Текст книги "Вельяминовы. Век открытий. Книга 1 (СИ)"

Автор книги: Нелли Шульман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 89 страниц) [доступный отрывок для чтения: 32 страниц]

– Фигура у нее отменная, конечно, – смешливо подумал Федор. Он подтолкнул к ней мизинцем папку: «Ознакомьтесь. Здесь по-русски написано, но я могу вам перевести».

– Я знаю, – измучено прошептала Юджиния, – знаю язык.

– Почему-то, – он привольно развалился на стуле и отпил кофе из простой, фаянсовой чашки, – я в этом был уверен. Читайте, читайте, – он кивнул на папку.

Юджиния прочла приговор девице Рябининой, Катерине Петровой, двадцати семи лет от роду, мещанке. За убийство сожителя на почве ревности, она получила десять лет каторги и вечное поселение в Сибири. Девушка подняла запавшие, наполненные болью глаза: «Я не понимаю...»

– Это вы, – весело улыбнулся мужчина: «Девица Рябинина сейчас лежит в морге, – он указал на пол, -здесь, в Литовском замке. Умерла от горячки, ожидая этапа. Она на вас похожа, тоже высокая, стройная, глаза синие. Красавица была, при жизни. Мы ее помоем, приоденем, – он все усмехался, -снабдим вашим паспортом, и перережем горло. Привезем труп в Сенную часть и вызовем швейцарского консула, – Федор поднялся. Потянувшись, разминая спину, он прошелся по комнате. «Ограбление. Девушка неосторожно зашла не в самые безопасные кварталы столицы, это случается, -он развел руками: «Вас похоронят на лютеранском кладбище, на Васильевском острове. Протестантская община, я думаю, оплатит погребение. Все-таки богоугодное дело, – он перекрестился.

– А я? – Юджиния все смотрела на папку.

– А вы, – он усмехнулся, – поедете в Сибирь по этапу. Можете там всю оставшуюся жизнь доказывать, что вы мадемуазель Ланье. Вы не были в Сибири? – поинтересовался Федор и ответил сам себе:

– Откуда вам? А я там вырос, – он наклонился над Юджинией, почти касаясь губами ее каштановых волос.

– Я вам расскажу, Катерина Петровна, – его голос был шелестящим, ласковым, тихим: «Сначала вы немного побудете в той камере, что я вам показывал. Сифилис каторжанкам не лечат. Его вообще плохо лечат. Приедете за Байкал с печатью в вашем деле. Вас отдадут в сожительницы такому же больному. На каторге мало женщин. Мы их не заставляем работать, они удовлетворяют, как бы это сказать, – Федор пощелкал пальцами, – естественные потребности мужчин. Сожитель вас будет бить, разумеется. Вы будете рожать детей, каждый год, тоже с сифилисом. Они будут умирать, а потом и вы умрете. Вы, – он отступил и оценивающе посмотрел на нее, – и пяти лет не протянете, думаю. Всего хорошего, Катерина Петровна, – он, шутливо, поклонился, – сейчас вас отведут в камеру. Этап через три дня. Счастливого пути, – Федор пошел к двери.

– Подождите, – она опустила голову, – правая ее рука была прикована наручниками к стулу, -подождите, я все расскажу, все.

– Вот и славно, – Федор, по пути к столу, мимоходом, потрепал ее по голове. Юджиния вздрогнула. Он отодвинул стул. Заметив пятно крови у себя на манжете, Федор неслышно вздохнул: «Надо будет заехать домой, переодеться. Сначала поработаем здесь, а потом я ее отвезу на безопасную квартиру».

Федор открыл оловянную чернильницу. Положив перед собой стопку чистых листов, он велел: «Начнем».

В хрустальном бокале играл шампанское, окно столовой было распахнуто на Фонтанку. Дубельт, поднял бокал: «С Владимиром тебя, Феденька. Анна уже есть, статский советник, в тридцать лет. Далеко пойдешь».

Приказ о награждении вручил лично его величество. Александр, положил руку на папку: «Я вам очень обязан, Федор Петрович. Ценнейшие сведения. Мои царственные братья во Франции, Пруссии, Швеции, думаю, занялись теми людьми, что туда посадили англичане. Большая, большая удача, – он потрепал Федора по плечу.

Ее держали в неприметной квартирке на Крюковом канале, под надзором жандармов и двух надежных женщин. Сначала Федор боялся, что кузина, – как он шутливо называл ее про себя, -попытается повеситься, или перерезать вены, однако потом понял, что опасаться нечего. Люди, что присматривали за девушкой, успокоили его: «Федор Петрович, она только и делает, что на кровати лежит, повернувшись лицом к стене».

Он так и не сказал ей, кто он такой. Юджиния называла его «месье», а часто и вовсе никак не называла. Она говорила, уставившись глазами в затертый ковер на полу, а Федор записывал. Выходя из комнаты, он всегда усмехался: «На улице хорошая погода, мисс Юджиния. Весна дружная, жаль, что вам никак не прогуляться. Хотя посмотрим, на ваше поведение».

Дубельт принялся за нежную, розовую осетрину, разложив на коленях салфетку: «Можно, конечно, -задумчиво сказал он, – устроить ее гувернанткой, под надзором. Пусть гонит сведения англичанам. Однако ты говоришь, – он зорко взглянул на Федора, – что ей доверять нельзя?»

Тот покачал рыжеволосой головой, намазывая на теплый, ржаной хлеб финское масло. Рядом, в хрустальном блюде, черным жемчугом поблескивала икра.

– Нет, Леонтий Васильевич, – Федор, с аппетитом, ел, – я бы не стал. За деньги такие не продаются, и за идею тоже. Она сломана, раздавлена, какой из нее работник? Если мы ее обратно в Англию отправим, она сразу побежит, куда там она должна побежать, и все расскажет. Тем более, – он поднял серебряный нож, – что мы ждем гостя. Мисс Юджиния нам для этого понадобится.

Она сказала ему о сигнале тревоги и, своей рукой, написала нужное письмо. Существовала, конечно, вероятность, думал Федор, что девушка вставила в текст знак, предупреждающий об опасности. Однако, глядя в потухшие, лазоревые глаза, он решил: «Нет. Она говорит правду. Посмотрим, кто приедет спасать мою кузину».

История с никогда не существовавшей девицей Рябининой была придумана от начала до конца. Приговор Федору написали за четверть часа в канцелярии Литовского замка, и там же организовали аккуратную папку заключенной. Дубельт довольно, усмехнулся: «Молодец, Феденька, очень умно. Хорошо, что она здесь одна, в России. Она утверждает, что, кроме нее, англичане больше никого не посылали?»

– Никого, и я ей верю, – кивнул мужчина, разливая остатки шампанского: «Она, – Федор тонко улыбнулся, – Леонтий Васильевич, приехала сюда меня найти. Или Степана, храни Господь душу его, -Федор перекрестился. Дубельт, потянувшись, сочувственно пожал ему руку.

Воронцов-Вельяминов, отчего-то вспомнил донесения с Кавказа: «У Шамиля пушки откуда-то появились. И укрепления они стали строить, лучше некуда. А если? – он похолодел и твердо сказал себе: «Степан в Крыму пропал, что ему там делать? Хотя, Господи, этому мерзавцу никогда нельзя было доверять. Еще один мой кузен на Абдул-Меджида работает, как выяснилось. Твари продажные, кто больше платит, под того и ложатся».

– И нашла, – весело завершил Федор, взяв серебряный кофейник. Пирожные были свежие, Фонтанка золотилась под весенним солнцем. Дубельт, промокнул губы салфеткой: «Ты, Феденька, все, как по нотам разыграл. Говоришь, она сначала отказывалась тебе сигнал тревоги выдавать?»

Федор кивнул. Он сидел на углу стола, на безопасной квартире, поигрывая своей фаберовской ручкой, с золотым пером. Федор вздохнул и открыл свою папку:

– Мисс Юджиния, своим упорством вы сами себе вредите. Во-первых, – он загнул длинный палец, – вы нам все рассказали об английской сети на континенте. Право слово, – он, покровительственно, улыбнулся, – сделайте еще один шаг, последний. Это легко. Вы и не заметите, обещаю, – у нее были бледные, без единой кровинки щеки. Федор увидел, что лубок сняли, но рукой она до сих пор двигала неловко.

– Заживет, – усмехнулся он про себя.

– Будете упрямиться, – он достал из папки какую-то бумагу, – у меня есть список всех ваших европейских родственников. Лондон, Амстердам, Брюссель, Ренн, – Федор передал ей документ.

– Он все знает, – пронеслось в голове у Юджинии, – Господи, но получив сигнал тревоги, Джон сам сюда приедет, непременно. Нельзя, чтобы он рисковал, ты не имеешь права...

– Он меня спасет, – твердо напомнила себе Юджиния: «Он говорил, что всегда будет у меня за спиной, так и случится. Приедет и спасет».

Девушка упрямо, сжала тонкие губы. Федор пробормотал: «Пеняйте на себя, милочка». Он решил не отправлять запрос в Америку. Трансатлантический кабель еще не был проложен. Ожидая сведений с другого континента, Федор бы потерял время. Европейские сведения были у него под рукой уже несколько лет. До войны он внимательно следил за родственниками, да и сейчас не выпускал их из поля зрения.

Кузина молчала, отвернув красивую голову, с каштановыми, уложенными вокруг головы косами. Федор наклонился к ее уху: «Я вас предупреждал, пеняйте на себя. Я сам, – он выдернул у нее из пальцев бумагу, – сам сделаю выбор».

Он не приезжал к ней пару недель. Появившись на квартире, осмотрев себя в зеркало, он прошел к ней в комнату. Федор был в светло-сером, весеннем костюме, с цветком в петлице. Велев надзирательницам выйти, Федор положил перед ней свежий номер The Times, раскрытый на странице некрологов.

– Семейное отпевание в церкви святого Михаила, Мейденхед, – прочла Юджиния. Если бы он ее вовремя не подхватил, девушка бы упала со стула.

– Я вам сказал – Федор свернул газету, – я не шучу. Впрочем, ваши дядя Мартин и тетя Сидония были пожилыми людьми. Отжили свое, что называется, – он устроился на широком подоконнике и закурил, – но ведь у вас еще кузина Анита есть, подросток. Ужасно, – сочувственно сказал мужчина, – ужасно, когда случается трагедия с такой молоденькой девушкой, вы согласны? – он чуть не прибавил: «кузина».

После этого она и согласилась послать сигнал тревоги.

– Мы дождемся гостя, Леонтий Васильевич, – Федор разлил кофе, – мисс Юджиния свое отработает, а после...

Дубельт со значением махнул рукой в сторону широкой, темно-синей Невы. Дул теплый ветер и Федор подумал: «Листва на деревьях появилась. Пасха прошла, Троица через три недели, тянуть незачем».

– Нет, нет, – Федор отпил кофе, вдохнув запах специй: «Я, Леонтий Васильевич, сделаю нашей подопечной предложение, от которого она не сможет отказаться, – он провел рукой по отлично подстриженным, рыжим волосам.

Он решил пройтись пешком, мостовые совсем просохли, пригревало солнце, По дороге к Крюкову каналу Федор купил букет белых роз. В прихожей квартиры, он отдал свой плащ жандарму, и смахнул невидимую пылинку с рукава сюртука: «Как мадемуазель?»

– Молчит, ваше превосходительство, – развела руками тот. Федор строго запретил называть его по имени-отчеству.

– Не мешайте нам, – велел Федор и нажал на медную ручку двери.

– Добрый день, мисс Юджиния, – весело сказал он: «На улице даже жарко».

Она сидела у стола, склонив голову, в простом, сером, шерстяном платье. После обыска на Большой Конюшенной Федор приказал перевезти ее вещи сюда, впрочем, запретив книги, кроме Библии, и газеты.

– Как в Алексеевском равелине, – одобрительно сказал Дубельт.

Он прошелся по комнате и положил букет на стол. Юджиния вздрогнула.

– Белые розы, – горько подумала девушка, – я хотела, чтобы у меня на венчании были белые розы. Бедные дядя Мартин и тетя Сидония. Этот подонок приказал их убить. В некрологе, было сказано: «Безвременная смерть». Их отравили, наверняка, как я..., – она заставила себя не вспоминать шприц, что легко вошел в вену на руке. Об этом она не говорила, и, знала Юджиния, никогда бы, никому не сказала. В убийстве настоящей мадемуазель Ланье она призналась еще давно. Она даже рассказала, что истинная Корнелия Брандт умерла еще ребенком, в Южной Африке.

– Все из-за меня, – Юджиния уже не могла плакать. Надзирательницы ночевали с ней в одной комнате, на простых, железных койках, и не замечали ее сдавленных рыданий по ночам. Вели они себя с ней не грубо, не жестоко, а как будто бы она была животное, – думала Юджиния,– что требовало заботы. Бессловесное, покорное животное. Большую часть времени на нее просто не обращали внимания.

– Месье, – она, наконец, подняла голову, – что со мной будет?

Он стряхнул пепел за окно и улыбнулся: «Это, мисс Юджиния, зависит от вас. Я, – Федор потушил окурок и подошел к ее стулу, – приехал сделать вам предложение».

Дубельт, сначала, недовольно хмыкнул: «Не понимаю, зачем тебе это нужно? Пусть приведет к нам гостя, а потом мы ее..., – он махнул рукой: «Мало, что ли, хороших девушек, православных, достойного воспитания?»

Федор убрал со стола. Открыв шкатулку черного дерева, повертев в длинных пальцах папиросу, он только улыбнулся.

– Вот как, – протянул глава Третьего Отделения, глядя в спокойные, холодные, голубые глаза: «Хочешь ее окончательно сломать?»

Федор хотел. Он просыпался ночью, вспоминая ее каштановые, тяжелые волосы, длинные, стройные ноги, ее бледное, измученное лицо. Пошарив рукой по своей большой кровати, откинувшись на подушки, он представлял ее рядом.

– Скоро, – пообещал он себе. Поднявшись, накинув халат, Федор прошел в кабинет. После гибели Степана, – он предпочитал думать, что брат мертв, так было легче, – он отремонтировал квартиру. Апартаменты теперь занимали весь второй этаж особняка у Пантелеймоновского моста. Окна смотрели на Летний Сад. Внизу, на первом этаже никто не жил. Третье Отделение устроило там склад и жандармский пост, на всякий случай. Он прошелся по анфиладе, распахивая двери, заглядывая в столовую, гостиную, в спальни. Сейчас у него убирала и готовила надежная женщина, вдова жандарма, хотя Федор редко ел дома. Он прислонился к косяку двери, глядя на хорошо оборудованную кухню: «Мисс Юджинии найдется, чем заняться». Комнат было десять. Федор, присаживаясь к столу, решил: «Когда дети появятся, надо будет расширить комнаты».

Он взял перо. Глядя на предрассветное, серое небо над Фонтанкой, Федор начал писать прошение, покорнейше обращаясь к монарху за разрешением вступить в законный брак с подданной Швейцарии, мадемуазель Эжени Ланье.

Александр только спросил: «Думаете, Федор Петрович, из нее хорошая супруга выйдет?»

– Отменная, ваше величество, я постараюсь, – кивнул Федор. Царь взял свою механическую ручку: «Как Федор Петрович на меня все-таки похож, одно лицо. Только он рыжий». Император, расписываясь на прошении, внезапно вспомнил конверт, что он нашел, разбирая стол покойного отца. На нем, твердым, размашистым почерком Николая было написано: «Alexandre, вскроешь по достижении тобой семидесяти лет, или на смертном одре твоем. Надеюсь, что первое настанет раньше».

Он тогда вздохнул. Заставив себя отложить серебряный нож для бумаги, царь спрятал конверт в потайной сейф, оборудованный в стене кабинета.

– Я к ней своего духовника привезу, ваше величество, – Федор поклонился, принимая прошение: «Отца Иоанна, из Кронштадта. Надеюсь, вы не откажете быть восприемником на крещении? – Александр кивнул. Император, задумчиво, проговорил: «Отец Иоанн..., Он молод, но я слышал, что он отличный проповедник. Вы в людях разбираетесь, Федор Петрович. Я хочу пригласить вашего друга, господина Победоносцева, стать членом комитета по судебной реформе».

– Спасибо, ваше величество, – искренне отозвался Федор, – Константин Петрович настоящий слуга престола.

– Как и вы, Федор Петрович, как и вы, – рассмеялся царь и добавил: «Я вам пришлю подарок на венчание. Вы, наверное – он поднял бровь, – не будете приглашать гостей?»

– Только Леонтия Васильевича, ваше величество, шафером, – ответил Федор.

Он стоял, глядя на ее склоненную голову, на пробор в каштановых волосах. От нее пахло свежестью, простым мылом, белая щека, подумал Федор, была похожа на лепесток розы.

– В общем, – сказал он, присев на край стола, повертев в руках французскую Библию, – выбирайте, мисс Юджиния. Либо мы с вами венчаемся, через неделю, либо мы от вас избавляемся. Как я сказал, – он кивнул за окно, – паспорт мадемуазель Ланье хранится у меня. Подобрать похожий труп, дело минутное. Ну? – Федор, требовательно, взглянул на нее.

– Джон его убьет, – твердо сказала себе Юджиния: «Приедет и убьет. Джон заберет меня отсюда. Я просто выгадаю время, вот и все. Очень хорошо. Придется, конечно..., – она, незаметно, поморщилась. Сама не зная почему, девушка проговорила: «Но я даже не знаю, кто вы такой, как вас зовут...»

– Узнаете, – пообещал Федор, чиркнув спичкой: «И еще, – он улыбнулся, – забудьте о том, что вы мисс Юджиния Кроу. Если вы, после нашего венчания, хотя бы попытаетесь связаться с вашей семьей, вам не жить. Юджинии Кроу больше нет. Она умерла, моя дорогая мадемуазель Ланье, – Юджиния вдохнула запах сандала и горько подумала: «Она умерла давно. В Саутенде, той ночью, когда я и Джон..., Я говорила, что ее больше нет, и оказалась права».

– Его величество, – Федор взялся за ручку двери, – оказал вам честь и согласился стать вашим крестным отцом. Вы будете Евгенией Александровной, после миропомазания. Православная церковь признает ваше таинство крещения. Обряд над вами совершат сразу перед венчанием.

Изящная голова дрогнула, она опустила глаза. «Моего отца, – услышал Федор тихий голос, – звали Бенедикт».

– У вас больше нет отца, – отозвался он сухо: «У вас вообще никого нет. Кроме меня, разумеется, вашего законного супруга». Выходя, Федор добавил: «С завтрашнего дня к вам будет приезжать священник, наставлять вас в основах православия. Сможете практиковать свой русский язык, в семье я говорю только на нем. Здесь, – он обвел рукой комнату, – все приведут в порядок. Однако ваши компаньонки, – он усмехнулся, – с вами останутся. Вы ведь на паях снимаете квартиру, дорогая невеста».

Дверь хлопнула. Юджиния приказала себе не плакать: «Это ненадолго, до лета, до осени..., – она стояла в углу комнаты, смотря, как жандармы убираются и меняют мебель: «Джон меня спасет, обязательно. У меня не было другого выхода».

Священник даже не интересовался тем, как ее зовут. Он был невысокого роста, худой, нервный, с жидкой, русой бородкой. Он расхаживал по гостиной, держа в руке Евангелие, смотря куда-то вдаль.

– Вы должны помнить, – говорил он, – что брачный союз мужа и жены изображает святейший союз Иисуса Христа с Церковью, то есть с верующими в Него. Как муж есть глава жены, так Христос есть глава Церкви. Помните, что вы есть сосуд немощный, и ваш супруг оказал вам честь, избрав вас в свои слуги, вы должны всегда повиноваться и покоряться ему..., – он повернулся и посмотрел на Юджинию.

Та выдавила из себя: «Да, святой отец, я понимаю».

– Для женщины цель брака есть послушание супругу своему и спасение через чадородие, – сухо заметил отец Иоанн: «Вы оставили ересь и входите в ограду святой истинной церкви, вы должны раскаяться в своих грехах, исповедоваться и обещать жить праведной, христианской жизнью, понятно вам?»

Юджиния только кивнула. Она вообще говорила мало. Жених не приезжал. Одна из женщин передала ей записку. Юджиния прочла: «Увидимся у алтаря». Она сидела, сцепив длинные пальцы, безучастно переворачивая страницы русского Евангелия, которое ей привез отец Иоанн. В окне блестел под солнцем Крюков канал, звонили колокола церквей. Юджиния, глядя на синее, весеннее небо, повторяла себе: «Надо просто дождаться Джона».

В субботу вечером ее доставили в зарешеченной карете к Пантелеймоновской церкви. Юджиния вздохнула: «Здесь квартира Воронцовых-Вельяминовых, была». Вещи ее забрали еще утром. Юджиния даже не спросила, куда их везут, впрочем, как она поняла, ей бы все равно не ответили.

Женщины провели ее внутрь. Юджиния увидела жандармский караул у дверей. Пахло ладаном, трепетали огоньки свечей. Она, невольно, перекрестилась и услышала голос отца Иоанна: «Идите сюда».

Она стояла, опустив голову. С утра ее переодели в светлое, закрытое платье, но, ни цветов, ни фаты у нее не было.

– Все это фарс, – зло сказала себе Юджиния, – ерунда. Осенью я стану вдовой.

Она вздрогнула, услышав голоса в притворе, и обернулась. Он был в штатском, отменно скроенном, сером костюме, с белой розой в петлице. Голубые глаза оглядели ее с ног до головы. Юджиния узнала его спутника. Сейчас он тоже надел сюртук, но тогда, во дворце, вспомнила девушка, он был в жандармской форме. У него была светлая, седоватая бородка.

– Прошу вас, мадемуазель Ланье, – он вежливо предложил девушке руку.

Жених только коротко кивнул. Венчание было быстрым. Юджиния, в скороговорке священника, уловила знакомое имя. Она побледнела, и, покачнувшись, попыталась вырвать руку.

– Федор, – отчаянно подумала она: «Младшего внука дяди Теодора крестили Федором. Он сказал мне, тогда, что вырос в Сибири. Нет, нет, не может быть, – она, с шумом, вдохнула воздух и почувствовала его железные пальцы на своем, едва сросшемся запястье.

– Сейчас надо сказать «Не обещалась» – раздался над ее ухом холодный голос: «Отец Иоанн ждет, мадемуазель Ланье».

Свеча в ее руке задрожала, воск закапал на платье. Юджиния, еле слышно, застывшими губами, повторила: «Не обещалась».

– Молодец, – покровительственно заметил муж, надевая ей на палец простое, золотое кольцо. Он вывел Юджинию из церкви, на улице смеркалось: «Здесь рядом, дорогая моя. Впрочем, – Федор не удержался и подмигнул ей, – ты ведь, наверняка, знаешь, куда мы идем?»

– Бежать, – Юджиния смотрела на Пантелеймоновский мост, на кареты, что ехали по набережной Фонтанки. Был теплый, почти летний вечер, публика расходилась из Летнего Сада, над Невой играл золотистый, нежный закат.

– Не советую, – услышала она голос мужа и ощутила, как в бок ей уперлось дуло револьвера.

– Я вижу, – Федор распахнул перед ней дверь парадной, – что с венчанием у меня прибавится много обязанностей, милая. Я, как муж и глава семьи, должен заняться твоим воспитанием в духе христианского смирения.

Юджиния увидела двух жандармов, что сидели, попивая чай, в маленькой комнатке, на первом этаже.

– С законным браком, Федор Петрович! – весело сказал один из них: «Вас и вашу супругу».

– Евгения Александровна, – ласково ответил Федор, подталкивая ее к лестнице, – плохо знает город, поэтому, – он взглянул на жандармов, – моя супруга будет оставаться дома. До особого моего распоряжения.

Юджиния, как во сне, поднималась по лестнице, вспоминая рассказы бабушки Марты. Оказавшись в изящной, обставленной мебелью красного дерева передней, прижавшись спиной к двери, женщина, почти неслышно спросила: «Вы..., вы ведь внук дяди Теодора, у вас есть старший брат, Степан...»

– Он погиб на Крымской войне, – Федор перекрестился. Полюбовавшись на себя в зеркало, он сбросил штатский пиджак:

– Да, я, именно он. Федор Петрович Воронцов-Вельяминов, к вашим услугам. Статский советник, кавалер орденов, потомственный дворянин. Ты тоже, разумеется, теперь дворянка. В твоем новом паспорте это написано. В руки, ты, конечно, его не получишь. Еще чего не хватало, – Федор окинул ее взглядом: «Обойдешься своими старыми платьями. В свет ты выходить не будешь. Ты у меня скромная, домашняя женщина. Бывшая гувернантка. Провизию из лавки примут господа внизу. Мы с тобой познакомились романтически, на Невском проспекте, – он подошел к Юджинии. Взяв ее за подбородок, – девушка даже не успела отвернуться, – муж поцеловал ее. Юджиния почувствовала вкус крови на губах и сглотнула: «Зачем..., зачем вы это делаете? Ваш отец, ваша мать...»

– Тихо, – Федор отвесил ей пощечину: «Мой отец и мать замышляли возмущение против государя императора, что неудивительно, вся ваша семья такая. А я, – он не отпускал Юджинию, – я опора престола, и мои дети будут верными его слугами. Я их воспитаю так, как надо».

– Эта и ваша семья, – отчаянно закричала Юджиния: «Как вы можете...»

– В этой стране, – отчеканил Федор, – я могу все, помни это.

Юджиния взглянула в прозрачные глаза: «Джон тоже так говорил, я помню. Они даже похожи чем-то. Забудь, это наваждение, морок, весь этот брак скоро закончится..., Джон не такой, он меня любит, он приедет за мной»

Федор оторвал ее пальцы от ручки двери: «Шампанское в спальне. Свадебного ужина не будет, прости».

Там же, улыбнулся он про себя, были и наручники.

Жена оказалась не девственницей. Он проверил это, еще раздевая ее. Федор, в общем, ждал такого, но, когда девушка стояла на коленях, прикованная за правую руку к креслу, он, приставив к ее виску револьвер, заставил ее все рассказать. Она плакала, пытаясь увернуться от пощечин, жалкая, покорная, такая, – удовлетворенно подумал Федор, – какая и была ему нужна.

Потом, лежа на ней, – правая рука ее была пристегнута к столбику кровати,– он, усмехнувшись, услышал слабый стон.

– Я говорил, что тебе понравится, – в полутьме спальни ее глаза были расширенными, остановившимися, Она, едва слышно, попросила: «Пожалуйста..., Сейчас нельзя...»

– Сейчас, – сквозь зубы ответил Федор, – как раз и надо, моя милая.

Жена забилась, пытаясь вывернуться, он ударил ее по лицу. Она обмякла, раздвинув ноги, больше не пытаясь сопротивляться.

Он перевернулся на спину: «Пришла пора тебе похвастаться своими умениями, впрочем, – Федор полюбовался влажными, горящими щеками, – посмотрим, придутся ли они мне по вкусу».

На рассвете, вздрагивая, уткнув голову в подушку, она попросила: «Мне надо..., Надо в умывальную..., Пожалуйста...»

– Не надо, – коротко ответил Федор, вдыхая запах страха, целуя растрепанный, каштановый затылок. «Воскресенье, дорогая моя. Я никуда не собираюсь. Отдохнем и опять займемся тем, что тебе так нравится».

Он опустил руку вниз: «Нравится, я вижу». Юджиния сжалась в комочек, и, закрыла глаза: «Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы его больше не стало. Это просто сон, дурной сон. Я очнусь, и все будет по-прежнему».

– Теперь, – шепнул ей муж, укладывая ее на спину, наклоняясь над ней, – его глаза блестели чистым льдом, – будет так, как хочу я, милая. До конца дней твоих.

Юджиния ощутила его тяжесть. Повернув голову, не двигаясь, она, тихо, бессильно заплакала.