Текст книги "Вельяминовы. Век открытий. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Нелли Шульман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 83 страниц) [доступный отрывок для чтения: 30 страниц]

– Я сама с ним поговорю, – твердо сказала Марта, – когда ты его найдешь. Он хороший человек, Джон. Он очень мне помог в Семипалатинске. И Степану тоже. В рулетку он не играет, здесь беспокоиться не о чем. Я пойду и встречусь с ним.

Марта потушила папиросу и поднялась. В коридоре слышались голоса гостей. Федор Петрович шел сзади. Он выбрал хорошо сшитый, темный смокинг. Марта вспомнила: «Правильно, принц Уэльский их ввел в моду. Фраки теперь только на балах и званых обедах носят». Она заметила кремовую розу, в ег петлице и подождала, пока князь Карл поцелует ей руку. Марта звонким, певучим голосом сказала: «Позвольте вам представить, господа. Герр Отто Беккер, из Берлина, мой друг».

Федор застыл: «Господи, я не верю, она назвала меня другом...». Он счастливо улыбнулся и склонился над ее тонкими, пахнущими жасмином, пальцами. В свете газового рожка играли, переливались изумруды на ее левом запястье. Федор, ослепленный их сиянием, на мгновение, закрыл глаза.

Игра в баккара шла в отдельном кабинете, за овальным, покрытым зеленым сукном столом. Шипели газовые рожки, колебались огоньки свечей. Мадам Гаспар сидела напротив Федора. Играла она отменно, но ставила мало, по пять, десять талеров. У нее было спокойное, сосредоточенное лицо, в маленьком ухе колебалась изумрудная сережка.

Марта так и не дождалась записки от Джона. После ужина компания спустилась вниз. Марта, кутаясь в легкую, бархатную, вечернюю накидку, искоса посмотрела на сумеречный парк. Зажигали газовые фонари, на эстраде играл оркестр.

– Ладно, – решила Марта, – он, наверняка, нашел Федора Михайловича. Завтра узнаю, где он живет, и мы увидимся.

Накидку ей подавал герр Беккер. Мужчина, на мгновение, задержал руки на ее стройной спине, вдыхая запах жасмина. Мадам Гаспар не доходила головой ему и до и плеча. Федор, опустив глаза, увидел белую, тонкую щиколотку в кружевном чулке цвета лесного мха.

– Встать бы на колени, – горько подумал он, – Пушкин писал: «Как я хотел тогда, с волнами, коснуться милых ног устами..., Она и внимания на меня весь ужин не обращала. Разве что только на террасе...»

За кофе она играла им Шопена, медленный, завораживающий этюд. Федор следил за ее тонкими пальцами, бегающими по клавишам пианино розового дерева. Она зажгла свечи: «Ничто не заменит живого огня, господа». В ее бронзовых волосах виделись отсветы пламени. Федор вспомнил:

– Степан говорил. Наша..., наша мать была пианисткой. Училась у Бетховена. А бабушке Моцарт посвятил сонату. Как она играет..., – он закрыл глаза и велел себе: «Не думай о них. Мать была женой бунтовщика, преступника, а все эти Кроу шпионы, и больше ничего».

Федор не хотел иметь ничего общего с заграничной родней. Он всегда говорил сыновьям, что их мать враг престола, что она обманула его, Федора, вкралась к нему в доверие, что она не любила мальчиков, а просто ждала удобного момента, чтобы сбежать.

Он слушал музыку, глядя на тяжелый узел бронзовых волос. Мадам Гаспар склонилась над фортепьяно. Федор, внезапно, решил:

– Она отдаст мне девочку, а после этого пусть катится на все четыре стороны. Я хочу, чтобы меня любили, хочу, чтобы..., Мадам Гаспар не выйдет за меня замуж, – Федор скрыл вздох, – даже если я ей признаюсь, кто я такой. Зачем я ей? Она богата. Ее муж чуть ли не половиной плантаций на Мартинике владел. Может быть, – Федор застыл, – если я ей по душе, если..., Она говорила, что хочет остаться в Европе, в Париже. Я буду приезжать, буду возить ее в Италию, в Остенде, сюда, в Баден-Баден..., – он покосился на князя Карла. Принципал сидел, сложив руки на заметном животе, и блаженно улыбался, глядя на мадам Гаспар. Лысина, едва прикрытая светлыми, редкими волосами, блестела.

– Четыре миллиона франков, – напомнил себе Федор и разозлился:

– Ну и что? Я выиграю эти деньги, даже большие выиграю. Тогда мадам Гаспар мне не откажет. Я просто хочу, чтобы меня любили, – повторил он себе. Федор вспомнил ласковое, мимолетное пожатие ее руки, и то, как мадам Гаспар вела его на балу. Под кремовым шелком платья он касался ее узкой спины, теплой, такой теплой. На рассвете ему хотелось укрыть ее в объятьях, положить голову ей на плечо и заснуть, ничего не боясь, не видя страха в ее глазах, заснуть, держа ее руку в своей руке.

– Герр Беккер, – очнулся он от ее требовательного голоса, – принесите кофе на террасу. И себе возьмите чашку.

Федор заметил, как недовольно смотрит на него князь Монако. Немецкий генерал раздул ноздри. Он стоял у стола, примериваясь к десертам. На серебряном блюде лежали крохотные, деликатные пирожные, итальянский виноград, сладкие, сочные персики.

– Смотрите, – весело подумал Федор, – смотрите и завидуйте, господа. Тем более, когда я сорву банк..., – он подумал, что всегда успеет добраться до Юджинии, где бы она ни была.

– Венеция, – решил Федор, – я отвезу мадам Гаспар в Венецию. Пока война не началась. Король Виктор Эммануил не успокоится, пока не объединит всю Италию. Мы будем жить в палаццо, с видом на Большой Канал..., – Федор вышел на террасу. Она стояла, куря папиросу, глядя на огоньки газовых фонарей в парке, на очередь ландо внизу, у ступеней гостиницы. Постояльцы возвращались с пикников.

Мадам Гаспар повернулась. Женщина приняла от него чашку кофе и коротко кивнула: «Спасибо, герр Беккер». Их руки, на мгновение, встретились. Марта увидела, как побледнел Федор Петрович, как он сглотнул. Пытаясь справиться с собой, мужчина провел ладонью по хорошо постриженным волосам. На длинных, сильных пальцах, она заметила рыжие волоски. Марту вдруг затошнило.

– Это из-за девочки, – сказала себе она, – с Петенькой меня тоже тошнило, первые месяцы. Прости, моя хорошая, – попросила Марта, – скоро все это закончится и никогда больше не вернется.

– Мадам Гаспар..., – начал он и замолчал. Женщина стояла, опираясь на перила террасы, легко, едва заметно улыбаясь. Ветер играл бронзовым локоном, падавшим ей на плечо.

– Мадам Гаспар, оказывается, мы с вами соседи. Я слышал, как вы поете, – Федор достал портсигар. Марта кивнула: «Курите. Я знаю, что мы соседи, герр Беккер. Я справилась у портье».

Он испортил три спички, прежде чем зажег папиросу.

– Почему, – пересохшими губами спросил Федор, – почему вы..., – он сразу же смешался: «Простите, я не должен был...»

– Мне хотелось больше узнать о вас, – бронзовая бровь поднялась. Мадам Гаспар добавила, совсем тихо: «Много больше, герр Беккер».

Из гостиной был слышен звон бокалов, внизу скрипела мраморная крошка под колесами экипажей. Федор увидел, как кружатся большие, ночные бабочки вокруг газовых фонарей.

– Как мотылек, – понял он, – как мотылек тянется к огню, так же и я. Господи, мне ничего не страшно, только бы она мне не отказала...

– Мне нечего вам предложить..., – начал Федор. Мадам Гаспар согласилась: «Да».

– Врага надо бить его оружием, – вспомнила она смешливый, сухой голос бабушки.

– Все они, – женщина повела морщинистой рукой, – Робеспьер, другие..., они могли быть сильными только с теми, кто слабее них. Запомни, – Марта положила свою ладонь поверх пальцев правнучки, -учись притворяться слабой, учись вводить их в заблуждение. А потом, – она помолчала, – бей. Без промаха.

– Нечего, – повторила она и с удовольствием увидела, как покраснел герр Беккер.

– В любом случае, – Марта ткнула папиросой в серебряную пепельницу, – я, скорее всего, приму приглашение его высочества, – она кивнула на гостиную, – и проведу зиму на Лазурном берегу. Князь Карл снимет мне виллу. Здесь скоро станет прохладно, – Марта усмехнулась, – а я дитя тропиков, герр Беккер. Я привыкла видеть бесконечную гладь моря.

Он молчал, стиснув зубы, сжав руку в кулак.

– Я хотел, – наконец, заставил себе проговорить Федор, – хотел, мадам Гаспар, пригласить вас в Венецию, в Париж. Поверьте, – он, внезапно опустился на колени, – если бы вы мне только позволили..., дали надежду..., У меня есть деньги, я давно играю, и знаю, как...

Она наклонилась, положив ему ладонь на плечо, Федор ощутил запах жасмина, что, казалось, окутывал ее. Ее пальцы были крепкими и уверенными:

– Докажите, герр Беккер, – шепнула Марта, – что вы меня достойны. Научите меня играть, – губы женщины, мимолетно, скользнули по его виску, – станьте моим ментором.

В передней Федор подал ей бархатную накидку. Он еще никогда не был так счастлив.

– Нет, – поправил он себя, – когда она будет лежать в гондоле, рядом со мной..., Она говорила, что любит тепло. Господи, у нее будут любые меха, любые драгоценности. Я куплю ей все, что она захочет...

Он думал об этом, с наслаждением, приехав в казино. После нескольких партий лакей подал ему маленький конверт на серебряном подносе.

Федор, распечатал его: «Простите, у меня деловое свидание. Не займет и четверти часа. Поиграйте за меня, мадам Гаспар, – попросил он.

Марта проводила глазами его широкую спину в темном смокинге и за три хода закончила партию. Она поднялась, мужчины сразу встали: «Я вас покину, господа, ненадолго. Князь Карл, – Марта щелкнула пальцами, – закажите моэта».

Она прошла, шурша кринолином, в большой игорный зал и застыла на пороге. Вокруг рулеток собралась толпа, пахло сигарным дымом, вином. Марта услышала звуки волчка. Она сразу нашла глазами Федора Петровича: «Нет, нет, это невозможно. Что он здесь делает...»

Достоевский принес расписку на триста талеров. Воронцов-Вельяминов передал ему деньги: «Играйте, Федор Михайлович, выигрывайте. И помните, – он усмехнулся, – я герр Беккер. Пойдемте, -кивнул Федор, – у меня перерыв в партии. Поставим по фишке в двадцать талеров. Я уверен, что сегодня удачный день».

Достоевский оправил свой старый, потрепанный пиджак и засунул деньги в карман:

– Спасибо вам, большое спасибо. Я непременно, непременно все отдам, сразу же, как только..., – он повернулся и увидел ее огромные, зеленые глаза.

– Не бывает такого, – Достоевский вспомнил пыльные улицы Семипалатинска, ее черный платок, мотыльков, что кружились вокруг керосиновой лампы и медленную, нежную музыку Шопена.

– Она совсем не изменилась, – Достоевский все не двигался, – Господи, откуда она здесь..., А если..., Она не русская, я это слышал еще в Семипалатинске. Если Федор Петрович за ней следит..., Надо предупредить ее, немедленно...

– Даме плохо! – услышали они крик. Федор, увидел, как мадам Гаспар, бледнея, сползает на персидский ковер. Мужчина ринулся к ней. Она упала ему на руки, зеленые глаза закатились. Федор, донес ее до дивана, и согнал каких-то игроков. Он приказал:

– Немедленно приведите врача, дайте капель! Должны же у вас быть капли! Мадам Гаспар, – попросил он, – я сейчас, сейчас..., – вокруг дивана собрались люди. Он растолкал всех, и нашел управляющего казино.

– Быстро за врачом, – велел ему Федор, – дама в обмороке.

Он не заметил, как Достоевский склонился над спинкой дивана. Марта дрогнула ресницами, пошевелила губами. «Не выдавайте меня, – прочел Достоевский, – Федор Михайлович».

Она говорила по-русски.

– Не выдам, Марфа Федоровна, – он быстрым шагом ушел обратно на террасу. Герр Беккер и князь Карл нашли среди игроков какого-то врача. Доктор тоже играл в баккара, сидел в отдельном кабинете и не слышал шума. Марта, полулежа на диване, очнувшись, пила брют из заботливо поданного хрустального бокала.

Она поднесла к носу кружевной платок, намоченный ландышевыми каплями: «Закружилась голова, здесь очень душно. Беспокоиться не о чем, господа, – Марта приняла руку князя Карла и весело сказала:

– Мне лучше. Пойдемте, герр Беккер, – велела она, – я вам выиграла десять талеров. Сядем еще за одну партию, а потом, – Марта вздернула острый подбородок, – я попробую рулетку. Князь Карл меня обучит, – ласково сказала она, – и вы, герр Беккер, тоже.

Федор поддержал ее за левую руку и покорно последовал обратно в кабинет.

За табльдотом на следующее утро Марта не появилась. Она вышла из гостиницы рано, когда еще не звонили колокола церквей. Женщина надела скромное, из дорогого, итальянского шелка, утреннее платье, темно-зеленое, отделанное лишь полоской кружев и такой же капор. За рулеткой она была осторожна. Марта сидела за другим игорным столом, не тем, где ей предстояло в скором времени разорить Федора Петровича. Она ставила фишки по пять талеров, иногда выигрывала, иногда проигрывала. Женщина рассеянно слушала подсказки князя и герра Беккера. Они устроились по обе стороны от Марты.

Ее не надо было учить рулетке. В Лондоне, на Ладгейт-Хилл, в подвале, была оборудована игорная комната.

– Это важное умение, – Джон занял место крупье, – мы его молодежи преподаем. В карты ты играешь отменно, – он раскрутил волчок, – а теперь я тебе покажу, как действует рулетка.

Федор Михайлович, он был за другим столом, все посматривал на Марту. Женщина, поймав его взгляд, едва заметно покачала головой.

– Он не играл, – Марта, следила за волчком, – только в карты, в Семипалатинске. Он похудел, плохо выглядит..., – женщина отпила шампанского:

– Федор Петрович сделает все, что я ему скажу, поставит на любое число. Вот и отлично. Он проиграется, а деньги ему здесь занять не у кого. Не у князя же Карла, – Марта, невольно улыбнулась.

– Он пойдет к администрации казино, они потребуют долговую расписку, Федор Петрович ее выдаст и опять проиграется. Они вызовут полицию..., – Марта потребовала: «Герр Беккер, закажите мне фруктов и сорбет. Лимонный, – добавила женщина, – мой любимый».

Она изящно ела сорбет серебряной ложечкой.

– Полиция пошлет телеграмму в Берлин, выяснится, что у него подложные документы..., Это уголовное преступление. Он окажется в местной тюрьме и его карьера будет разрушена. Не говоря уже о долге. У него дети. Он пойдет на все, что угодно, ради мальчиков.

Марта ушла из казино в выигрыше, оставив при себе двести талеров. Садилась за стол она с двумя фишками по двадцать талеров каждая. Ее спутникам тоже повезло. Князь Карл заметил:

– Вы, мадам Гаспар, непременно должны посетить Монте-Карло, наше новое казино. Вы будете блистать всю зиму, приносить удачу моему княжеству..., – принципал склонился над ее рукой. Марта, увидела, что Федор Петрович отвернулся. Она, лукаво, ответила:

– Посмотрим, ваше высочество. Меня приглашают в Венецию. Я буду жить в палаццо на, Большом Канале, посещать оперу..., У вас еще нет оперы? – невинно поинтересовалась Марта у князя и махнула рукой:

– О чем это я? У вас и железной дороги нет. Герр Беккер меня проводит, – она подождала, пока Федор окутает ее плечи накидкой.

По дороге в гостиницу она была ласкова, расспрашивала герра Беккера о берлинских магазинах. Женщина остановилась у двери своего номера:

– Спокойной ночи, мой дорогой Отто. Могу я вас так называть? – Марта склонила голову. Была глубокая ночь, в полутемном коридоре отеля еле горели газовые рожки.

У него отхлынула кровь от лица: «Конечно, мадам Гаспар, я даже не смел подумать...»

– Называйте меня мадам Полина, герр Отто, – разрешила она: «Вы отличный наставник. Завтра мы с вами начнем играть по-настоящему. Не беспокойте меня утром, – властным тоном велела Марта, – я позавтракаю в постели, а после ванн отправлюсь на прогулку верхом, с князем Карлом. Спокойной ночи, герр Отто, – Марта, с наслаждением, захлопнула дверь. Конверт от Джона лежал прямо на ковре.

Утром она прошла по тихим, выложенным булыжникам улицам Баден-Бадена и оказалась перед трехэтажным домом, на берегу реки, с вывеской: «Семейный пансион Мюльбах». На окнах, в деревянных ящиках, цвели герани.

– А если он спит? – Марта остановилась и подергала ленты капора: «Мы уходили после четырех утра, а Федор Михайлович еще был у рулетки..., – Марта взглянула на свой золотой хронометр. Было чуть позже семи. «Все равно, – она решительно толкнула дверь, – мне надо его увидеть». Внизу приятно пахло жареными сосисками, свежим хлебом, кофе. Полная хозяйка в темном платье вскочила из-за стойки: «Фрау...»

– Принесите мне кофе, – Марта кинула взгляд в сторону задней двери, – в сад, и разбудите вашего постояльца, герра Достоевского, русского, – велела Марта.

– Если он еще спит. У меня срочное дело, – она со значением положила на стойку серебряную монету. Та исчезла в кармане передника женщины: «Булочки с корицей, фрау, совсем свежие. Не извольте беспокоиться, пройдите в сад. Я все устрою».

Марта отогнала позднюю пчелу, что вилась над фарфоровым блюдом с булочками и отчего-то улыбнулась. В «Stephanie Les Bains», за табльдотом, подавали русскую черную икру, французские сыры и ветчину из Испании. Она отпила горячего кофе с молоком, и услышала за своей спиной голос: «Марфа Федоровна, я не ожидал, что…»

У нее была все та же рука, маленькая, нежная . Женщина ласково поглядела ему в глаза:

– Я пришла вас поблагодарить, Федор Михайлович. Вы мне очень, очень вчера помогли, – Марта попросила: «Позавтракайте со мной, пожалуйста. Я вам все расскажу».

Вчера он ушел с казино с тысячей талеров в кармане. Поднявшись к себе, Достоевский аккуратно разложил их кучками. Надо было послать содержание вдове брата, выделить деньги на еду, на папиросы, на тетради и перья, на оплату пансиона, отдать долг Тургеневу. Он сидел, считая в уме, а потом не выдержал, сгреб купюры и подкинул их вверх. Он забыл о Сусловой. Он видел зеленые глаза Марфы Федоровны, ее бронзовые, играющие тусклым огнем волосы.

– Я выиграл потому, что она была рядом, – счастливо подумал Достоевский, – как талисман, у Пушкина. И Федору Петровичу я долг отдам..., – купюры были еще свежие и пахли счастьем.

Он сложил деньги обратно, в одну кучу: «Нет..., Завтра я пойду, и опять буду играть. Выиграю еще больше. Прав был Федор Петрович, вчера был удачный день. И завтра будет».

Достоевский сел писать. Работа шла хорошо. Он заснул, уронив голову на стол, когда за окном виднелся тусклый, серый рассвет. Разбудила его хозяйка, стуком в дверь. Оглянувшись, она шепнула:

– К вам фрау пришла, богатая, сразу видно. Оттуда, – женщина махнула в сторону аллеи Лихтенталер.

Он едва успел поменять рубашку. От костюма пахло вином и сигарным дымом. Он и сейчас взглянул на пачку папирос. Марфа Федоровна разрешила: «Курите, конечно».

Она коротко рассказала, что недавно овдовела, сын ее учился в школе, в Англии. В Баден-Бадене она находилась по государственному поручению, под чужим именем.

– Как и Федор Петровиич, – рассмеялся про себя Достоевский: «Может быть, они даже одного человека ловят».

– Овдовела, – повторял он, глядя на изящный профиль женщины: «Господи, а если..., Нет, нет, она не поедет обратно в Россию. Она еле оттуда вырвалась».

Марфа Федоровна не сказала ему, как звали ее мужа. Достоевский вспомнил его рыжие волосы, лазоревые глаза, угрюмое, хмурое лицо.

– Он на Федора Петровича был похож, – Достоевский вздохнул: «Мне очень жаль, Марфа Федоровна, что все так вышло».

– Книга ваша цела, – женщина улыбнулась, – и шифр, что я написала, не стерся. Знала бы я, что вас здесь встречу, привезла бы ее, конечно. Автограф взять. Я ее с сыном читала, потом, как мы с мужем встретились.

– Еще возьмете, Марфа Федоровна, – уверил ее Достоевский и помолчал: «Вы хорошо по-русски говорите».

– Стараюсь, – она покачала ногой. Допив кофе, женщина внезапно, требовательно спросила: «Федор Михайлович, зачем вы играете? Что я за рулеткой, – Марта посмотрела куда-то вдаль, – это по делу, а вам для чего такое?»

Он взял еще одну папиросу и заставил свои пальцы не дрожать:

– Мне так лучше, Марфа Федоровна. Сразу силы появляются, я писать начинаю..., У меня много расходов, – Достоевский отвернулся, – мой брат умер. Я его долги выплачиваю, семью его содержу, пасынку своему деньги посылаю..., – он развел руками и чиркнул фосфорной спичкой.

Марта потянулась и взяла его ладонь: «Сладко, как сладко, – понял Достоевский, – только бы она своих пальцев не отпускала...»

Она крепко пожала ему руку:

– Вы человек взрослый, Федор Михайлович, я вам ничего говорить не буду.

Марта поднялась: «Ведите себя осторожно, я вас прошу. Мы с вами увидимся, – Достоевский склонился над ее рукой, вдыхая запах жасмина: «Платок ваш, Марфа Федоровна, драдедамовый, в романе моем. И вы там, – он задумался, – тоже будете, обещаю. Мадам Гаспар, – шутливо добавил он, – а зовут вас как?»

– Полина, – ласково ответила женщина.

Она ушла. Достоевский все сидел, покуривая, бормоча: «Полина, Полина...»

Марта позавтракала в постели, набросав записку для Джона. Официант пришел за грязной посудой. Герцог прочел ее и усмехнулся: «Молодец. Все идет отлично. Сегодня начинаем. Вы с герром Беккером теперь лучшие друзья».

Он скрылся, толкая гостиничную тележку. Марта лежала, опираясь на шелковые подушки, вспоминая разные глаза Достоевского и то, как у него тряслись пальцы, мелко, едва заметно.

Вечером она поужинала в мужской компании, в отдельном кабинете гостиничного ресторана. Марта шутила и рассказывала поклонникам о Луизиане. Присев к пианино, женщина сыграла им «Chanson nègre» Готшалка и несколько креольских песен.

– Это, конечно, не Моцарт, и не Бетховен, – рассмеялась Марта: «Но я, господа, выросла на плантации, у меня солнце в крови». Она приказала:

– Откройте еще бутылку моэта, князь, и велите подавать ландо! Я сегодня буду веселиться. Герр Беккер, – Марта скользнула на свое место, по правую руку от Федора, – я слышала, что Берлин очень скучный город. Все жители его только и заняты войнами или торговлей.

– Именно так! – подтвердил баварский генерал, открывая шампанское: «Приезжайте к нам в Мюнхен, мадам Гаспар. Мы знаем, как обращаться с женщинами».

– А вы? – лукаво посмотрела на него мадам Гаспар. Федор почувствовал прикосновение носка ее туфельки. Женщина гладила его по ноге.

– Вы умеете веселиться, Отто? – она совсем понизила голос, ее дыхание щекотало Федору ухо.

– Умею, мадам Полина, – он сглотнул: «Я вам докажу, обещаю».

В казино мадам Гаспар сбросила ему на руки бархатную накидку и решительным шагом направилась к третьей рулетке справа. В узле бронзовых волос колыхались перья страуса. Она выбрала шелковое платье цвета старой меди. Федор мгновенно оказался рядом, отодвигая для нее стул. Он велел официантам:

– Пять бутылок моэта и фрукты. Я угощаю, господа, – поднял он руку, увидев, как покраснел князь Карл.

– Этот вечер принесет нам удачу, Отто, – мадам Гаспар приложила ладонь к пене кружев у себя на груди, – я чувствую это здесь.

Светловолосый официант принес бутылки в серебряном ведерке. Федор понял: «Я его видел. Правильно, на балу, за табльдотом..., Они и казино обслуживают».

– Делайте ваши ставки, господа, – гнусаво начал крупье. Мадам Гаспар опустила тонкие, блистающие бриллиантами пальцы на стопку фишек. В ней было две тысячи талеров.

– Господи, помоги, – попросила Марта. Вслух, она сказала:

– Шесть на черное, ставлю все. Отто? – она подняла бровь. Воронцов-Вельяминов положил свои фишки рядом.

Рулетка завертелась, крупье сгреб со стола фишки: «Ставки сделаны, ставок больше нет!»

Федор проснулся, в комнате, залитой сиянием послеобеденного солнца.

Из казино они ушли в шесть утра. В ландо, ожидавшем их у ступеней, стоял ящик белого бордо. Мадам Гаспар обмолвилась, что это ее любимое вино. Федор сразу послал записку метрдотелю гостиничного ресторана. Управляющий казино, приняв конверт, вздернул бровь и посмотрел на свой хронометр. Была глубокая ночь.

– Разбудите его, – велел Федор, – меня не интересует, как он это сделает, но, чтобы вино было. И завтрак, с икрой и шампанским, – он бросил управляющему пачку купюр и вернулся к рулетке.

Он никогда еще столько не выигрывал. Мадам Гаспар, как сказал Федор, вдыхая аромат жасмина, принесла ему удачу. Он краем глаза увидел в зале Достоевского. Писатель сидел, пристально следя за движением волчка, уставившись на стопку своих фишек. «Расписка у меня есть, – довольно подумал Федор, отпивая шампанское, – никуда он от меня не денется. Он проиграется, непременно. Не то, что я».

Мадам Гаспар поставила пять тысяч талеров, опять на четное число, только теперь на цифру четырнадцать. Федор сделал то же самое.

Женщина, незаметно, под столом, коснулась его руки: «Моя бабушка, герр Беккер, знала нашу великую жрицу вуду, Мари Лаво. И сама практиковала вуду».

Мадам Гаспар медленно, ласково гладила его запястье, а потом сомкнула пальцы. Федор подумал: «Словно наручник. Господи, как сладко».

На Кюсю, в китайском квартале, практиковал старик-лекарь. Грегори, еще маленьким, любил ходить в его крохотную, чистую лавку, просто так. Мальчику нравилось возиться на деревянном полу, играя с мешочками трав. Марта смущалась, но китаец махнул рукой: «Пусть». На стенах висели свитки рисовой бумаги с изображениями человеческого тела, испещренными линиями и точками. Лекарь рассказывал ей, как, простым прикосновением, можно снять боль и заставить человека успокоиться.

– Ней гуань, – вспоминала Марта, поглаживая его запястье. Она увидела, как Федор Петрович выдохнул. Глаза мужчины затуманились. Ее голос был тихим, вкрадчивым:

– Бабушка научила меня играть в карты, Отто. Вчера я видела ее во сне, – Марта перекрестилась, – она сказала, на какие числа надо ставить. Это древняя магия, Отто, африканская, со времен незапамятных. Доверьтесь мне, – она все не отнимала руки. Федор, чувствуя блаженный, сладкий покой, кивнул.

В ландо он садился с пятьюдесятью тысячами талеров в кармане. Он никогда еще не срывал банк. Федор откупорил бордо, и разлил его по серебряным бокалам: «Завтра, господа, эту рулетку накроют черной тканью, обещаю. Вы знаете, когда это делают, мадам Полина?»

В сером свете раннего утра ее лицо было бледным, призрачным, будто окутанным дымкой. Кашемировая шаль цвета бронзы билась на легком ветру. Она покачала головой: «Нет, герр Отто, не знаю».

– Когда на игорном столе не остается больше денег, – он поднес к ее губам бокал и заставил себя не обнимать стройные плечи. На губах цвета черешни поблескивали капельки вина. Она хищно, мимолетно улыбнулась. Федор сжал зубы: «Потому что, мадам Гаспар, все это золото будет у меня в кармане».

Марта видела, как изменились его глаза. В них появился жадный, лихорадочный блеск. За столом он тянулся длинными пальцами к фишкам, поглаживая их, перебирая. Он шептал Марте на ухо: «Отсюда я увезу вас в Венецию, мадам Полина. Я докажу вам, что я вас достоин. У вас будет все, чего вы только пожелаете».

– Я жду, герр Отто, – она указала на стол, где возвышалась горка фишек: «Князь Карл, как видите, в выигрыше, да и все остальные тоже».

На ковре, валялись пустые бутылки шампанского, официанты несколько раз меняли блюда с фруктами и сырами. Мужчины все были навеселе, на столе красовались забитые окурками серебряные пепельницы. Когда они выходили из казино, Федор щелкнул пальцами:

– Господа, предлагаю устроить синдикат. Мне сегодня повезло больше всех. Я могу завтра играть от вашего имени. Скажем, – он взглянул на князя Карла, – каждый из нас вносит в фонд по десять тысяч талеров…

Принципал пожевал сигару и усмехнулся:

– Обсудим это за поздним холостяцким завтраком, герр Беккер. Пригласите нас к себе в номер…, -Федор кивнул и помог мадам Гаспар зайти в экипаж.

По дороге в отель они распили несколько бутылок бордо, и продолжили в ресторане. Им накрыли стол в отдельном кабинете, с икрой и устрицами. Мадам Гаспар ела мало, словно птичка. Федор сидел рядом с ней и вспоминал, как, в игорном зале, она гладила его по запястью. Федор проводил ее до двери номера. Она, опять коснувшись его руки, поманила мужчину к себе. Ее губы были совсем рядом. Мадам Гаспар шепнула: «Вы сорвете банк, Отто, я уверена. Я подскажу вам, на какие числа ставить. Слушайте меня».

От него пахло сандалом, табаком, вином, Марта заставила себя устоять на ногах. Голубые глаза были прикрыты. Марта подумала:

– У него тоже рыжие ресницы, как у Степушки. Похожи они, конечно, только Федор Петрович изящней. Их мать маленького роста была, как я.

Она услышала тяжелое, взволнованное дыхание, сильные руки обняли ее за талию. Марта, шурша шелком кринолина, добавила:

– Я уверена, милый Отто, что вы захотите меня отблагодарить за вашу сегодняшнюю удачу. Браслет, -она положила пальцы на его запястье, – ожерелье…, Я знаю, что у вас хороший вкус, мой дорогой, -Федор видел ее бронзовые, немного растрепавшиеся волосы. Длинные, темные ресницы дрожали.

В коридоре никого не было. Федор, прижимая ее к двери, не давая двинуться, кивнул:

– Все, что вы захотите, Полина…, Я на все готов ради вас, – он едва удержался, чтобы не припасть губами к белоснежному, едва прикрытому кружевами, декольте.

– Пятидесяти тысяч талеров, – услышал он холодный, спокойный голос мадам Гаспар, – вам и на месяц жизни со мной не хватит, дорогой Отто.

– Его высочество вчера прислал мне ожерелье из бразильских топазов. Я привыкла к таким безделушкам. Генерал фон Корн подарил мне прелестный браслет. А от вас, Отто, – мадам Гаспар одним легким движением высвободилась из его объятий, – я слышу одни обещания.

Федору Петровичу было не обязательно знать, что и браслет и ожерелье Марта отослала обратно. Она не хотела отталкивать поклонников, поэтому объяснила и князю, и генералу, пригласив их по отдельности на чашку кофе, что пока не считает для себя возможным принимать дорогие вещи.

– Стоит вам захотеть, мадам Гаспар, – князь Карл покраснел, – и я сразу…., – принципал смешался. Марта, ласково заметила:

– Я непременно вас извещу, ваше высочество, если решу принять ваше предложение. Это зависит от вашего поведения, конечно, – лукаво заметила Марта. Князь вздохнул: «Я буду стараться, мадам Гаспар».

– Переходите от обещаний к делу, – посоветовала Марта герру Беккеру, исчезая за дверью своего номера.

Он, пошатываясь, постоял еще несколько мгновений, засунув руки в карманы смокинга, склонив рыжую голову. Федор, сквозь зубы, пробормотал по-русски: «Перейду». Джон, на площадке черной лестницы, прислушался и смешливо подумал:

– Ругается, должно быть. Жаль, я русского языка не знаю. Марта отменно с ним работает. Федор Петрович совсем голову потерял. Будем продолжать. Пусть он этот синдикат организует. Так даже лучше. Князь Карл первым в полицию побежит, избавляться от соперника.

Когда компания выходила из казино, Джон убирал в вестибюле, и все слышал,

Он зевнул и взглянул на дверь номера Марты: «Пусть отдыхает. Эти бессонные ночи кого угодно с ног свалят».

Федор, оказавшись у себя в спальне, повалился на огромную кровать, глядя на купюры, рассыпавшиеся по ковру.

– До этого завтрака с князем, – решил он, – велю портье вызвать сюда ювелиров. У меня, во всяком случае, лучше вкус, чем у принципала Монако. Полина так сказала…, Полина, – он раздул ноздри и представил себе ее рядом, на собольих мехах, в полумраке огромной спальни, в палаццо на Большом Канале. Ее бронзовые волосы были распущены, она прижималась к Федору: «Я так люблю тебя, так люблю…, Я вся, вся твоя…»