Текст книги "Разговор с незнакомкой"
Автор книги: Николай Иванов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 30 страниц)
КАПЛИ ВАЛЕРИАНЫ
На станции «Скорой помощи» в этот предвечерний час затишье. Трудно объяснить почему. Может быть, позднее, с сумерками, с наступлением ночи, страждущие, больные люди становятся еще слабее и вот тогда… Впрочем, раз на раз не приходится. Но сегодня в самом деле спокойно. На широкой скамье у подъезда расположился с конспектами на коленях Сергей, фельдшер «неотложки». Полистав толстую коричневую тетрадь в коленкоровой обложке, он положил ее на скамейку. Прямо перед ним, в проеме между двумя домами-башнями, виднелась часть излучины Волги. В нее-то и опускался, медленно растворяясь в воде, оранжевый шар солнца. Вода на глазах меняла окраску, и Сергей не мог оторвать от этого зрелища глаз. Все это продолжалось считанные минуты. Золотистый диск растаял, оставив после себя лишь розовую полоску над водой. Сергей снова взял тетрадь.
– Держи свою «Вечерку»… – сзади облокотился на спинку скамьи шофер «неотложки» Степан. Сергей взял газету. Степан, обойдя скамейку, присел рядом, развернув страницы «Красной звезды».
– Что, все про моряков ищешь?.. – улыбнулся Сергей.
– А что… на прошлой неделе опять про нашу флотилию писали, и зимой тоже…
– Да знаю я, ты ж всем уши прожужжал об этом.
– И никому я не жужжал…
– Слушай, Степка… вот ты говоришь, «вернусь в эскадру, наша эскадра» и так далее. Не хотелось говорить, но я ведь все знаю про тебя. Помнишь, с месяц назад дружок к тебе приезжал… Ну, в тельнике, как и ты, в клешах. Он же рассказал все… Начальника ты возил какого-то морского, вот что. А ты – «эскадра»!
Степан, побагровев, вскочил со скамьи.
– Начальника! Ты знаешь, кого я возил? Самого адмирала! И ты думаешь, я не плавал?! А «Отличник ВМФ» – у кого? А грамоты?
Серега поднялся, положив свои тяжелые ладони на плечи Степана, опустил его на скамью.
– Будя, Степа… Не кипятись. Я ж – любя. Друг ты мне или кто? А если бы я знал что-то про тебя да скрывал, разве это по-дружески?
– Дак адмирал-то ни в какую не отпускал меня, и часы с его руки ношу, ты же видел сам… – грустно сказал Степан.
– Верю… на то у тебя и первый класс, и характер у тебя хороший, Степка. Ну, а если не секрет, почему ушел со флота-то?..
– Рост проклятый подвел… не видишь, что ли?
– Н-да… Слушай, а что там Пал Саныч делает?
– Бутерброды да кофе на ночь. Колбасы я принес…
– А я калач притащил, мягкий, горячий еще. Помочь бы надо Пал Санычу пойти…
– Не стоит… Он любит все сам делать, знаешь ведь.
– Да… А давно ты с ним ездишь?
– Два года. Как демобилизовался – сразу… Сначала, правда, с месяц с Гольдиным поездил, потом к нему поставили.
– Ну-у, у тебя, Степан, стаж. Да и я вот третий месяц уже с вами… завтра пойдет третий.
– А Пал Саныч-то три года, как на «скорой». До этого в больнице заведовал чем-то, по туберкулезу вроде…
– Да, я слышал, что он фтизиатр, кандидат наук. И как это у него получилось…
– Что получилось-то?
– Ну, что он на «скорой» оказался.
– Я-то это понял… за два года.
– Что понял, Степ?
– Не наше это с тобой дело, Серега. Главное, человек он – что надо…
– Вот поэтому-то и хотелось знать.
– Понимаешь… жена у него померла три года назад… от сердца. А «скорая» не поспела ко времени, чуть-чуть, говорят, опоздала, на минуты какие-то… Сам он в отъезде был в то время, в Ленинграде, на совете, что ли, на совещании. Вернулся оттуда, черный аж был весь с месяц, болел так… А месяц прошел – бац на стол начальству рапо́рт, заявление я имею в виду – и на «скорую»…
– Да, Степк, лучше бы ты мне не рассказывал…
– Он мне никогда ничего не рассказывал. Один раз только… когда на кладбище заезжали цветы отвезти, тюльпаны. Бодрый был, когда ехали, шутил даже. Попросил остановиться метров за триста, не надо дальше, говорит, Степа, а то засмеют, «скорая помощь», мол, на кладбище…
– А ты?..
– Развернулся и встал за кустами. Минут через пятнадцать вернулся он, белый весь… и таблетку незаметно в рот, а я-то в зеркальце вижу. Ну, а дорогой рассказал… тюльпаны, говорит, очень любила, самые первые…
– И все три года один?
– А разве такой может жениться…
– Вряд ли… – ответил раздумчиво Сергей.
– То-то…
– Слышь, Степа, дай закурить, если есть…
– У меня ж – табак.
– Ах ты… опять забыл, что ты «флотский» потягиваешь…
Над их головами заурчал динамик, и резкий высокий дискант объявил:
– Приготовиться машине…
– Нам, видно… – Степан убрал в карман трубку.
– …04-11… повторяю, приготовиться машине 04-11!
– Гольдинская… их бригаде новую дали, – сообщил Сергей. – За ними – мы…
– Это уж – как пить дать… – согласился Степан. – Вон, смотри, Пал Саныч в окно показывает – гору целую завернул еды, и куда столько – сам-то ест с гулькин нос…
– Да-а… Степка, за два года накрутили вы по городу витков-то…
– Не говори… И знаешь, стал я замечать, что для него каждый уголок в городе, каждый закоулок особый свой знак имеет. Высунется на ходу и смотрит, смотрит… А иной раз притормозить попросит. Езжай, говорит, здесь, Степан, потише. Само собой, не когда на вызов едем, а после или, вообще, когда смену сдаем…
– Ты хоть понимаешь… почему?
– Догадываюсь… Раза два или три остановить просил на пару минут. У Консерватории, помню… дождь идет проливной, а он вышел у троллейбусной остановки, шагами отмерил сколько-то и стоит мокнет… Ну, а потом вернулся, веселый сразу стал, что-то про смешное рассказывал…
– Н-да… как со свидания…
– И возле садика по-над Волгой, возле «Липок» этих, останавливались раз. Дак он мимо ограды, мимо решеток тех узорчатых медленно идет, как во сне… Я потом завсегда там стал замедлять ход, а то и остановлюсь… подыму капот да в мотор загляну, вроде бы там что неладно…
– Человек ты, Степка. На «скорой» тебе только и работать.
– А сам-то ты временно с нами или как?..
– Как тебе сказать, Степ… До окончания института мне еще два с половиной. Трудно зарок давать, много чего может произойти… По совести сказать, раньше я как раз думал о «скорой»… Ну, не совсем о ней, а наподобие. В деревню хотел к себе вернуться, в глубинку, в Петровский район. Врача-то у нас нет до сих пор, после меня фельдшерицу прислали, девчонку… В Поповке Григорий Иванович на пенсию собирается… Вот такой расклад. А на селе-то врач – и есть «Скорая помощь», он же и хирург, и окулист, и гинеколог, насколько возможно, конечно…
– И что же, передумал?
– Понимаешь… заинтересовала меня одна вещь. Можно сказать, за душу взяла. И вещь эта, Степка, – нервная система человеческая. От нее в общем-то все радости у человека и все горести, да и большинство болезней от нее берут начало. А вот управлять мы ею не можем пока…
– А лекарства?
– Не то это… Конечно, можно временно приглушить какие-то импульсы или, наоборот, возбудить при необходимости, но… как бы тебе это сказать. Вот смотри, выпил человек вина, ему хорошо?
– Ясное дело…
– А потом, на другой день, плохо?
– Само собой.
– Вот видишь! А ведь должно быть так, чтобы человеку всегда было хорошо… без алкоголя, без таблеток… Я не за вечное блаженство, у людей есть и будут проблемы… Но проблема нервной системы – важнейшая…
– Ишь на что замахнулся.
– Понял я, Степа, что института маловато мне будет…
Снова скрежетнуло в динамике, кашлянуло, и тот же голос объявил:
– 99-17 – на линию! Повторяю… Приготовиться машине 99-17…
– Выходи строиться, – поднимаясь, сказал Степан.
– Есть строиться, товарищ старший матрос, – покорно ответил Сергей, поднимаясь со скамьи.
Машина неслась по заснувшему городу. На пешеходных перекрестках были уже отключены светофоры. Гулко подрагивая на неровностях асфальта, скользили по мокрой мостовой колеса.
Рядом со Степаном сидел высокий сухощавый человек с редкими, гладко зачесанными на затылок волосами. Было прохладно, и он, втянув голову в плечи, кутался в легонький плащ болонью, наброшенный прямо на белый халат.
– Подожми, Степан, что-то там неладно… – попросил он.
– Даю, Пал Саныч…
– Как думаете, что может быть? – спросил сидящий сзади Сергей.
– Сам не пойму… Катя принимала, говорит, плач какой-то, рыдания. В общем, что-то неладно…
– Досталось сегодня… – пробурчал Степан. – Пятый вызов за четыре часа.
– Ты давай гони, – одернул его Пал Саныч. – Тоже мне – досталось ему…
– Да я ж не за себя… – обиделся Степан. – Мне хоть…
– Ладно, мужики, чу… приехали, это где-то здесь, за гастрономом. Рули, Степ, прямо под арку, двором проедем. Ты, Серег, приготовь пока камфору, кордиамин, думаю, это все-таки приступ… там посмотрим. Строфантин на всякий случай тоже…
Через минуту вошли в подъезд.
– Лифт не работает, Пал Саныч, – сообщил Степан.
– А какой этаж у нас?
– Примерно шестой… – ответил Сергей. – Двадцать пятая квартира.
– Пошли…
…Дверь отворила полная женщина с многочисленными бигуди на голове, покрытой тонкой нейлоновой косынкой.
– Где больной? – Пал Саныч, поставив у ног чемоданчик, сбросил плащ.
Женщина, прищурившись, окинула их недовольным взглядом и показала в глубь коридора.
Пал Саныч подошел к черной, обитой дерматином двери, дернул за ручку. Дверь была заперта. Он обескураженно обернулся, ища глазами женщину, впустившую их, но та уже скрылась в другом конце коридора, за стеклянной дверью кухни. Пал Саныч осторожно постучал в перекладину в верху двери. Подождав с полминуты, он постучал резко, настойчиво, затем с силой дернул дверь на себя. Вскоре за дверью щелкнул замок, и она слегка приоткрылась. Распахнув дверь, Пал Саныч переступил порог. Прямо перед ним стояла невысокая женщина в стеганом цветастом халатике. Бледное лицо ее было мокрым от слез. Верхняя пуговица халата была оторвана, женщина придерживала распахивающийся у шеи ворот левой рукой, и со стороны казалось, что она держится рукою за сердце.
– Ну так… что тут у вас стряслось? – Пал Саныч сделал шаг-другой, под ногами его хрустнуло битое стекло. Пол был усыпан осколками цветного фарфора, впереди, у окна, свисала сорванная со стены полка, под подоконником рассыпались вывалившиеся из нее книги.
Женщина пыталась что-то сказать, но получались только непонятные, нечленораздельные звуки.
– Сергей Семенович, быстро шприц! – обернувшись, приказал Пал Саныч.
Женщина отрицательно закачала головой, словно бы защищаясь от чего-то, протянула перед лицом руку. Пал Саныч усадил ее на тахту, достал фонендоскоп.
– Дайте мне руку, пожалуйста… так, вторую тоже давайте… пульс у вас… – Пал Саныч повернулся и только теперь увидел, что в противоположном углу, у ширмы, поперек высокой постели с тонким ажурным покрывалом лежал мужчина. Лежал прямо в одежде и обуви. Мужчина перевернулся на другой бок, и комната наполнилась его сиплым и прерывистым нетрезвым храпом.
– Пал Саныч, все готово! – в дверях стоял со шприцем и кусочком ваты в руках Сергей.
– Отставить все… подождите меня там…
– Доктор, ради бога, ради всего святого, простите… – Женщина захлебнулась в рыдании.
– Помолчите, не надо ничего говорить, помолчите… – Пал Саныч поднялся. – А знаете, я вам сейчас вот что… – Он огляделся, увидел на столе чайник на пластмассовой подставке, чашку, затем достал из нагрудного кармана целлофановый пакетик и извлек из него небольшой флакон.
– Я вам сейчас – капли. Знаете ли, прекрасное средство, и древнее к тому же… пятнадцать капель, вот, пожалуйста…
В комнате запахло валерьянкой.
– Я вам все это оставлю, потом, попозже, накапаете еще…
…А когда они выходили длинным, узким коридором, приоткрылась кухонная дверь, и из нее высунулась голова женщины, впускавшей их в квартиру.
– Вот так вот, дорогие товарищи, – довольно бросила она им, будто подводя итог чему-то. – Только «неотложка» и спасает, только она, родимая, весь дом ходуном ходит… – Женщина недобро ухмыльнулась. – А звонить-то надо ноль – два, а не ноль – три – милицию вызывать надо, ее, родимую…
– Вот бы и позвонили… – тихо сказал Сергей, возясь с английским замком.
– Ишь, ушлый какой! Я позвоню, а он меня тюкнет в подъезде, и вызывай потом ваших, если успеешь…
– Все-все, мужики, потопали… – Пал Саныч, подтолкнув Степана, вышел на лестничную клетку. В подъезде он, спохватившись, остановился.
– Позвонить забыли… и возвращаться не хочется, однако. И когда только ты, Степка, новую машину получишь… с телефоном, с передатчиком…
– Разве ж я против, Пал Саныч, хлопочите… – откликнулся Степан.
– Ладно, обойдемся… – Пал Саныч перебежал наискосок двор и возле детской площадки нырнул в телефонную будку. Вскоре оттуда донесся его голос: – Катенька! Как там, все спокойно? Хорошо… значит, возвращаемся. Мы сейчас на Магистральной, скоро будем…
Не прошло и минуты, как серая длинная «Волга»-пикап пересекла двор и, проезжая под аркой, мигнула красным огоньком и исчезла в темноте.
МИТЬКОЙ ЗВАЛИ
Главный бухгалтер трикотажной фабрики Дмитрий Матвеевич Бурцев с величайшим нетерпением ждал этой пятницы. И были на то причины. Во-первых, именно сегодня, в пятницу, он рассчитывал сдать полугодовой отчет. И отчет сдан. Сдан с блеском, как говорится, без сучка и задоринки, ни одна ревизия не подкопается. Вот какая гора с плеч!.. Во-вторых – наконец-то подоспели выходные: тяжкой была неделя, попробуй посиди в нарукавниках с утра до темна – это в июльскую-то, в тридцатиградусную жару. Была и третья, не менее существенная, причина. Второй месяц уже пошел, как загадали они с Терехиным, главбухом соседствующего с его фабрикой гастронома, навестить в Березовке общего их приятеля Семена Семеновича Крока – директора небольшого ведомственного дома отдыха. Загадать-то загадали, да обоим недосуг было весь месяц; у Дмитрия Матвеевича отчет, у Терехина какие-то сваи хлопоты. И вот наконец все позади, дебеты, кредиты, балансы, а впереди Березовка с финской баней, с чешским ядреным пивом, с поздним преферансом у кроковского камина. Обо всем этом думал Дмитрий Матвеевич по пути домой, и сердце его легонько и сладостно щемило.
Шофер директорской «Волги» распахнул было перед ним заднюю дверцу машины, но Дмитрий Матвеевич, благодушно улыбнувшись, жестом остановил его порыв и, приветливо кивнув вахтеру, медленно побрел вдоль аллеи уродливых, напоминающих экзотические баобабы, тополей. И еще думал Дмитрий Матвеевич о скоротечности времени. Хочешь не хочешь, а, считай, пятнадцать лет уже минуло, как пришел он на фабрику. Осенью, перед Октябрьскими, будет пятнадцать. После бухгалтерских курсов один он не вернулся в свой совхоз, братья Киреевы, что учились с ним, покатили как миленькие, да и он едва не уехал, это уж с вокзала, с автостоянки, увела его Ольга в последние минуты. А через пару дней он уже сидел в цеховой бухгалтерии – стучал себе костяшками, наяривал – о калькуляторах да машинах счетных в ту пору и не слышали. И вот уже полтора десятка оттикало с той поры – что ж, можно сказать, не прошли они даром для Дмитрия Матвеевича, не прошли, времени он не терял понапрасну, тут у него был полный ажур, как и в сложном его, малодоступном для других бухгалтерском хозяйстве.
Выходя из лифта, он услышал за дверью своей квартиры заливистый, радостный лай пуделя. «Значит, Лёля пришла уже», – подумал Дмитрий Матвеевич, доставая ключ. По средам и пятницам Ольга Кирилловна водила пса в собачью спортивную школу и возвращалась обычно позднее. Дмитрий Матвеевич успевал до ее прихода принять душ и разогреть ужин.
Ученый пудель встретил его у порога, приподняв перед собой и держа на весу для приветствия переднюю правую лапу. Дмитрий Матвеевич потрепал его по шелковистому лоснящемуся загривку и приоткрыл дверь на кухню.
– Лёлечка, Терехин не звонил?
– Нет пока. Мой, Дима, руки, у меня все готово.
– Интере-есно… – раздумчиво проговорил Дмитрий Матвеевич, проходя на кухню.
– Звонил тут какой-то тебе днем, то ли с акцентом, то ли выпивши…
– И что сказал?..
– Бурцев, говорит, здесь проживает? Здесь, отвечаю, но он на службе. Передайте, говорит, Митьке, вечером зайду.
– И больше ничего не сказал? А как назвался?
– Ничего не сказал, повесил трубку.
– Интере-есно… – повторил Дмитрий Матвеевич, выдвигая из-под стола миниатюрную голубую табуретку.
Из прихожей послышалась приглушенная трель телефонного звонка. Дмитрий Матвеевич протянул руку к посудному шкафчику и снял алую трубку добавочного аппарата.
– Бурцев… А-а, Василь Палыч, да, только что пришел. Все, в общем, в норме. Почему неуверенно? Абсолютно уверенно. Вот перекушу и… одним словом, через часок позвоню.
Едва он успел положить трубку, снова раздался звонок, теперь более мелодичный, переливистый. В унисон ему негромко взлаял пудель. Ольга Кирилловна вышла, и вскоре Дмитрий Матвеевич услышал из прихожей ее голос:
– Дима, к тебе.
Он поднялся и медленно, нерешительно, точно раздумывая, стоит ли идти, шагнул за порог.
В прихожей Ольга Кирилловна зажгла свет, и Дмитрий Матвеевич увидел подавшегося к нему с протянутой широченной ладонью приземистого мужчину с квадратными, конусообразно ниспадающими от шеи литыми плечами. Небольшие серые глазки его хитровато и изучающе поблескивали.
– Не узнаешь?.. – то ли спросил, то ли отметил он приглушенным баском, пряча в своем кулаке едва ли, не всю кисть неуверенно протянутой руки хозяина.
Дмитрий Матвеевич, высвобождая руку, лихорадочно соображал, где он мог видеть эту рыжую шевелюру, остро выпирающие скулы, пухлые и влажные губы.
– Вижу, вижу, не признал… – Гость отшагнул в сторону, к кухонной двери, оглядывая с ног до головы хозяина. – Эх, Митяй, соседей своих не признаешь, шабров…
Дмитрий Матвеевич виновато улыбнулся.
– Ромку Макаркина не признал, ну ты подумай! А как по садам-то вместе лазили, помнишь?..
– Ну как же, как же… – Дмитрий Матвеевич заставил себя улыбнуться и вытянул руку в сторону приоткрытой двери. – Прошу вас.
Гость переступил порог комнаты, пудель точно прилип к его штанине, к чему-то принюхиваясь. Потом, резко тряхнув лохматой головой, смачно и протяжно чихнул.
Дмитрий Матвеевич укоризненно потрепал его за длинное ухо, придерживая у порога, и вслед за гостем прошел в комнату, выдвинул из-за стоящего посредине стола два стула.
– Прошу садиться, как раз к трапезе…
– Добро. А я уж думал, не признаешь. Сколь не виделись-то! Годов с десяток, а то и поболе…
– Да, давненько, – согласился Дмитрий Матвеевич, усаживаясь рядом с гостем.
В комнату заглянула Ольга Кирилловна.
– Дима, так я здесь и накрою? Мойте руки пока.
Через несколько минут уже за накрытым столом гость был представлен хозяйке. Дмитрий Матвеевич вместе с ним устроился по одну сторону стола, Ольга Кирилловна, ухаживая сразу за обоими, присела напротив.
Гость пробежал глазами вдоль стола и раз, и другой, не задержав, впрочем, взгляда ни на одной из закусок.
– Вам что-нибудь подать? – настороженно спросила хозяйка. – Соль и горчица справа от вас, а рядом красный перец, если желаете.
– Так я это… магазин-то далеко у вас? Сбегаю…
Ольга Кирилловна вопросительно посмотрела на мужа.
Дмитрий Матвеевич отложил вилку с нанизанным на нее кусочком сочного балыка, поднялся, вышел на кухню и вскоре вернулся с небольшим хрустальным графином в руках и рюмками.
– Простите нас, Роман… Роман Андреевич. – Ольга Кирилловна растерялась немного. – Вообще-то мы почти не пьем…
– Да ты что, Митюха! – как-то радостно, на подъеме перебил Дмитрия Матвеевича гость. – Батьку-то моего Тимофеем звали, дядь Тимошей, аль не помнишь? С клюшкой-то за нами гонялся, когда в Андрианихин сад лазили… Дак и мое отечество-то ни к чему, земляки как-никак.
Дмитрий Матвеевич поморщился, но промолчал.
– То что не пьете – это хорошо! – похвалил гость, принимая из рук Дмитрия Матвеевича наполненную рюмку и еще более оживляясь. – Хотя не пьет-то знаете кто? Знаете. Ну, тогда ладно, со свиданьицем!
– Надолго в наши края? – спросил Дмитрий Матвеевич, чуть пригубив из рюмки.
– Дён на пять, так думаю, – ответил гость, хрустя маринованным огурцом. – В «Сельхозтехнику» я, пробить кое-что надо. Я теперь, понимаешь ли, начальство, мехцехом руковожу в совхозе. Знай наших!
– Поздравляю, – Дмитрий Матвеевич подлил гостю водки.
– Ну, вот, а нынче не успел, не застал кого следует. А завтра да послезавтра – выходные. Так что застрял я тут. – Роман махнул рукой и взялся за рюмку. – Ладно, обновки хоть завтра справлю своим. – Он почесал согнутым пальцем переносицу и, чуть оттопырив толстую нижнюю губу, опрокинул рюмку в рот.
Ольга Кирилловна пододвинула ему вазочку с паюсной икрой. Роман нацелился было в нее вилкой, но промахнулся, рука его прошла стороной, и на вилке повис увесистый кусок жирной селедки-залома.
Отпив из фужера минеральной воды, Дмитрий Матвеевич промокнул салфеткой губы и, намазывая масло на половинку ситного, спросил:
– Ну-с, а как поживает наша Родионовка? Что нового?
– Дак… смотря по тому, что считать новым, что старым?..
– Ну, я вообще, так сказать…
– Вообще! Ты вот небось как схоронил матку, так и нос не кажешь в Родионовку. Это сколь годов? Десять, боле? То-то! Да там никто и адреса твоего не знает, это я уж тута добыл его, расстарался… Как же – земляк, думаю, не грех проведать Митьку-соседа.
Дмитрий Матвеевич, выслушивая тираду гостя и мрачнея все более и более, нервно комкал в руках накрахмаленную салфетку.
– Вот я и думаю, – продолжал между тем гость, обсасывая жирные рыбьи косточки, – проведаю, думаю, земелю – не он к нам, так мы к нему. Чай, с малых лет вместе. И в школу, и на рыбалку, по садам, бывало, вместе шастали, а потом, что греха таить, – по девкам…
Дмитрий Матвеевич, не донеся вилку до рта, резко опустил ее, громко звякнув о салатницу, что пододвинула ему Ольга Кирилловна, и положил на скатерть перед собой смятую салфетку.
Хозяйка налила гостю водки, капнула из графинчика в почти полную рюмку Дмитрия Матвеевича.
Жалкая улыбка тронула губы Дмитрия Матвеевича, он приподнял рюмку, задумчиво посмотрел сквозь стекло и налитую жидкость на свет.
– Ну, так что же нового в Родионовке? – через минуту спросил он, повернувшись всем корпусом к гостю и протянув к нему рюмку.
– Нового-то? Дак… канал пустили по весне оросительный, читал небось в газетах. Дед Кузьма Самохин помер в июне, такие дела… Да! Директором-то теперь у нас Петруха Киреев, однокашник твой. Петр Николаевич, голова наш… – почтительно проговорил Роман и вздохнул. – И табличка золоченая на дверях кабинета…
Дмитрий Матвеевич нервно кашлянул и поставил полную рюмку, небрежно подвинув ее за ножку на середину стола.
– Да ты что! – возмутился гость. – И выпить со мной не хошь? Эх, Митя-ай…
– Так… – Дмитрий Матвеевич приподнялся было со стула, снова сел, зачем-то поменял местами соусницу и вазу с салфетками.
Ольга Кирилловна, обойдя стол, наклонилась к гостю, чтобы сменить тарелку.
– Понимаете… Роман Тимофеевич, он не пьет, – проговорила она едва слышно. – И потом… так, как вы, его никогда никто не называет, вы уж извините…
Роман с силой хлопнул рукой о колено. Пудель, чинно расположившийся возле его стула, вздрогнул.
– Ну ты подумай… Дубина я стоеросовая! Думал, по-шаберски, по-простому – Митька и Митька… Дак его и не звали по-другому-т у нас. Митька Бурцев – и все тут… – вздохнул Роман. – Один на всю округу. Нет, вру, Парфенов еще, с нижнего порядка. Но того все больше Минькой, чем Митькой…
Все вдруг замолчали. Пудель, зайдя со стороны, присел у торца стола на задние лапы, передними упершись в палас и продолжая внимательно рассматривать гостя. А тот держал перед собой наполненную рюмку, не решаясь ни выпить, ни поставить ее на стол.
Дмитрий Матвеевич бережно взял в руки свою рюмку.
– Я слышал, он умер… Парфенов. Не помню, кого-то встречал я здесь из родионовских несколько лет назад…
– Эт Минька-то? – оживился гость. – Ну, ты даешь! Здоров, как бугай, еще сто лет проживет.
– Интере-есно. А я, как сейчас помню, встретил кого-то… сестру, кажется, его. Как раз возле больницы.
– Что верно, то верно. В больнице лежал он долго. Врачи говорили Зинке-то, жене его, помрет. Готовься, мол, от силы месяц осталось. Зинка кажду неделю к нему ездила, желтый, говорит, весь, худой, как мощи, был. Думала, и правда вот-вот… Федора Заовражного переночевать пустила. А Парфен-то возьми и сбеги из больницы. Врачи приходят на обход, а его Митькой звали! И с тех пор на поправку пошел. Сразу же врачи к нему домой зачастили, профессор даже приезжал один, назад звали, в больницу. А он на них с дрыной, не подпускает, денег, говорят, сулили – ни в какую! Вот так вот. Уж пятый годок – и хоть бы хны, еще здоровее бугай. Доктора недавно опять приезжали: дай хоть анализ, Митя, в склянку, прямо тута, дома, – послал к едрене фене…
– Н-да… – вздохнул Дмитрий Матвеевич. – Верно, стало быть, говорят в отношении скрытых резервов в человеке. Ну, ладно… за нашу Родионовку.
– Побудем… – гость смачно выпил и снова потянулся за селедкой. – Да-а… а на Хмелевских прудах сейчас карась берет – будь здоров! Пацанов и не загнать домой, и откуда он только взялся в наших местах, сроду не было. Сазан да окунь – вся наша забава была, ну пескаришки малые – это не в счет…
Ольга Кирилловна, накладывая Роману жаркое, внимательно слушала его. А он монотонно, вполголоса все что-то говорил и говорил ей. Дмитрий Матвеевич уже не слышал земляка, мысленно он был далеко и от гостя, и от жены, от заставленного посудой стола. Ему вдруг представилось пронзительно ясное, звенящее летнее утро, леденящая ноги густая росная трава на берегу залива, на глазах тающий туман над водой, голоса птиц, запахи разнотравья, красный поплавок, замерший на полированной глади среди кувшинок. Увидел он пацанов-односельчан с завернутыми до колен мокрыми штанинами, притаившихся кто в камышах, кто у корней нагнувшейся к воде старой дуплистой ветлы. И где-то тут же, в тальнике, то ли в камышах мелькнула знакомая рыжая голова с нечесаными, слежавшимися буклями волос.
– …ну вот, мы яблоков набузовали по пазухе – и через забор. А Митьки нет, – донеслось до Дмитрия Матвеевича приглушенно, точно откуда-то издалека, из-за стены. – Ждем-пождем, его нет. А он, оказывается, что учудил… К бабке Андрианихе в курятник забрался да из-под наседки-то яйца и выгреб. Андрианиха засекла и за ним, он через забор, бухнулся в крапиву, а у него из штанов яичница ползет. А бабка из-за забора вопит: разбойник, жульён! С тех пор его Митька-жульён и звали до того дня, как уехал.
Дмитрий Матвеевич, бледнея на глазах, медленно поднялся из-за стола, скомканной салфеткой вытер руки и, бросив ее на стол, прошел на кухню.
Ольга Кирилловна застала его за газовой плитой, возле раковины. Шумела вода. Дмитрий Матвеевич смотрел на тугую струю пристальным невидящим взглядом.
– Дмитрий, так нельзя, пошли за стол, неловко как-то…
– Чтобы я этого плебея не видел больше в доме, Лёля… – вполголоса, нараспев произнес Дмитрий Матвеевич, не отрывая взгляда от воды.
– Дима, но я-то тут при чем?..
– Лёля, я… – Дмитрий Матвеевич замолчал на полуслове, увидев за плечом Ольги Кирилловны рыжие лохмы гостя.
– Я это… – гость смущенно улыбнулся. – Где тут у вас руки помыть?
– Пожалуйста, Роман Тимофеевич, – хозяйка показала на узкую, окрашенную охрой дверь. – Санузел у нас совмещенный.
– Да-а… – вздохнул Дмитрий Матвеевич, когда гость скрылся за дверью. – Тяжелый случай… на производстве. И сколько он еще здесь пробудет?..
Ольга Кирилловна улыбнулась.
– Кто знает, может, и ночевать останется.
Дмитрий Матвеевич представил, себе, что этот человек будет еще и ночевать в их квартире, и на душе у него стало тоскливо.
– Что же делать?
– Идти за стол, Митя. И развлекать гостя.
Войдя в комнату, они увидели, как Роман, близко поднеся к глазам, рассматривал на свет хрустальный графинчик. Заметив их, он вскочил из-за стола, неловко отшагнул в сторону, наступив на лапу пуделю. Тут же раздался пронзительный визг. Ольга Кирилловна кинулась к собаке. Гость, густо покраснев, поставил графин на стол. Дмитрий Матвеевич, прислонившись к косяку, продолжал стоять у порога.
В наступившей тишине телефонный звонок прозвучал особенно резко и требовательно.
Дмитрий Матвеевич поднял трубку.
– Василь Палыч… прости, дорогой. Замешкался малость. Выезжаешь? Ну и я выхожу. Хорошо, хорошо, к подъезду.
Положив трубку, он прошел к столу.
– Лёля, ты собери там что надо. Машина через десять минут будет.
– Ну и мне пора, пожалуй… – спохватился вдруг гость.
– Рома-ан Тимофеевич, вам-то зачем спешить? Дмитрию Матвеевичу по работе надо…
– Действительно… – Дмитрий Матвеевич кашлянул, прочищая гортань.
– Нет, нет. Бог с ними, с покупками, поеду. Дел дома по горло. Все равно придется ворачиваться в «Сельхозтехнику» на неделе.
– Ну-у… – Дмитрий Матвеевич развел руками. И тут же засуетился, звякнул рюмками, разливая остатки водки. – Как говорится, на посошок. Лёля, сделай с икоркой бутерброд, гость-то у нас больно стеснительный, почти не притронулся ни к чему…
Роман стоял потупившись, не поднимая рюмку и будто раздумывая над чем-то.
– Сейчас машина подойдет, до станции вместе доедем, – весело проговорил Дмитрий Матвеевич, протягивая к нему свою рюмку. – Ну, еще раз за наших… за нашу Родионовку. И прошу извинить нас, не совсем складно получилось…
– Ничо… – Роман выпил и понюхал краешек бутерброда, поданного ему Ольгой Кирилловной.
Через несколько минут, выходя вслед за хозяином в прихожую, он обернулся и увидел пуделя. Его передняя правая лапа, приподнятая над полом, легонько подрагивала.
