Текст книги "Полное собрание сочинений в 10 томах. Том 8. Письма"

Автор книги: Николай Гумилев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 45 страниц)

75

При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.

Неизд 1980 (публ. Г. П. Струве), Полушин, ЛН.

Автограф – РГБ. Ф. 386. К. 84. Ед. хр. 20.

Дат.: 3/16 декабря 1909 г. – авторская датировка.

Монохромная открытка с изображением фонтана городского сада г. Варны, адресованная: «Москва. ЕВБ Вал<ерию> Як<овлевичу> Брюсову. Цветной бульвар, собств<енный> д<ом>». Штемпели стерты. Авторская датировка по ст. стилю.

Стр. 3. – Предыдущее письмо Гумилева к Брюсову было более чем шестимесячной давности (11 мая 1909 г., см. № 65 наст. тома). Безусловно, столь долгое молчание объяснялось, отчасти, сближением Гумилева с Вяч. И. Ивановым и возникшим при этом охлаждением Брюсова к «изменившему» ученику (напомним, что в упомянутом майском письме Гумилев весьма сдержанно отозвался о «Всех напевах» Брюсова и восторженно – о лекциях Вяч. Иванова в Поэтической академии, а Брюсов, со своей стороны, не отвечал Гумилеву по поводу печатания его стихов и не участвовал в «Острове»). В это же время Гумилев сблизился и с другим «учителем», И. Ф. Анненским, а также приобрел известный самостоятельный «вес» в литературных кругах в качестве участника «молодой редакции» «Аполлона». Но следует также иметь в виду, что после встречи с Гумилевым в Москве в конце мая (см. комментарий к № 13 раздела «Письма к Н. С. Гумилеву» наст. тома) Брюсов провел три месяца за границей (с середины июля по середину октября (Рига, Берлин, Прага, Швейцария, Париж, Бельгия)), а по возвращении в Москву (18 октября 1909 г.) пережил острый кризис личных отношений с Н. И. Петровской и был вовлечен в тяжелые редакционные интриги, сопровождавшие агонию умирающих «Весов». Стр. 5–8. – Как наглядно видно из этих строк, Гумилев в этом году, в отличие от прошлого, имел четкий план путешествия. К тому же, он в этот раз изначально не планировал длительного путешествия, рассматривал свою поездку скорее как «разведку». Возможно, что он уже имел в виду точную дату возвращения, связанную с (редкими) пароходными рейсами из Джибути. Слова «о павианах и пальмах» по-своему прокомментировал В. В. Бронгулеев: «Многие, прочтя эту открытку, могут получить о поэте совершенно превратное представление. Может сложится впечатление, что он просто праздно шатающийся бездельник, не знающий, чем себя занять, и поэтому бессмысленно стреляющий все, что попадается ему на глаза. Такое мнение будет глубоко ошибочным. В поэте все еще продолжалось становление «мужского начала». Он стремился сделать из себя сильную личность... <...> Отсюда и фраза о «двух, трех павианах». Вполне возможно, что по тем же причинам он был так скуп в своих письмах на какие бы то ни было лирические отступления. Он крайне опасался проявить хотя бы малейшую сентиментальность и, может быть, как раз потому, что все время подозревал в своей душе ее присутствие» (Бронгулеев В. В. Посредине странствия земного. Документальная повесть о жизни и творчестве Николая Гумилева. Годы 1886–1913. М., 1995. С. 154–155). Стр. 7–8. – В сентябре 1909 г. было решено продолжить в расширенном виде весенние лекции «Академии стиха» (см. комментарий к № 65 наст. тома). 21 сентября 1909 г. секретарь «Аполлона» Е. А. Зноско-Боровский обратился в этой связи письмом к Брюсову: «Уже в прошлые годы молодые поэты Петербурга общались на частных квартирах в особых собраниях, во время которых читались доклады, посвященные вопросам формы стиха, затем разбирались новые, ненапечатанные стихотворения, с которыми их авторы знакомили тут же собрание. С этого года эти собрания решено поставить на более прочное основание и соединить с «Аполлоном», главный редактор которого Сергей Константинович Маковский отнесся к этой идее с большим сочувствием. План этих собраний остается прежний, только будут они происходить более регулярно (предполагается – еженедельно) и, следовательно, более серьезно. И вот для чтения лекций-докладов все будущие участники собраний очень приглашают Вас, зная, что Вы в этом году намерены жить в Петербурге. <...> Кроме вас для той же цели пока приглашены гг. Вячеслав И. Иванов и Иннокентий Ф. Анненский, в числе своих слушателей вы увидите всех молодых поэтов, живущих здесь. Главным инициатором является Н. С. Гумилев» (РГБ. Ф. 386. К. 86. Ед. хр. 61. Л. 1; цит. по: ЛН. С. 494). 26 октября Брюсов ответил на это предложение согласием, обещав «прочесть 5–7 лекций по теории и истории русского стиха», начиная, однако, только после Рождества (см.: Переписка <Брюсова> с Вячеславом Ивановым (1903–1923) / Предисловие и публикация С. С. Гречишкина, Н. В. Котрелева и А. В. Лаврова // Валерий Брюсов. (Лит. наследство. Т. 85). М., 1976. С. 524). Однако 18 января 1910 г., размышляя в мрачных тонах о разладе русской литературной жизни и своем разочаровании в молодых писателях (среди них – Гумилев), которых он «первый приветствовал», Брюсов написал Вяч. Иванову: «В Петербурге у вас я не вижу никаких радующих предзнаменований. Может быть, я ошибаюсь, судя издалека. Мне кажется, что союз «Аполлона» – вполне внешний. <...> «Академия» – учреждение очень приятное, заслуживающее всяческой поддержки, полезное, но ведь оно имеет смысл только при существовании истинной жизни. Иначе ее роль – сохранять, и бессмысленно сохранять, традиции и формы, чтобы передать их более счастливым поколениям» (Переписка <Брюсова> с Вячеславом Ивановым... С. 524–525). Лекции Брюсова не состоялись, – хотя несколько месяцев спустя, 2 июня 1910 г., он все же сообщал в письме к П. Б. Струве: «И эту Академию я могу только от всей души приветствовать и надеюсь быть ей полезным: готовлю для нее целый курс о русском стихе и о стихе вообще...» (см.: ЛН. С. 495).

В связи с упомянутым Зноско-Боровским планом более регулярных и «серьезных» собраний, «домашняя» (башенная) «Академия стиха» было переименована в «Общество ревнителей художественного слова» (название определилось в десятых числах октября) и официально зарегистрирована под таким названием в петербургском градоначальстве: «Учредителями Общества 20 октября 1909 г. зарегистрировались <...> И. Анненский, Вяч. Иванов и С. К. Маковский. 20 ноября Правление Общества сообщило в канцелярию градоначальника свой состав: действительный статский советник И. Ф. Анненский, потомственный дворянин А. А. Блок, потомственный почетный гражданин В. Я. Брюсов, титулярный советник Е. А. Зноско-Боровский, сын титулярного советника В. И. Иванов, потомственный дворянин М. А. Кузмин, коллежский асессор С. К. Маковский (РГИА СПб. Ф. 287. Оп. 1. Д. 148. Л. 1, 4)» (ЛН. С. 494–495; после кончины Анненского на его место был кооптирован Ф. Ф. Зелинский). Заседания проводились теперь в помещении редакции «Аполлона» и начались за месяц до отъезда Гумилева, 26 октября 1909 г.: «Первые недели – по воспоминанию Вл. Пяста – прошли, чередуясь, в повторении и развитии «Про-Академического» курса Вячеслава Иванова и связанных с ним общностью подхода, как и темы, лекций Иннокентия Федоровича Анненского» (Пяст В. Встречи. М., 1997. С. 105). По изложению В. Иванова в письме к Брюсову от начала января 1910 г., в котором он также утверждал «полное» отделение «Общества ревнителей...» от «Аполлона» «в смысле организации и юридически»: «Я читал в этом семестре о метафоре и символе (три вечера) и потом о внутренних формах лирики, именно о «reine Lirik» и гимне. Анненский был прерван <...> на начале серий: «Ритмы Пушкина и их судьба в нашей позднейшей лирике». Зелинский в этом полугодии прочтет о законе клаузулы в прозаическом периоде и об элегическом ритме (дистихи) в антике и у нас» (Переписка <Брюсова> с Вячеславом Ивановым... С. 523). Ср. также анонимную газетную заметку о деятельности «Общества ревнителей...» к началу февраля 1910 г.: «В этом году были прочитаны курсы: И. Анненского (прерваны его смертью), В. Иванова (О метафоре), М. Кузмина (О прозаическом стиле), Е. Аничкова (Поэтика Веселовского), Ф. Зелинского (Об элегантном стиле) <...> были прочитаны и разобраны: трагедии И. Анненского; «Венок сонетов» М. Волошина; стихи А. Блока, Н. Гумилева, В. Бородаевского и друг<их>. Ю. Верховским были прочитаны найденные им стихи Баратынского и Дельвига» (Речь. 8 февраля 1910. № 38). Краткий обзор деятельности «Общества ревнителей...» за весь период по декабрь 1916 г. с указанием литературы см.: Шруба М. Среды Вячеслава Иванова и связанные с ним литературные объединения // Вячеслав Иванов: творчество и судьба. К 135-летию со дня рождения. М., 2002. С. 181–183.

76

При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.

ЛН (публ. Р. Д. Тименчика в комментариях (С. 494)).

Автограф – Архив Лозинского.

Дат.: 3/16 декабря 1909 г. – по дате письма № 75 наст. тома.

Почтовая открытка – художественная фотография с изображением болгарского сельского хора и надписью под изображением: «Варна. Народно селско хоро. Varna. Danse nationale bulgare», – адресованная: «Russie. Петербург. Редакция «Аполлон». Мойка, 24». Штемпели неразборчивы.

Открытка адресована самым близким друзьям Гумилева второй половины 1909 г., которые составляли ядро так называемой «молодой редакции» «Аполлона» (выражение Е. А. Зноско-Боровского: см.: Николай Гумилев в воспоминаниях современников. С. 47). Помимо Е. А. Зноско-Боровского (см. о нем комментарий к № 78 наст. тома) и М. А. Кузмина в обращении упомянуты С. А. Ауслендер и П. П. Потемкин.

Прозаик, драматург и критик Сергей Абрамович Ауслендер (1886–1937 (?)) был племянником М. А. Кузмина: его мать Варвара Алексеевна (1857–1922; урожденная Кузмина, во втором браке Мошкова) была старшей сестрой поэта. Отец, Абрам Яковлевич Ауслендер (1859–1887), в студенческие годы был арестован за революционную деятельность и умер в ссылке («Отец и мать мои, будучи студентами, были сосланы в Сибирь по делу тайной народовольческой типографии. Я родился <...> в Петербурге, куда мать моя вернулась из ссылки. Отец умер, когда мне было несколько месяцев» (Ауслендер С. А. Собрание сочинений. Т. I. М., 1928. С. 19)). Еще гимназистом С. А. Ауслендер вошел (благодаря Кузмину) в интимное «башенное» окружение Вяч. Иванова, став участником тесно-замкнутого общества «друзей Гафиза», черты которого нашли косвенное отображение в его раннем рассказе «Записки Ганимеда» (Весы. 1906. № 9. Ганимед – «гафизитское» прозвище Ауслендера; ср.: Богомолов Н. А. Петербургские Гафизиты // Богомолов Н. А. Михаил Кузмин: Статьи и материалы. М., 1995. С. 71, 78–79). В дальнейшем он печатал рассказы как в «Весах», так и в «Золотом руне», на страницах которого он вел иногда резкую полемику против «Весов». Подробнее о его первых литературных шагах см. комментарий к № 53 в т. VII наст. изд. Его первый сборник рассказов, «Золотые яблоки», вышел в Москве в 1908 г.; с весны 1909 г. он принял деятельное участие в подготовительной работе к изданию «Аполлона», где он первое время заведовал театральным отделом, вел литературную и театральную хронику. Знакомство Гумилева с Ауслендером состоялось 26 ноября 1908 г. (см. комментарий к № 54 наст. тома). По воспоминаниям Ауслендера, «весной 1909 года мы с <Гумилевым> часто встречались днем на выставках и не расставались весь день. Гуляли, заходили в кафе. Здесь он был очень хорош, как товарищ...» (Жизнь Николая Гумилева. С. 43). Ауслендер стал бывать у Гумилева в Царском селе («...Тетушки. Обеды с пирогами. По вечерами мы с ним читали стихи, мечтали о поездках в Париж, в Африку. Заходили царскоселы, и мы садились играть в винт...» (Там же. С. 42–43)), иногда посещал заседания «Академии стиха». В мае 1909 г. Гумилев «протащил» его в газету «Речь», где Ауслендер в конце июня поместил рецензию на № 1 «Острова» (см. комментарии к №№ 64, 65 наст. тома). Далее в течение года они тесно общаются и сотрудничают. На Пасхе 1910 г. Гумилев гостил у Ауслендера в деревне, где, по словам последнего, они «подружились особенно нежно» (см. № 85 наст. тома), а в августе того же года поэт был шафером (вместе с Кузминым и Зноско-Боровским) на свадьбе Ауслендера с сестрой Е. А. Зноско-Боровского, актрисой Надиной Александровной. Гумилев к тому времени был женат, и, по свидетельству Ауслендера, их «холостяцкая» тесная дружба перешла в более «отдаленные», хотя и вполне доброжелательные отношения (ср., к примеру, инскрипт Ауслендера на экземпляре его «Второй книги рассказов»: «Милому Николаю Степановичу Гумилеву. Любящий его искренне Сергей Ауслендер. 22 марта 1912. С.-Петербург» (Жизнь Николая Гумилева. С. 235)). В последний раз они встретились в сентябре 1916 г., когда Ауслендер навестил Гумилева в Лазарете деятелей искусств (см.: Степанов Е. Е. Н. Гумилев. Хроника // Соч III. С. 359). О дальнейшей судьбе Ауслендера, репрессированного в 1937 г., см. комментарий к № 53 в т. VII наст. изд.

Знакомство Гумилева с поэтом, переводчиком, критиком, драматургом, шахматистом Петром Петровичем Потемкиным (1886–1926) произошло через несколько часов после знакомства с Ауслендером: Потемкин тоже присутствовал в этот знаменательный день 26 ноября 1908 г. на «башне» Вяч. Иванова (см. комментарий к стр. 5–6 № 54 наст. тома). П. П. Потемкин входил в то время и в литературное окружение А. М. Ремизова; ранее он состоял в «Кружке молодых» и в 1907 г. был в близких отношениях с Кузминым. Период его наибольшего сближения с Гумилевым приходится на 1909 г., когда они совместно создавали «Поэтическую академию» и были соратниками по журналу «Остров» (см. комментарии к №№ 53, 54, 63–65 наст. тома). Впрочем, в связи с последним у них возникали временные размолвки (в частности, в отношении А. И. Котылева или С. М. Городецкого – см.: Второй номер журнала «Остров» / Публикация А. Г. Терехова // Исследования и материалы. С. 322–323). В 1911 г. Гумилев, который высоко ценил своеобразный талант своего приятеля и активно «продвигал» его (см. комментарий к № 53 наст. тома), пригласил Потемкина в «Цех поэтов» (Тименчик Р. Д. Заметки об акмеизме // Russian Literature. № 7/8. 1974. P. 35), и, по сообщению Ахматовой, на потемкинской квартире даже прошло одно из ранних заседаний «Цеха» (Лукницкий П. Н. Acumiana. Встречи с Анной Ахматовой. Т. 1. 1924–1925 гг. Paris, 1991. С. 193). Однако дальнейшее участие Потемкина в жизни «Цеха поэтов» было номинальным; и хотя они с Гумилевым продолжали встречаться, в «Бродячей собаке» и других «литературных» местах предвоенного Петербурга, к этому времени их пути уже отчетливо расходились. После революции Потемкин уехал в эмиграцию. На известие о расстреле Гумилева он откликнулся из Кишинева стихотворным циклом «Че-ка» (опубл.: Родник. Рига, 1989. № 7. С. 14). Скончался в Париже. Подробнее о Потемкине и его отношениях с Гумилевым см.: Тименчик Р. Д. «Остров искусства»: Биографическая новелла в документах // Дружба народов. 1989. № 6. С. 245–246).

Стр. 6. – Альберт (или «Французский») – ресторан (Невский проспект, 11), излюбленное место молодых «аполлоновцев». Последний раз перед отъездом в Абиссинию Гумилев побывал там 23 ноября, на следующий день после дуэли с Волошиным. См. характерную запись в дневнике Кузмина: «...Гумми и Зноско отправлялись со мною [в «Аполлон»] к Альберу, где опять был пьяный Скрыдлов. Болтали очень долго и откровенно...» (Кузмин М. А. Дневник 1908–1915. СПб., 2005. С. 189).

77

При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.

Полушин, НП (публ. Р. Д. Тименчика).

Автограф – РГБ. Ф. 109. К. 17. № 34.

Дат.: 12/25 декабря 1909 г. – по дате прибытия в Каир, указанной в письме № 72 наст. тома и аналогии с датой письма № 76.

Вера Константиновна Иванова-Шварсалон (1890–1920) – дочь второй жены В. И. Иванова, Л. Д. Зиновьевой (1866–1907), от ее первого брака с Константином Семеновичем Шварсалоном. После кончины матери падчерица Иванова с короткими отлучками продолжала жить на «башне» уже на правах «хозяйки»; именно с ее разрешения Гумилев впервые появился там в ноябре 1908 г. (см. комментарий к стр. 5–6 № 54 наст. тома). Гумилев регулярно виделся с В. К. Шварсалон во время частых посещений «башни» в течение 1909 г., и между ними устанавливаются дружественные отношения. К середине октября у них возникает проект «геософического общества», куда, помимо «основателей», должен был войти и М. А. Кузмин (подробнее см. комментарий к стр. 10–11 № 80 наст. тома). Возможно, что к концу года, в период наибольшей близости поэта к обитателям «башни» (ср. известную «преддуэльную» дневниковую запись Кузмина от 21 ноября 1909 г.: «У нас сидел уже окруженный трагической нежностью «башни» Коля»), Гумилев испытал кратковременное (и, видимо, неглубокое) увлечение ивановской падчерицей. По крайней мере, в последние дни перед отъездом Гумилева в Абиссинию, 23 ноября, Кузмин отметил в своем дневнике: «...Гумми мне делал confidences насчет В<еры> К<онстантиновны>». А 25 ноября, уже накануне их совместного отъезда в Киев (для Гумилева это было началом африканского путешествия) Кузмин продолжил эту тему: «Ник<олай> Степ<анович> чем-то расстроен, объяснением с Верой, что ли?» (Кузмин М. А. Дневник 1908–1915. СПб., 2005. С. 189–190). На «конфиденции» Гумилева В. К. Шварсалон откликнулась «по-сестрински», подарив ему «на добрую память» полушутливое стихотворное посвященье, подписанное «Soeur en Géosophie V. I. Ch.» (Сестра по геософии В. И. Ш.):

Н. С. Гумилеву на добрую память

О чуде

(Profession de foi)

В шутливом обороте без претензий на стихосложенье.

Мой друг поэт! Ты ищешь «чудо»

Чрез «пустоту».

Мое же чудо, знаю верно,

Там наверху.

Идти к нему мне не «скачками»

Судьба велит

В короткой юбке и с очками

Английской мисс^[18]

Сжимать скалу гвоздем сапожным^[19]

И твердо лезть —

Вот мой удел. И где же место

Здесь «пустоте»?

Ведь горы снежные исходят

Из недр земных

Не может глаз себе представить

О тех горах.

Чтоб они были на две части

Рассечены

Но на вершинах там «чудесно»

Все в высоте:

Что в долах мнилось «невозможно» —

Здесь в полноте.

(РГБ. Ф. 109. К. 47. № 26. Цит. по: Богомолов Н. А. Гумилев и оккультизм // Богомолов Н. А. Русская литература начала XX века и оккультизм. М., 1999. С. 120; см. также: Степанов Е. Е. Н. Гумилев. Хроника // Соч III. С. 364). Известно, что во второй половине 1909 г. самому Вяч. Иванову (как видно по его дневникам) все чаще приходила мысль о том, что ему суждено соединиться браком с падчерицей, которую он полагал неким «перевоплощением» покойной жены. По словам О. А. Дешарт: «Сперва он попытался отойти от нее, но внутренне он уже знал, что сближение, соединение их <...> духовно оправдано, предопределено <...> Летом 1910 г. В. И. жил в Италии <...> Вера приехала к нему из Греции. <...> Как и с ее матерью, все решилось в Риме...» (Дешарт О. Введение // Иванов В. Сочинения. Т. I. Брюссель, 1971. С. 134). В дальнейшем, как известно, обошлось не без скандала, в который поневоле был вовлечен Кузмин (см.: Богомолов Н. А. К одному темному эпизоду в биографии Кузмина // Михаил Кузмин и русская культура XX века. Л., 1990. С. 166–169; ср. также публикацию из дневника В. К. Шварсалон в кн.: Богомолов Н. А. Михаил Кузмин: Статьи и материалы. М., 1995. С. 310–337). В мае 1912 г. Ивановы уехали из Петербурга за границу и обвенчались зимой 1913 г. в той же греческой православной церкви в Ливорно, где в 1899 г. венчались Вяч. И. Иванов и мать Веры Л. Д. Зиновьева-Аннибал. Их сын Дмитрий родился в Эвиане в июле 1912 г. В августе 1913 г. они вернулись в Москву, где В. К. Иванова-Шварсалон умерла от туберкулеза 8 августа 1920 г., через три дня после того своего тридцатилетия.

Стр. 6–9. – Имеется в виду сад Эзбекие (см. комментарии к №№ 14, 52 наст. тома). Стр. 11–12. – Антиной – греческий юноша, любимец римского императора Адриана, погибший в водах Нила при невыясненных обстоятельствах в октябре 130 г. н. э. Причина смерти по-разному определялась, как самоубийство, ритуальная жертва, убийство и несчастный случай. «Антиной» был также одним из интимных «башенных» прозвищ М. А. Кузмина. Стр. 16–17. – Ср. № 79 наст. тома. Стр. 17–19. – См. №№ 78, 79 наст. тома и комментарий к № 78. Стр. 19–20. – Строительство железной дороги из Джибути (в тогдашнем французском Сомали) в Аддис-Абебу началось, после длительных переговоров, в 1897 г. К концу 1902 г. линия была доведена не до Харэра, как первоначально планировалось, а лишь до неоднократно упоминаемого в гумилевской переписке городка Дыре-Дауа (совершенно нового тогда поселения, вначале названного «Новым Харэром»). Там строительство приостановилось на несколько лет, из-за резких политико-экономических разногласий между императором Менеликом, европейскими державами и иностранными инвесторами. После подписания нового договора в октябре 1908 г. строительство возобновилось как раз к осени следующего, 1909 г. – с широким привлечением рабочей силы – сомалийцев, галласов и т. д. Железная дорога была наконец доведена до Аддис-Абебы только в 1917 г. (см.: Zewde Bahru. A History of Modern Ethiopia, 1855–1974. London, 1991. P. 101. Подробнее: The Franco-Ethiopian Railway and its History // http://tezeta.org/37/). Стр. 22–23. – О возможном резонансе этого жеста в интимном окружении Ивановых см. дневниковую запись В. И. Иванова от 15 августа 1909 г.: «Встретил этот день предчувствием священного мгновения, воспоминанием <...> Лидиной молитве в Афинах...» (Иванов В. Сочинения. Т. II. Брюссель, 1974. С. 789). Стр. 24–25. – Нике (Ника) – в древнегреческой мифологии дочь Титана Паллада, богиня Победы. Ее часто ассоциировали с богиней Палладой (т. е. Афиной). «Кормчие Звезды» – книга стихов Вяч. И. Иванова (1903). Стр. 26 – Имеется в виду М. М. Замятнина. По всей вероятности, несохранившееся письмо к ней Гумилева о том, что он «не попадет в Джибути», было связано с возможностью присоединения к Гумилеву Вяч. И. Иванова, который хотел ехать не в Абиссинию, а по Нилу (см. комментарии к стр. 6–7 № 72 наст. тома). Стр. 34–35. – Ср. в дневнике Кузмина от 30 ноября 1909 г.: «Отправили Колю (посадили Гумилева на поезд из Киева в Одессу – Ред.). Втроем пили наливку. Наконец выехали. Потемкин все ругался с [Эльснером] графом» (Кузмин М. А. Дневник... С. 191). В среде «башни» Потемкину нередко делались снисходительные упреки в отсутствии воспитанности, систематического образования, «дружбе с репортерской богемой («хулиганами»)» и т. д. (см.: НП. С. 69). Вяч. Иванову казалось, что Потемкина приводят «для воспитания и просвещения», и он сам принимал участие в этом благом деле («Вечером пришел ко мне на аудиенцию Потемкин. Говорил открыто о себе... Я посоветовал ему воздерживаться абсолютно от пола...» (Иванов В. Сочинения. Т. II. Брюссель, 1974. С. 790, 795; см. также с. 798)). Впрочем, претензии к поэту «Сатирикона» у эстетов «башни» могли состоять и в другом: «Потемкин <...> был громадного роста, силач, борец, пьяница, – и, когда напивался, дебошировал вроде покойного Есенина. Поэтому за ним всегда присматривали приятели и не давали ему пьянствовать» (Лукницкий П. Н. Acumiana. Встречи с Анной Ахматовой. Т. 2. 1926–1927. Запись от 29.01.1926). Присмотр приятелей не всегда помогал: крайний пример его пьяного дебоша после дружеской пирушки с Гумилевым описывается в дневниковой записи Кузмина от 17 сентября 1910 г. (Дневник 1908–1915. С. 240). Стр. 39–58. – № 162 в т. I наст. изд.

78

При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.

ЛН (публ. Р. Д. Тименчика в комментариях (С. 495)).

Автограф – Архив Лозинского.

Дат.: 12/25 декабря 1909 г. – по датировке Р. Д. Тименчика (ЛН. С. 495).

Почтовая открытка – художественная фотография с изображением пальмовой рощи и надписью: «Palm trees near Cairo. Forêt de Palmiers», адресованная: «Russie. Петербург. Его Высокородию Евгению Александровичу Зноско-Боровскому. Мойка, 24. Ред<акция> “Аполлон”». Штемпель почтового отделения Каира неразборчив. Штемпель почтового отделения Петербурга – 25.12.09. Наклееная квитанция указывает на заказное отправление: «R Caire / No 473».

Евгений Александрович Зноско-Боровский (1884–1954) – драматург, критик, шахматист и шахматный литератор; с 1909 г. до октября 1912 г. – секретарь «Аполлона», в котором он также вел рубрику театральных рецензий, журнальное обозрение, хронику литературной жизни. Учился в Александровском лицее, после окончания которого стал офицером, участвовал в японской войне, был ранен под Мукденом и, по словам Ахматовой, «вернулся с Георгиевским крестом». В 1909 г. он написал драму «“Алмаз”. Сцены из войны» (о его чтении этой вещи, в скором времени запрещенной цензурой, см. комментарий к стр. 3–4 № 73 наст. тома). 3 декабря 1910 г. в Доме интермедий состоялась премьера его комедии «Обращенный принц», в постановке Вс. Мейерхольда и оформлении С. Судейкина; в 1912 г. последовала его пародийная стилизация испанского театра «Влюбленные в Марту». В 1909–1912 гг. он близко дружил с Гумилевым и Кузминым; последний 20 лет спустя вспоминал об этом периоде в своем дневнике: «Я познакомился в «Аполлоне», где Женя был секретарем, вероятно, через друга Маковского, П. П. Вейнера <...> Его коллегой был В. Чудовский <...> Я скоро стал ухаживать за Зноской. Он был маленького роста, страшный торопыга, нос как кнопка, розовый, веселый, волосы ежиком. <...> Вместе с Женей я был секундантами <так!> на стороне Гумилева, вместе выбирали место и пистолеты, на которых только что дрался Гучков. <...> А потом Ауслендер женился на Надине (сестре Зноско-Боровского; см. комментарий к № 76 наст. тома – Ред.). <...> З<носко>-<Б>оровский> был необыкновенно энергичный, расторопный и тактичный организатор. Это сказывалось в ред<акции> «Аполлона», и в засед<аниях> Академии (Общества ревнителей художественного слова; см. комментарий к № 75 наст. тома – Ред.), и в «Доме интермедий». <...> Он был влюблен сначала в Вердинскую, потом в Олет Судейкину, было года два, что нас была почти неразлучимая компания: Толстой, Соня Толстая, Судейкин, Олет, Женя, я, Надя, Ауслендер и Гумилев» (Кузмин М. Дневник 1934 года. СПб., 1998. С. 54–55). Возникновение «Цеха поэтов», по известному высказыванию Ахматовой, «собой знаменовал<о> распадение этой группы (Кузмина, Зноско и т. д.). Они постепенно стали реже видеться, Зноско перестал быть секретарем “Аполлона”, Потемкин в “Сатирикон” ушел, Толстой в <19>12 году, кажется, переехал в Москву жить совсем... И тут уже совсем другая ориентация... Эта компания была как бы вокруг Вячеслава Иванова, а новая – была враждебной “башне”» (Лукницкий П. Н. Acumiana. Встречи с Анной Ахматовой. Т. 1. 1924–1925 гг. Paris, 1991. С. 128). В 1912 г. Зноско-Боровский женился на актрисе М. В. Филаретовой-Багровой; в августе у них родился сын. С началом Первой мировой войны он сразу же отправился добровольцем на германский фронт, снова получил ранение. После революций он переправился сначала на юг, где сотрудничал в отделе пропаганды Добровольческой армии, затем в 1920 г. в Берлин и оттуда, в скором времени, навсегда в Париж. В эмиграции он писал о поэзии (в том числе о творческом пути Ахматовой и «стихах о терроре» Волошина), чаще о театре. Ему принадлежит первая монографическая статья о Кузмине (Аполлон. 1917. № 4–5). Он являлся автором шести книг по шахматам (перечень см.: Кузмин М. Дневник 1934 года. СПб., 1998. С. 238) и многочисленных журнальных и газетных статей.

Стр. 3. – Очевидно, речь идет о рецензии на «Первую книгу рассказов» М. Кузмина (№ 22 в т. VII наст. изд.). Скорее всего, эта рецензия первоначально предназначалась для № 4 «Аполлона», вышедшего из печати 15 января 1910 г. (ср. № 77 наст. тома: «пусть меня проклянет за опозданье Маковский»), однако она вошла только в пятый, «февральский» номер журнала. В данном случае, может быть, это произошло не столько в результате неисправностей египетской почты, сколько оттого, что большое место в № 4 «Аполлона» было неожиданно отведено некрологическим материалам, посвященным И. Ф. Анненскому. Отправив данное письмо, Гумилев, конечно, о смерти «учителя» все еще не знал. Стр. 6. – № 3 «Аполлона» вышел из печати 15 декабря 1909 г. В нем появились ст-ния Гумилева «Товарищ», «Семирамида», «В библиотеке» и «Потомки Каина» (№№ 157–160 в т. I наст. изд.; №№ 157–159 – без последующих посвящений «В. Ю. Эльснеру», «Светлой памяти И. Ф. Анненского», «М. Кузмину») и его рецензия на № 9 «Весов» за 1909 г. и № 2 «Острова» (№ 21 в т. VII наст. изд.). Стр. 11–12. – Ср. № 79 наст. тома.

79

При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.

ЛН (публ. Р. Д. Тименчика в комментариях (С. 495)).

Автограф – Архив Лозинского.

Дат.: 16/29 декабря 1909 г. – по почтовому штемпелю.

Цветная почтовая открытка с видом Порт-Саида и подписью: «Port-Said. Boulevard Sultan Osman», адресованная: «Russie. St-Petersbourg «Apollon». Петербург. Редакция «Аполлон». Мойка, 24. Его Высокородию Евгению Александровичу Зноско-Боровскому». Вверху надпись: «Recommandée. Заказное» и проставлен номер: «№ 3159». Штемпель почтового отделения Порт-Саида – 29.12.09. Штемпель почтового отделения С.-Петербурга – 25.12.09.

Стр. 3. – О «первой» статье см. комментарий к стр. 3 № 78. Труднее сказать, что подразумевал Гумилев под «второй» статьей. Вряд ли он работал в Африке над своим следующим «Письмом о русской поэзии», о Фофанове и др. (см. № 23 в т. VII наст. изд.), напечатанном только в мартовской книжке «Аполлона», – тем более что все рецензируемые в нем книги помечены 1910 г. Следующее письмо Гумилева Зноско-Боровскому (№ 82) позволяет предположить, что, отправляясь в Африку, он, возможно, обязался написать какую-то статью о своих путевых впечатлениях, очевидно, неосуществленную. Стр. 5. – Гумилев, должно быть, уже знал, что он на самом деле уедет из Джибути примерно на 10 дней позже, чем 4 января. Но в деньгах он действительно нуждался, и указанная здесь дата, вероятно, понятная предосторожность с его стороны.

80

При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.

Неизд 1986 (публ. М. Баскера и Ш. Грэм), Полушин, НП.

Автограф – РГБ. Ф. 109. К. 17. № 23.

Дат.: 23 декабря 1909 / 5 января 1910 г. – по почтовому штемпелю.

Открытка с изображением «Djibouti. Un Jardin à Ambouli». Штемпель почтового отделения Джибути – 05.01.10.

Стр. 3–4. – См. №№ 72, 74, 77 наст. тома и комментарии к ним. Стр. 5–6. – С конца 1902 г. поезда Абиссинской железной дороги должны были совершать 311-километровый путь из Джибути в Дыре-Дауа за 14 часов: поезда должны были отправляться из Джибути в 6 утра, и приезжать в Дыре-Дауа в 8 вечера того же дня. Доехав таким образом до Дыре-Дауа, Гумилев мог бы, вероятно, за запланированный им трехнедельный срок добраться до столицы, Аддис-Абебы, и обратно. Однако железная дорога работала плохо и нерегулярно, и пути часто размывало, – с чем Гумилев столкнулся во время экспедиции 1913 г., – и, в конце концов, он отказался от идеи «железнодорожного» перемещения по стране и остановил свой выбор на «безотказных» мулах (ср. № 83 наст. тома). На таком «транспортном средстве» попасть в Аддис-Абебу за три недели путешествия Гумилев никак не успевал. Стр. 10. – Имеется в виду М. М. Замятнина (см. о ней комментарий к № 71 наст. тома). Стр. 11–13. – Проект «Геософического общества», первыми членами которого должны были стать упомянутые здесь Вера Константиновна Шварсалон и Михаил Алексеевич Кузмин, – был предложен Гумилевым 16 октября, в дни, когда он уже серьезно обдумывал свое африканское путешествие, и перед тем, как он стал активно убеждать Вяч. Иванова поехать с ним вместе (см. комментарии к №№ 77, 72 наст. тома). В конце октября или начале ноября В. К. Шварсалон писала об этом своему брату: «Из таких второстепенных вещей сначала наше геософическое общество, затеянное Гумилевым и кот<орое> пока ни к чему действенному не привело, вследствие неименья матерьяла и не строгому отношению к нему (а не к идее самого Гумилева)» (цит. по: Богомолов Н. А. Гумилев и оккультизм // Богомолов Н. А. Русская литература начала XX века и оккультизм. М., 1999. С. 119). «Идея» Гумилева остается до конца неясной, но представляется весьма вероятным, что «геософия» была придумана в какой-то мере в сознательной оппозиции к модному тогда увлечению теософией. Судя по «геософическому» стихотворению В. Шварсалон (см. комментарий к № 77 наст. тома), настроенность «общества» была не слишком серьезной. Но можно добавить, что в «башенном» окружении того времени «теософия» была ярко и «властно» представлена А. Р. Минцловой, – по разным причинам почти одинаково сильно не нравившейся ни Шварсалон, ни Кузмину: Шварсалон, как известно, особенно опасалась пагубного влияния Минцловой на отчима и смотрела на его возможное путешествие в Абиссинию как на одно из средств «преодоления соблазна» теософской проповеди (см. комментарий к № 72 наст. тома; о А. Р. Минцловой и восприятии ее в окружении Иванова см. главы: Anna-Rudolf; Вячеслав Иванов и Кузмин: к истории отношений; Из оккультного быта «башни» Вяч. Иванова // Богомолов Н. А. Русская литература начала XX века и оккультизм. М., 1999). «Геософия», по-видимому, не представляла собой отказ от мистицизма (ср., опять-таки, ст-ние «О чуде»), но исходила не из умозрительных абстракций, а от конкретных («земных»!) географических категорий и реалий. Примечательно в этом отношении, что мысль о «двух снах» в «абиссинском» письме Гумилева Кузмину («Мне кажется, что мне снятся одновременно два сна, один неприятный и тяжелый для тела, другой восхитительный для глаз...» – см. стр. 15–17 № 83 наст. тома) имеет близкий аналог в письме Шварсалон («Каждый вечер мне кажется, что я или вижу сон, или наоборот проснулся в своей родине. <...> Там дивно хорошо. Но каждый день мне приходит в голову ужасная мысль...» – см. стр. 4–5 № 77 наст. тома). См. также тему личного преображения в приводимых Р. Тименчиком (НП. С. 64) стихах Хлебникова, изображающих общение Гумилева с Шварсалон («ясницей») как раз в «теософические» дни октября 1909 г.: