Текст книги "Вельяминовы. Век открытий. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Нелли Шульман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 83 страниц) [доступный отрывок для чтения: 30 страниц]

Питер Кроу стоял в своей гардеробной, застегивая золотые, с бриллиантами запонки на манжетах крахмальной рубашки. Он завязал белый галстук из тонкого пике, надел жилет и взял гребень слоновой кости.

– С гораздо, большим удовольствием, – пробормотал Питер, – я бы сейчас пообедал в компании с родственниками и отправился в постель.

Он приехал в Лондон на рассвете. У «К и К» был свой салон-вагон. В поездах Питер всегда хорошо спал, но в эту ночь он лег поздно. Он сидел, при свече, слушая стук колес. Питер рассчитывал, когда сталелитейный завод выйдет на свою полную мощность.

– Получается, что осенью, – он потушил окурок в пепельнице:

– Тогда же мы откроем химическое предприятие. Принц Уэльский ответил на приглашение, он приедет на север. Не все же ему ленточки у входа в модные отели перерезать.

Лаборатория при заводе уже работала. Они намеревались выпускать жаропонижающие средства, успокаивающие капли, препараты для гигиены в больницах. Все больше госпиталей переходило на стандарты Листера и Земмельвейса. Питер нанял три десятка молодых химиков, выпускников Кембриджа, Сорбонны и немецких университетов. «К и К» платило работникам подъемные, и перевозило их семьи в Ньюкасл. Рядом с заводами был построен квартал для рабочих и улицы, где стояли дома инженеров. Один из выпускников, на совещании, робко спросил:

– Мы ведь ученые, мистер Кроу..., То есть практики, конечно, но хотелось бы не оставлять научной работы.

Он поднялся и прошелся по кабинету.

Контора «К и К» в Ньюкасле была обставлена просто, точно так же, как и в Лондоне. Над его столом, большим, из хорошего дуба, висела эмблема, две сплетенные буквы «К и К», резкий очерк летящего ворона и цифры: «A.D. 1248». Окна комнаты выходили на Северное море, на причалы порта. Питер вгляделся в силуэты паровых кораблей, в крыши складов. Где-то там лежали болванки с его сталью, лучшей английской работы.

– Надо будет заранее купить участок под завод для красок, – пометил себе Питер, – с нынешним развитием химии мы скоро откажемся от натуральных пигментов. Это золотое дно.

Сзади молчали.

Питер давно привык, что люди в его присутствии задерживали дыхание, хотя он никогда не кричал, не употреблял, как говорил он сам, выражений, неподобающих в устах джентльмена. «Меня не интересует, почему работа не была выполнена, – замечал Питер, – я хочу услышать, что вы предприняли для исправления своих промахов. Не бойтесь сообщать мне об ошибках. Я тоже ошибаюсь».

Марта много рассказывала ему о строительстве железной дороги, где она работала секретарем, и о начальнике предприятия, мистере Беллами. Питер все аккуратно заносил в блокнот. «У американцев есть чему поучиться, кузина, – усмехнулся он, – это очень ценные сведения. Спасибо тебе».

– Грегори врачом хочет стать, – Питер рассматривал чаек над синей водой, – а дело кому-то надо передавать..., Мне сорок пять следующим годом, – он вспомнил зеленые, большие глаза, бронзовые волосы и ее веселый голос:

– Конечно, отправляйся в Ньюкасл. Я сама отвезу мальчиков в Банбери. Ни о чем не беспокойся.

– Когда я вернусь в Лондон, – Питер стоял, засунув руки в карманы хорошо скроенного, светло-серого пиджака, – я предложу ей поехать в деревню. Она все равно потом опять на континент собирается. И не скажешь ей, что это опасно..., – он повернулся к инженерам. Лазоревые глаза улыбнулись:

– За каждую статью, авторства работника моего предприятия, опубликованную в научном журнале, я буду платить премию в размере тридцати фунтов, господа. Разумеется, – добавил Питер, – если подобное не отразится на ваших служебных обязанностях.

В своем вагоне, он впервые подумал о премии, которую можно было бы учредить для ученых.

– Дедушка Питер и другие промышленники поднесли Гемфри Дэви серебряный сервиз, за две с половиной тысячи фунтов, – Питер налил себе чаю, – после того, как сэр Гемфри изобрел шахтерские лампы. Надо это как-то упорядочить, давать награду ежегодно..., – он потянулся за блокнотом, – за практические изобретения. Те, что можно использовать на производстве.

Поезд пришел на Юстонский вокзал рано утром. Питер, не заезжая домой, отправился в контору. Он и позавтракал там, послав на Биллинсгейт за вареными угрями и копченой селедкой, а на обед пошел в Брук-клуб. У него была встреча с конторой Ллойда, Питер обсуждал страхование своих перевозок.

Он добрался на Ганновер-сквер за час до начала приема. Дома были только родители. Кузина Марта жила у тети Вероники, его светлость уехал в Банбери, а капитан Кроу и Мирьям прислали записку с извинениями. Девушка готовилась к экзамену.

– Видишь, – наставительно сказала мать Питеру, принеся ему серебряную чашку с горьким, крепким кофе, – пока ты ездил в Ньюкасл, у них все устроилось. Они в Амстердаме поженятся. Ты бы мог..., -Сидония замолчала. Сын одним глотком осушил чашку и смешливо отозвался:

– Мама, Стивен меня на десять лет младше, и на фут выше. И у него титул, а я, – Питер развел руками, -просто мистер Питер Кроу. У меня и орденов нет, – он взглянул на свой черный фрак, от портного принца Уэльского, мистера Пула. Питер одевался у него с тех пор, как закончил Кембридж.

Мать поджала губы и поцеловала его в седой висок. Вернувшись в спальню, Сидония пожаловалась мужу. Мартин стоял перед зеркалом, расчесывая волосы:

– Я ему сказала о Стивене и Мирьям, а он только улыбался. Все бы ему шутить, – вздохнула Сидония, -пятый десяток мальчику. Пьетро его ровесник, а женился..., – она оборвала себя. Вероника призналась золовке, что Эми ждет ребенка, но просила никому не говорить об этом.

– На всякий случай, – сказала миссис ди Амальфи, – хотя врач уверил нас, что все в порядке. Мы после приема в Мейденхед уедем. Надо дом в порядок приводить.

– Все еще будет, – отозвался Мартин. Жена, подав ему фрак, отряхнув гладкую ткань, пробурчала: «Скорей бы».

Питер застегнул отделанные жемчугом пуговицы белого, пикейного жилета и надел фрак. В гардеробной пахло пряным, теплым сандалом. Он похлопал себя по смуглым щекам и решил: «Завтра утром попозже в контору приду. Отправимся с Мартой в Гайд-парк, возьмем лошадей..., И в Оксфордшире надо обязательно с мальчишками на барже прокатиться. Грегори только о ней и писал. «Чайка», – усмехнулся Питер.

Он легко сбежал вниз по мраморной лестнице. Отец и мать стояли у входа. У открытой двери был слышен скрип колес экипажей. Питер заглянул в парадную гостиную. Лакеи держали наготове серебряные подносы с закусками. Обед был летний, легкий. Питер сам выбирал вина. Он с удовольствием вспомнил отличное, белое бордо, его должны были подать к лососю.

Он увидел на ступенях тетю Веронику в темно-сером, шелковом платье, с пелериной из брюссельского кружева, и Марту, в черном шелке, с гагатовыми ожерельями на шее. Бронзовые волосы были собраны в низкий узел и украшены темными перьями страуса. Пьетро и Эми шли сзади. Питер, оторвав глаза от кузины, пожал руку невысокому, голубоглазому военному, с южным загаром, в форме подполковника, с орденом Бани.

– Мистер Чарльз Гордон, – улыбнулся тот, – в Китае мы с вами разминулись, мистер Кроу. Я только что оттуда, командовал «Всегда побеждающей армией». Вы будете рады услышать, что восстание тайпинов полностью подавлено, – Гордон услышал шуршание шелка. На него пахнуло жасмином, и он замолчал. Он узнал эти зеленые, прозрачные глаза. Женщина была такой же маленькой, хрупкой. Гордон заставил себя поклониться.

– Это моя кузина, из Америки, – радостно вмешался Питер, – миссис Марта Бенджамин-Вулф.

Она протянула руку, по-американски. Гордону больше ничего не оставалось, как пожать тонкие пальцы.

– Очень, очень рада встрече, мистер Гордон, – услышал он ледяной голос.

– Уверена, у нас найдется, о чем поговорить, – женщина все смотрела на него, пристально, будто изучала. Гордон вспомнил сожженные паспорта, русский и американский, вспомнил почти три фунта золота, пыльный двор в неприметном китайском городке, и следы крови на известке вокруг вырванной решетки камеры, где он велел держать предполагаемую русскую шпионку.

Гордон, невольно, опустил глаза. Ногти у женщины были отполированные, блестящие. «Подполковник проводит меня в гостиную, кузен, – Марта, спокойно качнула перьями, – мы с ним поболтаем о Китае. Мне знакома эта страна, – обратилась она к военному. Марта коротко кивнула на дверь, откуда доносился звон бокалов: «Я жду, мистер Гордон».

Он сжал зубы и предложил женщине руку.

После мусса из крабов и фуа-гра подали холодный суп с водяным крессом, салат, бресских цыплят со спаржей, и лосося с молодой картошкой. В хрустальных бокалах переливалось вино, темно-красное бургундское, и золотистое, почти прозрачное, белое бордо. Она сидела между Гордоном и своим кузеном, тонкая, бледная рука, лежала на крахмальной скатерти. Колец она не носила.

В гостиной, к облегчению Гордона, она даже не упомянула тот, как предпочел о нем думать подполковник, инцидент. Она пила шампанское, и слушала его рассказ о войне с тайпинами. Женщина заметила, подняв бровь:

– Я была знакома с покойным генералом Ши Дакаем, подполковник. Кузен Питер, – женщина кивнула в сторону окна, – присутствовал на его казни. С него, – Марта помолчала, – медленно срезали кожу и мышцы, пока он не истек кровью. Это заняло шесть часов, – Гордон увидел, что она улыбается и отчего-то поежился.

– Китайцы очень жестокие люди, миссис Бенджамин-Вулф, – пробормотал он.

Зеленые глаза посмотрели на Гордона.

– Да, – согласилась женщина, – вы правы. Я слышала, что они используют голодных крыс для того, чтобы пытать своих пленников. Вы мне это обещали, подполковник, я помню, – она склонила изящную голову. Гордон, побледнев, открыл рот.

Марта повела рукой:

– Было очень интересно поговорить с вами, но простите, я должна сказать кое-что мистеру Кроу.

Женщина отошла. Гордон, взяв у лакея еще один бокал шампанского, невольно потянулся вытереть лоб.

– Она страшнее, чем орды тайпинов, – неслышно пробормотал военный, – такой не захочешь, а все расскажешь.

Он разозлился:

– И что я волнуюсь? Я исполнял свои обязанности. Арестовал подозрительную личность, изъял у нее паспорта…, Она консула просила вызвать, но где бы я ей в той глуши взял консула? Я был в своем праве. А золото…, – он допил шампанское, – это мое слово, против ее слова. Ей никто не поверит.

Больше она с ним не говорила, даже когда Гордон вел ее к столу. Его беспокоили лазоревые глаза мистера Питера Кроу. Промышленник иногда смотрел на Гордона, коротко, будто оценивал его, а потом возвращался к общей беседе.

Это был последний обед сезона. Лондонцы разъезжались в деревню до осени. Эми-сан сидела рядом с братом, Оказавшись за одним столом с настоящими японцами, гости говорили только о них.

– Миссис ди Амальфи, – восторженно заметила графиня Карисфорт, – вы обязательно должны написать роман о востоке. Так интересно! Тем более, – она лукаво улыбнулась, – теперь у вас есть невестка. Она вам обязательно поможет. Миссис Эми, – обратилась дама к девушке, – как жаль, что вы не умеете читать. Ваша свекровь, знаменитый литератор. Она выпустила больше двадцати книг.

Марта, невольно, улыбнулась. Эми управлялась с приборами четкими, отточенными движениями. Прямая спина в гранатовом шелке была твердой, будто выкованной из железа.

– Конечно, – подумала Марта, – я помню, как они детей воспитывают. До трех лет им все позволяют, особенно мальчикам, а потом начинают требовать. Тем более Эми девочка. С той поры, как она на ноги встала, ее учили кланяться отцу и братьям, учили держать осанку, учили скромности. Впрочем, там кровь Одноглазого Дракона…, – Марта услышала нежный голос женщины:

– Отчего же. Я умею, и читать, и писать. И на английском языке, и на японском, ваша светлость, – она наклонила увенчанную перьями, темноволосую голову.

Марта увидела искорки смеха в серых глазах кузена Пьетро. Вернувшись из Кембриджа, мужчина развел руками:

– Мы ходили на кафедру, где я буду преподавать, встречались с профессорами. Наримуне-сан, как ты знаешь, студентов учит японскому языку. Они все жалели, что Эми не может, открыто работать, она женщина…, – Пьетро помрачнел:

– Мы договорись, что она будет переводами заниматься, с моей помощью. Коллекцию японских рукописей тоже надо в порядок привести. Кое-что мы им подарили, кое-что там было, в библиотеке…, У нас, к сожалению, – он затянулся папиросой, – публика до сих пор считает, что Япония дикая страна. Однако, – Пьетро указал глазами на новый комод работы мистера Морриса, украшавший кабинет его матери, – японский стиль стал очень моден.

– И будет еще моднее, – уверила его Марта.

– В Le Bon Marche открыли целый отдел восточных диковинок. Парижанки дерутся за кимоно, гравюры и веера. Я и сама, – женщина рассмеялась, – в кимоно хожу, дома. И мама твоя тоже, и тетя Сидония. Они очень удобны.

– Масами-сан, – раздался с порога ласковый голос Эми, – чай готов.

– В Мейденхеде они чайный павильон построят, и сделают часть сада в японском стиле. Пьетро мне говорил, – Марта приняла чашку из рук женщины. «Правильно, – она искоса посмотрела на шелковое, летнее, с рисунками цветов кимоно Эми, – пусть их дети знают о своем происхождении. И в Японию они вернутся, обязательно».

– Читать на японском языке? – удивилась графиня Карисфорт: «А что на нем можно читать? У вас же нет книг».

Марта не удержалась, и, на мгновение, забыв о Гордоне, толкнула под столом ногу Питера. Она заметила, что кузен скрывает улыбку.

– Только покраснел почему-то, – хмыкнула Марта. Она увидела, как Эми, отпив вина, смотрит на графиню.

– Я сейчас перевожу на английский язык «Записки у изголовья», – Эми помолчала, – ее написала придворная дама нашей императрицы Тэйси, Сэй Сенагон. Это книга десятого века, – Эми поиграла серебряным ножиком, – послушайте.

Девушка закрыла глаза. Длинные ресницы дрогнули:

– Ты еще ведешь тихий разговор, и вдруг из-за гребня гор выплывает месяц, тонкий и бледный... Не поймешь, то ли есть он, то ли нет его. Сколько в этом печальной красоты! Как волнует сердце лунный свет, когда он скупо точится сквозь щели в кровле ветхой хижины! И еще крик оленя возле горной деревушки. И еще сияние полной луны, высветившее каждый темный уголок в старом саду, оплетенном вьющимся подмаренником…

Марта, внезапно, взглянула на Питера. Лазоревые глаза кузена погрустнели. Женщина подумала: «Может быть, он в Эми был влюблен, немного. Там, в горах».

Питерсмотрел на ее правую руку, на изящные пальцы и вспоминал, как она, весело, сказала: «Мунемото мне кричал, что я никогда в жизни больше оружия не возьму. Это он ошибался».

– Ошибался, – Питер опустил веки, так ему хотелось прижаться губами к этой руке: «Оставь, оставь, она тебя не любит. Она любила своего мужа, а теперь…, Но сейчас она оружия не возьмет, это я обещаю. Не будь я Питер Кроу».

Марта все ему рассказала еще в гостиной. Питер кивнул: «Я сам обо всем позабочусь, кузина. После обеда отведу его в библиотеку».

Женщина, было, хотела, что-то сказать, но Питер повторил: «Я сам. Вы будьте рядом, вот и все».

Он сидел, слушая, как восторженно ахают дамы, как тетя Вероника говорит: «За этой книгой, что написала мисс Сенагон, большое будущее, мое милые», – и все время думал:

– Ничего страшного. Мама и папа об этом знать не должны. Они будут волноваться. Все пройдет хорошо. Хотя он военный. Но я тоже отменно стреляю.

Убрали крем Шантильи и кофе, дамы поднялись. Питер, проводил глазами стройную спину Марты: «Мистер Гордон, соблаговолите пройти со мной в библиотеку, пожалуйста».

– Ничего он мне, не сделает, – подполковник последовал за мистером Кроу.

– У нее нет никаких доказательств. Трибунал не будет ее слушать…, – они зашли в уютную комнату, с полками красного дерева, с большим глобусом в углу. Гордон вздрогнул. Она сидела на диване, раскинув пышный, черного шелка кринолин, выставив вперед острый подбородок. Бронзовые волосы сверкали в тусклом свете газового рожка. Женщина курила папиросу в мундштуке слоновой кости.

– Я не понимаю, мистер Кроу…, – пробормотал Гордон. Питер, закрывая дверь, жестко отозвался:

– Вот что, подполковник. Миссис Бенджамин-Вулф мне все рассказала, о вашей встрече в Китае, и о том, как вы хотели отдать ее, беззащитную женщину, с ребенком, в руки цинских палачей. О том, как вы забрали у нее паспорта и золото…, – он чиркнул фосфорной спичкой. Глаза у мистера Кроу были холодные, спокойные.

Она молчала, стряхивая пепел в серебряную, тяжелую пепельницу. Пахло жасмином и табаком. Часы черного дерева пробили десять.

– Я выполнял приказ, мистер Кроу, миссис Бенджамин-Вулф, – гневно ответил Гордон: «Вы подозревались в шпионаже, – он поклонился в сторону женщины, – и я не мог….»

– Миссис Бенджамин-Вулф показала вам американский паспорт, – Питер еле заставил себя сдержаться, – вы обязаны были довезти ее до консульства, позаботиться о ней…, Как вы могли, вы, офицер, англичанин, издеваться над женщиной, матерью…

Гордон вспомнил трупы двух охранников-китайцев, которых она застрелила при побеге.

– Над такой женщиной поиздеваешься, – чуть не сказал он, и вслух возразил: «Поймите и вы меня. Шла война, я выполнял свой долг…, У вас было оружие, – он увидел, как сжимаются тонкие губы миссис Бенджамин-Вулф.

– Было, – согласилась женщина, ткнув окурком в пепельницу:

– А еще у меня было золото, мистер Гордон. Почти три фунта. Я предполагаю, – она качнула изящным носком черной туфли, – что, выполняя свой долг, вы его сдали в казну, в колониальной администрации Гонконга? Я бы хотела увидеть расписку, мистер Гордон, подтверждающую данный факт, – отчеканила она.

Гордон молчал, опустив голову, а потом схватился за щеку. У мистера Кроу оказалась неожиданно тяжелая рука.

– Выбирайте, – мужчина подул на ладонь, – либо офицерский суд чести, мистер Гордон, я вам его устрою, обещаю, либо мы с вами встречаемся завтра, на рассвете, в Ричмонд-парке, – мистер Кроу отошел к столу и налил себе портвейна. Гордону он бокал предлагать не стал.

– Я его убью, – облегченно подумал Гордон, – вот и все. Дуэли запрещены, но люди дерутся. Мне сделают выговор, не больше. Нельзя рисковать судом чести. Там сидят старики, помнящие Железного Герцога. У них старомодные представления о жизни. Они мне велят застрелиться, и не задумаются.

– Увидимся завтра, – ответил Гордон. Питер кивнул:

– Хорошо. А сейчас покиньте мой дом, подполковник. Я не хочу принимать у себя бесчестных людей.

Он ничего не ответил, дверь хлопнула. Марта, поднявшись, потянула Питера за руку: «Иди сюда». Она усадила мужчину на диван и покачала головой: «У тебя ребенок, Питер. Я бы и сама могла…»

– У тебя тоже ребенок, – пробурчал он и вздохнул:

– Если…, если что-то случится, Марта вырастит Грегори. Он ее матерью считает. И правильно. Да ничего не случится, – разозлился на себя Питер. Он усмехнулся: «Я бы из твоего кольта стрелял, но так нельзя, по правилам».

– Я тебе икону дам, – зеленые глаза потеплели: «Дедушке Питеру она помогла и тебе поможет».

– Я просто не мог иначе, – Питер заставил себя не класть голову на ее плечо. Она была близко, руку протяни, и коснешься ее. Мужчина велел себе встать. Он допил портвейн:

– Не мог, Марта. Ты моя родственница, вдова, он тебя оскорбил…, Золото он уже не вернет, конечно, -вздохнул Питер, – но кровью за свою подлость расплатится. Это я тебе обещаю.

– Спасибо, – отозвалась Марта. Они замерли, не глядя друг на друга, в тишине библиотеки. Женщина сидела на диване, а Питер стоял у окна, рассматривая темный сад, и низкую, полную луну, что всходила над Лондоном.

В Ричмонд-парке было совсем тихо. Еще лежала роса на траве. Питер соскочил с подножки экипажа и предложил Марте руку.

– Ждите нас здесь, – велел он вознице и взглянул на свой хронометр. Была половина шестого утра. Марта ждала его на ступеньках особняка в пять. Питер, стараясь никого не разбудить, спустился вниз. По дороге он подсунул под дверь спальни родителей записку:

– Мы с кузиной Мартой собираемся взять лошадей в Гайд-парке, а оттуда я поеду в контору. Вечером увидимся.

– Увидимся, – Питер выбрал простой, тонкого сукна костюм.

Гордон прислал записку после полуночи, когда гости расходились. Он ждал Питера и его секунданта в шесть утра, на холме короля Генриха, у Пемброк-лодж.

– Будем стрелять друг в друга с видом на собор Святого Павла, – смешливо пробормотал Питер, показав Марте конверт.

– Я буду твоим секундантом, не спорь, – отозвалась женщина: «Никаких поездок верхом, никаких белых рубашек. Нельзя такого делать, это дуэль на пистолетах».

– Мне дедушка рассказывал, как он с Робеспьером дрался, – пробормотал Питер и зачем-то потер ладонью левую сторону груди.

– Сердце? – озабоченно поинтересовалась Марта: «Он никогда не жаловался. И дядя Мартин не жаловался. Но это у них в семье…»

– Все в порядке с моим сердцем, – сварливо отозвался Питер. Марта улыбнулась:

– Вот и хорошо. Пистолеты они привезут, как вызванная сторона. Я их проверю, – пообещала женщина.

Когда Питер увидел ее утром, он замер, пытаясь подобрать слова, и не смог. Марта надела грубые, темно-синие холщовые брюки, ботинки крепкой кожи на невысоком, квадратном каблуке. Шнурки на вороте простой, льняной рубашки были развязаны. Он увидел блеск серебряного крестика на хрупкой шее. Она достала из кармана замшевой, с бахромой куртки, икону и протянула ему. Волосы женщины прикрывала темно-коричневая, кожаная шляпа с полями.

Он все стоял, глядя на Марту. Женщина хмыкнула:

– Это все в Сан-Франциско можно купить, в универсальном магазине мистера Леви Стросса. Думаю, – в зеленых глазах Питер увидел смех, – что он высылает товары почтой. Он сможет сшить тебе такие же брюки, по мерке, – Марта похлопала себя по ноге.

– Ты мне потом дашь его адрес, – потребовал Питер. Икона лежала на ее узкой ладони, в потускневшем, серебряном окладе. Женщина смотрела вперед, прямо, не отводя глаз.

– Миссис де ла Марк, – вспомнил Питер, – ему больше двухсот лет, этому образу.

– Спасибо, – тихо сказал он и устроил икону во внутреннем кармане пиджака: «Она дедушку Питера спасла, – вспомнил мужчина, – отклонила пулю Робеспьера. Дедушка Теодор потом заделал повреждение».

Когда они сидели в экипаже, друг напротив друга, Питер спросил:

– А что, ты клинок Петеньке, – имя он сказал по-русски, – отдала?

Марта кивнула:

– Он с ним в замок уехал. И крестик он родовой носит, не снимает. Я потом найду хорошего оружейника. Стивен давно короткое лезвие для своей шпаги сделал. Тем более, Петенька хочет инженером стать. Так удобнее получится.

Она заговорила о детях, об Итоне. Питер все время, отчаянно думал:

– Почему? Почему в делах я принимаю решения сразу, а здесь…, С Люси так же было. Я все тянул, но потом решился, слава Богу. Люси, Люси…, – он до сих пор вспоминал маленькое, холодное тело жены на кровати, слышал плач умирающей дочери. Тесса лежала у него на руках, кашляя. Губы девочки посинели, она вытянулась, и затихла. Питер зарыдал, не выпуская ее из объятий, удерживая Люси. Жена не могла ничего сказать. Она хватала воздух ртом, сгибаясь от боли, мотая головой.

– Не думай об этом, – велел себе Питер. Перед ними показалась ограда Ричмонд-парка и экипаж остановился.

Они шли через безмолвный лес. Наверху, в кронах деревьев распевались птицы, солнце еще не встало. Питер прислушался:

– Олени проснулись. Впрочем, тебя оленями не удивишь, после Америки…, – он обругал себя:

– Что ты за дурак? Понятно, что она не оправилась еще. У нее муж на войне погиб, оба кузена…, Каким бы Мэтью ни был, он все равно родственник. Зачем ей об Америке напоминать?

– Олени, – Марта ласково смотрела на самку, что выглядывала из-за деревьев. К матери жался олененок. Марта почему-то подумала:

– Девочка, наверное. Девочка…, – она встряхнула головой и деловито велела: «Пойдем».

Гордон был в штатском и его секундант, невидный человечек, с пегой бородкой, тоже. Подполковник завидел Марту и постоял несколько мгновений, открыв рот. Он справился с собой и кивнул приятелю: «Генри».

Марта подала человечку руку и внимательно осмотрела пистолеты в открытой шкатулке. Это была известная женщине модель кольта. Она вспомнила:

– Больше десяти лет назад последняя смертельная дуэль в Англии случилась, я читала. Месье Фредерик Курне погиб. Впрочем, люди дерутся. Просто не шумят об этом, как и мы сейчас.

По фамилиям секунданты друг другу не представлялись. Они с мистером Генри отмерили двадцать шагов. Человечек, внезапно сказал: «Мы доктора привезли. Он в экипаже ждет».

– Хорошо, – кивнула Марта. Она взглянула на Питера. Кузен стоял, заложив руки за спину, любуясь далеким куполом собора Святого Павла. Марта заметила, что его каштановые волосы немного выгорели на концах. Они играли золотом в свете восходящего солнца. Над зеленым склоном холма кружились вороны. Питер все смотрел на Лондон. Город уходил вдаль:

– Я здесь родился. И все Кроу здесь рождались, с тех пор, как мы из Москвы уехали, со времен королевы Елизаветы. Так оно дальше и будет, обещаю.

Он сдул со лба каштановую прядь и улыбнулся. Беря из шкатулки кольт, Питер решил:

– Вернется она с континента, и сделаю предложение. Мальчишки друг друга братьями считают, они обрадуются. Марта…, – он услышал звонкий голос: «Расходитесь, господа. Останавливайтесь у отметок и стреляйте по сигналу».

Женщина откинула голову назад. Питер увидел, как блестят зеленые глаза. Он шел, смотря на влажную траву, зажав револьвер в руке, и повернулся у отметки, выпрямив спину. Белый платок взвился в воздух. Закаркали, закружились вороны. Питер опустил оружие. Гордон упал на колени и сдавленно выругался. Пуля засела у него в локте, кровь лилась по рукаву пиджака.

Питер отбросил револьвер:

– Сделаю предложение. Потому, что я ее люблю, потому, что хочу провести остаток жизни с ней, только с ней. Может быть, – он тихо вздохнул, – может быть, она мне не откажет…

Секундант увел Гордона к экипажу. Рядом с Питером раздался уважительный голос Марты:

– Ты даже не пошевелился.

Она приподнялась на цыпочках и вынула из ствола дуба вонзившуюся туда пулю.

– Он нервничал, – хмыкнула Марта, – я видела. Вот и промахнулся. Возьмешь на память? – серый свинец лежал на нежной ладони.

Питер взял пулю и кинул ее в траву: «Обойдусь». Он удивленно посмотрел на хронометр: «И четверти часа не заняло. А у вас, в Америке, ты мне говорила, в тавернах дерутся?»

– В салунах, – рассмеялась Марта.

– Когда…, – она тряхнула головой и внезапно увидела перед собой лазоревые глаза Степана, – когда мы в Сакраменто жили, там почти каждый день кто-то в кого-то стрелял, – Марта вынула свой кольт и погладила золотую табличку на рукояти: «Я его на континент возьму».

На вершине холма было тепло. Откуда-то издалека слышались звуки колокола. Питер вспомнил кладбище в Мейденхеде, надгробные камни, и мощный, зеленый дуб.

– Я есть воскресение и жизнь, – шепнул он, глядя вслед Марте. Она сняла шляпу, бронзовые волосы рассыпались по стройным плечам: «Как это там, от Иоанна? «Марфа, услышав, что идет Иисус, пошла навстречу Ему». И она, – Питер нагнал женщину, – она тоже такая, конечно».

– Будь осторожна, пожалуйста, – сказал он, завидев экипаж: «Возвращайся к нам». Он чуть было не добавил: «Ко мне, Марта».

Она повернулась и подала ему руку: «Вернусь, Питер. Обещаю».

Ворон, что кружил над их головами, прянул крыльями. Птица исчезла в синем, без единого облачка, летнем небе Лондона.