Текст книги "Разгневанная река"

Автор книги: Нгуен Динь Тхи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 35 страниц)

15

Ан возвращалась с работы поздно. На улицах уже зажглись фонари, но сумерки словно медлили и нехотя отступили перед темнотой. Ан торопливо шагала домой.

Поравнявшись с «биржей труда» – сквером на набережной реки Лап, она ускорила шаги. Этот грязный и чахлый сквер служил рынком, на котором продавался один товар – рабочие руки. Безработные собирались сюда со всех концов города, приходили из окрестных деревень. Они сидели на земле рядами, дожидаясь своих покупателей, а те подходили, ощупывали руки, ноги, разглядывали словно рабочую скотину – выбирали прислугу, кормилиц. В пыльном сквере под ветвями индейского жасмина, на котором покачивались высохшие почерневшие плоды, сидели умирающие от голода люди. Они приходили сюда, чтобы скоротать ночь, и, как правило, наутро повозка «подрядчика Кхао» увозила несколько десятков трупов. Этот темный «сад», казалось, пропитался насквозь смрадом трупов, мочи и испражнений.

Ан шла по противоположной стороне улицы, но и тут ее преследовал жуткий, тошнотворный запах, к горлу подступала дурнота. И хотя в темноте Ан не видела мух, но она слышала, как с каждым ее шагом несметные рои снимались с места и с жужжанием носились вокруг.

Ан достала из кошелки платок, чтобы вытереть пот с лица. Было душно. От раскаленных за день тротуаров шел пар. С железнодорожного моста выскочил японский грузовик с солдатами, ослепив ее ярким светом фар и подняв тучи пыли. Ан прикрыла полою платья рот и нос, пережидая, когда уляжется пыль.

Свет фар исчез вдали, и теперь Ан казалось, что стало еще темнее. Улицу перебежали несколько огромных крыс. Они скрылись в отверстии канализационной трубы. Ан вздрогнула. О небо! Сколько раз, с самого детства, приходилось ей переживать бедствия, но никогда еще она не видела, чтобы по всему городу валялись трупы, никогда не видела она столько мух и столько крыс!

На дверях дома висел замок. У Сона сегодня ночное дежурство. От усталости Ан едва держалась на ногах, даже ужинать не хотелось. Странно, каким пустым казался дом без Чунга! Последнее время Сон стал брать его с собой, чтобы Ан было спокойнее. Конечно, больница не место для мальчишки, но оставлять его дома Сон не хотел, боялся, как бы тот не заразился: в Хайфоне свирепствовала малярия. В одном только их переулке она унесла десятка полтора людей. Особенно жаль было Тощую Хай. Малярия в несколько дней скрутила ее, а за ней и всю ее многочисленную детвору. Один только мальчик-первенец Тощей Хай чудом остался в живых и теперь бродил где-то вместе с ватагой таких же голодных ребятишек. Каждый вечер, возвращаясь с работы, Ан проходила мимо дома соседки и думала: всего несколько дней назад здесь жила большая семья, а теперь от нее не осталось и следа!

Ну, пора готовить ужин. Прихватив лампу, Ан вышла в кухню. Сейчас, когда дома не было ни Сона, ни Чунга, у нее все валилось из рук. Ей самой достаточно горсти вареных водяных вьюнков да немного рису.

Составив котелок с рисом поближе к очагу, чтобы он дошел на жару, Ан пошла к водоему во дворе и, набрав воды, понесла в дом, помыться. Прохладная вода вернула ей бодрость, захотелось есть, но едва она взяла палочки в руки, как к горлу подступил комок и она с трудом заставила себя сделать несколько глотков. Ей казалось, что она вырывала еду изо рта у умирающего с голоду!

Стук в дверь заставил Ан насторожиться.

– Есть здесь кто-нибудь? Сон!

Узнав голос Гай, Ан побежала открывать.

– Помоги внести!

Ан подхватила и помогла внести два больших свертка, завернутых в циновки. Они отнесли свертки в дальнюю комнату, положили их там на топчан, и Гай вышла посмотреть на улицу. Удостоверившись, что кругом все спокойно, она вернулась в комнату:

– Все в порядке! Я остановила рикшу на углу и оттуда тащила эту тяжесть на себе.

– А что там?

– Винтовки!.. – шепотом ответила Гай и обернулась на дверь. – Надо спрятать их.

– Дай хоть взглянуть сначала.

– Да чего там смотреть.

Однако Гай все же прошла с Ан в дальнюю комнату и сама развязала сверток. В тусклом свете лампы заблестела черная вороненая сталь стволов. Женщины молча смотрели на это орудие уничтожения, которое они привыкли видеть в руках врагов.

Потом они так же молча закрыли и завязали свертки, и Ан унесла их во двор.

Надежно спрятав винтовки, она вернулась в дом и села рядом с Гай ужинать.

– Я только что виделась с сестрой Кхака! – сказала Гай.

Ан вся обратилась в слух. Гай, искоса взглянув на нее, продолжала:

– Я рассказала ей про тебя. До чего милая девушка!

– Да, над семьей Кхака прямо какой-то рок!

На глаза Ан навернулись слезы и, стараясь скрыть их, она опустила голову.

– Ну вот, и тут слезы, – ласково сказала Гай, – до чего же быстро это у вас. Небось, когда встретитесь с сестрой Кхака, затопите деревню!

Но Ан уже вытирала глаза и улыбалась.

– А что, и затопим! Ладно, расскажи мне лучше, что нового слышно.

Было уже за полночь, когда они улеглись. Ан не спалось, рассказы Гай разбередили старую рану. Как жаль, что Кхак не дожил до этих дней, наконец-то становится явью то, о чем он мечтал, за что боролся.

Ан вздохнула.

– Ты что? Спать надо!

– Послушай, Гай…

– Ну?..

Ан приподнялась на локте и прошептала в темноте:

– Ведь там, в военной зоне, нужны и лекарства и медработники. Не мог бы Сон вам пригодиться? Возьми его с собой…

– Ну хорошо, он уйдет, а кто будет тебе помогать?

– Он, конечно, очень любит и меня и Чунга, но не держать же его вечно при себе! Ты знаешь, он многому научился, пока работал у врача.

– Я-то знаю… Ну ладно, посмотрим. С одной стороны, он, конечно, был бы очень полезен там, с другой стороны, если он останется здесь, может помочь доставать нам лекарства. А их сейчас не так-то просто достать…

– Лекарства ты можешь спокойно поручить ему. Он непременно раздобудет. Знаешь, я думаю оставить работу. Если Сон уйдет, попрошу Тиепа, чтобы он взял меня на его место.

– А не боишься?

– А чего бояться? Мне кажется, это человек порядочный, не думаю, чтобы он стал меня домогаться. Если я буду там работать, можно легко лекарства доставать… А потом надо бы съездить на родину Кхака, привезти сюда его тетку и дочь. Суну взятку старосте, чтоб дал на них продовольственные карточки, а нет – и так проживем, с голоду не помрем. А в деревне им неоткуда помощи ждать… В январе отвезла им килограммов десять риса, но ведь этого мало, только как-нибудь перебиться. Я уговаривала тетку Кхака перебраться к нам, но она отказалась, боится нас стеснить. Но сейчас постараюсь ее все-таки убедить, и думаю, она согласится, оставлять их сейчас в деревне никак нельзя, совсем пропадут с голоду!

Гай помолчала и тихонько вздохнула.

– Как-нибудь перебьемся. Думаю, теперь уж недолго осталось. Борьба идет не на живот, а на смерть. Не сегодня-завтра начнется восстание.

– Ну а мне найдется наконец работа?

– Завтра пойдешь в Тхюингуен, найдешь нашего человека, скажешь, чтобы подогнал лодку сюда, послезавтра к вечеру она во что бы то ни стало должна быть на условленном месте на реке Зе. Задание то же: встретить людей, принять оружие. Ты пойдешь, а я останусь, из Киентхюи передали: к нам хочет перейти группа солдат, говорят, у них немало оружия. Завтра схожу встречусь с ними, узнаю, в чем там дело.

16

Давно уже прошел условленный час, а матросов с «Меконга» все нет как нет. Дощатая лодка, привязанная к шесту, спрятана в камыше. На ней ни фонаря, ни факела. Гай и лодочники ждут в нетерпении и тревоге.

– Уж не случилось ли чего? Вы побудьте здесь, а я пойду разузнаю.

Гай выбралась на берег. В непроглядной тьме, то и дело оступаясь на едва различимой тропинке, Гай спустилась вниз. Теперь под ногами у нее то кочки, твердые как камень, то хлюпает грязь. Днем от берега до шоссе рукой подать, а сейчас, в этакую темень, Гай никак не доберется. Она уж стала беспокоиться, не заблудилась ли, но тут в темноте почти в двух шагах от нее мелькнула белесая полоса дороги. Наконец-то!

После кочек по асфальту шоссе так легко шагать! Гай почти бегом устремилась к бензохранилищу.

– Кто там? – раздался чей-то шепот из зарослей бамбука возле дороги.

– Я. Где ребята? Это ты, Ан?

– Гай? Ребята с корабля уже прибыли, и их встретили.

– Давно?

– Не очень.

– В какую сторону они пошли?

– Я в темноте толком не разобрала, по-моему, спустились к берегу реки.

Значит, скоро все будут здесь. У Гай отлегло от сердца. Она присела на корточки рядом с тележкой, стоявшей в зарослях бамбука. Вдали сверкнула молния, осветив тяжелые, низкие тучи.

Пока Гай сидела в темноте на обочине дороги, поджидая матросов, на палубе военного корабля «Меконг» события шли своим чередом. При свете фонаря Лап с друзьями играли в карты, а рядом стояли зачехленные тяжелые пулеметы. Неподалеку, на носу корабля, в легких креслах сидели четыре японских офицера, сидели спиной к игрокам, смотрели на огни Хайфона и, покуривая сигареты, перебрасывались фразами. Какой-то матрос, уставившись в темноту ночи, рассеянно тянул на губной гармонике мечтательно-грустный мотив.

Лап шлепнул картой и рассмеялся.

– Что это они там разболтались?

Матрос, сидевший напротив и напевавший какой-то мотивчик, отозвался:

– Да все жалуются на судьбу. Сердечные друзья, немцы, отдали концы, а тут им самим приходится оставлять один остров за другим. И дома что ни день – американские «летающие крепости» над головой. Вот и загрустили, гадают, доведется ли еще увидеться с женой, с детьми!

– Отлично!

Лап снова рассмеялся и шлепнул картой.

Звучала гармоника, матросы играли в карты, японские офицеры сидели в креслах на носу. Но на самом деле картина была не столь уж мирной. За поясом у Лапа был спрятан револьвер, а в кармане у красивого парня, так искусно игравшего на гармонике, лежал второй. Под циновками у двух партнеров Лапа лежали наготове огромные кухонные ножи. Если бы одному из японских офицеров пришло в голову приподнять брезент на пулеметах, чтобы проверить, все ли в порядке, ребятам не осталось бы ничего иного, как перебить их всех до одного. И удрать. Все болты, которыми крепились пулеметы, были уже отвинчены, оставалось только снять и унести их с корабля! Черт подери, что это им взбрело в голову притащиться сюда! Лап на чем свет стоит ругал про себя японцев. Когда начало смеркаться, офицеры отправились ужинать, они выпили и остались играть в карты в кают-компании. Ребята тем временем отвинтили оба пулемета. Хорошо еще, что они сообразили оставить их пока на своих местах, потому что едва они покончили с болтами, как услышали шаги на лестнице, ведущей на палубу.

Еле-еле успели набросить на пулеметы брезент и усесться на палубу. Лап вытащил из кармана колоду карт и стал торопливо сдавать… Японцы, проходя мимо, покосились на них, но, не заметив ничего подозрительного, расположились на носу и начали беседу, которой не видно было конца.

Нетерпение Лапа достигло предела, когда на палубу не спеша поднялся Ти, напевая про себя условленный мотив. Это означало, что он уже связался с товарищами и отвел их туда, где небольшой канал вливается в речку, метрах в трехстах от корабля.

Все было в порядке, все готово, только проклятые японцы, похоже, не собирались прекращать свой нескончаемый разговор! Лап взглянул на часы. Девять сорок пять… Не хватало еще, чтобы военный патруль наткнулся на товарищей там, на берегу, тогда все пропало! Десять… Уже стали гасить фонари на корабле, а японцы все не двигались с места.

Лап с друзьями собрали карты и стояли на палубе, делая вид, будто слушают гармонику. Десять двадцать… Японцы наконец поднялись. Лап на всякий случай сунул руку за пояс. Офицеры, продолжая разговаривать, прошли мимо накрытых брезентом пулеметов и стали спускаться по лестнице. Матросы переглянулись и с облегчением вздохнули.

И все же придется ждать, пока японцы не заснут.

Была уже полночь. На корабле погасили все фонари, кроме одного, сторожевого, на носу. Лап вынул револьвер и встал на всякий случай у лестницы.

– Давай! – произнес он шепотом.

Матросы отбросили брезент и сняли один за другим оба пулемета на палубу. Потом, обвязав их веревками, спустили в лодку, которая стояла наготове у борта корабля. Двое матросов в лодке осторожно приняли оружие. Работали молча, напряженно вслушиваясь и боясь произнести вслух хоть слово. Но все было сделано на удивление быстро и ловко. Не прошло и десяти минут, как оба тяжелых, громоздких пулемета уже лежали в лодке.

– Теперь давайте остальное!

Матросы бесшумно спустились по лестнице в трюм, достали около десятка ящиков с патронами и несколько винтовок и осторожно опустили в лодку. Японцы спали в своих каютах, не ведая о том, что творится у них на корабле.

Все в порядке! Лап подал знак, остальные спустились в лодку и взялись за весла. Лодка отошла от борта корабля и растворилась в темноте. Только вода чуть слышно плескалась под веслами.

– Кажется, они!

Гай привстала. В темноте возникли какие-то фигуры, послышалось тяжелое дыхание.

– Фу ты черт! Где же они? Тхайнгуен! Тхайнгуен!

– Здесь, здесь Тхайнгуен!

Две женщины вышли из темноты навстречу матросам, которые с трудом тащили оружие и ящики с патронами.

– Лап здесь?

– Это ты, Гай?

– Все собрались? Никто не остался?

– Сейчас проверю. Нас шестеро. А у вас трое? Значит, все!

– Ну, пошли к тележке.

Шли молча, слышно было лишь тяжелое дыхание. Погрузив поклажу на тележку, матросы окружили ее со всех сторон и покатили по дороге.

– Ти, возьми револьвер, пойди вперед, разведай дорогу.

Радостно возбужденные, матросы негромко переговаривались в темноте.

– Здорово ты тогда шлепнулся! Ничего не повредил? Я слышу: как грохнет! Ну, думаю, придавило парня пулеметом.

– Да, у этого канала такой крутой склон – шею сломаешь!

– Интересно, как они там, на корабле, узнали?

– Если бы узнали, была бы тревога. Стали бы искать нас!

– Однако нужно поскорее убираться отсюда. Заметят нашу лодку – кинутся в погоню!

Тележка легко катилась в темноте по асфальту, и они прибавили шагу.

Наконец они свернули на тропинку, проехали метров сто и остановились.

– Оставь одного с револьвером на шоссе, пока мы не перенесем все в лодку, – сказала Гай Лапу.

Когда все было кончено, на ручных часах Лапа светящиеся стрелки показывали три часа. Матросы разместились в лодке. Гай отдавала последние распоряжения.

– Поторопитесь, ребята. Постарайтесь до рассвета добраться до Нго и спрятать хорошенько лодку.

Лап все еще медлил на берегу.

– Ну, прощай, Гай. – В голосе его слышалось волнение. – Когда думаешь отправиться «туда»?

– Да через несколько дней. Слушай, Лап, а ты, я вижу, так и не узнал эту женщину. Это же Ан!

– Где? Вот тебе на! Ты тоже, оказывается, здесь? Такая темень, что я тебя не заметил.

– Всего хорошего, Лап! Желаю тебе здоровья!

– Как сынишка? Бог мой, уже пять лет прошло! Но я не забыл ни тебя, ни Кхака.

– Ну, ладно, полезай в лодку! – торопила Гай.

– Счастливо оставаться! До свидания, Ан!

Выдернули шест, и лодка медленно отплыла от берега. В густых сумерках чернело лишь пятно паруса, но и оно скоро растаяло в темноте.

На третью ночь Ан провожала Гай. Сон отправлялся вместе с ней. Этим рейсом также переправляли в военную зону одного капрала и шестерых солдат вьетнамской регулярной армии: захватив оружие и боеприпасы, они бежали из Киентхюи. На этот раз выехали пораньше и все прошло гораздо спокойнее.

Лодка уже готова была отчалить, а Сон все никак не мог расстаться с сестрой, все говорил, говорил… Ан понимала, что в эту минуту переживает брат, и старалась не выдать своего волнения. Она пожелала ему быть смелым, просила не беспокоиться о них, уверяла, что все будет в порядке.

Лодка отошла, Ан осталась одна на берегу. Ночное небо испещрили сверкающие звезды. Ан все стояла не двигаясь до тех пор, пока лодка не скрылась с глаз. Ей было и радостно и грустно. Вот и Сон стал взрослым и нашел свою дорогу, а у нее теперь много других забот.

Теперь Ан сама только того и хотела, чтобы у нее было как можно больше дел.

Она долго еще стояла и смотрела на речную гладь, сверкавшую отраженными искорками звезд.

17

Вряд ли кто-нибудь мог предположить, и меньше всего сам Хой, что он станет сотрудником Вьетминя в столице! Его старенький велосипед стал сейчас просто незаменим: разве смог бы Хой разъезжать по городу из конца в конец на всевозможные встречи с представителями интеллигенции на «земле тысячелетней культуры», не будь у него этого велосипеда! С тех пор как японцы усилили репрессии, появилось много желающих установить связь с Вьетминем. Многочисленные сообщения из военной зоны, созданной в северных провинциях, будоражили изнывающий от зноя Ханой – вот уже несколько месяцев кряду солнце пекло с утра до вечера. Хой, как только встал, тут же оседлал своего кряхтящего друга и отправился за город к условленному месту. Он улыбался, представляя себе, какая разочарованная мина будет у дяди, когда в качестве посланника Вьетминя перед ним предстанет его собственный племянник!

Хой заметил старого Дьема еще издали, тот прогуливался среди высоких стройных мелий, знакомая сутуловатая фигура, неизменная трубка в зубах. Правда, сегодня дядя приоделся, и этот костюм выглядел на нем странно, темно-серые брюки, желтая сорочка и резиновые тапочки делали его похожим скорее на официанта, чем на учителя. Хой сошел с велосипеда.

– Здравствуйте, дядя!

– А, это ты! – воскликнул Дьем, несколько смущенный. – Куда путь держишь?

– Я, дядя, принес вам лекарство от печени, – с улыбкой произнес Хой условленную фразу.

– О, ты?! – Старик с изумлением уставился на племянника. – Как же это ты оказался… О!..

Дьем долго еще удивленно качал головой и тряс руку племяннику.

– Вы давно укрываетесь в этой деревне?

– Да ведь они буквально мне житья не дают! Однако не те теперь ищейки пошли! Подумай только, – старик затянулся и, многозначительно округлив глаза, продолжал: – ну разве будет недурная собой женщина, и к тому же знающая грамоте, набиваться ко мне в прислуги? Я решил проверить и заявил ей, что не смогу платить, так она согласилась работать бесплатно, за одно только содержание! Тут и дураку станет ясно, что она подослана специально!

Хой кивал, поддакивал, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться. Сколько людей посчитали бы сейчас за счастье иметь стол и крышу над головой!

– Но что бы они ни придумали, меня не перехитришь! – Дьем заулыбался, не вынимая трубки изо рта. – Ладно, отойдем немного в сторонку, поговорим, а то здесь слишком близко к дороге, могут увидеть.

Они молча пошли рядом, слышно было только, как трещала шестерня велосипеда на холостом ходу. Старик задумчиво дымил трубкой. Петляющая между фруктовыми деревьями тропинка, по которой они шли, тянулась вдоль речушки Толить, а вернее сказать, это была просто грязная канава, заросшая водяными вьюнками и болотной чечевицей. У небольшого деревянного моста они остановились.

– Вчера из Хюэ опять пришла телеграмма, приглашают приехать туда.

Хой снял шляпу и с удовольствием подставил лицо едва уловимому ветерку, оживившему солнечные зайчики под деревьями.

– Я слышал, что Комацу привязался к вам.

Дьем опасливо огляделся вокруг.

– А, чепуха! Институт японской культуры пригласил меня на работу. Своего рода способ дать мне понять: мы, мол, были с тобой предельно вежливы, хотели по-хорошему, не посчитались даже с полицией, а ты все ломаешься, так что потом не взыщи! Тебе известно, что военная полиция снова арестовала доктора Куанга?

Дьем зажег потухшую трубку, затянулся и бросил взгляд на Хоя.

– А может быть, мне все-таки съездить в Хюэ, может, что-нибудь из этого и получится? Правительство Чан Чонг Кима явно долго не протянет, но нужно использовать момент. Хотя бы для того, чтобы успокоить господ японцев и выиграть время. Увидишь, пройдет несколько месяцев, и американцы с англичанами одержат победу, боюсь, как бы с ними не явились к нам французы, чтобы вернуть прошлое. Видел, что произошло в Сирии? Я уверен: нашей земле предстоит еще немало бед!

Старик опустил голову, в каждой черточке его лица явственно ощущалась усталость.

Хой сказал тихо, но решительно:

– Нет, дядя, вам нужно перебираться «туда». Обстановка сейчас осложнилась, тянуть больше нельзя. Арестуют вас – потом будем локти кусать!

– Ты думаешь? А как по-твоему, найдется для меня дело в военной зоне?

Старик прищурился и, не дожидаясь ответа, закивал.

– Пожалуй, действительно нужно ехать! Я ведь могу кое в чем помочь. Недавно я очень внимательно перечитал военный трактат Сунь-цзы…. Было бы хорошо, если бы ты поскорее устроил мой отъезд. Меня ведь и здесь уже отыскали, вчера какой-то подозрительный тип все разнюхивал что-то возле чайной. И староста тоже на меня косится.

– Прямо сейчас, наверное, не получится. Вы бы не смогли переждать где-нибудь до вечера?

– До вечера можно.

– Тогда до встречи… В половине седьмого я приду за вами на набережную, в сквер у Музея древней культуры. Как вы на это смотрите?

– В половине седьмого? Хорошо. Я к этому времени постараюсь уладить кое-какие свои дела.

– Вы уедете, а как же Нган?

– Ничего, она ведь уже взрослая. Вызову из деревни племянницу Тыть. Она за ней присмотрит. А Лок ведет себя смирно, из дому не выходит. К тому же иногда он рассуждает так, будто он снова в здравом уме.

– Ну, я пошел. До вечера.

Старик запыхтел трубкой.

– Знаешь, – весело проговорил он, – когда Наполеон умер, у него в кармане нашли томик Сунь-цзы! Выходит, в Европе тайком учатся у нас, азиатов!

Он повернулся и, ссутулившись, зашагал среди фруктовых деревьев.

Жара стоит такая, что, кажется, даже пахнет гарью. На дороге, что ведет к кокосовому рынку, нога по лодыжку утопает в пыли. Со стороны Кхамтхиена, тарахтя, движется вереница повозок, доверху груженных тяжелыми мешками. Обливаясь потом, несчастные кули с трудом тащат их через колдобины и рытвины, ухватившись за вихляющиеся оглобли. Несколько вооруженных японских солдат с плетками в руках и штыками у пояса суетятся вокруг обоза. Порывистый ветер поднимает облака густой пыли, в которой тонут и повозки, и люди.

– Рис везут!

И как только люди видели этот караван в добрых два десятка повозок, тотчас же все смолкало. Было только слышно, как скрипят деревянные колеса, как натуженно и хрипло дышат кули. На тротуарах, толпились неизвестно откуда явившиеся, почерневшие, иссохшие люди с всклокоченными волосами, с тонкими костлявыми руками. Запавшие глаза смотрели жадно, пристально на эти чудесные мешки с рисом.

Но вот в голове обоза произошло какое-то замешательство. В мгновение ока огромная толпа плотным кольцом окружила передние повозки. Солдаты забегали, засуетились, посыпались удары плеток. Те, кто ближе стоял к повозкам, отпрянули либо попадали на землю, но тут же подбежали десятки других и тянули руки к мешкам. Чьи-то костлявые ноги ступали по чьим-то телам, в воздухе замелькали корзины и кошелки. Солдаты, замыкавшие обоз, спешили на помощь. На винтовках засверкали штыки, но толпа продолжала расти. Раздался выстрел. Толпа загудела.

– Стреляют!

Выстрел послужил как бы сигналом для голодающих, и они бежали сюда со всех сторон: из проулков, пустырей, от мусорных куч и неизвестно еще откуда. Плотным кольцом, будто муравьи, облепили обоз обезумевшие от голода люди. Они лезли к мешкам с воплями и визгом, толкая друг друга, царапаясь, кусаясь, падая, уползая и снова кидаясь в толпу. Те, кто оказался на земле, изо всех сил старались выбраться, поднимая над головой кто куцый веник, кто дырявую корзину. Одну повозку удалось опрокинуть, оглобли уставились в небо. Из толпы вырвался истошный вопль. Замелькали сумки, кошелки, сброшенный кем-то сверху мешок тяжело шлепнулся на землю. Из распоротых мешков хлынули белые струи риса, падая на землю, зерна смешивались с пылью. Из соседних лавок выскакивали люди с корзинами, спеша подобрать эти драгоценные зерна. Толпа запрудила всю улицу, гудки автомашин слились в один пронзительный вопль. Началось что-то невообразимое.

И вдруг толпа раздалась, люди бросились врассыпную. Лавочники поспешно закрывали двери. В глубине улицы показались стальные каски солдат с винтовками наперевес. Они бежали со стороны казармы Намдонг. Взлетели в воздух корзины, мелькнул даже какой-то мужчина, нелепо размахивая руками. Японцы с ходу врезались в толпу, щедро раздавая удары и пинки, отгоняя людей, которые продолжали тянуть руки к льющемуся из мешков рису. Какой-то солдат долго и безуспешно оттаскивавший растрепанную женщину от мешка, принялся исступленно колотить ее подкованными ботинками, пока она не свалилась на землю. А рядом мальчишка в наброшенной прямо на голое тело рваной мешковине судорожно собирал с земли и бросал в корзину горсти риса, а потом вдруг бросился бежать сломя голову.

Немало времени понадобилось солдатам для того, чтобы навести порядок, наконец обоз разобрался и, гремя на ухабах, двинулся в путь под охраной разъяренных, красных, распаренных японских солдат. Пожалуй, не было ни одной повозки, откуда не исчез бы хоть один мешок. Обоз удалился, а на земле остался десяток неподвижных тел, скорчившихся в пыли. А тут же ползали какие-то несчастные, выбирая из земли случайно оставшиеся зерна.

С трудом придя в себя от этого зрелища, Хой медленно пошел прочь от рынка, ведя рядом велосипед. Ноги не слушались его. Горло точно петлей сдавило, на языке вертелись проклятия. Нет, дальше так продолжаться не может! Нельзя терпеть подобное! Он шагал по улице, обливаясь холодным потом, чувствуя такой озноб, словно у него начинался приступ лихорадки.