Текст книги "Вельяминовы. Век открытий. Книга 1 (СИ)"

Автор книги: Нелли Шульман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 89 страниц) [доступный отрывок для чтения: 32 страниц]

Безм-и-Алем закурила и посмотрела на вечернее, просторное море за огромным окном: «В новом дворце газовое освещение провели. Надо и здесь сделать. Поговорю с этим инженером».

Когда сын рассказал ей, что англичанина привезли в Стамбул и он, кажется, выздоравливает, валиде-султан предложила: «Подари ему хорошую девушку. С лица не воду пить, как говорится, а он все-таки мужчина. Если он к ней привяжется, если родится ребенок, он сам здесь останется, этот Сулейман-ага».

Султан вздохнул: «Не знаю, какая женщина на такое согласится, мамочка, он все же...»

Валиде-султан улыбнулась и процитировала: «She loved me for the dangers I had passed, and I loved her that she did pity them, дорогой мой. Хорошей девушке это будет все равно. Человек он, судя по всему, достойный, станет правоверным. Он будет на тебя работать не потому, что вы его обманываете, а потому, что действительно полюбит империю».

Сын тогда смущенно покраснел и пообещал: «Подумаю».

Она курила, покачивая узкой ступней в мягкой, расшитой серебром, черной туфле. На столе лежал проект канала, с картами и подсчетами прибыли.

– Пора, – сказала себе валиде-султан: «Месье Лессепс получил концессию от Саида-паши. Мы выдадим ему фирман, и надо начинать работу. Египтяне, конечно, будут иметь львиную долю всех прибылей, но мы тоже себя не обидим. Дань они нам выплачивают, и продолжат это делать».

Иногда ей хотелось написать брату. Валиде-султан знала, что он жив, и живет в Иерусалиме с женой и дочерью. Она всегда откладывала перо и напоминала себе: «Циона мертва. Ее похоронили, ее больше нет. Да и что ты ему скажешь? – женщина вздыхала и убирала бумагу.

Она вспомнила, как, еще в Акко шейх Башир рассмеялся ей в лицо: «Я застрелил твоих родителей, а теперь пошли, пошли, – он рванул ее за руку, – посмотришь, что будет с тобой, если ты попытаешься бежать».

Башир протащил ее по узкому, сырому коридору крепости. Девочка услышала отчаянный, высокий крик. Люди Башира хохотал, стоя кругом во дворе. Они расступились. Циона увидела окровавленное, с выколотыми глазами и отрезанным носом, лицо какой-то девушки.

– Она все равно была некрасивой, – небрежно заметил Башир, дыша над самым ее ухом: «Я отдал ее своим людям, а теперь она сдохнет. А ты будешь жить, – удерживая одной рукой Циону, он велел: «Вспорите этой живот!»

Валиде-султан до сих пор чувствовавала густой, металлический запах крови и прикосновение чего-то скользкого, страшного. Башир пригнул ее голову к телу умирающей девушки и опустил лицо прямо туда, в раскрытую рану.

– Не будь дурой,– посоветовал он. Циона потеряла сознание. Очнувшись от потока ледяной воды, она решила: «Не буду».

Она потушила папиросу. Налив себе кофе, женщина стала писать: «Предполагаемое распределение акции в концессии месье Лессепса имеет своей целью предоставить почти равное их количество Египту и Франции...»

Валиде-султан застыла, с пером в руках. Она твердо сказала: «Я просто хочу, чтобы у меня были еврейские внуки, чтобы у Турции был достойный правитель. Вот и все. Господь не станет меня за такое наказывать. Все девушки живы, мой сын позаботится о тех, кого он не выберет. Все будет хорошо».

На галерее было тихо. Абдул-Меджид, увидев всех девушек, подозвал кизляра-агаши: «Ты молодец. Очень, очень хороший выбор. Тех троих, что я вычеркнул, отправь в Каир, в Марокко и в Персию. Подарки какие-нибудь с ними пошли, письма с заверениями в дружбе. Нам надо поддерживать хорошие отношения с нашими братьями. Эту светловолосую...»

– Амалию, – помог евнух, и султан поправил его: «Амину». Кизляр-агаши сделал себе пометку. «Госпожу Амину я поселю в Топкапи. Она будет ждать распоряжений вашего султанского величества, – евнух склонил голову.

– А..., – он осторожно взглянул на Абдул-Меджида.

Тот улыбался, нежно, едва заметно. Султан стянул с длинного пальца перстень с бриллиантами. «Передай это ей, – велел Абдул-Меджид, – и готовьте мой катер. Я забираю госпожу Сальму на морскую прогулку. Жара спала. Накройте ужин, пусть будут музыканты..., – он все смотрел вниз, на пустое, мраморное возвышение.

– У госпожи Сальмы, – аккуратно заметил евнух, – непростой характер, ваше величество. Это может быть опасно. Все-таки вы ее увозите из дворца, мало ли что...

– Я понял, что непростой, – усмехнулся Абдул-Меджид: «У меня тоже, друг мой, не самый лучший. Мы с госпожой Сальмой этим схожи. Чтобы через два часа, – он взглянул на медленно клонящееся к закату небо, – все было готово. Я пока займусь делами».

Он потрепал евнуха по плечу и ушел. Кизляр-агаши, достав свой список, пробормотал: «Госпожа Сальма. Посмотрим, чем все это обернется»

Капитан Стивен Кроу до сих пор избегал смотреть на себя. Однако, когда его поселили в новом дворце, он попросил кизляра-агаши поставить в его комнатах зеркало.

– Надо привыкать, – горько усмехнулся Стивен, разглядывая свое отражение. Он был в простой, матросской, холщовой куртке и таких же брюках. Подойдя к окну, что выходило на Босфор, капитан закурил: «Почему они не отвечают? Ладно, дядя Мартин и Питер могут быть в разъездах, дядя Джон тоже, Юджиния в России, а остальные? Хватит здесь сидеть, надо возвращаться домой. Война еще идет, я там всегда понадоблюсь».

Врачи уверили его, что следы от ожогов потом сгладятся.

– Должно пройти время, Сулейман-ага, – развел руками главный лекарь султана: «Останутся, конечно, шрамы, пятна, этого не миновать. Надо благодарить Аллаха, что больше, – он рассмеялся, – ничего не пострадала. Голова ваша осталась такой же светлой, как и была».

– Светлая голова, – недовольно пробурчал Стивен, глядя на очертания Арсенала, видневшиеся на берегу Золотого Рога. Если бы не волнение за семью, подумал он, ему бы даже здесь нравилось. Абдул-Меджид оказался знающим человеком. Султан сам вникал во все подробности строительства нового флота. Все ученики капитана были выпускниками европейских университетов. Переводчика Стивен попросил на всякий случай, его услуги требовались редко.

– Хорошие ребята, – он повертел в руках свой кортик и улыбнулся. Султан, увидев оружие, выслушав историю о Вороне, уважительно сказал: «Это, конечно, давно было, почти три сотни лет назад, но мне отец рассказывал о султане Селиме и Марджане Лунноликой. Легенда гласит, что она бросилась в море, вместе с детьми».

– Выходит, что нет, – рассмеялся капитан Кроу. Абдул-Меджид вернул ему кортик: «Берегите эту вещь, Сулейман-ага, передайте ее своим детям».

В кабинете повисло молчание, Стивен увидел, что его собеседник покраснел. Капитан заговорил о новом флоте.

– Какие дети, – в сердцах пробормотал Стивен, стоя перед зеркалом. Он прикоснулся к кольцу, что висело у него на цепочке: «Марта, может быть, нашла Воронцовых-Вельяминовых, вернулась из России, – подумал капитан: «Она, конечно, отдаст мне медальон. Это юношеское было, а теперь, – он пригладил короткие, до сих пор растущие клочками волосы, – теперь у тебя и не случится ничего».

В дверь постучали. Черный евнух низко поклонился: «Его величество готов с вами встретиться, Сулейман-ага».

Стивен оглянулся. В гостиной, на его рабочем столе, стопками лежали книги и чертежи. Он, внезапно, понял: «Жалко будет уезжать. Люди хорошие, кто я им? Никто. Возились со мной всю зиму, лечили, на ноги поставили. И до сих пор, что бы я ни попросил, сразу все приносят, – он почувствовал, что краснеет, и приказал себе не думать об этом.

Ночами он ворочался, а потом, закинув руки за голову, горько говорил себе: «Оставь. Какая девушка на тебя посмотрит, после такого. Справляйся сам».

Абдул-Меджид, присев на мраморный подоконник, курил папиросу и пил чай.

– Сулейман-ага, – серые глаза султана потеплели: «Попробуйте, у вас в Англии такого нет. Мы в чай мяту добавляем. Очень освежает, особенно в такую жару. К сожалению, – султан передал ему изящный, хрустальный стакан, – теперь так будет до осени. Прошлая зима была теплой. Вы помните, мы все ждали снега, однако он так и не выпал».

Птицы парили над садами, над черепичными крышами, над тонкими, окрашенными золотом, минаретами мечетей.

– Здесь, должно быть, очень красиво, когда идет снег,– Стивен полюбовался городом, – жаль, что я этого не увижу. Ваше величество, – мужчина взглянул на султана, – мы с инженерами заканчиваем, курс. В Арсенале, на стапелях, заложены три паровые канонерские лодки. Дальше ваши работники и сами справятся. Они у вас способные. А я бы хотел уехать домой. Я, конечно, – Стивен принял от султана шкатулку с папиросами, – очень благодарен, за то, что вы меня спасли. Но, сами понимаете, я давно не получал вестей от семьи, с прошлой осени, я беспокоюсь...

– Домой, – задумчиво повторил султан: «Неужели вы могли подумать, что мы вас будем насильно удерживать, Сулейман-ага? Но, пожалуйста, выполните еще одну мою просьбу, – Абдул-Меджид взглянул на него.

Султан был в военной форме, темноволосая голова непокрыта. Стивен хмыкнул: «Отменная у него все-таки выправка, ничего не скажешь. Он рассказывал, его покойный отец на лошадь посадил, как только он ходить научился. Умный человек, Турции с ним повезло. Еще немного, и здесь все изменится».

– У меня есть советник, – Абдул-Меджид налил себе еще чаю, – он сейчас занимается одним проектом, где нужна помощь инженера. Он живет на той вилле, на островах, где вы оправлялись после ранения. Не откажите в любезности с ним встретиться, Сулейман-ага. Это важная инициатива. Мне бы хотелось, чтобы все было хорошо подготовлено.

– И не скажешь ему «нет», – Стивен затянулся папиросой и кивнул.

– Потом, – ласково закончил султан, – мы вас отправим домой. С подарками от империи, разумеется. Вы нам очень помогли. Вот еще что, – он взял с подоконника бинокль и рассмотрел пролив, – вы хороший капитан?

Стивен позволил себе улыбнуться: «Я неплохой моряк, ваше величество».

– Я еду на морскую прогулку. Мой катер, судя по всему, готов, – Абдул-Меджид поднялся и Стивен сразу встал: «Я бы хотел попросить вас побыть у штурвала. Мне надо, – султан помолчал, – как бы это сказать, произвести впечатление на своего спутника».

– С послом, что ли, каким-то встречается? – Стивен посмотрел вслед султану и обвел глазами огромный, с паркетом палисандрового дерева, устланный шкурами кабинет: «Казалось бы, – он усмехнулся и пошел за Абдул-Меджидом, – куда ему еще впечатление производить? У него империя отсюда до Каспийского моря и Африки».

Спускаясь по выложенной мрамором дорожке, что вела к пристани, Стивен заметил пустой паланкин. Евнухи несли его обратно к дворцу.

Каюта, с окнами, была на корме, маленькая, уютная. На низком столике, выложенном мозаикой, стояло серебряное блюдо с гранатами, финиками, инжиром, открытая шкатулка со сладостями. Когда чернокожий человек, кизляр-агаши, принес ей перстень, Шуламит повертела его, вскинув бровь: «И что?»

– Вас приглашают на прогулку, – мягко объяснил ей евнух.

– Позвольте, – он повел рукой, впуская служанок. После круглого зала Шуламит отвели в анфиладу комнат, с бассейном и низкой, застеленной шелками кроватью. Здесь был свой сад с цветущими, пышными розами, мраморным фонтаном и прудом с золотыми рыбками.

– Вы будете здесь жить, госпожа, – поклонился евнух и добавил про себя: «Если все пройдет удачно».

– Какой подбородок, – подумал кизляр-агаши, – им железо можно резать. Неудивительно, что его величество обратил на нее внимание.

Шуламит прошлась по комнатам и резко заметила: «Это мы еще посмотрим». Он только отступил и улыбнулся, а потом вокруг нее начали хлопотать служанки.

– Госпожу Амину пока подержим в Топкапи, – размышлял кизляр-агаши, следя, как служанки причесывают девушку: «Она не то, что госпожа Сальма. Только кивает и со всем соглашается. Смирилась, что называется. Поняла, что бежать ей некуда. Она никто, дочь какого-то мелкого торговца. А госпожа Сальма, – он взглянул на тяжелый узел рыжих волос, – я успел справки навести. Богатые люди. Жалко их, она единственный ребенок. Когда она родит, станет кадиной, можно будет им весточку послать, если она захочет. Но ведь они никто не хотят. Ни разу я такого не видел».

Шуламит огляделась. В каюте пахло солью и немного розами.

– Выпрыгнуть,– она смотрела на темно-синюю воду: «Плаваю я отлично, пока они спохватятся..., Но мы у причала, сразу выловят. Как это мне кизляр-агаши сказал: «Если ты сделаешь что-то глупое, мне будет, очень жаль. Господи, – Шуламит замерла, – они, наверняка, знают, что я еврейка. Царица Эстер тоже была в гареме, и вела себя очень осторожно. Поэтому еврейский народ и спасся, а визирь Аман был повешен. Если султан будет недоволен, он может ограничить права евреев, как это было в старые времена, – у нее похолодели кончики пальцев.

Шуламит вспомнила обо всех тех, кто жил на Святой Земле, в Дамаске, Каире, Измире, и покачала головой: «Это испытание. Такое же, как Господь послал Эстер. Она осталась еврейкой и я останусь. Нельзя подвергать людей опасности. Наоборот, надо заслужить благосклонность султана. Так тому и быть, – Шуламит хмуро повертела красивую, слоновой кости шахматную королеву.

Он стоял, прислонившись к косяку двери, любуясь тонкой, стройной фигурой в шелковой, прозрачной вуали. «Я, конечно, уже все рассмотрел, – смешливо сказал себе Абдул-Меджид, – но мне всегда будет мало. Она на маму похожа. Та же стать».

Султан знал, что его мать еврейка. Она приняла магометанство, как и все жены правителей империи, но Абдул-Меджид видел у нее еврейский молитвенник. Мать сказала ему, что родилась в Иерусалиме, что ее взяли в плен горные племена, и продали сюда, в Стамбул. Больше они об этом не говорили. Однако он был хорошо знаком с еврейскими обычаями. Отец, султан Махмуд, всегда настаивал на том, что нельзя управлять империей, не разбираясь в своих подданных.

– Добрый вечер, госпожа Сальма, – мягко сказал Абдул-Меджид: «Вы позволите присесть?»

– Он на папу похож, – поняла Шуламит, – только волосы темные. Капоту на него надень, шляпу, и его от еврея не отличишь. Борода короткая, но так даже лучше. Как у европейских евреев.

Он был в красивой, военной форме. Шуламит, представив его себе у Стены, или где-то на улицах Иерусалима, внезапно улыбнулась.

– Меня зовут Шуламит, – она вздернула подбородок: «Это ваш корабль, зачем вы спрашиваете разрешения? Месье, – ядовито прибавила девушка, перейдя на французский язык.

– Отлично, просто отлично, – ласково подумал султан. Он ответил, тоже по-французски: «Чего хочет женщина, того хочет Аллах, мадемуазель. Кто я такой, чтобы спорить с Аллахом? Но, если вы не желаете меня видеть...»

– Здесь все равно больше некого видеть, – вздохнула Шуламит. Она повела рукой: «Садитесь».

Запахло гарью. Девушка, сама того не ожидая, ахнула: «Это паровой корабль! Я еще никогда на них не плавала».

– Я рад, – Абдул-Меджид разлил кофе, – что мне удалось вас хоть чем-то удивить, мадемуазель.

Шуламит съела инжир, пробормотав благословение. Девушка удивленно поняла, что голодна.

Когда катер повернул обратно к дворцу, стемнело, над Босфором взошла полная, яркая луна. Один из евнухов тронул Стивена за плечо: «Его величество приказал прибавить ходу, в машинном отделении. Он просит вас, – евнух тонко улыбнулся, – немного повеселить нашего гостя».

– Хорошо, – отозвался Стивен и до отказа покрутил штурвал. С палубы донесся восторженный, женский смех. Катер резко развернулся, поднимая волну. Он, обернувшись, увидел Абдул-Меджида. Рядом с ним была высокая, стройная женщина в вуали.

– Вот на кого он хотел произвести впечатление, – понял Стивен. Катер понесся по волнам, в лицо ему бил свежий, резкий ветер. Он краем глаза заметил, как улетает вдаль тонкий шелк. Рыжие, блистающие медью в свете луны волосы, рассыпались по плечам. «Господи, – подумал Стивен, – какая красавица. Прекрати, тебе и смотреть на нее нельзя».

Он заставил себя отвести взгляд от девушки. Шуламит натянула на голову ту вуаль, что она успела придержать: «А кто стоит за штурвалом, ваше величество?»

– Сулейман-ага, – услышала она тихий голос султана: «Он очень опытный капитан. Не волнуйтесь, госпожа, все будет в порядке. Он был ранен на войне...»

– Я видела, – девушка все смотрела на прямую, жесткую спину в холщовой, простой куртке.

– Господи, бедный, – Шуламит почувствовала, как у нее по щеке ползет слезинка, – как ему тяжело, должно быть. И он молод, еще тридцати нет.

Султан предложил ей руку, и Шуламит ее приняла. Девушка, спускаясь вниз, в каюту, все думала о грустных, лазоревых глазах капитана, который отвернулся, едва завидев ее лицо.

Шуламит проснулась. Потянувшись, она посмотрела на мраморный потолок опочивальни. Пошарив на резном столике, рядом с кроватью, девушка взяла лист бумаги. Кизляр-агаши все объяснил ей, с пером в руках.

– Икбал, – пробормотала Шуламит и почувствовала, что краснеет.

После морской прогулки ее принесли в эти апартаменты. Евнух коротко велел: «Устраивайся». Султан приходил каждый вечер. Они разговаривали, Шуламит рассказывала ему о Святой Земле, Абдул-Меджид говорил о Европе. Султан заинтересовался тем, что у Шуламит были родственники в Америке: «Я там никогда не был, но слышал, что это замечательная страна, очень современная. За ними будущее».

Ей принесли книги, и даже газеты. Шуламит прочла о том, что война в Крыму все еще продолжается. Девушка, невольно, подумала: «Сулейман-ага». Она все время вспоминала капитана, но спрашивать о нем не решалась. Кроме кизляра-агаши и султана, все остальные, кто ее окружал, служанки, были немыми или не говорили на тех языках, что знала Шуламит.

Она все-таки поинтересовалась у кизляра-агаши: «Когда меня везли сюда…, на корабле, я слышала, там была еще одна девушка. Что с ней?»

Темные глаза евнуха были непроницаемыми.

– Она счастлива, – коротко ответил мужчина: «И вы, госпожа Сальма, будете счастливы».

– Буду счастлива, – недовольно пробормотала Шуламит, рассматривая ровные строки. Когда султан пригласил ее на ужин, накрытый на террасе, у фонтана, Шуламит, как и всегда, ела только фрукты и орехи. Абдул-Меджид ничего не сказал. Следующим утром кизляр-агаши зашел за ней. Евнух провел девушку на отдельную кухню, помещавшуюся в пристройке, во дворе ее комнат.

– Вся посуда новая, – евнух повел рукой в сторону маленького человечка, хлопотавшего у печи: «Мясо сюда привезут. Повар будет печь хлеб, – человечек поклонился, – и готовить. Он еврей, можешь обедать спокойно. Тем более, – евнух поднял бровь, – когда ты будешь носить ребенка, тебе понадобится что-то более сытное, чем гранаты и финики».

Повар, как, оказалось, тоже был немым. Шуламит, было, думала передать через него записку в синагогу. Однако в комнатах, наблюдая за тем, как служанки одевают девушку, кизляр-агаши заметил: «Я упоминал, не надо совершать неразумных поступков. Его величество добр…, – евнух помолчал, – однако это сейчас. Не испытывай судьбу, мой тебе совет».

Шуламит молчала. Подождав, пока на нее накинут вуаль, девушка подняла глаза: «Не буду».

– Вот и славно, – искренне улыбнулся кизляр-агаши. Наклонившись к ней, евнух шепнул: «Сегодня его величество пригласит тебя в свои апартаменты, на ужин. Я велю отнести тебя к морю. Там есть закрытая купальня. Сделаешь все, что тебе надо».

Шуламит, глядя на утреннее солнце, что вставало над Босфором, кивнула.

Все оказалось просто. Шуламит помнила арабские сказки, что ей читала мать. Девушка неуверенно спросила у кизляр-агаши: «Надо ползти на коленях и целовать ковер у его кровати?»

Тот расхохотался: «Новый век на дворе, милая моя. Такого давно не делают. Впрочем, если все пройдет успешно, то подносы с драгоценностями тебе доставят. От этой традиции мы не отказываемся».

Шуламит подняла руку и посмотрела на серый, в цвет ее глаз, жемчужный браслет, украшавший тонкое запястье. Султан звал ее каждый вечер, они ужинали, при свечах. Во дворце было газовое освещение, но Абдул-Меджид улыбнулся: «Мне так больше нравится, любовь моя. Твои волосы, будто огнем играют».

– Он неплохой человек, – мрачно повторяла себе Шуламит: «Надо сделать так, чтобы он остался доволен, вот и все. Тогда и евреям, в империи, будет легче жить». Ей не было хорошо. Она ждала чего-то, о чем, довольно туманно, ей говорила мать, но так ничего и не почувствовала. В первую ночь, Абдул-Меджид, обнимая ее, смешливо заметил: «Ты совсем ничего не знаешь, милая Сальма».

– У нас так не принято, – ответила Шуламит: «Девушкам рассказывают про это только перед самой свадьбой, а я даже помолвлена не была».

Султан поцеловал ее длинные пальцы: «Весной ты родишь мне сына, и я на тебе женюсь, дорогая будущая мать наследника престола. А пока, – он привлек ее к себе, – я займусь твоим обучением. Мне кажется, тебе это нравится».

– Конечно, – заставила себя прошептать Шуламит: «Очень нравится».

Она поднялась и прошла в умывальную. Когда Шуламит сказала главному евнуху, что не сможет какое-то время приходить к султану, кизляр-агаши, недовольно, покачал головой: «Я ждал совсем других новостей».

– Не всегда, – отрезала Шуламит, – это бывает с первого раза.

Кизляр-агаши сложил пальцы и покачал ими: «Ладно, пусть везет госпожу Сальму к ее величеству. Он все равно хотел, чтобы девушка познакомилась с валиде-султан. Она там побудет, а потом все получится, я уверен».

Он, осторожно, предложил Абдул-Меджиду: «Может быть, ваше величество желает, чтобы я доставил сюда другую девушку, на это время? Госпожу Амину, еще кого-нибудь?».

Кизляр-агаши увидел веселые искорки в серых глазах. Абдул-Меджид лежал в постели, читая какие-то документы. Он сладко потянулся и зевнул: «Мое величество, дорогой мой, едет в Эдирне, на военные маневры. Я посылаю еще один корпус в Крым. Солдаты должны быть хорошо подготовлены. Когда я вернусь, привезешь мне госпожу Сальму, и больше, – он подмигнул евнуху, – пока никого, понял?»

– Такой же, как его отец, – угрюмо размышлял евнух, идя в женское крыло: «Махмуд спал, конечно, с другими женщинами, но кроме Безм-и-Алем, никого не любил».

Сальму одевали. Евнух прошелся туда-сюда, глядя на то, как медленно вытекает вода из бассейна: «Его величество, заботясь о тебе, отвезет тебя на острова, на виллу валиде-султан. Заодно с ней познакомишься. Я уверен, что вы друг другу понравитесь. Когда он приедет с маневров, вернешься во дворец».

– Ладно, – хмыкнула Шуламит. Служанка, опустившись на колени, массировала ее ноги, а потом надела маленькие, расшитые жемчугом туфли.

– Всю жизнь притворяться, – девушка поднялась и накинула вуаль: «Впрочем, кажется, он ничего не замечает. Ему нравится, а больше его ничего не интересует». Шуламит бросила взгляд на Босфор: «Все равно, я отсюда сбегу. Не сейчас, так позже».

Сидя рядом с Абдул-Меджидом, в каюте, поджав под себя ноги, Шуламит, тихонько, вздохнула.

Султан, положил ее голову к себе на плечо, и поцеловал девушку в лоб: «Я буду скучать, милая моя. Очень. Когда вернусь, мы с тобой порадуем империю хорошими новостями, – он погладил ее по скрытому шелком животу.

– Обязательно, – уверила его Шуламит: «Сбегу и ребенка заберу. Мой сын, или дочь будут евреями. Незачем им здесь расти. Но папа с мамой, все остальные…, – она ощутила боль в сердце, – Абдул-Меджид им этого не простит. Испытание, – вспомнила она. Взяв его руку, Шуламит улыбнулась: «Я вам очень благодарна за добрую заботу обо мне, ваше величество. Я буду ждать вашего возвращения. И скучать, конечно же, – девушка, лукаво, рассмеялась.

В открытые окна каюты дул свежий ветер, играл невесомой занавеской, плескала вода, кричали чайки. «Моя матушка, – Абдул-Меджид все обнимал ее, – не даст тебе заскучать, милая Сальма. Она тоже из Иерусалима. У вас найдется, о чем поговорить».

– Арабка, наверное, – мрачно подумала Шуламит, – еще и перед ней притворяться придется.

Абдул-Меджид не рассказывал ей о своих родителях, только упомянул, что его бабушка была француженкой.

– Но вы ведь и английский язык знаете, – удивилась Шуламит: «Это бабушка вас научила?»

– У меня были хорошие наставники, – только и заметил султан. Девушка скользнула вниз. Абдул-Меджид, гладя ее рыжие волосы, закрыл глаза: «Видишь, и я оказался отменным учителем».

Катер подходил к пристани. Султан, оправив халат, – он был в турецкой одежде, – заметил: «Матушка нас встречает, я ей послал записку. Пойдем, милая, – он ласково подтолкнул Шуламит к трапу.

Вилла поднималась из густой зелени парка, беломраморное, изящное здание с колоннами. Шуламит, отсюда, с воды, услышала щебет птиц. Она взяла предложенный султаном бинокль и, рассмотрела мощные, серые, каменные стены, спускавшиеся к морю: «Отсюда не сбежать».

Высокая, стройная женщина, закутанная в шелк, стояла на причале. За ней Шуламит увидела несколько евнухов. «Здесь все просто, – Абдул-Меджид, помог девушке сойти с катера, – деревня, милая моя. Очень тихо, спокойно. Ты отдохнешь, обещаю».

Женщина откинула вуаль, и Шуламит подумала: «Одно лицо с ее сыном. Она на папу похожа, как странно». У валиде-султан были большие, серые, в темных ресницах глаза, и алые, тонкие губы. Белый, высокий лоб пересекала чуть заметная морщинка.

– Ей еще пятидесяти нет, – поняла Шуламит.

– Добро пожаловать, милая Сальма, – улыбнулась женщина: «Меня зовут Безм-и-Алем. Я очень рада тебя видеть». Абдул-Меджид, поклонившись, поцеловал руку матери. Она указала на виллу: «Я проведу Сальму в ее комнаты, и мы пообедаем».

От женщины пахло розами и хорошим табаком. Она подождала, пока сын, сопровождаемый евнухами, пройдет к лестнице, ведущей в парк. Валиде-султан шепнула Шуламит, на святом языке: «Добро пожаловать».

– Какая красавица, – Безм-и-Алем полюбовалась девушкой: «Она брата моего напоминает, рыжеволосая. От нее будут прекрасные дети, отличный выбор».

Шуламит, внезапно, остановилась и посмотрела в серые глаза.

– Вы еврейка, – утвердительно сказала девушка.

Безм-и-Алем только кивнула: «Да, милая. Я уверена, мы с тобой подружимся. Нам будет, о чем поговорить, ты мне расскажешь о своей семье…»

– Конечно, – отозвалась Шуламит. Девушка, успокоено, подумала: «Она мне поможет. Не может не помочь. Она тоже прошла через такое».

У Безм-и-Алем была изящная, но сильная рука. Шуламит заметила пятна чернил на пальцах. «Пойдем, – велела валиде-султан, – сейчас накроют обед. Его величество уедет, а мы с тобой поболтаем».

– Она и Судаковых может знать, – валиде-султан вела девушку через парк: «Хоть спрошу, как там Исаак, как его семья».

– Какие они красивые! – восторженно сказала Шуламит, остановившись у серебряного вольера с птицами. Разноцветные попугаи порхали по клетке, весело перекликаясь между собой.

– Это мой покойный муж мне подарил, – валиде-султан бросила птицам зерен: «Они из Африки, из Южной Америки…, Мы с тобой будем их кормить. У меня и кошки есть, – она, усмехнувшись, подхватила ухоженного, черного кота и погрозила ему пальцем: «Все хочет до птиц добраться».

– А кто там живет? – спросила Шуламит, указав на деревянные, резные ворота в стене, разделявшей сад.

– Там помещения для гостей, – коротко ответила валиде-султан: «Я как раз жду одного из них. Он должен приехать сегодня вечером. Не волнуйся, – она оглядела девушку, – все повара у меня евреи, и так всегда было, – валиде-султан похлопала ее по руке. Выпустив кота, она зашла на женскую половину виллы.

Евнух поклонился: «Вы здесь уже жили, Сулейман-ага, вам все знакомо. Господин советник будет ждать вас на вилле валиде-султан. Я приду за вами».

– Спасибо, – Стивен улыбнулся, оглядывая комнаты. С тех пор, как он выздоравливал, и вправду, ничего не изменилось. Он всегда отказывался от слуг. Пролежав почти полгода, Стивен радовался тому, что может все делать сам.

– Еду вам будут приносить, – евнух выскользнул в сад и скрылся за высокими, резными дверями, за каменной стеной, что отделяла гостевой дом от виллы.

Стивен вышел в теплый, нагретый солнцем сад, и опустился на мраморные ступени. Из большого парка был слышен щебет птиц. Закрыв глаза, Стивен, как всегда, подумал о ней. С того вечера, на Босфоре, он видел ее во снах. Девушка была рядом, стройная, легко дышащая, жаркая. Она обнимала его, шепча что-то, рассыпав рыжие волосы по его плечу. Это было сладко, так сладко, что Стивен, иногда, говорил себе: «И не просыпаться бы вовсе. Она жена султана, или его наложница. Забудь, забудь о ней».

Забыть не получалось. Он открывал глаза, стискивал зубы и ждал, пока пройдет боль. Он ждал, стараясь не вспоминать ее ласковый, нежный смех, тонкую руку, придерживающую вуаль.

– Я не увижу ее, никогда, – он помотал головой и потушил папиросу. Над стеной, хлопая крыльями, пролетел белый голубь. Стивен вспомнил: «Султан мне говорил, здесь целая голубятня есть. Здесь, и во дворце. Они так с островами связываются».

Он вздохнул, и пошел переодеваться. За почти год Стивен привык к турецкой одежде. Натягивая темный, строгий халат, он посмотрел на кортик, что лежал на большом столе. Золотой эфес играл тусклыми искрами. Капитан пробормотал себе под нос: «У Ворона, между прочим, глаза не было. А у тебя оба на месте, дорогой капитан Кроу. Нечего грустить, нечего себя жалеть, все будет хорошо».

Из столовой раздался шорох. Евнух, с порога, мягко сказал: «Стол накрыт, Сулейман-ага». Стивен упрямо посмотрел на себя в зеркало. Сам того не ожидая, мимолетно улыбнувшись, капитан подмигнул своему отражению.

Они проводили султана. Безм-и-Алем, взглянула на серебряный, парижской работы дамский хронометр у себя на браслете: «Я велю подать нам сладостей, кофе, разжечь кальян…, Посидим, – она прикоснулась к белой, нежной руке девушки, – поговорим, Сальма. Потом у меня встреча, – валиде-султан улыбнулась, – деловая, с тем самым гостем».

Шуламит полюбовалась белой, пышной розой: «А как вы будете с ним встречаться, ваше величество? Нельзя же…, – она показала на свою вуаль.

– Я буду за ширмой, – пожала плечами валиде-султан.

– Когда Абдул-Меджид стал султаном, ему было шестнадцать. Понятно, что подросток не мог сам управлять империей. Я присутствовала на всех заседаниях государственного совета, отдавала распоряжения министрам, губернаторам, военачальникам…, Тогда шла война в Египте, покойный Мухаммад Али, – Безм-и-Алем усмехнулась, – восстал против нас. Мне надо было встречаться с послами европейских стран, просить у них помощи, торговаться…, – валиде-султан махнула рукой. Женщина, небрежно, добавила: «Надеюсь, тебе этого делать не придется, и твой сын взойдет на престол взрослым человеком».

Шуламит пошла вперед. Безм-и-Алем окинула взглядом ее стройную фигуру: «Мальчику она по душе оказалась. Он на нее смотрит все время, за руку держит, даже при мне. И она умная девочка, хорошего воспитания, знает языки…, Жаль, что она сразу не забеременела, но, ничего, время есть».