Текст книги "Разгневанная река"

Автор книги: Нгуен Динь Тхи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 35 страниц)

11

Дома Донг застал только Биня, который сидел в саду, в тени гуайявы, и сосредоточенно плел корзину.

– Обедать будешь? – спросил он, не отрываясь от работы. – Брат уже поел и уехал по делам.

– А Быой еще не вернулась?

– Нет, иди ешь. Я поджидаю из школы На, зайду попозже. А Быой неизвестно когда вернется.

Братьям не сразу удалось найти такую удачную квартиру – за один донг в месяц; плюс к тому хозяин брался готовить им. Прошло уже немало времени, с тех пор как Бинь овдовел и у него осталось трое детей – все девочки. Старшая вышла за пильщика с причала Тем, так что теперь с Бинем жили только шестнадцатилетняя Быой и На, которой недавно исполнилось девять. Кормились за счет крохотного огорода. Кроме того, растили на продажу свинью, а в восьмом месяце лунного календаря высаживали кусты персика, дикого мандарина и цветы – этот товар шел нарасхват в предновогодние дни. Их деревянный дом, крытый соломой, выходил на берег озера, от которого в жару веяло прохладой. Одно неудобство – свиной хлев почти вплотную примыкал к дому. Из-за этого здесь не переводилась едучая мошка, а в жаркие летние дни от свинарника несся такой смрад, что у Хоя голова разламывалась от боли. Хозяин страдал желудком, и на плечи Быой легла вся тяжелая работа по дому. С раннего детства Быой не расставалась с коромыслом, видно, потому и осталась маленького роста. Солнце еще не взойдет, а она уже с коромыслом на плечах семенит по дороге на рынок своим упругим, спорым шагом. С рынка бежит на Соевую улицу, оттуда на Угольную – за пойлом для свиньи. А вечером нужно еще прочистить канавки, полить овощи, прополоть огород. И уже почти затемно тащится Быой по дороге к городу собирать навоз на удобрение. День-деньской носится она как заведенная, ни на минуту не присядет. И всегда ровна, приветлива. Быой любила поговорить с постояльцами и часто приставала к Хою с просьбой почитать ей вслух свои рассказы. Учиться ей не пришлось, зато она знала много песен, почему и пользовалась особым расположением Хоя. Чтобы младшую дочь не постигла участь Быой, Бинь по совету Хоя устроил девочку в начальную школу.

Донг ушел обедать. Ели они с братом обычно в своей комнате, ибо во всем, что касалось денежных расчетов, Бинь был крайне щепетилен; он и готовил и накрывал братьям отдельно. Кормил он их отлично и всегда вовремя. Сам с дочерьми ел когда придется и что бог пошлет.

Донг уже кончал обедать, когда шторки на дверях тихо раздвинулись и вошел хозяин. Он присел рядом с Донгом на длинную бамбуковую скамью, налил себе чаю, закурил и приступил к обычным расспросам:

– Ну, что нового пишут в газетах? Как там война?

– В России идут упорные бои. У немцев под Москвой несколько десятков дивизий, а взять они ее не могут: русские стоят насмерть. И морозы сейчас в России страшные. Все в снегу. Немцы тысячами мрут от холода. Недобрым словом «генерала Зиму» поминают.

– Сколько же в одной дивизии солдат будет?

– Да не меньше десяти тысяч!

– Выходит, с каждой стороны по нескольку сотен тысяч воюет?

– И это только под Москвой! А на всех русских фронтах миллионы и миллионы.

– Ну а японцы что?

– Японцы на днях взяли Гонконг и Сингапур. Сейчас ведут бои за Филиппины.

Хозяин слушал его, прихлебывая из чашки чай, и только сокрушенно качал головой, когда Донг говорил, сколько людей погибло, сколько взято в плен.

– Какие же это страны должны быть, раз такая масса людей воюет! Нам бы ни за что не выдержать такое! На нас вот японцы налетели, будто саранча. На такую прорву одного рису не напасешься. А ведь они и лошадей кормят рисом и кукурузой! Да, ты не слышал историю про косаря из Коби?

– Нет. В Коби, я знаю, у японцев кавалерийские части.

– Вернулись женщины оттуда и вчера на рынке рассказывали. Сдохла у японцев лошадь. Ну, они схватили старика, который им корм задавал, привязали к лошадиному хвосту и гнали лошадь, пока от старика не остался мешок с костями.

Бинь замолчал, потягивая из пиалы чай. Да, печальна судьба их страны…

Часа в три пришел Хой. Он был весь красный и, войдя, швырнул на кровать старую фетровую шляпу.

– Ну как съездил? – спросил Донг, наливая брату чай.

Тот недовольно поморщился:

– Два донга. Подумай, два донга за рассказ! Вот она, сегодняшняя цена нашей литературы! И заплатили только потому, что деваться некуда: ведь за прошлые два рассказа они вообще не заплатили ни гроша! Вхожу в редакцию, встречает меня эта старая лиса Си. Усадил за стол, налил чаю и наговорил семь верст до небес. Меня уже мутит от этого бесконечного чаепития, а он про деньги ни звука. Молчу, неудобно как-то самому спрашивать. Подождал-подождал да так прямо и брякнул: «Хватит, платите деньги!» Тут уж ему пришлось раскошелиться. Смотрю – всего два донга. Хотел швырнуть их ему в лицо, да подумал – себе дороже. Ну да ладно. Больше он от меня ничего задаром не получит. Да, «Воскресный день» напечатал моего «Старого пса»!

Хой порылся и достал из кармана сложенную вчетверо газету, самый модный «социальный, философский, литературный и спортивный» еженедельник. Рассказ Хоя был помещен рядом со стихами, над которыми выделялись набранные жирным шрифтом и обведенные рамками: рекламные объявления:

«Новая книга о маршале Петэне. Только что получена новая книга о маршале Петэне, написанная Тхук Хунем. В книге автор подробно останавливается на переговорах между Петэном и Гитлером 24 октября 1940 года. Издано Отделом печати, пропаганды и информации Франции. Цена 30 су».

И тут же другая реклама, привлекавшая внимание огромными буквами:

«Что такое любовь? Не пропустите следующего номера «Воскресного дня»! В нем – статья на тему о любви: этимология слова «любовь»; любовь с древнейших времен и до наших дней; любовь африканцев и индейцев; японки и любовь; удивительная любовная история, обнаруженная в старинных преданиях. Следующий номер газеты должна купить каждая семья!»

Рядом с рассказом была изображена мечтательная девушка, а под ней надпись:

«Идет дождь, дует холодный ветер. Вы сидите дома, вы во власти дурного настроения. Не мешкайте! Отправляйтесь в ресторан на улице Вееров, отведайте наших блюд! Уверяем вас, они способны развеять любое дурное настроение».

Колонки по обеим сторонам рассказа были также заполнены рекламой:

«Статуя-убийца» – детектив Т. Х. Потрясающее, таинственное убийство и одновременно трогательная история. Не рекомендуем людям со слабым сердцем».

«Магическое средство! Волшебный препарат! Спасение для почитателей прекрасного пола! Что делать, если вам не повезло и вы заболели болезнью, названной по имени богини любви? Не теряйте время, найдите на Хлопковой улице аптеку Дык Синя с эмблемой «Золотая Черепаха»!»

В конце страницы в огромной рамке была помещена фотография мужчины лет сорока в европейском костюме с черным галстуком-бабочкой на белоснежной сорочке, в очках и с усиками, подстриженными по-японски.

«Профессор Тхань Ван возвратился в Ханой! Да, после поездки по Камбодже я вернулся наконец в Ханой. Всем, кого интересует графология, разгадывание судьбы по почерку, достаточно лишь расписаться, поставить дату и час своего рождения».

А против рассказа Хоя, стиснутого со всех сторон рекламными объявлениями, были помещены снимки немецких бомбардировщиков под кричащим заголовком:

«Устоит ли Англия перед силой «стран оси»?»

Но братья, не обращая внимания на остальные колонки, видели только заголовок в начале литературной страницы:

««Старый пес». Юмористический рассказ Вана Хоя».

Донг был недоволен иллюстрацией. Для такого рассказа она, по его мнению, была недостаточно выразительной.

– Слушай, Донг, – заявил вдруг Хой, – сегодня мы поужинаем в ресторане! Давай хоть раз поедим досыта жареной лапши с мясом. Неужели нельзя позволить себе эту роскошь после многолетнего поста? Ведь у нас есть целых два донга! Останутся деньги – закажем еще и вина. Это же мой первый гонорар. Надо отметить такое событие. Завтра пойду получать гонорар и за «Старого пса». «Воскресный день» наверняка платит больше. Не меньше четырех донгов эа рассказ. А «Литературная трибуна», кажется, собирается издать мой роман. На днях я получил письмо от Ле Хунг Зунга. Вот, взгляни.

Ле Хунг Зунг был популярный романист. Из-под его пера ежегодно выходило по нескольку книг со странными названиями: «Глаза сердца», «Разбойник и Будда», «Под розовым трико». Недавно он опубликовал серию статей по поводу теории, именуемой «философией плетки». Газета «Воскресный день» из номера в номер печатала его роман с продолжением «Кровавые цветы вишни» – о японских самураях.

Донг пробежал письмо.

«С глубочайшим почтением

                                           моему собрату

                                                                  господину Ван Хою.

Прошу соизволения обратиться к собрату, господину Ван Хою, на предмет знакомства. «Литературная трибуна» поручила Вашему покорному слуге прочитать и дать отзыв на Ваш роман. Я прочел его не отрываясь и, закрыв последнюю страницу, воскликнул: «О небо! Вот настоящая литература! Вот подлинный писатель! А все мы лишь жалкие ничтожества!»

Сообщите, когда я смогу иметь честь встретиться для личного знакомства с Вами.

                             С нижайшим поклоном

Ле Хунг Зунг»

Донг едва не расхохотался, читая это витиеватое послание, но, видя радостное возбуждение брата, сдержался.

– Этот человек, – пояснил Хой, – литературный консультант «Трибуны». Его одобрения достаточно, чтобы издательство приняло книгу. Придется пожертвовать ему половину гонорара, зато роман будет издан. Ладно, одевайся, давай немного пройдемся и – в ресторан!

– Сегодня, Хой, надо будет зайти к Локу. Мы уже давно не были у него.

– Вот после ужина и сходим. Кстати, мне нужно повидаться с Дьемом. У него, конечно, куча всяких новостей.

Братья дошли пешком до Йенфу и оттуда поехали в один из ресторанов на Зонтичной. Они заняли столик и решили не размениваться на лапшу, а заказать свиные потроха. После второй рюмки Хой раскраснелся и пустился в рассуждения о литературе. Трезвым он, разумеется, не решился бы высказываться столь смело, но теперь ему было море по колено. Хой без всякого стеснения поносил всех современных писателей. Конечно, Ле Хунг Зунг прав! Кто они? Жалкие невежды, взявшиеся за перо! Во имя чего они пишут, какая у них цель? Деньги, только деньги! В погоне за модой они обкрадывают зарубежных писателей, выдавая их мысли за собственные. Они стряпают свои рассказы, нашпиговывая их всякими ужасами и небылицами, чтобы поймать на эту приманку читателя. Нет, правда жизни их не волнует! Мало того, что они невежественны и бесталанны, они еще и бесстыдны! Что такое сегодняшняя вьетнамская литература? Жалкое зрелище. Кроме шайки этих дельцов от литературы, на литературном поприще подвизаются несколько так называемых «маститых». И кто же это? Невежды из позапрошлого века. Но зато это очень важные люди. К ним не подступиться. «Национальная революция» Петэна породила целую свору захудалых Конфуциев, и теперь во всей вьетнамской литературе не наберется и десятка писателей, от которых можно чего-то ждать. Боже праведный! Когда же наконец литература наша будет достойна этого названия? Он, Хой, должен для этого что-то сделать. Он верит в себя! Он перечитал немало зарубежных классиков и понял, что ему не должно быть стыдно за себя. Да ему и не стыдно! Стоило его произведениям появиться на книжном рынке, как на него сразу же обратили внимание. Он не даст себя оттеснить! У него в руках богатейшая тема – жизнь его односельчан. Об одном их селе можно писать всю жизнь. А кто, кроме То, сумел по-настоящему правдиво описать жизнь крестьян? Их изображают либо скотами, либо героями из кинофильмов об экзотических островах. Нет, он, Хой, создаст настоящий роман о вьетнамских крестьянах. Но писать не так просто, как это кажется, когда впервые берешься за перо. Порою готов проклясть все на свете. А как у нас относятся к писателям? У них нет средств, чтобы поездить, посмотреть жизнь. У нас писатель – это нищий. Живет, как улитка, в собственной раковине. Старик Толстой ненавидел гонорары. Считал, что писатель, если он получает за свои труды деньги, уподобляется проститутке. А почему? Да потому, что Толстой был богат! Он был дворянин, дом полон слуг. Ему легко рассуждать о благородстве писательского труда. А таким, как Хой, приходится из кожи лезть вон, чтобы свести концы с концами. Ведь без гонорара ни самому не прожить, ни семьи не прокормить. Общество, в котором служители искусства умирают с голода, – подлейшее из подлых! Но и то общество, которое носит писателей на руках, возводит их в сан бонз от литературы, тоже не лучше. Чтобы писать, ему, Хою, нужно лишь одно – быть сытым. Господи, да если бы ему не нужно было заботиться о пропитании, сколько бы романов родилось из-под его пера! Тот роман, что он отослал в издательство, – первая ласточка. Подождите, все еще увидят его творения!

Хой почувствовал, что опьянел. Мысли путались, на душе было и весело и грустно. Когда братья вышли из ресторана, на улице уже горели фонари. Вечерняя прохлада окончательно отрезвила Хоя, и ему стало немного стыдно за свою болтовню. Они миновали улицу Кыадонг и подходили к железнодорожному мосту. Тут Хой показал брату на японских офицеров, въезжавших из слабо освещенного переулка. Опоясанные мечами, они неподвижно восседали на рикшах. Было ясно, что японцы не случайно оказались в этом районе, славившемся публичными домами, отведенными для колониальных чиновников.

– И отсюда поперли французов! – Хой кивнул на японцев и презрительно хмыкнул. – Даже в публичный дом при оружии ездят!

12

Старый Дьем проверял тетради, которые стопкой возвышались на письменном столе, стоявшем у окна, в углу гостиной. Свет небольшой, прикрытой абажуром настольной лампы падал на белые страницы, бликами сверкал на серебре волос. Из темноты в противоположном конце комнаты тускло поблескивал торжественной позолотой алтарь предков. Сквозь тонкую занавеску светились огоньки лампад и курильницы черной меди.

Послышался стук в дверь.

– Кто там? – Дьем снял очки и повернулся к двери. Он тяжело поднялся и пошел открывать.

– А, это ты… – сказал он, увидев на пороге Хоя.

– Давно не были у вас, решили зайти.

– И Донг с тобой! Ну, заходите. – Дьем кивнул братьям и крикнул в сторону соседней комнаты: – Нган, где ты, дочка? Завари-ка нам чай!

Учитель зажег верхний свет, погасил лампу на столе и пригласил братьев сесть, указав на два старинных кресла. Хою показалось, что сегодня дядя принял его не так, как всегда, не чувствовалось ни обычной радости, ни молодого задора, которым учитель при случае любил щегольнуть. Когда же Дьем опустился в кресло напротив Хоя, тот был поражен: насколько изменился он за столь короткое время. Сеть глубоких морщин покрыла лицо, углы рта опустились еще ниже, теперь это была не обычная скептическая усмешка, это было просто старческое выражение.

Обстановка гостиной не изменилась, только рядом с креслами на круглом, в виде бочонка, табурете появился аквариум с рыбками. На письменном столе Хой заметил второй аквариум, поменьше, и, наконец, в углу, около алтаря, – третий! Видно, старик всерьез занялся разведением рыбок.

– Давно не заходили. Отец, детишки здоровы? Как Тхао после родов?

Вопрос Дьема прозвучал тепло и участливо, но Хою показалось, что у дяди какой-то отсутствующий вид. К счастью, из соседней комнаты появилась Нган, чем-то явно озабоченная. При виде братьев радостно вспыхнула, глаза ее потеплели.

– Донг!

Донг сидел в своем кресле молча, почти неподвижно. Он всегда чувствовал себя неловко в этой комнате с мебелью черного дерева и массивным алтарем, задернутым красными, выцветшими от времени шелковыми занавесками. При появлении Нган он поспешно вскочил с кресла и ушел с девочкой в соседнюю комнату, радуясь, что избавился от скучной беседы.

– Что же ты так долго не приходил? – с упреком спросила Нган.

– А где Лок?

– Спит.

Донг огляделся. В комнате стояла кровать главы семейства, топчан Нган, платяной шкаф с зеркалом, буфет и обеденный стол, на котором были разложены учебники Нган. Кровати Лока не оказалось.

Уловив во взгляде Донга недоумение, девочка улыбнулась:

– Мы его устроили на кухне, здесь он ни за что не хотел остаться. Пробовали его уговорить, но он поднял крик.

Нган говорила о брате с трогательной теплотой, однако видно было, что ее смешило странное поведение Лока.

– Покажи, что вы сейчас проходите.

Донг присел к столу и стал листать тетрадку. Нган поставила на плитку чайник, достала из буфета и расставила на подносе чайную посуду.

– Попробуй-ка. – Нган поставила перед Донгом тарелку с конфетами. – Сама делала.

Когда чайник закипел, Нган заварила чай и понесла поднос в гостиную.

Донг удивился, увидев, какие чистые, аккуратные тетради у Нган, какой ровный и четкий у нее почерк, такой же ясный, как и черты ее лица. Но когда он открыл альбом для национальных орнаментов, он был просто поражен. Сюда Нган переносила узоры вязки. В подборе красок чувствовался отличный вкус, рисунки были строгие и изящные. В этой убогой комнатушке с ветхим семейным алтарем, пережившим не одно поколение хозяев, развивалось самобытное мышление, сложный духовный мир. Так среди сухих колючек кактуса неожиданно распускается прекрасный алый цветок.

Когда Нган вернулась, Донг стал с интересом разглядывать ее. Нган была в том возрасте, когда в девочке уже ощущается девушка. И овал лица и черты оставались пока еще детскими, но в тоненьком гибком стане, в длинной черной косе, в блеске глаз уже угадывалось что-то девичье.

– Пойдем посмотрим Лока, – предложила Нган.

Они пересекли двор и остановились перед дверью кухни. В кухне было темно, у входа стоял топчан с опущенным пологом из черного тюля. Они стояли молча, прислушиваясь к ровному дыханию, доносившемуся из-под полога. Нган знаком попросила Донга не шуметь.

– Как чувствует себя Лок, ему не лучше? – спросил Донг, когда они вернулись в комнату.

– Сейчас он совсем успокоился, – ответила Нган, пододвигая Донгу тарелку с конфетами. – Иногда за весь день ни одного слова не произнесет. Сидит, улыбается. А то вдруг начнет сам с собой вслух разговаривать. Говорит, это у меня в голове люди спорят. Послушаешь – смех берет! Папу он очень боится. Увидит – отвернется к стене, сядет, ноги под себя подожмет, руки на груди сложит, глаза закроет, ну точь-в-точь Будда! И все бормочет, бормочет. Иногда ночью выйдет во двор украдкой и бродит там один. Руки вытянет вперед, глаза закроет – словно слепой. Сор во дворе начнет подбирать или в канаве копаться. Вначале мне жутко было! Пробовала удерживать его – он кричит, обзывает меня ведьмой. Раз такую оплеуху закатил – у меня искры из глаз. А стоит отцу выйти – он тут же шмыгнет к себе на кухню. Иногда он все же узнает меня. Становится таким послушным, рассудительным. Позовет, попросит, чтобы я ему испекла лепешку. Потом усадит рядом с собой, положит руки мне на голову и колдует, счастье привораживает.

Нган рассказывала с улыбкой, и вдруг на глаза ее навернулись слезы. Она торопливо смахнула их, губы ее дрожали.

– Я так люблю моего Лока! Уйду в школу, а сама все думаю, как он там один дома. Вырасту большой, начну зарабатывать, будем жить с ним вместе. Никогда-никогда не брошу его!

Когда в гостиной были исчерпаны все темы, Хой поднялся с кресла и подошел к аквариуму посмотреть рыбок.

– Ты взгляни на ту, черную, – сказал Дьем, тоже повернувшись к аквариуму и посасывая трубку. В голосе его Хой с удивлением уловил теплые нотки. – Посмотри, как она плывет. Легко, спокойно, так, наверное, святые в небе обмахиваются веерами из страусовых перьев. Эти крохотные существа ухаживают друг за другом, прямо как настоящие супруги! Самец не отстает от самки, вертится вокруг, заигрывает. Такая любовь! Смотришь на них и невольно сравниваешь с людьми. Да, велика премудрость создателя!..

Хой продолжал стоять у аквариума, а старый Дьем сидел в своем кресле, задумчиво посасывая трубку, казалось, высокие мысли, которые вызвали у него эти рыбки, интересовали его сейчас больше всего на свете.

– Ты что-нибудь слышал о Вьетмине? – вдруг как бы невзначай спросил он Хоя.

Хой вопросительно посмотрел на дядю, не понимая, к чему он затеял этот разговор. Старик подошел к письменному столу, открыл ключом один из ящиков и достал какой-то конверт.

– Вот посмотри, я получил это неделю назад. Кто-то сунул мне под дверь.

В конверте были два сложенных пополам листка. Хой развернул их и сразу догадался – листовки! Одна была написана иероглифами, другая – латиницей. Обе отпечатаны литографским способом.

Старый учитель откинулся на спинку кресла и посмотрел на Хоя, во взгляде его читалось явное удовольствие.

– Выходит, не забыли про меня! Вполне возможно, это кто-нибудь из моих учеников.

Хой снова взглянул на листки. Красивый, четкий почерк, жирным шрифтом выделен заголовок: Манифест борьбы за независимость Вьетнама. Послание соотечественникам. И подпись: Нгуен Ай Куок.

– Можешь взять их с собой. Но как только прочтешь, сделай милость, сразу же сожги.

Хой был тронут доверием старика.

– Это письмо Нгуен Ай Куока! – понизив голос, пояснил Дьем и, немного помолчав, раздумчиво, словно про себя, продолжал: – В отношении Нгуен Ай Куока сомнений быть не может. Я лично полностью доверяю ему. Это настоящий революционер, надежда отечества! Но я не могу понять пути, который наметил Вьетминь. Призывать сейчас народ и французов свергнуть, и изгнать японцев! Да откуда у нас на это силы? Правда, они не ладят между собой, и можно было бы воспользоваться этим, пусть одни колотят других.

У Хоя давно уже просились на язык возражения, но он сдерживался, чтобы дать старику выговориться, ему казалось, что тот чего-то не договаривает. И действительно, Дьем вдруг вплотную придвинулся к Хою и зашептал:

– А ты слышал историю со стариком Хоангом? Говорят, японцы вывезли его из Ханоя!

– Хоанга? Инспектора народного образования?

– Ну да! Знаешь, сколько французская охранка похватала наших. До чего же хитры. Решили связать по рукам и ногам нашу интеллигенцию. Хоанг догадывался, что за ним идет слежка, и принял меры. Не успели жандармы подъехать к его дому, как тут же появились две машины японской военной полиции. Из одной выходит майор с мечом на поясе и предлагает Хоангу свою защиту. Хоанг садится к нему в машину, и та уезжает. Французы так и остались стоять с разинутыми ртами. Говорят, сейчас Хоанг не то в Хюэ, не то в Сайгоне.

– Так это же настоящий скандал!

– А как же! Хоанг – персона. Я как-то в начале лета зашел к нему, он мне рассказал, что получил письмо от Кыонг Де. Тот утверждает, что у нас нет иного выхода, кроме как воспользоваться помощью японцев. Что там ни говори, они все-таки ближе и по крови и по духу.

Хой рассмеялся:

– Тут еще не известно, кто кем воспользуется! Помните историю с вьетнамскими частями, что перешли к японцам в Лангшоне? Лок писал об этом в своем дневнике. Так вот, японцы тогда использовали вьетнамских солдат в бою, а потом выдали их французам.

– Тогда – одно, теперь – совсем другое! – возразил Дьем. – Что говорить, несладко просить милости у чужого дяди. Но видно, такова уж наша участь! То, что предлагает Вьетминь, выглядит очень заманчиво, но нам, по-моему, это не под силу. И не вовремя. «Страны оси» одерживают одну победу за другой. Они сейчас сильны, как летящий дракон. У нас действительно нет иного выхода!

– Неизвестно, что будет дальше. Я слышал, русские дерутся отчаянно. Страна у них огромная, и народу много. Едва ли Гитлер справится с Россией.

– Ты все о своем! Да Гитлер уже у ворот Москвы! Я же говорил тебе, что он проштудировал военный трактат Сунь-цзы. В его руках армии почти всей Европы!

– Гитлер, дядя, не сильнее Наполеона. Несколько недель назад немцев остановили под Москвой. Разве вы не читали? Держу пари, им не взять Москвы!

Дьем рассмеялся:

– Ни ты, ни я ничего не знаем. Мы можем только гадать. Бог с ними! Все это слишком далеко от нас. А у нас, я считаю, только один шанс. Не знаю, какими потом окажутся японцы, а сейчас у них грызня с французами, и это нам на руку! Но наш час еще не пробил. В душе народа нет еще единого стремления. Правда, наблюдая, как действует молодежь, могу сказать: это – начало подъема! У нас мало просвещенных людей. Они разбрелись в разные стороны, но конечная цель у всех у них – спасение нации. Не может быть, чтобы они не нашли выхода!

Старый учитель замолчал и стал разжигать потухшую трубку.

– Как чувствует себя Лок? – перевел разговор Хой.

– Он перестал буйствовать, но теперь у него какое-то подавленное состояние. Боюсь, не хуже ли это.

Дьем тяжело вздохнул.

Поговорив еще немного, Хой позвал Донга и стал прощаться.

– Только не забудь, – уже в дверях шепотом напомнил Дьем, – как прочтешь – сожги. Лучше сегодня же вечером.

Возвращались домой молча. В ветвях высоких деревьев шумел ветер. Вспомнив об аквариумах дядюшки Дьема, Хой невольно улыбнулся.