Текст книги "Вельяминовы. Век открытий. Книга 1 (СИ)"

Автор книги: Нелли Шульман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 89 страниц) [доступный отрывок для чтения: 32 страниц]

Ребенок весело, бойко заворочался. Луиза, чуть покачнувшись, выйдя в сад, присела на мраморную скамейку. Она взглянула на поблескивающее море, на далекие, едва заметные мачты кораблей, и сплела нежные, тонкие пальцы.

– Еще месяц, – подумала женщина: «Осенью я запретила Грегори к нему ходить. Он бы убил его, не задумываясь, я его знаю. Хватит, – Луиза, внезапно, разозлилась, – хватит. Приду и сама ему все скажу. Сейчас не прошлый век, люди разводятся. Конечно, будет скандал, – она поморщилась, – но я не могу, не могу отсюда уезжать».

Она положила руку на живот и ласково улыбнулась: «Скоро папу увидишь».

Женщина закрыла глаза и отчего-то вспомнила, как муж, после рождения Виллема, подарил ей бриллиантовые серьги. Он, деловито, заметил: «Ты теперь ребенком будешь занята. Надеюсь, ты меня простишь, если я реже буду появляться дома по вечерам».

Луиза горько покачала головой: «Восемнадцать лет мне тогда было, что я знала? Только то, что мне мама говорила. Муж глава семьи. У мужчин есть, как это она сказала, естественные желания, и они должны их удовлетворять. Вот он и удовлетворяет, – Луиза, горько, усмехнулась, – только не со мной. На медовый месяц его хватило, а потом…, – она все сидела, слушая щебет птиц, разглаживая тонкий шелк платья. «Виллем мне не отдаст детей, – женщина почувствовала резкую, острую боль где-то внутри, – никогда не отдаст. Маргарите десять лет, как я ее отпущу…»

Сзади раздался шорох. Маргарита, встряхнув русыми волосами, положила острый подбородок ей на плечо: «Когда будем накрывать на стол, мамочка?»

– Сейчас, – Луиза повернулась. Серые, в темных ресницах глаза дочери, смотрели безмятежно, весело.

– Посиди со мной, – вдруг, попросила женщина.

Маргарита устроилась рядом, поджав под себя ноги: «Мамочка, как ребеночек?»

Луиза помолчала: «Хорошо, милая». Она прижала к себе девочку. Сердечко билось ровно, размеренно, от Маргариты пахло чем-то сладким, еще детским.

– Я тебя люблю, мамочка, – дочь уткнулась носом ей в плечо: «А там мальчик или девочка? Виллем хочет братика, а я сестричку. Она со мной в куклы будет играть».

– Посмотрим, – Луиза велела себе улыбаться.

– Господи, как же это? – думала она, заходя с дочерью в большую, устланную шелковыми коврами столовую. Резной, черного дерева стол был покрыт накрахмаленной, льняной скатертью.

– Как же это? – повторяла себе Луиза, следя за тем, как две служанки раскладывают серебро, как выносят из кладовой стопки фарфоровых тарелок: «Я не могу больше быть с Виллемом, я его не люблю, и никогда не любила. Но дети…, – она взглянула на русые локоны Маргариты.

– Присмотри здесь, милая, – попросила женщина: «Я сейчас приду».

Луиза поднялась на второй этаж. Заперев дверь своей спальни, она присела на большую, под кисейным пологом кровать. Пахло лавандой. Луиза сжала руки, почувствовав быстрые, горячие слезы у себя на глазах.

Это случилось не здесь. Прошлой осенью, когда кузен Питер уехал на плантации, муж небрежно сказал: «Я тоже, милая, отправлюсь в Дели, по делам. Не скучайте, – он поцеловал Луизу в щеку и шепнул: «Я тебя навещу, перед отъездом».

Ни в каком Дели он, конечно, не был. Луиза знала, что он проводит время на севере, за городом. Там у одного из его приятелей был особняк. Она помнила, как, еще в Батавии, подростком, спросила у матери: «Почему папа нас никогда не берет с собой, когда уезжает с друзьями?»

– Мужчинам надо побыть в мужской компании, – только и ответила ей мать. Больше они о таком не говорили.

Проводив мужа, в один из жарких, солнечных дней ранней осени, Луиза, сидела в саду, за вышиванием. Слуга-индиец принес ей серебряный поднос, с визитной карточкой.

– Мистер Грегори Вадия, – прочла она, – управляющий филиалом «К и К» в Калькутте.

– Как неудобно, – подумала Луиза, – Виллема нет, и Питера тоже, как на грех…

Он был высоким, худощавым, с большими, темными глазами. Луиза, услышав его отменный английский язык, смущенно сказала: «Мистер Вадия, я не знаю, как вам помочь. Мистер Кроу в провинциях, проверяет плантации, а моего мужа нет в городе…, – она почувствовала, что краснеет.

– Я предупреждал мистера де ла Марка, что приеду, – вздохнул индиец, – кабелем, на той неделе…Ничего, миссис де ла Марк, – он улыбнулся и Луиза подумала: «Он не красавец, конечно, но у него такое доброе лицо…»

– Ничего, – повторил Вадия, – я вернусь обратно в Калькутту. Навещу вас позже.

– Вы целый континент проехали, – Луиза, решительно, поднялась со скамейки, – я вас не отпущу без обеда, мистер Вадия, даже и не думайте. И вообще, – она повела рукой, – мой муж скоро должен вернуться. У вас же есть, наверное, какие-то дела в конторе…, – она замялась.

– И очень, много, – весело подтвердил индиец, – я сюда весной переезжаю, сменить вашего мужа. Мне надо как следует разобраться в делах. И, пожалуйста, миссис де ла Марк, – он покраснел, – называйте меня просто Грегори.

За обедом он рассказывал детям о Калькутте, о дельте Ганга и соборе святого Павла, об Индийском музее и форте Уильям, что завоевал Роберт Клайв.

Виллем и Маргарита замерли, открыв рты. Мальчик, недовольно сказал: «Мы и в Дели-то не были, и мама тоже. Только и знаем, что Бомбей. Мама, правда, из Батавии…, – Луиза улыбнулась и Вадия заметил: «Я как раз не был нигде, кроме Индии, и с удовольствием послушаю вашу маму».

Они пили кофе на террасе, дети играли в саду, Луиза говорила. Женщина, неожиданно, подумала: «Он и правда слушает. Виллем так никогда не делает. Я и забыла, как это, говорить самой. Кузен Питер тоже такой, с ним легко».

Вадия рассказал ей, что учился в Шотландском Колледже, в Калькутте и получил диплом юриста. Он уже три года управлял конторой «К и К». Его покойный отец работал в канцелярии бенгальского губернатора и был там чуть ли ни единственным индийцем. Мужчина, усмехнулся: «Мы не такие, как индийцы, миссис де ла Марк. И не такие, как англичане. В общем, – Вадия развел руками, – нас не любят ни те, ни те».

– Ерунда, – ласково отозвалась Луиза. Она вспомнила, как еще в Батавии, матьсказала: «Все полукровки, все местные, пусть они даже и крестились, никогда не станут белыми. Кровь, – мать похлопала себя по нежной руке, – не изменишь. Цветной, он и есть цветной».

– Нет ни эллина, ни иудея, – пробормотала Луиза. Мать вздернула бровь: «И те, и те были белыми, дорогая моя. Дай цветным волю, – она указала за окно, – они и камня на камне не оставят ни от этого города, ни от всех нас. Они нас ненавидят, их мужчины хотят…, – мать оборвала себя и не закончила.

Потом Луиза увидела Вадию на мессе в соборе святого Фомы. За чаем, в саду, Грегори подошел к ней: «Мой прадед здесь крестился, восемьдесят лет назад. Он был судовой мастер, на верфях работал. А потом уехал в Калькутту».

– А вы? – Луиза озорно посмотрела на него: «Бросили семейное дело, мистер Грегори?»

– Еще мой отец его оставил. Он чиновником был, – Вадия взглянул на глубокое, синее небо: «Однако с лодкой я управляюсь хорошо. Могу покатать вас и детей, миссис де ла Марк. Если вы хотите, конечно, – он покраснел.

Она хотела. Дети бегали в прибое, они сидели на белом песке, на горизонте, в золоте расплавленного солнца, парили темные силуэты птиц. Луиза сказала: «Кузен Питер Кроу, вы с ним встретитесь еще…, Его дед в этом соборе венчался, с первой своей женой».

Вадия кивнул: «Мне отец рассказывал. Мой прадед знал того Питера Кроу. И деда вашего мужа тоже знал. У нас в семье есть традиция, – темные глаза отчего-то погрустнели, – помогать вашим семьям. Я ее поддерживаю, – он взглянул в сторону. Луиза спросила: «Что такое, мистер Грегори?»

– Ничего, – мужчина помолчал: «Ничего, миссис де ла Марк. Забудьте об этом, – он поднялся и подал ей теплую, большую руку.

Луиза и сама не поняла, отчего она вздрогнула. Белокурые локоны выбивались из-под ее шелкового капора. Она шла, придерживая подол платья, бившийся на легком ветру, пахло солью. Шуршали волны, дети что-то кричали, а он, – Луиза обернулась, – все смотрел ей вслед.

Она сидела на краю кровати, не стирая слез с лица: «Как это он сказал тогда? Я не могу, не имею права вас любить, миссис де ла Марк. Но никто не может запретить мне помнить о вас, пока я буду жив. Я обещаю вам, вы меня больше никогда не увидите».

Женщина поднялась. Открыв свою шкатулку с драгоценностями, Луиза достала из-под шелковой подкладки свернутый листок бумаги. Она не могла, не могла избавиться от него, хотя это было опасно. Он прислал ей это письмо, когда перед Рождеством Луиза отправила ему в Калькутту короткую записку. Она писала, что с их отъездом все решилось, весной они покидали Бомбей. Луиза добавила, что она тоже будет помнить о нем, пока жива.

– И даже дальше, – шепнула Луиза, глядя на его четкий, разборчивый почерк. Еще она написала, что ждет ребенка.

Грегори еще осенью, сказал ей: «Я дождусь твоего мужа и сам с ним поговорю. Не останавливай меня. Я люблю тебя, и буду любить всегда. Все просто, – Грегори наклонился и поцеловал ее, – сейчас не прошлый век. Он даст тебе развод, вот и все».

– Он никогда не оставит мне детей, – Луиза приподнялась на локте. В комнате постоялого двора было жарко. Окна были распахнуты в осенний, шумный полдень, пахло пряностями и совсем немного, неуловимо, лавандой.

– Мы все взрослые люди, – упрямо сказал ей Вадия: «Разберемся, я тебе обещаю. Пожалуйста, Луиза, -он взглянул на нее, – не надо этого откладывать. Если ты его не любишь…»

– Не люблю, – она вздохнула и положила голову на смуглое, крепкое плечо: «И никогда не любила. Но я прошу тебя, прошу, Грегори, – Луиза потерлась щекой о его щеку, – надо его как-то подготовить…»

Она стояла, улыбаясь, читая уверенный почерк: «Все, любовь моя, хватит. У нас будет ребенок, я приеду в Бомбей весной и поговорю с мистером де ла Марком. Я обещаю тебе, все устроится, мое счастье, и мы навсегда останемся рядом. Я, ты и дети».

– И дети…, – прошептала Луиза. Она едва успела убрать письмо, как в дверь постучали. Дочь, весело, позвала ее: «Мамочка, мистер Грегори приехал, и сестра его, мисс Люси! Она очень красивая, а еще мистер Грегори привез много подарков из Бенгалии. Они внизу, ждут тебя».

– Иду, – отозвалась Луиза. Она вымыла пылающее лицо. Попросив: «Господи, помоги мне», женщина отперла дверь.

Она спускалась в переднюю по широкой, дубовой лестнице. Люси, восхищенно подумала: «Какая красавица! Ждет ребенка, а все равно она очень изящная». У женщины были белокурые, густые, пышные волосы и глаза цвета лаванды, голубовато-серые, большие.

– Не смотреть на нее, понял Грегори, было невозможно. Он, не отводя глаз от лестницы, почувствовал, что улыбается. Это было, вспомнил мужчина, как тогда, осенью, золотым, тихим вечером. Он опять возил ее с детьми на море. Виллем и Маргарита, набегавшись, ушли спать, а они с Луизой сидели на скамейке, в саду.

Павлины разгуливали по траве у маленького пруда, на темной воде колыхались цветки лотоса. «У индуистов, – Грегори взглянул на нее, – лотос – символ божественной красоты. С ним изображается бог Вишну, богиня Лакшми…»

– И Ганеша тоже, – весело добавила женщина: «Вы мне говорили, мистер Грегори, вас так зовут. Бог Ганеша, – задумчиво протянула она, – Устраняющий Препятствия. Он еще и покровитель знаний, да? А у него была жена?»

– У нас в Бенгалии, – Грегори помолчал, – считают, что он был женат на банановом дереве. Каждый год, во время праздника Дурга-Пужда, на неделю, дерево превращается в прекрасную богиню. А потом они опять расстаются.

– Очень грустно, – Луиза наклонилась и прикоснулась нежными пальцами к бледно-розовому лепестку лотоса.

– Я с ней тоже расстанусь, – понял Грегори: «Дождусь, пока приедет…, – он понял, что даже не может подумать о ее муже, – вернусь в Калькутту, а потом они отплывут в Европу. И все, и ничего больше не будет. Ничего и не может быть».

– Расстаются…, – услышал он голос женщины. Было совсем, сумеречно, за кустами кричали павлины. Грегори, внезапно, разозлился: «Миссис де ла Марк…, Я знаю, что не имею права даже упоминать о таком, но я себе никогда не прощу, если вы этого не узнаете».

Она молчала, а потом, поднявшись, быстро проговорила: «Я знаю, где вы остановились, знаю этот постоялый двор. Я приду к вам выпить чаю, завтра». Она ушла, шурша платьем. Грегори все глядел ей вслед, вдыхая тонкий, нежный аромат лаванды, в черной, жаркой тьме бомбейской ночи.

– А потом я пришла, – Луиза медленно спускалась вниз. Она даже не увидела маленькую, хрупкую девушку, что стояла рядом с Грегори. Она смотрела в его темные глаза, и вспоминала жаркий, послеполуденный воздух, крики разносчиков на базаре, растворенные окна, легкую, тонкого холста занавеску, что колыхал теплый ветер.

Она и забыла, что это бывает именно так.

– Никогда не знала, – поняла Луиза, велев себе не вспоминать, редкие, раз в месяц, появления мужа в ее спальне.

– Никогда не знала, – она, тяжело дыша, укрылась в его руках.

– Что? – он ласково, так ласково провел губами по белой, горячей спине. От нее пахло лавандой, и она вся была как цветок, нагретый солнцем. «Не знала, – Луиза выдохнула, – что так бывает…»

– Теперь так будет всегда, – он улыбнулся, прижав ее к себе, белокурые волосы зашуршали. Луиза, присев, собрав их в узел, покраснела: «Всегда?»

– Каждый день, – подтвердил Грегори: «Потому что я тебя люблю, и это до конца дней моих, Луиза. Чему я, разумеется, – он не выдержал и рассмеялся, – очень рад».

– Да что у него с лицом? – Люси, искоса, взглянула на брата: «Я его никогда таким не видела. Глаза блестят…, Плачет он, что ли?».

– Здравствуйте, мистер Вадия, – Луиза заставила свой голос не дрожать: «Надеюсь, вы хорошо добрались? Это ваша сестра?»

Он молчал. Луиза ему написала о ребенке, но только сейчас, увидев ее, Грегори понял: «Нет, все. Я же ей ответил, хватит. Сегодня и поговорю с ним, – он никак не мог назвать Виллема ее мужем, -поговорю, и мы во всем разберемся. Луиза моя жена, у нас будет дитя, никуда она не уедет». Он все смотрел на просторное, светлое платье. Подняв глаза, он увидел, что Луиза покраснела.

– Люблю тебя, – одними губами сказал Грегори.

– Я тоже, – розовые губы зашевелились: «Я так ждала тебя, так ждала».

– Я здесь, и больше никогда тебя не оставлю, – он, наконец, склонился над маленькой рукой: «Позвольте вам представить, миссис де ла Марк, моя сестра, Люси».

Девушка присела. Луиза, чувствовала, как горят у нее щеки, все еще ощущала прикосновение его губ: «Рада встрече, мисс Вадия. Пойдемте, я покажу вам, где можно привести себя в порядок, с дороги. И спасибо за подарки, – она взглянула на Грегори, – дети будут очень рады».

Люси с братом успели заехать в пансион. В Бомбее, им надо было купить дом, но, как улыбнулся Грегори: «Дело это небыстрое, а жить пока где-то надо». Комнаты держала английская хозяйка. Когда брат ездил один, он останавливался у индийцев, но считалось, что девушке, пусть она и сама была местной, в таких местах жить неприлично.

В спальне у миссис де ла Марк, Люси умылась над медной раковиной. Хозяйка дала ей шелковые полотенца: «Вы не стесняйтесь, мисс Вадия, здесь мыло, ароматическая эссенция…, Я сейчас, -добавила Луиза. Выйдя в коридор, оглянувшись, она постучала в дверь гостевой спальни напротив. Женщина, захлопнув дверь, оказавшись в его руках, выдохнула: «Господи, наконец-то!»

Грегори опустился на колени и приник щекой к ее животу. «Дитя, – подумал он зачарованно, – наш ребенок. Мальчик, или девочка. Господи, как я ее люблю».

– Не надо, – Луиза подняла его и, потянувшись, – женщина была много ниже, – стерла слезы со смуглой щеки: «Не надо, милый мой, не плачь, пожалуйста. Я никуда не уеду, мы будем вместе, и дети с нами останутся…»

– Сегодня с ним поговорю, и не запрещай мне, – шепнул Грегори, целуя ее: «После обеда, когда мы курить пойдем».

– Нет, – испуганно покачала головой Луиза, – здесь твоя сестра, кузен Питер, дети…, Давай отложим, не надо это делать при семье.

– Вы моя семья, – хмуро отозвался Грегори, но, вздохнул: «Хорошо, если ты так считаешь…, Но не стоит тянуть, любовь моя. Месяц до родов остался, надо, чтобы мы были вместе.

– Будем, – уверенно ответила Луиза. Быстро поцеловав его, она прислушалась: «Кажется, все собираются. Люблю тебя! – она выскользнула из спальни. Грегори прислонился к двери, слыша ее тихий голос, все еще чувствуя ее рядом, маленькую, нежную, пахнущую цветами.

За кофе, когда дети ушли, заговорили о новостях. В канцелярии губернатора Питера успокоили, уверив его в том, что мятеж, можно считать, подавлен, и до Бомбея он, во всяком случае, не доберется.

До этого Виллем рассказывал, как он собирается восстановить замок в Мон-Сен-Мартене. Питер, почти не слыша его, все смотрел на мисс Люси. Она была в простом платье кремового шелка, на смуглой шее блестела серебряная цепочка от крестика. Серьги у нее были тоже серебряные, тонкой, местной работы. Тяжелые, темные волосы блестели в свете свечей. Окна в столовой были распахнуты, над Аравийским морем лежало огромное, багровое закатное небо. Питер подумал: «Какая красавица».

У нее были большие, почти черные, в длинных ресницах глаза. Когда Питер наливал ей вина, девушка, смешливо, сказала: «Я в прошлом году читала книгу, миссис Элизабет Гаскелл, называется «Север и Юг». Не краснейте, мистер Кроу, – Люси поднесла к губам хрустальный бокал, – мистер П.К., в предисловии, что «оказал автору книги неоценимую помощь», это ведь вы?»

– Тебе тридцать шесть, – устало сказал себе Питер, – почему ты краснеешь, как мальчишка? Господи, я и не думал, что такая девушка со мной может заговорить. Я для нее старик, у нас тринадцать лет разницы.

Он развел руками: «Я. Муж миссис Гаскелл, он священник, служит в Манчестере, друг моего кузена, Аарона Корвино, тоже священника. Я возил миссис Гаскелл на наши фабрики, в Лидсе. Ей это было нужно для книги».

Люси помолчала и подняла тонкую бровь: «Мне кажется, Джон Торнтон, главный герой, он похож на вас, мистер Кроу».

– Я польщен, – Питер улыбнулся, – но, смею вас заверить, мисс Вадия, банкротство мне не грозит. Скорее наоборот. Ваш брат, – ласково добавил он, – очень, очень способный работник. Я рад, что теперь он будет стоять во главе всего нашего индийского предприятия.

Люси взглянула на фрукты у себя на тарелке, и поиграла серебряной вилочкой: «Мистер Кроу, не принято нанимать нас…местных, на такие ответственные посты».

Питер отпил кофе и усмехнулся: «В прошлом веке, в России, был царь Петр…»

– Я читала о нем, – прервала его девушка и покраснела: «Простите».

– Я не сомневался, что читали, – лазоревые глаза ласково посмотрели на нее: «Когда Петр был в Лондоне, мой предок принимал его в нашем особняке, на Ганновер-сквер. Петр говорил…, – Питер пошевелил губами: «Мне неважно, какого вероисповедования человек, главное, чтобы он знал свое дело». И какого цвета у него кожа, – добавил Питер, – тоже неважно. Я уверен, ваш брат справится».

– Он очень способный, – Люси взглянула на Грегори и, в который раз, подумала: «Да что это с ним?». Брат разговаривал с отцом Пьетро, и она услышала: «Разумеется, я помогу вам с маратхи, святой отец, а вы мне с тамильским языком. Я его немного знаю, но там, – Грегори указал на юг, – у нас много плантаций. Лучше, когда с местными работниками говоришь на их языке».

– Лучше на английском, – усмехнулся Виллем: «Рано или поздно вся Индия будет на нем говорить, вот увидите. А мы, – он пожал плечами, и разрезал манго, – уже не увидим. Корабль отплывает через два месяца. К осени мы будем в Амстердаме».

Виллем посмотрел на жену. Луиза сидела, глядя на закат в окне, блаженно чему-то улыбаясь.

– Как некстати, – едва не поморщился мужчина, – я был осторожен, и вот, пожалуйста. Зачем мне третий ребенок? Виллем наследник, а Маргариту я удачно выдам замуж, за человека с землями, с титулом. Виллему тоже надо будет подобрать богатую девушку, – он вытер руки шелковой салфеткой: «Питер говорил. Де Монтревали. У этого Жана единственная дочь. Двенадцать лет ей, ровесница мальчику. Очень хорошо. У них много денег. Правда, католики, – усмехнулся Виллем, – но это не страшно, обвенчаются. А этот? – он, незаметно, скосил глаза на живот жены, – может, и умрет еще. Посмотрим. Не хотелось бы земли дробить. Хотя, если родится девочка, то и не понадобится».

Виллему понравилась мисс Вадия, и он сразу решил: «Она здесь до лета пробудет, а потом отправится в Майсор. Развлекусь с ней. Только она не первой молодости, двадцать три года. Еще, не приведи Господь, привяжется ко мне. Но я уезжаю, все сложится отлично. Только вот…, – он помахал вилкой: «Грегори, а зачем вам жить на постоялом дворе? Переезжайте сюда. Здесь два десятка комнат, места для всех хватит. Если Питер не против такого, он, все-таки, – Виллем посмотрел на кузена, – теперь хозяин этого дома…»

– Я ее буду видеть каждый день, – понял Питер, – за завтраком, в саду…, Не могу поверить.

– Разумеется, я согласен, – весело ответил он, – это даже удобнее. Мы с Грегори сможем работать в библиотеке, по вечерам.

Луиза подняла голубовато-серые глаза и увидела, как Грегори улыбается, нежно, едва заметно.

– Скоро, – пообещала она, одними губами и ахнула: «Посмотрите, какой красавец!»

Мощный сокол парил над садом, раскинув крылья. Что-то прокричав, птица пропала в алом свете заката. Она полетела на восток, где над крышами Бомбея несся крик муэдзинов, где птицы кружились между черных Башен Молчания.

После мессы, выйдя в сад собора, Питер предложил руку Люси: «Здесь мой дед венчался, с его первой женой. Он мне рассказывал. Здесь и его приемного сына крестили, и ваш прадед…– он взглянул на девушку.

Та кивнула темноволосой головой. На серебряном гребне виднелись кораллы. Платье у нее было нежного муслина, коралловое, с туго затянутым корсетом и пышными юбками. К завтраку она выходила в сари. Они были вышитыми, яркими, гранатовыми, багровыми, цвета старой меди и червонного золота. Питер старался не смотреть на ее тонкую фигурку. Как-то раз, спустившись вниз в шальвар-камизе, Люси, весело сказала: «На севере так носят. Не только мужчины, но и женщины. Вам нравится, мистер Кроу?»

– Очень, – только и смог ответить Питер, глядя на шелковую, цвета утренней зари, тунику, на ее легкие шаровары. Он тоже был в местном наряде. Люси, рассмеявшись, окинула взглядом столовую: «Мы с вами ранние пташки, мистер Кроу. Все остальные еще спят. Я за вами поухаживаю, здесь без слуг завтракают». Девушка наливала ему кофе, приносила лепешки, говорила о чем-то, а Питер все следил за ее темно-красными, изящно вырезанными губами.

– Поешьте, мисс Вадия, – наконец, спохватился он.

– А я уже поела, – отозвалась Люси и усмехнулась: «Вы просто не заметили, мистер Кроу». Она прислушалась: «Дети идут. Надо миссис де ла Марк завтрак отнести, в постель. Я об этом позабочусь».

Питер представил себе ее, на Ганновер-сквер, на большой кровати, среди шелковых простынь, под кружевным пологом, и понял, что покраснел. «Как юнец какой-то, – выругал себя мужчина и вздохнул: «Не согласится она, ей двадцать три года. И она любит Индию, сразу видно. А ты начал думать, как ты ей завтрак в постель носить будешь. Хватит».

Однако ничего не получалось. Они с Люси привыкли рано утром встречаться в столовой. Они говорили о книгах, об университетах. Колониальная администрация объявила, что в этом году будут открыты университеты в Бомбее, Калькутте и Мадрасе.

– Все равно, – грустно заметила девушка, – женщин туда брать не будут. Вот вы, мистер Кроу, – она взглянула на него большими, темными глазами, – знаете хоть одну женщину, у которой есть диплом университета?

– Даже двух, – усмехнулся Питер: «Моя кузина, в Америке, миссис Полина Фримен, она магистр юриспруденции. Конечно, в суде она выступать не может, однако вся бумажная работа в конторе, как раз на ней. Ее золовка, Бет Фримен, этим летом заканчивает Оберлин-колледж, – Питер вспомнил письмо дяди Дэвида, – ее уже взяли на работу, она журналист в газете, в Нью-Йорке».

– Это в Америке, – вздохнула Люси, подперев рукой смуглый подбородок: «Мистер Кроу, а вы были в Америке?»

– Конечно, – удивился Питер: «Я вам расскажу, мисс Вадия, и о Китае тоже».

В церковном саду было тихо. Чай накрыли во дворе, у дома священника. Люси оглянулась: «Да, мой прадед здесь крестился, мистер Кроу. А знаете, почему? – она взглянула на мужчину: «Какой он красивый, все же. Глаза, будто небо летнее». У него были каштановые, немного золотящиеся в свете солнца волосы, он был лишь чуть выше Люси.

Она указала на деревянную скамейку и повертела цветок, приколотый к корсету: «Нам с Грегори отец рассказывал, но это легенда, конечно. Когда-то давно, в Англии, жила женщина, – Люси помолчала, -не такая, как все. Она умела говорить с растениями и животными….– она прервалась. Питер, мягко заметил: «Я знаю. Миссис Марта Смолл, из Дептфорда. У нее была дочь Тесса, тоже, не такая как все. Это все, правда, мисс Вадия. Я видел документы тех времен, отчеты о процессе. Их несправедливо обвинили в колдовстве, однако одного сына все-таки спасли. Это был мой предок, что донес на них, -Питер вздохнул.

Люси все держала в руках розу.

– Им, наверное, было очень тяжело, – девушка посмотрела куда-то вдаль, на кроны деревьев: «Мы с Грегори знаем, как это, быть не такими, как все. Когда ваш дедушка, – она взглянула на Питера, -приехал в Бомбей, мой прадедушка решил отомстить ему, и нанял пиратов».

– Я помню, дед мне рассказывал, – Питеру отчаянно хотелось взять ее за смуглую, маленькую руку. «Появились птицы, огромная стая, и спасли их».

Люси кивнула и, почти шепотом, добавила: «Помните, за обедом, когда мы только приехали, мы видели сокола? К прадедушке тоже сокол прилетел. И говорил с ним, только я не знаю, как. После этого прадедушка и крестился. Наверное, – она выдохнула, – мы с вами тоже родственники, мистер Кроу. Мы с Грегори потомки этой миссис Смолл, должно быть».

Питер сидел, любуясь легким румянцем на ее щеке.

– Святой отец Пьетро, тоже нам родня, – наконец, ответил он: «Есть такое место в Японии, Сендай. Когда-то давно его предок, он католический священник был, там проповедовал. Его хотели казнить, однако он спасся, а на том месте, где должна была состояться казнь, за одну ночь выросли хризантемы, белые и бронзовые. Там крест, должно быть, он сохранился. Я бы хотел, – добавил Питер, поднимаясь, – хотел бы его увидеть».

– Япония больше не закрытая страна, – задумчиво проговорила Люси, когда они шли обратно к церкви. «Коммодор Перри заставил их, под пушками, подписать Канагавский договор. Вы можете открывать представительства «К и К» в Осаке и Токио, мистер Кроу».

Питер хмыкнул: «Знаете, кузина Люси…, Можно ведь вас так называть?»

Она покраснела и кивнула.

– Все, что японцы делают под угрозой пушек, – продолжил Питер, – как бы это сказать, недолговечно. Я сам, туда поеду и посмотрю, какие, перспективы у тамошней торговли. Я все равно буду в Кантоне, это близко.

– В Кантоне, – он, незаметно, поморщился: «А она летом уедет в этот Майсур. Нет, я не могу. Надо ей сказать…, А как? – он остановился, и, поправил шелковый галстук: «Вы приходите сегодня с Грегори в библиотеку, после ужина. Я вам наше родословное древо покажу».

– Спасибо, – темные глаза, внезапно, улыбнулись. Люси, было, открыла рот. Они услышали звон колокольчика. Занятия в воскресной школе закончились. Маргарита, выскочив на улицу, велела: «Дядя Питер, найдите мистера Грегори. Он обещал нас на лодке покатать!»

Люси отозвалась: «Сейчас, милая». Девушка быстро пошла к собору. Питер стоял, засунув руки в карманы сюртука, глядя ей вслед.

На низком столе резного, сандалового дерева, была разложена карта Азии. Питер затянулся папиросой: «Мы пока не можем переводить торговые операции из Кантона в Гонконг. Сначала должна закончиться война. Гонконг официально нам не принадлежит. В любом случае, – он помахал над картой фаберовской ручкой, – Кантон на континенте. Привозя туда опиум, мы выигрываем время и снижаем затраты на транспортировку».

– Более того, – Виллем вытянул ноги и отпил вина, – чиновников в Кантоне еще наши деды прикармливали и местная сеть торговцев нам хорошо известна. Товар сразу попадает в нужные руки.

Вадия потер смуглый подбородок и велел себе: «Не сейчас! Сначала дело, а все остальное потом..., А если с мистером Питером поговорить? Он показывал родословное древо, мы семья, хоть и очень дальняя..., Как и с ним, – он искоса взглянул на спокойное, красивое лицо Виллема. «Нельзя тянуть, -вздохнул Грегори,– завтра скажу Луизе, что надо к нему прийти. Могут и уволить, – внезапно, понял Вадия: «Ничего, справлюсь. Семье на жизнь я всегда заработаю, а мне много не надо».

– Если война, которую Британия ведет сейчас в Китае, будет выиграна, – вслух сказал он, – то император будет вынужден легализовать производство опиума. Тогда можно будет заложить собственные плантации, я посчитаю, какие финансовые вложения нам предстоят. Мистер Кроу...

– Кузен Питер, – поправил его мужчина и отпил кофе. «Кузина Люси варила, – понял Питер, – она его делает по южному рецепту. Так в Керале готовят».

Кофе был крепким, с цикорием, молоком и финиковым медом. Питер весело заметил: «Я знаю, что вы мне хотите сказать, кузен Грегори. В Кантоне сейчас безопасно. Война будет идти на севере, у Пекина. Русские, – он потушил папиросу в медной пепельнице, – намереваются помочь китайцам. Они за это получат земли, конечно, – он положил ладонь на карту, – севернее Амура. Мне дядя Джованни рассказывал, давно еще. Он видел там отличную гавань. Кто завладеет ей, тот будет контролировать все водное пространство отсюда, – Питер указал на берег Тихого океана, – и до Японии. Не беспокойтесь за меня. Я в Кантоне не первый раз».

– Император, – хохотнул Виллем, – занят борьбой еще и с крестьянскими повстанцами, тайпинами. Кто там ими руководит?

– Хун Сюцуань, – зевнул Питер, – небесный царь, младший брат Иисуса. Такой же сумасшедший, как наш печально известный родственник, старейшина Элайджа Смит. Тот хотя бы сидит в штате Юта, и носа оттуда не высовывает, а Хун Сюцуань залил кровью весь средний Китай. Но мне, – он закинул руки за голову, – ни он, ни сам маньчжурский император не помешают заниматься делом. Что у нас сейчас с перевозкой опиума? – он взглянул на Грегори.

– Упаковки по три с половиной фунта. Тридцать процентов воды, остальное чистый продукт, – ответил тот.

– В Калькутте, – Грегори усмехнулся, – у нас построены особые склады, только для него. Опиум заворачивается в лепестки цветов и листья мака, а потом фасуется в ящики. В каждом ящике десять упаковок. К сожалению, – мужчина развел руками, – если до Сингапура у нас нет никаких потерь при транспортировке, Бенгальский залив очищен от пиратов, то потом...