Текст книги "Вельяминовы. Век открытий. Книга 1 (СИ)"

Автор книги: Нелли Шульман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 89 страниц) [доступный отрывок для чтения: 32 страниц]

– Ничего, – Питер взял у нее конверт. Он увидел, как Грегори берет жену за руку.

– Ничего, – повторил мужчина, – этот адвокат работает на «К и К». Виллем очень зря к нему обратился. Неосторожно, – добавил Питер.

– Неразумно, – он принял от Люси чашку с чаем: «Я все устрою».

Он поехал к адвокату. Питер уселся в большое кресло. Глядя на широкую, усеянную экипажами улицу за большим окном, на стены форта, он спокойно сказал: «Мистер Макферсон, я сделал кое-какие подсчеты. За прошлый год ваша юридическая помощь обошлась нашему филиалу в Бомбее в три тысячи фунтов стерлингов».

Адвокат погладил светлую бородку. Они оба были в летних, легких костюмах. Макферсон, покашляв, поправил шелковый галстук: «Цифра верная, мистер Кроу. Если вы хотите рассмотреть вопрос скидок...»

– Вовсе нет – махнул рукой Питер.

– Напротив, – он вынул фаберовскую ручку с золотым пером и написал что-то на листке блокнота, – я намереваюсь предложить вам, мистер Макферсон, как это сказать, бонус. За добросовестную работу. Правильно я понимаю, что вы бы не хотели лишаться такого клиента, как «К и К?»

Адвокат увидел цифру и сглотнул: «Разумеется, мистер Кроу, не хотел бы».

– Бонус, – Питер поднялся, – будет вашим, при одном маленьком условии. Право, – он полюбовался своим перстнем, – оно вас совершенно не обременит, мистер Макферсон.

На следующий день адвокат прислал ему в контору копию своего письма Виллему. В нем Макферсон отказывался от ведения дела и возвращал задаток.

– Он, конечно, наймет другого стряпчего, – хмыкнул Питер, показывая письмо Грегори, – однако я узнал в конторе порта. Его корабль отплывает на следующей неделе. Из Европы, – мужчина пожал плечами, – пусть его адвокаты вам хоть сотню писем пишут. Ребенок ясно говорит, что хочет остаться с матерью. Ребенок, в конце концов, пока что британский подданный. Если дело дойдет до суда, оно будет слушаться в Лондоне. Мистер Бромли, – Питер усмехнулся, – не оставит от адвоката Виллема и мокрого места, я тебя уверяю.

Вадия сидел, перечитывая ровные строки. Потом, он тяжело вздохнул: «Питер, но ведь это денег будет стоить...»

– Разберемся, – легко отозвался кузен: «Я, дорогой Грегори, не люблю лицемеров. Человек все годы брака открыто, изменял жене, а теперь притворяется столпом морали. И в Бельгии у нас родственники есть, – он тонко улыбнулся: «Тетя Джоанна только порадуется, и месье Мервель тоже. Вот они точно, презрели, что называется, буржуазные условности».

– Расскажу тебе кое-что, – Питер удобно откинулся на спинку своего простого, деревянного стула. Он не любил роскоши в конторе. В Лондоне, в своем кабинете на складах, Питер работал за тем сосновым столом, где его дед когда-то составлял проект первой железной дороги в Англии. Стол был закапан чернилами. Питер весело говорил: «Мне приятно думать, что за ним сидел мистер Стефенсон».

Партнеров и клиентов у «К и К» принимали в Сити. Там был бархат, шелк, мрамор, серебряные сервизы, и мебель красного дерева. Но Питер больше всего любил склады. Они приезжали туда с отцом на рассвете, и посылали за завтраком на Биллинсгейт. Выходя на террасу, глядя на широкую, мощную Темзу, Питер видел у себя над головой золоченую эмблему компании. Ее, казалось, было заметно и с другого берега реки.

– Тоннель под Темзой, что дядя Майкл проектировал, – вспомнил Питер. Он быстро записал в блокнот: «Городская подземная железная дорога, заняться по возвращении».

Когда он рассказал Грегори о Джоанне и Поле, индиец удивленно спросил: «Они не венчались?»

– Нет, – развел руками Питер: «Им это не нужно. Как видишь, люди четвертый десяток лет вместе. Их не беспокоит мнение общества. Месье Мервель отличный адвокат. Если надо будет, как это сказать, найти сведения о поведении нашего кузена де ла Марка, он это сделает».

– Не хочется рыться в грязном белье, – вздохнул Грегори.

– Он первый начал, – не удержался Питер: «Был бы он человеком чести, подал бы на развод, и уехал. Однако он не успокоится, пока в каждой гостиной отсюда до Кейпа и Сиднея не начнут обсуждать эту историю. С такими людьми, как он, мой дорогой, надо сражаться их оружием».

Он посмотрел на упрямое лицо кузена. Пьетро сидел, глядя на распятие над алтарем. Питер тихо заметил: «Я не священник, Пьетро, не богослов. Но я знаю Библию. Там сказано: «Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем». Как вы можете...»

– Это понятно, – внезапно сказал Пьетро: «Приду к вам и окрещу ребенка на дому. Ничего страшного. Никто не узнает. А тебя, я слышал, – он все смотрел на фигуру Иисуса над алтарем, – поздравить можно, Питер?»

– Я ее очень люблю, Пьетро, – нежно ответил кузен: «Я тебе не говорил, там, в Лондоне, когда кузина Марта у нас жила, я иногда..., – он прервался: «Она пропала и никогда больше мы ее не увидим. Не стоит и вспоминать. А Люси, она замечательная».

– Пришло распоряжение из Рима, – Пьетро поднялся, – я через год еду в Манилу, а оттуда в Сан-Франциско. Пошли, – он подтолкнул Питера, – чаю попьем. Жена нашего привратника отличные местные сладости делает, у нее лоток на базаре.

– А из Сан-Франциско? – спросил Питер, когда они сидели на маленькой, чистой кухоньке.

– Дальше на север, – коротко ответил священник, заваривая чай в простом, оловянном чайнике.

Он проводил кузена и присел на подоконник. Было жарко, с базара доносились крики разносчиков. Пьетро закрыл глаза. Здесь, в Бомбее, ему начала сниться Лаура. Она сидела на траве, в саду, в Мейденхеде. Рядом, на скамейке, Пьетро видел мать и отца. Лаура протягивала к нему руку: «Бог есть любовь, милый мой. Я прошу тебя, не бойся любить».

Он просыпался. Глядя в беленый потолок своей маленькой спальни, Пьетро сжимал зубы: «Она мне не мать, она прокляла меня. Я никто, я убил ее мужа, я не имею права...»

Пьетро вспоминал, как они с мамой и отцом ездили в Саутенд, как мама водила его за руку в теплом прибое, а отец строил с ним замки из песка. Вытирая глаза, он шептал: «Все равно, я не могу, не могу...»

Вернувшись в гостиную, он потянулся за Библией. В книгу было заложено письмо, что Пьетро уже пытался отослать, и бросал, много раз. Он пробежал глазами строки. Разозлившись, скомкав бумагу, священник метнул ее куда-то в угол.

Пьетро посидел, листая Библию. «Иосиф воспитал Иисуса, как собственного ребенка, – подумал священник: «Господи, как я могу? Она ведь мне пишет, писала все это время...»

Он взял чистый лист. Посидев немного, глядя на него, Пьетро начал: «Дорогая мама...»

Питер спустился в ресторан гостиницы. Было рано, постояльцы только собирались к табльдоту. Он усмехнулся, оглядывая большой, уставленный столами зал. Кузена не было видно. Питер переехал к «Принцу Альфреду» третьего дня. Венчание приближалось, не стоило оставаться с невестой под одной крышей. Он занял трехкомнатный номер, предназначенный для визитов крупных чиновников из Лондона. В первый же вечер он увидел в ресторане Виллема, кузен обедал вместе с мальчиком. Ребенок, заметив Питера, было, хотел подняться, но отец сказал ему что-то. Младший Виллем покорно сел на место.

Питер думал пустить за Виллемом слежку, но потом решил этого не делать.

– Ничего он не предпримет, – Питер сидел на подоконнике своей гостиной, куря, глядя на закат над стенами форта. Дул влажный, теплый ветер с моря: «Отплывет и поминай, как звали. Конечно, – он вздохнул, перечитывая записку от невесты, – если я здесь, хоть бы весточку мальчику передать. От матери, от сестры».

Постояльцы смотрели на Питера с нескрываемым интересом, однако за едой он предпочитал обсуждать новости из Дели. Британская армия, совместно с верными короне сикхами, собиралась осаждать город, занятый восставшими. Мятежники объявили о восстановлении империи Великих Моголов. Сосед Питера по столу, кавалерийский полковник, переведенный в Индию из Южной Африки, заметил: «Обещаю вам, мистер Кроу, точно так же, как мы вырезали буров, – он махнул на запад, – мы расправимся и с этой швалью».

Питер выпил вина: «Британская Ост-Индская компания, мой отец входит в ее правление, дала понять Бахадур-шаху, что он последний император династии. Однако ему девятый десяток, он мало что соображает. Наверняка, шах поддержал восстание просто из-за давления своих советников».

– У него трое сыновей, – холодно сказал полковник, принимаясь за жареную баранину с мятным соусом, – надо избавиться от всей этой семьи. Вы знаете, – офицер энергично жевал, – среди мятежников есть индуисты, магометане…, Совершенно незачем, чтобы эти силы объединились против нас.

– Не волнуйтесь, – рассмеялся Питер, – когда дело дойдет до борьбы за власть, они сразу перессорятся.

– Мы не позволим им даже подумать о таком, – пообещал полковник. Вытерев губы салфеткой, он добавил: «Я слышал, вы, мистер Кроу, венчаетесь с местной девушкой. Смелый поступок. В нынешних обстоятельствах, я бы не стал доверять индийцам, даже крещеным».

Питер отодвинул тарелку и поднялся: «Приятного аппетита, мне пора заняться делами».

Питер присел за пустой стол. Наливая себе кофе, закурив папиросу, он развернул The Bombay Times. Питер пробежал глазами заголовки. В Соединенных Штатах Верховный Суд вынес решение по делу Дреда Скотта. Оно гласило, что цветные не являются гражданами страны, и не могут подавать в суд иски с целью обретения свободы.

– Они будут воевать, – мрачно подумал Питер.

– Иначе никак от этого позора не избавиться. Дядя Натаниэль, его жена, Тед Фримен, Бет, жена дяди Дэвида, его дочь…, У них теперь нет никакой юридической защиты. Никого не волнует, что предков дяди Натаниэля еще в семнадцатом веке привезли в Америку, – он стал читать дальше: «Один из адвокатов мистера Дреда Скотта, мистер Дэвид Вулф, известный аболиционист, заявил: «Это худшее решение, когда-либо было вынесенное Верховным Судом». Мистер Авраам Линкольн, один из кандидатов в вице-президенты, от республиканской партии, назвал вердикт Верховного Суда: «Поклоном в сторону демократов, открыто поддерживающих богатейших плантаторов юга».

– Майкл Вулф стал клерком у Линкольна, – вспомнил Питер, – работает в его избирательной компании. А Мэтью собирается, после того, как колледж Вильгельма и Марии закончит, еще дальше на юг податься. Будет на паях юридическую практику открывать. Вот оно как.

В газете писали, что первая женщина-врач, доктор Элизабет Блэкуэлл, основала госпиталь для женщин и детей в Нью-Йорке. На Манхэттене установили лифт-подъемник для пассажиров, созданный мистером Отисом.

Питер записал себе в блокнот: «Эмпориумы, лифты». Он принялся за овсянку в серебряной миске, что поставил перед ним официант.

– Дядя Питер, – раздался сзади шепот. Мужчина повернулся. Младший Виллем, в матроске, быстро сунул ему в руку свернутый листок бумаги.

– Передайте маме и Маргарите, пожалуйста, – попросил мальчик и шмыгнул к своему столу. Питер едва успел спрятать записку в карман сюртука, как в дверях появился кузен. Он смерил Питера холодным взглядом. Не здороваясь, Виллем прошагал в центр зала.

Питер допивал вторую чашку кофе, когда официант-индиец, поклонившись, прошуршал: «Мистер Кроу, к вам посетитель. Он ждет у входа».

– Пригласите его сюда и поставьте второй прибор, – пожал плечами Питер. Он увидел, как смуглые щеки юноши покраснели. Индиец отвел темные глаза: «Простите, мистер Кроу, это запрещено правилами гостиницы».

Питер пробормотал что-то сквозь зубы. Сунув газету под мышку, он вышел на гранитные, залитые солнцем ступени.

– Прости, пожалуйста, – он пожал руку Грегори, – я совсем забыл, что...

– Ничего, – отмахнулся Вадия, – я привык.

Питер протянул ему записку от младшего Виллема. Грегори улыбнулся: «Луиза порадуется, а то со вчерашнего дня..., – он не закончил и передал Питеру вскрытый конверт.

Питер пробежал глазами письмо: «Этот человек, кажется, давал клятву Гиппократа. Вот же...»

Врач, что наблюдал Луизу, написал, что больше не сможет приезжать к ней:

– Надеюсь, миссис де ла Марк, вы поймете, я не могу себе позволить потерять других пациенток. Моя практика пострадает, если станет известно, что я оказываю услуги женщине сомнительного поведения.

Питер все-таки не выдержал. Скомкав конверт, он выругался.

– Я у трех других врачей был, – хмуро сказал Грегори: «Все отказываются. Привезу к ней индийца, у нас тоже – он помолчал, – неплохие доктора есть. Луиза волнуется, плакала вчера..., – он помрачнел. Питер уверил его: «Все будет хорошо. Давай, – он потрепал индийца по плечу, – езжай за врачом, а потом в церковь. Придется Люси одной к алтарю идти. Еще хорошо, что Маргариту не выгоняют».

– Луиза свадебным ужином занимается, – Вадия, неожиданно, рассмеялся: «Вчера шампанское привезли, что ты заказал. Они с Маргаритой и поварами торт делают, чтобы все было, как положено».

– Будет, – Питер посмотрел на свой хронометр: «Я в контору, потом переоденусь и в церкви, то есть у церкви, – поправил он себя, – увидимся».

Они попрощались. Виллем, выйдя из высоких дверей гостиницы, закурив сигару, буркнул себе под нос: «Все отлично складывается. Письма им сегодня подбросят, свадебный подарок, так сказать. В ночь, когда корабль будет отплывать, у них появятся гости».

Виллем не зря родился и всю жизнь прожил в Бомбее. Его отец, для некоторых деликатных поручений, пользовался услугами местной секты наемных убийц, тугов. Считалось, что с ними, два десятка лет назад, покончил губернатор Бентинк. Однако Виллем знал, где найти нужных ему людей. В глубинах местных кварталов, почти под землей был устроен особый храм богини Кали. В нем появлялись только посвященные, те, кто занимался своим ремеслом сотни лет.

Рядом с храмом, в невидном подвале, была устроена курильня опиума. Там заказчики встречались с исполнителями. Виллем нанял с десяток человек, которые должны были навестить особняк Кроу через несколько дней. Ему уже показали письма на хинди, с угрозами семье Вадия от восставших. Их винили в пособничестве британцам и предательстве.

– Никто ничего не заподозрит, пожар и пожар, – Виллем шел в контору порта. Сегодня начинали грузить багаж: «Кости подготовлены, полицейское расследование найдет пять скелетов. Четыре взрослых и один детский. Все будет в порядке, – он стер пот со лба. Солнце уже припекало. На складах, вынув из блокнота список сундуков, Виллем велел смотрителю: «Начнем».

Питер ждал невесту у алтаря. В церкви было тихо. Мужчина, незаметно, улыбнулся: «Здесь дедушка венчался. Теперь его Мария рядом с ним лежит, спасибо Джону. Рядом с ним, рядом со своим сыном, с внуком..., И бабушка Марта тоже там. А Жанна в Париже, на Пер-Лашез». Когда Питер готовился к отплытию в Индию, отец передал ему письмо от кузена Жана, из Ренна: «Почитай».

– Конечно, за семейным склепом присматривают. Как ты понимаешь, я не могу часто ездить в Париж. Я хожу с костылями, мне это тяжело. Однако мой адвокат оплачивает услуги по уходу за могилой. Кузина Джоанна приезжала из Брюсселя, вместе с месье Полем и мальчиками, показывала им надгробие отца. Заодно мы оформили дарственные на квартиры. Максу отошла та, что на набережной Августинок, а Анри наша, на рю Мобийон. Моя Элиза и так единственная наследница, а мальчиков все-таки двое. Им нужна крыша над головой. Элиза в монастыре, здесь, у нас в Ренне. Она приходит в отель де Монтреваль на выходные. Мы с ней сидим у камина, читаем книги, она вышивает или играет на пианино. Я ей рассказываю о ее матери. Дельфина, храни Господь душу ее, умерла, когда девочке было четыре года, Элиза ее плохо помнит. Жизнь мы ведем спокойную, размеренную, и будем рады видеть всех вас на бретонской земле.

Питер задумчиво сложил письмо: «Кузен Жан католик, самого правого толка, истовый монархист, а вот как с этими квартирами получилось. Я помню, папа, там, что одна, что другая, больших денег стоят».

Мартин усмехнулся: «Маркиз де Монтреваль, один из богатейших дворян Бретани, милый мой. А что он монархист, так он, прежде всего, человек, вот и все».

Органист заиграл «Прибытие царицы Савской» Генделя. Питер, обернувшись, замер. Она шла по проходу, колыхался шелк, Маргарита осторожно несла кружевной шлейф. Девочка улыбалась и Питер подумал: «Еще один зуб у нее выпал. Смешная она, все-таки». Темные, густые волосы Люси были уложены в простую прическу. На смуглой, чуть приоткрытой скромным воротником шее переливались жемчужины.

– Здравствуй, милый, – тихо сказала она, оказавшись рядом с Питером.

– Я так скучала, так скучала, – Люси, быстро, мимолетно коснулась его руки. Питер вздрогнул, так это было сладко. Священник и причетник еще надевали облачение. Маргарита подергала Питера за полу серой визитки: «Дядя Питер, доктор приезжал и сказал, что у мамочки все хорошо! Мы записку для Виллема написали, с мамочкой, только как ее передать?»

– Я буду свои вещи из гостиницы забирать и передам, – успокоил ее Питер.

Стоя на коленях перед алтарем, держа за руку невесту, он сказал себе: «Ничего страшного. Виллем успокоится, в конце концов. Может быть, он в Бельгии, захочет обвенчаться с кем-то. Ему еще сорока нет. Пришлет Луизе развод, и все это закончится».

Когда жених надевал ей на палец кольцо, Люси отчего-то вспомнила: «Как это в Гаруде-Пуране сказано? Девятая жемчужина, самая драгоценная, рождается в облаках, на седьмом небе, вскормленная ветром, принесенная туда светом молнии. Небесные создания любуются ее красотой, и не позволяют ей спуститься на землю».

– Можете поцеловать невесту, – сухо разрешил священник. Питер, не обращая на него внимания, взял лицо Люси в ладони: «Ты моя девятая жемчужина, ты любовь моя, отныне и навсегда». От нее пахло цветами, темно-красные губы были мягкими. Питер, неслышно вздохнул: «Скорей бы. Сколько я ждал ее и вот, наконец, дождался».

Маргарита припасла мешочек с рисом и осыпала их зернами на церковных ступенях. Она завладела букетом невесты, пожав плечами: «Тетя Люси, все равно его некому кидать». Люси только рассмеялась: «Бери, конечно, милая».

– Грегори! – Маргарита бросилась к индийцу, что ждал у ворот, рядом с экипажем.

– Очень, очень красиво было, – весело сказала девочка: «А когда вы с мамочкой поженитесь, можно я тоже подружкой стану? Я и сестричка, – добавила Маргарита.

Она была уверена, что у нее родится сестра. Когда они с мамой сидели в спальне, разбирая вещи для ребенка, Маргарита прижалась к ее теплому боку: «Назовем мы ее Тесса. Мне Грегори рассказал о той Тессе, что умела говорить с цветами и птицами. Она тоже такая будет, я знаю». Луиза только улыбнулась: «Посмотрим».

Маргарите было хорошо дома. Грегори играл с ней в шахматы, переводил ей индийские легенды, они с мамой готовили. Только получив записку от Виллема, девочка вздохнула: «А мы его когда-нибудь увидим, мамочка?».

– Конечно, – уверенно ответила Луиза: «Поедем в Европу, в Лондон, и увидим. Он твой брат, и так всегда будет». Маргарита подперла щеку кулачком и робко спросила: «Мамочка, а ты больше не будешь плакать?»

Врач-индиец успокоил ее: «Все хорошо, миссис Луиза». Он говорил на отменном английском языке и только усмехнулся, заметив ее удивленные глаза:

– Я сорок лет практикую, у меня и британцы лечатся. Хотя, конечно, ваши врачи нашу медицину не признают, – индиец развел руками. Он велел Луизе не волноваться и больше лежать. Роды были уже близко. Женщина, было, открыла рот, но врач повел смуглой ладонью: «Я знаю. Мне Ганеш говорил. Поверьте, миссис Луиза, все образуется. Вам сейчас надо доносить беременность».

– Не буду, конечно, – уверила Луиза дочь. Посмотрев на часы на стене, – Виллем забрал все ее драгоценности, по аккуратно составленному перечню, не оставив даже наручных часиков, – она велела: «Давай, будем одеваться, и поможем Люси».

– Конечно, – Грегори наклонился и поцеловал русые, немного вьющиеся волосы.

– Идут, идут, – заплясала Маргарита и бросилась к церковным воротам. Грегори закрыл глаза: «Господи, как я счастлив». Он все никак не мог поверить в то, что Луиза рядом. По вечерам, когда Маргарита спала, они сидели на террасе, слушая шум моря, держась за руки. Грегори рассказывал Луизе о работе, она слушала, и как-то раз заметила: «Он..., никогда со мной не советовался, ни о чем. Просто поступал так, как считал нужным. Я думала, так и надо».

– Так не надо, любовь моя, – Грегори поцеловал ее руку: «Ты моя жена, мне важно знать, что ты думаешь, важно с тобой разговаривать. И вообще, – он улыбнулся, – сказано: «Каждый из вас да любит свою жену, как самого себя». Я тебя люблю, и всегда буду спрашивать твое мнение, обо всем. И поступать так, как ты скажешь, – весело добавил Вадия: «Впрочем, ты знаешь, – он оглянулся, -терраса была пуста, и обнял Луизу, – я и так это делаю».

Она немного покраснела и прижалась щекой к его плечу: «Пойдем спать, милый. Я так рада, что теперь мы вместе». Луиза положила руку на свой живот и рассмеялась: «Маргарита все сестричку ждет, а если это мальчик? Хотя, – она лукаво посмотрела на мужа, – можно потом и девочку завести».

– Много девочек, – он провел губами по теплой, белой шее: «Чтобы мне было, кого баловать, милые мои».

В экипаже, Маргарита, подскакивая на бархатном сиденье, выпалила: «Дядя Питер, вы быстрее возвращайтесь с вещами. Мы с мамой и поварами такой вкусный торт сделали, вы не поверите! С кокосовым орехом, сахаром, такой, как сладости, что богу Ганеше приносят, – она расхохоталась. Вадия добродушно заметил: «Как только дядя Питер приедет, сразу и сядем за стол».

В гостинице все оказалось просто. Питер, невзначай, поинтересовался у портье, в номере ли мистер де ла Марк.

– Он ушел, сразу после обеда, – покачал головой индиец.

Питер поднялся на второй этаж. Постучав, он тихо сказал: «Виллем, это я, открывай». Мальчик стоял на пороге, высокий, светловолосый. Приняв записку, он грустно взглянул на Питера: «Мы отплываем послезавтра. Дядя Питер, папа мне запретил маме писать, может быть, вы...»

– Конечно, – успокоил его мужчина.

– Ты вот что, – он набросал адрес на листке блокнота, – спрячь это куда-нибудь. Это твоя тетя, Джоанна де Лу. Она в Брюсселе живет. Мама твоя ей будет сообщать, как у нее и Маргариты дела. В Бельгии, -Питер поцеловал мальчика в лоб, – разберетесь как-нибудь, получишь весточку. Хорошего тебе плавания, – он потрепал кудри мальчишки и подмигнул ему: «Еще увидимся».

Питер, въезжая на Малабарский холм, издалека увидел Вадию, что стоял у ворот, ведущих во двор. Вечер был тихим, жарким. Питер, заметив, что индиец переоделся в шальвар-камиз, решил: «Тоже вылезу из этого сюртука. В Кантоне надо сшить Люси шелковых халатов, ей очень пойдут. Она мне говорила, – Питер усмехнулся, – кровать все-таки будут цветами украшать, как здесь принято». Он представил ее, в праздничном, цвета старого золота сари, с распущенными по спине волосами, с браслетами на тонких запястьях.

– Она мне потанцевать обещала, – Питер ласково улыбнулся и услышал хмурый голос Грегори: «Посмотри. Под ворота подбросили. Слуги мне принесли. Хорошо, что они неграмотные, а то бы паника поднялась».

Питер взглянул на черную вязь букв: «Что это?»

– Пособников угнетателей, предателей священной войны ждет смерть от рук восставших, – перевел Грегори.

Большой сокол, что кружился над черепичной крышей дома, опустился на нее. Птица застыла, сложив крылья, склонив набок красивую голову.

Питер повертел записку и сунул ее в карман: «Покажу в канцелярии губернатора, завтра же. Попрошу послать сюда охрану. На всякий случай, – добавил мужчина: «Ты никому ничего не говорил?»

– Нет, конечно, – Вадия взглянул на открытые двери дома. Люси, в том самом, ярком сари, стояла на мраморных ступенях. Темные волосы девушки, украшенные цветами, шевелил легкий ветер с моря.

Питер внезапно почувствовал легкую боль где-то в сердце: «Господи, какая она красивая. Как я ее люблю».

– Пошли, дорогой кузен, – он подтолкнул Грегори к воротам: «Сегодня день моей свадьбы. Я слишком долго его ждал, чтобы сейчас думать еще о чем-то».

В спальне пахло цветами, окна были раскрыты, снизу. Из сада доносился звонкий, детский смех.

– Играют, – усмехнулся Питер. Поцеловав теплый затылок жены, она спала у него под боком, потянувшись, он стал перечитывать письмо родителям.

– Получилось, дорогие мама и папа, – зевнув, сказал себе под нос Питер, – что я вам с востока невестку привезу. И вообще, – он коснулся губами смуглой шеи, – не только невестку, но еще и внука. Или внучку, – добавил он смешливо.

Кровать была до сих пор украшена цветами. Гирлянды белых роз обвивали резные столбики. Кисейный полог колебался под легким ветром, шелковые простыни были сбиты. Люси пошевелилась, и приподнялась на локте: «Надо к ужину спуститься». Питер отложил письмо и усмехнулся: «Не надо. Третий день мы с тобой отсюда не выходим. Я намерен так и продолжать».

Она лукаво прикусила темно-красную губу: «Однако ты ездил куда-то, я помню. Я спала тогда, – Люси потерлась головой о его плечо.

– Не стоит им говорить, – Питер вздохнул про себя: «Луизе рожать со дня на день, здесь ребенок. Незачем их беспокоить. Тем более корабль Виллема сейчас должен отплывать».

– Ерунда всякая, – ответил он вслух, – я с ней покончил и больше вспоминать не хочу.

Он провел рукой по смуглой, горячей спине: «Я так тебя люблю. Я даже не знал, что такое бывает».

Етром, после того, как подбросили первое письмо, Грегори нашел под воротами еще одно. Губернатор, прочитав их, выделил взвод местных солдат для охраны особняка. Вадия, правда, сказал Питеру, когда они сидели одни, в библиотеке: «Если сюда явятся, туги, то против них солдаты не защита».

Питер стряхнул пепел: «Тугов давно не существует. Все это сказки».

Грегори только внимательно посмотрел на него: «Ты меня прости, но ты в Индии второй раз, а я здесь родился и всю жизнь прожил. Тем более, я из Бенгалии. У нас богиню Кали почитают, как нигде в стране. Есть они, – хмуро добавил Грегори, – никуда не делись. Они не только ради денег работают. Для них это священная обязанность, убивать людей. Часть поклонения богине».

– Какой богине? – поинтересовалась с порога Маргарита. Мужчины, обменявшись взглядами, замолчали.

Питер заставил себя не думать об этом. Целуя ее губы, сладкие, такие сладкие, чувствуя, как бьется ее сердце, совсем близко, он сказал себе: «Все будет хорошо. В конце концов, найму дополнительную охрану. Не станут они ничего предпринимать. Бомбей далеко от Дели, здесь спокойно».

Люси нежно коснулась его маленького, золотого крестика и, зачарованно, спросила: «Ему триста лет?»

– Да, – Питер устроил ее голову у себя на плече: «Он из России. Второй, – Питер вздохнул, – был у тети моей, Юджинии, что в Сибири умерла. Старшего сына ее моя кузина Марта нашла, но вот уже три года о них ничего не слышно, пропали. А где младший, неизвестно. Впрочем, он умер, наверное. Папа мой в Сибири был, и бабушка Марта. Мы с тобой, – он улыбнулся, – туда, конечно, не поедем. Да и нечего там искать».

Из сада донесся настойчивый, хриплый, птичий крик. Люси заметила: «Который день этот сокол кружит, никуда не улетает. Подругу, должно быть, ждет».

– Я тоже ждал, – сказал Питер ей на ухо: «И дождался. С первого взгляда, и на всю жизнь. Сейчас мы с тобой еще поспим, потом я принесу что-нибудь поесть...»

– В середине ночи, – Люси рассмеялась: «А когда я приступлю к работе личного секретаря, милый?»

– Скоро, – пообещал Питер, натягивая на них невесомое, шелковое одеяло: «Как только закончится медовый месяц, мой дорогая. Буду поднимать тебя на рассвете, и диктовать бесконечные деловые письма».

Они заснули, обнимая друг друга. В саду было темно, Маргарита, набегавшись, задремала прямо на скамейке. Грегори поцеловал жену: «Давай, я ее отнесу в спальню, и мы с тобой тоже будем ложиться. Как маленький?»

Луиза сидела, глядя в сторону тонкой, багровой полоски заката, что повисла над морем.

– Хорошо, – улыбнулась женщина.

– Грегори, – она неслышно вздохнула, – мальчик отплывает сегодня. Неужели я никогда больше..., -Луиза не закончила. Грегори погладил ее белокурые, уложенные вокруг головы, косы: «Мы сразу напишем мадам Джоанне, в Брюссель, милая моя, – успокоил он жену.

– Она найдет способ связаться с младшим Виллемом, обещаю. Когда дети подрастут, – он устроил Маргариту удобнее, и девочка сладко зевнула, – мы, все вместе, поедем в Европу. Я тоже, – заметил Грегори, – хочу повидаться с Люси, с ее детьми, с Питером...

– Думаешь, – смешливо спросила женщина, – у них так скоро дети родятся?

– Их третий день не видно, – шепнул Грегори, – Питер только за едой на кухню спускается. Думаю, еще до их отъезда в Кантон у меня племянник появится, или племянница.

Пьетро прислал записку, в которой успокоил их: «Конечно, я приеду, и окрещу дитя. Ни о чем не волнуйтесь, пожалуйста».

– Хороший он человек, отец Пьетро, – задумчиво сказал Грегори, передавая письмо жене: «Жалко его, он любимую женщину потерял, отца, в Италии. Питер мне рассказывал. Питера в крестные позовем? -он взглянул на жену. Луиза только ласково улыбнулась и кивнула.

Они зашли в дом. Грегори нес Маргариту на руках. Луиза, обернувшись на ступенях террасы, посмотрев на яркие, крупные звезды, на бархатную черноту неба, почувствовала, как медленно шевелится ребенок.

– Спать хочет, – она взяла руку Грегори и положила себе на живот.

– Мамочка, – пробормотала Маргарита, – спой мне песенку, про дерево.

Девочка уронила русоволосую голову обратно на плечо Грегори, и они стали подниматься наверх, держась за руки. Луиза тихо напевала песню о дереве, с которого падают волшебные сны. Уложив дочь в постель, перекрестив ее, Луиза наклонилась и поцеловала теплый лоб.

– Спи спокойно, доченька, спи, моя милая, – тихо сказала женщина. Пройдя в свою опочивальню, дальше по коридору, она присела на кушетку. Грегори устроился рядом. Осторожно распустив ее косы, взяв гребень, он вдохнул запах лаванды. Белокурые волосы Луизы играли серебром в свете поднявшейся, полной луны.

– Я люблю тебя, – тихо сказал Грегори. Луиза, устроившись в его руках, закрыла глаза: «Все будет хорошо».

– Гарью пахнет, – почувствовал Питер, сквозь сон, но потом, успокоено, понял: «Печь топят. Господи, где это? – он огляделся и увидел низкую, неприбранную комнатенку, с деревянными столами и приставленными к стене лавками. Ставни были раскрыты, он заметил где-то вдалеке блеск реки. Степь была еще голой, с улицы доносился скрип колес и стук копыт лошадей. Кто-то кричал. Питер, прислушался: «Русский язык».

Маленькая, хрупкая женщина в простом, темном, суконном платье, в таком же платке и накинутой на плечи бараньей шубке, стояла у стола, спиной к Питеру.

Человечек с жидкой бородкой писал, наклонив голову, подперев щеку языком. Он шмыгнул носом: «Извольте. Купчиха третьей гильдии, Воронова, Марфа Федорова, вдова, двадцати двух лет от роду и сын Петр Степанович, двух лет». Он, выжидающе, поднял бесцветные, тускые глаза.