Текст книги "Вельяминовы. Век открытий. Книга 2 (СИ)"
Автор книги: Нелли Шульман
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 83 страниц) [доступный отрывок для чтения: 30 страниц]
Элиза позвонила в колокольчик: «Сдаем тетради, дорогие девочки. Встретимся осенью!». Малышки потянулись к ее столу. Элиза, как всегда, горько подумала:
– До двенадцати лет они учатся, а потом..., И только из-за того, что компания не нанимает детей младше двенадцати.
После этого родители забирали детей из школы. Мальчики, на два года, шли сортировать уголь, обслуживать подъемники или работать конюхами, а в четырнадцать спускались в забой. Девочкам дорога была одна, в огромные, грубо построенные сараи, где в воздухе висела раздирающая легкие угольная пыль. Они с шести утра до девяти вечера, в две смены, перебирали куски угля. Холщовые мешки везли по короткой ветке железной дороги до речного порта на Маасе и перегружали на баржи «Угольной компании де ла Марков», черные, низкие, с темно-красной головой вепря, гербом свекра.
В четырнадцать девочки тоже шли под землю, толкать вагонетки. Лошадей в шахтах было мало. Свекор Элизы заявлял, что лошади ему обходятся дороже, чем люди.
– В шестнадцать у них дети появляются, – Элиза собрала стопку тетрадей, – некоторые венчаются, конечно, но родители против такого. Пока девушка в семейном доме живет, она свой заработок туда вкладывает. Стоит ей уйти к мужу, и деньги пропадают.
– Мадам Элиза, – раздался звонкий голосок, – а вы едете на венчание мадемуазель Маргариты?
– Нет, милые, – улыбнулась девушка, указав на свое простого покроя, черное, муслиновое платье, – я еще в трауре.
В Брюсселе их встречал барон де ла Марк, мощный, высокий, в хорошо сшитом, летнем костюме, с букетом маргариток в руках. Поредевшие, светлые волосы были напомажены. Пахло от него сандалом и немного вином. Он заключил Элизу в объятья: «Милая, милая невестка! Такое горе...». Барон отвез их в лучшую брюссельскую гостиницу. На станции ждал салон-вагон, который должен был отправиться в Мон-Сен-Мартен.
За обедом свекор пил шампанское, рассуждал о том, что смерть Жана, большая потеря для аристократии, а потом усмехнулся:
– Если вы после Пасхи обвенчались, то вы должны к новому году порадовать меня внуком. Непременно мальчиком! – барон поднял украшенный перстнем с бриллиантом, холеный палец. Элиза покраснела.
В Париже, в адвокатской конторе, они говорили о продаже имений. У Элизы, как обычно, когда она имела дело с цифрами, закружилась голова. Она шепнула Виллему:
– Я тебе доверяю, милый мой. У меня всегда было плохо с математикой.
За обедом в ресторане на рю Риволи, Виллем ей все объяснил, терпеливо, ласково, возвращаясь к непонятным местам. Элиза удивилась:
– Оказывается, это просто. Из тебя бы вышел хороший учитель, милый мой.
– Это ты у нас учительница, – поддразнил ее Виллем.
– Французского языка, литературы, музыки..., – он поднес к губам маленькую, белую руку:
– Тетя Эжени на вызовы пошла, а Пьер, вместе с кузеном Анри, гуляет. Поехали, поехали..., – Элиза лукаво улыбнулась и кивнула. У нее было больше денег, чем у мужа. В адвокатской конторе Виллем покачал головой: «У моей жены должен быть отдельный счет. Я к нему могу иметь доступ только с ее разрешения».
– Подобное не принято, господин барон, – попытался запротестовать юрист, – это приданое, оно...
– Это деньги моей жены, – оборвал его Виллем, – распоряжаться ими будет мадам баронесса. И нечего больше обсуждать.
Виллем все равно дарил ей букеты, ароматическую эссенцию, и каждый день приходил домой с безделушками. Элиза краснела: «Милый, зачем...»
– Потому что тебе приятно, – юноша, оглядываясь, целовал ее в передней, – я хочу, чтобы ты была счастлива со мной, Элиза. Всегда, пока мы живы.
– Я счастлива, милый, – Элиза приподнималась на цыпочки и обнимала его, укрываясь в его сильных руках. Она действительно, была счастлива. На рю Мобийон стали приходить подарки и телеграммы от семьи. Элиза, дождавшись кабеля из Амстердама, отправилась в Люксембургский сад, взяв маленького Пьера на прогулку. Мальчик катался в тележке, по кругу. Элиза стояла, комкая в руках бумагу:
– Дорогая кузина Элиза, и кузен Виллем. От всего сердца поздравляем вас с бракосочетанием и желаем семейного счастья! Ваши родственники, Давид и Рахиль Мендес де Кардозо.
Она убрала телеграмму в ридикюль. Пьер сам слез с тележки и, недоуменно, подергал ее за руку: «Тетя Лиза, почему слезки?»
– Ветер, милый, – Элиза поморгала глазами: «Пойдем, выпьем лимонада и посмотрим на обезьянку, у шарманщика». Дома она заперлась в умывальной и спрятала телеграмму среди страниц своего молитвенника.
В Брюсселе она велела себе не думать о Давиде. За обедом, Элиза коротко заметила свекру:
– На все воля Божья, дядя Виллем. Когда мы приедем в Мон-Сен-Мартен, я начну строить церковь, в память о папе. В следующем году я отправлюсь в Лурд и Рим, в паломничество.
– С ребенком на руках? – барон поднял бровь и велел принести еще одну бутылку вина.
– А я на что? – рассмеялся юноша: «Я поеду с Элизой. Дядя Жан был моим тестем. Ты видишь, – он похлопал себя по рукаву пиджака, – я надел траур».
– Все равно к свадьбе придется снять, дорогой мой, – велел ему барон.
Элизе пришлось немало повоевать с тестем. Барон настаивал, чтобы невестка поехала на венчание. Элиза закатила глаза:
– Как вам еще объяснить, дядя Виллем, что такое траур? Маргарита и ее муж на медовый месяц отправятся в Остенде. Я их увижу.
Тесть был недоволен, что Элиза пошла, преподавать в школу, которую содержала компания:
– Зачем это тебе? – поинтересовался он: «Такое не принято, неприлично...»
– Неприлично, – отрезала Элиза, – не помогать страждущим людям, дядя Виллем. Здесь полсотни слуг, – она обвела рукой парадную гостиную замка, с персидскими коврами и шелковыми обоями, с копиями греческих статуй и огромными пейзажами в золоченых рамах, – что мне делать? У меня есть диплом, я не зря его получала. Мой титул никакого значения не имеет. Я католичка, школа католическая, и я буду преподавать, – Элиза захлопнула «Письма с мельницы» Доде. Покачивая широкими бедрами, высоко неся белокурую голову с пышной прической, девушка вышла в коридор.
– Бретонская упрямица! – прошипел ей вслед свекор. Барон раскурил сигару:
– Толстушка. Мне такие женщины не нравятся, обычно, но что-то в ней есть. Я понимаю мальчишку. Надо подождать, пока она родит, а потом..., – вечером, в библиотеке, за портвейном, он сидел с Виллемом над чертежами новых штолен. Барон заметил сыну:
– Ты, дорогой мой, распустил жену. Настоящий подкаблучник. У нее отдельный счет в банке. Где это видано? Слова ей поперек не можешь сказать. Что ты за мужчина, если..., – Виллем вздрогнул. Юноша поднял серо-голубые, материнские глаза.
– Вроде не похож он на Луизу, – подумал барон, – а смотрит, как она. И Маргарита тоже.
Виллем догадывался, что мальчишка знает о своем брате по матери, но сын ничего не говорил. Барон решил: «Это цветное отродье я и на порог своего дома не пущу. Питер его подобрал. Я бы на его месте ребенка в канаву выбросил».
– Папа, – нарочито вежливо попросил юноша, – ты запомни, пожалуйста. Я на тебя работаю, я твой сын, но не надо учить меня, как мне жить с женой. Я сам разберусь, – Виллем закурил папиросу и вернулся к расчетам.
Барон подошел к открытому окну и полюбовался закатом, игравшим над горами. Птицы веяли у верхушек сосен и дубов. Виллем строго запретил вырубку леса на своей земле:
– Мне надо где-то охотиться, ловить рыбу..., Ничего страшного. Дерево для креплений стоит дешево.
Он взял немецкой работы бинокль и посмотрел на далекие очертания стройки. Сталелитейный завод возводился ближе к Маасу, и к осени должен был быть закончен.
– И в Лувен она зачем-то ездила, – пробормотал себе под нос Виллем, – одна. Это не принято.
Элиза, в Париже, выведала у кузена Анри, кого из университетских профессоров он рекомендует. В Брюсселе, девушка отправилась к доктору Леклерку, на университетскую кафедру женских и детских болезней. По пути на вокзал она зашла на рю де Риш-Клер. Адрес Элиза знала, он был в ее записной книжке. Квартира оказалась пуста. Профессор тщательно осмотрел ее:
– На первый взгляд, все у вас в порядке, мадам. И что? – он почесал в бороде, – никогда, ничего, не было?
– Ни разу, – краснея, призналась Элиза: «Месье Леклерк, может быть ..., – она повела рукой у своего живота.
Врач задумался: «Вы два месяца замужем. Если бы вы были беременны, мадам, появились бы признаки..., – он прошелся по кабинету. Элиза оделась за ширмой и сидела в кресле. Леклерк, решительно, сказал:
– Если к следующему лету, к двадцати двум годам, ничего не произойдет, приезжайте. Я соберу консилиум. Одна голова хорошо, а несколько, – Леклерк усмехнулся, – лучше.
– Все еще будет, обязательно, – Элиза заперла дверь класса, окинув глазами рукописные таблицы с алфавитом, портреты Лафонтена и Мольера.
Она шла по простому, дощатому коридору:
– Жалко тетю Джоанну и дядю Поля..., Мы не знакомы были, но папа всегда говорил, что они достойные люди.
Они прочитали некролог в газете неделю назад. Свекор, было, стал язвить за ужином. Элиза, дождавшись, пока уйдут слуги, холодно заметила: «Дядя Виллем, не след так говорить об умерших людях. Это не по-христиански». Свекор отхлебнул шампанского и смерил ее пристальным взглядом.
Муж сказал Элизе, что у них с Маргаритой есть брат. Девушка вздохнула:
– Я знаю, милый. Папа мне говорил, – она перекрестилась: «Может быть, твой отец, когда-нибудь поймет, что не надо хранить обиду на людей. Иисус нам этого не заповедовал. И Грегори еще ребенок. Он ни в чем, не виноват...»
– Будем надеяться, – Виллем стал целовать ее. Элиза, томно, улыбнулась: «Ты в шахты каждый день спускаешься, и не устаешь».
– Никогда не устану, – смешливо пробормотал юноша, спуская с ее белого плеча кружевную сорочку.
Элиза отдала ключи сторожу:
– Учительница. Девочки к двенадцати годам только читают и пишут, кое-как. Есть среди них способные ученицы. Им бы дальше заниматься, а не сидеть в сортировочной. Музыка здесь и вовсе никому не нужна, – она вышла на крыльцо и посмотрела на ровные ряды типовых домиков. Поселок был пуст. Дети разбежались по домам, первая смена еще не поднималась наверх. День был пасмурный, ветер гнал по улице угольную пыль. Элиза, почему-то поежилась. Она поправила черный, шелковый капор и помахала открытому ландо. Свекор ехал во Флерюс, забирать Маргариту из монастыря, а муж в Люксембург. Барон де Торнако пригласил молодого Виллема, как своего шафера, на предсвадебный обед. Оттуда они вместе отправлялись в Брюссель.
Венчание было назначено на следующую субботу, в соборе святых Михаила и Гудулы, в присутствии короля Бельгии Леопольда и великого герцога люксембургского, короля Нидерландов, Виллема.
– И еще тысячи человек, – Элиза вспомнила свою скромную свадьбу, – разве это главное? Цветы, банкет, подарки..., Бедная Маргарита, она своего жениха перед алтарем только увидит. И не скажешь ничего дяде Виллему, он отец..., Впрочем, она девять лет в монастыре провела. Она хорошая девушка, и будет любить мужа. Дети появятся, – Элиза улыбнулась, – и у нас тоже.
Младший Виллем помог жене сесть в ландо. Юноша наклонился к ее уху:
– Я буду очень скучать, любовь моя. Мы навестим Остенде, как только я вернусь, и папа туда отправится, у него..., – Виллем оборвал себя. Отец, в Брюсселе, небрежно сказал ему:
– От старой содержанки я избавился, дал ей отступное. У меня теперь ученица театральной школы, ей семнадцать лет. Я ее повезу на побережье. Разумеется, – барон рассмеялся, – в одной гостинице с нами она жить не будет.
Юноша промолчал.
От жены пахло ландышем. Виллем, почему-то, вспомнил бесконечный, черный холод шахты, дребезжащий подъемник. Он взял маленькую руку: «Я тебя люблю, милая. Папа в замке, заберем его и поедем на станцию».
Элиза кивнула и положила ему голову на плечо: «Возвращайся скорее». Ландо тронулось. Выехав из поселка, миновав фундамент строящейся церкви, экипаж направился на холм, к серым, мощным стенам замка де ла Марков.
В ателье мадам Ришар, на втором этаже изящного дома, было тихо. Примерку мадам устраивала в отдельной комнате, с венецианскими зеркалами, бархатной кушеткой и столиком для дамы, делавшей прическу. Барон де ла Марк сказал самой модной портнихе Брюсселя:
– Все должно быть наилучшего вкуса. На венчании присутствуют два монарха и высшая, аристократия Бельгии.
– Не только Бельгии, – мадам Ришар придирчиво осматривала высокую, стройную девушку. Она стояла, опустив русоволосую голову. Косы уложили над белым лбом и скололи шпильками. Портниха вспомнила колонку в светской хронике. На венчание съезжались дворяне из Голландии, Германии, Люксембурга и Франции.
Мадам Ришар отступила назад: «Брат ее на французской маркизе женился. Говорят, на очень богатой. Но не красавица, я слышала. Не то, что будущая баронесса де Торнако».
Маргарита еще никогда не раздевалась до белья перед кем-то. Она густо покраснела. В монастыре, в умывальных, у девушек были отдельные кабинки. Мать-настоятельница поджимала губы: «Скромность, прежде всего». С четырнадцати лет ученицы получали свои кельи, и больше не жили по двое. Маргарита, перенеся свои немногие вещи в беленую каморку, с тоской вздохнула. Когда у нее была соседка, девочкам удавалось поболтать перед сном, а теперь она оказалась совсем одна. Кроме Евангелия, молитвенника и учебников, другие книги а, тем более, газеты или журналы, в монастыре запрещались.
Отец ей ничего не рассказывал. Он приезжал два раза в год, проводил с Маргаритой полчаса, и сообщал ей, что у Виллема все хорошо. Девочка молилась за души своей матери и маленького брата. Отцу, она, конечно, этого не говорила. Она вспоминала добрые, синие глаза мадам Полины. Маргарита шептала, каждый вечер:
– Рю де Риш-Клер, шесть, первый этаж. Бабушка Джоанна и дедушка Поль. Они мне помогут, обязательно.
Этим Рождеством отец сказал ей, что летом Маргарита обвенчается с бароном де Торнако, из Люксембурга.
– Он вдовец, – барон повел рукой, – богатый человек, в расцвете сил. Он близок к обоим дворам, бельгийскому и голландскому. У него свой замок, имения..., Ты ни в чем не будешь знать нужды.
Маргарита кивнула, опустив серые глаза. Барон уехал, а девушка нашла в монастырском огороде товарку из Люксембурга, графиню де Ланнуа. Розалин возмутилась, отряхнув землю с рук:
– Маргарита, этот Виктор де Торнако старше моего отца, и твоего отца тоже! Я его помню. Он к нам в замок приезжал. У него и волос на голове почти нет. В расцвете сил..., – ядовито добавила девушка: «Ему пятьдесят, если не больше».
Неделю назад отец привез Маргариту в Брюссель. Они поселились в роскошной гостинице, барон сопровождал ее к портнихе, и в магазины. Девушка, улучив мгновение, попросила горничную принести Готский альманах. Барону де Торнако оказалось шестьдесят лет. Маргарита сцепила длинные пальцы:
– Никогда, никогда такого не случится. Я лучше выйду замуж за первого встречного. Если бы здесь был Виллем, Элиза..., Они бы мне помогли, обязательно.
Барон сказал Маргарите, что ее брат женился на маркизе де Монтреваль, единственной наследнице состояния покойного дяди Жана. «Она в трауре. Вы с ней увидитесь в Остенде, – коротко заметил отец, – а твой брат, вместе с женихом, приедет в субботу. Прямо к венчанию».
Суббота неумолимо приближалась, сегодня была последняя примерка. Завтра утром портниха и ее помощницы собирались в отеле, одевать и причесывать Маргариту. В подружках у нее было восемь девушек из аристократических семей. Маргарита не знала, кто они такие. «Их отцы – мои деловые партнеры, – заявил барон, – мне важно поддерживать с ними хорошие отношения».
Маргариту и отца забирало из гостиницы открытое, золоченое ландо, запряженное белыми лошадьми. Банкет накрывали в зале ратуши, украшенном розами и маргаритками. Такой же был и букет у девушки. Кружевная вуаль в шестнадцать футов длиной удерживалась бриллиантовой тиарой. Отец заказал ее к свадьбе: «Потом она семье твоего брата перейдет». Венчал Маргариту архиепископ брюссельский, его высокопреосвященство Дешан. Жених был католиком. Отец пожевал сигару: «Ничего страшного. Виллем тоже у католиков венчался. Никакой разницы нет».
Маргарита посмотрела на его смокинг, украшенный орденами, отец получил их и от бельгийского короля, и от голландского монарха, и от папы Римского, и промолчала.
Белье на ней было белого шелка, чулки, тонкого кружева, и такой же была короткая сорочка. Принесли атласные туфли на высоком, трехдюймовом каблуке. Мадам Ришар, наблюдала, как на Маргарите застегивают платье. Портниха усмехнулась:
– Она больше шести футов роста, с этими каблуками. Выше жениха на голову. Я слышала, что он коротышка, да еще и лысый.
– Все в порядке, мадемуазель Маргарита, – портниха повертела ее туда-сюда. Платье, белое, как снег, со шлейфом и туго затянутым корсетом, со скромным, прикрытым кружевом декольте и длинными рукавами, облегало девушку. Мадам Ришар, одобрительно, подумала: «Талия очень тонкая. Грудь, правда, небольшая, но ведь она еще молода. Едва девятнадцать исполнилось».
– Не надо горбиться, мадемуазель, – портниха резко потянула ее за плечи, – вы больше не в монастыре. Нечего стесняться ваших достоинств, – она подмигнула девушке, – завтра вечером их увидит муж, во всей красе.
Маргарита почувствовала, как слезы наворачиваются ей на глаза.
– Я ничего не знаю, – панически подумала девушка, – совсем ничего. И Элизы здесь нет. Папа мне ничего не скажет. Если бы пойти к врачу..., Но где его взять, врача? Рю де Риш-Клер, шесть, первый этаж, – повторила Маргарита, – тетя Джоанна. Она замужем, и родственница...
Днем отец ни на мгновение не отпускал от себя Маргариту. Каждый вечер он уезжал по делам, оставляя девушку в номере под присмотром монахини. Настоятельница во Флерюсе дала ее Маргарите в сопровождающие. Сестра Эммелина вышивала, или читала молитвенник. Маргарита сидела, сложив руки, глядя на обитую шелком стену. В их комнатах был балкон, однако апартаменты располагались на третьем этаже. Внизу лежала оживленная, вымощенная булыжником улица.
В ателье отец посмотрел на стенные часы: «Я вернусь после обеда. Наряды, – он рассмеялся, – это дело долгое».
Когда с Маргариты снимали платье, она искоса взглянула на стрелки. У нее оставалось еще два часа.
– Я успею, – сказала себе девушка, – папе объясню, что хотела сделать последние покупки, для Остенде. Денег у меня нет, но это ничего. Оставлю в магазине карточку папы. Может быть..., -девушка замерла, – может быть, мадам Джоанна поможет мне..., Я уеду в Париж, а лучше в Лондон. Там семья, папа с ними в ссоре..., Мадам Полина, дочь мадам Джоанны. Она была ко мне так добра, она меня приютит. Но я еще несовершеннолетняя. Папа может подать в суд, явиться с полицией..., Пусть подает, – разозлилась Маргарита, надевая свое скромное, муслиновое, серое платье, затягивая русые волосы в узел:
– Виллем женился по любви, наверняка. Элиза богатая наследница, но Виллем не такой человек. Он бы, не стал венчаться из-за денег. И я не буду, – Маргарита выставила вперед упрямый подбородок.
Все оказалось просто. Она, небрежно, сказала мадам Ришар: «Я сама доберусь до отеля». Девушка выскочила на улицу. Театр Ла Монне был прямо напротив. Маргарита, в гостинице, украдкой рассматривала гравированную карту Брюсселя, висевшую на стене у конторки. Она нашла Рю де Риш-Клер, сразу за площадью Гран-Плас. Маргарита быстро прошла мимо ратуши. Здесь, завтра, накрывали банкет в честь ее венчания. Она заметила повозки с провизией, заворачивающие за угол. Цветочный рынок разъезжался. Девушка, пробежала по брошенным на камни, влажным розам, гвоздикам, и сирени. Она оказалась на узкой, тихой улочке.
Наверху шелестели листьями платаны. Маргарита огляделась и уцепилась за свой атласный ридикюль. Сердце отчаянно стучало. Она глубоко вздохнула. В палисаднике дома номер шесть цвели розы, девушка увидела аккуратные грядки. У дубовой двери блестела медная табличка: «Мадам Жанна де Лу, месье Поль Мервель».
– Странно, – Маргарита подняла руку, чтобы дернуть за шнурок, – гардин на окнах нет.
Она не успела позвонить, как дверь распахнулась. На пороге стоял высокий, выше Маргариты, широкоплечий, стройный мужчина в простых, рабочих брюках и потрепанной, льняной рубашке. На загорелой, крепкой шее, что виднелась в открытом вороте, крестика не имелось. В руках он держал отвертку. Белокурые, коротко стриженые волосы золотились в полуденном солнце. Глаза у незнакомца были голубые, большие, в темных ресницах.
Маргарита зарделась:
– Простите, пожалуйста, месье.., Я ищу мадам Жанну, или месье Поля, – она указала на табличку, -меня зовут Маргарита де ла Марк..., – она вскинула голову с узлом русых, пышных волос. Он улыбался красивыми, немного обветренными губами. Пахло от него осенью, дымом костра и палыми листьями. Маргарита едва удержалась на ногах. Она почувствовала прикосновение крепких пальцев. Мужчина отступил, поклонившись: «Проходите, пожалуйста, мадемуазель».
Она робко ступила в переднюю. Волк, все еще улыбаясь, опустил широкий, медный засов.
Маргарита все никак не могла поверить, что перед ней племянник мадам Полины. Он сварил ей кофе и мягко, ласково усадил девушку на диван.
– Мы с вами родственники, – на нее взглянули добрые глаза месье Максимилиана, – мне очень жаль, кузина…, Бабушка и дедушка умерли, прошлым месяцем. Квартира продана, – он показал Маргарите отвертку, – я собирался табличку снять, когда вы пришли.
Волк потихоньку любовался ее русыми, блестящими волосами, белыми щеками, тонкими щиколотками в серых чулках. Платье на ней было с небольшим кринолином, совсем простое. Макс усмехнулся: «Она девять лет в монастыре прожила. Ничего не знает, ничего не видела..., Утрем нос месье барону. Сначала так, а потом на его шахтах. Она и слова вымолвить не может. Она таких мужчин, как я, не встречала, никогда».
Он попросил разрешения закурить. Маргарита, растерянно, согласилась. Она ни разу еще не была так близко от мужчины. У нее кружилась голова, она видела золотистые волоски на его сильных, загорелых руках. Рукава рубашки он закатал до локтя. Кузен сидел рядом, немного поодаль, стряхивая пепел в простое, фарфоровое блюдце. Она, было, попыталась назвать его месье Максимилианом. Мужчина весело посмотрел на нее и покачал головой: «Макс, пожалуйста, дорогая кузина. Или Волк. У меня такое прозвище, с детства».
– Волк, – послушно повторила Маргарита. Девушка, сама того не ожидая, всхлипнула:
– Я думала..., думала мадам Джоанна, мне поможет. Поэтому я сюда пришла. Значит, мой младший брат жив? – она, доверчиво, взглянула на Волка. Макс кивнул:
– Грегори в Лондоне живет. Дядя Питер его усыновил. Я вам сейчас все расскажу, – он говорил, а Маргарита заставляла себя слушать. Девушка любовалась его красивым лицом, ловкими пальцами, с дымящейся папиросой.
– Я тоже уезжаю, – она вздрогнула:
– Куда? Простите..., – Маргарита смешалась, – простите, кузен, то есть Макс. Я не должна была...
Волк, увидев ее, решил, что в Мон-Сен-Мартене ему пока появляться не след. Маргариту там никто не знал, она девять лет прожила в монастыре, но Макс хотел сначала приучить девушку к себе, а потом привезти ее на земли «Угольной компании де ла Марков». Ему стоило вернуться в Рур, на заводы графа фон Рабе. Волка ждали подпольные ячейки Интернационала. В любом случае, борьба в Германии только начиналась.
– Проведем год на заводах, – размышлял он, слушая нежный, тихий голос Маргариты, – она станет моей подругой, моим товарищем. Я буду ее образовывать. Из нее получится настоящий борец, такая женщина, как я хочу. Правильно, – Волк затянулся папиросой, – я ее старше. Я стану ее наставником, она пойдет за мной куда угодно. Может быть, – он даже замер, – может быть, мы проведем вместе всю жизнь, как бабушка и дедушка Поль...
– Ничего, – отмахнулся Волк, – просто, кузина, я не могу всего говорить. Вы, должно быть, не знаете, кто я такой...
Она помотала изящной головой. Он рассказал ей об Интернационале, о забастовках, о Гарибальди, польском восстании и гражданской войне в Америке. Он говорил, что награжден орденом, что работал за линией фронта и боролся против рабства. Он показал ей свой диплом доктора философии и рукопись книги. У Маргариты были туманные, серые глаза, она часто, прерывисто дышала, комкая муслин своего платья: «Кузен Макс, вы такой..., такой..., Я даже не знаю, как это сказать..., Вы настоящий герой! – выпалила Маргарита.
Он молчал, глядя куда-то в сторону. Маргарита забеспокоилась: «Я вас обидела чем-то, кузен. Простите, простите, пожалуйста...»
– Я не герой, – отмахнулся Макс, – я исполняю свой долг порядочного человека, кузина. Мне просто..., -он вертел в руках папиросу, – просто иногда бывает очень одиноко, – он встал и подошел к окну, присев на широкий, мраморный подоконник.
– Вы кузина, завтра замуж выходите, – Маргарита сказала ему, что венчается.
– Ваш брат женат, мой брат, тоже, и ребенок у него есть, – Волк помолчал, – а я всегда один. Должно быть, – он чиркнул спичкой, – у меня такая судьба. Я очень любил одну девушку, давно, в Италии. Однако она умерла, – вздохнул Волк.
– А я..., как я могу говорить кому-то, что я ее люблю? Кто будет согласен разделить мою жизнь? Моя бабушка и дядя Поль провели вместе сорок пять лет, и я бы тоже, – у него был низкий, красивый, тягучий, словно мед голос, – я бы тоже так хотел. Но всякий раз, когда я вижу кого-то, кто мне нравится, как сейчас..., – он услышал, как Маргарита ахнула.
– Как сейчас, – твердо повторил Волк, – я не могу позволить себе ей это сказать. Сказать вам, кузина Маргарита, – он легко спрыгнул с подоконника. Не успела Маргарита опомниться, как Макс опустился перед ней на колени, прямо на дубовые, потертые половицы.
– Вспоминайте обо мне, когда станете баронессой, когда будете жить в замке, – он понизил голос и коснулся губами ее длинных пальцев, – вспоминайте, кузина, о мужчине, влюбившемся в вас с первого взгляда, готовом бросить к вашим ногам весь мир..., – Маргарита..., – он вскинул глаза и девушка испугалась: «Кузен Макс..., Волк..., вы плачете...»
– Плачу, – он вытер лицо и улыбнулся:
– Я вам прочу одно стихотворение, кузина..., Маргарита..., – он сказал это так нежно, что у девушки отчаянно забилось сердце. Ей захотелось взять его за руку. Маргарита так и сделала. Она, решительно, пожала жесткую, надежную ладонь, вдыхая запах костра и палых листьев.
– Ты для меня был верхом совершенства!..
О, как скучны небесные блаженства
В сравненье с той несбывшейся судьбой,
В которой ты со мной и я с тобой!
Когда меня со свадьбой подгоняли,
Я отвечала, что земной морали
Нет места там, где царствует любовь,
И лишь любви ничто не прекословь!
Нет ничего, что б с ней могло сравниться,
Любовь – крылата и вольна, как птица!
Пускай замужних, ждет и честь и власть;
Тем, кто изведал подлинную страсть,
Уж не нужны ни почести, ни слава...
Для любящих все это вздор..., – Макс оборвал себя.
Он, глухо добавил:
– Это Александр Поуп, английский поэт. Письмо Элоизы Абеляру..., – Макс поднялся и отвернулся:
– Впрочем, для вас все это вздор, Маргарита. Мои чувства, и я сам..., Мы с вами случайно встретились и больше никогда не увидимся. Я рабочий, – он показал ей свои большие руки, – солдат, боец. Вы аристократка, вас ждут, – Макс помолчал, – почести, слава, двор. Я останусь наедине со своей любовью, Маргарита. Впрочем, – Макс прошагал в переднюю и поднял засов, – мои чувства вас ни к чему не обязывают.
Кузина сказала, что ей надо вернуться в гостиницу. Макс, как бы ему ни хотелось, уложить ее в постель прямо сейчас, велел себе потерпеть. Он был уверен, что барон де ла Марк знает адрес бабушки. Стоило Маргарите задержаться, или, того хуже, не прийти в отель, барон не преминул бы явиться на рю де Риш-Клер.
– Скоро, – сказал себе Макс, – скоро она станет моей. Здесь два часа на поезде до Франкфурта. В Руре мы легко затеряемся. Поживем год в Германии, а потом вернемся в Бельгию. Паспорта у нее нет, но это дело поправимое.
Он стоял, не глядя на девушку. Сзади зашуршала ткань, она выдохнула:
– Обязывает..., Обязывает, Волк..., – у нее были нежные, неумелые губы, ее сердце колотилось. Макс прижался лицом к ее рукам: «Я никогда, никогда, не оставлю тебя, моя Маргарита, любовь моя». Он поцеловал ее, глубоко, нежно: «Завтра я тебя увезу, и мы больше не расстанемся».
Волк велел ей выйти из гостиницы рано утром, до рассвета, через черный ход, и ждать его во дворе.
– Будет открыто, – уверил он девушку, – слуги поднимутся. Мы отправимся на вокзал, уедем в Германию, и поженимся. Я люблю тебя, – он взял ее лицо в ладони, – так люблю, что и не знаю, как это сказать..., Маргарита..., – она обняла Макса и положила ему голову на плечо: «Господи, неужели бывает, чтобы с первого взгляда, и на всю жизнь..., Макс..., – она потянулась к его губам, – мой Волк...».
Он сказал, чтобы Маргарита ничего не брала, он все купит ей во Франкфурте.
Волк целовал ее белую, стройную шею, девушка дрожала, у нее постукивали зубы: «Оттуда мы поедем дальше, любовь моя. В Лондон, в Париж, в Америку..., Я так счастлив, – Маргарита все не отрывалась от него и он вздохнул: «Пора, милая. Завтра, – он прижался губами к ее руке, – завтра утром...»
– Завтра утром, – повторила Маргарита. Волк, проводил глазами ее стройную, узкую спину:
– Может быть, – отчего-то подумал он, – она действительно станет моим помощником, моей подругой...
Он тщательно убрал в квартире, зная, что барон де ла Марк завтра непременно здесь появится, свинтил табличку и взял саквояж. Волк оставил ключи для будущих жильцов у адвокатов, и перекусил на вокзале. Он купил в кассах два билета на утренний поезд во Франкфурт. Деньги у него были, в аккредитивах. Волк предполагал в Руре устроиться металлистом на завод, а Маргариту отправить в подсобные рабочие или поденщицы. Он прошел мимо почтамта. Письмо от пана Крука жгло ему карман, но Волк решил пока не отвечать Федору Петровичу. Понятно было, что Воронцов-Вельяминов хочет нанять пана Вилкаса для какого-то деликатного поручения. Волк сначала хотел поработать в Европе, а потом податься в Польшу.
– Может быть, – размышлял он, расплачиваясь за комнату в скромном пансионе у вокзала Брюссель-Норд, – мне теперь никто не понадобится. Маргарита..., – он вспомнил ее русые, густые волосы, ласковые, серые глаза: «Может быть, с ней все получится». Макс поднялся по узкой лестнице в каморку под крышей. Волк попросил принести кофе и сел работать над рукописью.
Маргарита почти всю ночь лежала без сна. Она слышала, как ворочается сестра Эммелина, монахиня делила с ней спальню, слышала, как цокают копыта лошадей по булыжнику, и скрипят колеса экипажей. Ночь была летней, прозрачной, солнце долго не заходило. Она повернулась на бок и одними губами прошептала: «Макс». Вернувшись в гостиницу, девушка застала отца в гардеробной. Он переодевался.
