Текст книги "Разгневанная река"

Автор книги: Нгуен Динь Тхи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 35 страниц)

18

О небо! За кусочек рисового пудинга в полпальца – один донг! Центнер риса стал стоить больше девятисот донгов! Хой даже не заметил, как проглотил купленный в харчевне пудинг, и тут же пожалел о потраченных деньгах. Все утро он колесил на своем велосипеде по загородному району Донгмак в поисках электрика Ниена, у которого Молочный Ким назначил явку. Сейчас Киму больше подходило прозвище Черный, а не Молочный. Он стал теперь опытным кадровым работником и поручал Хою отдельные задания. Уладив вопрос об отправке дяди в военную зону, Хой вернулся в город. Казалось странным, что сегодня еще ни разу не выла сирена воздушной тревоги. Голод продолжал терзать Хоя. Он решил наведаться к Куанг Тиеу, владельцу издательства, и потребовать у него гонорар…

Задумавшись, Хой не заметил, как доехал до вокзала. Привокзальная улица, залитая таким ярким солнцем, что слепило глаза, была забита повозками, тележками, рикшами. Под навесами сгрудились люди, они сидели в окружении корзин, тюков и свертков.

– Хой! Хо-ой!

Услышав знакомый голос, Хой соскочил с велосипеда. На противоположной стороне улицы стояла Тхао и отчаянно махала ему ноном. Вот тебе раз! Как она сюда попала? Хой поспешно направился к жене.

Едва он подошел к Тхао, она заговорила, торопливо, взволнованно. Хой с волнением смотрел в ее потемневшее, осунувшееся лицо.

– Что случилось? Когда ты приехала?

В глазах Тхао заблестели слезы.

– Твоего отца арестовали…

– За что?

– Начальник уезда Мои и Тыонг привели к нам какого-то японца, стали спрашивать про Донга и, ничего не добившись, забрали отца. Дней пять тому назад.

– Сволочи!

Тхао подняла глаза на мужа. Наконец-то после стольких треволнений и мук, которые ей пришлось пережить в одиночестве, она обрела опору.

– Я на следующий же день отправилась в уезд, а там говорят: нужно ехать в Хайзыонг, в управление военной полиции. В Хайзыонге какой-то переводчик ответил мне, что арестованного Зяо у них нет, что нужно ехать в ханойское управление, может быть, там удастся что-нибудь узнать. Вот я и приехала. Еще вчера утром. Сходила к Дьему, но его нет дома, тогда я пошла к твоему хозяину, на Западное озеро, он говорит, что Донг уже давно не появлялся дома и что ты тоже несколько дней как исчез и ему не известно, где ты.

Хой молча слушал жену, рассеянно уставившись на фонарный столб. Тхао безуспешно ловила его взгляд и, вдруг почувствовав себя обиженной, заплакала. Хой вынул платок и вытер пот со лба. Надо взять себя в руки.

– А как дети?

– Плохо, Хой, голодаем. Дети питаются рисовым отваром. Нга…

Тхао вытерла слезы рукавом и долго стояла, не в силах вымолвить ни слова.

– …Нга все спрашивает, где папа, почему он не привезет нам рису. Ван совсем ослабла, с каждым днем ей все хуже…

Рыдания душили женщину, но она справилась с собой и, тяжело вздохнув, продолжала:

– Я уж с ног сбилась, а все равно ничего не получается. Ты бы не смог приехать? Вместе все-таки легче…

Хой молчал, не зная, как утешить жену, хотя у него сердце переворачивалось от жалости. Он знал, что Тхао рассказала ему далеко не все. Легко ли женщине одной в такое голодное время прокормить целую ораву детей! Как ему хотелось сейчас вернуться домой. Ведь он уже не раз думал об этом. Но весь вопрос в том, чем ему заниматься там, в деревне!

– Ладно, – сказал он ласково, – сегодня же возвращайся к детям. Здесь только лишние расходы, а бегать по полицейским управлениям бесполезно, все равно ничего не добьешься. Я еще несколько дней пробуду здесь, постараюсь получить гонорар и, как только получу, сразу приеду домой. Ты купила билет?

– Ближайший поезд идет в восемь часов, билеты на него начнут продавать в шесть.

– Мне сейчас нужно еще съездить по делам, к вечеру я освобожусь и приеду провожу тебя, хорошо? Может быть, удастся встретиться с Донгом, тогда приедем вместе. Возьмешь билеты, жди меня здесь. Ну, а как там у нас в деревне?

От этого вопроса Тхао стало как-то легче.

– Староста Тон стал по утрам приходить на рынок и при всем народе поносить Вьетминь. Ну, ребята из Вьетминя наведались к нему.

– Неужели? И чем же дело кончилось?

– Пока только припугнули. Предупредили, чтобы не донимал людей налогами, не смел отбирать у них рис, не заставлял идти служить в японскую армию, а не то, сказали, расстреляем! Ну, он и приутих. Теперь ходит да оглядывается. Иногда Тыонг в селе появляется. Говорят, устроился в японском военном посту где-то недалеко от горы До. А семья депутата недавно перебралась в Ханой, весь дом оставили на управляющего. Тыонг выпросил у японцев несколько винтовок и теперь, куда бы ни шел, всюду винтовку с собой таскает, для острастки. А ведь они сами трясутся от страха! – Тхао взяла мужа за воротник рубашки и, приблизив к нему свое лицо,-зашептала: – Знаешь, Мам вернулся. Говорят, живет где-то около причала Гом. Слыхала я, там рисовый склад разбили и рис народу роздали. В том районе все села пошли за Вьетминем. Японцы как-то пригнали солдат на восьми машинах, но те ничего не смогли поделать. Я слышала, в Донгчиеу у наших бойцов полно оружия! А Куен, которая уехала из деревни, тоже, оказывается, никуда не исчезла, где-то, говорят, в том же районе действует.

Хой, слушая жаркий шепот жены, вдруг окончательно решился: да, он обязательно должен вернуться к себе! Нужно поговорить с Кимом, попросить, чтобы его перебросили в их деревню. Он не может дольше с этим мириться: в его родной деревне люди, задавленные нуждой, переживают немыслимые страдания, они на грани голодной смерти, а он сидит здесь. Умирать – так уж вместе со своими. А уж если им суждено подняться и отвоевать себе новую жизнь, то и он не должен оставаться в стороне!

– Хорошо, в семь часов я буду здесь и найду тебя! Если посчастливится раздобыть денег, принесу. А через несколько дней обязательно приеду сам!

Хой сел на велосипед. Тхао стояла грустная, опустив голову. Хой с жалостью посмотрел на ее худенькие плечи.

– Да, в случае тревоги беги к озеру Тхюен. Не вздумай оставаться здесь, это самое опасное место! А лучше всего прямо сейчас иди туда, начнет смеркаться – придешь за билетом.

– Не беспокойся, я все знаю. Раз тебя ждет дело, поезжай!

Хой отъехал. Обернувшись еще раз, он увидел, что Тхао все еще стоит возле вокзала, грустно опустив голову, одинокая и трогательная.

Хой машинально крутил педалями, погруженный в свои мысли. Вдруг впереди послышались крики, топот, выстрелы. Он моментально соскочил с велосипеда. Рикши метнулись к тротуарам.

– Видать, наши застукали шпика!

Мимо Хоя пронесся велосипедист, за которым бежала ватага людей, размахивавших револьверами. Раздались выстрелы. Все пропало! Ведь у него целая пачка газет «За спасение Родины». Куда деваться? За спиной Хоя стоял продавец лапши со своими коромыслами. Разинув рот от удивления, он загородил коромыслами весь тротуар. Прохожие остановились, сгрудившись на дороге. Хой увидел того, кто мчался на велосипеде: какой-то юноша в шлеме и, кажется, с револьвером в руке. Пропадет парень!

Со стороны Южных ворот наперерез велосипедисту со всех ног мчались двое японцев-полицейских. Хой видел, как побледнел паренек, как завилял его велосипед. Пропал малец!

И тут вдруг раздались выстрелы. Кто-то стрелял по полицейским! Послышались крики, вопли, люди бросились врассыпную, запрудили улицу, паренек соскочил с велосипеда и исчез в толпе. Хой тоже не растерялся и юркнул в двери кондитерской мимо растерянной и побелевшей от страха хозяйки.

– Разрешите мне укрыться у вас на некоторое время.

Стройная девушка, видимо дочь хозяйки, схватила Хоя за руку и проворно потащила его куда-то в глубь кондитерской, провела через огромную кухню и, отворив задние ворота дома, выпустила на другую улицу.

– Бегите!

– Спасибо!

Не теряя времени, Хой вскочил в седло и отчаянно заработал педалями.

Вечером, покончив с делами, Хой неторопливо ехал по берегу Озера Возвращенного Меча.

Жара спала. По набережной прогуливались толпы нарядных людей. «Поплавок» был забит посетителями, томимыми жаждой. Разодетые в шелка девушки пили кофе со льдом, ели мороженое, громко смеялись и кокетничали с гладко причесанными бравыми юношами, чьи рубашки цвета хаки и высокие сапоги свидетельствовали о принадлежности к партиям «Великий Вьетнам» или «Фронтовая молодежь», недавно созданным марионеточным правительством.

По предположению Хоя, где-то здесь должен был находиться и Куанг Тиеу, так как его жена сказала, что Ву увел его утолить жажду после жаркого дня. Ну а Ву мог пойти только в «Поплавок»! Нужно схватить за горло этого издателя, чтобы ему не удалось отвертеться, а то он будет без конца тянуть с гонораром, плевать ему на то, что у Хоя жена и дети умирают с голоду! Хой поставил велосипед к дереву, запер замок на цепочке и вошел в сверкающие стеклянные двери «Поплавка».

В зале было тесно, шумно, все столики были заняты. Хой в нерешительности огляделся и направился на крытую террасу, расположенную на сваях над озером.

– Кого вы ищете, господин Хой?

Хой обернулся. В углу террасы сидели Ву и Куанг Тиеу. Хой подошел, пододвинул стул и присел к их столику.

– Налить вам пива? Удивительно, я впервые вижу вас здесь! – улыбнулся издатель и стал наливать пиво в стоящий перед Хоем стакан.

– Я искал вас, мне нужно срочно поговорить с вами.

Ву молча улыбался, посасывая трубку. Он догадывался, что за разговор привел сюда его приятеля, и видел, что Куанг Тиеу не очень-то рад видеть своего автора. Потому, собственно, Ву и окликнул Хоя. Теперь он делал вид, что ему совершенно неинтересно, о чем они будут говорить, и, облокотившись на перила террасы, пристально смотрел в зеленоватую воду.

За соседним столиком разговаривали двое мужчин, судя по всему, спекулянты. У одного из них торчала на боку кобура револьвера. Небрежно постукивая по ней, он говорил:

– Кам просто трус! Я целыми днями хожу по городу, и ни разу люди Вьетминя не осмелились меня тронуть.

Его собеседник отвечал, понизив голос:

– Я слышал, Ямамото дал тебе на очистку несколько сот центнеров риса. Уступил бы мне несколько десятков, тебе ведь все равно самому не управиться!

Тот, что с револьвером, пожал плечами.

Ву наклонил к Хою свою огромную лохматую голову:

– Слышали этого хвастуна? Ему не терпится отведать свинца!

Хой вежливо улыбнулся. Ему не терпелось задать владельцу издательства вопрос о гонораре, да-да, как это ни смешно – о своих собственных деньгах, которые он, как нищий милостыню, должен выпрашивать у этого человека.

Куанг Тиеу прекрасно понимал, зачем пожаловал Хой, но делал вид, что ни о чем не догадывается, и нес всякую околесицу.

– Послушайте, Тиеу, – лицо Хоя сделалось пунцовым, – только что приехала моя жена из деревни, вы не могли бы выдать мне те двести пятьдесят донгов, которые причитаются за «Рынок Тяй»? – В голосе Хоя звучали умоляющие нотки. – Книга вышла уже больше четырех месяцев назад. Я вас прошу пойти мне навстречу. В деревне сейчас ужасное положение…

Тиеу добродушно улыбнулся и не задумываясь ответил:

– Вы считаете у меня положение лучше? Сами посудите: после переворота в стране начался настоящий хаос, местные конторы не заплатили мне ни донга. Я почти разорен типографиями, которые требуют немедленной уплаты долга!

Кровь отхлынула от лица Хоя, он вдруг почувствовал такую ненависть к этому подлецу, что готов был убить его на месте! Хой хорошо знал, что книга его давно разошлась, он спрашивал почти во всех ханойских магазинах. Руки у него дрожали, а в глазах, видимо, появилось нечто такое, отчего предпринимателю стало не по себе.

– Мы ведь с вами старые друзья, – засуетился он, – вот, держите пока немного денег. Скоро обстановка в стране нормализуется и дела пойдут на лад…

Тиеу вытащил кошелек и извлек из него несколько десяток.

Ву по-прежнему стоял, повернувшись к ним спиной, и, казалось, ничего не видел и не слышал.

– Нет, так не пойдет! – произнес Хой тихо, но внятно. – Я вам не мальчик, чтобы кормить меня подачками!

– Ну и сердитый вы сегодня! – Тиеу улыбался как ни в чем не бывало. – Мы с вами оба оказались в трудном положении, и, если вы будете безжалостны ко мне, я просто погибну. – Тиеу сунул в руку Хою еще несколько бумажек. – Ладно, берите сотню. А мне теперь придется бежать, чтобы молодчики из типографии Бакха не разорвали меня на части!

Хой поднялся из-за стола.

– Куда вы, съешьте хотя бы бисквит!

– Благодарю, у меня назначена встреча, я должен идти.

– Что, уже уходишь? – Ву обернулся, точно только сейчас вспомнил о Хое, и, прищурясь, пожал другу руку.

Вечерело. У Хоя оставалось еще полчаса, и он отправился пешком вдоль набережной, чтобы успокоиться – злость все еще кипела у него в груди. Под лучами заходящего солнца древнее озеро столицы сверкало неизменной красотой. Золотым слитком высилась посреди озера Пагода Черепахи, по берегу среди больших, с пышными кронами деревьев, звеня, бежал трамвай. А здесь, у самой воды и на заросших травою насыпях бомбоубежищ сидели и лежали как попало голодающие, греясь на солнце. Какая-то женщина, совершенно нагая, лежала в траве, вперив безжизненный взор в небо, тощий живот провалился, и вся она была похожа скорее на скелет, обтянутый кожей… Когда кто-нибудь останавливался рядом с ней, она приподнимала голову и смотрела на проходящего, но голова тут же падала, челюсти начинали дрожать, а руки производили какие-то конвульсивные движения… Из-за насыпи навстречу Хою вышла девушка лет шестнадцати. Тело ее было едва прикрыто рваным платьем. Из большой дыры выглядывало голое плечо. Исхудавшее личико сохранило следы былой красоты. Безумные, неестественно расширенные глаза пытались улыбнуться. Девушка подошла вплотную к Хою и, растянув в улыбке бескровные губы, пробормотала: «Пойдем?» У Хоя перехватило горло. Он сунул в руку девушке донг и, наклонив голову, быстро зашагал прочь.

Ровно в шесть тридцать желтая сорочка Дьема появилась рядом со зданием таможни, что находится позади городского театра. Он шагал, немного сутулясь, зажав неизменную трубку во рту, со свертком бумаг под мышкой.

Подойдя к Музею древней культуры, старик заметил Хоя, и лицо его приняло серьезное, даже несколько торжественное выражение.

– Ну как, все готово? – спросил он племянника.

– Все в порядке.

Хой тоже был серьезен.

– Сейчас я отведу вас, дядя, к людям, у которых вам придется переждать несколько дней, пока «оттуда» не приедет за вами человек. Не волнуйтесь, живите спокойно и ждите, соблюдайте полную конспирацию. Днем старайтесь не выходить из дому. Если вам что-нибудь понадобится, скажите хозяину. Я уже сообщил обо всем, что нужно, в центр, так что, наверное, долго ждать вам не придется. Да, вот еще что: вам нужно переменить имя – в целях конспирации. Вас теперь будут звать Киеном. Не возражаете?

Старик улыбнулся:

– Киен… Сегодня произошло мое второе рождение.

Они миновали госпиталь и поднялись на дамбу. Багровый закат окрасил вечернее небо. По берегу тянулись бамбуковые лачуги, над которыми возвышались черные подъемные краны.

У развилки, где от дамбы тропинка вела вниз, к реке, Хой остановился:

– Здесь я с вами попрощаюсь.

Дьем недоуменно посмотрел на него.

– Вы подойдете вон к тому рабочему в белом шлеме с черной лентой, который сидит в чайной, – пояснил Хой. – Он уже заметил вас. Я дал ему знак, и он вас ждет, чтобы отвести к тем людям. Это не очень близко, но тем лучше, придете, когда уже стемнеет, никто вас не увидит. А тот человек, в коротких желтых штанах, с велосипедом, пойдет сзади, он будет охранять вас.

– Небось вооруженный!

– Конечно. Они знают, что вам предстоит ехать в военную зону, а такие люди для нас очень ценны, поэтому распорядились, чтобы были приняты все меры предосторожности.

Над водой плавно покачивается мачта парусника, ветер треплет коричневую, выцветшую на солнце куртку и такие же штаны, развешанные на веревках.

В наступающих сумерках Дьему трудно рассмотреть лицо рабочего в белом шлеме, который вышел из чайной и приближается к ним. Дьем поворачивается к Хою.

– Я ведь еще увижусь с тобой? – спрашивает старик, запинаясь от волнения.

Хой улыбается, берет дядю за руки:

– Конечно, до свидания!

У старого учителя подозрительно краснеют глаза, губы беззвучно шевелятся, он пытается что-то произнести, но потом, махнув рукой, поворачивается, чтобы идти, и, обернувшись на ходу, тихо говорит:

– Я отстал от вас на несколько десятков лет. Потерял половину жизни!

Старик медленно спускается с дамбы и идет к реке. Хой стоит, опершись на раму своего велосипеда, и смотрит ему вслед. Вот к Дьему подошел рабочий, и две фигуры, старика и юноши, исчезают между лачугами, со всех сторон облепившими угольный причал.

19

Дни летели, словно подхваченные ураганом, и Фи только удивлялась, откуда у нее каждый день набирается столько дел. С утра, начиная день, она не в состоянии была представить себе, что произойдет в течение дня. Поэтому, когда Хой пришел узнать, где можно найти Донга, Фи ничего не смогла ему толком ответить. Последний раз, уходя, он сказал ей, что вернется дней через десять – уезжает «туда» на военные занятия – и что это нужно хранить в строжайшей тайне. Донг обычно многое рассказывал Фи, но о многом и умалчивал. Однако и у Фи были от него свои тайны. Неужели только он имеет право на подпольную деятельность в организации Вьетминь! Теперь Фи сама стала членом ячейки подпольной женской организации «За спасение Родины». Ячейка состояла из трех человек, и, согласно условиям конспирации, они не должны были знать других членов. Разумеется, по сравнению с работой Донга деятельность ее была куда скромнее: Фи распространяла облигации займа, выпущенные Центральным Комитетом Вьетминя. И все-таки ей доставляла удовольствие мысль, что у нее есть своя тайна, в которую она не должна посвящать даже Донга.

Кроме того, Фи заботилась о пропитании для Донга, а иногда и для его друзей, если он приводил их. Фи догадывалась, что Донг причастен к событиям, о которых говорил сейчас весь Ханой, – он выступал с речами, распространял листовки на заводах, в театрах и кино, причем не раз случалось – в зале вспыхивала перестрелка. Она знала, что Донг из бедной семьи, что раньше ему приходилось давать частные уроки, чтобы заработать себе на жизнь. Теперь же и учеников было трудно найти, да и все равно времени у Донга на это не хватало, так что все расходы до последней копейки Фи пришлось взять на себя. Хорошо еще, что, несмотря на переворот и на каникулы, Главное управление школами продолжало платить ей жалованье – двадцать донгов в месяц. При теперешних ценах этого едва хватало лишь на неделю, но зато это был постоянный доход. Откровенно говоря, Фи уже почти распродала все свои украшения, которые мать в свое время дала ей в приданое: два браслета и серьги, хотя мать строжайше наказывала ей беречь. Фи сохранила лишь колечко с драгоценным камнем, доставшееся ей от отца.

На этот раз отлучка Донга была продолжительнее, чем всегда. Фи привыкла, что они встречались почти каждый день, и теперь, когда Донг исчез и не появлялся несколько дней подряд, причем она даже не знала, где его искать, девушка вдруг почувствовала страшную тоску. Правда, у нее теперь было больше свободного времени для распространения облигаций – небольших, но очень ценных листочков, на которых было написано «Чиеу Ван»[24]24
  Имя одного из героев старинного китайского романа «Троецарствие».


[Закрыть]. От этого имени веяло чем-то далекими романтичным, точно облигации эти дошли из давних рыцарских времен.

Тхюи, подруга Фи, принесла ей облигацию на три тысячи донгов и две газеты: «За спасение Родины» и «Знамя освобождения». Впервые за все время работы Фи удалось реализовать облигацию на такую большую сумму. Она очень гордилась – как удачно она выбрала семью Ить Фонга. Правда, семья эта могла купить облигации и на бо́льшую сумму, но обычно такие люди очень расчетливы, боятся даже су истратить, если это им не выгодно. Тут ей Ханг помогла. Собственно, она-то все и устроила, Фи оставалось лишь передать ей облигацию.

В газетах, которые принесла Тхюи, она отметила две очень важные статьи: «Создание Освобожденного района в семи провинциях Северного Вьетнама» и «Десять крупнейших политических мероприятий Вьетминя в Освобожденном районе». Заголовки были набраны крупным красным шрифтом, к статьям приложена карта-схема, теперь подпольные газеты издавались лучше столичных. Прежде чем передать газеты по назначению, Фи прочитала их от начала до конца по нескольку раз. Провинция Туенкуанг вошла в Освобожденный район, значит, и Футхо, ее родина, которую она в свое время вынуждена была покинуть, скоро станет военной зоной. Военная зона! В этом названии было что-то таинственное и значительное!..

Утром, как они и условились, Фи понесла Ханг облигацию и последние номера газет. По улице Нганг и Персиковой ходить стало опасно, и девушка то и дело вздрагивала и озиралась. Военная японская полиция вербовала к себе на службу отребье – членов организации, именуемой «Национал-социалистический союз молодежи», они стали осведомителями у японцев и чуть не ежедневно устраивали облавы на улицах. Перекрыв улицу, они проверяли документы у прохожих, останавливали даже автомашины. Фи приняла все меры предосторожности: облигацию она свернула вчетверо и заткнула за зеркальце своей сумочки, газеты же вложила в середину рулона, в который были свернуты легальные газеты, в случае чего их можно было незаметно выбросить.

На углу Серебряной улицы она вдруг услышала крики. Но тревога оказалась напрасной: это поймали мелкого воришку. Народ столпился вокруг бледной от ярости лоточницы, которая била по щекам какого-то оборванного мужчину, а тот горстями совал себе в рот лапшу и не пережевывая жадно глотал.

На Персиковой было полно народу, двери лавок, торгующих шелком, широко распахнуты, кафе «Лебедь» и «Фея» битком набиты посетителями, среди которых немало японских офицеров в коротеньких кителях, опоясанных длинными мечами. Фи невольно ускорила шаги, желая сейчас лишь одного – поскорее добраться к Ханг.

Что там опять? За спиной Фи снова раздались крики. Она обернулась. Со стороны рынка Донгсуан шел трамвай, над которым трепетало красное полотнище. Когда трамвай подошел поближе, Фи увидела в центре полотнища желтую звезду. Трамвай, громыхая и лязгая, шел по людной улице, и сотни людей по обеим ее сторонам провожали взглядом красное знамя, прикрепленное к дуге. Какой-то мальчишка взвыл от восторга и бросился за трамваем. Фи счастливо улыбалась, слыша вокруг восхищенные возгласы. Ну и молодцы! Кто же это сумел!

Вот и дом Ить Хонгов. Фи быстро взбежала по лестнице. Наверху, в комнате Ханг, слышались звуки фортепиано. Фи толкнула дверь.

– Ханг! Ты ничего не видела? – радостно воскликнула она и осеклась: Ханг была не одна. В углу сидел какой-то мужчина и, склонив голову, слушал игру Ханг. Как видно, у нее урок музыки. Учитель кинул на Фи удивленный взгляд. Она смутилась. Ханг прекратила играть и с улыбкой смотрела на подругу, не снимая рук с клавиш.

– Прошу прощения. Ханг, можно тебя на минутку? – потупившись, выдавила из себя Фи.

Ханг поднялась со стула и попросила учителя:

– Тоан, давайте сделаем небольшой перерыв.

– Я думаю, на сегодня вообще хватит, – ответил тот, вставая.

– Но вы разрешите зайти к вам вечером? Мне бы хотелось еще поработать над тем пассажем.

– Хорошо, приходите. Часа в три-четыре я буду дома.

Учитель надел шляпу, поклонился и вышел. Девушки переглянулись и рассмеялись.

– Кто это?

– Музыкант Тоан, неужели не слышала? Я беру у него уроки.

– А…

– Ну как, принесла?

– Вот.

Фи открыла свою сумочку, вынула из-за зеркальца облигацию и протянула подруге.

– Твоя мать не догадывается?

– Она ровным счетом ничего о тебе не знает. Все ругает меня, какую, говорит, нужно иметь отчаянную голову, чтобы связаться с членами Вьетминя. У нее и так забот полно, с торговлей трудности… А тут еще эта история с сестрой.

– Как она сейчас? Получше?

– Все так же. Главное, у нее здесь не в порядке, – Ханг постучала себя по лбу. – Целыми днями молчит, слова от нее не добьешься, похудела страшно. Наверное, мать заберет ее домой. Четыре месяца уже лежит в госпитале святого Павла, а результатов никаких…

– Ну а что муж?

– Был у нее, но она даже взглянуть на него не захотела, отвернулась к стене и молчит. Уж на что мои старики старомодны, и то… Я теперь тоже видеть его не могу! Прошу тебя, не напоминай мне о нем.

– Хорошо.

– Да, Фи, ты не слышала эту песню? Иди-ка сюда.

Ханг потащила подругу к фортепиано.

– Послушай: «Идут бойцы-партизаны…»

– Чья это музыка?

– Не знаю. Слова и поты напечатаны в нелегальной газете «Независимость». Вот слушай: «Идут сквозь леса и горы…»

Ханг тихонько тронула клавиши инструмента и запела незнакомую песню.

С помощью молодчиков из «Национал-социалистического союза молодежи», возглавляемого Во Камом, японской военной полиции удалось выловить группу членов Вьетминя. Одного из подпольщиков расстреляли прямо на месте, перед пагодой Ланг. Вечером эта весть облетела город. На следующий день прояпонские газеты напечатали сообщение об этом крупным шрифтом, мало того – они поместили фотографию жертвы. Фи не могла оторвать глаз от этого снимка, лицо ее было залито слезами. Какие варвары! Юноша лежал прямо на мостовой с размозженной головой, на белой рубашке расползлись огромные пятна крови.

Эти бандиты славились еще и тем, что являлись в зажиточные дома и нагло вымогали деньги! Обритые наголо, с револьверами на поясе, они разгуливали по городу, громко стуча сапогами. А на днях Фи видела, как они скакали на лошадях вокруг Озера Возвращенного Меча!

Фи, задумавшись, опустила газету, и перед ней, как живые, возникли наглые, тупые лица. Девушка невольно вспомнила Тхука, своего сводного брата, и Тыонга, сына депутата Кханя. Один был «родственник», другой – товарищ детства, но как далеки, как ненавистны они были сейчас ей! И причина не только в ее любви к Донгу или в той грязной истории с отчимом! Нечто другое разделяло теперь их. А ведь всего несколько лет назад они все вместе ходили в школу, проводили время! В памяти всплыла вдруг прогулка на лодке, когда она гостила у Нгует. Тогда она еще ни о чем не задумывалась. Ей просто правился Донг и было неприятно видеть, как Нгует обращается с ним, точно со слугой…

Донг появился внезапно, в сопровождении незнакомого ей мужчины. Фи страшно обрадовалась, но, стесняясь незнакомца, встретила Донга сдержанно, тот тоже постарался не проявлять своих чувств и только спросил: «Не смогла бы ты покормить нас?» Но она все прочла в его глазах.

Пока Фи готовила еду, Донг с гостем вполголоса совещались о чем-то. Потом они разобрали и смазали оружие. Фи поняла, что все эти приготовления неспроста, и у нее тревожно забилось сердце.

Покончив с едой, они ушли. Донг уже спустился вниз, но вдруг по лестнице вбежал в комнату, будто забыл что-то. Он порывисто обнял и поцеловал Фи и, покраснев, снова бросился вниз. Впервые он так смело обнял Фи… После обеда она решила прилечь, но волнение не давало ей уснуть.

Фи не могла усидеть дома. Она вышла на улицу и отправилась бродить по городу. Шла куда глаза глядят, без всякой цели, и каждую минуту ей казалось, что вот-вот должно что-то произойти. Наконец она вышла к трамвайной остановке у Озера Возвращенного Меча и решила послушать, что говорят пассажиры: здесь можно было услышать все городские новости. И действительно, как только пришел трамвай от Южных ворот, она услышала, что один из «отрядов чести» пристрелил главаря Во Кама прямо у входа в здание «Национал-социалистического союза». Его молодчики и несколько японских полицейских гнались за вьетминевцами, завязалась отчаянная перестрелка, вся улица была залита кровью, но ребятам из Вьетминя удалось скрыться. Услышав об этом, Фи чуть не потеряла сознание. Чтобы не упасть, она прислонилась к фонарному столбу и, постояв так немного, медленно побрела к себе. Дома она сварила рис и села ждать.

Уже начало смеркаться, а Донг все не приходил. Может быть, он ушел к себе на Западное озеро? Фи проголодалась, но ей не хотелось двигаться, и она продолжала ждать.

Пробило семь часов, потом восемь. За окном сверкнула молния. Последние дни воздух был раскален, как в печи, жара не спадала даже по ночам. Хорошо бы сегодня пошел дождь!

Когда на лестнице послышались шаги Донга, Фи словно током ударило. Ну да, это он! Фи бросилась открывать дверь. Донг был один. Он вошел в комнату, как-то неестественно улыбаясь. Левая рука у него была перевязана носовым платком.

– Это ты мне оставила? – Он показал глазами на блюдо.

Не отвечая, она потащила Донга к столу и хотела было снять повязку.

– Не нужно, Фи! – Донг отдернул руку.

– Ты ранен?

– Да, мне уже перевязали, пустяковая царапина.

– Дай мне посмотреть!

Сняв повязку, Фи вскрикнула. Под пропитанным кровью платком рука вздулась и побагровела.

– Ты пока ешь, а я вскипячу воду и приготовлю бинты. С ума сойти! Рану обязательно нужно обработать, нельзя так оставлять.

– Не волнуйся, поем – схожу к знакомому врачу, он из сочувствующих, не выдаст.

Пока Фи осторожно промывала и перевязывала рану, чувствуя, что внутри остались осколки раздробленной кости, началась гроза. Фи встала на колени перед тазиком с марганцовкой, а Донг сел на кровать, бледный, стиснув зубы. Он молча переносил боль. Снова загрохотал гром и хлынул дождь. При каждой вспышке молнии они оглядывались на окно, но там сплошной стеной стегали белые струи.