Текст книги "Вельяминовы. Век открытий. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Нелли Шульман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 83 страниц) [доступный отрывок для чтения: 30 страниц]

– Мне еще никогда не говорили, что меня любят, – понял Федор, – никогда, никто. Господи, как я хочу быть рядом с ней, всю мою жизнь. Мне ничего, ничего не надо. Я сам воспитаю детей. Может быть, -он застыл, – может быть, мадам Гаспар согласится…, Она молода, ей тридцать лет. Может быть, она хочет еще ребенка. Клянусь, я их до конца дней буду обеспечивать, купать в золоте…, – он опять услышал ее ласковый голос:

– Мой дорогой, мой любимый, иди, иди ко мне…, – он застонал, касаясь себя. Это были ее пальцы, сладкие, цепкие, будто наручник. Он ощущал ее губы, нежные, цвета спелой черешни, видел ее глаза, призрачные, будто морская глубина, бездонные, огромные. Федор блаженно выдохнул, не сдерживаясь, закричав.

Перевернувшись на бок, он заснул, и встал перед обедом. В номере убрали, его одежду привели в порядок, ванна была налита. Федор побрился. Спустившись вниз, он велел портье доставить триста кремовых роз в номер мадам Гаспар. Немец сглотнул и переспросил: «Тридцать, герр Беккер?»

– Триста, – терпеливо повторил Федор: «Три раза по сотне. Как вам еще объяснить?»

Портье, почти испуганно, закивал головой. Федор приказал вызвать в гостиницу лучших городских ювелиров и накрыть у него в номере поздний завтрак на шестерых. Он принял захватанный грязными пальцами конверт: «Принесите мне кофе на террасу».

Гостиница была тиха, постояльцы еще не вернулись с ванн и пикников. Федор, морщась, выпил стакан целебной воды, и залпом проглотил кофе в серебряной чашке. За египетской папиросой он прочел неряшливый почерк Достоевского: «Федор Петрович, голубчик, умоляю вас, выручите еще сотней талеров. Вчера проиграл всю тысячу, но сегодня непременно их верну, с лихвой».

– Все равно надо прогуляться, – решил Федор, – пока ювелиры сюда придут.

Достоевского он нашел в саду пансиона. Он сидел над чашкой холодного кофе, уставившись куда-то вдаль, на пышные кусты вдоль ограды. Воронцов-Вельяминов сводил его отобедать, в тот же неприметный ресторан, и взял расписку еще на триста талеров.

– Итого шестьсот, Федор Михайлович, – напомнил он, убирая бумагу в портмоне.

– Я все верну, все, – засуетился Достоевский. Федор, сладко, подумал:

– Я такие деньги на цветы для мадам Гаспар потратил. Устрою ее в Венеции, в Париже, куплю ей квартиру, буду приезжать…, Господи, какое счастье. А если у нас ребенок появится…., Девочка, -ласково улыбнулся Федор, – еще одна. Полина обрадуется девочке. Она ее сможет одевать, как куклу, играть с ней…., И у Юджинии я дочку заберу, обязательно.

Когда Федор вернулся в гостиницу, его ждали ювелиры. Он выбрал изумрудное ожерелье:

– К ее браслету, – вспомнил Воронцов-Вельяминов. Он заплатил пять тысяч талеров, положив в бархатный футляр записку: «От вашего самого преданного поклонника, мадам Гаспар. Увидимся сегодня вечером».

Он отправил конверты с приглашением на поздний завтрак и еще немного поспал. Открыв глаза, зевнув, Федор услышал стук в дверь. Он поднялся, и накинул халат, впустив официантов. В ванной, плеснув в лицо холодной водой, он похлопал себя по гладким щекам: «Сегодня я сорву банк, и сегодня она станет моей, обещаю».

На поздний завтрак подали черную икру, сыры, террин из лосося и фуа-гра, шампанское и фрукты. Намазывая голландское масло на свежий хлеб, Федор, весело сказал, оглядывая мужчин: «Разумеется, я выдам вам расписки, господа. Каждый из нас вложит в синдикат всего лишь по двадцать тысяч, но я уверен, – он помахал ножом, – что сегодня мы уйдем из казино, утроив эту сумму».

– Магия, – Федор вспомнил зеленые, манящие глаза мадам Гаспар, – Господь его знает, может быть, она и права. Я вчера ни разу не проиграл, и не проиграю. Полина мне поможет. Я всегда буду рядом с ней, я добьюсь ее любви…, – в гардеробной Федор застегнул бриллиантовые запонки.

– У императора тоже вторая семья появится, рано или поздно. А я вообще не женат. Дам Юджинии развод и пусть убирается к черту. Девочку я у нее заберу. Коле и Саше о мадам Гаспар знать не обязательно. В Россию она приезжать не будет. Она не любит холод, моя птица…, – мадам Гаспар, действительно, напоминала Федору тропическую птицу.

В июне он повел мальчишек в зоологический сад Гебгарда. Зверинец открывали для публики в конце лета, в Александровском парке. Федор договорился с хозяином об особом визите. Гебгард показал им клетки с тиграми, львами и медведями. Они остановились перед изящным, разделенным на две части вольером. Справа раскачивались на жердочках, перекликались попугаи, а слева летали диковинные, маленькие птицы. Они были яркие, с переливающимся оперением, изумрудные, лазоревые, алые, золотые.

– Это колибри, – гордо стал загибать пальцы хозяин зверинца, – медовики, нектарницы…, Мы их сахарным сиропом поим, – он указал на медные кормушки.

– Они такие красивые, – зачарованно вздохнул Саша.

– Папа, – он поднял голубые, отцовские, глаза, – Пушкин написал: «Когда хоть одному творенью я мог свободу даровать». Что будет, если их из клетки выпустить?»

– Их сразу воробьи заклюют, Сашка, – хмыкнул Коля: «И здесь холодно на улице, даже летом. Он из тропиков, герр Гебгард? – поинтересовался мальчик. Немец кивнул: «Из Африки, из Южной Америки…»

Федор, выйдя на улицу, заметил тоску в глазах мальчишек.

– Милые мои, – он присел и обнял сыновей, – вы в лицее, у меня работа…, Куда нам такую птицу заводить? На даче у вас собаки есть, но там егерь приходит, их кормит, а за ними, – он кивнул на вольер, – ухаживать надо…

Вечером они долго сидели, рассматривая атлас, читая «Das Leben der Vögel», «Жизнь птиц», Брема. На следующий день Федор забежал в Гостиный Двор. Он купил, в дорогой лавке безделушек, швейцарскую музыкальную шкатулку, автоматон, с поющей птицей колибри.

– Мадам Гаспар, – подумал Федор, – как редкая птица. Господи, я всю жизнь о ней заботиться буду. А если она захочет ребенка…, – Федор представил себе девочку, маленькую, хорошенькую, как куколку, с бронзовыми, материнскими волосами. Он был уверен, что у него уже есть одна дочка:

– Может быть, Полина согласится ее воспитывать…, Будут две девочки, две красавицы…, Господи, какое счастье. Мальчишкам ничего говорить не надо. Они не знали, что Юджиния ребенка ждала. Хотели, конечно, брата, но я им ничего сказать не успел. Вот и хорошо.

– Герр Беккер, – князь Монако обрезал сигару, – игрок вы отменный. Мы вчера ночью в этом убедились. Однако, – он откинулся в кресле и выпустил клуб дыма, – не поймите меня превратно, я вас впервые встретил несколько дней назад. И все остальные тоже, – он повел рукой в сторону дивана.

Венский банкир закивал черноволосой, побитой сединой головой. Увидев его, Федор зло, подумал: «У нас бы этого жида дальше постоялого двора в черте оседлости не пустили».

– Я согласен с его высочеством. Герр Беккер, одних расписок мало. Сегодня вы здесь, – банкир тонко улыбнулся, – а завтра…, – он не закончил. Федор, холодно, сказал:

– Вы, герр Гольдберг, видимо, привыкли иметь дело с бесчестными людьми. Разумеется, – Федор налил себе кофе, – я с удовольствием оформлю все документы в присутствии поверенного. Отдам в залог свой паспорт…

Федор ничем не рисковал. Паспорт был подлинным. Герр Отто Беккер скончался от прободения желудочной язвы, согласно данным вскрытия. Умер он в июне, приехав в столицу империи по торговым делам. Федор всегда интересовался иностранными покойниками. Для работы он предпочитал настоящие паспорта. Посольство в Берлине ответило по телеграфу, что герр Беккер холост и живет один. Адресов родни он не указывал. Федор вызывал для опознания трупа консула Пруссии. Беккера похоронили за счет общины на лютеранском кладбище, а паспорт Федор забрал себе. Приметы в нем указаны не были.

Все с этим согласились. Федор вызвал личного лакея: «Пусть портье найдет нам поверенного, и быстро». Юрист приехал всего лишь через полчаса. Князь Карл, за это время, успел похвастаться, что у него, в Монте-Карло, будет не шесть рулеток, а больше двадцати.

– Приезжайте, – усмехнулся он, – герр Беккер. Поиграете у нас. Я уверен, что вам понравится.

– Приеду, – пообещал себе Федор. Он расписался, поверенный поставил печать.

– И привезу туда мадам Гаспар, – он раздул ноздри, – обязательно. Его высочество, – Федор едва не рассмеялся вслух, – посмотрит, какой она выбор сделала. Хороший выбор, правильный.

На сегодняшний вечер у него в распоряжении было сто тысяч талеров. Каждый член синдиката вложил по двадцать тысяч. Федор пообещал им: «Завтра утром вы получите шестьдесят, если не больше». Он проводил гостей. Лакей робко покашлял: «Вам записка, герр Беккер».

Мадам Гаспар приглашала его на кофе.

– Моя птица, – блаженно подумал Федор, быстро причесываясь, вдыхая запах сандала, меняя рубашку, – любовь моя…, Завтра она будет принадлежать мне, навсегда.

Марте принесли ожерелье. Женщина долго сидела, опираясь на кружевные подушки, вертя его в руках.

– От вашего самого преданного поклонника, – хмыкнула женщина, и отложила футляр. Она взяла гребень. Расчесывая волосы, Марта решила:

– Надо известить Джона. Сегодня все это не закончится. Федор Петрович, наверняка, не удовольствуется мелким выигрышем. Он хочет сорвать банк, положить себе в карман миллион…, Синдикат этот организовал. И он потребует что-то, за ожерелье, это понятно. Пусть Джон будет рядом, на всякий случай.

В Лондоне герцог положил в потайное отделение, в ее изумрудном браслете две маленькие, белые пилюли.

– Великая вещь, химия, – задумчиво сказал Джон, – у Питера есть молодой выпускник, из тех, что он нанял. Немец, мистер Оскар Либрих. Он ведет исследования по препаратам для анестезии. Опиум и морфий не всегда подходят. Тем более, морфий надо колоть внутривенно.

– А эфир? – Марта сидела на подоконнике, покачивая ногой, жмурясь от яркого солнца: «Меня под эфиром оперировали, в Вашингтоне».

Джон поднял бровь:

– Часто нет времени и места наложить маску. И с тряпкой и склянкой хлороформа тоже не везде будешь гулять.

На его ладони лежали таблетки:

– Хлоралгидрат, – ласково сказал Джон, – мгновенно растворяется в алкоголе и воде. Через двадцать минут после бокала шампанского человек погружается в спокойный сон. Проверено лично мной, – он весело рассмеялся:

– Конечно, мы пока не кричим о его свойствах на весь мир. Либрих получил от нас хорошие деньги, и согласился четыре года ничего не публиковать в научных журналах.

Марта тщательно оделась, выбрав вечернее, с пышным кринолином, шелковое платье глубокого, темно-зеленого цвета. Она застегнула на шее ожерелье от герра Отто Беккера. Браслет женщина надела на правую руку. Гостиная была заставлена фарфоровыми вазами с букетами кремовых роз. Марта, впустив Федора Петровича, ласково улыбнулась:

– Выпьем кофе, мой дорогой Отто. Как ваш синдикат? – поинтересовалась Марта, провожая его на террасу.

От герра Беккера пахло сандалом. Он был в безукоризненном, темно-синем костюме английской шерсти, с крахмальной рубашкой и белым, шелковым галстуком. В кармане жилетки блестела золотая цепочка хронометра.

Она сидела, удобно устроившись в плетеном кресле, курила и покачивала ногой. Федор, глядя на темно-зеленую туфельку, на небольшом каблучке, сглотнул: «Господи, как я ее люблю…, Как я хочу, чтобы она была рядом…, Это все ради нее».

– Я сегодня выиграю, мадам Гаспар, – уверенно сказал Федор, любуясь лукавыми искорками в больших глазах.

– Каждый из членов нашего маленького кружка получит свои деньги обратно, в троекратном размере. И завтра, – он увидел, как улыбается женщина, – завтра я тоже выиграю.

Закатное солнце играло в ее изящно причесанных волосах. Она положила узкую ладонь на шею:

– Я вам очень благодарна, милый Отто. Прелестная безделушка, я люблю изумруды, – Марта потянулась и взяла его за руку:

– Я вам обещаю, – ее голос был низким, манящим, – обещаю, скоро мы с вами будем любоваться рассветом над венецианской лагуной, мой дорогой. Будем кататься на гондоле, я вам буду петь…, Вам, Отто, вам одному…, – он вдохнул запах жасмина. Марта добавила:

– Спасибо за розы. Увидимся в казино. Я обедаю с князем Карлом и генералом фон Корном.

Уходя, Федор поцеловал ей руку, и сжал зубы: «Клянусь, сегодня, на рассвете, она станет моей».

Джон пришел убирать со стола. Он остановился, заметив браслет на ее правом запястье. Марта быстро нацарапала записку:

– Когда мы вернемся из казино, будь рядом с его номером. Возьми оружие, на всякий случай. Если я ему сегодня откажу, боюсь, он начнет действовать силой.

Герцог взял серебряный карандаш: «Может быть, он еще проиграет».

– Очень надеюсь, – написала снизу Марта, – я начну ему подсказывать обыкновенные номера. Но все равно оставайся поблизости.

Джон кивнул:

– Она очень рискует, – мрачно думал герцог, – я не проверил номер Федора Петровича. Понятно, что он сюда с револьвером приехал. Если мне придется вмешаться, то вся операция полетит в тартарары. И Марте нельзя брать свой кольт. От него всего можно ожидать, хоть он и голову потерял. Возьмет, и поинтересуется ее ридикюлем.

Джон, в свой свободный день, сходил на городскую почту. Он послал невинную телеграмму в Берлин, некому герру Кнабелю: « Поздравь дядюшку Отто с открытием пекарни». Герцог приложил адрес этой самой пекарни. Резидент в Берлине должен был проверить, где, на самом деле, обретается настоящий герр Отто Беккер. Ответ Джон получил вчера. В тайнике, что герцог устроил в своем рабочем шкафчике, лежала официальная справка из полицейского участка на Фридрихштрассе, в Берлине. Герр Отто Беккер скончался в июне, в российской столице. Там же его и похоронили.

– Столько хлопот, – вздохнул Джон, – а, не дай Бог, после проигрыша, Федор Петрович застрелиться вздумает. Хотя у него дети…, Но мы не дадим ему это сделать. Он мне нужен живым, – герцог сдал грязную посуду и посмотрел на свой хронометр.

– Они из казино вернутся ближе к утру. Пойду, предложу кому-нибудь из ребят поменяться сменами. Ночные дежурства никто не любит.

Они опять сидели за третьей рулеткой справа, Федору Петровичу везло, но банк, к утру, он так и не сорвал. Каждый из игроков синдиката получил по сорок тысяч талеров.

– Завтра я утрою эту сумму, – пообещал Федор, – увидите.

Мадам Гаспар все время была рядом. Она держала его руку, поглаживая пальцы, шептала в его ухо цифры, отпивала брют. Федор слышал скороговорку крупье, принимал фишки, бросал их на зеленое сукно. Он все время, блаженно, думал:

– Я выиграю миллион, потом еще один…, Полина, – он опустил веки и тихо, одними губами, попросил:

– В гостинице…, выпейте со мной шампанского. Только я и вы. Я не могу, не могу вас отпускать сегодня, вы приносите удачу…

Марта молчала.

Достоевский тоже был в зале. В середине ночи, ближе к трем, она увидела, как Федор Михайлович, дрожащими руками, кидает маленькую фишку в десять талеров, на игорный стол.

– У него была целая стопка, – Марта разозлилась, – что это такое? Как только закончим операцию, я позабочусь о том, чтобы Федор Михайлович отсюда уехал. С деньгами, – Марта вспомнила, что Достоевский ей говорил о своих долгах.

Они вышли из казино навеселе, генерал фон Корн пел баварские песни. Марта ему подтягивала, сидя в ландо. Ладонь Федора Петровича лежала у нее на талии. Город спал, еще не взошла заря. Марта, поднявшись по мраморной лестнице гостиницы, зевнула:

– Оставим шампанское на завтра, милый Отто. Поздно, я устала.

– Мадам Гаспар, – он держал ее за руки, – мадам Гаспар, завтра я брошу к вашим ногам миллион, обещаю.

От него пахло вином, сигарами, рубашка была измята, галстук распущен.

– Один бокал, – умоляюще прошептал он, – у меня сухой моэт, ваш любимый. Полина, – у него были сильные, жесткие пальцы, – Полина….

– Он Юджинии ломал запястье, два раза, – вспомнила Марта. Ее снова затошнило.

– Он весит меньше Степушки. Тот был двести фунтов, а этот сто семьдесят, наверное. Джон до ста сорока не дотягивает. Господь его знает, когда эти таблетки подействуют. Джон его ниже на голову, и легче. Ладно, – она заставила себя улыбнуться. Женщина погрозила пальцем:

– Отто, Отто, вы обещали. После того, как вы сорвете банк, милый мой. Один бокал, не больше. Я за вами поухаживаю, – Марта прижалась головой к его груди и ахнула: «Как у вас сердце бьется!»

– Это потому, что вы здесь, мадам Гаспар, – Федор пропустил ее в дверь своего номера. Джон, стоя на лестнице для слуг, прислушался:

– Пора. Если что, Марта закричит. Будет скандал, конечно. Нам не удастся его завербовать…, – он подошел ближе к двери и улыбнулся. До него донесся звенящий, нежный голос Марты:

– Садитесь, мой дорогой. Я говорила, я хочу о вас позаботиться. Вы играли всю ночь, вы устали…, -Марта решительно, подтолкнула Федора к спальне. Женщина проследила за тем, чтобы он опустился на кровать. Марта ловко, повернувшись к нему спиной, открыла шампанское. Она, незаметно, достала одну таблетку из своего браслета. Пилюля мгновенно растворилась. Марта, пройдя в спальню, устроилась рядом с Федором, расправив кринолин:

– Выпьем за нашу завтрашнюю, то есть сегодняшнюю, удачу, дорогой Отто. Я жду миллиона, не забывайте.

– Вы его получите, – Федор, одним глотком, осушил бокал:

– Вы рядом, совсем рядом, я не верю…., Мадам Гаспар, – он наклонил рыжую голову и провел губами по ее шее, по изумрудному ожерелью, – один поцелуй, только один…, – он почувствовал, как кровь бросилась ему в голову, и услышал легкий смех:

– Так будет удобнее, мой дорогой. Идите, идите ко мне…, – от нее пахло жасмином, ее губы, мимолетно, быстро, коснулись его щеки. Он почувствовал, как голова касается подушки. Мадам Гаспар прижималась к нему, маленькой, почти незаметной грудью.

– Я вас люблю, – Федор потянулся к губам цвета черешни, к ее призрачному, бледному лицу, – люблю, мадам Гаспар. Будьте моей, прямо сейчас, навсегда…, – зашуршал шелк. Он успел расстегнуть пуговицы на брюках, и выдохнуть: «Господи, как сладко, как сладко. Господи, спасибо тебе».

Марта лежала, не двигаясь. Она старалась даже дышать как можно тише. Женщина, осторожно, поднялась.

– Он, конечно, будет думать, что все случилось…, Кто бы мог ожидать? Даже трогать его не понадобилось, – она старалась не смотреть в ту сторону, Марте было противно. Женщина постояла, успокаиваясь: «Не раздевать же мне его. Он захрапел».

Марта осмотрела свое платье. Шелк не испачкался. Женщина, не поворачиваясь, вышла из спальни. Она, неслышно открыла дверь в коридор.

Джон стоял, прислонившись к стене.

– Отличные таблетки, – устало заметила Марта, – правда, без небольшого инцидента не обошлось. Все случилось очень быстро. Пора заканчивать, – жестко сказала Марта, – нечего больше тянуть. Завтра ночью он проиграет. Днем с него потребуют деньги, и появимся мы. Со справкой о смерти герра Беккера и нашим интересным предложением.

Джон попросил: «Ты выспись, пожалуйста». Герцог помолчал: «Если все получится, то страна будет очень тебе благодарна, миссис Марта».

Она внезапно, весело улыбнулась:

– Именно так и случится, мой дорогой мистер Джон. Завтра я его усажу за другую рулетку. Скажу, что мне опять бабушка во сне явилась. Спокойной ночи, – пожелала ему Марта, исчезая за дверью.

– Спокойной ночи, – отозвался Джон. Он послушал тишину раннего утра, а потом пошел вниз. До конца его смены оставалось два часа.

Не открывая глаз, обнимая подушку, он простонал: «Полина…, Полина, любовь моя…». Федор вдохнул запах жасмина и пошарил рукой по кровати.

– Может быть, она в ванной, – Воронцов-Вельяминов улыбался, – я помню, мы пили шампанское. Полина обнимала меня, целовала…, – он поднял веки и увидел на шелковой подушке бронзовые волосы. Его пиджак валялся на ковре, рубашка была расстегнута. Федор, присев, взглянул вниз:

– Даже раздеться не успели. Птица моя, наверное, упорхнула. Пусть спит, пусть отдыхает. Надо заказать билеты на венский поезд. Сходим в оперу, я куплю ей меха…, А потом поедем в Венецию. Сегодня ночью я сорву банк, и она будет моей, навсегда.

Из гостиной слышался шорох, лакей убирал. Федор, как следует, потянулся и крикнул: «Ванну мне приготовьте!»

Он выбрал серый, с едва заметной искрой костюм, и галстук цвета голубиного крыла. Когда Федор спустился к табльдоту, портье поклонился:

– Герр Беккер, вам записка. Приходил месье…, – портье замялся, – рано утром. Я не решился вас будить.

– И очень правильно, – хохотнул Федор, просматривая закапанную вином бумагу. Достоевский, как он и ожидал, опять проигрался. «Это подождет, – он скрыл зевок, – все равно, Федор Михайлович теперь от меня никуда не денется». Он скомкал бумагу и выбросил ее в медную урну, на террасе.

– Герр Беккер! – радушно позвал его князь Карл, заметив Федора: «Идите к нам! Мы только сели за стол».

Федор подождал, пока официант нальет ему кофе: «Знал бы ты, что мадам Гаспар сегодня ночью была моей, – он взглянул на довольное лицо принципала Монако: «Хоть ты и великий князь, но Полина любит меня, только меня…, – Федор до сих пор слышал ее тихий шепот: «Милый, дорогой Отто…»

– Сегодня, господа, – Федор обвел глазами стол, – я буду играть до последнего. Вчера вы получили по сорок тысяч талеров каждый, поэтому я предлагаю, – Федор мысленно подсчитал деньги, – предлагаю сейчас повысить взнос. Пятьдесят тысяч.

Если бы они согласились, у него на руках оказалось бы триста тысяч. С такими деньгами можно было идти ва-банк, и попытаться получить миллион.

Князь писал что-то в блокноте испанской кожи.

– Конечно, – размышлял Федор,– моих денег будет не весь миллион. Меньше. Но никто еще в Баден-Бадене столько не выигрывал. Мадам Гаспар не устоит. Она уже не устояла, – Воронцов-Вельяминов довольно улыбнулся.

Личных денег у него сейчас как раз имелось чуть меньше ста тысяч. Федор решил: «Черт с ним, поставлю все. Получится три сотни с половиной. Отлично».

– Надо переоформить расписки, герр Беккер, – Гольдберг, прожевал испанскую ветчину. Федор закатил глаза: «Разумеется. Пусть приезжает поверенный. Вы пока готовьте деньги».

Он велел портье послать мадам Гаспар розы и приложил записку: «Любовь моя, отдыхай спокойно. Сегодня я искупаю тебя в золоте». Федор взял лошадь, и отменно прогулялся в парке. Пообедав, он отправился к Достоевскому.

– Федор Михайлович, – он удобно уселся на деревянной скамье в саду пансиона, – вы, пожалуйста, не беспокойтесь о деньгах. Когда сможете, тогда и отдадите. Моя миссия здесь почти закончена, – Федор отсчитал купюры, – мы с вами зимой увидимся, в столице. Или вы в Европе собираетесь остаться? -озабоченно поинтересовался Воронцов-Вельяминов.

Достоевский был ему нужен в Санкт-Петербурге. Федор был уверен, что писатель не водит никаких подозрительных знакомств, в отличие от Тургенева и мерзавца Герцена.

– Однако, – думал Федор, – все равно…, Он кумир молодежи. Студенты на него разве что только не молятся. Подвести к нему девушку…, – он вспомнил бесславный конец Бабочки и поморщился:

– Кто знал, что она с Шевчуком в связи была? И где они только познакомились? Суслова Федора Михайловича бросила, и, слава Богу, – он искоса взглянул на засыпанный пеплом пиджак Достоевского, на его обгрызенные ногти: «Нигилистка, сумасшедшая. Зачем он с ней встречался?»

Достоевский молчал, покуривая дешевую папиросу.

– Знаете, Федор Петрович, – вдруг, сказал он, – я за вами смотрю, в зале игорном. Я писатель, – он слабо, неловко, улыбнулся, – мне лица людские интересны. Как это сейчас говорят, – Достоевский пощелкал пальцами, – психология. Вы очень хорошо притворяетесь герром Беккером, – Федор посмотрел в разные глаза и весело улыбнулся: «Приходится, Федор Михайлович. Работа у меня такая».

– Притворяетесь, – задумчиво повторил Достоевский, – но иногда, Федор Петрович, я ваше настоящее лицо вижу. Когда рулетка крутится, шарик прыгает, когда все замирают…, Вам нравится власть, -утвердительно сказал он, – нравится выигрывать.

– Вам тоже, – усмехнулся Воронцов-Вельяминов, передавая ему еще триста талеров.

– Тысяча, для ровного счета, – он добавил еще одну купюру, и вспомнил: «Тургеневу по четыреста рублей за лист платят, а этому двести. А я всего лишь триста пятьдесят в месяц получаю. Ну и гонорары у наших литераторов. Это деньги он тоже проиграет, – Федор вздохнул, – и окажется у меня на крючке. Будем с ним встречаться, разговаривать, как старые приятели.

Он шел к гостинице и представлял себе огромную спальню в палаццо на Большом Канале, уходящий вверх потолок, мозаичные полы, нездешний, сияющий блеск ее кожи. Бронзовые волосы щекотали ему губы.

– Полина, – бормотал Федор, – Полина, любовь моя.

В записке, отправленной мадам Гаспар, Федор обещал ждать ее в ландо у подъезда гостиницы, в девять часов вечера. Марта, стоя перед венецианским зеркалом у себя в гардеробной, сжала губы:

– Джон сегодня в казино будет. И все остальные тоже. Отлично. Князь Карл этого не оставит. Они потребуют у Федора Петровича свои деньги.

Она выбрала серо-зеленое, цвета осенней, морской воды, платье и надела изумрудное ожерелье. Марта предполагала вернуть его:

– Пусть что хочет, то с ним и делает, – мрачно подумала она, взяв шелковый ридикюль, качнув изящной головой, – пусть хоть на стол бросает, когда проиграется.

Марта справилась с тошнотой и подышала: «Хватит. Завтра мы от него получим все, что нам надо».

– Он может нас обмануть, – задумчиво сказал герцог, еще в Лондоне: «Вернется в свой Санкт-Петербург, и никаких документов мы от него не дождемся».

– Я лично сопровожу его в русское посольство в Карлсруэ, столице княжества, – отрезала Марта, – и прослежу, чтобы он написал аффидавиты о признании моего сына Воронцовым-Вельяминовым, и о разводе для Юджинии. Не забывай, – Марта затянулась папироской, – я его ближайшая родственница, невестка, – она горько усмехнулась: «А в остальном, ты сам говорил с Юджинией. Он ради своих мальчиков, на что угодно пойдет».

– Как Бенкендорф, – Джон полистал старые, выцветшие документы в неприметной папке.

Она выпорхнула на гранитные ступени и ахнула:

– Милый Отто! Я вас целый день не видела, и успела соскучиться, – Марта подала ему маленькую руку. Женщина вдохнула запах сандала, что шел от его темного смокинга. В петлице у него красовалась кремовая роза. Лицо было спокойным, отдохнувшим. Он наклонился и шепнул ей на ухо:

– Надеюсь, что ты выспалась, любовь моя. Завтра мы весь день проведем вместе, обещаю. Спасибо тебе, спасибо…, – Марта почувствовала прикосновение его губ к своим пальцам и едва не вздрогнула.

– Надо Федору Михайловичу помочь, обязательно, – она смотрела на огни газовых фонарей в парке, на темные кроны деревьев, – выиграть для него деньги. Пусть с долгами расплатится. Федор Петрович отдаст мне его расписки.

Марта была уверена, что зять, как она со вздохом называла Воронцова-Вельяминова, одалживал Достоевскому средства для рулетки. Она решила показать Федору Михайловичу приказ из Третьего Отделения об ее аресте:

– Пусть знает, – Марта ощутила, как ее обнимают за талию, – и пусть другим расскажет, что такое Федор Петрович.

По дороге в казино Воронцов-Вельяминов тихо сказал ей:

– Я всегда, всегда буду помнить вчерашнюю ночь, моя любовь. Было сладко, как в раю…, – Марта увидела, как глаза зятя подернулись дымкой. Женщина опять погладила его запястье: «Помните, Отто, я жду от вас миллиона».

– Не разубеждать же его, – мрачно подумала Марта, принимая от зятя букет роз: «Потом я ему скажу правду, разумеется».

Она повела Воронцова-Вельяминова за рулетку, стоявшую слева:

– Это мне велела бабушка, Отто, – ласково сказала Марта, усаживаясь за стол, – я опять видела ее во сне, милый мой. Ставьте на цифру двадцать один. Я уверена, что сегодня удачный день.

Ему опять везло. Князь Карл, бросив жевать сигару, вытирая шелковым платком лысину, уставился на игорный стол. Генерал фон Корн не обращал внимания на монокль, раскачивающийся у него на черном, шелковом шнурке. Гольдберг барабанил толстыми пальцами по зеленому сукну.

В игорном зале висел табачный дым. Марта заставляла себя сидеть прямо. Она держала руку Федора Петровича, под столом, и видела бесстрастное лицо Джона. Герцог приносил все новые бутылки вина. За рулеткой, где они играли последние три дня, Марта заметила русую, немного поседевшую голову Достоевского.

– Надеюсь, что ему повезет, – попросила Марта. Она покосилась на фишки, лежавшие перед Федором Петровичем.

– Восемьсот тысяч, – поняла она, – Господи, останови его, пожалуйста. За обычной рулеткой сидим, а все равно он выигрывает.

– Скажите мне число, Полина, – он незаметно погладил ее острое, укрытое шелком колено, – я сейчас пойду ва-банк. Скажите число…, – его рука поползла дальше. Марта, спокойно отозвалась: «Двадцать два, милый Отто. Черное».

– Петрашевцев казнили двадцать второго декабря, – вспомнил Федор и подвинул фишки крупье. «Ставлю на все, – он держал руку на колене мадам Гаспар, – сейчас у меня будет полтора миллиона талеров».

Завертелся волчок, крупье закричал: «Rien ne va plus!». Шарик запрыгал по кругу, минуя выписанные золотом числа, красное и черное, а потом он остановился. Это был цвет ее глаз. Федор повернулся и увидел их пристальный, прозрачный, безжалостный взгляд.

– Зеленые, – успел подумать Воронцов-Вельяминов, – какие они зеленые.

– Зеро! – крупье подгреб все фишки к себе: «Делайте ваши ставки, господа!». Мадам Гаспар поднялась и зевнула:

– Князь Карл, проводите меня в гостиницу. До свидания, герр Беккер, – тонкие губы улыбались, -желаю вам отыграться и вернуть свои долги.

– Джон за ним проследит, – Марта взяла свой ридикюль: «Господи, как я устала».

Федор, было, хотел что-то сказать. Мадам Гаспар уходила, покачивая узкой спиной, под руку с принципалом Монако. Над его ухом раздался сухой голос генерала фон Корна:

– Надеюсь, вы помните, герр Беккер, согласно обязательству, вы должны выплатить нам деньги в течение суток.

– Помню, – Федор сжал зубы и пошарил по карманам. Он наскреб тридцать талеров мелочью и подвинул к себе три маленькие фишки.

– Продолжим, – упрямо сказал Воронцов-Вельяминов, бросая их на игорный стол.

Большие, красного дерева, часы в гостиной медленно пробили одиннадцать утра. На круглом столе лежала фаберовская ручка и блокнот, испещренный вычислениями.

– Бесполезно, – у него щипало глаза от табачного дыма, голова была тяжелой, в ушах все еще звенел голос крупье: «Ставки сделаны, ставок больше нет!», – все бесполезно…

Он ушел из казино в шесть утра, вернее, его увели. Управляющий пригрозил вызвать полицию. Он проиграл все, что у него было в карманах, и часы, и золотой, с бриллиантами, перстень. Федор хотел выдать долговую расписку казино. Управляющий, пошептавшись с князем Карлом, покачал головой: «Сожалею, герр Беккер».

Принципал не преминул вернуться в игорный зал. Его маленькие, пристальные глаза, внимательно следили за Федором. Когда Воронцов-Вельяминов стянул с пальца кольцо, и вынул из манжет запонки, князь Карл, перегнулся через стол: «Мадам Гаспар обещала провести зиму на Лазурном берегу, герр Беккер».