Текст книги "Полное собрание сочинений в 10 томах. Том 8. Письма"

Автор книги: Николай Гумилев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 45 страниц)

39

Печ. по автографу (РГАЛИ. Ф. 147. Оп. 1. Ед. хр. 34). Опубликовано: Неизд 1986, Полушин.

Дат.: 21 марта 1915 г. – по штемпелю почтового отделения Петрограда на почтовой карточке.

...молодого поэта Злобина... – Владимир Ананьевич Злобин (1894–1967) через три года, с 1919 г. станет секретарем Мережковских и войдет в историю русской литературы, прежде всего, именно в этом качестве (его книга о З. Н. Гиппиус «Тяжелая душа» (1970, вышла посмертно) – ценнейший источник сведений об обоих художниках). Во время написания данного письма В. А. Злобин был студентом историко-филологического факультета Петроградского университета. Знакомство его с Гумилевым по всей вероятности состоялось. По крайней мере, организуя кружок «Арион» в 1918 г. (см. комментарий к № 172 наст. тома), он, вместе с другими юными поэтами-«арионовцами», пригласит Гумилева быть их руководителем. Рецензию Гумилева на его стихи см. в № 75 в т. VII наст. изд.

...мизерного журнала «Богема»... – Л. М. Рейснер была издательницей «Богемы». Это был первый (и – недолговечный) из «домашних» журналов семьи Рейснеров. Следующий за «Богемой» «Рудин», выходивший в 1915–1916 гг., был более удачен и даже остался в истории предреволюционной журналистики как одно из политически-«левых» эстетических изданий (двадцатилетняя Рейснер критиковала в нем... Г. В. Плеханова за «оборонничество»). К сотрудничеству в своих журналах Л. М. Рейснер привлекала участников университетского «Кружка поэтов» (в который входила сама), в т. ч. О. Э. Мандельштама и В. А. Рождественского. В оформлении ее журналов участвовали С. Н. Грузенберг, Н. Н. Купреянов, Е. И. Праведников.

40

Печ. по автографу (РГАЛИ. Ф. 147. Оп. 1. Ед. хр. 35). Опубликовано: Неизд 1986, Полушин.

В письме содержатся мотивы письма Гумилева от 2 января 1915 г. (№ 133 наст. тома). Возможно это – «запоздавший» ответ. Письмо (на бланке журнала «Аполлон») вложено в конверт, адресованный: «Анне Андреевне Гумилевой или Н. С. Гумилеву от М. Лоз<инского>».

...видно, ты овладел тайной философского камня, ибо твои опыты превращения серебра в золото протекают в высшей степени успешно, клянусь Египетским Сержантом! ...рукоплещу близкому торжеству! – Имеется в виду скорый выход книги Гумилева «Колчан» (15 декабря 1915 г.), издание которой готовилось Лозинским. Обыгрываются две реминисценции из гумилевских текстов, находящихся в приватном обращении Лозинского: исключенной из «аполлоновского» текста заключительной строфы первой редакции «Пятистопных ямбов»:

Мне золоченый стиль вручил Вергилий,

А строгий Дант – гусиное перо,

И мне не надо ангельских воскрылий,

Чужое отвергаю я добро,

Я лилия простая между лилий,

Средь серебра я только серебро.

(см. комментарий к № 98 в т. II наст. изд.) и четверостишие (стр. 33–36) из № 185 наст. тома).

А раз адепты Великого Трансхопса занялись разоблачением сокровеннейших тайн... открыть Окаменелыя Дороги. – В этом предельно семантически насыщенном отрывке реминисцентно обозначены: 1) Гермес Трисмегист – легендарный родоначальник магии (см. № 34 в т. IV наст. изд. и комментарии к нему); 2) Название популярной в среде поэтов «первого Цеха» литературной игры – «Транхопс» (см.: Иванов III. С. 226–227); 3) Ст-ние самого Лозинского «Он в юности меня томил...»:

Что знал я там, где вечен строгий

И мертвый блеск и где легли

Среди безжалостной земли

Окаменелыя дороги.

Все же в целом оказывается информацией о решении Лозинского публиковать свою книгу стихов «Горный ключ» (вышла в издательстве «Альциона» (М.; Пг.) в следующем, 1916 г.); см. рецензию на нее Гумилева, во многом имплицитно пародирующую «герметический» стиль данного письма (№ 68 в т. VII наст. изд.) и комментарии к ней.

...украсить посвящением тебе мои пятистопные ямбы... чем богат... – Имеется в виду посвященное Гумилеву ст-ние Лозинского «Каменья» и его образность (см. комментарий к № 68 в т. VII наст. изд.).

Таня – Т. Б. Лозинская, жена писателя.

Филипка – домашнее прозвище С. М. Лозинского.

Струве – см. комментарий к № 69 в т. VII наст. изд.

Соловьев – имеется в виду Владимир Николаевич Соловьев (1884–1941), режиссер и театровед, друг Лозинского и знакомый Гумилева. О его участии в 1916 г. в судьбе гумилевской пьесы «Дитя Аллаха» см. комментарий к № 5 в т. V наст. изд. См. также № 171 наст. тома.

41

Печ. по автографу (ИРЛИ. Р. I. Оп. 5. № 501). Публикуется впервые.

Письмо оригинального поэта-авангардиста Тихона Васильевича Чурилина (1885–1946) связано с гумилевской рецензией на его книгу «Весна после смерти» (М., 1915) – см. № 67 в т. VII наст. изд. и комментарии к нему.

...иметь... Вашу книгу, где «Открытие Америки». – Поэма «Открытие Америки» (№ 12 в т. II наст. изд.) вошла в ЧН.

42

Печ. по автографу (РГБ. Ф. 245. К. 6. Ед. хр. 20). Опубликовано: Неизд 1980 (публ. Г. П. Струве), Полушин, В мире книг.

Ответ на письмо Гумилева от 8 ноября 1916 г. (№ 153 наст. тома).

Дат.: ноябрь 1916 г. – по дате письма № 153 наст. тома. Ответа на это письмо не последовало (не сохранилось?).

Милый мой Гафиз... – Обращение Рейснер к Гумилеву связано с написанной в феврале-марте 1916 г. «арабской сказкой» «Дитя Аллаха» (см. № 5 в т. V наст. изд. и комментарии к нему). Под именем «Гафиза» Гумилев выведен в незаконченном «Автобиографическом романе» Рейснер (см.: Рейснер Л. М. Автобиографический роман / Вст. статья А. И. Наумовой и Г. А. Пржиборовской; прим. Н. А. Такташевой // Из истории советской литературы 1920–1930 годов. Новые исследования и материалы. (Литературное наследство. Т. 93). М., 1983. С. 208).

43

Печ. по автографу (РГБ. Ф. 245. К. 6. Ед. хр. 20). Опубликовано: Неизд 1980 (публ. Г. П. Струве), Полушин, В мире книг.

Ответом на это письмо и письмо № 44 явилось письмо Гумилева от 8 декабря 1916 г. (№ 154 наст. тома).

Дат.: начало декабря 1916 г. – по дате письма № 154 наст. тома и по содержанию (праздник св. Николая, епископа Мирликийского, чудотворца – т. н. «Николы Зимнего» – 6/19 декабря). Письмо сохранилось частично (утрачен второй листок).

...будут все Юркуны... – В качестве обобщающего образа «поэтов, которые ее не любят», Л. М. Рейснер использовала фигуру Юрия Ивановича Юркуна (Юркунас, 1895–1938) – писателя из «круга М. А. Кузмина», интимного друга поэта (впоследствии – мужа О. Н. Арбениной).

44

Печ. по автографу (РГБ. Ф. 245. К. 6. Ед. хр. 20). Опубликовано: Неизд 1980 (публ. Г. П. Струве), Полушин, В мире книг.

Ответом на это письмо и письмо № 43 явилось письмо Гумилева от 8 декабря 1916 г. (№ 154 наст. тома).

Дат.: начало декабря 1916 г. – по дате письма № 147 наст. тома и по содержанию (праздник св. Николая, епископа Мирликийского, чудотворца – т. н. «Николы Зимнего» – 6/19 декабря).

45

Печ. по автографу (РГБ. Ф. 245. К. 6. Ед. хр. 20). Опубликовано: Неизд 1980 (публ. Г. П. Струве), Полушин, В мире книг.

Ответ на письмо Гумилева от 15 января 1917 г. (№ 157 наст. тома). Ответом на это письмо явилось письмо Гумилева от 22 января 1917 г. (№ 158 наст. тома).

Дат.: между 15 и 22 января 1917 г. – по датам писем №№ 157 и 158 наст. тома.

...Микель Анджело жил почти рядом с Содомой, после Леонардо, после женщин, неспособных держать даже Лебедя... – Упоминается современник создателя Сикстинской капеллы в Ватикане Микеланджело Буонаротти (1475–1564) Джованни Антонио Бацци, известный как Содома (1477–1549) (см. об этом художнике № 81 в т. II наст. изд. и комментарий к нему), а также – картина Леонардо да Винчи «Леда с лебедем» (см. № 95 в т. II наст. изд. и комментарии к нему).

...Брюсов, учившийся искусству, как Мазаччио перспективе... – Мазаччо (наст. имя Томмазо ди Джованни ди Симоне Гвиди, 1401–1428), итальянский живописец, творчество которого приходится на рубеж раннего Возрождения (т. н. кватроченто, т. е. XV век) и «Высокого Возрождения»; упоминаемое введение им в свои полотна законов перспективы уводило живопись от символической условности Средних Веков и стало прологом к «реалистическому» изображению человеческих фигур и интерьера на полотнах последующих итальянских мастеров – Леонардо, Микеланджело, Рафаэля. «Мазаччо пользуется линейной перспективой, изображая объемные фигуры в трехмерном пространстве, которое обладает реальной протяженностью, шириной и глубиной. Изображение отличается логической ясностью и зрительной достоверностью, оно ориентировано на реальное восприятие. Писатель конца XV века Ландино отмечал, что Мазаччо “превосходно передавал натуру, так как он стремился изобразить только действительность и моделировку фигур и был сильнее своих современников в перспективе”» (см.: Шрамкова Г. Искусство Возрождения. М., 1977. С. 11). Упоминание о «боевых тяжелых конях», вероятно, относится к картине последователя Мазаччо флорентийского художника Паоло Учелло (1397–1475) «Битва при Сан Романо» (1457): «Для Учелло, как и для многих современных ему мастеров, живописная перспектива стала необходимым средством познания реального мира и выражения его закономерностей в искусстве» (Там же. С. 12).

...ученый, как болонец... – В городе Болонья был открыт один из первых европейских университетов (см. № 97 в т. II наст. изд. и комментарии к нему).

...сикстинская капелла еще не кончена... – Интересно, что образ Возрождения ассоциировался у Л. М. Рейснер с русской революцией (см. ее письмо М. Л. Лозинскому, март 1920 г.): «Что будет дальше? Не знаю, по-моему, то величественное и спокойное восхождение Солнца Духа, тот новый Ренессанс. О котором мы все когда-то мечтали...» (Дружба народов. 1967. № 4. С. 245).

46

Печ. по автографу (РГБ. Ф. 245. К. 6. Ед. хр. 20). Опубликовано: Неизд 1980 (публ. Г. П. Струве), Полушин, В мире книг.

Ответ на письмо Гумилева от 22 января 1917 г. (№ 158 наст. тома).

Дат.: конец января 1917 г. – по содержанию. Возможно, письмо не сохранилось полностью.

Застанет ли Вас это письмо... – 23 января 1917 г. приказом по полку Гумилев был прикомандирован к корпусному интенданту 28 корпуса для закупки сена частям дивизии и направлен на станцию Турцевичи Николаевской железной дороги (близ Окуловки, где и остановился Гумилев). Оттуда он отправился в Петроград 28 января, где был арестован за неотдание чести генералу, сутки просидел на гауптвахте и затем был препровожден обратно в Турцевичи, согласно предписанию (см.: Соч III. С. 399). Очевидно, он успел повидать Рейснер и между ними произошел роковой конфликт, радикально изменивший отношения «Гафиза» и «Лери» (ср. нарочито «официальное» обращение Гумилева к корреспондентке в письме от 6 февраля (№ 159 наст. тома). Не исключено, что и инцидент с неотданием чести как-то связан с этим конфликтом и, возможно, аффектированным состояние поэта.

47

Печ. по автографу (РГБ. Ф. 245. К. 6. Ед. хр. 20). Опубликовано: Неизд 1980 (публ. Г. П. Струве), Полушин, В мире книг.

Дат.: февраль-июнь (?) 1917 г. – по времени ссоры корреспондентов, после которой Гумилев вернул Л. М. Рейснер ее письма к нему, и дате последнего письма Гумилева к Рейснер (см. № 165 наст. тома).

Письмо не было отправлено. Надпись на конверте: «Если я умру, эти письма, не читая, отослать Н. С. Гумилеву», позволяет заключить, что это – «посмертное» послание Рейснер, которое должно было сопровождать возвращение писем Гумилева в случае смерти «Лери». Нужно отметить, что с февраля 1917 г. переписка шла только «в одну сторону» – Рейснер не отвечала на письма Гумилева, так что наличие в общей подборке ее писем ноября 1916 г. – января 1917 г. означает, что при их ссоре Гумилев вернул все письма, которые у него были с собой. Больше до отъезда поэта во Францию они, очевидно, не виделись.

48

Печ. по: СС IV (С. 546–548).

Автограф – Архив Струве.

Опубликовано: СС IV, СС IV (Р-т), Полушин.

Энгельгардт Анна Николаевна (в замужестве – Гумилева, 1884 или 1885–1942) – вторая жена Гумилева, ей посвящен «Огненный столп». А. Н. Энгельгардт была дочерью Л. М. Гарелиной-Бальмонт и Н. А. Энгельгардта. Ее отец начинал как поэт (Стихотворения. СПб., 1890), сотрудничал в газете «Новое время», журналах «Вестник иностранной литературы», «Книжки недели», «Русский вестник», «Исторический вестник» и др. как прозаик, переводчик, публицист и литературовед. Он был автором двухтомной «Истории русской литературы XIX столетия» (СПб., 1902–1903). Мать ее, первая жена К. Д. Бальмонта, ушла к Н. А. Энгельгардту от мужа, после того как Бальмонт влюбился в невесту Н. А. Энгельгардта Е. А. Андрееву. В результате возникшего в 1893–1894 гг. «любовного четырехугольника» возникают de facto две новые пары – К. Д. Бальмонт и Е. А. Андреева и Н. А. Энгельгардт и Л. М. Гарелина, – «формальный статус» которых оставался долгое время крайне запутанным. Так как Л. М. Гарелина не давала развод К. Д. Бальмонту, тот вынужден был «узаконить» родившуюся у нее от Н. А. Энгельгардта дочь. Отсюда и уверенность Гумилева, что его жена – дочь любимого им в юности поэта-символиста. Впрочем, Бальмонт хорошо относился к Анне Николаевне («Мне дорога эта девушка со всем своим очарованием и грустной судьбой...»), тем более что она была очень дружна со своим сводным братом, сыном поэта Н. К. Бальмонтом, который тоже жил в семье Энгельгардтов вместе с матерью.

А. Н. Энгельгардт училась в частной гимназии Лохвицкой-Скалон (вместе с О. Н. Арбениной – см. комментарии к №№ 175, 178 наст. тома). По воспоминаниям ее младшего брата, Александра Николаевича Энгельгардта, семья жила «очень уединенной жизнью», тем более что Н. А. Энгельгардт страдал с 1910 г. нервным заболеванием. «Сестра Аня особенно ничем не увлекалась. Читала много. По своему характеру была очень непосредственна, не по летам наивна и всегда – неожиданно обидчива». Закончив гимназию, А. Н. Энгельгардт поступает на Курсы сестер милосердия и, закончив их, работает в военном госпитале, расположенном в том же Эртелевом переулке, где жили Энгельгардты. «...Ей очень шел костюм сестры милосердия с красным крестом на груди. Она любила гулять в Летнем саду... в этом костюме...» Ее «роман» с Гумилевым начался после их встречи на брюсовском вечере в Тенишевском училище 14 мая 1916 г. В 1916–1917 гг. А. Н. Энгельгардт, вызывая бешеную зависть и ревность подруги – О. Н. Арбениной, – переписывается с Гумилевым и регулярно встречается с поэтом во время его отлучек в Петербург с фронта. Сведенья об этом имеются в дневнике О. Н. Арбениной (хотя и в специфической интерпретации): «24 ноября [1916 г.] Письмо... от Ани <...> Она пишет: «Г<умилев> пришел с фронта, я была оч<ень> вероломной по отношению к нему; но все же я его не оч<ень> не люблю!...» Дрянь! <...> И за что это мне, Господи! Мы в один день с нею с ним познакомились; одинаково и очень ему понравились (это-то я наверное знаю); и вот – он пишет ей, а я забыта им, как снега прошлых зим, как зелень старых весен... <...> Мне – мелкие радости, мелкие печали, мелкие волнения, – а ей – любовь и письма прекрасного, великого, бурного поэта!.. 27 ноября [1916 г.] <...> А Ане пишет любимый поэт, и ей жизнь улыбается. 30 ноября [1916 г.] <...> Он ей нравится. Хоть она и говорит – нет, как я. Он возил ее на острова в автомобиле, они ели в Астории икру и груши, приехал к ней в Вознесенск (в Иваново-Вознесенск, где Энгельгардты проводили лето; этот визит состоялся 10–13 июля 1916 г. – Ред.) и грозой, в беседке с настурциями, безумно целовал ее... <...> Он посвящает ей стихи и посылает розы! <...> 27 декабря [1916 г.] <...> Не на радость, а на горе я ей звоню! Незадолго до меня был ей звонок: он. Он просит уделить ему «10 минут». Только что приехал с фронта...» Нужно отметить, что А. Н. Энгельгардт именно в качестве второй жены поэта, «Анны Второй», и адресата его лирики конца 1910-х – начала 1920-х гг. (адресата «Огненного столпа!) была впоследствии излюбленной «мишенью» мемуаристов (прежде всего – «мемуаристок»), которые стремились всячески дезавуировать ее роль в последний период жизни Гумилева, представить ее «недалекой», «сварливой», «мелочной», а ее замужество – результатом случайного стечения обстоятельств. Между тем, как пишет современный исследователь, «все, что известно ныне об Анне Энгельгардт, заставляет думать о ней как о способной, даже одаренной девушке, но не сумевшей (может быть, не успевшей) раскрыться в насыщенной талантами атмосфере тех лет. Близкая к людям выдающимся (Бальмонт, Гумилев), она – в отличие от той же Ахматовой – осталась незамеченной в их тени» (см. подборку материалов: Анна Энгельгардт – жена Гумилева (по материалам архива Д. Е. Максимова) / Публикация К. М. Азадовского и А. В. Лаврова // Исследования и материалы. С. 358–398). См. также комментарии к письму № 60 раздела «Письма к Н. С. Гумилеву» наст. тома.

...я перепутала адрес... – Парижский адрес Гумилева, действительно, поменялся осенью 1917 г. – см. комментарий к № 169 наст. тома.

...письмо придет чуть ли не через год. – Как указывает Г. П. Струве, письмо было получено в Лондоне, куда его пересылали из Парижа, 3 июня 1918 г., когда Гумилев уже вернулся в Петроград.

...твоя коллекция картин... – В Париже Гумилев коллекционировал экзотическую живопись (см. № 169 наст. тома и № 49 раздела «Письма к Н. С. Гумилеву» наст. тома). О судьбе вещей Гумилева, оставшихся в Париже, говорится в письме А. Цитрона М. Ф. Ларионову от 30 сентября 1919 г.: «Дело у меня такое: где Гумилев? Его вещи у меня – и ей Богу лучше бы он мне оставил сына! Я эти вещи перевозил в Лион (в 1918 г.) и обратно. Раз ящик упал с воза и стекла побиты. Не хочешь ли ты взять на хранение? Я к тому помирать собираюсь» (цит. по: Ustinov Andrey. Two Episodes from the Biography of Nikolai Gumilev // A Sense of Place. Tsarskoe Selo and its Poets. Columbus, Ohio, 1993. P. 300).

...никого из мальчишек не вижу, кроме Володи Ч. ...все наши общие знакомые уехали. – Очевидно, имеется в виду Владимир Степанович Чернявский (1889–1946), поэт, актер, в 1916–1917 гг. поклонник А. Н. Энгельгардт. О. Н. Арбенина, у которой с Чернявским случилась тогда же «печальная история», вспоминала, что у него была книга Гумилева «Чужое небо», по тексту которой ставилась домашняя постановка «Дон-Жуана в Египте», где, помимо Чернявского, участвовали Николай Константинович (Никс) Бальмонт (1890–1926), сын поэта и сводный брат А. Н. Энгельгардт, и Л. И. Канегиссер (1896–1918), поэт, впоследствии – убийца председателя ПетроЧК М. С. Урицкого (см.: Исследования и материалы. С. 436).

Я работаю как сестра в санатории, вне города... – Письмо было отправлено 4 декабря 1917 г. из Лигово, деревни на Петергофской дороге, известной некогда как имение князя Г. Г. Орлова. В начале XX века это был пригородный поселок, ныне – юго-западная окраина города.

49

Печ. по.: Опыты. 1953. № 1.

Автограф – Архив Струве.

Опубликовано: Струве Г. П. Из архива Н. С. Гумилева. Неизданные материалы для библиографии Гумилева и истории литературных течений // Опыты. 1953. № 1. С. 186–187.

Льдов Константин (наст. имя Витольд-Константин Николаевич Розенблюм, 1862–1937) – поэт, прозаик, переводчик. Более всего был известен как детский поэт, автор целого ряда популярных детских стихотворных сборников, издававшихся и переиздававшихся начиная с 1880-х годов вплоть до революции. В качестве «взрослого» поэта (сборники «Стихотворения» (1890), «Лирические стихотворения» (1897), «Отзвуки души» (1899)) был типичным представителем «поэтического межвременья» 1880-х гг., хотя и участвовал в сборнике П. П. Перцова и Д. С. Мережковского «Молодая поэзия» (1895), сотрудничал в журнале «Северный вестник» – оплоте раннего русского символизма (с июня 1896 г. и до завершения издания выполнял обязанности секретаря журнала). В качестве поэта, прозаика и публициста К. Льдов активно публиковался в периодике 1900-х – 1910-х гг. С 1914 г. жил в Париже, в 1918 г. переехал в Женеву, потом – в Брюссель, где издал свой последний сборник стихов «Против течения» (1926). Публикуя письмо, Г. П. Струве писал: «В конце января 1918 г. Н. С. Гумилев, находившийся с лета 1917 г. в Париже <...> прибыл в Лондон. В начале февраля он получил на адрес русского консульства печатаемое ниже письмо от Константина Николаевича Льдова. <...> Гумилев, очевидно, познакомился с ним в Париже. В 90-х годах Льдов сотрудничал в «модернистском» «Северном Вестнике» А. Л. Волынского и Л. Я. Гуревич, и народническое «Русское богатство» даже провозгласило его символистом. <...> В дальнейшем Льдов оказался, однако, совершенно вне символистского течения и стоял далеко от тех литературных кругов, к которым принадлежал Гумилев. Из его письма можно заключить, что и со стихами Гумилева он познакомился лишь в Париже, после личного знакомства с ним» (Струве Г. П. Из архива Н. С. Гумилева. Неизданные материалы для биографии Гумилева и истории литературных течений // Опыты. № 1. Нью-Йорк, 1953. С. 181).

...мы обрадовались, узнав, что Вам удалось пристроиться в Лондоне... – 8 января 1918 г. Гумилев, узнав о том, что русский военный агент в Англии, генерал Ермолов имеет возможность направить на Персидский фронт 26 русских офицеров, подал рапорт генералу М. А. Занкевичу, командовавшему русскими войсками во Франции, о своем желании отбыть из Парижа в Лондон для последующей отправки в Месопотамию. 14 января 1918 г. он был командирован из Парижа в Лондон, однако по прибытию оказалось, что «неудовлетворение... прапорщика Гумилева проездными и подъемными деньгами» было истолковано английским военным ведомством как «отсутствие рекомендации» со стороны его непосредственного начальства (!), и потому «команд<иров>ание его в Месопотамию... отклонили» (см.: Исследования и материалы. С. 294). «Гумилев все-таки задержался в Лондоне еще на три месяца. С помощью Бориса Анрепа... устроился на работу в шифровальный отдел Русского правительственного комитета. Один из его знакомых написал ему из Парижа: «Мы обрадовались, узнав, что Вам удалось устроиться в Лондоне». Но комитет, как и все представительства добольшевистской России, доживал свои последние дни» (Давидсон А. Б. Николай Гумилев. Поэт, путешественник, воин. Смоленск, 2001. С. 285).

Коллекция направлена в отель Друо; туда же, вероятно, последует и обстановка. – «...Из письма явствует, что в Париже [Льдов] имел обстановку и даже ценные картины, которые собирался продавать с аукциона» (Неизданные материалы для биографии Гумилева... С. 181). Возможно, что именно собирание живописи стало причиной знакомства Гумилева со Льдовым (см. № 169 наст. тома, № 48 раздела «Письма к Н. С. Гумилеву» наст. тома и комментарии к ним).

г. А-в... А. Н. – Сведений об упоминаемых в письме Льдова лицах нет.

Посылаю для самого придирчивого рассмотрения... – «В письме Льдова на том же листке были переписаны <...> четыре его собственных стихотворения. Эти свеженаписанные стихотворения он посылал на суд Гумилеву. Как и вся поэзия Льдова, они большой поэтической ценности не имеют, но любопытны как свидетельство того, что этот совсем не молодой (Льдову тогда было 55 лет) и в сущности далекий от всякого «модернизма» поэт подпал – очевидно, в результате личного общения – под влияние самого Гумилева. Влияние это особо чувствуется в стихотворениях «Кабилы» и «Поэма», отчасти в «Державине». В «Поэме» в типично-банальную «нивскую» поэзию врываются гумилевские нотки. В «Кабилах» чувствуется гумилевская фактура, не говоря уже о самой теме...» (Неизданные материалы для биографии Гумилева... С. 181–182).

50

Печ. по автографу (РГАЛИ. Ф. 1384. Оп. 1. № 3). Публикуется впервые. Бумага заверена: «Верно. В. Трахтенберг».

Слезкин Юрий Львович (1885–1947) – прозаик, дебютировавший как талантливый автор мистико-фантастической прозы, а завершивший свою карьеру историческими романами в традициях «соцреализма». В дореволюционные годы был лишь «шапочно знаком» с Гумилевым по клубу «Медный всадник» (см.: Воспоминания о «серебряном веке». М., 1993. С. 468), зато в 1918–1919 гг., став секретарем петроградского Союза деятелей художественной литературы (СДХЛ, см. комментарий к № 52 раздела «Письма к Н. С. Гумилеву» наст. тома), оказался связан с ним достаточно тесными деловыми отношениями и даже – в качестве счастливого избранника И. Е. Куниной – сумел внести в эти отношения оттенок романтической интриги. «...Ясно вижу... особняк, кажется мне, барона Гинзбурга... Тут находится (находилось в 1918 г.) какое-то профессиональное учреждение литераторов – не помню, клуб ли, союз. Не помню и того, зачем мы сюда пришли – прямо из Ботанического сада, где опьяняюще пахло всеми веснами мира... У Гумилева там какие-то дела <...> Он настаивает, чтобы я вошла, знакомит меня с множеством новых людей... <...> Через вечность, которая на часах, вероятно, не длилась более получаса, я увлекаюсь Слезкиным – кажется, председателем этого клуба или союза. Он в военной форме, без погон, ладный, движения у него молоды, красивы, темные волосы гладко и молодо причесаны – на пробор сбоку и – что самое важное: я чувствую, что и я ему нравлюсь. И вижу, что Гумилев хмурится. Это не ревность, я знаю, я уже массу вещей знаю! – это его сознание своей некрасивости рядом со Слезкиным. Он уводит меня из особняка в сад – быстрее, чем хотелось бы» (Кунина И. Е. Моя гумилевская весна // Литературное обозрение. 1991. № 9).

Данное письмо рисует Ю. Л. Слезкина только с «деловой» стороны. Упоминаемый в письме адрес – Васильевский остров, 11 линия, д. 18 – адрес описанного Куниной (правда в весеннее время) особняка барона Гинзбурга, где и помещался СДХЛ (см.: Соч III. С. 409).

51

Печ. по автографу (РГАЛИ. Ф. 147. 1. 46). Публикуется впервые.

Гриневская Изабелла Аркадьевна (1864–1942) – драматург, прозаик, поэтесса, переводчица, критик. Обучалась на Высших женских (Бестужевских) курсах, затем, познакомившись с И. А. Ефроном, работала в «Энциклопедическом словаре». Владела многими европейскими языками и литературную деятельность начала переводами (В. Гюго, А. Мицкевич, Дж. Кардуччи, Г. Д’Аннунцио, Г. Гауптман, Шекспир, Байрон и др.). Печатала стихи, пьесы, рассказы, статьи в журналах «Живописное обозрение», «Нива», «Вестник Европы». В конце 1910-х – начале 1920-х годов работала переводчиком в издательстве «Всемирная литература». В последние, «советские» десятилетия своей жизни И. А. Гриневская по болезни и немощи никакого участия в литературной жизни не принимала. И. А. Гриневская была членом литературно-художественного кружка имени Я. П. Полонского и «Вечеров Случевского», где могла встречаться с Гумилевым, однако, судя по тому, что она не знала даже имя поэта (!), никаких контактов с ним у нее не было.

Письмо И. А. Гриневской состоит из двух частей, первая из которых, «вступительная», адресована, предположительно, Федору Александровичу Лютеру (1864–1920), преподавателю древних языков и участнику «Литературно-мыслительного кружка» в Петербурге, которого Гриневская, вероятно, использовала в качестве посредника «по старой дружбе» (его статус во «Всемирной литературе» неясен). Вторая часть письма адресована Гумилеву (которого она называет «Григорием Степановичем»). Это послание носит характер «открытого письма» и представляет собой, в сущности, критическую рецензию на книгу Гумилева и К. И. Чуковского «Принципы художественного перевода», вышедшую первым изданием в 1919 г., вторым, уже с «тройным» авторством – Гумилева, Чуковского и Ф. Д. Батюшкова, – в 1920 г. Датировка текста соответствует времени выхода этих изданий.

Письмо Гриневской отражает взгляд многих «спецов» (по тогдашней советской терминологии) «Всемирной литературы», не принимавших стремление Гумилева разработать для этого грандиозного проекта Горького некие общие, универсальные методические принципы, дающие хотя бы общие гарантии соответствия поставляемой издательством «продукции» качественному «стандарту» современного европейского перевода. Для понимания конфликта Гриневской и Гумилева (поводом для которого, как можно понять из письма, стала работа над книгой переводов С. Бенелли «Драматические поэмы» (опубликована в 1923 г.)) нужно особо отметить беспрецедентность самого феномена «Всемирной литературы» в истории мировой переводчицкой деятельности.

«Всемирка» (как очень скоро стали ее называть писатели, вовлеченные в дело) возникла 20 августа 1918 г., когда был заключен договор между А. М. Горьким, А. Н. Тихоновым, З. И. Гржебиным и И. П. Ладыжниковым об организации издательства «Всемирная литература». Согласно этому договору, издательство ставило своей целью «перевод на русский язык и подготовку к печати избранных произведений иностранной художественной литературы конца XVIII – XIX вв.». Полную ответственность за все предприятие взял на себя Горький, особо оговорив в договоре, что «А. М. Пешкову предоставляется полная свобода в организации издательства, как-то: в выборе подлежащих изданию книг, в установлении их тиража, в определении характера вступительных статей и примечаний, а также в выборе сотрудников, авторов, переводчиков и служащих издательства...» (см.: Зайдман А. Д. Литературные студии «Всемирной литературы» и «Дома искусств» // Русская литература. 1973. № 1. С. 141). Такой «авторитаризм» со стороны Горького не случаен, ибо он замышлял реализацию грандиозного просветительского проекта, равного которому не было со времен французской энциклопедии. Это не могло не вызывать скепсис и раздражение со стороны большинства привлекаемых им сотрудников, поставленных к тому же в подавляющем большинстве своем перед проблемой физического выживания и менее всего расположенных к пафосу футурологического мышления. «Трудно починить водопровод, – горько иронизировал Евгений Замятин, – трудно построить дом, но очень легко – Вавилонскую башню. И мы строили Вавилонскую башню: издадим Пантеон литературы российской – от Фонвизина до наших дней. Сто томов! Мы, быть может, чуть-чуть улыбаясь, – верили или хотели верить» (Замятин Е. Лица. Нью-Йорк, 1967. С. 16–19). Во «Всемирку» приходили те, кому в годы «военного коммунизма» негде было заработать на кусок насущного хлеба, и приносили с собой соответствующий настрой. «Переводы делаются наспех для «Всемирной литературы», – простодушно замечала И. В. Одоевцева. – <...> К переводам никто не относится серьезно – это халтура, легкий способ заработать деньги» (Одоевцева I. С. 216). Впрочем, были и гораздо более серьезные, «идеологические» оппозиции. «Во «Всем. Лит.» видел Сологуба, – отмечает в дневнике К. И. Чуковский. – Он фыркает. Зовет это учреждение «ВсеЛит» – т. е. вселить пролетариев в квартиру – и говорит, что это грабиловка» (Чуковский К. И. Дневник. 1901–1929. М., 1991. С. 96).