М. Баскера и Ш. Грэм), Полушин, НП.

Автограф – РГАЛИ. Ф. 5. Оп. 2. Ед. хр. 2.

Дат.: март 1916 г. – по содержанию.

На бланке журнала «Аполлон».

Константин Юлианович Ляндау (1890–1969) – поэт, актер, режиссер, драматург, в то время организатор кружка поэтической молодежи, куда входили Мандельштам, Г. Иванов и др. В сентябре 1916 г. Гумилев рецензировал (скорее отрицательно) его единственный сборник стихов «У темной двери» (см. № 70 в т. VII наст. изд. и комментарии к нему). Стр. 4–5. – Имеется в виду «Альманах муз» (Пг., 1916), инициаторами которого являлись К. Ю. Ляндау и Евгений Григорьевич Лисенков. Альманах предполагался как периодическое издание, однако вышел только один выпуск. 27 марта 1916 г. К. Ю. Ляндау повторно обратился к Кривичу с той же просьбой (см.: НП. С. 56); 29 марта он сообщил Брюсову, что «редакцией получено посмертное стихотворение Иннокентия Анненского» (Блок в неизданной переписке и дневниках современников (1898–1921) / Вст. статья Н. В. Котрелева и З. Г. Минц. Публ. Н. В. Котрелева и Р. Д. Тименчика // Александр Блок. Новые материалы и исследования. Литературное наследство. Т. 92. Кн. 3. М., 1982. С. 460). Альманах открывался ст-нием И. Ф. Анненского «Если любишь – гори»; в него вошла «драматическая сцена» Гумилева «Игра» (№ 3 в т. V наст. изд.). Стр. 6. – По-видимому, именно в качестве личного одолжения Гумилеву Кривич и воспринимал публикацию в «Альманахе муз». По сообщению Р. Д. Тименчика, «10 января 1917 г. Кривич объяснял публикатору неизданных произведений И. Анненского А. А. Альвингу: “Ввиду исключительно настойчивых просьб (давно это было) и просьб, подкрепленных письмом лица, которому в силу его отношений с отцом отказать было нельзя, – я предоставил для первой страницы «Альманаха» одно папино стихотворение”. Кривич с благодарной памятью относился к дружбе Гумилева с И. Ф. Анненским в последний год жизни автора “Кипарисового ларца”. Когда этот сборник был на выходе, Кривич подарил чистые листы с инскриптом “Дорогому Николаю Степановичу Гумилеву на память об ушедшем авторе. Валентин Кривич. IV.<1>910. Ц<арское> с<ело>”» (НП. С. 56).

148

При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.

Шубинский В. Николай Гумилев. Жизнь поэта. СПб., 2004 (публ., факсимильное воспроизведение (С. 452)).

Автограф – Архив Лозинского.

Дат.: 5 мая 1916 г. – авторская датировка.

Тумповская Маргарита Марьяновна (1891–1942) – поэтесса, переводчица, литературный критик. Участница т. н. «второго» «Цеха поэтов», который пытались создать осенью 1915 г. Г. В. Иванов и Г. В. Адамович, и «третьего», гумилевского «Цеха» в 1920–1922 гг. (ее стихи были опубликованы в альманахе «Дракон» (Пг., 1921)). В 1920-е – 1930-е годы безуспешно пыталась найти себя в драматургии и кинематографе. Ее дочь, М. Л. Князева, автор талантливых стихов и жития св. Пантелеймона, входила в круг Л. Н. Гумилева.

Гумилева познакомила с М. М. Тумповской ее подруга М. Е. Левберг в ноябре 1915 г. и вплоть до осени следующего 1916 года ее и поэта связывали близкие отношения. М. М. Тумповская – адресат любовной лирики Гумилева и автор одной из лучших прижизненных статей о творчестве поэта (Тумповская М. М. «Колчан» Н. С. Гумилева // Аполлон. 1917. № 6–7. С. 58–69). См. о ней: Мочалова О. А. Маргарита // Жизнь Николая Гумилева. С. 312–314.

Стр. 1–2. – О пребывании Гумилева в 5-м Александрийском гусарском Ее Величества полку (дислоцированном в это время в Даугавпилсе), куда он был переведен с производством в прапорщики 10 апреля 1916 г., см.: Тименчик Р. Д. Над седою, вспененной Двиной... // Даугава. 1986. № 8. С. 115–121. Стр. 8–9. – Из «Речей Заратустры» («Так говорил Заратустра») – «О пути созидающего».

149

При жизни не публиковалось. Печ. по факсимиле автографа.

Жизнь Николая Гумилева (в составе комментариев с. 257).

Автограф – РГБ. № 11045/42. Конверт – в собрании А. К. Станюковича (Москва).

Дат.: 8 июля 1916 г. – по содержанию письма.

Фотокарточка с надписью на обороте была вложена в конверт «Здравницы Всероссийского Общества Здравниц в доме Ее Императорского Величества Государыни Императрицы Александры Федоровны для выздоравливающих и переутомленных. Массандра», адресованный: «Е. В. Ольге Александровне Мочаловой. Ялта. Массандровская. Дача Лутовского». Вместо почтовой марки боком наклеена фотография Гумилева (воспроизведена на фронтисписе т. I наст. изд.), а также типографская надпись «Н. Гумилев». И то, и другое вырезано из книги: Русские поэты. Сборник избранных произведений русской поэзии последних десятилетий. С 58 портретами. СПб., 1909. Конверт сложен вдвое по формату вложенной фотографии.

Мочалова Ольга Алексеевна (1898–1981) – поэтесса, переводчик, критик. Познакомилась с Гумилевым в Массандре, во время лечения поэта в Ялтинском санатории (с 1 июня по 7 июля 1916 г.). История их короткого летнего знакомства (завершившегося получением О. А. Мочаловой настоящего шутливого послания) подробно излагается О. А. Мочаловой в воспоминаниях (см.: Жизнь Николая Гумилева. С. 104–124). Пророча «новую встречу», поэт был прав: во время последнего пребывания Гумилева в Москве, 2–6 июля 1921 г., О. А. Мочалова стала героиней его последнего, скоротечного «романа», сопровождала его по городу в эти дни и оставила ценные записи его высказываний.

150

При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.

Полушин, В мире отеч. классики, Хейт, Новый мир (публ. Э. Г. Герштейн).

Автограф – ИРЛИ. Р. I. Оп. 5. № 500.

Дат.: 2 августа 1916 г. – авторская датировка.

Анна Ивановна Гумилева (урожденная Львова, 1854–1942), мать поэта, была дочерью бежецкого помещика Ивана Львовича Львова (1806–1862) и Юлии Яковлевны Львовой (1814 (?) – 1865), урожденной Викторовой, помещицы Старо-Оскольского уезда Курской губернии. Официальная дата рождения деда поэта И. Л. Львова – 8 октября 1806 г. (умер 20 февраля 1862 г.). Он окончил морской корпус, участвовал в войне с Турцией, за что был награжден орденом Св. Анны 3-й степени с бантом, серебряной медалью на георгиевской ленте. Уволившись из флота в чине лейтенанта, некоторое время служил в Москве по гражданскому ведомству, дослужившись до коллежского асессора, затем вел жизнь помещика. По семейным воспоминаниям, И. Л. Львов, несмотря на горячий и нетерпеливый характер, был прекрасным семьянином, рачительным хозяином и добрым человеком, любимым как родными, так и крестьянами. Что же касается бабушки Гумилева, Юлии Яковлевны, то о последних годах ее жизни известно, что «это была необыкновенно тихая, добрая старушка... Никаких поборов и притеснений никто <из слепневских крестьян> не видал. Сама барыня вела жизнь полумонашескую, а чтобы было на что свечки ставить в церкви, трудилась сама: вязала чулки и носки и продавала их, конечно, за бесценок “на масло для лампад”» (Жизнь Николая Гумилева. С. 6). Своего мужа она пережила ненадолго, скончавшись 9 февраля 1862 г. У Ивана Львовича и Юлии Яковлевны родилось 5 человек детей: 2 сына и 3 дочери. Старший сын Яков Иванович (1836–1876) был пехотным офицером. Детей не имел, хотя и был женат (личность жены не установлена). Его приемная дочь Евгения в браке с железнодорожным служащим И. И. Македонским произвела обильное потомство. Младший сын Лев Иванович (1838–1894) окончил морской кадетский корпус, служил на Балтике, дослужился до контр-адмирала; он был близким другом С. Я. Гумилева и крестным отцом поэта. Был женат на Л. В. Сохацкой, детей в браке не имел. Старшая сестра Варвара Ивановна (1839–1921) была замужем за командиром лейб-гвардии уланского полка Фридольфом Яновичем Лампе и родила дочь Констанцию (1865) и сына Яна (1867). Констанция Фридольфовна вышла замуж за ротмистра лейб-егерского полка Александра Дмитриевича Кузьмина-Караваева (1862–1915) – эта генеалогическая коллизия будет важна для жизни и творчества Гумилева. Агата Ивановна (1840–1897) состояла в крайне неудачном браке с жандармским офицером В. П. Покровским, рано овдовела, родив единственного сына Бориса (1872–1915), жившего после смерти матери в семье Гумилевых (в будущем офицера, трагически скончавшегося от наследственной душевной болезни). Его дочь Елена Борисовна (1899–1988), вышедшая впоследствии замуж за сына известного поэта В. В. Гиппиуса Евгения, оставила интересные воспоминания о домашнем быте Гумилевых. Младшей сестрой в этом обширном семейном клане Львовых и была Анна Ивановна, в замужестве – Гумилева.

Анна Ивановна воспитывалась и училась дома. Достаточно рано ей, вместе со своей старшей сестрой Агатой, пришлось самостоятельно вести хозяйство. Их дед, герой наполеоновских войн Яков Алексеевич Викторов, дожив до глубокой старости, впал в детство, и двум сестрам, переехавшим в его большое имение Викторовку под Старым Осколом, нужно было управлять делами. Анна Ивановна росла добродушной, красивой, здоровой девушкой и прекрасной хозяйкой. «Анна Ивановна была хороша собой, – пишет ее невестка, А. А. Гумилева-Фрейганг, – высокого роста, худощавая, с красивым овалом лица, правильными чертами и большими добрыми глазами; очень хорошо воспитанная и очень начитанная. Характера приятного; всегда всем довольная, уравновешенная, спокойная. Спокойствие и выдержанность ее перешли и к сыновьям, в особенности к Коле» (Жизнь Николая Гумилева. С. 63).

Когда брат, контр-адмирал Л. И. Львов, познакомил ее со своим сослуживцем, судовым врачом Степаном Яковлевичем Гумилевым, вдовцом, старше Анны Ивановны на 20 лет, и тот сделал предложение, она не колеблясь дала согласие на брак и прожила в нем счастливо до глубокой старости мужа. Как пишет падчерица Анны Ивановны, А. С. Сверчкова, «характер С. Я. был твердый и властный, кроме того он был ревнив, расчетлив и требовал безусловного повиновения. Жена с другим характером, возможно, не ужилась бы с ним, но Анна Ивановна старалась все сгладить и, в особенности когда подросли сыновья, изображала, как она говорила, буфер, чтобы избежать всяких столкновений. Поэтому дети боготворили мать...» (Жизнь Николая Гумилева. С. 12). «Это была умная и чуткая женщина, очень любившая своего сына и гордившаяся его литературными опытами, – свидетельствует О. Л. Делла-Вос-Кардовская, царскосельская соседка Гумилевых. – Она много рассказывала нам о нем и показывала его стихи. По-видимому, между матерью и сыном была большая дружба» (Там же. С. 30). Сам Гумилев говорил, что лучшие черты его личности, прежде всего – глубокая православная религиозность, патриотизм и приверженность к патриархальным ценностям – были сформированы в детстве матерью. «Когда сыновья были маленькими, А. И. им много читала и рассказывала не только сказки, но и более серьезные вещи исторического содержания, а также из Священной истории, – пишет А. А. Гумилева-Фрейганг. – Помню, что Коля как-то сказал: «Как осторожно надо подходить к ребенку! Как сильны и неизгладимы бывают впечатления в детстве! Как сильно меня потрясло, когда я впервые услышал о страданиях Спасителя». Дети воспитывались в строгих принципах православной религии. Мать часто заходила с ними в часовню поставить свечку, что нравилось Коле. С детства он был религиозным и таким же остался до конца своих дней – глубоковерующим христианином» (Там же. С. 30).

По многочисленным сохранившимся свидетельствам, Гумилев очень много писал матери, посылая ей письма при малейшей возможности из самых экзотических и труднодоступных областей, куда его заносила судьба. По-видимому, это была далеко не формальная дань сыновьим обязанностям, но живой интерес к личности корреспондента: мать поэта – «дорогая мамочка», как он неизменно обращается к ней, – была, действительно, замечательным человеком. К сожалению эта, по-видимому, очень большая часть эпистолярного наследия поэта разделила печальную участь всех семейных бумаг Гумилевых, оставшихся в 1917 г. в царскосельском особняке. От всех писем поэта к матери уцелел лишь маленький «осколок» – данное письмо и открытка из Окуловки, написанная в драматические дни февральской революции 1917 г. (№ 161 наст. тома).

Исторический контекст, в котором писалось данное письмо, воссоздается в «Хронике» Е. Е. Степанова: после того как поэт прошел курс лечения от последствий воспаления легких, которое он заработал в зимнюю кампанию 1915/1916 гг., в ялтинском санатории, 14 июля 1916 г. он вернулся в Петроград. «16.07 он был помещен в царскосельский эвакуационный госпиталь № 131 для медицинского освидетельствования и 18.07 был признан здоровым. Ему было выдано предписание вернуться в полк и 25 июля Гумилев был в Витенгофе, куда в начале июля перевели Гусарский полк. Полк отошел от линии фронта и составил резерв XII армии. 26 июля Гумилев был уже назначен дежурным по полку. <...> И на этот раз его пребывание в полку было недолгим. Еще в Петрограде он начал хлопотать о допуске к сдаче экзаменов на чин корнета. Все время, пока полк стоял в резерве, шло обучение офицеров и солдат, каждый день устраивались скачки по пересеченной местности. Об этих состязаниях Гумилев написал матери. <...> Район, где стоял полк, располагался южнее Зегевольда (Сигулда), недалеко от Лембурга (Малпилс). На мызе Витенгоф (Уеспилс) был штаб Гусарского полка, 4-й эскадрон, в котором служил Гумилев, стоял в Анкориже. Весь месяц шла подготовка к намеченному на 30 августа полковому празднику, на котором должны были разыгрываться призы на скачках. 15 августа очередное дежурство [Гумилева] по полку, 17 августа приказом по полку № 240 Гумилев был командирован в Николаевское кавалерийское училище» (Соч III. С. 396).

151

При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.

Неизд 1980 (публ. Г. П. Струве), Полушин, В мире книг.

Автограф – РГБ. Ф. 245. К. 6. № 20.

Дат.: 23 сентября 1916 г. – авторская датировка.

Рейснер Лариса Михайловна (1895–1926) – публицист, поэтесса, драматург, общественный деятель. Дочь социолога и правоведа М. А. Рейснера (1868–1928), в 1898–1903 гг. политического эмигранта, близкого к социал-демократическим кругам России и Германии (среди его знакомых были А. Бебель, К. Либкнехт, В. И. Ленин). Отец оказал огромное влияние на дочь, которая с детских лет была захвачена романтикой революционной борьбы. Л. М. Рейснер рано проявила себя как богато одаренная, творческая натура. В 1912 г., окончив с золотой медалью гимназию, она поступает в петербургский Психоневрологический институт, одновременно посещая занятия и на историко-филологическом факультете Университета. Здесь она становится сначала участником, а потом и лидером «Кружка поэтов» и начинает, будучи девятнадцати-двадцати лет от роду «открывать дорогу молодым талантам», издавая при помощи отца художественно-публицистические журналы «Богема» и «Рудин» (см. комментарий к № 39 раздела «Письма к Н. С. Гумилеву» наст. тома). Публицистику она уже не оставит до конца своих дней: после закрытия «Рудина» она будет сотрудничать в горьковских «Летописи» и «Новой жизни», а в 1918–1923 гг. создаст несколько книг очерков «Фронт: 1918–1920», «Афганистан», «Берлин в 1923 году», «В стране Гинденбурга» и «Гамбург на баррикадах», блистательных по стилю и обнаруживающих неповторимую оригинальность журналистского мировосприятия. Л. М. Рейснер, работавшая специальным корреспондентом «Известий» и «Красной звезды», стояла у истоков советской художественно-публицистической традиции в журналистике. За ее плечами к 25 годам был уникальный опыт революции и гражданской войны. Легенда гласит, что именно она в решающий миг переворота, в ночь с 24 на 25 октября 1917 г. была направлена из штаба восстания на крейсер «Аврора» и заставила деморализованную команду начать обстрел Зимнего дворца, – что и решило дело в пользу большевиков. А строгая история рассказывает о ее работе комиссаром разведывательного отряда штаба 5-й армии, принимавшей участие в боевых действиях Волжско-Камской флотилии, а затем – в должности комиссара Генерального штаба Военно-Морского флота РСФСР (!!!) (декабрь 1918 – июнь 1919 гг.). Черты Ларисы Рейснер угадываются в образе Комиссара из «Оптимистической трагедии» Вс. Вишневского.

Л. М. Рейснер познакомилась с Гумилевым зимой 1915/1916 гг., как явствует из ее «Автобиографического романа», в артистическом кабаре «Привал комедиантов». «Частично об этом Рейснер рассказала в автобиографической повести, где главную героиню зовут Ариадной, а героя – Гафиз. Однажды в литературном кафе <...> она читала свои стихи о Петербурге. Строки “разбудили самых ленивых” посетителей. <...> “Жрецы чистого искусства опустили между собой и сценой непроницаемый занавес, их невысказанное отрицание пахнуло в горячее лицо Ариадны сквозняком и серым туманом. <...> Гафиз одобрил ее как красивую девушку, но совершенно бездарную”» (Шоломова С. Б. Судьбы связующая нить (Л. Рейснер и Николай Гумилев) // Исследования и материалы. С. 482–483). Гумилев, заводивший тогда один за другим «параллельные» «литературные романы» (с М. Е. Левберг, М. М. Тумповской, О. Н. Арбениной, А. Н. Энгельгардт), начинает ухаживать за юной поэтессой, обладавшей к тому же невероятной красотой (сын Л. Н. Андреева Вадим, воспитывавшийся в семье Рейснеров, описывает Ларису так: «Когда она проходила по улицам, казалось, что она несет свою красоту как факел, и даже самые грубые предметы при ее приближении приобретают неожиданную нежность и мягкость. Я помню то ощущение гордости, которое охватило меня, когда мы проходили с ней узкими переулками Петербургской стороны... – не было ни одного мужчины, который прошел бы мимо, не заметив ее, и каждый третий – статистика точно мною установленная, – врывался в землю столбом и смотрел вслед, пока мы не исчезали в толпе. Однако на улице никто не осмеливался подойти к ней: гордость, сквозившая в каждом ее движении, в каждом повороте головы, защищала ее каменной и нерушимой стеной» (цит. по: Неизд 1980. С. 209)).

Во время отпуска для прохождения экзаменов в Николаевском училище (конец августа – октябрь 1916 г., см. комментарий к № 150 наст. тома) встречи поэта с Л. М. Рейснер становятся частыми и постоянными. Однако то, что для Гумилева было не более чем «дежурным» «любовно-литературным приключением», было для его «очередной пассии» главной и единственной страстью на протяжении всей ее жизни. Этот «осенний роман» завершился, как и множество других подобных гумилевских историй, в «приличной, тихой гостинице» на Гороховой (см. № 172 наст. тома). «Л. Рейснер, – записывал со слов Ахматовой П. Н. Лукницкий, – пришла [к Ахматовой в 1920 году] и <...> рассказала о Николае Степановиче, что она была невинна, что она очень любила Николая Степановича, совершенно беспамятно любила. А Николай Степанович с ней очень нехорошо поступил – завез ее в какую-то гостиницу и там сделал с ней «все». Правда, потом он предлагал Ларисе Рейснер жениться на ней, и Лариса Рейснер передает АА последовавший за этим предложением разговор так: она стала говорить, что очень любит АА и очень не хочет сделать ей неприятное. И будто бы Николай Степанович на это ответил ей такой фразой: «К сожалению, я уже ничем не могу причинить Анне Андреевне неприятность». АА говорит, что Лариса Рейснер, это рассказывая, помнила очень всю обиду на Николая Степановича и чувство горечи и любви в ней еще было...» (Лукницкая В. К. Гафиз и Лери // Памир. 1988. № 12. С. 172).