Текст книги "Разговор с незнакомкой"

Автор книги: Николай Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 30 страниц)

…Осветительные ракеты едва пронизывали завесу рыхлого тумана. Артиллерийская перестрелка, длившаяся более получаса, внезапно смолкла.

– Как бы нам не потерять друг друга в этой кромешной тьме, – толкнул в бок Романенко Юрий Власов, его заместитель в группе захвата.

– Передай хлопцам, чтобы у ручья осторожнее. Чтоб не искупались да не зашумели.

Из темноты приглушенно донесло протяжный собачий вой.

– Ну, права пехота, мать иху… – выругался Дмитрий Козленко. – Теперь не дадут подойти.

– Я все ж до последнего не верил, что они тут есть, – проговорил Романенко, прислушиваясь.

Собачий лай не утихал. Он резал слух и, казалось, приближался к разведчикам. Под плотным покровом ночи перекличка четвероногих напоминала засыпающую мирную деревню. Но тусклые вспышки ракет, беспорядочная стрельба в темноте на чужих позициях, вой одиночной шальной мины над головой не давали отвлечься, держали разведчиков в крайнем напряжении.

– Есть идея… – сержант Власов перекатился ближе к Романенко. – Даем отвлекающий маневр, чтобы отвести это зверье в сторону.

– Я только что подумал об этом, – согласился Романенко. – Придется разделиться. Если собак спустят с поводка, то кто-то должен их уничтожить. А остальные в это время будут действовать… по обстановке.

– Нас же только пятеро, – подал из темноты голос Бондарь. – Куда же еще делиться?

– Ну, что ж, придется брать из групп обеспечения, – проговорил старшина Романенко. – А иначе они нам вообще не пригодятся сегодня. Козленко, Дима, дуй за Кружилиным, пусть возьмет еще пару своих.

…Подкрепление Козленко привел быстро. Вслед за ним и Кружилиным из темноты вынырнули сержанты Артищев, Репин и Черепанов.

– Ну, Алексей, ничего не поделаешь, – тихо сказал, положив руку на плечо Кружилину, Романенко. – Придется тебе со своими двигать влево. И, может быть, дать себя обнаружить, лишь бы блокировать собак. Слышишь, как гавкают?.. А мы, когда у вас там подымется переполох, попробуем атаковать огневую точку. Усек? Глядите осторожнее только, там ручей под снегом…

– А как быть с пулеметом? – спросил Репин, тяжело отдуваясь. – С собой, что ли, тащить?..

– Берем, – коротко бросил Кружилин. – Сейчас без него нельзя.

Стоило исчезнуть в темноте группе Кружилина, противник, будто почуявший неладное, всполошился. Заговорили сразу два пулемета. От обилия ракет небо, несмотря на туман, становилось розовым.

– Так… значит, с проходами порядок? – переспросил Романенко Командина.

– Порядок, – ответил сапер, слизывая кровь с пальцев. – Руки вот только порезал здорово. Сноровки, признаться, у меня нет к этой проволоке…

– Остаетесь оба в проходе, – приказал Романенко. – Дивизионному саперу ждать возле нашего минного поля. Возвращаться будем с двух сторон; не прозевайте, а то на минное поле угодим. Группа Кружилина должна прибыть раньше…

А группа Кружилина выжидала на берегу. Лишь когда истаяли, погасли ракеты, потрескивающие почти над головой, разведчики сползли на лед. Двигались на расстоянии друг от друга, медленно, по-пластунски. Тонкий лед гулко постанывал под телами разведчиков, прогибался.

– Остаешься здесь с пулеметом, – сказал Кружилин Репину, когда выбрались на берег. – Сколько до них, метров двести осталось, не больше, мы втроем попробуем подойти ближе…

Репин плюнул на палец и подержал его вертикально над головой.

– Хорошо, что ветер в нашу сторону, – сказал он негромко, – только там в бой не ввязывайтесь, с нас ведь и шуму достаточно.

– Посмотрим… – ответил Кружилин, и сразу же разведчики услышали над собой резкий утробный свист крупного снаряда, точно вдогон ему просвистели второй и третий. В темноте на переднем крае противника раздались мощные взрывы. Тотчас же послышались суматошные, истерические крики, собачий лай.

– Не надо было их сейчас ворошить, – вздохнул Черепанов. – Испортят нам всю погоду.

– Кто знает… – отозвался Иван Артищев. – Может, наоборот – нам на руку. Слышите, как орут, видно, накрыло кого-то там…

Между тем заливистый собачий лай превратился едва ли не в вой, казалось, что лают уже и рычат сотни звериных глоток.

– Так и знал, черт бы его побрал, – выругался Репин. – Ветер порывами бьет, теперь в их сторону подул.

– Обнаружили, – подтвердил Кружилин. – Приготовиться…

Со стороны противника заработал станковый пулемет, послышались громкие гортанные слова команды. Второй пулемет бил правее – там, где готовилась к решающему броску группа Романенко.

– Я пошел, – шепнул Иван Артищев и шагнул в темноту. Он успел сделать короткую перебежку и распластаться у старого сучкастого пня.

Собачий лай приближался.

– Иван, они спустили собак! – крикнул Кружилин.

Артищев и сам понял это, он выхватил гранату и в ожидании замер у пня. Темный круглый ком катился по откосу прямо на него. Широко размахнувшись, он метнул гранату. Но она, перелетев пса, не причинила ему вреда. Не долетела она и до немцев. Пулемет бил беспрестанно, почти без интервалов, выщупывая трассирующими пулями слившихся с землей разведчиков. Собака приближалась к Артищеву. Он выхватил из-за голенища финку.

– Пора! – крикнул Кружилин Репину, припавшему к прикладу ручного пулемета.

– Нельзя… – коротко бросил тот. – Ивана могу задеть. С собакой-то он справится…

– Это не простая собака, – сквозь зубы проговорил Кружилин. – На людей дрессирована.

Но немецкая овчарка не бросилась на Артищева. Не долетев до него несколько метров, огромный пес, резко затормозив, крутанулся волчком и кинулся в сторону, на Сергея Черепанова, дозаряжавшего в это время автомат.

Кружилин метнулся на помощь, но пулеметная очередь прижала его к земле.

Черепанов тщетно пытался выхватить пистолет. Собака, тяжело придавив его к земле, разрывая когтями плащ-палатку, подбиралась к горлу. Он уже слышал ее сиплое, прерывистое дыхание…

Шум борьбы отвлек на мгновение Ивана Артищева, и он едва успел спрятать голову за пенек. Огромная темная туша второго пса пролетела над ним. Вывернувшись, собака мертвой хваткой вцепилась в его бедро. Иван хрустко всадил нож между ребер собаки. Пес злобно проурчал, но не разжал челюстей. Артищев ударил еще раз…

Группа Романенко, не маскируясь, перебежками приближалась к пулемету. Трассирующие пули свистели прямо над головами разведчиков. Юрий Власов, вырвавшийся вперед, на ходу швырнул противотанковую гранату. Ударившись о стенку дота, она взорвалась, подняв перед амбразурой высокий фонтан снежной пыли. В темноте раздался пронзительный, надрывающий душу собачий визг. Взрывом разметало находящихся возле дота собак и вожатых.

Романенко и Бондарь прыгнули в ход сообщения первыми, за ними съехал, споткнувшись у кромки окопа, Дмитрий Козленко. Точно колючей веткой царапнуло по шее старшину Романенко, боли он не почувствовал. Но тут же горячей влагой начал набухать воротник ватника, стало трудно дышать.

Двое оглушенных взрывом солдат выкатились из хода сообщения и бросились к окопам второй линии. Юрий Власов, в два прыжка нагнав одного из них, сделал ловкую подсечку. Снова заговорил немецкий пулемет, не причиняя вреда разведчикам, пули летели наугад.

Сергей Черепанов выбивался из последних сил. Из пораненной щеки его хлестала кровь, была перекушена кисть левой руки. На одно лишь мгновенье ему удалось прижать локтем громадную собачью морду – и это дало возможность выхватить из-под ватника трофейный «вальтер». Выстрела он не слышал. Хотел подняться и не мог стряхнуть с себя обмякшее тело собаки, вцепившейся в плащ-палатку. Перед глазами плыли красные круги. Тогда он, выпростав из рукава раненую руку, стал выползать из-под изодранной в клочья плащ-палатки.

Романенко хотел крикнуть, но губы не слушались его. Тогда он жестами приказал Козленко и Власову тащить связанного немца к своим. Бондарь, крепко обняв старшину за плечи, повел в сторону.

Кирсанов, пятясь задом за отходящими, поливал амбразуру из автомата, пока не кончился диск.

– Гранату, гранату давай! – на ходу крикнул ему Козленко.

– Только «лимонка» осталась!

– Все равно…

Кирсанов швырнул «лимонку» и, догнав Романенко и Бондаря, подхватил старшину с другой стороны.

Одновременно со взрывом гранаты Кирсанова заработал в стороне пулемет Репина.

– Давай, давай! Еще! – подбадривал стрелявшего Кружилин, судорожно обматывающий бинтом голову Черепанова.

– Зеленая! – крикнул справа Артищев. И все увидели позади себя и чуть в стороне сквозь мутную пелену зеленую дугу ракеты.

– Отходим! – выкрикнул Кружилин, пропуская вперед Черепанова.

– Пошли, пошли, братцы… прикрываю! – не оборачиваясь, подал голос Репин. В ту же секунду небо над дотами осветилось ярким заревом. Послышалась трескотня автоматов, с визгом выплевывая мины в сторону нейтральной, работал где-то неподалеку ротный миномет. По всему переднему краю противника поднялся переполох.

Была поздняя глухая ночь, когда в землянке майора Андреева раздался зуммер-звонок. Андреев, загасив папиросу, взял трубку.

– Как идут дела? – спросил полковник Петровский.

– Сведений еще не имею, – ответил Андреев. – Мячин пока молчит, он у меня в боевом охранении стрелковой роты.

– Учтите, что мне уже дважды звонили. Без «языка» – наше дело труба.

– Надеюсь на успех, – невозмутимо отвечал Андреев, вынимая из пачки новую папиросу. – Посылал самых надежных…

– Знаю я этих надежных… сколько раз ни с чем возвращались.

– Случалось, и совсем не возвращались.

– Ну… ладно, жду.

Группа Романенко распласталась посредине нейтральной полосы. Кинжальный огонь не давал поднять и головы. Выбившиеся из сил разведчики, обливаясь потом, лежали на холодной земле. То и дело теряющего сознание старшину Романенко пришлось нести на руках, связанного фашиста волоком тащили на плащ-палатке.

А мины ложились все ближе и ближе, тяжелые комья мерзлой земли уже бились о спины, о головы лежащих разведчиков.

– Братцы, немца, немца тащите быстрее… – тихо, с натугой проговорил, не открывая глаз, старшина Романенко. И тут же на правом фланге, с нашей стороны, заговорило сразу два ручных пулемета, им вторили автоматы. Давая отсечный огонь, в дело вступила группа ефрейтора Жукова.

Как и рассчитывали, группа Кружилина вышла к саперам раньше. Закоченевшие на сквозном ветру Коробейников и Командин, несказанно обрадовавшись разведчикам, повели их в проход.

Кружилин, провалившийся в ручей и вымокший до нитки, почем зря ругал погоду и немцев. Ему вторил раненый Черепанов, передвигавшийся с помощью Артищева.

– Думал, конец мне, братцы… – помолчав, сказал он с дрожью в голосе. – До чего здоровая зверюга. А пахнет от нее ну чисто немцем – мылом каким-то или одеколоном… А я их, окаянных, с детства боюсь, потому как кусанный ими…

В подслеповатое крохотное оконце под потолком землянки Андреева пробирался пасмурный, серый рассвет. Майор не спал. В тысячный уж, видимо, раз измерив шагами расстояние от стола до порога, он расстегнул ворот гимнастерки, собираясь умыться. В дверь в это время глухо стукнули, она отворилась со скрипом, и Андреев увидел на пороге сияющего Ротгольца.

– Ну, что?.. – нетерпеливо спросил Андреев.

Капитан Ротгольц раскрыл было рот, но тут же резко зазуммерил телефон, и Андреев бросился к аппарату.

– Товарищ майор, есть, есть пленный! – кричал на другом конце провода старший лейтенант Леонов.

– Какие потери? – Андреев нервно вытряхивал из помятой пачки папиросу.

– Двое раненых, Романенко довольно тяжело…

– Срочно в медсанбат! Алло… вы слышите? Немедленно!..

– Опередили… – вздохнул Ротгольц, проходя к столу.

…А через два часа они уже сидели в разведотделе дивизии. Пленный (им оказался ефрейтор 168-й пехотной дивизии вермахта) нервно теребил пальцами бахрому разорванного рукава шинели и молчал.

– Я должен сделать заявление, – проговорил он наконец, исподлобья взглянув на Ротгольца.

– Слушаем, – коротко ответил капитан Ротгольц.

– В душе я интернационалист… – вздохнул пленный.

– Мы все интернационалисты, – флегматично сказал Ротгольц.

– Кроме того, я всегда сочувствовал Германской компартии, – продолжал немец.

– Мы все, – Ротгольц обвел взглядом присутствующих, – сочувствуем Германской коммунистической партии.

– Но я не немец, а австриец, – не унимался пленный.

– Мы все… – машинально продолжил было Ротгольц, замолчал и раздраженно поднялся из-за стола. – Может быть, вы скажете, почему у вас произношение такое… чисто немецкое, а если точнее – баварское? С каких пор Мюнхен стал австрийским?

– Я долго был в Германии… – растерянно проговорил пленный и умолк.

– Что он там насчет Германии-то заправляет? – спросил майор Филатов, подходя к столу.

Ротгольц перевел.

– Скажи ему, Андрей, что мы тоже туда торопимся, – улыбнулся Филатов.

НА ДНЕСТРЕ

…Вас интересуют боевые операции 237-й дивизии на Днестровском плацдарме – на «малой земле», как мы его тогда называли? Это ведь было в апрельские дни 1944 года. Обстановка сложилась тогда у Днестра, надо сказать, нелегкой. Вражеская группировка, окруженная на Днестре, по количеству войск едва ли не превышала армаду, окруженную и уничтоженную под Сталинградом. А наш внутренний фронт окружения был достаточно уязвим – особенно на важнейшем, западном направлении. Кроме того, наши войска, превосходящие, правда, противника в живой силе, не располагали в тот момент достаточным количеством артиллерии и танков. Весь наш резерв имел гораздо меньше танков, чем немцы. Артиллерия наша на той, труднопроходимой местности продвигалась медленно и нередко отставала.

Именно в те апрельские дни окруженный ожесточившийся противник активизировал свои действия. От внимания нашей фронтовой разведки, как выяснилось позднее, ускользнуло создание немцами к западу от нашего внешнего фронта ударной группировки для наступления навстречу 1-й танковой армии – в направлении населенных пунктов Подгайцы, Бучач. Гитлеровская ставка срочно решила осуществить прорыв в западном направлении, одновременно организовав встречный удар 4-й танковой армией, усиленной переброшенными с запада резервами.

Ну, а что же касается нашей 237-й дивизии, входившей в 67-й стрелковый корпус, положение ее в тот момент было не только крайне сложным, но и необычным.

…4 апреля мы переправились через Днестр для оказания помощи 18-му стрелковому корпусу, занимавшему оборону на 35-километровом участке побережья. Противник начал в эти сутки прорыв в западном и северо-западном направлениях. И не безуспешно: ему удалось форсировать речку Серет и перерезать железную дорогу Чертков – Залещики.

Наша дивизия, вступившая в подчинение 18-му стрелковому корпусу, 5 апреля оказалась оторванной от других взаимодействующих частей и не смогла противостоять наступлению превосходящего в силах противника. Пришлось отойти в излучину Днестра, чуть западнее населенного пункта Сновидово. Наше положение осложнялось тем, что на северном берегу действовали лишь пехотные подразделения, артиллерия переправиться не смогла: наведенный накануне мост был снесен бурным течением внезапно поднявшегося Днестра, паромная же переправа была на значительном расстоянии от нашего плацдарма. Плацдарм имел форму перевернутой подковы. Причем с трех сторон (по бокам и позади) нас огибал. Днестр, а впереди был противник.

В течение нескольких дней дивизия отбивала яростные атаки немцев. Порой положение создавалось критическое, фашистам удалось оттеснить все пехотные части к самой воде. А с берега велся пулеметный огонь и летели вниз гранаты. Тем не менее 7 апреля дивизии (правда, ценою немалых потерь) удалось занять оборону на берегу Днестра.

…Да, страшно вспоминать обо всем этом… Жарко было, как в преисподней. Враг не успокаивался ни днем, ни ночью, отчаянными атаками стремясь утопить нашу дивизию в Днестре.

…Вместе с пехотинцами на огневой рубеж вышла моя учебная рота и тридцать оставшихся в составе разведроты разведчиков-поисковиков. Это был один из немногих случаев, когда разведку использовали как пехоту. Но иного выхода не было.

…Вечером 8 апреля шальная фашистская пуля сразила начальника разведки дивизии майора Андреева, тяжело ранен был его помощник старший лейтенант Мячин. Во главе разведки, дивизии командование поставило капитаном Ротгольца. А 11 апреля к концу одного из жестоких кровопролитных боев командир дивизии генерал-майор Пархоменко поставил перед разведкой задачу: срочно добыть «языка»…

Из письма ветерана 237-й стрелковой дивизии, бывшего командира учебной роты капитана Горбулина (г. Новосибирск)

ВНИЗ ПО ТЕЧЕНИЮ

От взрывов сотрясался даже этот оборудованный в несколько накатов блиндаж. Генерал Пархоменко наблюдал в бинокль за ходом боя.

– «Фердинанды» бьют, – заметил майор Филатов, помощник начальника оперативного отдела. – Опять атакуют, сегодня уж в третий раз…

– Да… прикрытие у них неплохое. Прямо скажем – надежное… – вздохнул генерал и жестом подозвал стоящего позади капитана Ротгольца.

– Вы все продумали?

– Все учтено, товарищ генерал. Во главе группы я поставил самого Леонова. Старший лейтенант – бывалый разведчик, опытный командир.

– Сколько человек с ним?

– Четверо: сержант Джавахишвили, младший сержант Козленко, рядовой Нигматулин и ефрейтор Крылов – костяк разведроты, народ крепкий.

– Ну добре… А достаточно людей?

– Больше нельзя, товарищ генерал. Плавсредства ограничены. Плот рассчитан на пятерых, не более.

Зазуммерил полевой телефон. Сержант-связист передал генералу трубку.

– Что?! – генерал заткнул одно ухо пальцем, к другому прижал трубку. – Громче, громче давай! Ни черта не слышно – взрывы. Подбили, говоришь? Отлично! Отлично, говорю… Так держать! Сейчас подброшу вам «кабачков» от четвертого…

Генерал положил трубку, довольный, потер виски.

– Подбили одного «фердинанда», второй сам повернул… Теперь они захлебнутся надолго. Вот вам и надежная защита!

День клонился к закату, когда капитан Ротгольц вышел с КП командира дивизии. Бой шел на убыль. Быстрые воды Днестра кое-где еще вскипали бурлящими столбами от одиночных разрывов. За неглубокой балкой вдоль реки, за зарослями лозняка, стихала пулеметная перебранка.

«Перекур с дремотой», – мысленно повторил капитан солдатскую присказку, пробираясь по ходу сообщения к блиндажу разведчиков. До начала операции оставались считанные часы.

Они оттолкнулись от берега, когда густая темнота поглотила небольшой плес, где маскировали плот, растворила его, слила с рекой. Можно было и не грести, быстрое норовистое течение подхватило плот, понесло вниз. Двигались бесшумно. Разрывы снарядов, стрельба – все осталось позади.

– Ближе к берегу давайте, на стремнину не стоит выходить, – послышался негромкий голос старшего лейтенанта Леонова.

Сержант Джавахишвили и ефрейтор Крылов плавно, без всплеска опустили в воду самодельные весла.

– Только бы мимо их позиций проскочить, – проговорил Джавахишвили, осторожно отгребая вправо.

– Проскочим, – шепнул младший сержант Козленко. – Дайте-ка погрести, холодновато что-то…

Несколько минут плыли в полной тишине.

– А ведь у нас задача посложнее, чем кажется, – сказал вдруг, будто очнувшись от минутного раздумья, старший лейтенант Леонов. – Нам надо пройти незаметно не только мимо их позиций, но и мимо своих… Второпях-то не успели предупредить свои стрелковые части на правом фланге, можем попасть под огонь…

– Можем не попасть, командир, – сказал рядовой Нигматулин, устроившийся на корме. – Утес какой, смотри – высоко, берег – высоко…

– Да, Саяд прав, – согласился Леонов. – Нам надо держаться еще ближе к берегу, и к своим будем ближе, и от них крутой берег нас скроет.

Не успел он проговорить, как с левого берега ударила пулеметная очередь.

– Ложись, – скомандовал старший лейтенант.

– Все равно бы не достал, – усомнился Козленко, когда их отнесло дальше. – Далеко.

– Бесприцельная стрельба, для острастки, – заметил ефрейтор Крылов.

– Это верно, – Леонов на минуту замолк, точно стараясь разглядеть что-то в темноте на дальнем противоположном берегу. – А оборона у немцев здесь не сплошная. Основные-то силы против нашего плацдарма, против горловины его, а здесь одиночные огневые точки. Это нам на руку…

Позади с левого берега снова послышалась стрельба. Не очень решительно, короткими, бережливыми очередями ответили с нашего берега.

Вихревое бурлящее движение уносило плот дальше.

Высадились на пологом, заросшем кустарником берегу.

– Километра три отмахали? – тихонько спросил ефрейтор Крылов, привязывая плот к основанию низко наклонившейся над водой ракиты.

– Не меньше, – ответил Леонов. – Младший сержант Козленко останется на месте, у плота.

– Сюда, – негромко позвал из темноты Нигматулин, спрыгнувший с плота первым. – Здесь тропа.

Действительно, от кустов к воде спускалась узкая, утоптанная тропка. Осторожно ступая, наклоняясь под сводами почти сомкнувшихся ветвей, группа направилась вверх.

Прибрежный кустарник переходил в густые заросли ольховника. Когда прошли метров сто, Леонов остановил группу. Заросли слегка раздвинулись, образуя небольшую поляну.

Прислушались. Из-за реки доносились лишь дальние раскаты орудийных залпов.

Прошли еще несколько десятков метров. Нигматулин, шедший впереди всех, внезапно остановился, замерев, поднял руку. Легкий ветер донес едва уловимые голоса.

Нигматулин, быстро отшагнув в сторону, присел за деревом. Остальные залегли возле тропы.

Голоса приближались. Через несколько минут послышались шаги, стало понятным, что разговаривают двое.

Немцы о чем-то спорили, резко перебивая друг друга. Вот они замедлили шаг, не доходя нескольких метров до Нигматулина. Звякнули пустые ведра в руках одного из немцев, затем он шумно высморкался. Потом они миновали Нигматулина и Джавахишвили, затаившихся по разные стороны тропы, поравнялись с кустом, за которым залег Леонов.

– Хенде хох! – крикнул выскочивший на тропу Крылов. Ствол его трофейного «шмайсера» едва не упирался в грудь первого немца. Тот от неожиданности выронил ведра, но тут же схватился за кобуру. Второй немец нырнул в заросли. Ни секунды не мешкая, за ним бросился Нигматулин.

Крылов ногой выбил пистолет, который успел-таки выхватить фашист. Вероятно, каким-то десятым чувством догадываясь, что по нему стрелять не будут, немец схватился за ствол «шмайсера», пытаясь вырвать его из рук Крылова. Подоспевший Леонов коротким ударом сзади свалил его на тропу.

За кустами раздался выстрел. Тихо вскрикнул Нигматулин.

Скорчившегося на тропе немца подняли, набросили ему на голову мешок, затянули веревками. В это время Джавахишвили вывел из-за кустов едва стоявшего на ногах Нигматулина.

– Быстро, быстро к воде! – приказал Леонов, подхватывая с одной стороны «упакованного» немца.

Тревога поднялась, когда они уже были на плоту. Над лесом взлетели ракеты.

– Козленко – за весла! – Леонов балансировал на качающемся плоту, укладывая немца. – К тому берегу, только к тому берегу. Иначе – разнесут в щепки…

Старший лейтенант оказался прав, о возвращения прежним путем не могло быть и речи. Сверху, откуда они только что вернулись, из темноты заговорили невидимые пулеметы. Пунктиры огненных струй рассекали реку, нащупывая плот.

– Трассирующими лупит, зараза, – выругался Козленко.

– Что с Саядом? – спросил Леонов.

– Горло… В горло ранило. Плохо дело… – ответил Джавахишвили, перевязывавший Нигматулина.

– Моя хорошо… ничего… – прохрипел очнувшийся Нигматулин.

– Молчи, Саядик, молчи, все будет в норме, – наклонившись к нему, сказал Леонов.

Крылов и Козленко гребли изо всех сил, вода, вырываясь из-под весел, хлестала по плоту. Леонов, прижав коленом лежащего пленного, взял третье весло, подгребая с кормы, стал выравнивать плот.

Позади не унималась стрельба. Посредине реки взорвалось, вздыбив громадные водяные конуса, несколько мин. А плот, подминая верхушки затопленного тальника, подползал к берегу.

Правый берег встретил разведчиков тишиной. Осторожно поднявшись по сырому глинистому откосу, пошли по-над берегом вдоль реки.

– Похоже, здесь ни своих, ни чужих, – предположил Козленко.

– Скорее всего… – согласился Леонов. – Что бы ни было, теперь надо пробираться к парому.

Они вышли на неширокую влажную колею дороги. Леонов и Козленко вели присмиревшего немца. Крылов и Джавахишвили помогали Нигматулину, крепко взяв его под руки. Саяд выбивался из последних сил, но ни в какую не соглашался, чтобы его несли.

Утром следующего дня капитану Ротгольцу доложили, что разведгруппа прибыла со стороны собственного тыла. Не сдержав радости, он поспешил на берег. Встретив разведчиков возле парома, обнял Леонова, пожал руки остальным. Взглянув на сутулую, нахохлившуюся фигуру пленного в синем замасленном комбинезоне, спросил по-немецки:

– Звание? Должность?

Немец ответил.

– В штаб, – кивнул Ротгольц Джавахишвили и, подмигнув Леонову, с удовлетворением сообщил: – Унтер-офицер двадцать пятой танковой дивизии. Подойдет… Да, Володя… а что с Нигматулиным?

– Оставили на том берегу. Тяжелое ранение в горло, еле донесли до медсанбата…

– Жаль Саяда… Отличный боец и разведчик отменный, с обостренным чутьем охотника.

– Навестить бы его к вечеру, Андрей Васильевич.

– Постараемся, – ответил Ротгольц. – А вообще, как бы нам самим не оказаться на том берегу. Чувствую: может быть приказ…

У СТАРОЙ МЕЛЬНИЦЫ

…15 апреля наша дивизия по приказу командования оставила плацдарм в излучине Днестра и, переправившись на южный берег, заняла оборону в районе населенного пункта Незвиска. Теперь от противника нас отделял Днестр.

17 апреля генерал Пархоменко приказал исполняющему обязанности начальника разведки дивизии капитану Ротгольцу организовать новый поиск с целью выяснения противостоящей группировки противника…

Из письма ветерана 237-й стрелковой дивизии, бывшего командира учебной роты капитана Горбулина (г. Новосибирск)

До начала операции оставалось около часа. Сержант Джавахишвили, стараясь ничего не упустить, в который раз уже перебирал в мыслях детали предстоящего поиска.

«Оборона противника отстоит от противоположного берега на километр-полтора, не меньше. Это можно понять, – рассуждал он. – Берег резко спускается вниз и для обороны невыгоден. Так… А от берега рукой подать – полуразрушенный дом. Что же там такое?.. Не до наблюдений было. И все-таки либо это их наблюдательный пункт, либо… там находится боевое охранение… А от Днестра-то уже пар подымается. Тепло… Как-то там в родной Сванетии? Припекает уже вовсю, наверное. И кипит работа на виноградниках…»

– Кирсанов! – позвал он, поднимаясь с кряжистого чурбака, служившего в блиндаже и сиденьем и столом одновременно. – Лодка в порядке?

– С Григорашем шпаклевали. Он специалист… – ответил младший сержант Кирсанов, набивая патронами диск автомата.

– Готовь ребят. Еще раз проверьте оружие.

Через Днестр переправились уже за полночь. Рыбацкая плоскодонка мягко уткнулась в песок возле устья небольшого ручья, впадающего в Днестр. Замаскировав лодку в полузатопленном тальнике, вслушиваясь в темноту, тихо пошли вдоль ручья, который вскоре вывел их к месту поиска – высокому бревенчатому дому со снесенной крышей.

Вся группа – сержант Джавахишвили, младший сержант Кирсанов, рядовой Григораш, ефрейтор Неверов – залегла в кустах сирени, плотной стеной примыкающих к одинокому амбару, ефрейтор Стрелков пополз к полукруглому проему большого, низко начинающегося над землей окна.

Клочковатые, плывущие невысоко облака приоткрыли луну, осветившую на минуту большой, неогороженный двор, колченогую арбу, уткнувшуюся дышлом в столб, неподалеку от крыльца – коновязь.

Через несколько минут вынырнувший из-под куста Стрелков доложил:

– Все спокойно. В доме – никого…

Из предосторожности пошли к дому с двух сторон: Джавахишвили со Стрелковым проникли в помещение через окно, остальные – через вход.

Крутая узкая лестница вела на второй этаж. Джавахишвили, загораживая ладонью тонкий пучок света, осветил фонариком пол. В углу валялись пустые консервные банки, коробки из-под сигарет.

– Недавно были, – сказал Кирсанов, подняв одну из банок, – несколько часов назад…

– Думаю, они вернутся, – Джавахишвили погасил фонарик. – Займем каждый по окну. А Стрелков с Неверовым – к амбару, так будет надежнее.

…К четырем часам утра почти рассвело. По-прежнему было тихо, только за амбаром, в кустах загомонили птицы.

– Братцы, это же бывшая мельница! – воскликнул удивленно Кирсанов. – Гляньте-ка – возле телеги крылья.

Действительно, на земле валялись разбитые деформированные и разбросанные взрывом крылья ветряной мельницы.

– Тоже мне, донкихоты… – вздохнул Григораш.

– Дон-Кихот был рыцарь добра, мирный и тихий человек, – возразил Кирсанов. – А эти – варвары, крестоносцы, звери!

– Тихо! – Григораш отпрянул от окна.

К мельнице приближалась группа немцев.

– Сколько? – тихо спросил Джавахишвили.

– Десятка полтора, – неуверенно ответил Григораш, – за кусты зашли, не видно.

Из амбара послышался предупредительный свист: там тоже заметили.

Не доходя до мельницы, немцы повернули по тропе к берегу Днестра.

– Н-да… об отходе пока нечего и думать, – Джавахишвили, поставив автомат на предохранитель, отложил его в сторону.

Едва успел он договорить, как утреннюю туманную дымку рвануло огнем. Снаряд, кромсая на части устоявшуюся тишину, разорвался где-то у берега, шарахнув во все стороны приглушенным раскатистым эхом. С того берега ответили дружно, как сыгравшийся оркестр, на едином дыхании. Шквальный артиллерийский и минометный огонь взбудоражил землю на этом берегу, круша кустарник и валя молодые деревья, двинулся дальше вдоль позиций противника, выщупывая, стараясь выжечь не только траншеи и блиндажи, но вообще все живое. Началась артиллерийская дуэль.

Джавахишвили не мог вспомнить потом, как оказался на чердаке.

– Джигиты! Ну и НП у нас – в жизни не знал такого!

Григораш и Кирсанов стали карабкаться на его клич.

– Запоминайте все! – восторженно призывал сержант, выглядывая из-за стропил. – Видите пушечки? А сетка над траншеями? За тополями – минометы!

– А слева от тополей, где мазанки, – пулеметные гнезда, – заметил Григораш.

– Молодец, генацвале! – похвалил сержант.

– Эх, скорректировать бы сейчас огонек наш, – вздохнул Кирсанов.

– Ничего. Вернемся, скорректируем, – уверенно сказал Джавахишвили. – Туго им придется…

Через два часа канонада утихла, и Джавахишвили приказал всем спуститься вниз: поднялось солнце, и разведчики могли быть легко обнаружены.

День тянулся очень медленно. В районе мельницы до вечера так никто и не появился.

– Не опомнятся гады никак после артподготовки, – сказал Кирсанов.

– Пожевать у тебя нема, кум? – спросил Григораш.

Кирсанов развел руками:

– Не думали, что задержимся тут.

Джавахишвили вытряхнул из кармана несколько сухарей, сдул с них крошки табака:

– Зовите ребят.

Подошли Стрелков и Неверов.