Текст книги "Полное собрание сочинений в 10 томах. Том 8. Письма"

Автор книги: Николай Гумилев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 45 страниц)

11

При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.

Неизд 1980 (публ. Г. П. Струве), Полушин, ЛН.

Автограф – РГБ. Ф. 386. К. 84. Ед. хр. 18.

Дат.: 1/14 февраля 1907 г. – авторская датировка.

Письмо вложено в конверт, адресованный: «Russie. Москва. Театральная пл., д. Метрополь. Редакция «Весы». Его Высокородию Валерию Яковлевичу Брюсову». На конверте имеется надпись: «Paris De part». Штемпель почтового отделения Парижа – 18.02.07. Штемпель московской экспедиции городской почты – 05.02.07. В подлиннике письма у Гумилева ошибка в дате – «14 января» (стр. 1). Датировка от 14 февраля соответствует почтовому штемпелю приложенного конверта и подтверждается содержанием (по сравнению с упоминанием журнала «Сириус» в № 10 наст. тома).

Стр. 3. – Имеются в виду сборник Брюсова «Земная ось. Рассказы и драматические сцены (1901–1906)» (М.: «Скорпион», 1907) и, очевидно, открытка или фотокарточка портрета Брюсова, исполненного М. Врубелем по заказу Н. П. Рябушинского для «Золотого руна». Портрет был выставлен в Париже, на выставке Дягилева (см. комментарий к № 7 наст. тома; подробнее об этом портрете см. очерк Брюсова 1912 г.: «Последняя работа Врубеля» (Брюсов В. Дневники. Автобиографическая проза. Письма. М., 2002. С. 242–249)). Стр. 3–4. – Родители Брюсова – Яков Кузьмич Брюсов (1848–1907) и Матрена Александровна Брюсова (урожденная Бакулина, 1846–1920). Я. К. Брюсов продолжал родовое торговое дело, однако его «купечество» сочеталось с «интеллигентскими» наклонностями типичного «шестидесятника», над рабочим столом которого, по воспоминаниям сына, постоянно висели портреты Н. Г. Чернышевского и Д. И. Писарева. Мать будущего «вождя символизма» также не была чужда словесности: ее отец Александр Яковлевич Бакулин активно занимался «сочинительством», писал романы, стихи и басни (страсть к писательству Брюсов унаследовал от деда). О родителях Брюсова см.: Брюсов В. Я. Из моей жизни. Моя юность. Памяти. М., 1927. С. 10–12; Брюсова И. М. Материалы к биографии Валерия Брюсова // Брюсов В. Я. Избранные стихи. М.-Л., 1933. С. 119. «Я. К. Брюсов в январе-июле 1907 г. лечился во Франции. В феврале 1907 г. В. Брюсов писал отцу в Париж:

Парижанин новоявленный,

Вспомни град, тобой оставленный,

Здесь все то же до сих пор!

Все мы ждем, теряя веру,

Конституцию, холеру,

Патриарха и собор.

(РГБ. Ф. 386. К. 69. Ед. хр. 16. Л. 9)

До начала февраля 1907 г. вместе с Я. К. Брюсовым в Париже была и Матрена Александровна. 10 февраля она вернулась в Москву, но в мае снова выехала во Францию, чтобы сопровождать тяжело больного Якова Кузьмича при возвращении на родину» (ЛН. С. 430). Стр. 7–9. – Фотографическая часть гумилевской иконографии, действительно, поразительно скудна. Тем не менее «отвращение к фотографии» Гумилев переборол летом того же года, когда, по свидетельству Ахматовой, подарил ей в Севастополе свою фотокарточку – с надписью из «Жалобы Икара» Бодлера («Mais brûlé par l’amour du beau / Je n’aurai pas l’honneur sublime / De donner mon nom à l’abîme / Qui me servira de tombeau») (Записные книжки Анны Ахматовой (1958–1966). Москва; Torino, 1996. С. 68). См. также рассказ О. А. Мочаловой о «фотографическом послании» Гумилева летом 1916 г. (№ 142 наст. тома и комментарий к нему). Стр. 9–11. – Скорее всего, под «знакомым художником» подразумевается «издатель» «Сириуса» М. В. Фармаковский (см. о нем № 2 в т. VII наст. изд. и комментарий к нему). Однако его стилизованный портрет Гумилева «во фраке» (воспроизведенный на фронтисписе наст. тома), находящийся ныне в музее ИРЛИ, был написан лишь год спустя, в первые месяцы 1908 г. Стр. 11–13. – Хотя на титульном листе обозначен 1907 г., «Земная Ось» вышла в свет в декабре 1906 г. Брюсов высылал экземпляры близким себе литераторам в первую декаду января 1907 г. Стр. 14. – Рассказ «Республика Южного Креста» был ранее опубликован в «Весах» (1905. № 12. С. 25–46; этот номер «Весов» вышел одновременно и как № 1 за 1906 г.). Стр. 14–15. – Рассказ «Теперь, когда я проснулся» был опубликован в альманахе: Северные цветы на 1902 год, собранные книгоиздательством «Скорпион». М., 1902. С. 61–69. Стр. 15–18. – «Последние мученики» – единственный рассказ «Земной оси», ранее не издававшийся. Вопроса о «стильной прозе» касался сам Брюсов, отметив в «Предисловии» к своему сборнику, что рассказ «В подземной тюрьме» «более напоминает стильные подделки Анатоля Франса, чем подлинные итальянские новеллы...». Статья Гумилева по-видимому не была написана (возможно – из-за скорого прекращения «Сириуса»). Стр. 18–21. – Возможно, что это первое критическое замечание Гумилева в адрес его учителя также было в какой-то мере подсказано «Предисловием» к «Земной оси». Ср.: «Никто не знает лучше меня и острее меня не чувствует недостатков этой книги. <...> Я чувствую, что на многих страницах мне не удалось выдержать единого стиля и что там, где мне приходилось говорить от своего лица, проза часто лишена той крылатости и той уверенности движения, которая необходима ей в не меньшей степени, чем стиху...» Короткий рассказ «Мраморная головка» (впервые – Русский листок. 6 января 1902. № 5), в сущности, представляет собой монолог осужденного за кражу старика, представленный от первого лица «обрамляющим» его «адвокатом-повествователем». Стр. 21–23. – Эта просьба была проигнорирована Брюсовым. Стр. 30–31. – Ср. заметку «От редакции» в № 1 «Сириуса»: «Издавая первый русский художественный журнал в Париже, этой второй Александрии утонченности и просвещения, мы считаем долгом познакомить читателей с нашими планами и взглядами на искусство...» (см. стр. 1–3 № 1 в т. VII наст. изд.). Не исключено, что уподобление «философам Александрии» было навеяно чтением эстетического манифеста О. Уайльда «Критик как художник» (см. комментарий к №№ 6 и 44 наст. тома; ср., к примеру: «...нет ни одной формы искусства, употребляемой в наши дни, которая не дошла бы к нам от критического духа Александрии, где эти формы либо стали шаблонными, либо были изобретены, либо усовершенствованы. Я говорю «Александрия» не только потому, что именно в ней греческий дух приобрел самосознательность, <...> но потому, что именно к этому городу, а не к Афинам обратился Рим за своими прообразами, а благодаря выживанию латинского языка <...> уцелела и вся наша культура»). Стр. 43. – Новообразование «интерность» произведено Гумилевым от франц. «interne» – «внутренний» и означает, очевидно, «скованность», косность (см.: ЛН. С. 429). Впрочем, возможно, это описка Гумилева, и данное слово следует читать как «инертность». Стр. 44–47. – Возможно, что из этого первоначального замысла возникли впоследствии стилизованные скорее под романы В. Скотта рассказы «Золотой рыцарь» и «Дочери Каина» (см. №№ 5 и 6 в т. VI наст. изд. и комментарии к ним; см. также комментарий к № 5 в т. VI наст. изд.). Стр. 48–50. – По поводу этих строк П. Н. Лукницкий писал: «Гумилев не умел отступать перед неудачами – они распаляли его. Все горести, провалы, отчаянья он пытается обратить себе на благо, все обогащает душу, и поэтому неудач – нет, они – лишь барьер перед новой высотой» (Жизнь поэта. С. 45). И, действительно, менее чем через год он пишет Брюсову, что чувствует себя в состоянии «исполнить Вашу просьбу и в неограниченном количестве присылать статьи, рассказы и пр.» (см. стр. 17–19 № 25 наст. тома). Стр. 56–58. – Следующая публикация стихов Гумилева в «Весах» состоялась в седьмом (июльском) номере за 1907 г., в который вошли ст-ния: «Императору» (№ 52 в т. I наст. изд.), под заглавием «Императору Каракалле», «Каракалла» (№ 53 в т. I наст. изд.), под заглавием «Император» и «Маскарад» (№ 62 в т. I наст. изд.) (Весы. 1907. № 7. С. 9–14). Стр. 59–61. – З. Н. Гиппиус изложила свои впечатления от визита Гумилева в письме к Брюсову от 8/21 декабря 1907 г.: «О Валерий Яковлевич! Какая ведьма «сопряла» вас с ним? Да видели ли уже Вы его? Мы прямо пали. Боря имел силы издеваться над ним, а я была поражена параличом. Двадцать лет, вид бледно-гнойный, сентенции – старые, как шляпка вдовицы, едущей на Драгомиловское. Нюхает эфир (спохватился!) и говорит, что он один может изменить мир. «До меня были попытки... Будда, Христос... Но неудачные». После того как он надел цилиндр и удалился, я нашла № «Весов» с его стихами, желая хоть гениальностью его строк оправдать ваше влечение, и не могла. Неоспоримая дрянь. Даже теперь, когда так легко и многие пишут хорошие стихи, – выдающаяся дрянь. Чем, о, чем он вас пленил?» (Валерий Брюсов. М., 1976. (Литературное наследство. Т. 85). С. 691). Как отметили Р. Д. Тименчик и Р. Л. Щербаков, «с таким же пренебрежением упоминает Гумилева Д. В. Философов в статье «Дела домашние»: «Г-да декаденты страшно боятся, как бы их не перепутали. Мы не только должны твердо знать, что Балтрушайтис с Ликиардопуло не похожи на Гумилева (есть и такой), но помнить, в дружбе ли они между собой или в ссоре» (Товарищ. 23 сентября 1907. (№ 379)» (ЛН. С. 431). Впечатление от злополучного визита Гумилева также нашло отражение в коллективной драме З. Н. Гиппиус, Д. С. Мережковского и Д. В. Философова «Маков цвет» (впервые опубликована: Русская мысль. 1907. № 11). Гумилев выведен здесь в виде эпизодического персонажа четвертого действия (Париж. «Октябрь 1906 года») Ивана Ивановича Гущина (в списке действующих лиц – «Очень юный поэт, высокий, лицо мертвенное. Голос подкошенный, шеей не ворочает от подпирающих его воротничков»). Наиболее «значительная» реплика Гущина сводится к следующему: «Я к вам, профессор, за указаниями. Я изучаю античную мифологию. Особенно культ Митры и Астарты. Услыхав, что вы тут, я и взял на себя смелость обратиться к вам за некоторыми литературными указаниями...» (Гиппиус З. Н. Собрание сочинений. Т. 4. М., 2001. С. 430, 440). Стр. 61–64. – Приезд Гумилева в Россию был, прежде всего, связан с тем, что в начале 1907 г. А. А. Горенко дала согласие выйти за него замуж. 2 февраля 1907 г. она писала С. В. фон Штейну: «Я выхожу замуж за друга моей юности Николая Степановича Гумилева. Он любит меня уже 3 года, и я верю, что моя судьба быть его женой. Люблю ли его, я не знаю, но кажется мне, что люблю. Помните, у В. Брюсова:

Сораспятая на муку.

Враг мой давний и сестра!

Дай мне руку! Дай мне руку!

Меч взнесен! Спеши! Пора!

И я дала ему руку, а что было в моей душе, знает Бог и Вы...» (Новый мир. С. 202). Через несколько дней она вновь написала Штейну: «Мой Коля собирается, кажется, приехать ко мне – я так безумно счастлива» (Там же. С. 203). А 11 февраля: «...жду каждую минуту приезда Nicolas. Ведь Вы знаете, какой он безумный, вроде меня» (Там же. С. 204). Но Гумилев смог отправился в Россию только в конце апреля (см. № 13 наст. тома). Встреча с Брюсовым состоялась 15 мая 1907 г., о чем сохранилась запись в брюсовском дневнике: «Приезжал в Москву Н. Гумилев. Одет довольно изящно, но неприятное впечатление производят гнилые зубы» (Брюсов В. Дневники. Автобиографическая проза. Письма. М., 2002. С. 157). Стр. 64–66. – Р. Д. Тименчик и Р. Л. Щербаков усматривают в этих словах «намек на Бальмонта» (ЛН. С. 431), но в контексте данного письма под несостоявшимися «учителями» гораздо явственнее разумеются, конечно, Мережковские.

12

При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.

Неизд 1980 (публ. Г. П. Струве), Полушин, ЛН.

Автограф – РГБ. Ф. 386. К. 84. Ед. хр. 18.

Дат.: 11/24 марта 1907 г. – авторская датировка.

Письмо вложено в конверт, адресованный: «Russie. Москва. Театральная пл., д. Метрополь, 23. Редакция «Весы». Его Высокородию Валерию Яковлевичу Брюсову». На конверте надпись: «Paris De part». Штемпель почтового отделения Парижа – 25.03.07. Штемпель московской экспедиции городской почты – 13.03.07.

Стр. 4–6. – Ср. образность мышления в предыдущем письме: «я уже накануне просветления, <...> вот-вот рухнет стена» (стр. 48–49 № 11 наст. тома). При встрече с Гумилевым в мае Брюсов заметил о нем: «Часто упоминает о “свете”» (Брюсов В. Дневники. Автобиографическая проза. Письма. М., 2002. С. 157). Стр. 16–17. – Ст-ния «Ахиллес у алтаря» и «Маргерит» вошли в сборник Брюсова «Στέφανος» («Венок»). М., 1906. Оба ст-ния были ранее опубликованы в журнале «Вопросы жизни» (1905. № 3; 1905. № 7). Стр. 17–18. – Имеется в виду ст-ние А. А. Блока «Песня Офелии» («Он вчера нашептал мне много...»), которое было опубликовано в 1904 г. в журнале «Новый путь» (№ 11) и впоследствии вошло в сборник «Нечаянная радость» (М.: Скорпион, 1907) (другое стихотворение Блока под тем же названием («Разлучаясь с девой милой...») было впервые опубликовано лишь в 1908 г.). Можно считать, что в ст-нии «Влюбленная в дьявола» (№ 58 в т. I наст. изд.), приложенном к следующему письму к Брюсову, Гумилев умышленно создал свой собственный сюжетно-метрический аналог «Песни Офелии». Оба произведения, подчеркнуто «средневековые», представляют собой недоуменно-вопрошающий лирический монолог одинокой девушки, потерявшей временно-пространственную ориентацию, очарованной загадочным, «отсутствующим» мужчиной. Блок использует 3-иктный дольник, Гумилев – тактовик. На своем экземпляре первого издания «Романтических цветов» Брюсов сделал к последней строфе «Влюбленной в дьявола» помету: «Неплохо. Блок» (Пуришева К. Библиотека Брюсова // Литературное наследство. Т. 27–28. М., 1937. С. 674). Стр. 25–28. – См. попытку анализа на основе этих слов «функции искусства» в стихотворении «Жираф» (Баскер. С. 14–18. Об оккультном понятии «астрального тела» см. там же. С. 18–19). М. Баскер также отмечает сходство с определением воздействия искусства – «в терминах, не столь явно отзывающихся оккультизмом» – в статье Гумилева «Жизнь стиха»: «...прекрасные стихотворения, как живые существа, входят в круг нашей жизни; они то учат, то зовут, то благословляют... Под их влиянием люди любят, враждуют и умирают» (см. стр. 160–163 № 24 в т. VII наст. изд.). Стр. 29–30. – Цитируется ст-ние «Последний пир» из сборника Брюсова «Στέφανος» («Венок»). Стр. 32–35. – Цитируется ст-ние «Антоний» из сборника Брюсова «Στέφανος» («Венок»). Как и «Последний пир», оно ранее было опубликовано в «Вопросах жизни» (1905. № 7), в составе того же цикла («Озими»), что и «Маргерит». О возможном отзвуке «Антония» в «Корабле» Гумилева см. комментарий к стр. 25–28 № 71 в т. I наст. изд. Ср. также следующие за процитированными Гумилевым строки брюсовского ст-ния («О, дай мне жребий тот же вынуть / И в час, когда не кончен бой...») с гумилевским «Одиссеем у Лаэрта»: «Но в час, как Зевсовой рукой / Мой темный жребий будет вынут...» (стр. 29–30 № 146 в т. I наст. изд.). Стр. 37–39. – См. комментарийй к стр. 61–64 № 11 наст. тома, а также №№ 13 и 14 наст. тома. Стр. 40. – Как позволяет уточнить письмо А. Ахматовой С. В. фон Штейну от 13 марта 1907 г., речь идет о втором номере журнала: «Мое стихотворение «На руке его много блестящих колец» напечатано во 2-м номере «Сириуса», может быть, в 3-м появится маленькое стихотворение, написанное мною уже в Евпатории. Но я послала его слишком поздно и сомневаюсь, чтобы оно было напечатано» (Новый мир. С. 205. В третий номер журнала ст-ние Ахматовой не вошло). Стр. 43–44. – Под псевдонимом Анатолий Грант было напечатано эссе «Карты» (№ 2 в т. VI наст. изд.) в № 2 «Сириуса» и рассказ «Вверх по Нилу. (Листы из дневника)» (№ 3 в т. VI наст. изд.) в № 3. Стр. 44–45. – «Помимо заботы об общем направлении журнала, Гумилев взялся обеспечивать его литературный отдел. Но в поисках сотрудников для журнала он не добился успехов ни в России, ни в литературных кругах русской колонии в Париже. Брюсов не откликнулся на его просьбу «дать нам что-нибудь свое...» <...> Скорее всего, случайно оказался привлеченным к участию в журнале поэт и переводчик Александр Акимович Биск. <...> И только А. Ахматова не отказывалась от постоянного сотрудничества. <...> Чтобы поправить дело, Гумилев в этих обстоятельствах прибегает к помощи вымышленных сотрудников» (Николаев Н. И. Журнал «Сириус» (1907 г.) // Исследования и материалы. С. 312). Ср. также известное замечание Ахматовой в уже процитированном письме С. В. фон Штейну от 13 марта 1907 г.: «Зачем Гумилев взялся за «Сириус». <...> Вы заметили, что сотрудники почти все так же известны и почтенны, как я? Я думаю, что нашло на Гумилева затмение от Господа. Бывает!» (Новый мир. С. 205–206). Но не следует забывать, что сам Брюсов также нередко прибегал к псевдонимам (всего их насчитывается около 20) – и не только в начале пути, в сборнике «Русские символисты», который по праву можно считать брюсовской «псевдонимной мистификацией», но и в «Весах», где он (так же как и другие сотрудники) часто печатался под псевдонимами. «Объяснить эту игру в псевдонимы нетрудно. Круг основных сотрудников журнала был очень узок, некоторые из них порой выступали в одном лишь номере свыше десяти раз» (Азадовский К. М., Максимов Д. Е. Брюсов и «Весы» (К истории издания) // Валерий Брюсов. М., 1976. (Литературное наследство. Т. 85). С. 266–267, 268). Положение Гумилева в «Сириусе», таким образом, было далеко не уникально в историческом контексте отечественной модернистской издательской деятельности 1890-х – 1900-х гг. Стр. 47–49. – «Насколько это суждение в письме Брюсову соответствует действительному отношению Гумилева к статьям критического отдела, сказать трудно. Если предположить, что статьи критического отдела во всех трех номерах <...> принадлежат редактору отдела М. В. Фармаковскому, то с ним Гумилева связывали не только денежные счеты» (Николаев Н. И. Журнал «Сириус» (1907 г.) // Исследования и материалы. С. 313). О близости эстетических взглядов М. В. Фармаковского к художественной позиции Гумилева в конце 1908 г. см. № 56 наст. тома и комментарий к нему. Следует также учесть, что именно взгляды Гумилева на искусство привели к разногласию с Брюсовым в следующем, 1908 г. (см. №№ 40, 42 наст. тома и комментарии к ним). По сведениям А. В. Лаврова и Р. Д. Тименчика, журнал издавался на средства Фармаковского (см.: Литературное обозрение. 1987. № 7. С. 104), однако этих «средств» было явно недостаточно. «“Сириус”, к сожалению, вскоре лопнул, – рассказал Гумилев И. Одоевцевой много лет спустя. – И как это тогда было горько и обидно <...> и как забавно теперь. Ведь я плакал, плакал, как девчонка. Мне казалось, что я навеки опозорен, что я не переживу гибель своей мечты» (см.: Одоевцева I. С. 382). Стр. 51. – В письме от 29 октября / 11 ноября 1906 г. было неразборчиво написано слово «лживый» в ст-нии «Мне было грустно, думы обступили...» (стр. 58 № 7 наст. тома). Приписка Гумилева позволяет считать, что в упомянутом в стр. 3 «большом и милом письме» Брюсова тщательно разбирались все посланные «мэтру» до сих пор «парижские» стихи.

13

При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.

Неизд 1980 (публ. Г. П. Струве), Полушин (без стихов), ЛН.

Автограф – РГБ. Ф. 386. К. 84. Ед. хр. 18. В стр. 48 вместо «скрывался» ранее было «смеялся».

Дат.: 1 мая 1907 г. – по почтовому штемпелю.

Письмо вложено в конверт, адресованный: «Москва. Театральная пл., д. Метрополь. Редакция журнала «Весы». Его Высокородию Валерию Яковлевичу Брюсову». Штемпель почтового отделения Царского села – 01.05.07. Штемпель московской экспедиции городской почты – 02.05.07.

Стр. 3–5. – «В конце апреля <1907 г.> Гумилев должен был отправиться в Россию для отбывания воинской повинности» (Соч III. С. 353). Согласно законам о призыве в российскую армию он должен был «тянуть жребий», решающий, зачисляется ли призывник в запас, или должен отбывать трехгодичную воинскую повинность. Гумилев «вытянул жребий» и должен был поэтому явиться для прохождения медицинской комиссии на военный призыв, проходивший тогда в России раз в год, осенью (об этом см. комментарий к стр. 4–7 № 23 наст. тома). Однако под «обстоятельствами личной жизни», которые «не давали времени» ни для переписки, ни даже для «литературы» Гумилев подразумевает, конечно, не призывные формальности, а наметившийся, вероятно, уже в феврале-марте конфликт с невестой. Настроения Ахматовой в эти месяцы передает ее письмо С. В. фон Штейну от 11 февраля 1907 г.: «Я отравлена на всю жизнь, горек яд неразделенный любви! <...> Но Гумилев – моя Судьба, и я покорно отдаюсь ей. <...> Я клянусь Вам всем для меня святым, что этот несчастный человек будет счастлив со мной» (Новый мир. С. 204). «Неразделенной любовью» юной Ахматовой в этот момент являлся В. В. Голенищев-Кутузов, фотография которого, присланная Штейном, вызвала у корреспондентки взрыв эмоций («Я слишком счастлива, чтобы молчать. <...> Я не могу оторвать от него душу мою»). Очевидно, что все это не могло так или иначе не отразиться на письмах Ахматовой к «официальному жениху» в Париж, и Гумилев, мучимый неизвестностью, ехал в Россию и «для решительного объяснения» (см.: ЛН. С. 433). Поэтому, следуя в Петербург, он делает «крюк» через Киев, где задерживается на два дня (см.: Соч III. С. 353), в течение которых, однако, «решительного объяснения» не происходит. Возможно, это связано с тем, что Ахматова еще не получила аттестат зрелости (это произойдет 28 мая – см.: Черных В. А. Летопись жизни и творчества Анны Ахматовой. Ч. 1. М., 1996. С. 27), и потому «окончательная помолвка» откладывается на начало июня. Гумилев, безусловно, тяжело переживал продолжающуюся неопределенность. Именно в мае он, как кажется, и послал Ахматовой «Цветы зла» Ш. Бодлера с многозначительной надписью «Лебедю из лебедей – путь к его озеру» (Записные книжки Анны Ахматовой (1958–1966). Москва; Torino, 1996. С. 68). Стр. 6–7. – «В Царском селе семья Гумилевых в 1907 г. опять меняет адрес: она переезжает на Конюшенную улицу, в каменный дом, выстроенный незадолго до этого купчихой М. Ф. Белозеровой. Это единственный дом в Царском селе, связанный с именем Н. С. Гумилева, который сохранился до наших дней» (Козырева М. Г. Н. С. Гумилев в Царском селе // Гумилевы и Бежецкий край. Бежецк, 1996. С. 16). См. также комментарий к № 42 наст. тома. Стр. 8–11. – В мае 1907 г. Гумилев все-таки побывал в Москве, причем дважды – сначала 15-го числа, проездом в Рязанскую губернию (с визитом к кому-то из родственников отца), а затем, опять-таки проездом, в 20-х числах, возвращаясь в Царское село. 15 мая он дважды встречался с Брюсовым, а на обратном пути – разминулся с ним (см. комментарий к № 14 наст. тома). Стр. 12–14. – «Указания» содержались, очевидно, в «большом письме» Брюсова, упомянутом в стр. 3 № 12 (см. также комментарий к стр. 51 данного письма). Ни одно из трех приложенных к данному письму ст-ний в «Весах» не появилось. Стр. 17–19. – Знакомство Гумилева с Блоком в то время не состоялось. По всей вероятности, впервые они встретились на «среде» у Вяч. И. Иванова 26 ноября 1908 г. (см. № 54 наст. тома и комментарий к нему), а первое упоминание имени Гумилева появляется в «Записных книжках» Блока и того позже – 26 марта 1910 г. (Записные книжки. М., 1965. С. 170). Упоминаемый Гумилевым второй сборник стихов Блока «Нечаянная радость» (М.: «Скорпион», 1907) вышел в свет в конце декабря 1906 г. Брюсов принимал достаточно активное участие в технических вопросах его печатания (см.: Блок А. А. Полное собрание сочинений и писем. Т. 2. М., 1997. С. 522–523). Влияние Блока на стихи Гумилева было уже отмечено Брюсовым в рецензии на «Путь конквистадоров». См. также комментарий к стр. 17–18 № 12 наст. тома. Стр. 21–45. – № 58 в т. I наст. изд., автограф 1. Стр. 46–61. – № 59 в т. I наст. изд. В стр. 48 вместо «скрывался» ранее было «смеялся». Стр. 62–85. – № 60 в т. I наст. изд.

14

При жизни не публиковалось. Печ. по автографу.

Неизд 1980 (публ. Г. П. Струве), Полушин (без стихов), ЛН.

Автограф – РГБ. Ф. 386. К. 84. Ед. хр. 18.

Дат.: 21 июля / 3 августа 1907 г. – по почтовому штемпелю.

Письмо вложено в конверт, адресованный: «Russie. Москва. Театральная пл., д. Метрополь. Редакция журнала «Весы». Его Высокородию Валерию Яковлевичу Брюсову». Штемпель почтового отделения Парижа – 03.08.07. Claude Bernar. Штемпель московской экспедиции городской почты – 24.07.07.

Стр. 4. – «Ученик» впервые встретился с «учителем» 15 мая 1907 г., о чем сохранилась дневниковая запись Брюсова (см. комментарии к №№ 7 и 11 наст. тома), причем в этот день они виделись дважды. Первый визит нанес Гумилев – в офис издательства «Скорпион» в гостинице «Метрополь», столь живо описанный в мемуарах Б. А. Садовского: «Письменный стол завален бумагами и книгами. Типографические счета, пачки корректур, письма Рене Гиля и Реми де Гурмона, роскошно переплетенные экземпляры «Весов», рукописи, конверты. В глубине комнаты, справа от входа, стол с книгами, присланными для отзыва; на краю стола, свесив ноги, сидит гипсовая нимфа <...>. Над шифоньеркой между столами портреты Метерлинка, Пшибышевского с женой, Достоевского, Верлена, Верхарна» (см.: Азадовский К. М., Максимов Д. Е. Брюсов и «Весы» // Валерий Брюсов. М., 1976. (Литературное наследство. Т. 85). С. 264). Затем Брюсов «отдал визит», заехав во второй половине дня в гостиницу на Доминиканской улице, где остановился юный поэт (см.: Труды и дни. С. 172). Стр. 6–8. – Как указывают Р. Д. Тименчик и Р. Л. Щербаков, «имеются в виду: 1) персонаж повести «Невский проспект» Гофман – «довольно хороший сапожник с Офицерской улицы»; 2) поэт Виктор Викторович Гофман; 3) немецкий писатель и композитор Эрнест-Теодор-Амадей Гофман (1776–1822). В переводе Н. А. Славятинского цитируемая фраза звучит так: «Мое собственное «я», игралище жестоких и прихотливых случайностей, распавшись на два чуждых друг другу образа, безудержно неслось по морю событий, коего бушующие волны грозили меня поглотить» (Гофман Э. Т. А. Элексиры сатаны. Л.: Наука, 1984. Ч. 1. Гл. 2. С. 46)» (ЛН. С. 435). Стр. 8–13. – События второй половины мая – начала июля 1907 г. (периода важнейшего и трагического в личной и творческой биографии Гумилева) в простом хронологическом изложении выглядят так. После встречи с Брюсовым Гумилев некоторое (непродолжительное) время прогостил в Рязанской губернии, затем – вновь через Москву – вернулся в Царское село, где «тянул жеребий» в призывной комиссии и был призван в армию (см. комментарий к стр. 3–5 № 13 наст. тома). В начале июня он, как, очевидно, и было договорено, приезжает в Севастополь и «две недели» проводит в общении с Ахматовой, которая жила с матерью и братом на «даче Шмидта». Итогом этого «общения» стал полный разрыв с невестой и крах надежд на будущую свадьбу и совместную жизнь с любимой женщиной (см. ниже комментарий к стр. 10). Потрясенный Гумилев уезжает из Севастополя на пароходе «Орел», который следует по маршруту – Константинополь – Смирна – Марсель. Однако в Париж, как явствует из письма, он прибывает только 20-го июля, тогда как подобное путешествие в то время длилось не более недели. Т. е. около полутора месяцев Гумилев «блуждает» по Средиземноморью, по всей вероятности, отстав от парохода во время захода в Смирну, где произошла упомянутая им встреча с некоей «гречанкой» (хотя Ахматова стремилась впоследствии всячески «дезавуировать» это гумилевское «приключение» – см. ниже комментарий к стр. 11–12). Очень вероятно, что именно в этот же период бесцельных «средиземноморских странствий» потрясенного Гумилева случился и эпизод, описанный в его знаменитом ст-нии «Эзбекие» (1917; № 96 в т. III наст. изд.):

Как странно – ровно десять лет прошло

С тех пор, как я увидел Эзбекие,

Большой каирский сад, луною полной

Торжественно в тот вечер освещенный.

Я женщиною был тогда измучен,

И ни соленый, свежий ветер моря,

Ни грохот экзотических базаров,

Ничто меня утешить не могло.

О смерти я тогда молился Богу

И сам его приблизить был готов.

В письме Брюсову нет никаких упоминаний о том, что помимо Константинополя и Смирны Гумилев побывал еще и в Каире. Однако это было вполне возможно и хронологически, и «физически», поскольку средиземноморские морские трассы позволяли тогда совершить подобную поездку даже «безденежному» поэту, отставшему от парохода и пробиравшемуся во Францию «на перекладных». Тогда становится понятно свидетельство А. А. Гумилевой-Фрейганг о рассказе Гумилева о некоем «африканском путешествии» 1907 г.: «как он ночевал в трюме парохода вместе с пилигримами, как разделял с ними их скудную трапезу, как был арестован в Трувилле за попытку пробраться на пароход и проехать «зайцем». От родителей это путешествие скрывалось, и они узнали о нем лишь постфактум» (Гумилева А. А. Николай Степанович Гумилев // Жизнь Николая Гумилева. С. 66). От порта Александрии до Каира тогда уже можно было легко добраться по железной дороге. По крайней мере указанная самим Гумилевым «хронология» – «ровно десять лет», т. е. 1907–1917 – психологически исключает как какое-нибудь иное толкование, так и возможность ошибки – слишком уж важным для духовной жизни поэта было посещение «большого каирского сада»:

Но этот сад, он был во всем подобен

Священным рощам молодого мира:

Там пальмы тонкие взносили ветви,

Как девушки, к которым Бог нисходит;

На холмах, словно вещие друиды,

Толпились величавые платаны,

И водопад белел во мраке, точно

Встающий на дыбы единорог;

Ночные бабочки перелетали

Среди цветов, поднявшихся высоко,

Иль между звезд, – так низко были звезды,

Похожие на спелый барбарис.

И, помню, я воскликнул: «Выше горя

И глубже смерти – жизнь! Прими, Господь,

Обет мой вольный: что бы ни случилось,

Какие бы печали, униженья

Ни выпали на долю мне, не раньше

Задумаюсь о легкой смерти я,

Чем вновь войду такой же лунной ночью

Под пальмы и платаны Эзбекие».

Если принять версию о посещении Гумилевым Каира в июле 1907 г., то окажется, что поэт побывал в саду Эзбекие трижды, причем второе посещение (октябрь 1908 г.) также связано с «мыслями о самоубийстве» (см. комментарий к письму № 52 наст. тома), а третье (декабрь 1909 г.) вызвало ироническое «травестирование» «суицидального мотива» в письме к В. К. Ивановой-Шварсалон: «В Каире, вблизи моего отеля, есть сад, устроенный на английский лад, с искусственными горами, гротами, мостами из цельных деревьев. Вечером там почти никого нет, и светит большая бледно-голубая луна. Там дивно хорошо. Но каждый день мне приходит в голову ужасная мысль, которую я, конечно, не приведу в исполнение, – это отправиться в Александрию и там не утопиться подобно Антиною, а просто сесть на корабль, идущий в Одессу» (см. № 75 наст. тома и комментарий к нему). Данная гипотеза позволяет объяснить возникновение «египетских» мотивов как в ст-нии, приложенном к настоящему письму («А когда на изумрудах Нила / Месяц закачался и поблек...»), так и в ст-ниях, приложенных к последующим письмам 1907 г. – «Над тростником медлительного Нила...» (№ 17 наст. тома) и «Приближается к Каиру судно...» (№ 22 наст. тома), – а также пафос заключительных стихов ст-ния «Эзбекие» о возможном четвертом посещении каирского сада: