Текст книги "Разгневанная река"

Автор книги: Нгуен Динь Тхи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 35 страниц)

13

Несколько дней спустя, дождливым вечером, Хой сидел за столом и писал, как вдруг у входной двери послышался знакомый голос. Кто-то спрашивал о нем. Хой вышел. У порога стоял юноша в мокром плаще. Глубокий нон скрывал его лицо.

– Кто тут спрашивает меня?

Юноша снял нон.

– Ким! Вот это да! Как тебе удалось найти меня?

Ким расплылся в улыбке, стирая с лица дождевые капли.

– Я был в Хайзыонге, искал вас там, и Тхао направила меня сюда.

Ким повесил мокрый плащ под навес крыши, снял облепленные грязью деревянные сандалии и вошел в дом. Хой, не переставая улыбаться, налил гостю горячего чая.

– Дождь-то какой, продрог небось, пока добирался. Ладно, сядем ужинать, за столом и поболтаем. Переночуешь у меня. Да ты насквозь промок! Одень-ка пока мои брюки, твои надо высушить.

– Пустяки, – возразил Ким, – только одна штанина мокрая. Пойдем на кухню, у очага быстро высушу. А где Донг?

– Он дает сейчас уроки, приедет часов в десять. Ну, тогда пошли на кухню.

На кухне у очага сидела Быой, дожидаясь, когда сварится рис. Ким поздоровался, обратившись к ней на «вы». Быой захихикала, прикрыв рот ладонью, и подвинулась, освобождая гостю место поближе к огню.

– Чем же ты занимался все это время? Удалось продолжить учебу?

– Нет, я работал, – ответил Ким, кинув взгляд на Быой.

– И конечно, встречался со своей знакомой! – пошутил Хой.

Ким улыбнулся, но промолчал.

– Погоди, как же ее звали? – Хой постучал себя пальцем по лбу. – Хыонг, кажется. Ах да, Ханг!

– Я потом расскажу вам, – уклончиво сказал Ким, продолжая улыбаться. – Ваша Тхао так тепло встретила меня! Устроила настоящий пир. Приготовила что-то очень вкусное из рыбы. А Ван – прелесть! Но вы, оказывается, совсем не пишете домой. Жена с ума сходит. Тем более что вы теперь – писатель!

– Писатель-маратель! Мы же не в том возрасте, что вы с Ханг.

– Ну, не скажите! Ей покоя не дают ханойские девушки.

От брюк Кима валил пар. Закипел рис. Быой сняла крышку и заглянула в котел. Потянуло ароматом вареного риса.

– Надо же! – Ким схватил Хоя за руку, точно еще не веря в реальность встречи. – Все-таки я разыскал вас!

По случаю прихода гостя Бинь выставил на стол небольшую бутылку водки и блюдце жареного арахиса. За ужином друзья погрузились в воспоминания. Давно уже Хой не испытывал такого удовольствия от беседы. И, как обычно в минуты радости, его охватила тоска по жене и детям, особенно по Нга. Слова Кима вызвали угрызения совести. Ведь он знает, как ревнива Тхао, и все же ленится писать! При мысли о ревности жены Хой улыбнулся. Тхао почти не выезжала из деревни, и в ее представлении все ханойские девушки были красавицами. Нужен он ханойским девушкам! Нет, хватит! Если удастся получить за роман несколько десятков донгов, он останется в деревне до самых новогодних праздников. Хоть несколько месяцев побудет с семьей. Можно писать и у себя в деревне.

Стало совсем темно, когда они закончили ужин и пошли в комнату пить чай.

– Ну, теперь-то ты мне расскажешь про Ханг?

– Да вы и сами, наверное, догадываетесь, что произошло. Ушел я тогда из школы, вернулся домой. Она прислала мне письмо. А недавно мы встретились с ней. Девушка, в общем, хорошая, но дочь богатых родителей. Так что тут все сложно.

– Значит, ты теперь не учишься? Жаль!

– Где уж там учиться после всего, что произошло. Да теперь и не тянет на учебу. – Ким помолчал и, понизив голос, добавил: – Вам я могу сказать. Я уже около года на революционной работе…

Только теперь Хой заметил перемены, происшедшие с его другом, которого он по привычке все еще считал мальчиком. Молочный Ким возмужал, в глазах у него появилась настороженность, и говорил он теперь с мягкой улыбкой. Радостное бездумное настроение, вызванное встречей, улетучилось, Хой внимательно смотрел на друга. Ким заглянул в соседнюю комнату и, убедившись, что там никого нет, вынул из кармана небольшой сверток:

– Это я принес вам почитать.

В свертке была небольшая, величиной с ладонь, литографированная брошюрка «Восстание в Бакшоне» и две листовки, точно такие, как Хой получил от старого Дьема.

Час еще не поздний, а кругом была такая темнота, как в полночь. На весь поселок ни одного огонька, и только свист ветра разносился в дождливой мгле. Бинь с дочерьми спал, зарывшись в ворох сухих банановых листьев. В ожидании Донга Хой с Кимом ушли поговорить на кухню.

– Французы, – рассказывал Ким вполголоса, – стянули в партизанский район несколько отрядов легионеров, не считая вьетнамских частей. Вовремя карательных операций они сожгли все дома от Динька до самого Биньзя. Крестьян согнали в лагеря, обнесенные колючей проволокой, оттуда даже ночью никто не может выйти, на полевые работы их водят под конвоем. Но они все равно помогают нашим; завернут рис в листья и оставят где-нибудь на берегу ручья в условленном месте, а партизаны, их родственники или односельчане, приходят ночью, берут. Нередко партизаны совершают налеты. Но сейчас холода, плохо с одеждой, с лекарствами. Лига организует сборы одежды для партизан.

– Есть у меня свитер, рукава, правда, немного обтрепались, но носить можно. Будь добр, передай. Потом постараюсь еще что-нибудь собрать. В Ханое у меня не так уже много знакомых, но кое-кто найдется, поможем.

Говоря так, Хой имел в виду своего дядю. Правда, старик не поддерживает линии Вьетминя, но он наверняка будет рад помочь партизанам, сражающимся с французами. А может быть, даже соберет некоторую сумму у своих друзей. Надо же, Молочный Ким и – революционер! Однако Хою стало стыдно за себя, все его наиболее достойные друзья так или иначе нашли путь в революцию, и даже этот Молочный Ким, которого он привык считать мальчиком. Один только он, Хой, остался в стороне.

А Ким и не догадывался, какие мысли терзают его друга. Он хорошо знал, что этот свитер – единственная теплая вещь у Хоя, и все-таки, едва узнав о сборах для партизан, Хой, не раздумывая, отдал его. Ким был тронут. Хой – писатель, и ему не так просто, как, например, ему, Киму, бросить все и уйти на революционную работу. Да и не известно, что сейчас нужнее? Во время террора очень важно иметь такого верного человека, как Хой, для них он просто находка. Если в дальнейшем придется действовать в Ханое, можно будет воспользоваться его домом.

– Я читал в газете ваш рассказ «Старый пес». Мне очень понравилось.

– Да разве это рассказ, так, пустячок… Писателям сейчас не дают дышать. Литература потеряла свое значение!

Но несмотря на столь пессимистическое высказывание, отзыв Кима обрадовал Хоя.

– Тебе в самом деле понравился мой рассказ?

– Очень! Побольше бы таких правдивых рассказов. Вы не унывайте! Работа ваша тоже важная. – Ким вдруг улыбнулся: – Особенно мне понравился конец. И смешно и грустно…

Головешки в очаге догорали. Близилась полночь, и становилось холоднее, Хой поежился от сквозняка. Некоторое время друзья сидели молча. Свист ветра, казалось, заполнил собою холодную ночь. Хой едва различал лицо своего собеседника.

– Я, наверное, скоро уеду. Далеко… – Ким понизил голос почти до шепота. – Еще не точно, но, возможно, меня пошлют «туда»… – Ким придвинулся к Хою и, взяв его за руку, быстро продолжал: – Если не успею зайти до отъезда, вас найдет наш товарищ из организации, до середины месяца не появлюсь – значит, уехал.

Угли потрескивали, отбрасывая последние слабые искры. Хой поднялся.

– Ладно, пойдем спать. Донга теперь не дождешься. Он, наверное, заночевал у кого-нибудь из своих друзей.

Ким заснул мгновенно, а Хой еще долго сидел за своим столом, просматривая брошюрку. Бакшон! Где он находится, этот Бакшон? Само название звучит таинственно… Хой машинально скользил взглядом по страницам, прислушиваясь к шорохам ночи. Деревянный, крытый соломой дом поскрипывал, потрескивал, словно старик суставами, и эти звуки сливались со свистом порывистого северного ветра.

Чуть свет Ким был уже на ногах. Хой вручил ему сверток со свитером и три донга. «Свитер – партизанам, деньги – тебе на дорогу. Другой раз приедешь, смогу дать побольше, из гонорара!» Хой улыбнулся – как забавно прозвучало у него это слово «гонорар». Потом он пошел проводить друга. Возле старого развесистого капока на берегу реки Ким остановился:

– Дальше вам лучше не ходить. Давайте попрощаемся здесь. Если я уеду, передайте все, что соберете для партизан, тому, кто придет вместо меня.

– Все будет в порядке, не беспокойся. Смотри, осторожнее в дороге!

Ким улыбнулся, надел нон и, свернув с дамбы на берег, быстро зашагал к переправе.

14

Прошло две недели, а потом и месяц, но от Кима все не было вестей. Вероятно, он уехал «туда», а товарищ его либо был занят, либо еще не прибыл в Ханой. Хой продолжал ждать посланца, но дни шли за днями, а никто так и не появился.

Роман Хоя вышел наконец в свет. Чтобы приступить к чтению романа, требовалось одолеть вступление Ле Хунг Зунга, многословное, крикливое и пустое, как все, что выходило из-под пера этого модного писателя. Скромное название, которое Хой дал своему детищу – «Рисовое поле», – пришлось не по вкусу Ле Хунг Зунгу, и он дал ему более «звучное» – «Любовь на волнах» (имея, видимо, в виду волны на глади рисового поля). Подобные вещи глава издательства Куанг Тьеу и его литературный консультант проделывали как нечто само собой разумеющееся, не спрашивая даже разрешения автора. Правда, вручая Хою верстку для исправления опечаток, предприниматель все же посчитал нужным как-то оправдаться перед ним.

– Я понимаю, – он улыбнулся и похлопал Хоя по плечу, – и название и предисловие отдают mauvais goût[7]7
  Дурным вкусом (франц.).


[Закрыть]. Но что поделаешь, сейчас только этим и можно привлечь читателя. Литературное имя – вещь тоже немаловажная. Он популярен. Но ничего. Это твой первый выход в свет. Со следующей книгой все будет по-иному. Ты будешь хозяином положения. Вот увидишь!

Тьеу было немногим более тридцати. Несколько лет назад он приехал из Сайгона и занялся издательской деятельностью. При встречах с Хоем он обычно поносил всех теперешних владельцев издательств, называя их безнадежными невеждами. Если верить его словам, он был единственным образованным издателем. Он обладал литературным чутьем и свое издательское дело поставил на новый лад, «по-цивилизаторски», он руководствовался не столько соображениями прибыли, сколько любовью к литературе. Не случайно его издательство именовалось «Литературная трибуна»!

– У тебя очень своеобразный, я бы сказал, выдающийся стиль, – говорил Куанг Тьеу. – Как писатель ты уже сейчас на голову выше даже Ле Хунг Зунга. Но, дорогой мой, твой стиль не отвечает вкусам современного невежественного читателя. А мне нужно, чтобы книга покупалась и приносила прибыль. Вот и приходится обращаться к услугам таких, как Ле Хунг Зунг, просить его написать предисловие к твоей книге. И не скрою, я вынужден платить за это предисловие сумму, равную твоему гонорару. Но это еще не все, по выходе книги я должен буду истратить минимум десяток донгов, чтобы заткнуть рот критику Минь Таму из «Ханойских новостей». Иначе твой роман ждет разгромная статья. А взгляни на обложку. Я заказал ее Тхань Тунгу. Честно говоря, художественное оформление не очень-то соответствует содержанию книги, но в конце концов это не имеет значения. Публика с ума сходит по красавицам Тхань Тунга, и это главное. Я и сам понимаю, мои методы выглядят не совсем красиво, но я должен прибегать к ним, потому что только так могу опубликовать твои произведения. А когда ты уже будешь известен читающей публике, все само собой встанет на место.

Тьеу горестно вздохнул. Это должно было означать, что он сочувствует Хою и сожалеет о трудной судьбе талантливых людей.

– Знаю, какого труда стоит написать хорошую вещь, но не так уж много у нас людей, способных оценить настоящую книгу. Я прекрасно понимаю, что ты сейчас клянешь меня и моих предков, но придет время, и ты скажешь мне спасибо! Ведь, дорогой мой, только я один умел разглядеть талант писателя Ван Хоя и не пожалел сил и средств, чтобы издать твой роман. Разумеется, твой успех у читателя принесет и мне барыши. Но для меня не это главное. Чтобы заработать, вовсе не обязательно возиться с твоей книгой, вполне достаточно было бы продавать бумагу на черном рынке. Сейчас почти все книгоиздатели промышляют этим. Но это ее для меня. Если уж наживать деньги, то из всех способов я предпочитаю издание книг. Вот увидишь, пройдет несколько лет, и я стану самым крупным издателем Индокитая!

Хой только смиренно улыбался в ответ на этот бурный натиск, к тому же он еще не знал, какой все-таки ему выплатят гонорар.

Наконец наступил день, когда роман вышел из печати, и Хой отправился в издательство за авторскими экземплярами. Куанг Тьеу вручил ему две книжки.

– Держи своего первенца. Отныне ты настоящий писатель! Даю тебе пока два экземпляра, чтобы, так сказать, отметить событие. Из следующей части тиража получишь остальные восемь. А как тебе оформление? Немного кричаще, правда, но зато привлекательно!

Хой смотрел на мечтательную сельскую девушку с пунцовыми губками сердечком, изображенную на обложке, и не знал, радоваться ему или сердиться. Впрочем, черт с ним, хорошо еще, что Ле Хунг Зунг с издателем не переделали книжку на свой лад и не изуродовали ее. Хой был в замешательстве, он не знал, как спросить о гонораре. И тут Тьеу с улыбкой протянул ему конверт.

– Это твой гонорар. Тридцать пять донгов.

Хой вспыхнул, принимая конверт. Казалось, насмешливый взгляд издателя следит за ним: решится ли он что-либо возразить. Хой скользнул взглядом по обложке, где стояла цена – девять с половиной хао.

– Благодарю. – Хой выдавил из себя улыбку. – Я сейчас в таких стесненных обстоятельствах… Впрочем, что вам объяснять. Эти тридцать пять донгов мне как нельзя кстати. Но я думал, что полагается…

– Ты имеешь в виду десять процентов авторского гонорара, – перебил его Тьеу, пренебрежительно выделив слово «проценты». – Верно, считается, что издательства платят их авторам. Однако, как я уже тебе говорил, на титульном листе они обычно указывают только половину фактического тиража, утаивая вторую половину от автора. Говорят, к примеру, что тираж – тысяча экземпляров, и платят десять процентов от продажной цены этого тиража. В действительности же они издают книгу тиражом в две тысячи, так что автор фактически получает половину суммы, то есть пять процентов. Мало того, под эту книгу издатель получил от Бюро поставок бумагу на издание тиражом в четыре тысячи, и деньги от продажи оставшейся бумаги на черном рынке тоже идут в его карман. Поверь, у меня нет никакого желания наживаться за твой счет. Ведь я намерен продолжать сотрудничать с тобой, и как можно дольше, поэтому все дела веду в открытую. Видишь, я раскрыл тебе всю механику нашего дела. Право, ты мне стал как родной. Ведь я немало сделал для того, чтобы твоя книга не прошла незамеченной.

Тьеу доброжелательно улыбнулся:

– Для полноты картины должен еще сказать несколько слов о хозяевах книжных магазинов – это свора бандитов, которая грабит нас, при том что сами они пальцем о палец не ударят. Тебе известно, какие взятки приходится им платить? От двадцати пяти до тридцати процентов стоимости книги! Режут без ножа! А чуть залежится книга, тут же отсылают ее в издательство. Хочешь протолкнуть – плати тридцать пять процентов! А стоимость бумаги, типографские расходы, расходы на рекламу, штрафы за нереализованную продукцию, авторский гонорар. Вот и прикинь, сколько всего набирается. Откровенно говоря, роман твой принесет мне от силы сто донгов чистой прибыли, а на распродажу его уйдет месяцев восемь, а то и год. Теперь тебе ясно? Нет, лучше не стоит нам начинать все эти денежные расчеты. Только испортим отношения. Я хочу, чтобы ты подумал о втором романе. У меня есть одна блестящая идея, и, если тебе удастся написать то, что я задумал, издам моментально!

С двумя экземплярами своего романа, еще пахнувшими типографской краской, Хой спускался по винтовой лестнице, с удовольствием нащупывая в кармане конверт с деньгами. Выйдя на улицу, он остановился в нерешительности, не зная, куда идти. Домой не хотелось. Чтобы там ни было, а настроение у него было приподнятое. Ведь все-таки ему сейчас возместилось за все – за долгие месяцы упорного, кропотливого труда, за бесчисленные траты на марки, за бесконечные хождения по издательствам, за те муки, которые он испытывал, встречая молчаливый вопрошающий взгляд Тхао. И вот наконец его книга издана! Хой с довольным видом шагал по улице, желая, чтобы все эти люди, проходившие мимо, обратили внимание на две новенькие книжки, которые он нес. Через несколько дней такие же книжки появятся на прилавках не только на Севере, но и на Юге. Люди будут читать его роман и гадать, что за человек автор. Девушки захотят познакомиться с писателем. За первое же его произведение издатель согласился выплатить почти пятьдесят процентов. Не так уж плохо! Тридцать пять донгов – это все-таки немало! Трехмесячное жалованье в его паршивой школе. Первый раз за всю жизнь он привезет Тхао не несколько жалких донгов, а довольно солидную сумму. Он сможет несколько месяцев спокойно работать дома, побыть в семье. Ведь с тех пор, как родилась Нга, Тхао ни разу не поела досыта. Ничего. Теперь, когда у них есть деньги, все будет по-другому. Надо скорее ехать в деревню! В Ханое, даже при том, что он поселился у Биня, жизнь влетает в копеечку. «Рисовое поле» он писал почти четырнадцать месяцев, работал не разгибая спины, писал, правил, переписывал заново. И сейчас, когда работа закончена, у него возникло знакомое чувство тревоги: а что они будут делать через несколько месяцев, когда исчезнут эти тридцать пять донгов? Сможет ли он, как Ле Хунг Зунг, писать по нескольку романов в год? Едва ли. Нет, он сделает по-другому. Он будет писать коротенькие рассказы для газеты, чтобы зарабатывать донгов пятнадцать в месяц и одновременно начнет второй роман. Недавно появились различные серии книг для малышей: «Роза», «Цветок абрикоса», «Персиковый цвет». Он сможет писать и для них. Его перо должно, подобно мачете, рубить направо и налево, рубить без передышки, добывая пропитание семье!

Пронзительный визг тормозов приковал Хоя к месту.

– Ты что, оглох?! Тебе жить надоело?!

Машина остановилась всего в шаге от Хоя. Высунувшись из кабины, багровый от ярости водитель выкрикивал ругательства прямо в лицо Хою. Пассажирка, дама в платье канареечного цвета, опустила стекло и бросила в сердцах: «Что за идиот! – И, отвернувшись к шоферу, крикнула: – Ладно, поехали!»

Хой отошел в сторону, виновато улыбаясь. Когда машина проезжала мимо, ему показалось, что он узнал жену начальника уезда Мона. Да, счастливо отделался!..

Придя немного в себя, Хой быстро зашагал по улице. На Угольной он сел в трамвай. В вагоне было пусто. Хой смотрел на пробегавшую перед глазами набережную, ему пришел в голову неплохой сюжет: молодой безработный парень бредет по улице, голодный, размышляя над своим будущим, и попадает под машину. Дома Хой сел за стол и в один присест написал рассказ.

На следующее же утро он уложил вещи в небольшой чемоданчик и выехал к себе в деревню.

15

В машине, которая чуть было не задавила Хоя, действительно сидела Фыонг. Когда они миновали угол Бобовой, Фыонг обернулась на прохожего. «Чудак какой-то! Ну и мужчины пошли – глаза бы мои на них не глядели!» Фыонг достала из сумочки зеркальце и посмотрела в него. Последнее время у нее пропал всякий интерес к мужчинам, и она все чаще ловила себя на этой мысли.

Машина въехала на Персиковую и остановилась против магазина Ить Фонга. Эта одна из самых оживленных улиц Ханоя была, верно, и самой узкой, так что машина Фыонг почти загородила проезд. С импортными товарами теперь стало совсем плохо, и ханойские щеголихи вернулись к отечественным хадонским шелкам. Женщины шили наряды к предстоящему новогоднему празднику, которым обычно открывался и сезон свадеб. В этом году свадебные платья шились длинными, из белой вуали на бледно-розовом или ярко-красном чехле. Невесты повязывали вокруг головы шарф в виде широкой ленты, как это делала «Королева Юга» – жена Бао Дая. Все это напоминало старинный свадебный наряд и в то же время не противоречило современной европейской моде. Разумеется, предпочтительным по-прежнему оставался французский или английский бархат, но его было почти невозможно достать, поэтому женщинам приходилось шить платья из отечественных тканей – атласа, муара, гипюра, газа, отделанных национальными рисунками. И что всего удивительней, сейчас, когда шла война, люди стали уделять все больше внимания нарядам, точно хвастая друг перед другом.

У прилавков в магазине Ить Фонга теснились главным образом женщины. Когда послышался шум подъехавшего автомобиля, мать Фыонг, сидя за чайным столиком, беседовала с двумя покупательницами.

– Это ты? Проходи, я скоро освобожусь, – встретила она дочь и продолжала беседу.

Фыонг обратила внимание на женщин, с которыми разговаривала мать. Скорее всего, это были иностранки. Одной лет под сорок, одета она была в европейский костюм, но разрез глаз и густо напудренное лицо выдавали японку. Другая, помоложе, лет тридцати, тоже, видимо, была японка, судя по акценту.

– Зайди поешь, – крикнула Фыонг шоферу, – и поезжай домой! Ты понадобишься хозяину.

Шофер отнес чемодан молодой хозяйки наверх, в ее комнату.

– Хозяин наказал мне сразу вернуться. Да я и не голоден. По дороге заскочу в лавку, перекушу.

– Тогда вот тебе донг. За мной приедешь в следующее воскресенье.

Нет, без собственной машины просто невозможно! Фыонг швырнула сумочку на туалетный столик. К ее приезду Минь обещала подыскать квартиру в Ханое. Интересно, удалось ли ей найти что-нибудь подходящее? Все-таки будет легче! Останавливаться каждый раз у родителей уже неудобно, а ждать, когда снимет муж, – бесполезно. Она знает, муж не желает, чтобы Фыонг жила одна в Ханое, и к тому же он скуп, боится лишних расходов. В своих планах на будущее Мон делает ставку на землю. Туда он вкладывает почти все сбережения. Что же до нее, Фыонг, то ей осточертели все эти земельные сделки и ростовщические операции. Ей отнюдь не улыбалась перспектива заживо похоронить себя в деревне и прозябать там, выжимая из нищих, оборванных крестьян су и хао, как это делают Кхань и Ви, к которым ездит развлекаться ее муж. По существу, Фыонг живет лишь тогда, когда приезжает в Ханой. По этому поводу между нею и мужем постоянно возникают ссоры, однако, несмотря ни на что, Фыонг поступает по-своему. Мон установил жесткий контроль над ее расходами. Не будь у Фыонг нескольких тысяч, которые она предусмотрительно оставила у матери, да еще тех денег, которые мать время от времени совала ей, когда она приезжала в Ханой, Фыонг пришлось бы буквально по донгу выпрашивать у мужа на портного и на дорожные расходы. Но не могли же родители вечно снабжать ее деньгами, да и личный капитал Фыонг постепенно таял. Вот почему, поразмыслив, она решила взять взаймы у родителей и друзей некоторую сумму, чтобы основать собственное дело. В конце концов, не так уж она глупа, чтобы не заработать себе на жизнь!

Имея деньги, она сможет жить так, как ей заблагорассудится. Будет весь год проводить в Ханое и время от времени навещать мужа. А то он вообразил, что положение жены начальника уезда – предел ее мечтаний! Может быть, в его захолустном уезде оно что-нибудь и значит, но здесь, в Ханое – Фыонг презрительно усмехнулась, – не то что жена, сам начальник уезда всего-навсего пешка! Если все эти светские кавалеры и бегали за ней по пятам, как цыплята за клушкой, то уж совсем не потому, что она была женой начальника уезда. Фыонг улыбнулась, подводя брови перед зеркалом. Кстати, пора порвать с врачом Кинем. Как они все надоели! Да, мужчины теперь такие, что от них тошнит. Так называемые светские молодые люди выглядят чуть не стариками. Все они какие-то хилые, болезненные, жалкие, бесцветные и неинтересные. Она не знала среди них ни одного, достойного называться мужчиной. Нет, видно, не суждено ей встретить настоящего мужчину, молодого, красивого, мужественного, умного, который был бы ее достоин! Да, все мужчины не лучше Мона! Признаться, в муже, по сравнению с другими, есть хоть что-то положительное. Довольно, она должна начать новую жизнь. Во всяком случае, она могла бы с большей пользой распорядиться своим умом и красотой. Могла бы разбогатеть, заставить уважать себя!

От этих мыслей глаза у Фыонг заблестели, щеки порозовели, точно после вина. В таком радостно-приподнятом настроении она вышла из дому, предупредив своих: «К ужину меня не ждите, я пошла по делу».

На улице Фыонг подозвала рикшу и приказала ехать на Вермишельную к Минь. Ее подруга жила в хорошеньком двухэтажном особняке, огороженном стеной, которая была сплошь покрыта темной зеленью вьюнков. Подходя к дому, Фыонг издали услышала голос подруги, распекавшей кого-то из детей, и не удержалась от улыбки. Она нажала кнопку звонка, и навстречу ей выбежала целая ватага ребятишек от трех до девяти лет. Все девочки, у всех коротко подстрижены волосы. Они уставились на Фыонг своими круглыми черными глазенками и хором закричали:

– Ма-а-ам! К нам тетя пришла!

В доме послышался стук деревянных сандалий, потом распахнулось окно и в нем показалась сама Минь, одетая в белую сорочку и поношенный джемпер.

– Фыонг, ты!

Минь сбежала по лестнице, открыла подруге дверь и, не переставая радостно щебетать, повела ее в дом. В приемной дети окружили гостью. Минь усадила Фыонг за стол, налила чаю, не забыв сделать Замечание своему выводку:

– Вы что стоите, рты разинули? Не знаете, что нужно здороваться!

– Здра-а-асте!..

– Ладно, бегите во двор, нам с тетей надо поговорить.

– Ничего, пусть останутся. Сколько же их у тебя теперь? Шесть? И все девочки?

– Семь! – добродушно рассмеялась Минь. – Разве ты не видела моего последнего? Ведь ему уже шесть месяцев!

– Добилась-таки наследника!

Улыбаясь, Фыонг последовала за подругой в соседнюю комнату. Наследник спал. Минь на цыпочках подошла к кроватке и, осторожно приподняв край марлевого полога, показала пухленького малыша. Когда они вернулись в гостиную, она, окинув внимательным взглядом Фыонг, заметила с улыбкой:

– Смотрю я на тебя и удивляюсь! Ты, как и прежде, пышешь здоровьем, прямо на глазах молодеешь. Твой-то уездный небось от ревности с ума сходит. Счастливая ты, Фыонг!

– А ты, я вижу, не менее счастливая мать. Обзавелась целым выводком, один к одному, точно зайчата. И муж тебя на руках носит, по-моему, даже немного побаивается. О верности я и не говорю. Этот бегать на сторону не будет, в своем доме вон сколько счастья! Разве это не счастье? Нет, я просто преклоняюсь перед тобой. Столько детей нарожать!

Фыонг знала слабость подруги. Минь расцвела от удовольствия:

– Откровенно скажу, нелегко мне приходится с ними. Целыми днями вожусь. Чтобы сходить куда-нибудь – и думать нечего. Но я, ты знаешь, обожаю детей. И чем больше их у меня, тем больше я их люблю. Мужа тоже люблю, но мы с ним столько лет вместе прожили, что теперь наши отношения стали походить, скорее, на дружбу. А детей я обожаю! Правда, когда столько детей, не разбогатеешь, особенно если цены растут прямо на глазах. Но пока рожается – пусть будут дети. Не зря говорят: «От богатства да от детей не отказывайся». Я ведь получила твое письмо и ждала тебя еще вчера. Ты посиди, я сейчас переоденусь, и пойдем. Дом очень чистенький, думаю, тебе там понравится.

Фыонг действительно осталась довольна квартирой. Дом находился в небольшом переулке в районе университета. Есть в Ханое такие переулочки: идешь по большой людной улице, сворачиваешь в какой-нибудь узенький переулок, совсем обычный на первый взгляд, но стоит углубиться в него, и заплутаешься среди бесчисленных поворотов и ответвлений, которые приведут тебя в районы настоящих сельских лачуг, дремлющих среди сонной деревенской тишины. И все это в двух шагах от шумной столичной улицы! Переулки в старой части города с их зловонными сточными канавами напоминают мышиные норы. В них кое-где сохранились даже пагоды и Дома общины бывших сел. Совсем другое дело – переулки в европейских кварталах, где красуются коттеджи чиновников-французов.

Переулок, куда Минь привела подругу, тоже жил своей тихой, замкнутой жизнью. В нем наряду с домами зажиточных вьетнамцев были дома китайцев и даже французов. Квартира Фыонг помещалась на втором этаже и состояла из двух светлых комнат с ванной и лестницей, изолированной от нижнего этажа, где жила семья китайцев.

Фыонг с волнением осматривала будущее свое жилище, ощущая себя птицей, вырвавшейся на свободу. Кончилась наконец ее унизительная зависимость от родителей и мужа!

Фыонг обняла и звонко расцеловала подругу:

– Ну, какая же ты молодчина! Наверное, только ты одна любишь меня по-настоящему.

Минь рассмеялась.

– Эта девчонка стала настоящей французской дамой! – сказала она полушутя, полусерьезно. – Уж тебе ли жаловаться, что тебя мало любят!

Фыонг покачала головой.

– Нет, Минь, для всех я просто игрушка, и только. Как мне все это надоело! Но не будем об этом. Надо же еще обставить квартиру. Пойдем вместе выбирать мебель?

– А кто за меня приготовит обед? Да и ребят нельзя оставлять без присмотра. Иди одна. Потом заберешь у меня картины, которые ты заставляла меня покупать у этого художника из скворечни. Я до сих пор не могу без дрожи вспомнить ту проклятую лестницу! А вот ключи от дома. Теперь ты настоящая хозяйка. Когда думаешь перебираться?

– На этой неделе. Но запомни: если любишь меня, никому не говори, где я живу. Даже мужу, слышишь?

– Запомнила. Ну и штучка же ты! Своего, я гляжу, не упустишь. Будь осторожна.

Минь ласково потрепала подругу за ухо.

В тот же вечер Фыонг решила обсудить с родителями денежный вопрос. Точнее говоря, она обсуждала его с матерью, потому что отец, как обычно, сидел молча и, слегка подрагивая ногой, пил китайский чай со сладостями из китайского магазина на улице Гай. Он к ним издавна пристрастился. Родные и знакомые в один голос утверждали, что он счастливчик: с такой женой, как у него, можно жить, не зная ни горя, ни забот. Сейчас старик восседал, подогнув под себя ноги, на дорогом топчане перед старинным чайником и набором крошечных чашечек. По правую руку у него стоял кальян, по левую – высокая гора подушек, на которые он облокачивался после каждой затяжки. Затянувшись, старик поднимал к потолку глаза, блаженно щурился, затем, выпустив изо рта густую струю дыма, брал щепоть сладостей и ловко забрасывал в рот, неторопливо запивая чаем. Время от времени он молча кивал головой или, поглаживая седую реденькую бороденку, вставлял одно-два слова.