Текст книги "Вельяминовы. Век открытий. Книга 1 (СИ)"

Автор книги: Нелли Шульман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 89 страниц) [доступный отрывок для чтения: 32 страниц]

Даже красота не могла ее выручить. Амалия разглядывала в простое зеркало густые, тяжелые, цвета спелой пшеницы волосы, большие, голубые глаза, стройную шею, изящный нос с горбинкой, и вздыхала. Она видела, как мужчины смотрят на нее, в лавке, на улице, но повторяла себе: «Не мечтай. Богатым нужно приданое, а не только хорошенькое личико». Одна девушка с их улицы, дочь рано овдовевшей портнихи, стала содержанкой женатого банкира. Она приезжала к матери в ландо. У нее были шелковые платья, драгоценности, маленькая, беленькая собачка. Даже у той Амалия заметила серебряный ошейник. Ходили слухи, что банкир подарил девушке квартиру, что они ездили на воды, и в Италию.

– Хотя бы так, пусть не женой, но пусть обеспеченной женщиной, – зло думала Амалия, когда ее начали сватать, в шестнадцать лет. У родителей было еще три дочери, о приданом, и заикаться не стоило.

– Пусть он вдовец, – строго сказала ей мать о выбранном отцом женихе, – пусть он тебя старше, но он тебя берет без гроша в кармане. Сама понимаешь, у него дети маленькие, им мать нужна. От жены его первой шелковые платья остались. Перешьешь их, – мать улыбнулась. Амалия едва сдержалась, чтобы не закричать: «Я хочу свои платья! Свои, а не какой-то мертвой женщины».

Девушка сходила в микву, а за два дня до хупы, когда мать послала ее на рынок за овощами, не вернулась домой. Амалия часто думала: «Наверное, считают, что я сбежала с кем-то. С гоем, или женатым». Она еще в Будапеште поняла, что не стоит никому прекословить, и даже не плакала . Амалия просто ждала, когда станет понятно, куда их везут.

Теперь у нее было все. Султан оказался милым, воспитанным в европейской манере человеком, образованным. Сама Амалия едва умела читать. Она закончила четыре класса начальной школы. В Пруссии это было обязательным, но потом родители забрали ее домой. Богатые евреи нанимали своим дочерям гувернанток и учителей, но на улицах, где выросла Амалия, мальчики занимались Талмудом, а девочки помогали матерям на кухне.

Только здесь, в Стамбуле, она услышала Гете и Гейне, только здесь стала читать газеты. Отец Амалии, конечно, читал Wiener Zeitung, но не дома, в лавке. Домой такие вещи не допускались. Мать говорила: «Девушкам это ни к чему».

У Амалии появились шелка, кружева, бриллианты, ароматическая эссенция из Парижа, соболья накидка. Султан подарил ей красивых, грациозных персидских кошек. Она видела их еще в Берлине, в витрине дорогого магазина на Унтер-ден-Линден. У нее была своя вилла, с мраморным бассейном, вышколенные служанки и евнухи. Амалия, забеременев, сказала Абдул-Меджиду, что хочет стать правоверной.

Девушка думала, что султан обрадуется, однако он только потрепал ее по щеке: «Конечно, милая. Я пришлю к тебе муллу. Скажешь все, что надо, из-за ширмы».

– Даже не поблагодарил, – зло подумала потом Амалия: «Я ради него от своей веры отказалась. Его мать ведь тоже магометанкой стала».

Она знала, что свекровь родилась еврейкой, в Иерусалиме, а больше ничего валиде-султан ей не рассказывала. Амалия немного побаивалась ее. У женщины были пронзительные, спокойные, холодные глаза. Она, как-то раз, рассматривая Амалию, заметила: «Дорогая моя, ты помни, если султан тебя полюбит, он тебя сделает кадиной. Все остальное, – валиде махнула тонкой рукой – ему неважно».

– Полюбит, – упрямо сказала себе Амалия, сгибаясь от боли, мотая головой: «Я рожу ему сына, и он меня полюбит. А от Сальмы, – она закусила губу, – и ее мальчишки, от них ничего не останется. Я стану его женой, а мой сын наследником престола. Я так решила, и так будет».

Циона поставила на мраморный, резной стол серебряную чашку с кофе. Амина яростно кричала, а потом валиде-султан услышала жадный, сильный голос младенца. Она размяла длинными пальцами папиросу, евнух предупредительно чиркнул спичкой.

Двери растворились, и врач высунулся на террасу: «Мальчик, ваше величество, крепкий, здоровый мальчик».

– Славьте Бога, ибо бесконечна милость его, – облегченно подумала валиде-султан.

– Очень, очень хорошо, – ласково улыбнулась женщина: «Немедленно пошлите записку его величеству. Он будет рад узнать отличные новости».

– Может быть, вы пройдете к госпоже? – предложил евнух.

– К чему? – удивилась Циона, стряхивая пепел. Она потушила папиросу и поднялась: «Проводите меня к моему внуку».

Она обернулась, заходя в дом. Солнце уже поднялось над морем.

– Все, – успокоено подумала валиде-султан, – теперь они могут уезжать. У Абдул-Меджида есть наследник. Амалия будет еще рожать, а Шуламит со Стивеном пусть растят своего сына.

Валиде-султан прищурилась и озорно помахала черному, красивому ворону, что парил над садом.

Стивен лежал, закинув руки за голову, смотря в мраморный потолок комнаты. Было жарко, над Босфором повисла низкая, полная луна, из сада тянуло запахом роз. Цветы всегда напоминали ему о Шуламит. Мальчик был где-то здесь, подумал Стивен, в апартаментах султана. Он поморщился и, перевернувшись, уткнул лицо в шелковую подушку. Абдул-Междид тогда, немного смущенно, извинился:

– Простите, Сулейман-ага. Муса любого мужчину называет отцом. Я его представлял советникам, он к ним ко всем тянулся. Мне надо больше времени с ним проводить, – султан вздохнул и потрепал мягкие, рыжие кудри, – Муса должен ко мне привыкнуть. Впрочем, – он ласково обнял мальчика, -теперь мой хороший будет жить рядом с папой. Мы будем видеться каждый день!

– Папа! – мальчик захлопал пухлыми ладошками. Стивен едва удержал себя. Ему хотелось вырвать ребенка из рук султана. «Это мой сын, – капитан Кроу, сжал зубы, – как он смеет трогать моего сына! Он ему никто!»

– С разрешения вашего величества, – Стивен поклонился, – я бы мог показать Мусе мой кортик. Я буду очень аккуратен, и послежу за тем, чтобы мальчик не порезался.

– Меч! – Моше залез на колени к султану и коснулся эфеса кинжала за поясом его парчового халата.

– Конечно, покажите, – добродушно отозвался Абдул-Меджид: «Когда Муса подрастет, у него тоже будет свое оружие. Я жду хороших вестей, – улыбнулся султан, – со дня на день у меня должен появиться на свет еще один ребенок».

Хорошие вести доставили с островов уже на следующий день. Вечером, над Босфором, разнесся гром пушек. Городу объявляли о рождении мальчика. Абдул-Меджид пригласил Стивена к обеду, вместе с другими сановниками. За кофе, султан удобно раскинулся на подушках:

– Его я назову Мохаммедом, в честь моего отца. Мне сообщили, что мальчик, да хранит его Аллах, -крепкий и здоровый, похож на меня, – Абдул-Меджид провел рукой по своим темным, непокрытым волосам.

Когда Стивен вернулся в свои комнаты, его ждал голубь. Шуламит писала, что ему не надо приезжать на острова. Пришло распоряжение от султана. Она должна была присоединиться к сыну, во дворце Долмабахче.

Стивен поднялся. Накинув шелковый халат, закурив папиросу, он вышел на террасу. Ночь была тихой, он услышал шум моря внизу. Абдул-Меджид поехал на виллу матери, увидеть новорожденного, и, горько вздохнул Стивен, забрать Шуламит в Стамбул.

Капитан Кроу велел себе не думать об этом. Он присел на ступеньку, и закрыл глаза. Каждый раз, когда случалось такое, он вспоминал ласковый голос Шуламит: «Я его не люблю, милый. Я обещаю тебе, как только я отлучу маленького, я начну пить травы. Тетя мне достанет снадобье. Ты понимаешь, что…, – голос девушки угас, и она вздохнула.

– Тебе с ним хорошо, – зло сказал Стивен, отвернувшись от нее: «Если бы не было хорошо, ты бы как-нибудь отговорилась от этого…этой, – он поискал слово, – обязанности».

Шуламит помолчала, а потом встряхнула его за плечи.

– Я не могу отговориться, – гневно шепнула девушка, – иначе я рискую не только своей жизнью, но и жизнью нашего сына. Абдул-Меджиду не скажешь «нет», как ты не понимаешь? Прекрати меня расспрашивать, – Шуламит раздула ноздри, – тебе недостаточно того, что я тебе люблю?

Стивен тогда просил прощения, но все равно, даже сейчас он видел перед собой ее и Абдул-Меджида, вместе.

– Можно его убить, – вдруг, холодно, подумал капитан Кроу, – тогда здесь будет хаос, суматоха, легче исчезнуть. Он мне доверяет, я к нему захожу с оружием. Это минутное дело…, Нет, нет, – Стивен помотал головой, – забудь об этом. Просто придумай, как тебе увезти Шуламит и Моше, они теперь будут во дворце.

Он вернулся в спальню. Зажигая свечи, капитан расстелил на резном столе подробную карту Долмабахче и садов. Стивен хорошо знал все постройки. Он, по просьбе султана, проверял работу водопровода и канализации, следил за механизмами дворцовых фонтанов.

– В общем, все просто, – хмыкнул он, разглядывая чертежи. Женская половина была отгорожена стеной в шестнадцать футов высоты, ворота днем и ночью охранялись евнухами. Нечего было и думать о том, чтобы перебраться к Шуламит этим путем. Однако, оставался еще Босфор.

– Надо выяснить, – велел себе Стивен, – когда меняются патрули на берегу. Бот у меня стоит в доках Арсенала, все готово. Приду и заберу их, а там поминай, как звали.

С тех пор, как он сказал султану, что решил остаться в Стамбуле, надзор за ним ослабили, но Стивен не хотел рисковать и просить английское посольство помочь им с Шуламит выбраться из города.

– Они бы отказали, – мрачно сказал капитан сейчас, затягиваясь папиросой, – одно дело я, а Шуламит оттоманская подданная, да еще и…

Он не мог заставить себя произнести это слово, но иногда, ночью, один, сжав зубы, повторял себе: «Наложница. Она его наложница. Он был у нее первым…., – Стивен приказывал себе забыть все это: «Она любит меня. Меня, а не его».

В кабинете, играя с Моше, он едва удержался, чтобы не сказать в лицо султану: «Это не твой ребенок. Это мой сын, мой и Шуламит. Мы уедем отсюда, и всегда будем вместе».

Стивен построил отличный, быстроходный парусный бот, небольшой, как раз на двоих человек. Кизляру-агаши он сказал, что хочет преподнести его в подарок султану перед своим отъездом.

– И преподнесу, – издевательски заметил капитан Кроу, быстро набросав записку для валиде-султан. Он просил узнать, как охраняется выход к морю из женской половины дворца.

Шуламит должна была ждать его, вместе с Моше, на берегу, и там сесть на бот. Она собиралась оставить на камнях одежду, свою и ребенка, для того, чтобы султан посчитал ее исчезновение несчастным случаем.

– Во второй раз утону, – сказала она Стивену, смеясь, закалывая рыжие волосы на затылке. От нее пахло розами, она вся была мягкая, нежная, вся его. Стивен, поцеловал ее: «Еще совсем немного. Будем жить в Лондоне, растить детей, всегда рядом, всегда вместе…»

Он отправил голубя и вернулся в постель. В свете луны тускло блестел золотой эфес кортика на столе. Стивен устало прикрыл веки и задремал. Ему снилась бесконечная, покрытая серым, тающим снегом, равнина, хмурое, низкое, северное небо. «Больно, – внезапно понял он, – как больно». Он попытался поднять голову, и увидел, что лежит на низких, шатких деревянных санях. Человек впереди, к его поясу была привязана веревка, тащил сани куда-то, проваливаясь в снег. «Еще немного, – подумал Стивен, – немного осталось потерпеть». В небе, над ними, кружил черный, большой ворон. Он пошарил рукой и нашел рядом кортик. Пальцы почти не двигались, Ворон хрипло закричал. Хлопая крыльями, птица метнулась вдаль, туда, где не было ничего, кроме бескрайнего, мертвого пространства.

Стивен почувствовал жар огня. Человек наклонялся над ним, говорил что-то, он ощутил прикосновение твердых, сильных пальцев к своей руке. «Это инуит, – вспомнил Стивен, – они так одеваются. Я видел рисунки, в отчетах старых экспедиций Франклина и Росса. Это Арктика, та, где пропал Франклин. Никто не знает, где он. Никто не знает, существует ли Северо-Западный проход».

– Знают, – сказал инуит. «Он говорит по-английски, – удивился Стивен, – почему?». Жар стал обжигающим, он увидел наверху, над своей головой, вспышку огня, услышал лай собак, и, теряя сознание, еще успел заметить, что у инуита голубые глаза.

Вытерев пот со лба, капитан пробормотал: «Господи, не бывает такого». Он прислушался. В открытое окно доносилось приглушенное, настойчивое карканье птицы. Наконец, оно стихло, и Стивен заснул, коротким, тяжелым, беспокойным сном.

Мягкие, темные, младенческие волосы легли на серебряную чашку весов. Абдул-Меджид, улыбаясь, высыпал на вторую чашку горсть золотых монет. «Я хочу, – велел султан, – чтобы в честь рождения моего сына, эта сумма – он указал имаму на золото, – была увеличена стократ и роздана бедным. Пусть, как положено, в каждой городской мечети принесут в жертву баранов и накормят молящихся».

Ребенка евнухи унесли за ширму. Амина приняла его. Мальчик плакал, когда ему стригли голову, но, взяв грудь, успокоился. У него были серые, большие глаза. Дитя тихонько посапывало. Она сидела, слушая мужские голоса из-за ширмы, и ощущала горячие слезы у себя на глазах.

О том, чтобы сделать ее кадиной, даже речи не зашло. Абдул-Меджид потрепал ее по голове, любуясь ребенком, что лежал в колыбели: «Оставайся здесь, милая. Я буду вас навещать, иногда. Ее величество валиде-султан и госпожа Сальма возвращаются со мной, во дворец Долмабахче. В следующем году, когда ты отлучишь Мохаммеда, – султан задумался, – посмотрим, может быть, и ты туда переедешь. Там решим, – он повел рукой в сторону подноса с драгоценностями: «Это тебе, милая. Отдыхай, корми, и ни о чем не думай».

– Он меньше часа здеь пробыл, – разъяренно подумала Амалия, слыша, как мужчины покидают гостиную. «Все время с ними, с валиде-султан, и с этой…»

Ее главный евнух, вернувшись с виллы Безм-и-Алем, развел руками: «Его величество, госпожа Амина, как приехал и пообедал, уединился с госпожой Сальмой. Еще со вчерашнего вечера, – зачем-то добавил негр. Амалия велела себе не плакать.

Она вернулась в спальню. Передав мальчика служанкам, Амина кивнула своему евнуху: «Пойдем». На террасе было тихо, лучи закатного солнца лежали на мраморных ступенях. Амалия посмотрела в сторону моря. Оно было огромным, темно-синим, тихим. «Мне говорили, – вспомнила девушка, -Сальма любит плавать. У валиде-султан, в ее крыле, целая купальня устроена, на берегу Босфора. Вот и хорошо».

Она искоса посмотрела на евнуха. Его черное лицо было непроницаемым. «Они тоже, – подумала Амалия, – друг против друга интригуют. Каждый хочет занять пост кизляр-агаши». Они с евнухом говорили на турецком языке, Амалия его уже выучила. «Сальма, – злобно повторила девушка, -Господи, как бы это от нее избавиться? От нее и мальчишки».

Амалия повертела на пальце сапфировый, с бриллиантами перстень, и поправила свою темно-синюю, шелковую накидку. «Друг мой, – мягко начала девушка, – знаешь, если женщина становится кадиной, то и ее евнухи…»

– Поднимаются на ранг выше, – согласился негр.

– Знаю я, к чему госпожа Амина клонит – он, незаметно, усмехнулся, – кизляр-агаши, конечно, не потопить. Ее величество Безм-и-Алем в добром здравии. Значит, и кизляр-агаши никуда не денется. Однако если избавиться от Сальмы, то госпожа Амина станет кадиной. Других европейских женщин в гареме нет. Могут опять заказать, конечно, но это дело долгое. А у нее, – евнух взглянул на изящный нос с горбинкой, – уже есть сын. Но ведь и у той сын. Хотя его величество пока не возвел никого в ранг наследника. Наверняка, после женитьбы на Сальме он даст ее мальчику титул.

Они стояли, молча, глядя на море, в саду почти неслышно журчал фонтан. «Госпожа Сальма, я слышала, – ненароком заметила Амина, – любит появляться на берегу. Например, в той купальне, что стоит в Долмабахче».

Девушка начала расстегивать свой золотой браслет, но евнух поднял ладонь: «Не стоит, госпожа. Я, пожалуй, – он склонил голову набок и задумался, – съезжу во дворец. Вам надо заказать новые шелка, благовония, еще что-нибудь…, – он поиграл черными пальцами: «В общем, положитесь на меня».

Амалия кивнула и ушла в комнаты.

– Валиде-султан не помеха, – сказал себе евнух, – какая ей разница? Хотя госпожу Сальму она, конечно, больше любит. Это все знают. Они землячки. Но если Сальмы не станет, – негр тонко улыбнулся, – госпожу Амину возведут в ранг кадины. И, если я, хоть что-нибудь понимаю в этой жизни, она единственной кадиной и останется, Абдул-Меджид сын своего отца. А тогда…, – евнух, сладко, зажмурил глаза и удовлетворенно тряхнул головой.

Амалия вернулась в спальню и взглянула на сына. Ребенок дремал в роскошной, красного дерева, выложенной слоновой костью, колыбели.

– Ты станешь наследником трона, – спокойно сказала девушка, легко, ласково погладив его по голове. «А я сначала женой султана, а потом и валиде-султан, милый мой. Это я тебе обещаю».

Она присела на кушетку. Накрыв ноги шелком, потянувшись за сладостями, что лежали на серебряном блюде, Амалия повторила: «Обещаю».

Евнух пришел за Стивеном вечером, когда он сидел на террасе, заканчивая свои заметки к докладу Лессепса. Небо было глубокого, почти фиолетового цвета, солнце опускалось в Босфор. В садах, внизу, щебетали птицы.

– Ее величество вас ждет, – поклонился евнух.

Стивен знал, что они вернулись с островов еще после обеда. Он стоял, прислонившись к перилам, разглядывая пролив в свою подзорную трубу. Она у капитана Кроу была отменной, немецкой работы. В здешнем Арсенале денег на оснащение кораблей не жалели.

Он увидел дымок парового катера, а потом они сошли на гранитный причал дворца. Стивен хорошо все рассмотрел. Султан был в халате, с непокрытой головой. Он подал руку Шуламит, – Стивен бы узнал ее и за несколько миль, – и еще одной женщине, тоже высокой, стройной, закутанной в газовую накидку.

– Валиде-султан, – понял Стивен. Он видел ее всего несколько раз. Во время их встреч валиде-султан всегда оставалась за ширмой. Только изредка, провожая Шуламит до ворот, он замечал в саду Безм-и-Алем.

– Очень жаль, что тетя с нами не поедет, – как-то раз вздохнула девушка: «Мне так больно, что я ее здесь оставляю. Она тридцать лет одна прожила, бедная».

– У нее был муж, – отозвался Стивен, – и…, – он не закончил. Шуламит приникла к нему и помотала головой: «Ты пока не понимаешь, милый. Но потом поймешь, обязательно. Очень трудно жить вдали от своего народа. Тетя…она ничего плохого не хотела, поверь мне, – Шуламит стала целовать его, – ей было тяжело, что так получилось».

– Мы уедем с тобой и маленьким, – вздохнул Стивен, – и забудем обо всем этом.

– А я? – спросил себя капитан Кроу, идя вслед за евнухом в апартаменты валиде-султан: «Я смогу забыть о том, что Шуламит…, что она…, Надо забыть, – велел себе мужчина.

В огромной, перегороженной ширмой гостиной, на полу черного дерева лежали подушки, тканые ковры, шкуры тигров. Пахло хорошим табаком, на столике его ждал серебряный кофейник и папиросы.

– Сулейман-ага, – рассмеялась она из-за ширмы: «Давно мы с вами не говорили». Они с валиде-султан обсуждали строительство технических каналов. На прокладке основного водного пути должно было работать пятнадцать тысяч человек. Валиде-султан заметила: «Караванами туда пресную воду не повозишь. Необходимо продумать, как ее доставлять из оазисов».

Потом она просунула под ширму свернутую бумагу: «Это данные о количестве пресной воды в ближайшей местности, Сулейман-ага. То, что вы просили, – со значением добавила Безм-и-Алем. Стивен спрятал записку в карман своего халата. Он ожидал, что ширму отодвинут. На небе взошла луна, с Босфора тянуло соленым ветерком. Однако валиде-султан только сказала: «Спокойной ночи, Сулейман-ага. Мы с вами отлично поработали».

Стивен поднялся и сам шагнул за ширму. Циона посмотрела в его лазоревые глаза и вздохнула: «Бедный. Видно, как тяжело ему. Пусть отправляются отсюда, быстрее».

Валиде-султан была в шелковой, цвета голубиного крыла, накидке, Стивен заметил темные, не тронутые сединой волосы, что спускались на белую щеку. Она стояла, опираясь на мраморный подоконник. Стивен, сглотнув, спросил: «Ваше величество? Где Шуламит, где, – он помолчал, -Моше?»

Она указала в сторону главного дворца: «Ужинают с его величеством. Потом маленького приведут ко мне, а Шуламит…, – валиде-султан, внезапно, разозлилась. «Взрослый человек, двадцать семь лет ему. Нечего врать».

– А Шуламит останется там, – жестко закончила Циона.

– Эту ночь, и еще несколько, пока у нее…., – женщина повела рукой в воздухе.

– И тогда вы уедете, Стивен, – неожиданно ласково добавила валиде-султан.

Он стоял, кусая губы, а потом почувствовал прикосновение ее прохладной руки на своей обожженной щеке. «Не надо, милый, – попросила валиде-султан, стирая его слезы, – не надо. Шуламит тебя любит, и будет любить всегда, поверь мне».

Он все-таки расплакался, уткнувшись лицом ей в плечо, вспоминая, как когда-то, в детстве, когда еще была жива мама, прибегал к ней, поссорившись с Юджинией. От матери и пахло так же, хорошим табаком, ароматической эссенцией, и, едва уловимо, чем-то химическим. Антония, наравне с мужем, работала в его мастерской. Мама гладила его по голове и шептала что-то ласковое. То же самое делала сейчас Циона.

Стивен провел рукавом халата по лицу: «Спасибо вам. Вы тогда мне весточку, пошлите, какой ночью бот должен быть готов. И скажите…, скажите Шуламит, что я ее люблю, пожалуйста».

Валиде-султан кивнула. Стивен, нагнувшись, бережно поцеловал тонкую, красивую, в пятнах от чернил руку. Она прикоснулась губами к отросшим, коротко стриженым, каштановым волосам мужчины: «Все будет хорошо, Ворон. Все, обязательно, будет хорошо».

Моше сначала скривился и оттолкнул серебряную ложку: «Фу!». Валиде-султан повертела у мальчика под носом леденцом.

– Хочу! – потребовал ребенок и протянул ручку.

– Сначала лекарство, – улыбнулась Шуламит. Сын закатил серые глаза, шумно, жалобно вздохнул, но все-таки открыл рот. Снадобье было проверенным. Моше заснул, держа в пальчиках леденец. Евнухи тоже спали. Валиде-султан позаботилась о том, чтобы в кувшин шербета, что принесли им к ужину, было кое-что добавлено.

В комнатах было тихо, снизу, с Босфора доносился тяжелый шум волн, что набегали на берег. После обеда поднялся сильный ветер. Капитан Кроу утром уехал в арсенал. Кизляр-агаши Стивен сказал, что хочет как следует проверить бот на воде.

– Абдул-Меджид будет считать, что он сбежал, – Циона сидела на мраморных ступенях своей террасы, затягиваясь папиросой. «А вы, – она обернулась к племяннице, – вы с Моше решили пойти окунуться. Днем сейчас слишком жарко, а вечером хорошо. И утонули, – валиде-султан развела руками:

– Не забудь одежду в купальне оставить. Я вас провожу, конечно, – добавила женщина.

– Опасно, тетя, – Шуламит подобралась ближе и положила ей голову на плечо: «Вдруг появится кто-нибудь».

– А кому появиться? – Циона пожала плечами: «Я твоему Ворону, – она усмехнулась, – передала расписание охранников. В полночь они меняются. У вас будет полчаса, а то и больше. За это время и вы уйдете, и я успею в комнаты вернуться. А маленькому, – она пощекотала Моше, что спал на подушках, – мы настой дадим. Он только в море проснется».

Шуламит забрала у сына леденец и устроила его в кашемировой шали. У нее не было оружия. Стивен должен был взять в Арсенале два револьвера. «Хотя, – подумала Шуламит, глядя на рыжие волосы мальчика, – зачем они нам нужны? На всякий случай. Отсюда пойдем прямо на юг. Провизия и вода на боте есть, немного, правда, но на греческих островах пополним запасы. Скоро дома будем, -девушка, нежно, улыбнулась: «Сегодня кольцо его надену, и больше никогда его не сниму. Стивен…, – она, на мгновение, закрыла глаза. Валиде-султан шепнула: «Будете счастливы, милая». Женщина посмотрела на свои золотые часики: «Пора».

– Тетя, – Шуламит обняла ее, – тетя, милая, может быть…

Циона вспомнила зеленую траву на плантации этрогов, мощные, каменные стены Иерусалима, яркое, без единого облачка, голубое небо. Она стояла, молча, а потом вздохнула: «Нет, милая. Здесь мой сын, внук у меня родился. Здесь я свою жизнь доживу. А ты, – женщина помолчала, – передавай привет Исааку, Дине, земле нашей, – Шуламит показалось, что голос Ционы дрогнул. «Пусть Моше, -валиде-султан наклонилась и коснулась губами рыжих кудрей, – будет достоин деда своего».

– Обязательно, тетя, – кивнула Шуламит, и они выскользнули на террасу. Сады были пустыми, темными, журчала вода в фонтане, чуть хрустела мраморная крошка под легкими туфлями женщин. Циона внезапно остановилась и огляделась.

– Что такое? – озабоченно шепнула Шуламит.

– Ничего, – валиде-султан помолчала.

– Почудилось, – она склонила набок темноволосую голову и прислушалась. Над Босфором висел прозрачный леденец луны, в проливе отражались крупные звезды. Волны заливали прибрежную гальку, пахло солью и водорослями.

Ветер раздувал шелковые занавески в окнах купальни темного гранита. Она была построена прямо на берегу, колонны уходили на двадцать футов в воду. Со стороны моря вход в купальню был тоже закрыт шелком. Валиде-султан прищурилась: «Ворон здесь».

Циона подняла медный, масляный фонарь, что стоял на мраморной лавке и нахмурилась: «Странно. Кто бы его мог зажечь? Наверное, охрана оставила».

Валиде-султан помахала фонарем, женщины увидели, как на боте двигается мерцающая точка, а потом раздался плеск воды. Стивен, выбравшись на берег, поцеловал Шуламит: «Здесь мелко, едва по пояс. Пойдемте, я хочу быстрее выбраться в открытое море, ветер как по заказу».

– Тетя, – Шуламит обняла ее, – тетя, милая, спасибо вам, за все, за все….

Из купальни сухо протрещал выстрел и Шуламит крикнула: «Нет!». Циона толкнула ее на прибрежные камни, закрыв своим телом. Шуламит ощутила у себя на руках быструю, горячую кровь, Стивен вытащил ее из-под тела валиде-султан и велел: «Немедленно на бот!». «Тетя, – прошептала Шуламит, – нет, нет, Стивен, я ее не оставлю…»

Наверху, в садах, зажигали фонари, были слышны крики охранников.

– Быстро! – Стивен толкнул Шуламит в воду и перевернул Циону. Серые глаза застыли, тонкие губы были окрашены кровью.

– Бегите…– только и успела сказать женщина. Стивен поднял пистолет. Обернувшись, увидев, что Шуламит взбирается по трапу, он зашел в купальню. Капитан выстрелил, почти не целясь, в темную тень, что метнулась к выходу. Человек застонал. Снаружи донеслось еще несколько выстрелов. Стивен выскочил на берег. Нападавший полз по камням, оставляя за собой кровавый след. Капитан Кроу нагнал его, и разнес ему пулей затылок.

Он услышал топот охранников, крики: «Стоять!». Прошлепав по воде, забравшись на бот, Стивен похолодел. Шуламит лежала ничком на палубе, сжавшись в комочек, прикрывая руками Моше. Стивен увидел кровь на досках. В свете луны она была черной, тяжелой, накидка Шуламит промокла. Пули захлестали по воде. Парус надулся восточным ветром. Стивен, быстро подняв якорь, направил бот прямо в бескрайнее, огромное пространство пролива.