Текст книги "Разговор с незнакомкой"
Автор книги: Николай Иванов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)
ВИЗИТ В ПРЕИСПОДНЮЮ
Итог, который немецкому командованию пришлось подвести на этом участке фронта в конце января 1943 года, был поистине ужасен: за 14 дней русского наступления группа армии «Б» была почти полностью разгромлена. 2-я армия оказалась сильно потрепанной, к тому же она потеряла во время прорыва основную массу своей боевой техники. 2-я венгерская армия была почти полностью уничтожена, из 8-й итальянской армии удалось спастись лишь некоторым частям корпуса альпийских стрелков…
Из воспоминаний немецкого генерала фон Бутлера. – «II Мировая война. 1939—45». М., 1957.
Зима 1943 года выдалась злой, трескучей, вьюжной. Будто сама природа взбунтовалась против фашистского нашествия. Над полями неделями завывала, трубила пурга, яростные крещенские морозы сковывали все живое и мертвое. По обочинам дорог валялись заледеневшие трупы фашистов, искореженные вьюгой и морозами так, что они «сидели» и даже «стояли» в сугробах и в сумерках наводили ужас гораздо больше, чем живые немцы, окруженные нашими войсками и окопавшиеся в городах Горшечное и Касторное, что неподалеку от Воронежа. В районах этих городов засели семь немецких и две венгерские дивизии. Немцы старались прорваться на запад и юго-запад – к своим. А венгры…
Ранним февральским утром, еще затемно, на КП командира 237-й стрелковой дивизии генерал-майора Дьяконова раздался телефонный звонок. Звонил комиссар дивизии полковник Прокофьев:
– Товарищ генерал, разведчики вернулись с той стороны. Да, с гостями. Да… Да… Именитых гостей привели, знатных…
– Выезжаю, полковник, выезжаю, – генерал поднялся из-за стола.
Адъютант снял со стены его меховой дубленый полушубок.
Через двадцать минут генерал был в штабе дивизии. Его встретил начальник разведки 38-й армии полковник Максимов. В помещении находились офицеры штаба, дивизионные разведчики. В углу на двух широких скамьях сидели офицеры и солдаты венгерской армии.
– Генерал-майор Штомм, командир корпуса, – представил переводчик, лейтенант Ротгольц, высокого сухощавого генерала с обмороженной щекой.
– Генерал-майор Дешин, начальник артиллерии корпуса, он же бывший военный атташе в Москве, – Ротгольц кивнул на угол скамьи, откуда поднялся, неловко улыбаясь вымученной улыбкой, сутулый человек в легкой полевой шинели.
– Офицеры штаба, охрана…
Генерал с обмороженной щекой закашлялся, прикрывая рот платком и с трудом подавляя кашель, поднялся со скамьи, заговорил.
– Наша дивизия никогда не хотела воевать против русских, мы сдались в плен добровольно, – переводил Ротгольц. Разговор велся по-немецки. – Мы давно уже ищем пути к капитуляции, однако немецкое командование жесточайшим образом подавляет все наши попытки. Мы не хотим воевать, и поэтому мы здесь – я и мой штаб…
Сухой надрывный кашель прервал его речь. Генерал Дьяконов жестом показал ему сесть, чиркнул зажигалкой, прикуривая сигарету.
– А скажите, генерал Штомм, согласились бы вы подписать письмо-обращение к вашим солдатам, оставшимся в окружении, да и к немцам тоже, с призывом сложить оружие? Мы не хотим напрасного кровопролития, мы не заинтересованы в этом.
– Я сделаю это, генерал…
Генерал Дьяконов подозвал офицеров, о чем-то неслышно посовещался с ними и уже громко приказал:
– Накормить, оказать медицинскую помощь, выдать теплую одежду!
Через несколько часов Ротгольца вызвали на КП командира дивизии.
Прикрыв за собой тяжелую, обитую войлоком дверь, Андреев зажмурился от яркого света фонаря, висевшего над столом генерала.
– Проходи, Андрей Васильевич, проходи, – прерывая его доклад, пригласил генерал Дьяконов.
Из-за стола поднялся, протягивая Андрею руку, начальник армейской разведки полковник Максимов.
– Вашу работу с пленными немцами не переоценишь, лейтенант Ротгольц, – полковник пристально, словно бы ожидая реакции на свои слова, смотрел в глаза Андрея. – А теперь настало время пообщаться с мадьярами. Генерал Штомм сдержал свое слово. Его обращение к солдатам и офицерам, оставшимся в Горшечном, необходимо доставить прямо туда и вручить командирам венгерских подразделений. Таков приказ командующего армией генерал-лейтенанта Чибисова.
Андрей, замерев, слушал полковника.
– Задача не из легких, – раздумчиво проговорил генерал Дьяков. – В городе рядом с венграми окопались немцы, желательно их как-то миновать. Поедете с белым флагом. Надо добиться капитуляции гарнизона Горшечного – сейчас это наша главная задача. И не забывай, Андрей Васильевич, что за твоей спиной будут наши пушки. Выезд – завтра, в восемь утра. Положим на все дела… четыре часа. На двенадцать ноль-ноль назначим артподготовку. Об этом ты там и объявишь…
В то раннее февральское утро завывала метель. Над землей стояла серая колючая мгла. Андрей, осмотрев предоставленные ему генеральские сани-розвальни, запряженные парой пегих коней с заиндевевшими гривами, кивнул ездовому, ефрейтору Закирову и, перепрыгивая через барханы нанесенных за ночь сугробов, направился к штабной землянке. Там он передал комиссару дивизии полковнику Прокофьеву свой бумажник с документами, выложил на стол пистолет.
Уже выходя из землянки, Андрей вспомнил, что в глубоком кармане ватных брюк остался трофейный «вальтер». «Вернуться, что ли…» – подумал он и тут же отогнал эту мысль. У розвальней его уже ждал с белым флагом сержант Кошелев. А от КП, проваливаясь по колено в снег, бежал к упряжке капитан Филатов, помначопера, земляк, дружок закадычный.
– Ну, Андрей, с богом!..
– Ты, Коля, если что…
– Ну ладно-ладно, ты что? Забудь и думать.
Они обнялись.
– Трогай, Закиров, – приказал Андрей, и Закиров хлестнул вожжами лошадей. Сержант Кошелев развернул белый флаг.
Через несколько минут сквозь плотную завесу густой снежной пыли проглянула железнодорожная насыпь.
– Давай направо – вдоль полотна! – крикнул Андрей. Дыхание перехватывало тугим ветром.
Повозка круто повернула и легко заскользила по укатанной ледяной дороге, защищенной от заносов высокой насыпью.
«Ну вот, еще каких-нибудь полтора-два десятка минут», – подумал Андрей. И ему вдруг показалось, что когда-то уже все это было: и завывание обжигающего лицо ветра, и скользкая санная дорога, отзывающаяся под полозьями скрипом, как плохо подогнанные половицы в деревенском доме, и этот полет куда-то во тьму, в неизвестность, в бездну…
«Да, да… конечно же, было. В последнюю школьную зиму отец брал его в Петергоф к друзьям. Провожали масленицу. И была тройка с бубенчиками, и колючий снег, и лес у горизонта… А в санках, рядом с ним, девушка в беличьей шубке с длинными косами…»
– Товарищ лейтенант, фашисты! – Закиров, привстав на санях, со свистом размахивал над головой намотанной на кулак длинной вожжой. Но лошади несли и без этого.
Андрей увидел их, бежавших с насыпи наперерез саням. Немцев было около десятка.
– Гони, Закиров, гони! – Андрей нащупал под полушубком конверт. До немцев оставалось метров сорок. Гулко ударила сверху автоматная очередь. Лошади шарахнулись в сторону. Сержант Кошелев едва не вылетел из саней, выронив на дорогу белый флаг, и тут же выхватил из-под охапки сена гранату.
– Отставить, Кошелев!
– Прорвемся, товарищ капитан. Я пару прихватил…
Андрей резким движением вырвал у сержанта гранату, сунул ее под сиденье.
Снова ударила автоматная очередь, теперь уже сзади.
– Влево, Закиров, влево! Под мост давай!
Сани проскочили под мостом, и Андрей сразу же увидел возле железнодорожной будки группу немцев.
«Ну, вот и приехали… Нескладно, однако, получилось с флагом. А здорово окопались, гады. Ледяной вал – что твой кремль вырос! Конечно, им было не до окопов, почти вечная мерзлота…»
– Хальт! Хальт!
Немцы окружили сани тесным кольцом. Кошелева и Закирова стащили с повозки, заломили им руки. Андрей соскочил с саней сам, поискал глазами офицера. К нему бросился огромный, словно статуя на стадионе, обер-фельдфебель.
«Вот тебе и мадьяры…» Андрей попытался жестом остановить гиганта фашиста. Намерения того были не двусмысленны.
– Я привез важный пакет на имя вашего командования, – громко и повелительно сказал он по-немецки. – И прошу меня проводить!
Обер-фельдфебель, что-то про себя сообразив, протянул руку.
– Гебен зи мир! – потребовал он и добавил, что сам передаст пакет, а русские пусть подождут здесь.
– Я не могу этого сделать, у меня другие полномочия, – стараясь быть как можно спокойнее, ответил Андрей. – Я должен встретиться с представителями немецкого штаба.
Обер-фельдфебель, чуть помедлив, прошел к железнодорожной будке. И Андрей услышал, как он кричал в трубку полевого телефона, докладывал о прибытии русских парламентеров.
И вот опять приближается этот детина с заиндевевшими бровями и рыжей щетиной на щеках. Андрей почувствовал, как между лопаток потекла медленная ледяная струйка, и подумал о «вальтере». «Сейчас, конечно, обыщут…»
Обер-фельдфебель сказал что-то негромко солдатам, державшим Кошелева и Закирова, и те, подталкивая их сзади прикладами, повели в сторону от будки, к полуразрушенному помещению, напоминающему угольный или дровяной склад.
Глаза Андрею повязали темной тряпицей и взяли под руки. В нос сразу же неприятно ударило запахом эрзац-табака и резкого пряного одеколона. Шагать пришлось через канавы и колдобины, о которых его вежливо предупреждали спутники, однако стоило едва замедлить шаг, в спину довольно решительно упирался ствол автомата.
«Если «вальтер» не отберут и в дальнейшем…»
– В каком звании пребывает господин офицер? – с ехидной усмешкой спросил грузно топающий справа обер-фельдфебель.
Андрею пришлось ответить.
– Гут. Зер гут, – все в том же тоне пробурчал немец.
«Если они его не отберут, то все это – еще полбеды. По крайней мере, в качестве «языка» выступать не придется…»
Андрея потянули за руку влево, и он почувствовал под ногами крутые скользкие ступени, ведущие, очевидно, в подвал. Сознание судорожно отсчитывало эти ступени. «Четвертая, пятая… семь…» Дальше гулкий цементный пол. «Тум-тум-тум-тум!» – стучат справа и сзади тяжелые сапоги. И, как в детстве, мозг вдруг отыскивает какое-то созвучное слышимому слово или фразу.
«Да что же это за чертовщина!» – Андрей никакие мог себя сосредоточить на мысли, что остались лишь считанные мгновенья, а потом уж пойдут секунды, от которых будет зависеть все, в том числе и его жизнь.
Его втолкнули в залитое ярким светом помещение. Это он почувствовал даже через повязку, слегка сбившуюся у угла правого глаза. Повязку сдернули. За широким столом сидели несколько офицеров. В стороне, возле ящиков полевых телефонов суетились связисты. Все были в белых маскхалатах.
У торца стола сидел полный седовласый полковник. Его погон не было видно, но Андрей легко определил его титул – к нему обращались по званию.
Полковник встретил Андрея долгим изучающим взглядом.
– Ну… с чем пожаловали? – наконец спросил он высоким, хорошо поставленным голосом.
Кажется, именно это и подействовало на Андрея отрезвляюще. Уверенно он подошел к столу и протянул полковнику пакет. Тот взял его, как берут несвежий носовой платок, за уголок двумя пальцами и, увидев, что надпись на конверте сделана по-венгерски, брезгливо отбросил в сторону.
– Сообщите содержание письма, – приказал он, снимая с переносицы пенсне в тонкой золоченой оправе.
– В нем обращение генерала Штомма к венграм и немцам, окруженным здесь, полковник. Генерал призывает капитулировать. Советское командование уполномочило меня передать вам, что русские не хотят напрасного кровопролития. Всем, сдавшимся добровольно, будет сохранена жизнь, обеспечена медицинская помощь и питание… – Андрей посмотрел на часы. – В вашем распоряжении около трех часов, в двенадцать ноль-ноль заговорят наши «катюши».
– Генуг! – резко остановил Андрея полковник, поднимаясь из-за стола. – Соедините с генералом! – бросил он, подойдя к связистам, и через считанные секунды уже говорил в трубку:
– Экселенц! Тут приехал русский с пакетом от этой венгерской собаки, сдавшейся со штабом в плен. Какие будут распоряжения?
И здесь уже наступило безразличие. «Только бы скорее. Как противны этот свет, бьющий прямо в глаза, эти грязные маскхалаты уставившихся на него с наглой улыбкой гитлеровцев и этот голос, монотонно повторяющий: «Яволь, яволь…» И вдруг фраза: «А что делать с этим русским?»
Андрей взглянул на полковника. «Ну, вот, наконец…»
Полковник опустил трубку и медленно, будто бы нехотя вернулся на свое место. Затем, достав из футляра миниатюрную пилку, стал тщательно обрабатывать ногти, словно забыв обо всем, в том числе и об Андрее.
Потекли томительные минуты. Наконец маникюрный реквизит был водворен на место, и полковник взглянул на Андрея.
– Немцы никогда не капитулируют! – с пафосом произнес он.
И тут Андрей с облегчением, почти с наслаждением даже почувствовал второе дыхание. Как на лыжне, когда пройдена большая часть пути, как на экзамене, когда билет уже вытянут.
– А под Сталинградом? – спросил он, глядя прямо в глаза полковника.
– Что-о?! – взревел тот, медленно багровея. – Мне ничего об этом не известно!
«Кому-нибудь еще скажи… Неизвестно! А Паулюс уже две недели как сдался. А впрочем… кто вас знает. Что вам известно…»
В комнату вошел майор с повязкой на рукаве. Полковник жестом остановил его доклад и распахнул перед ним и вошедшими вслед за ним офицерами в форме немецких танковых войск узкую боковую дверь.
Проходя мимо Андрея, полковник покосился на него, однако ничего не сказал.
Затекли ноги. Андрей отступил назад и опустился на широкую скамью, обтянутую серым сукном. Трое сидящих за столом офицеров насторожились. Андрей прислонился затылком к стене и прикрыл глаза… Он слышал свист ветра, скрежет полозьев по насту, дальний перезвон колокольчика. Послушная память, рассеивая дымку, приоткрывала перед ним одно видение за другим. Огненный закат над уснувшим озером и ветреное пасмурное утро. Примороженная мозаика стеклянной веранды, снежины на тугих косах и бездонная глубина карих девичьих глаз.
«Валентина! Имя твое звучало всегда как птичий пересвист в весеннем лесу. Ти-ти-ти-и-на! Ти-и-на! Да святится имя твое! Я счастлив, что думаю сейчас именно о тебе, оставшейся за неприступными заставами города Ленина и Петра. О тебе и о нашей Победе, теперь уже очень близкой».
Андрей посмотрел на часы. Пошел одиннадцатый час – третий час из четырех, отпущенных ему на визит сюда.
– Я прошу напомнить полковнику обо мне! – потребовал он, поднимаясь со скамьи. – Время ограничено.
Офицеры, перебирающие на столе бумаги с крупным, видимым издали готическим грифом, посмотрели на него, как на пустое место.
– Не шевелиться, – вяло и нехотя бросил один из них.
Андрей снова сел. И тут будто горячим куском металла обожгло его сквозь толстую штанину. «Вальтер»! Как он мог позабыть о нем! Мысль работала лихорадочно, судорожно.
«А ведь можно сейчас прикончить эту троицу. И довольно спокойно, а заодно и двух связистов… Впрочем, что могут значить эти пять пешек? Подождем еще. Хотя… осталось всего немногим больше часа. От этой берлоги до переднего края – полчаса ходу, да на кутерьму уйдет время… и ехать полчаса. Но все это – в лучшем случае. А в худшем…»
Андрей резко поднялся, шагнул к двери. Один из офицеров выбежал из-за стола, преграждая ему путь. Но в этот момент, едва не задев его по плечу, резко распахнулась дверь.
Полковник прошел через комнату, направляясь к рации.
– Я прошу вас дать мне письменный ответ, господин полковник!
Полковник обернулся, посмотрел на Андрея, словно удивляясь, что он еще здесь, и, покачав головой, коротко приказал офицерам увести его.
И снова гулкий цемент, ступени. Ледяной ветер во дворе, ударивший в лицо. Стали завязывать глаза, но Андрей успел увидеть повозки, несколько разбитых машин с опознавательными знаками «чайка» и «дубовый лист». «Триста сороковая и шестьдесят восьмая пехотные дивизии, – отметил он про себя. – Опять повязка… А повязку-то на глаза приговоренному не наденут – им не до китайских церемоний!»
По рытвинам и колдобинам под ногами, по повороту направо он догадался, что ведут назад, к железнодорожной будке. В который раз уже он мысленно проделывал путь правой руки до глубины кармана. «Карман-то, как на грех, длинный, как мотня, – до колена. И все же можно успеть, только бы не стреляли в спину… Сколько же еще прошло времени?..»
– Ви шпэт ист эс? – негромко спросил он у сопровождающих.
Ответа не последовало.
И только когда дошли до будки, когда сняли повязку, он увидел, что было около двенадцати. Пошли последние минуты последнего часа.
Наконец привели Закирова и Кошелева, сняли с них повязки.
«Сдрейфили, видать, ребята, побледнели. Здесь побледнеешь…»
Закиров начал подтягивать постромки, поправлять упряжь.
– Шнель, шнель! – горланил от будки рыжий фельдфебель, угрожающе помахивая автоматом.
«Да, по живой-то мишени интереснее», – подумал Андрей, опускаясь в розвальни. Он сел, стараясь находиться хотя бы вполоборота к немцам. Едва окинув еще раз взглядом этот небольшой участок переднего края, он услышал вой снарядов.
– Началось, ребята! Трогай помалу…
Лошади дернули. Андрей успел увидеть, как заметались немцы, услышал заполошный крик фельдфебеля. Упряжка нырнула под мост.
Путь вдоль дороги оказался свободным, но и снаряды рвались едва ли не у самого полотна.
Лошади мчались навстречу залпам. Канонада усиливалась.
– Стоп! Закиров, тормози?
Кошелев, перегнувшись через борт, выловил из сугроба белый флаг.
– Молодец, сержант! – похвалил Андрей. – Имущество казенное – подлежит возврату.
Филатов, в который раз уже курсирующий от НП командира дивизии к штабной землянке, увидел упряжку первым. И бросился навстречу.
Андрей соскочил с розвальней и, махнув оставшимся в санях Кошелеву и Закирову рукой, пошел в сторону.
– Стой, Андрей! Куда же ты? Стой! – капитан Филатов бежал ему наперерез.
А Андрей остановился у обожженной, задетой снарядом сосны и прислонился щекой к шершавой смолистой коре ее.
– Ты что, Андрюша? Что с тобой… жив? – Филатов протянул ему флягу со спиртом.
Андрея била мелкая дрожь. Он не мог унять ее и все теснее прижимался к сосне, заледеневшей, пораненной, но пахнущей ничем не заменимым запахом России.
– И не давал я тебе никакого спирта. Путаешь ты что-то, Андрей, – возразил полковник Филатов.
– Ну да – кому скажи! Что-что, а спиртяга у тебя всегда бывал. На пожарный случай, конечно…
Я сижу рядом, слушаю эту шутливую перебранку двух поседевших, бывалых людей, нашедших друг друга через тридцать с лишним лет, и пытаюсь хоть на мгновение представить себе все то, что довелось мне о них услышать.
– Андрей Васильевич, а что же было дальше?
– Дальше… Дальше было все в порядке. Немцев мы, конечно, выбили, освободили и Горшечное и Касторное. Венгры полностью капитулировали. Часть фашистов, правда, смогла прорваться на запад – к своим. Что же касается нашего задания – командование посчитало, что свою задачу мы выполнили: ультиматум с предложением и условиями капитуляции был передан вовремя. Все участники операции были награждены.
– Андрей первым в нашей дивизии получил орден Отечественной войны, – с гордостью сообщает полковник Филатов.
– Андрей Васильевич, извините, еще один, может быть, не совсем скромный вопрос: «А что с Валентиной?»
– Как, вы до сих пор не догадались? Одну минуту… – он вышел в другую комнату, где женщины накрывали стол, и тут же вернулся, держа под руку миловидную, хорошо сохранившуюся женщину.
– Валентина Ефимовна, актриса Ленинградского кукольного театра, – представил он. – Десять лет назад мы отметили серебряную свадьбу.
Я смотрю на них, и мне кажется, что они несказанно подходят друг к другу и, может быть, даже чем-то похожи, как люди, прожившие большую жизнь вместе.
В ПОИСК УХОДЯТ СЕМЕРО
– Весной тысяча девятьсот сорок третьего года ожесточенный враг упорно пытался взять реванш за Сталинград. Снова пали Харьков и Белгород. Наши части закрепились севернее Белгорода и на Северном Донце, – полковник Филатов говорит медленно, сосредоточенно, взор его устремлен куда-то мимо меня – за перила балкона, за крыши домов и далее, к кромке недалекого леса, к горизонту, словно там, за дальними далями он снова видит то, о чем говорит сейчас мне.
– Положение в этот момент на Курской дуге стабилизировалось. Обе стороны готовились к решающей схватке. Наша же двести тридцать седьмая стрелковая дивизия оказалась в этот момент возле самого выступа Курской дуги, который глубоко вклинивался в оборону противника. Это, разумеется, имело важное оперативное значение. Однако немцы ни к одной операции прошлых лет не готовились с такой активностью и тщательностью, как теперь. Наша авиаразведка сообщала о колоссальном скоплении танков и другой военной техники непосредственно перед Воронежским фронтом – в районах Белгорода и Борисова. Крайне необходимо было уточнить время предстоящего наступления противника. Срочно был нужен «язык»…
Полковник Филатов замолчал на минуту, разминая в пальцах длинную сигарету.
– Николай Петрович, а как долго вы не имели такой возможности информации?
– До этого было предпринято несколько попыток взять пленного при помощи силовой разведки, – так называемой разведки боем. Но ни одна из них не принесла ничего, кроме потерь…
Я вижу, как нелегко этому много повидавшему на своем веку человеку, бывалому офицеру, возвращаться в прошлое. Я слушаю его и вижу ту далекую военную весну, тот жаркий май 1943 года.
Солнце в зените. Небо безоблачно. Раздавленные гусеницами танков травы в заброшенном саду усыпаны яблоневым цветом. Стойкий, будоражащий обоняние и душу аромат цветущих яблонь ничем не забить – ни запахом горючего, ни пороховой гарью. Два года не угасает на земле пожар. А земля в цвету, она, как прежде, как два года, как тысячу лет назад, спешит отдать свои соки всему живому: яблоне, былинке, лопуху, упорно выкарабкивающемуся из-под люка осевшего подбитого танка. Их два. Два советских танка – Т-26 и Т-60. Они были подбиты давно, еще в прошлом году. И с тех пор стояли здесь, у околицы деревни Ново-Дмитриевка, занятой врагом. Деревню от наших позиций отделяют четыреста метров нейтральной полосы, перерезанной узенькой мелководной речушкой.
Сейчас оба танка находятся в поле зрения заместителя начальника дивизионной разведки старшего лейтенанта Клюкина. Он медленно панорамирует артиллерийским биноклем по нейтральной полосе, поднимается до линии, на которой находятся танки, прощупывая взором каждый метр пространства между ними, движется справа налево – от танка Т-60 к танку Т-26 и вновь возвращается назад.
– Ну что же, более-менее картина ясна, – старший лейтенант наконец отнял бинокль от глаз и, промокнув платком вспотевший лоб, повернулся к старшему сержанту Малютину, командиру группы предстоящего поиска.
– Что дала вам неделя наблюдений?
– Серьезных изменений в обстановке не обнаружено. Боевое охранение немцев по-прежнему возле танка Т-60. От танка в тыл идет ход сообщения. Позади танка – стрелковый окоп с ручным пулеметом. Раньше он не был обнаружен… из-за него погорели ребята месяц назад. – Малютин тяжело вздохнул и умолк.
– Да, поиск был, как никогда, неудачным… Как будете выполнять задачу, кто в группе захвата?
– Беру с собой сержанта Ключникова, рядовых Карманова и Козленко. Вчетвером мы с тыла проникнем в ход сообщения, идущий от подбитого танка, и отрежем их боевое охранение. Сержант Рыльский, ефрейторы Черняк и Власов будут прикрывать нас. Они перейдут с нами речку и останутся на скате во-он того холмика. Выделенный нам сапер будет ждать нашего возвращения у речки…
– Ну что ж, задача не легкая. Как говорится, глядите в оба…
И они глядели. Глядели, хотя рассмотреть что-либо практически было невозможно. Ночь была настолько черна, что в двух шагах не было видно друг друга. Самой верной опорой теперь были лишь интуиция и память разведчика.
– Готово, товарищ сержант, – доложил сапер Ровных, звякнув в темноте кусачками. – Проход разминирован.
– Так, слушайте меня… – но договорить сержант Малютин не успел. Где-то позади них, за садом, за деревней, ударили дальнобойные орудия. В сторону вражеских позиций, вспарывая ревущим гулом кромешную тьму, понеслись снаряды.
Разведчики залегли. Передний край противника, мгновенно пробудившись, засиял, засверкал десятками осветительных ракет.
– Надо же, как некстати, – вздохнул Малютин. – Все шло так хорошо…
– Южнее Ново-Дмитриевки бьют, товарищ сержант… – проговорил Ровных.
– Что будем делать?.. – к Малютину подполз сержант Ключников.
– Подождем…
Земля возле ручья, где они залегли, была заболоченной, и затхлая густая влага, медленно просачиваясь сквозь обмундирование, леденящим ознобом пробиралась к телу.
Прошло полчаса. Постепенно все стихло. Впереди, за речкой, еще вспыхивали в темном небе одиночные ракеты. Выждав еще несколько минут, сержант Малютин поднялся с земли.
Когда перешли речку, сапер Ровных, тронув Малютина за плечо, остановил группу.
– Вот тут, командир. Вот, смотри, впереди… Ни пуха вам, жду…
Силуэты разведчиков быстро растаяли во тьме. Исчезли из глаз ребята, и сразу же щемящая тоска и тревога сдавили грудь Николая Ровных. По спине пробежал неприятный нервный холодок. «Лучше в самом пекле, под пулями, да вместе со всеми», – думал он, закутываясь в плащ-палатку. Из-за черной тучи на секунду показалась луна, и Николай увидел впереди, буквально в десятке метров от себя, темную, пригнувшуюся над землей фигуру человека. Рука машинально потянулась к затвору автомата, но Николай отодвинул его и выхватил из-за пояса нож и в тот же миг услышал приглушенный настойчивый зов: «Ровных, Ровных!»
Николай подался вперед.
– Мины, понимаешь, чуть не накрылись… – Черняк тяжело и часто дышал. – Ребята с Малютиным проскочили, а мы сбились…
– Да вы до холма-то добрались?
– Пропал куда-то твой холм!
– Вы наверняка в сторону забрали, южнее… Так по канавке и повернули, видно. А ну, пошли!
В это время группа сержанта Малютина приближалась к одному из танков. Уже можно было разглядеть его темную, чуть накренившуюся набок станину.
– Обходим, ребята. За мной! – скомандовал сержант и поднялся с земли.
Последние десятки метров разведчики преодолели в несколько прыжков. Кромка траншеи обвалилась под сапогом сержанта, и он на спине сполз вниз – в ход сообщения, метрах в пятидесяти от танка. Когда на дне окопа оказались остальные разведчики, позади их, на нейтральной полосе, раздался взрыв.
Николай Ровных обезвредил последнюю мину и пополз назад.
– Ну задали вы мне сегодня работки… – шепнул он, поравнявшись с сержантом Рыльским.
– Тс-с-с…
Сначала послышались глухие, неясные, словно доносившиеся откуда-то снизу, из-под земли, голоса. Потом можно было разобрать и обрывки фраз:
– Эс регнет…
– Я, я… кальт.
Их было двое. Вспышка ракеты осветила их, медленно бредущих метрах в тридцати от лежащих на земле разведчиков, чуть правее заминированного участка, только что обработанного Николаем Ровных.
Немцы приближались и через минуту-две могли наткнуться на разведчиков.
– Надо брать… – наконец прошептал Рыльский. – Юрка, – тихо толкнул в бок он ефрейтора Власова. – Пошли вместе… Черняк с ручным пулеметом пусть зайдет справа. А Ровных – назад…
Будто бы услышав команду Рыльского, немцы остановились. Кошкой метнулся вперед в прыжке ефрейтор Власов. В нескольких метрах от фашистов рухнул на землю, едва не под ноги одному из них и уже с земли выстрелил в него из ракетницы. Тысячи огненных молний впились в шинель немецкого солдата, опрокинули его наземь. Спутник его, заполошно вскрикнув, шарахнулся в сторону. Сержант Рыльский привстал было, приготовившись к прыжку, но взрывная волна свалила его на спину. Там, куда бросился убегающий немец, даже в темноте можно было различить черный зияющий овал воронки. В ноздри ударило перегоревшей взрывчаткой и паленой шерстью. Ефрейтор Власов, перевернув обожженного немца лицом к земле, сдирал с него тлеющую шинель.
– Вроде бы дышит. Ослепить я хотел его маленько, а получилось вон что…
– Ладно, волоките с Черняком, на, возьми плащ-палатку. Коля… Ровных, ко мне! Будем ждать ребят. Юрка, дай ракетницу. Все. Пошли, хлопцы!..
Ракеты сыпались уже градом, сплошным метеоритным дождем. И сквозь эти мертвые, голубовато-белые сгустки огня, медленно опускающиеся почти им на головы, сержант Малютин увидел над нейтральной полосой свою, яркую желтую ракету – сигнал отхода, поданный группой Рыльского.
А из темноты навстречу им уже неслись визжащие струи пуль. Малютин услышал неподалеку от себя в темпом зеве траншеи тяжелый, с каждой секундой приближающийся топот и выхватил гранату, но жарким колючим огнем обожгло ему руку и грудь. «Только бы не здесь, не здесь…» – успел подумать он, сползая вниз и пытаясь зацепиться за бруствер рукой.
– Леня, Леня, ты слышишь?.. – сержант Ключников подхватил Малютина на руки.
– Вот они, гады, вот они! – Козленко ловко метнул в набегавших немцев гранату.
Топот умолк. Вместе со взрывом обвалился окоп. Но бежали уже по ходу сообщения с другой стороны, свистели, чвыркали пули, заливисто трещал пулемет возле танка.
Сержант Ключников, выбросив из траншеи потерявшего сознание Малютина, волоком потащил его в сторону. Тупо и горячо стукнуло по бедру, но боли он не почувствовал и только по теплой, обволакивающей ногу мокроте понял, что его зацепило.
Козленко бросил еще одну, последнюю гранату и дал из автомата длинную очередь в сторону чернеющей глыбы танка. На какое-то мгновение немецкий пулемет замолчал. Увидев, как поволок ногу, как захромал Ключников, Козленко нагнал его и, легонько оттолкнув боком, подхватил обмякшее безжизненное тело сержанта Малютина. Вдогонку им разразилась неистовая, беспорядочная стрельба из автоматов.
– Пошел, пошел, Козлик! Прикрою… – Ключников бил на звук выстрелов короткими отсечными очередями. Он уже не видел танка, но чувствовал, что стреляют главным образом от него, и, пятясь назад, посылал в ту сторону очередь за очередью, пока не умолк автомат, освободившись от последнего патрона. И тогда только он побежал. Побежал, не хоронясь, не сгибаясь, во весь рост. С каждым прыжком, с каждым шагом, острейшая боль пронзала ногу, отдаваясь где-то в позвоночнике. Он уже не слышал воя пуль, стремящихся настичь его, он чувствовал их спиною, затылком, но он знал, что где-то, уже совсем рядом, своя земля и что если он упадет, то скорее всего – на нее, на эту землю. Его вдруг обожгло под мышкой, и одновременно подвернулась нога. Он кубарем скатился с пригорка, и тут его подхватил Николай Ровных.
Незаметно занялось тихое майское утро. Горячие солнечные лучи, скользнув по земле, пробудили ее и обожгли. Над позициями, над нейтральной полосой дрожал подогретый воздух. В саду гомонили птицы, а высоко в небе ровным выдержанным строем плыла шестерка наших штурмовиков. На земле, в ожидании санитарной машины лежали на носилках раненые.
