Текст книги "Вельяминовы. Век открытий. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Нелли Шульман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 83 страниц) [доступный отрывок для чтения: 30 страниц]

Бет сказала, что Фридлендера приютил один из стариков. Она собиралась приходить каждый день, с едой для Джошуа и новостями. Фридлендер, завтра, должен был принести ему молитвенник, талит и тфилин. Джошуа едва успел поцеловать девочку. Свидание закончилось, охранник топтался у открытой двери камеры. Жена ушла, помахав ему на прощанье, велев, чтобы он не волновался. Бет и девочка жили в семье Робинсонов. Фридлендер оставил акушерке посуду. Бет усмехнулась: «Если я сюда могла прийти, то в лавки наши тоже доберусь. Голодать не буду».

На столе красовался чайник и кружка. Бет принесла ему чай и сахар. Джошуа, попросил у охранника кипятка. Эта камера была еще меньше, на три его шага.

– Славьте Бога, ибо велика милость его, – устало подумал Джошуа, видя перед собой нежное, младенческое личико девочки, слыша ласковый голос жены. Он, закрыв глаза, шептал Псалмы: «Нечестивцы будут наказаны, а праведники унаследуют землю. Это случится, обязательно».

Бельмонте полусидел в постели, опираясь на шелковые подушки, склонившись над блокнотом с подсчетами. Из-за проклятого рава Горовица, покупку имения пришлось отложить. Расписки саквояжников сгорели в пожаре, но двое из них выжили. Бельмонте не мог рисковать и забирать их деньги. Все предприятие принесло ему всего лишь десять тысяч долларов, из которых три ушло Баруху. Бельмонте вел бухгалтерию местного отделения Клана. На их вылазки тоже требовались средства. Каждый из них ежемесячно вносил в кассу по несколько десятков долларов.

Бельмонте отпил кофе. Он не столько горевал о потерянных деньгах, сколько о том, что упрямый старик Фридлендер остался, хоть и без пансиона, но с большими страховыми выплатами, а Горовиц, кажется, вообще вышел сухим из воды.

Доктор Левин, навещавший вчера Бельмонте, рассказал, что начальник полиции собрал консилиум. Врачи признали, что рав Горовиц, хоть и был в ночь пожара в состоянии волнения и тревоги, но сейчас полностью пришел в себя.

Судья в Чарльстоне был северянин, аболиционист, республиканец. Бельмонте, со вздохом, понял, что тюремное заключение Горовицу не угрожало.

– Как только пройдет суд, – пробормотал Бельмонте себе под нос, – его отпустят. Он выплатит штраф и уберется отсюда. Впрочем…, – председатель тонко улыбнулся.

В том, что цветная шлюха его узнала, он не сомневался. Бельмонте это не беспокоило. Дело было еще до войны. Из тогдашних гостей поместья Мэтью, никто понятия не имел, чем занимался Бельмонте в банде Квантрелла.

– Их уже не найдешь, – он покусал карандаш, – война всех разметала. Я в полной безопасности.

Бельмонте лежал в отдельной палате. Еду ему приносили из дома, от их повара. Врачи обещали, что в начале следующей недели он окончательно оправится. По расчетам Бельмонте, рав Горовиц должен был пробыть в Чарльстоне еще не меньше месяца, пока дело бы дошло до суда. За это время Бельмонте предполагал отправить, с надежным человеком, весточку Джессе Джеймсу. Банда приятеля скрывалась на западе штата, в захолустье Голубого хребта.

Бельмонте развернул карту Южной Каролины, что ему принесла жена, и провел острием карандаша вдоль железнодорожной линии, ведущей на север. Такого еще никто не делал, в мирное время, но Бельмонте знал, что в прошлом году, сразу после капитуляции генерала Ли, Джессе и его дружки нападали на поезда.

– У него есть опыт, – заключил Бельмонте, закинув руки за голову, охнув, – он справится. В почтовом вагоне будет золото, непременно. Мы в накладе не останемся. Рав Горовиц пожалеет, что мне дорогу перешел, и она тоже. Сам туда отправлюсь. На ее глазах голову ее отродью разобью.

Он взглянул на свой золотой хронометр. Было время завтрака, однако за дверью, что вела в коридор, царила тишина. Бельмонте поморщился: «Могли бы и не опаздывать, за те деньги, что я им плачу». Он протянул руку за колокольчиком. Здание госпиталя, разбитое во время осады Чарльстона, было восстановлено, но его пока не оснастили электрическими звонками. В особняке и конторе Бельмонте стояла эта новинка. Он, мимолетно, пожалел, что комнаты до сих пор приходится освещать газом и керосином. Вспомнив о керосине, он помрачнел и услышал знакомый, веселый голос начальника полиции Чарльстона: «Доброе утро, мистер Бельмонте! Я к вам с хорошими новостями».

Фридлендер стоял в светлом, пустом коридоре, зажав под мышкой бархатный, потертый мешочек с тфилин.

– А он не откажется? – озабоченно спросил его спутник, невысокий, плотный человек, с каштановой, неухоженной бородой. В ней мелькала седина:

– Потому что если откажется, мистер Фридлендер, – он помолчал, – мы не можем его заставить. Это личный досмотр. До ареста это неконституционно, а арестовывать мы его не можем. Пока, – добавил Аллен Пинкертон.

Он приехал в Чарльстон из Нью-Йорка в середине этой ночи, на особом рейсе военного поезда, с одним вагоном. Полотно очищали по всему пути следования, задерживая пассажирские рейсы на станциях, пропуская локомотив Пинкертона вперед. Они шли без остановок, только замедляли ход на крупных вокзалах, чтобы взять уголь. От Нью-Йорка до Чарльстона было шестьсот миль. Поезд миновал это расстояние за десять часов. Пинкертон постучал в двери начальника полиции города в два часа ночи, вытирая пот со лба. Лето в Нью-Йорке было скверным, лили дожди, а здесь, прикинул сыщик, было не меньше ста градусов по Фаренгейту, даже ночью. Влажный ветер с моря только усиливал жару.

Мистер Моррис, в бархатном халате, со свечой в руке, недоуменно спросил: «Что вам нужно?»

– Аллен Пинкертон, детективное бюро Пинкертона, – сыщик протянул ему карточку, – вот письмо военного министра Стэнтона, подтверждающее мои полномочия. Одевайтесь, мистер Моррис. Я здесь по поручению правительства Соединенных Штатов Америки.

Они пили скверный кофе, сидя в кабинете Морриса, в городской тюрьме. Пинкертон разложил по столу бумаги. Моррис прочитал показания миссис Вильмы Джонсон, двадцати трех лет, проживающей в Трентоне, штат Нью-Джерси, учительницы в школе для цветных. Полицейский поднял глаза:

– Я видел эту кличку, «Гремучая Змея», в списке членов отряда, то есть банды, – поправил себя Моррис, заметив тяжелый взгляд Пинкертона, – Квантрелла. Но мало ли кто это мог быть. У нас нет описания человека, воевавшего с Квантреллом, а клички…, – начальник полиции развел руками, – это не доказательство.

– Вы дальше читайте, – посоветовал Пинкертон, затягиваясь сигарой. Полковник Горовиц все еще был в Буффало. Дэниел допрашивал ирландских радикалов. Однако даже оттуда, пользуясь своей отменной памятью, он прислал кабель:

– Документы лета прошлого года. Показания инвалидов войны, находившихся на лечении в Вашингтонском Арсенале. Тебе нужен лейтенант Гибсон.

Гибсона взяли в плен на западном театре войны, в Миссури. Он провел почти месяц в лагере банды Квантрелла. Юношу не убили только потому, что он был штабным офицером. Его пытали, стараясь получить сведения о планах юнионистов.

– И он бежал оттуда, с одним глазом, – хмыкнул Пинкертон, – крепкий парень.

Глаз Гибсону выжгли двое, Кровавый Билл, этот уже был мертв, и Гремучая Змея.

– Высокий, крепкого сложения, не достиг тридцати, – читал Пинкертон, – волосы темные, вьющиеся, глаза карие. На левом предплечье шрам, старый. Похоже, от ожога. Говорил, как образованный человек.

– И миссис Джонсон упоминает о шраме на левой руке того человека…, – Пинкертон не закончил: «Описания полностью совпадают, капитан Моррис. Рассказать вам, – он склонил голову набок, – где сейчас Гремучая Змея?»

Моррис чиркнул фосфорной спичкой: «Я не верю…, Он джентльмен. Он еврей, в конце концов. Они таким не занимаются….»

– Был такой английский пират, Ворон, при королеве Елизавете, – задумчиво сказал Пинкертон, рассматривая американский флаг в углу кабинета, – слышали о таком?

– Кто не слышал? – удивился Моррис.

– Друг Фрэнсиса Дрейка и Уолтера Рэли. А почему вы о нем вспомнили? – поинтересовался начальник полиции.

– Он тоже был еврей, – хохотнул Пинкертон и посерьезнел:

– Придется нам поднять с постели, то есть с лавки, рава Горовица, Странника. Он человек острого ума, посоветует, как осмотреть эту самую Змею, – Пинкертон сочно выругался, – не нарушая его конституционных прав. Зовите его, – распорядился сыщик. Моррис, неожиданно робко, спросил: «А как правительство обо всем узнало, мистер Пинкертон?»

Сыщик зевнул:

– Миссис Горовиц, Странница, в отставке, но своей хватки агента не потеряла. Это она телеграфировала. Она до войны, – Пинкертон помолчал, – видела Бельмонте и узнала его.

Моррис решил не интересоваться, где сталкивались миссис Горовиц и Бельмонте.

Рав Горовиц и Пинкертон обнялись. Сыщик усмехнулся:

– Во время войны ты тюрьмы избежал, а в мирное время сел, – он обернулся к Моррису:

– Пошлите вниз за чашкой и чайником рава Горовица. Человеку надо проснуться. Поздравляю с дочкой, – он подтолкнул Джошуа в плечо, – но выпускать мы тебя не будем, пока Змея не окажется в нашем капкане.

– Правильно, – кивнул Джошуа, – я больше чем уверен, что он здесь, в Чарльстоне, не один.

Рав Горовиц и подсказал им как, не вызывая подозрений, проверить, есть ли на руке у Бельмонте шрам. Подсказал и показал. Охранник принес из его камеры тфилин.

– Он, наверняка, с бар-мицвы их не накладывал, – Джошуа пил чай, – он мало какие заповеди соблюдает.

Рав Горовиц взглянул на рассвет в окне: «Сегодня пятница, будний день. Положено с ними молиться. Мистер Фридлендер вам поможет».

Так Пинкертон и Фридлендер и оказались в коридоре чарльстонского госпиталя.

– Не откажется, – наставительно заметил старик, – это заповедь. Все будет хорошо, – он подмигнул Пинкертону: «Нечестивцы будут наказаны, говорит Господь».

– Это из Псалмов, – вспомнил сыщик. Проводив глазами прямую спину старика, Пинкертон достал из кобуры свой кольт.

Моррис явился, чтобы успокоить Бельмонте. Дело Горовица, по его словам, на следующей неделе должно было оказаться в суде.

– Он отказался от государственного защитника, – добавил полицейский, – он признает свою вину…, -дверь открылась. Бельмонте поморщился: «Этому что здесь надо? Хотя он ходит по госпиталям, больных навещает. Это заповедь».

Фридлендер помялся на пороге: «Я, наверное, не вовремя, мистер Моррис…, Я подумал, что мистер Бельмонте хочет помолиться….»

Молиться Бельмонте не хотел, но выгонять старика, на седьмом десятке лет, на глазах начальника городской полиции, было непредусмотрительно. Он вздохнул и закатал левый рукав на рубашке. Бельмонте никогда не ходил на молитву в будни. Он в последний раз видел тфилин на бар-мицве.

Моррис посмотрел на его левую руку и спокойно поднялся: «Не буду вам мешать, господа».

Он вышел в коридор и кивнул Пинкертону. Полицейский, одними губами, добавил:

– Пусть закончат. Третий этаж, здание высокое. В окно Бельмонте не выпрыгнет. Кто бы мог подумать…, – он тоже взял пистолет. Фридлендер покинул палату Бельмонте через четверть часа. Вслед ему несся раздраженный голос: «Где завтрак, в конце, концов? Восемь утра!»

– Придется завтракать в тюрьме, – Пинкертон открыл дверь и с порога наставил на Бельмонте кольт: «Вы арестованы, Гремучая Змея».

Миссис Робинсон остановилась на ступенях синагоги. Акушерка, грустно, сказала:

– Мне, наверное, сюда нельзя, миссис Горовиц, – она прикоснулась к своей щеке, – я цветная, не еврейка…

– Не евреям в синагоге быть разрешается, – успокоила ее Бет, – а что вы цветная, – женщина улыбнулась, – и я такая же. Вы слышали, вчера, когда мистер Фридлендер пришел мне кидуш сделать, мы говорили, что сейчас все будет меняться, и в Чарльстоне тоже, – она окинула взглядом цветущий, ухоженный сад.

Пинкертон забежал к Робинсонам в пятницу, сказать, что Бельмонте в тюрьме. Сыщик подмигнул Бет:

– Рав Горовиц помогает расследованию. У него голова хорошая. Мы его посадили анализировать данные об ограблениях банков. У нас есть подозрение, что Бельмонте и Джессе Джеймс вместе работали, – Пинкертон наклонился над колыбелью и улыбнулся:

– И на вас малышка похожа, миссис Горовиц, и на Джошуа. Не беспокойтесь, – он помолчал, – Моррис выделил охрану для дома. Опять же, – Пикертон поскреб в бороде, – не след нам рава Горовица из тюрьмы выпускать, пока мы всех дружков Гремучей Змеи не арестовали.

Фридлендер появился у Бет еще до того, как она зажгла свечи, с бутылкой вина Судаковых. Старик, смешливо, заметил: «В шабат о таком говорить не след, миссис Горовиц. Я хотел, чтобы вы узнали».

Ребекка Бельмонте наняла адвоката для гражданского развода. В понедельник, по слухам, женщина уезжала в Филадельфию, на раввинский суд.

– Будет на развод подавать, – Фридлендер откупорил бутылку, – не хочет риска. Вдруг ее мужа не расстреляют, а дадут пожизненное заключение. Я слышал, по завещанию ее отца, все деньги к ней перешли. Бельмонте только получил право пользования средствами. Видимо, – Фридлендер пощелкал сухими пальцами, – старик Толедано чувствовал, что подозрительный у него зять. Совет общины после шабата соберется…, – он, испытующе, посмотрел в глаза Бет. Женщина пожала плечами:

– Это пусть рав Горовиц решает, мистер Фридлендер. То есть мы вместе, но я его еще не видела…, -она достала девочку из колыбели и шепнула в маленькое ушко: «Твой первый шабат, милая. Завтра в синагогу пойдем. Послушаем, как Тору будут читать…»

Бет надо было сказать благословение за избавление от беды, так полагалось после родов.

– Джошуа тоже надо, – она передала дочь миссис Робинсон и толкнула тяжелую дверь, – когда его из тюрьмы выпустят. Когда выпустят…, – она повернулась к акушерке:

– Мистер Фридлендер сказал вчера, что вам будут рады. Это наша страна, – Бет улыбнулась, – нам в ней жить, всем вместе.

Они поднялись на галерею. Бет, устраиваясь на скамье, посмотрела на американский флаг, в углу бимы:

– Пусть дети рода Авраамова, поселившиеся на этой земле, и впредь заслуженно пользуются добрым к ним отношением со стороны других жителей. Это мистер Вашингтон написал, чтобы отметить избрание прадедушки Меира в Палату. Так и случится, – уверенно сказала себе Бет, – белые, цветные, евреи, не евреи…, Каждый сможет сидеть под собственной виноградной лозой и смоковницей, и ничто не будет ему угрожать…, Под виноградной лозой, – Бет вспомнила сухой жар на плантациях в Цфате, сладкий, терпкий вкус ягод и взглянула вниз: «Начинают, миссис Робинсон. Миньян собрался, десять мужчин».

Они дождались чтения Торы. Когда свиток пронесли по залу и развернули на биме, Фридлендер, он вел молитву, поднял голову и кивнул Бет.

Она взяла спящую дочь на руки и грустно подумала: «Не назовем ее сегодня». Бет поднялась и сказала своим красивым, низким голосом оратора:

– Благословен Ты, Господь, Бог наш, Царь Вселенной, Воздающий должникам блага, за то, что благом воздал мне.

– Амен! Тот, Кто воздал тебе благом, Он будет воздавать тебе всяким благом, – услышала Бет знакомый голос и застыла.

Он стоял посреди прохода, в костюме с чужого плеча, без галстука, на плечи был накинут талит. Джошуа широко, счастливо улыбался.

– Папа наш здесь, – ласково сказала Бет маленькой, – посмотри, какой он красивый. Мы больше с ним никогда, никогда не расстанемся, обещаю.

Она всхлипнула и шепнула акушерке:

– Сегодня маленькую назовем, как положено. Мужа моего из тюрьмы выпустили, – Бет глубоко вздохнула, – благословен Господь, творящий добро.

Джошуа вызвали к Торе третьим. Он тоже сказал благословление об избавлении от беды. После того, как рав Горовиц прочитал свой отрывок, Фридлендер откашлялся:

– Тот, кто благословил наших прародителей, Авраама, Исаака и Яакова, пусть он благословит Элишеву-Сару, дочь Авраама, и ее дочь, что родилась в благое время, и пусть ее имя наречется в Израиле…, -он посмотрел на Джошуа. Бет заметила, что муж вытирает глаза.

– Батшева, – громко сказал рав Горовиц.

– Батшева, дочь Иехошуа, – продолжил Фридлендер, – и муж Элишевы-Сары, отец Батшевы, пожертвует на благотворительность от их имени. Пусть родители Батшевы вырастят ее для Торы, хупы и добрых дел, и скажем, амен!

– Амен! – отозвались мужчины. «Поздравляем, рав Горовиц!»

Бет покачала Батшеву:

– Теперь у девочки нашей имя есть. Когда служба закончится, мы с вами вниз спустимся, на кидуш…, -Бет повела рукой, – печь мне негде было, но я еще их здесь побалую, – она погладила Батшеву по голове. Акушерка, осторожно, спросила: «Останетесь вы здесь, миссис Горовиц?»

Бет помолчала:

– Вы тоже, миссис Робинсон, с мужем вашим сюда приехали, потому что неграм здешним помощь требуется. И мы с равом Горовицем отправимся туда, где мы нужны евреям, больше всего. Дочитали, – заметила Бет, – сейчас рав Горовиц говорить будет. О главе Торы, что на этой неделе учат.

– Он в тюрьме был, – ахнула миссис Робинсон, – не готовился, как он…,

– Он у меня очень способный, – нежно сказала Бет, глядя на мужа, что остался на биме, – мой рав Горовиц. Во всем, миссис Робинсон, – лукаво добавила женщина и, устроила Батшеву удобнее: «Давай папу послушаем».

Вечером, после исхода Субботы, они с Джошуа сидели в саду Робинсонов, под крупными, яркими звездами. Рав Горовиц вынес на ступени крыльца колыбельку. Батшева спокойно спала, пахло морем и магнолиями.

– Фридлендер мне письмо отдал, – Джошуа затянулся папиросой, – оно вчера в синагогу пришло, на мое имя. Я мистеру Строссу сообщил этот адрес, – он помолчал и улыбнулся, – как знал.

Бет сидела под фонарем с зажженными в нем свечами, и быстро писала в своем блокноте. Моррис обещал ей встречи с арестованными членами Клана. Он, смешливо заметил:

– Судя по всему, мы скоро отправимся на запад, миссис Горовиц. Будем искать банду Джессе Джеймса. Не хотите с нами? – поинтересовался начальник полиции:

– Ваш муж в синагоге занят, а вам, для книги…, – он указал на тетрадь в ее руках.

– Я кормлю, мистер Моррис, – весело отозвалась Бет, – а то бы непременно поехала. Но, если вы поймаете Джессе Джеймса, – она подняла бровь, – я должна быть первым из журналистов, кто об этом узнает.

– Непременно, – пообещал начальник, – непременно, миссис Горовиц.

Бет набросала план будущей книги. Она собиралась в понедельник отправить кабель в New York Post, с первым очерком о послевоенном Юге.

Она отложила блокнот, испытующе посмотрев на мужа: «Читай».

– Дорогой рав Горовиц, – начал он, – от имени общины Сан-Франциско имею честь предложить вам пост раввина. Здание синагоги у нас новое, каменное. Город растет. Я думаю, что через несколько лет, когда будет закончена железная дорога, к нам хлынет поток евреев с востока. Дорогой рав Горовиц, вы написали о миссис Горовиц…., – Джошуа прервался и взглянул на прикрытые платком волосы жены: «Я не стал ничего скрывать, Бет».

– И правильно, – одобрительно отозвалась она.

– Вы написали о миссис Горовиц, и я вам могу сказать, что мы все читаем ее книги и статьи. Мы будем гордиться, что у нашего раввина такая замечательная жена. Пожалуйста, сообщите мне о своем решении. Искренне ваш, Леви Стросс.

Они помолчали и Бет улыбнулась:

– Пиши ему ответ, рав Горовиц. А лучше, – Батшева заворочалась, и Бет взяла ее на руки, – лучше кабель пошли, прямо в понедельник. Благодарю за предложение. Приедем к Хануке, рав Горовиц.

– Правильно, – Джошуа задумался, – праздники в начале октября заканчиваются.

Рав Горовиц махнул в сторону синагоги: «Они, за это время, себе нового раввина найдут. Ты книгу напишешь, Батшева окрепнет, и мы отправимся на поезде в Омаху, штата Небраска».

– А оттуда, – зачарованно сказала Бет, кормя девочку, – на фургоне, рав Горовиц, через пустыню и Скалистые Горы.

Джошуа потушил папиросу и потянулся:

– Скажем еще одно благословение за избавление от беды, когда в Сан-Франциско приедем. Это положено, если пустыню пересекаем.

Он поднялся и наклонился над женой, не касаясь ее. Бет сидела на ступеньках: «Я так тебя люблю, -шепнул Джошуа, – так вас люблю, милые мои».

– И я книгу напишу, новую, – весело заметила Бет, – скоро железную дорогу откроют. Мы, может быть, последние, кто в фургоне на запад отправится.

– Путешествие в сердце Америки, – добавила она. Джошуа велел: «Иди, работай. Батшева сытая. Я ей пеленки поменяю, и спать уложу».

– Я тебя люблю, – Бет поднялась и передала ему дочь, – люблю, рав Горовиц, и горжусь тобой.

Джошуа ловко помыл девочку в тазу, замочил грязные пеленки и переодел дочь. Он сел на крыльцо. Батшева ворочалась в его руках, а потом затихла, глядя на отца серо-синими, большими глазами.

– Слушай, – ласково сказал рав Горовиц, – слушай, доченька.

Вдалеке шумел океан, и он вспомнил белый песок острова.

– Сильнее смерти, – Джошуа закрыл глаза, – сильнее всего.

Он прижал к себе девочку и запел:

– Durme, durme, mi alma donzella,

Durme, durme, sin ansia y dolor.

Джошуа вздохнул и твердо повторил: «Без горя и несчастий, доченька. Обещаю».