Текст книги "Вельяминовы. Век открытий. Книга 1 (СИ)"

Автор книги: Нелли Шульман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 89 страниц) [доступный отрывок для чтения: 32 страниц]

– Невыносимый, ограниченный сноб, – буркнул Майкл. Закурив папиросу, он взялся за учебники.

Мэтью сидел, глядя на огонь.

– Потом, – пообещал он себе, – позже. Я стану адвокатом, отец умрет, или я помогу ему умереть. Он, наверняка, разделил все между мной и Майклом. Но если он, хоть что-то завещал этой черной шлюхе, обещаю, она, ни цента не получит. Заберу свою долю, куплю имение на юге, рабов…, И мне привезут Бет, – он усмехнулся и вспомнил ленивый голос Чарли Фэрбенкса.

Юноши сидели на мраморной террасе, в томном, нежном тепле, летнего вечера. Вдали поблескивала река. Чарли отпил мятного лимонада:

– Рабыни, мой дорогой Мэтью, это неинтересно. Мне папа еще в тринадцать лет двух подарил, для этого дела, – юноша рассмеялся: «Однако с такими девками скучно. Они выросли в бараках, ничего другого не знают. Мой отец, – Чарли понизил голос, – заказал себе свободную женщину, из Нью-Йорка».

– Так разве можно?– удивился Мэтью. «А кто…»

– Есть надежные люди, они таким занимаются, – Чарли поиграл хлыстиком.

– Когда она сюда попадет, – юноша обвел рукой ухоженный парк, негров, что возились на клумбах, -можно забыть о том, что она рождена свободной. Папа с ней натешится и продаст дальше. Сам знаешь, – юноша поднял бровь, – здесь юг. У нас свои законы.

– В общем, – завершил Тед, – я на днях уезжаю в Канзас, с мистером Брауном. Это новый штат, надо быть уверенными в том, что он станет свободным.

– И какими путями вы собираетесь обрести эту уверенность? – поинтересовалась Полина.

Тед посмотрел в синие глаза жены. Мужчина хмуро, коротко, ответил: «Как дело пойдет, дорогая моя».

Марта помолчала: «У нас в Америке, тоже войны не миновать, к сожалению. Иначе от рабства никак не избавиться».

Стемнело, над степью играл, переливаясь, величественный Млечный Путь. Маленький отряд всадников, свернул с разъезженной дороги на тропинку, туда, где в распадке были видны всполохи догорающего костра. Копыта лошадей были обмотаны тряпками

Князь курил сигару, ожидая их на развилке.

– Лодка готова, – вспомнил он, – ночь сегодня тихая. Девять верст до Тамани, к утру будем на месте. Рассчитаюсь с этими наемниками и новых найду, чтобы до Терека нас проводили. За Тереком законов нет. Кавказ пылает, Шамиль с русскими воюет. Главное, на Шамиля не наткнуться. Он, таких людей, как я не щадит. Мы для него предатели, встали под вражеские знамена. Впрочем, он на востоке, в горах, не будет рисковать.

Он приподнялся в стременах и увидел, как всадники возвращаются обратно. Через седла двух лошадей были перекинуты тюки.

– Все можно купить, – усмехнулся Нахичеванский, – было бы золото. Двадцать рублей, и мне этот врач в госпитале целую бутыль хлороформа принес. Вот и хорошо. Они теперь только на той стороне пролива очнутся.

Он принял шерстяную, татарскую суму и, повертел ее в руках: «Ладно, киньте рядом с ней, в лодку. Девушке, – острые зубы оскалились в улыбке – нужны будут вещи, на первое время».

Марта пришла в себя от острого, свежего ветра. Пахло солью и еще чем-то, сладковатым. «Хлороформ, – поняла она, принюхавшись. «Господи, я ничего не помню…, Мы заснули, я Степана обнимала, а потом…».

Плескала вода, она пошевелилась и поняла, что крепко связана. Во рту был кляп. Марта открыла глаза, вокруг было темно. Она, почувствовала, что завернута в какой-то ковер.

– Где Степан? – подумала она. «Что случилось, где мы? Или это его похитили, а меня забрали просто потому, что я рядом была? Может быть, это британцы, они следили за ним…, Тогда все хорошо».

Она прислушалась и застыла, уловив смутно знакомый голос. Марта вспомнила его черную бороду, крупные, хищные зубы, и велела себе молчать. «Не двигайся, – сказала себе девушка, – лежи тихо. Тебе надо спасти Степана, надо выжить самой. Молчи, слушай и жди».

Лодка быстро шла через пролив. На востоке, над плоским, пустынным берегом Тамани была видна полоска рассвета.

Аул Хабез, Западный Кавказ

Отряд всадников, сопровождающий две повозки, проехал по узкому, деревянному мосту, мимо полуразрушенной башни, среди белых скал. В ущелье, шумела река, катясь по камням, на рынке блеяли овцы. Князь, спешиваясь, велел наемникам: «Здесь меня подождите». Он осмотрел базар: «Сейчас продам этого русского, и сегодня возьму девчонку к себе в наложницы. Хватит ждать». Нахичеванский был в потрепанной, простой черкеске, с невидной шашкой. Здесь, на земле, где не было власти царя, где прав был тот, кто сильнее, незачем было щеголять богатством.

Всю дорогу от Тамани девчонка, как ему доносили, молчала. Нахичеванский ей на глаза не показывался. Охранники говорили, что она просто лежит, послушно ест, моется, – князь приказал ненадолго развязывать девушке руки, – и молчит.

– Как волчица, ваша светлость. Смотрит на тебя, и думаешь, сейчас бросится – сочно заметил ему наемник: «Дайте мы хотя бы вещи ее проверим, вдруг там оружие».

– Какое оружие, – отмахнулся князь: «Золотую цепочку, что у нее на шее видели, оставьте. Я не вор, чтобы у женщины драгоценности забирать».

С мужчиной тоже все оказалось просто. Его держали во второй повозке, связанным, с кляпом во рту, под хлороформом. Когда он ненадолго приходил в себя и пытался освободиться, его били, впрочем, как велел князь, так, чтобы не убить.

Он прошел мимо базарных рядов, где продавали птицу, ковры, серебро, ячмень, невольниц, и свернул в узкую улочку, откуда доносился запах кофе.

Здесь было близко до Черного моря. Через побережье, еще не захваченное русскими, вел торговый путь в Стамбул, здешних женщин издавна возили в султанский гарем. «За нее много дадут, -размышлял Нахичеванский, – но нет, я ее оставлю себе. А этого продам куда подальше».

Он присел на потрепанные ковры, разложенные по деревянной веранде. Щелкнув пальцами, приняв медную чашку с густым кофе, князь откинулся на бархатные подушки.

– Есть товар, – Нахичеванский оглядел мужчин. Двое играли в нарды, кто-то чистил оружие. Тонко, неуловимо тянуло дымом кальяна.

– Русский пленник, молодой, едва за тридцать, сильный, – Нахичеванский улыбнулся.

– Сейчас их много, – безучастно заметил один из торговцев, – на востоке русские проигрывают Шамилю. Цены упали, а в Стамбул их возить невыгодно. Многие умирают по дороге. Но покажи, – он поиграл четками, – покажи, а мы посмотрим.

Степан пришел в себя, ощутив на лице прохладу ледяной, стылой воды. Он почти ничего не помнил, только удар по голове, ощущение душной, сладкой тяжести, размеренное покачивание повозки. Иногда ему вынимали кляп, и просовывали под мешок, надетый на голову, какую-то еду. Он пытался вцепиться зубами в чужую руку, и после этого его били, палкой, плетью, или просто кулаком. Кляп заглушал его стоны. «Марта, – думал он, – постоянно, непрерывно, – где Марта? Что с ней, Господи? Только бы она была жива. Только бы ее не тронули».

Он все еще стоял с мешком на голове. Ленивый голос сказал что-то, вокруг него захохотали. Степан понял: «Горцы. Только бы с Мартой ничего не сделали. Я выдержу, ничего страшного, я ее найду, обязательно». Он вспомнил, как Тотлебен, еще в Севастополе, раздраженно отбросил газеты: «Дикари, дикари…, У Шамиля и артиллерия есть, и укрепления он строит не хуже наших редутов. Мы в горах воевать не умеем, и, судя по всему, так и не научимся».

– Нельзя даже говорить о Марте, – приказал себе Степан: «Они везде одинаковы, нельзя им показывать свою слабость».

Он научился этому еще в воспитательном доме. Сироты, которых туда привозили, плакали по ночам и звали мать. Их тогда били, и маленький Степа, лежа, закусив холщовую подушку, велел себе: «Никогда они не увидят твоих слез, никогда не услышат даже имен твоих родителей». Он и сейчас знал, что Марта всегда будет в его сердце, далеко, куда никто не доберется. Знал и вдруг, невольно, улыбнулся под мешком: «Шамиль. Это очень хорошо. Я обещал себе больше не воевать. Придется отложить. Найду Марту, и мы уедем отсюда. Надо молчать, и постараться попасть к Шамилю. Он мне поможет».

Его повертели туда-сюда. Он покорно стоял, опустив голову. Кто-то громко, на ломаном русском, спросил: «Как тебя зовут?»

Степан что-то промычал и ему в ухо крикнули: «Иван!»

– Пусть будет Иван, – холодно подумал мужчина. Чья-то рука потянулась к его крестику. Золото потускнело, и стало похоже на медь. Его потрогали и Степана толкнули в плечо: «Иди, Иван!»

Он даже не знал, здесь ли Марта. Когда его провели по узкому коридору, наружу, когда ему, так и не сняв мешок, швырнули какие-то лохмотья, когда надели на ноги цепь и потянули за нее: «Иди!», Степан пообещал себе: «Я ее найду. Весь Кавказ переверну, а найду».

С него сняли мешок, когда уже стемнело. Степан поежился. В горах, было уже холодно. Он услышал грохот порожистой реки в ущелье. Подняв голову, Степан увидел перед собой темные очертания скал. У края телеги сидел второй пленник, тоже с цепью, по виду какой-то горец.

Степан осмотрелся. Повозку сопровождало два десятка вооруженных всадников. Он тихо спросил: «Где мы?»

Горец развел руками и пожал плечами. Степан незаметно указал на дорогу, что уводила вниз. В долине, виднелись какие-то огоньки.

– Хабез, – его спутник улыбнулся в черную бороду. Степан вспомнил карту: «В самую глушь нас завезли. Здесь вообще никакой власти нет».

– А? – он махнул рукой в сторону головы колонны.

– На восток идем, – понял Степан, заметив сзади едва заметную, тусклую полоску заката. Звезды были большими, острыми, холодными. Дул свежий ветер, цокали по камням копыта лошадей. Тропинка была узкой, едва в ширину повозки.

– Шали, – ответил горец. Степан лег на бок, и спокойно подумал: «В имамат Шамиля везут. Вот и хорошо».

Тело до сих пор болело от побоев. Он, закрыв глаза, представил себе Марту. Девушка спала, уткнувшись головой в его грудь, и смешно, тихо сопела.

– Все будет хорошо, – пообещал ей Степан, целуя бронзовый затылок: «Пока мы вместе, смерти нет, любовь моя. Так оно и будет, вот увидишь. Уже скоро».

Марта прислушалась. Повозка стояла среди базарного шума, квохтали куры. Она стала ловить обрывки разговоров за тряпичным пологом. «Хоть что-нибудь, – зло подумала девушка, – хоть название местности. Все легче будет».

По пути сюда, когда молчаливый охранник развязывал ей руки и отворачивался, чтобы потом забрать ведро, Марта косилась на свою суму. Она знала, что пистолета и шашки не хватит, чтобы перебить десять охранников.

– Нельзя, – приказывала она себе, – нельзя рисковать. Надо спасти Степушку. Если я хоть пальцем прикоснусь к оружию, его сразу убьют, на моих глазах. И меня…, – она заставила себя не думать об этом.

Она лежала и ждала. Повозка ехала на юг. Марта знала, что в колонне их две, пару раз ей удалось незаметно приподнять тряпичный полог. Во второй, она была в этом уверена, держали Степана. Она считала дни. Каждый раз, когда ей снимали веревку с рук, она ловко завязывала узелок на выдернутой из ковра нитке. Узелков было на три недели, и у нее не оставалось сомнений.

– Нас теперь трое, – ласково, одними губами шепнула Марта, положив руку себе на живот: «Маме надо быть осторожной, маленький мой».

Она застыла и уловила имя: «Шамиль». Марта вспомнила, как, в Лондоне, сидя с дядей Мартином и Стивеном в библиотеке, читая Times, она спросила: «Почему русские ничего не могут с ним сделать, с этим Шамилем?»

– У него за спиной весь Кавказ, – объяснил дядя, – а рядом Персия и Турция. К тому же, не могу не признать, что Британии эти беспорядки только на руку. Все меньше войск русские в Крым отправят.

– А турки поддерживают Шамиля? – Марта свернула газету: «Они должны, дядя, а значит, и британские деньги посылаются туда, на Кавказ».

– Негласно, естественно, – усмехнулся кузен Стивен: «Разделяй и властвуй. Мы эту политику давно и успешно ведем в Индии, а вскоре распространим ее на Афганистан и Персию. Ходят слухи, – он подошел к стене и провел рукой по Каспийскому морю на карте, – что там есть нефть. Персидский шах, Шамиль, да кто угодно, но нам надо получить к ней доступ».

– Шамиль, – повторила она и замерла. В повозку влезал охранник. Ее медальоном никто не интересовался. Марта боялась, что Нахичеванский захочет сделать ее своей наложницей, еще в пути, но потом поняла, что князь намеревается отвезти ее куда-то дальше. Ее не трогали. Девушка, напомнив себе, что лежит в медальоне, мысленно перекрестилась.

– Может, и не пригодится, – сварливо сказала ей бабушка, сворачивая письмо: «Но мало ли что. Магометане, прочтя это, признают тебя своей. К своим женщинам они совсем по-другому относятся. Думаю, – она потрепала Марту по голове, – твои родители, упокой Господь их души, не обиделись бы».

– А если написать письмо для Шамиля, – поинтересовалась Марта, – что королева Виктория обещает ему поддержку?

Бабушка расхохоталась, показав мелкие, все еще белые зубы: «Тебе никто не поверит. Сунут в гарем, и поминай, как звали. Шамиль этот вряд ли о королеве слышал, да и потом, – женщина посерьезнела, – я к королеве не поеду, на такое разрешения просить. Впрочем, она бы его и не дала».

Охранник развязал Марте руки. Вынув кляп изо рта, горец поставил перед ней деревянное ведро. Он отвернулся, как обычно. Марта, одним легким, неуловимым движением открыла свою суму. Она перерезала шашкой веревки, что стягивали ей щиколотки. Подхватив суму, раздвинув тряпичный полог, Марта скатилась вниз, под телегу.

– Быстро, – велела себе девушка, увидев каменный, изящный минарет. Люди ахнули и невольно расступились. Марта, не обращая внимания на крики сзади, не думая о своих распущенных волосах, промчалась по мосту. Она была в шароварах и рубашке, и только сейчас почувствовала, какая у нее грязная одежда. Девушка ворвалась во двор мечети и, расталкивая людей, влетела в устланный коврами зал.

Она рухнула на колени, спрятав голову в руках, и услышала на улице выстрелы. Спину ей обжег удар плети, кто-то рванул ее за волосы, и ударил сапогом в поясницу.

– Вон отсюда, – прошипел ей Нахичеванский, что стоял, тяжело дыша, с нагайкой в руке. Он говорил по-французски.

– Вон отсюда, шлюха, – повторил он. Наклонившись, он хлестнул Марту по лицу.

– Мерзавка, – подумал князь. «Истинно, волчица. Я на ней живого места не оставлю, клянусь».

– Что такое? – недовольно спросил его один из мулл. Дневная молитва закончилась, в мечети было пусто.

– Рабыня сбежала, – отмахнулся Нахичеванский. Вывернув Марте руку, он поволок девушку к выходу.

– Я не рабыня, – сказала девушка громко, на медленном арабском языке: «Я свободная женщина. Мой отец был правоверным, и я ищу защиты».

В мечети настало молчание. Незаметная, изукрашенная резьбой дверца в углу отворилась. В зал шагнул высокий, широкоплечий, седобородый человек, в черном халате и таком же тюрбане. У него были пристальные, холодные, темные глаза, щеку и шею пересекал старый шрам.

– Что он здесь делает? – испуганно, подумал Нахичеванский: «Он должен быть на востоке, в горах, у себя в имамате…, Господи, я этой дряни сказал, как меня зовут, и звание свое сказал. Только бы она не запомнила. Аллах, я прошу тебя. Он меня живым не отпустит. Откуда эта сучка знает арабский язык?»

– Принесите этой женщине платок, – велел имам Шамиль, опускаясь на ковры: «Я хочу ее выслушать».

Все это придумал дядя Дэвид. Еще до рождения Марты, он дружил с молодым дипломатом из Марокко, приближенным султана Мулая абд аль-Рахмана. Марокканцы, по старой памяти, всегда присылали подарки семье Вулфов. Приехав в Америку, новый поверенный в делах султаната близко сошелся с Дэвидом.

– Очень хороший был человек, – сказал дядя Марте: «Сулейман аль-Азиз. Вообще, – Дэвид затянулся сигарой, – магометане люди непростые, но с ним было легко говорить. Марокко тянется к западу, еще со времен покойного Сиди Мохаммеда».

Поверенный в делах умер во время эпидемии холеры в столице. Тело его отправили обратно в Марокко. У дяди Дэвида остались письма с личной печатью, и переписанный рукой аль-Азиза подарок, рубаи Омара Хайама, на арабском языке.

Дэвид прислал эти документы в Лондон. Там на свет появилось два письма. Одно покойный аль-Азиз послал никогда не существовавшей мадемуазель Мари Бенджамин, в Новый Орлеан. Оно было на французском языке, в нем дипломат радовался рождению дочери. Во втором документе, на арабском языке, он признавал Марту своим ребенком.

– Вряд ли кто-то что-то проверит, – заметила ей бабушка, – впрочем, и проверять-то нечего. Твоей матери никогда не было, а этот Аль-Азиз умер давно.

Когда кузен Стивен отдал ей медальон, Марта положила письма туда.

Сейчас она сидела, низко опустив укрытую платком голову. Муллы, во главе с Шамилем, взяв ее бумаги и паспорт, о чем-то совещались.

– Кто это человек? – раздалось сверху. Марта, искоса взглянула на князя. Он выставил вперед черную бороду, держа руку на эфесе шашки.

– Капитан князь Нахичеванский, Исмаил Хан Эхсан Хан оглы, помощник командира четвертого конно-мусульманского полка, – отчеканила Марта.

Шамиль прошелся по коврам. Остановившись, имам тихо процедил: «Ты посмел являться сюда, предатель, продавшийся русским, в то время, как твои братья по вере ведут священную войну, газават? Ты недостоин, быть пылью под ногами мучеников».

– Я взял в плен эту женщину, и могу сделать ее своей наложницей, – раздул ноздри князь: «Я знаю законы, не имеет значения, мусульманка она, или нет. Тем более, она прелюбодействовала, с русским. Я сам это видел».

Шамиль сцепил длинные, сухие пальцы и угрожающе заметил: «Наказание за ложное обвинение в прелюбодеянии, восемьдесят плетей. Должно быть четверо свидетелей, мужчин, правоверных, которые видели то, что происходило, своими глазами. Женщина, расскажи, – обратился он к Марте, -как тебя взяли в плен?»

Марта говорила, не поднимая глаз, подыскивая слова. Шамиль, внезапно прервал ее: «Откуда у тебя этот медальон?»

– Это мой отец подарил моей матери, – Марта смотрела на потускневший узор ковра: «Там написано: «Ты любовь моего сердца и моей жизни, да хранит тебя Аллах, Мариам». Когда мать мне рассказала, кто был мой отец, я начала учить арабский, ваша светлость, – Марта замолчала.

Шамиль отошел к муллам и о чем-то с ними пошептался. Было сумрачно, в раскрытые окна мечети тянуло свежестью. Марта увидела факелы, что зажигали на улицах аула.

– Нельзя говорить о Степане, – велела себе она: «Нельзя, это опасно. Когда я окажусь в надежном месте, начну его искать. Он жив, я знаю». Она и вправду знала, ее сердце билось спокойно и ровно. Марта пообещала ребенку: «Мы найдем нашего папу, обязательно. И он нас отыщет. Он ведь самый умный, и самый смелый, мой Степан».

– Сегодня вечером тебе дадут восемьдесят плетей, – Шамиль достал шашку и приказал князю: «На колени!», – на глазах у всего аула. Потом ты будешь рабом здесь, пока не придет выкуп от твоего отца. Благодари Аллаха, что я дал обет не убивать правоверных, иначе бы ты простился с головой. За похищение свободной женщины полагается отсечь тебе руку, – Шамиль помолчал, – и я бы с удовольствием это сделал, – Марта краем глаза увидела, как побледнел Нахичеванский, – но ты после такого умрешь. На тебя наденут колодку и ты будешь толочь зерно, пока твой хозяин не получит золото из Нахичевани. Уведите! – кивнул Шамиль своим воинам, что стояли у резных дверей мечети.

Он поправил тюрбан. Имам, неожиданно смешливо, заметил: «Нахичевань отсюда далеко. Сколько тебе лет, женщина?»

– Девятнадцать, – шепнула Марта. Ей были видны только носки его старых, потрепанных сапог и край темного халата.

– Марджана, – задумчиво сказал Шамиль: «Твой отец, да хранит его душу, Аллах в садах райских, правильно тебя назвал». Он обернулся к муллам: «Назначьте ей опекуна. Я хочу сегодня сделать никах. Она будет моей четвертой женой».

Марта подняла голову. Глядя на него большими, зелеными глазами, девушка шепнула: «Я не могу стать вашей женой, ваша светлость. Пока. Я ношу дитя другого человека».

Арабист из Кембриджа, занимаясь с Мартой, пропускал некоторые отрывки из Корана. Когда она спросила, что в них, ученый замялся и развел руками: «Вещи, не предназначенные для девушек, мисс».

Марта пожаловалась бабушке. Та, кисло заметила: «Я не хочу, чтобы ты подвергала свою жизнь опасности из-за каких-то предрассудков. Скажи ему, что я сама буду присутствовать на уроках».

– Нельзя жениться на женщине, которая носит плод прелюбодеяния, – повторяла про себя Марта, – она все равно, что та, кто находится в идде. Шамиль это знает, не может не знать. Я, конечно, тоже рискую плетьми…, – она все стояла на коленях.

Имам недовольно поморщился. Что-то, пробормотав себе под нос, Шамиль спросил: «Ты всегда такая честная, Марджана?»

– О те, которые уверовали! Бойтесь Аллаха и будьте с теми, кто правдив, – тихо ответила девушка.

Он ходил по коврам, заложив руки за спину. Посмотрев на изящную голову, опущенную вниз, Шамиль вздохнул: «Могла бы солгать, могла бы выдать этого ребенка за мое дитя. Сразу видно, хороших кровей женщина. От нее будут славные сыновья. Пусть родит, и я на ней женюсь. Ничего, потерплю, – Шамиль наклонился к ее уху. Имам, одними губами, сказал: «Распоряжение о плетях для того, – он махнул рукой, – я отменять не буду. Он их заслужил, не за одно, так за другое. Ты понесешь наказание, когда родишь. Закон запрещает трогать ту, что ждет дитя. Собирайся, мы едем домой».

Его повозка была устлана коврами, на полу лежал тюк с одеждой, длинным, просторным платьем, темным платком, мягкими, кожаными туфлями. В медную лохань была налита горячая вода. Марта, с наслаждением, вымылась. Переодевшись, выбросив свой старый наряд, она присела, поставив перед собой суму. Девушка посмотрела в зеленые глаза Богородицы и вздрогнула. За пологом раздался кашель.

– Сейчас мы поедем, – предупредил ее Шамиль, – у тебя все есть, что нужно?

Марта обвела глазами возок. В нем была даже масляная лампа, освещавшая кувшин с ключевой водой, блюдо с фруктами и сладостями. «Спасибо, ваша светлость, – поблагодарила она, – вы очень добры. А куда, – Марта замялась, – куда мы едем?»

– В Гуниб, мою крепость, – было слышно, как трещат факелы, как переговаривается конвой:

– Это на востоке, у моря. По дороге сделаем несколько остановок, ты сможешь отдохнуть. Спокойной ночи, – возок тронулся.

Марта присела под лампу. Взяв томик Достоевского, пролистав его, она прочла: «И вы ко мне из комнатки вашей смотрели, и вы обо мне думали».

– Я думаю, Степушка, – она приложила книгу к щеке: «Мы с маленьким думаем. Мы найдем тебя, обязательно, я верю». Она улыбнулась и повторила: «Найдем». Две сотни вооруженных всадников, проехав по мосту, стали подниматься вверх, направляясь на восток. Над перевалом всходила полная, низкая луна, в ее свете блестели, переливались снежные вершины гор.