Текст книги "Вельяминовы. Начало пути. Книга 1"
Автор книги: Нелли Шульман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 80 страниц) [доступный отрывок для чтения: 29 страниц]
Эпилог
Атлантика, октябрь 1565 года
Степан Воронцов спешил. Конечно, идти проливом Всех Святых в разгар южной зимы было безумием, и менее опытный моряк наверняка закончил бы свои дни на рифах, среди сорокафутовых ревущих волн.
«Изабелла», за постройкой которой он сам наблюдал на верфях в Лондоне, прошлой осенью, когда королева Елизавета вызвала его в Англию, чтобы возвести в рыцарское достоинство, – была сработана с великим тщанием и аккуратностью. Степан самолично излазил весь корабль – от мачт до трюмов, он ругался с мастерами и велел оснастить «Изабеллу» двойным пороховым погребом и запасными пушками.
Уже тогда, сидя в большом кабинете покойного Клюге, он изучал карты. Такого безрассудства не предпринимал еще ни один английский капитан.
– Может получиться, – бормотла он, покусывая трубку. – Ох, и напьюсь я, если получится.
Вороном прозвали его в Карибском и других морях, которые он исходил вдоль и поперек за последний десяток лет.
Рыцарем он стал в награду за перехваченный из-под носа испанцев у галисийского берега караван с мексиканским серебром. Команда тогда ходила по Лондону в счастливом угаре – они сгрузили к ногам королевских чиновников на плимутском рейде больше пятисот мешков с отборными слитками. Степан знал про караван давно – в прибрежных карибских городах были у него прикормленные людишки, и он был в курсе обо всем, что творилось на суше. Он крался за испанцем через всю Атлантику, – осторожно, не высовываясь, вспоминая слова Якоба Йохансена, своего первого учителя морского дела: «Хороший капитан всегда знает, когда и кому стоит показывать свой флаг».
Воронцов загнал старую верную «Жемчужину» в уединенный залив пустынного острова и полностью переоснастил корабль. Закрашено было название, снята с носа гологрудая золотоволосая красавица, поставлены дырявые паруса. «Жемчужина», знаменитая от Дублина до Молуккских островов, преобразилась до неузнаваемости. И когда Воронцов вынырнул из густого бискайского тумана и расстрелял ничего не подозревающего флагмана флотилии почти в упор, на испанском борту уже трепетал белый флаг.
Королева Елизавета, опустив шпагу на его плечо, сказала: «Поднимись, сэр Стивен Кроу». И добавила, чуть понизи голос: «Серебро, Ворон, ты мне уже принес, а теперь отправляйся за золотом.
Сейчас он вез подарок своей королеве, такой, какого не держал в руках еще ни один человек на земле. Кроме него, Одноглазого Ворона.
Степан залпом выпил принесенный с камбуза кофе и вышел на палубу. Небо клонилось к закату, в паруса ровно дул западный ветер, вокруг – ни души. С таким ветром дней пять они будут у берегов Ирландии. Степан специально забрался далеко к северу, – с грузом, что лежал в его трюмах, не стоило маячить на привычных маршрутах.
Ох, и забегали жители Кальяо, когда «Изабелла», обогнув остров Святого Лаврентия, показалась на рейде с расчехленными пушками и дала первый залп по городу. Все военные галеоны испанцев были далеко на севере, у берегов Панамы. Помощи городу ждать было неоткуда.
Там Степан, конечно, наполнил трюмы – но главное, то, ради чего, он и затеял этот смертельно опасный рейд, ждало его в укромной бухте к северу от города. Запрятанный в холст тайный груз под покровом ночи подогнали на шлюпке к «Изабелле» и подняли на канатах. Любой неосторожный вопрос, заданный хоть из простого любопытства, карался смертью.
Королева намекала Степану, что мог он пойти и в противоположном направлении, – попробовать пробиться вдоль берега Московии в поисках неуловимого Северо-Восточного прохода, который искали Ченслор и Виллоуби той осенью, как Степан бежал из России.
Однако капитан Воронцов ненавидел холод еще с первой своей зимовки в Сент-Джонсе, где из-за мороза носа было не высунуть из каюты. С тех пор он предпочитал ласковые южные моря. Да и не тянуло его в Московию. Не то, что Петра, который, едва унаследовав торговлю после покойного Мартина Клюге, сразу засобирался на восток.
Не один, конечно – Степан не отпустил бы единственного, осьмнадцати лет, мальчишку одного. Петя ехал с английскими купцами, с патентом и привилегиями от королевы, но, зная брата, Степан был уверен, что, оказавшись в Москве, Петя первым делом побежит на Воздвиженку.
На палубу вышел Черныш и потерся спиной о мачту. Это был сын того Черныша, что Петька тащил всю дорогу из Москвы. Первый Черныш был еще бодр и гонял мышей в торговом доме «Клюге и Кроу», в лондонском Сити.
Степан поднес к глазу подзорную трубу. Про него говорили, что «Ворон одним глазом видит то, что другие двумя не замечают». Он знал это.
– С юга идет испанец, с запада – шторм. Интересно, от кого мы сбежим быстрее.
Дон Педро де Альварадо-и-Контрерас сыпал проклятиями. Чертов англичанин заметил его первым и прибавив парусов, резво уходил на северо-восток.
– Будто сам дьявол ему в паруса дует.
Старик боцман, ходивший еще под началом Магеллана, вздохнул.
– Это Ворон. У него новый корабль, тот, что обстреливал Кальяо.
– Старый знакомец, – процедил дон Педро. – Но откуда он в Перу?
– Проливом Всех Святых и потом на север, – пожал плечами боцман.
– Зимой? Он что, безумец? – Контрерас нервно заходил по палубе «Святой Магдалены».
– На то он и Куэрво. – Старик назвал Воронцова испанским прозвищем. – Видать, в трюмах есть у него что-то, иначе он нас уже вызвал на бой.
– Сейчас посмотрим, кто быстрее. – Контрерас выкрутил штурвал до отказа.
Степан спустился в каюту, здесь было как на «Клариссе» и «Жемчужине» – потертый ковер, на котором вперемешку висели шпаги и кинжалы, обитая кожей шкатулка для пистолетов, шкатулка черного дерева с корабельными бумагами, карты на стенах и просторном столе.
Воронцов открыл шкатулку и достал письма Изабеллы, пожелтевшие, с выцветшими чернилами. Он сунул их под рубашку, поднес к губам жемчужину, которую дала ему Белла перед смертью.
Обречены на скитания.
– Капитан, – постучали в дверь. – Шторм по левому борту.
Степан взбежал на палубу. Испанца видно не было, кишка тонка, ехидно подумал Воронцов, но на горизонте вырастала черная, низкая туча.
– Уйдем? – спросил помощник.
– Навряд ли. – Воронцов приказал убавить парусов, ветер с запада дул такой, что и на половинном оснащении они будто летели по волнам.
– Да что за черт! – взорвался Контрерас. – Когда мы его догоним?
– Он Куэрво, – боцман суеверно скрестил пальцы. – Сейчас он нас заманит в бурю, а сам улизнет, сколько раз уж так бывало.
– Ну уж нет, – испанец приказал добавить парусов. Они шли за «Изабеллой» в самое сердце урагана.
Воронцов спустился в трюм, где лежал подарок для Елизаветы. Он осторожно коснулся внушительного холщового свертка. Его несли через джунгли и ущелья, спускали в пропасти и сплавляли по рекам. Ворон, прослышав, что есть такое диво на свете, не жалея денег, построил лучший на свете корабль, набрал бывалых моряков и прошел туда, куда до него не ступала нога англичанина. И все ради того, чтобы королева посмотрела на него так, как тем сырым весенним вечером в Гринвиче, ради того, чтобы увидеть улыбку на ее устах.
Он сорвал холст и, как и в первый раз, благоговейно застыл перед огромным изумрудом, сиявшим в глыбе породы.
«Изабеллу» тряхнуло. Корабль, кренясь на правый борт, взбирался на злые свинцовые волны. Испанцы были уже совсем рядом, можно было разглядеть развевающийся на корме королевский стяг и имя корабля. «Святая Магдалена».
– Не будет он стрелять, – рассмеялся Степан. – Побоится.
– А мы? – с опаской спросил помощник.
– А мы будем. – Воронцов отдал команду пушкарям. Он сам встал к оружию – в стрельбе ему равных было поискать. Ядро, выпущенное из капитанской пушки, переломило фок-мачту испанца пополам.
Контрерас едва удержал сразу охромевший корабль. Только такой безумец, как этот Куэрво, мог затеять сражение посреди серьезного шторма. Грянули пушки «Магдалены», но лишь одно ядро долетело до «Изабеллы», врезавшись в деревянную обшивку кормы.
Беспрерывно чертыхаясь, Контрерас велел еще прибавить парусов.
«Изабелла» взобралась на огромную волну, и, перекатившись через нее, пропала с глаз.
– Уйдет, – простонал Контрерас.
– Никто не уйдет, – обреченно ответил боцман.
– Это еще почему?
«Магдалена», мотаясь из стороны в сторону, тяжело шла на гребень высокого вала.
– Потому что там смерть. – Старик, склонив голову, перекрестился.
Ворон слышал про такое от старых моряков – Йохансен, понизив голос, рассказывал ему о местах, где «Господь играет в ладоши». А когда Степан, еще совсем юный, приставал к капитану с расспросами, тот лишь отмахивался: «Из тех, кто видел это, не выжил никто!»
Здесь было глубокое, синее небо. Ветра не было. Громадные изумрудные валы сталкивались с оглушительным ревом, крутились, выстраивались в круг. «Изабелла» скользила, беспомощная, с повисшими парусами, по краю водоворота, а вслед за ней, так же бессильно вертелась «Святая Магдалена».
Сорокапушечные корабли казались тут детскими игрушками. «Изабелла» стояла на стене воды уже почти вертикально, носом вниз, и Степан вдруг вспомнил, что перед отплытием, он, как обычно, оставил у «Клюге и Кроу» подробное письмо с росписью всех своих земных дел. Только в этот раз к нему прилагалось еще и карта. Ппосле недавнего рейда на панамское побережье, Степан оставил команду гулять в кабаках, а сам взял шлюпку и не сказав никому ни слова, сплавал в известное лишь ему одному место.
«Того, что там зарыто, хватит на три поколения вперед», – подумал Ворон и закрыл глаза.
«Изабеллу» с бешеной скоростью тянуло вниз. «Даже если и пройду долиной смертной тени, не убоюсь я, ибо Ты со мной». Потрескивала под ногами палуба, летела рядом с ними вниз, из уменьшающегося кружка голубого неба «Магдалена». Испанский корабль тонул в мешанине обломков, в бьющихся парусах, в заглушаемых ревом волн человеческих воплях.
Перед смертью Контрерас еще не раз успел пожалеть о том, что никто и никогда не узнает, как он догнал великого Куэрво.
Степан невероятным усилием поднялся на ноги и встал к штурвалу. «Я обещал, – сказал он себе, чувствуя, как стихия подчиняется его силе и воле. – Я обещал ей вернуться.».
«Изабелла», словно по волшебству, нашла ветер и стала выбираться наверх, к далекому, еле видному диску солнца. «Добавить парусов!»
Когда они перевалили через гребень последней волны и перед ними открылось спокойное море, Степан передал штурвал помощнику и, привалившись к борту корабля, сразу заснул.
«Изабелла» – новая, с иголочки, только с верфи, стояла у незнакомой пристани. Вокруг были низкие, топкие берега, между которыми катила свои воды могучая, расходящаяся рукавами река, острова без числа, над головой еле пробивалось хилое северное солнце.
На мачте развевался незнакомый Степану флаг – белый, с косым голубым крестом святого Андрея. На палубе стояла Белла, маленькая, легкая, рыжеволосая. Она держала на руках Вороненка – верткого, темноголового и зеленоглазого мальчишечку. «Вырос-то как», – умилился Степан и вдруг увидел тех, кого и не чаял увидеть. Рядом с Беллой стояла Марья, его синеокая смешливая сестренка.
– А ты, братец, не утопишь нас? – задорно крикнула она.
– Будешь болтать – ссажу на берег, – шутливо пригрозил Воронцов и улыбнулся отцу с матерью, ровно такие, какими он помнил их, молодые и красивые.
Петька отчаянно махал им рукой с пристани.
– Попутного ветра, Степа!
Воронцов успокоенно вздохнул и мягко, как учил Йохансен, повернул штурвал.
– Капитан!
– А? Что? Где? – Непонимающе ворохнулся он, щуря заспанные глаза.
– Светает, ваша вахта, – помощник сочувственно улыбнулся.
– Пусть кофе принесут, если на камбузе еще живые остались. – отряхиваясь от сна, приказал Степан и погладил нагретое осенним солнцем дерево штурвала. – Спасибо, девонька, – шепнул он то ли кораблю, то ли еще кому-то.
«Изабелла» шла на восток, туда, где в золотом сиянии восхода лежала Англия.
Пролог
Астрахань, февраль 1566 года
Петя Воронцов поплотнее запахнул тулуп, пробираясь между наметенными злым северным ветром сугробами выше человеческого роста. Свистела вьюга, над головой висело низкое, черное небо, и казалось, нету ничего вокруг, кроме холода и снега. Даже старики не помнил такой суровой зимы, лед на Хвалынском море встал в начале ноября, они чудом успели вернуться из Дербента. Атаман Данила Гребень тогда сказал Пете: «Не зря я вас подгонял, Если б медлили, пришлось бы обратно посуху идти через пески, там бы мы все головы и сложили».
В окне горницы горела свеча. Петя снял тулуп, засыпав сени снегом, отряхнул валенки, поставил их в угол. Некстати вспомнились прощальные слова Федора Вельяминова о том, что на море теплее. Как же, теплее, криво усмехнулся он. Маша с подсвечником в руках выглянула из-за двери.
– Закрой, простудишься.
Она несмело улыбнулась, и, медленно подбирая слова, сказала: «Не очень холодно».
В горнице было прибрано, на столе лежало вышивание и тетради с книгами. Сдвинув их на край, Маша собрала обед, в очередной раз удивив Петю. Сегодня она приготовила рыбу с орехами, сказала, что по грузинскому рецепту. И где только в конце зимы орехи раздобыла, подумал про себя Воронцов-младший, но спрашивать на всякий случай не стал.
– Договорился я обо всем. Довезу тебя до Керчи, там передам надежному человеку, дойдете водой до Стамбула, а дальше он разберется.
– А в Стамбуле обратно в гарем? – Маша безнадежно уставилась в пол.
Воронцов вдруг разъярился. Ему надоела эта зима, снег, холод, разлука с Марфой, Астрахань, и вся эта огромная, враждебная страна. А больше всего ему надоела эта девчонка, вывезенная из Дербента, за которую он, непонятно почему, теперь должен был отвечать.
– Я тебе сколько раз говорил, забудь это слово! Ты едешь в Лондон, там нет никаких гаремов. Ты ведь христианка, разве в Грузии есть гаремы?
– У турков есть. – В ее глазах блеснули слезы.
– Так. – На его скулах заходили желваки. – Ты едешь с надежными людьми, никто тебя пальцем не тронет, клянусь честью. Я не могу взять тебя с собой на север, потому что сам не знаю, как с женой буду выбираться отсюда. А в Лондоне у меня живет старший брат, он о тебе позаботится.
Маша исподлобья взглянула на него и вдруг произнесла по-английски, с гортанным акцентом: «I wish I would be home, but I have no home».
– Вот и умница, видишь, как ты уже говоришь бойко и читаешь неплохо. Сейчас еще письмом займемся, и все наладится. Все будет хорошо.
На Дербент они пошли в начале осени. Данило Гребень взял Петю на флагманскую косовую.
Воронцов сел за гребца – большую часть пути они шли под парусами, но ветер был переменным, иногда стихал совсем, и тогда нужны были весла.
В первый день было тяжело, пот заливал лицо, но потом Петя приноровился и даже успевал смотреть по сторонам. Один раз даже разглядел за бортом уморительную морду тюленя, из тех, что следовали за судами. По вечерам в трюме он записывал то, что услышал от атамана.
«Путь отсюда в Индию тяжел и опасен. Надо доплыть до персидского берега Хвалынского моря, перевалить через горы и идти на юг, до побережья моря Аравийского, путем Афанасия Никитина. Оттуда можно плыть на восток, в Индию.
Дороги в Персии хорошие, городов много, страна эта привычна к торговле. Если местное оружие брать прямо на месте, а не у перекупщиков, которые возят его в Стамбул, а оттуда в Европу, то оно чрезвычайно дешево.
Еще в Персии отличные драгоценные камни, например, бирюза и ляпис-лазурь.
Европейские купцы, чтобы добиться яркости, подкрашивают их, в Персии за такой обман велено местных торговцев бить палками.
Вокруг храпели уставшие гребцы, ветер раскачивал легкое суденышко, пахло потом и солью, а Петя все писал, морщась от боли в стертых до кровавых волдырей пальцах.
«Если идти сушей, надобно присоединиться к одному из караванов. Между Индией и Персией лежит огромная пустыня, и без проводника, не зная, как искать и находить воду, можно погибнуть.
После пустыни надо перевалить через великие горы, там есть проводники и носильщики из туземцев. Без них пропадешь, ибо непривычному человеку там не выжить.
Путешественники часто болеют, многие умирают, ибо в горах не хватает воздуха, чтоб дышать.»
К Дербенту подходили в кромешной ночи под черными парусами. «Таких не разглядишь», – пояснил Гребень, глядя, как на всей флотилии один за другим гаснут фонари. Днища лодок заскрипели по гальке и отряд в полном молчании стал высаживаться на берег.
Когда из-за туч показалась тонким леденцом остророгая луна, Гребень жестом приказал всем прижаться к земле. С юга дул теплый ветер, в воздухе плыл сладкий, одуряющий цветочный аромат. Лениво перекрикивались часовые на крепостных стенах.
Луна исчезла, снова сгустилась тьма. Петя стиснул рукоятку вельяминовского меча.
Поднявшись на стены по канатам, быстро сняли часовых. Однако один из них успел издать предсмертный, короткий крик. Гребень, выматерившись, достал саблю.
– Держись рядом, – приказал он Пете. – Ты ж в бою никогда не был?
Воронцов помотал головой, вспомнив жидкую грязь двора в Александровской слободе, и то, как умирал его несостоявшийся убийца.
Данило свистнул, и отряд посыпался со стен во двор. Позже Петя как ни старался, так и не смог восстановить в памяти те события. В голове была мешанина из хрипа умирающих и конского ржания, крови и слетающих с плеч отрубленных голов. На одну из них Гребень наступил сапогом, наколол ее на саблю, поднял вверх.
– Смотри, Петька, твоих рук дело. Молодец, в первом бою наместника шаха убил. Хороший у тебя удар, на Москве учился?
– На Москве, – отведя взгляд от стекающего по мертвой щеке выколотого глаза, пробормотал Петя.
Федор Васильевич хмуро сказал: «Многому ты, конечно, за раз не обучишься, да и Марфа, ежели не приведи Господь, понадобится, и с кинжалом, и с мечом справится, но так я тебя с ней отпускать не могу. Бери меч, пошли в конюшню».
Лошади испуганно косили на них темными глазами. Петя думал, что хромой, переваливший на седьмой десяток боярин шутит, но когда в его руке оказался тяжелый клинок, понял, что Вельяминова просто так не одолеть.
– Ты, Петька, маленький, да верткий. В пешем бою оно и лучше. Пока орясина какая одно движение сделает, ты его уже на тот свет отправишь. Меч тебе дам хороший, я его для Марфы готовил, но в монастыре ей с мечом делать нечего, кинжалом обойдется.
Гребень отшвырнул мертвую голову и понимающе кивнул, увидев, как тошнит мертвенно бледного Петю.
– Ничего, привыкнешь. Пошли добычу делить. Золото и прочее я вам в Астрахани раздам, ино по дороге домой преставится еще кто. – Гребень перекрестился. – Так принято, чтобы потом не считать все заново. А баб тут выберем, не тащить же их за собой, кто хочет, тот потешится, да и здесь оставит.
– Каких еще баб? – прохрипел Петя, выпрямляясь и утирая рот рукавом.
– Как каких? – Весело удивился Гребень, плюхнувшись на покрытый коврами диван. – Баб наместниковых, жен и рабынь евонных. Сейчас приведут их. Ты наместника убил, тебе первым и брать – даже до меня, так заведено.
Она стояла у стены, опустив опушенные черными ресницами глаза. Волосы цвета воронова крыла были заплетены в толстые, в руку, косы. На стройной шее виднелся маленький крестик.
Перехватив Петин взгляд, Гребень щелкнул пальцами и девушку подвели к атаману.
– Грузинка. Их тут много. Они нашей веры, христианской, ежели понравится, даже и повенчаться можно. Не здесь, конечно, в Астрахани. – Атаман расхохотался. – Здесь у нас все просто, без попов. Правда, она по-русски ни бельмеса не понимает. Но нам сейчас расскажут про нее все. Эй, кто там есть, тащите сюда толмача, что у наместника был, вроде не убивали его?
– Это очень хорошая девушка, очень, – торопливо сказал толмач. – Дочь князя.
– У них там у кого десяток овец есть, тот и князь, – сплюнул Гребень. – Целая она?
– Да, да, – закивал толмач. – Только привезли на прошлой неделе, наместник не успел сделать ее женой.
Атаман хлопнул Петю по плечу.
– Вишь, девица тебе досталась. Я с такими возиться не люблю, лень, а ты молодой еще, кровь горячая, как раз хорошо. Сколько ей? – Он вопросительно посмотрел на толмача.
– Пятнадцать.
– Как раз поспела, – хмыкнул Гребень и положил руку, испачканную запекшейся кровью, на грудь девушки. Та отпрянула.
– Стой, не егози! Тощевата, конечно, но дело твое, хочешь – забирай.
– Зовут ее как? – спросил Петя.
– Мариам, – угодливо сказал толмач.
– Не бойся, Маша, – Воронцов взял девушку за ледяную руку. – Не бойся.
Гребень усмехнулся и усадил себе на колени старшую жену наместника – высокую, полногрудую красавицу. Вытащив кинжал, приставил к нежному горлу. Женщина скосила взгляд на покрытый разводами засохшей крови клинок и, опустив веки, что-то горячо зашептала.
– Молишься? – Данило медленно провел кинжалом вниз, и тонкая шелковая ткань, распахнувшись, обнажила тело женщины. – Помолись напоследок.
Утром, когда они уходили из крепости к морю, за их спинами поднимался столб черного дыма. Языки пламени лизали каменные стены – Данило велел подорвать пороховой погреб.
Во дворе, вперемешку с мертвыми солдатами, лежали трупы женщин.
– Убивать зачем было? – непонимающе спросил Петя, ведя за собой закутанную в чадру девушку. – То ж бабы.
– А что с ними делать? В Астрахань брать, дак это ты у нас холостой, а у меня хозяйка есть, супруга венчаная, не басурманин же я, чтобы еще одну жену заводить.
– Отпустить можно, – Петя искоса взглянул на атамана.
– И куда им идти, отпущенным? Вот ей, скажем, – Данило кивнул на рыдавшую над трупом матери девочку-подростка, старшую дочь наместника. – Вчера с ней трое наших перебывало, еще и понесла, небось, кто ее с дитем возьмет? Одна дорога – на базар, да в рабство.
Петя сделал было шаг вперед, но Гребень жестко взял его за руку.
– Хватит нам одной бабы в дороге.
Оказавшись в трюме, Маша забилась в самый угол, прикрывшись тряпьем. Всю дорогу Воронцов стерег ее, не выпуская из рук меча – он видел, как смотрели в сторону девушки гребцы.
В Астрахани в первый вечер, как они оказались в избе одни, Маша стала медленно расстегивать пуговицы сарафана, который Петя купил ей на базаре, когда они сошли на берег.
– Нет, – он подошел к ней вплотную, остановил ее пальцы. – Не надо.
Она непонимающе посмотрела на него.
– Как по-вашему будет «нет»? «Нет», понимаешь? – Петя покачал головой.
– Ара, – она покраснела. – Ратом? [9]9
Почему? ( грузинск.)
[Закрыть]
Он понял, устало потер глаза.
– У меня уже есть жена. Спи тут, я в сенях устроюсь. Спокойной ночи.
– Гхамэ мшвидобиса. [10]10
Спокойной ночи. ( грузинск.)
[Закрыть]
– Язык тут с тобой сломаешь, – пробормотал Петя, закрывая за собой дверь.
– Почему я не могу быть твоей второй женой?
– У нас так не принято. И потом я тебя не люблю.
– А надо любить? – удивилась она. – Как это?
– Вырастешь узнаешь, – рассеянно ответил Воронцов. – Давай, бери перо, сейчас писать будешь. – My name is Mary, – медленно диктовал он, расхаживая по горнице. – I live in Russia.
Он заглянул ей через плечо.
– Я сказал «in Russia»!
– Так лучше, – запинаясь на букве «ч», возразила она. – Мне так больше нравится.
– Ишь ты какая, – рассмеялся Петя. – Впрочем, мне тоже так больше нравится. Ладно, значит, ты и будешь «live in London». Молодец, дальше пиши.
Маша чуть слышно шевелила губами, скрипело перо, за занесенным окном ветер тянул свои заунывные песни.
