Текст книги "Вельяминовы. Начало пути. Книга 1"
Автор книги: Нелли Шульман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 80 страниц) [доступный отрывок для чтения: 29 страниц]
Интерлюдия
Порт-Рояль, Ямайка, 1560 года
Ворон дрался сразу с тремя. Один из нападавших уже лежал, скорчившись, в густой грязи, изо рта его толчками выплескивалась темная густая кровь.
Они выследили его, когда Ворон выходил из кабака, на втором этаже которого сдавались комнаты с почасовой оплатой, там он встречался со своим агентом и дошел уже почти до набережной, когда трое перегородили ему дорогу в узком проулке. Ворон увернулся от выпада и, перекатившись по земле, полоснул одного шпагой снизу вверх, распоров надвое.
Человек истошно завопил, но в Порт-Рояле такие крики были делом обычным, на драки тут никто внимания не обращал.
Это были испанцы, точнее кастильцы, Ворон отличал их сразу. Черт, думал он, парируя удары последнего из трех, здорово же я насолил Филиппу, если за мной посылают головорезов из Старого Света. Будто своих не хватает.
Шпага испанца чиркнула по белоснежному рукаву рубашки Ворона, на котором сразу расплылось кровавое пятно, будто роза распустила лепестки.
– Утрись, англичанин, – нападавший презрительно рассмеялся.
Он был далек от истины, но никто не стал его поправлять. Ворон одним движением вонзил острие шпаги в живот нападавшему. С проворотом вонзил. Тот охнул, согнулся в три погибели и рухнул как подкошенный. Ворон знал, что испанец сейчас невыносимо страдает, но ему надо было знать правду.
– Добей, Куэрво! – прохрипел раненый по-испански. – Будь милостив, добей!
– Кто тебя послал?
– Карвальо. – Это было его последнее слово. На губах испанца выступила кровавая пена, в следующее мгновение он смолк навсегда.
«Жемчужина» стояла в укромном заливе, куда не заходили испанские корабли. Ворон заперся в капитанской каюте и велел не беспокоить.
Три года назад жаркой ночью в Танжере он сказал ей, что не вернется, потому что понимал, что не может забрать ее с собой. Но всю дорогу до Бордо ему больше всего хотелось крутануть штурвал, и, если понадобится, сжечь весь город, лишь бы она была рядом.
Каждую ночь его медноволосая любовь приходила к нему в снах, он слышал ее смех, ее дыхание, ее шепот. Потом был Гамбург. Он стоял на вахте, когда услышал оклик.
– Эй, на «Клариссе»!
– Что надо? – Степан перегнулся через борт. С пришвартованной рядом шхуны донеслось:
– Капитан на борту?
– Ну, я капитан.
– Письмо для тебя из Танжера. Забирать будешь?
Он открыл шкатулку черного дерева – вместе с корабельными бумагами он хранил там ее письма. Когда он их перечитывал, ему казалось, что он слышит ее голос.
«Ты сказал, что не вернешься.
В детстве я мечтала о дальних странах и могучих морях, о том, что где-то за этими морями есть человек, которому я могу довериться без остатка, на всю жизнь. Когда я встретила тебя, я поняла, что сказка стала явью.
Я буду всегда ждать тебя, мой капитан, всю мою жизнь.»
Степан вернулся в Танжер зимой. Он сдал «Клариссу» новому капитану, съездил по делам в Лондон и наконец позволил себе передышку. «Изабелла» еще только поднималась на Гринвичской верфи, и, как только в порту стало известно, что Меченый свободен, к нему зачастили агенты судовладельцев. Он взял выгодный рейс, как раз до Танжера и обратно.
Море было спокойным, ветер – попутным, но Степан весь извелся. Он не знал, что делать – привезти Изабеллу в Лондон можно, только обвенчавшись с ней, а губернатор Карвальо, судя по всему, умирать не собирался.
Но, когда он переступил порог губернаторского дворца, все его сомнения разом улетучились.
Она стояла перед ним, чуть прикусив розовую губку, косы были унизаны изумрудами, на длинной шее покоилась индийская жемчужина. У них был всего один день, даже меньше, – Карвальо должен был вернуться к вечеру. Они сидели в саду, со стороны могло показаться, что эти двое ведут светскую беседу.
– Я буду тебе писать. – Она не поднимала на него глаз. – В Лондон?
– Запомни адрес. Торговый дом Мартина Клюге, в Сити. Это мои поверенные.
– Хорошо. – По ее щеке поползла медленная слеза.
– Белла, любимая, не плачь. Все будет хорошо. Я заберу тебя, обещаю.
– Когда, Стефан? – она заломила тонкие пальцы. – Это грех, но я каждый день молюсь Мадонне об одном – чтобы с Карвальо что-нибудь случилось, и я стала свободной. И потом, – она покраснела и запнулась. – Я ведь ему принадлежу по закону, он может…
– Счастье мое, я могу взять тебя в Лондон прямо сейчас. Но я отвечаю за тебя, с той самой поры, как ты стала моей женой.
– Я замужем за другим, – еле слышно возразила она.
– Для меня ты – моя жена, и не будет у меня иной, пока я жив. Но я моряк, случись что со мной, что с тобой будет? Я помыслить не могу, чтобы ты страдала. Когда мы обвенчаемся, я смогу с легким сердцем уходить в море, зная, что ты, и наши дети под защитой.
– Наши дети… – Жаркий румянец залил ее щеки.
– Да, наши дети.
– А если…
Степан поцеловал изумрудные глаза.
– Ты – моя половинка. Твои дети – это и мои дети тоже, помни это. Что бы ни случилось, мы с тобой одно целое.
На «Жемчужине» все спали, только у штурвала, где стоял вахтенный, поблескивал огонек фонарика. Ворон поднялся на палубу.
– На рассвете будем сниматься.
– Ураган идет, – Вахтенный показал на едва заметные тучи на западе.
– Видишь ли, дружище, – Воронцов облокотился на штурвал. – Новый губернатор завтра отплывает в Испанию. Маленькая птичка принесла мне на хвосте известие, что трюмы у губернатора будут забиты до отказа. Так вот я и думаю…
– Перехватим? – помощник оживился. – Он без конвоя?
– Без конвоя. Торопится губернатор, не иначе как за орденом плывет или за титулом.
Кстати, он знает, что я здесь.
– Как так?
– Сегодня в Порт-Рояле повстречался я с тремя кабальеро. У меня рука только перевязана, а по ним, думаю, уже панихиды служат. Болтают по кабакам, песни вон даже стали складывать, рты им не заткнуть, пустомелям.
Умудренный жизнью амстердамец, которого Воронцов переманил еще с «Клариссы», понимал своего капитана без слов.
– Оно и хорошо, что с губернатором разделаемся. – Помощник обстоятельно прочищал трубку. – Хватит, Ворон, тебе уже холостым ходить, пора и к алтарю, не мальчик уже.
Бернардим де Карвальо в ярости схватил подзорную трубу. Проклятая «Жемчужина» была совсем рядом, и шла она – в отличие от груженого до краев губернаторского корабля, – легко, будто играючи.
– Прибавить парусов, – рявкнул он молодому капитану де Альварадо-и-Контрерасу.
– Сеньор, с запада надвигается шторм, если мы добавим парусов, это верная смерть.
– Эта кривая английская собака идет как по маслу! Он сейчас нас нагонит.
– Он пустой, – невозмутимо проронил Контрерас. – Если мы опорожним трюмы, у нас есть шанс уйти.
– Да не золото ему нужно, – взревел Карвальо и быстро спустился в свою каюту.
Изабелла, забившись в угол, с ненавистью смотрела на мужа. Рыжие волосы рассыпались по плечам, и Карвальо, как ни был он зол, почувствовал возбуждение. Он отвесил ей звонкую пощечину. Портовые сплетни оказались правдой. В перехваченном письме Куэрво, за голову которого губернатор и так обещал награду, называл Изабеллу своей женой.
Карвальо рванул на ней платье, обнажилась маленькая девичья грудь.
– Чертова кастильская гордячка. Я все эти годы был для тебя нехорош, я знаю. Ты за моей спиной спала с этой английской сволочью, выставив меня на посмешище во всех кабаках отсюда и до Индии! Сейчас я приведу его сюда, связанного, и он будет смотреть, как я делаю из тебя покорную жену.
Изабелла презрительно расхохоталась.
– Ворон убьет тебя, Бернардим, Он пришел за мной.
Карвальо толкнул ее к постели.
– А потом, – он сорвал со стены хлыст, – я буду пытать его у тебя на глазах, так, чтобы он молил о пощаде.
Изабелла вырвалась из ненавистных рук.
– Тебе никогда не взять Ворона!
– А тебя я сгною в монастыре! – Карвальо занес над головой хлыст.
Раздался щелчок взведенного курка.
– Оставь ее, – приказал Ворон.
Степан приказал посадить испанцев в шлюпки.
– До земли недалеко, успеете до урагана.
– Я с тобой еще посчитаюсь, – плюнул под ноги молодой капитан Контрерас. Благородство англичанина он расценил как оскорбление.
Оставалась одна пустая шлюпка. Связанного Карвальо вывели на палубу.
– Смотри, губернатор, сейчас тебя развяжут и мы будем с тобой драться – до смерти. Твои люди свидетели – я мог бы воткнуть в тебя шпагу прямо сейчас, но я не убиваю из-за угла.
– Ты, Куэрво, вор и мерзавец! Ты украл у меня жену и еще осмеливаешься говорить о чести!
– Кто из нас выживет, тот пусть и садится в эту шлюпку. Если ты меня убьешь, значит, Господь так рассудил, плыви на все четыре стороны. Снимите с него веревки!
Изабелла с ужасом смотрела, как матросы развязывают руки Карвальо, и как мужчины тянут по жребию шпаги.
Ворон сразу понял, что перед ним достойный противник. Он учился владеть шпагой «на ходу», у кого придется, а для дворянина Карвальо шпага была продолжением руки. Ловким выпадом Карвальо ранил Степана в левую руку, туда же, где зацепил его вчера испанец.
Кровь закапала на доски палубы. Воронцов разъярился. Ну уж нет, выругался он про себя, прижав Карвальо к борту, не будет она больше плакать из-за меня.
С запада подул тяжелый, сырой ветер, паруса заполоскало, по серой воде пошла рябь, еще через секунду с неба полило как из ведра.
Острие клинка вошло в губернаторское горло. Тот захрипел, шпага выскользнула из рук.
Степан отшвырнул ее ногой и пошел к Белле – опустив клинок, с которого стекала, смешиваясь с ливневыми струями, быстрая алая кровь.
На рассвете шторм стих, и Степан, садясь в шлюпку, приказал помощнику вернуться за ними, как только «Жемчужина» сдаст в Плимуте испанское золото.
– На этот остров отродясь никто не заходил и не зайдет. – Степан выразительно посмотрел на помощника. – Даже у моряков есть медовый месяц.
– Обычно он бывает после свадьбы, – проворчал тот.
– Так то обычно. – Степан стал упаковывать порох и пули. – А у меня – до, потому что после венчания я уйду в море, и буду видеть Беллу раз в год, и каждый год – с новым младенцем.
Помощник рассмеялся.
– Я смотрю, у тебя большие планы.
– Огромные. Я слишком долго ждал, и больше медлить не намерен.
Белла сидела в шлюпке с закрытыми глазами, подставив лицо восходу.
– Ворон.
– Да, любовь моя.
– Я и не знала, что бывает такое счастье.
Они лежали на песке у костра. Вокруг было только море и небо, в воде отражались звезды.
«Жемчужина» вернулась из Плимута и встала на рейде, паруса трепетали вдали, словно крылья огромных птиц.
– Завтра домой. – Белла устроилась поудобней на плече у Ворона.
Он коснулся губами ее волос.
– Погода хорошая, недели через три уже будем в Англии.
– А потом?
– Потом… – Степан стал медленно целовать ее. – Потом обвенчаемся, и я уйду в море.
– Я буду ждать тебя. – Изабелла обняла его, и Воронцов подумал, что все было не зря.
Ради этого стоило ждать три года, стоило топить корабли, стоило рисковать – каждый день, каждый час.
– Знаешь, если б мне сказали «завоюй весь мир и сложи к ее ногам», я бы сделал это.
– А если б мне сказали, что я буду видеть тебя раз в год, я бы все равно пошла за тобой.
Хоть на край света. Помнишь, в Танжере ты сказал «наши дети»?
– Потому я и хотел побыть с тобой как можно дольше.
– Так вот, когда ты вернешься через год, я встречу тебя с нашим сыном. Или дочкой.
Степан ошеломленно коснулся ее живота – «Здравствуй, вороненок!» – и вдруг стиснул ее в объятиях.
В его руках она плавилась будто воск. Ее протяжный крик спугнул птиц, они шумно сорвались с берега в светлеющее небо.
– Ворон, помнишь, ты рассказывал, как бежал из Московии?
– Не бойся, счастье мое, я туда не собираюсь. Предлагали, но я отказался, зачем голову на плаху класть?
– Моя бабушка была конверса [7]7
Крещеная еврейка (искаж., исп.)
[Закрыть].Знаешь, кто это?
Степан усмехнулся.
– Как по мне, так дураки ваши христианнейшие короли, еще похуже чем московский царь. У меня помощник амстердамский еврей. Главное, чтоб человек был хороший, а еврей он или индус, дело десятое, в море все равны.
– Бабушка умерла, когда я была еще маленькой. Но я помню ее глаза, когда она говорила:
«Не будет нам счастья, ибо мы обречены на скитания и умрем вдали от родины».
– Мне иногда снится Москва, – вдруг признался Степан. – Редко, но снится. И родители с сестрой.
– Нет у меня ничего и никого, Ворон, кроме тебя. Где ты, там и я, где твой дом, там и мой дом.
– У нас будет огромный дом, обещаю тебе.
– Зачем огромный?
– Затем, чтобы Вороненку не было одному скучно. Будут еще птенцы.
– Куда бы ты ни ушел, Ворон, мы всегда будем твоей гаванью.
Контрерас нагнал «Жемчужину» поздним вечером. После смерти Карвальо за голову Ворона была назначена огромная награда, но испанец гнался не за золотом, его гнала жажда мщения за унизительное – на глазах английских моряков – помилование.
Степан дремал, когда в дверь каюты постучали.
– Кто там еще? – недовольно прошептал он. Белла спала, подложив, как ребенок, руку под голову.
– Испанец, – донеслось из-за двери.
– Иду. – Ворон стал быстро одеваться. – Спи, – приложил он палец к губам, увидев, что Белла открыла глаза. – Я скоро вернусь. Только не выходи наверх.
Контрерас приказал открыть стрельбу. «Жемчужина» была еще далеко, но ветер сменился, стал резким, порывистым, на горизонте появилась полоса темных туч.
– Если поднимется ураган, нас отнесет. Так есть шанс, что мы их зацепим.
Над головами англичан просвистели ядра. «Жемчужина» убавила паруса, развернулась и дала ответный залп.
Белла невидяще смотрела перед собой и шептала: «Святая Мадонна, убереги его от всякого зла». С палубы доносился шум, кто-то крикнул: «Капитан ранен». Не раздумывая ни минуты, Белла сорвала со стены кинжал и босиком выбежала на палубу.
Ворон сидел, привалившись к борту, матрос ловко перевязывал ему правую руку.
– Ерунда, – поморщился он, завидев Беллу. – Марш вниз, и чтобы я тебя тут больше не видел. Сейчас разделаемся с этим наглецом и пойдем дальше. – Он поднялся, с усилием сжал пальцы на рукоятке шпаги. – Оружие держать могу, а все остальное неважно. Иди, любовь моя, иди. – Он на мгновение привлек ее к себе, торопливо поцеловал и вдруг увидел ее расширившиеся глаза. Она что было силы толкнула его вниз и накрыла собой.
Испанское ядро пролетело прямо над ними и врезалось в борт.
– Со мной все хорошо, – храбрилась Белла, стараясь не смотреть, как под ее рукой, пригвожденной к доскам палубы обломками разбитого борта, расплывается алое пятно.
Степан высвободил ее раздавленную, изломанную кисть. Кровь хлынула ручьем.
– Огонь из всех орудий!
Испанский корабль медленно погружался в море. Капитана найти не удалось, хотя Степан приказал обыскать галеон от мачт до трюма.
– Ворон, – тронул его за плечо помощник, передавая подзорную трубу. На юго-западе маячила одинокая шлюпка.
– К черту его. Надо откачать воду, и быстро, сейчас начнется шторм.
Ураган нес «Жемчужину» на север, туда, где на сотни миль не было ни клочка земли.
Ворон спустился к Белле поздно ночью. Она открыла затуманенные болью глаза: «Ты пришел… Ты убил его?».
– Рыб на дне кормит. – Степан с ужасом смотрел на ее искалеченную руку. Раздавленные пальцы распухли и отек быстро подбирался к запястью.
– Болит, – пожаловалась пересохшими губами Белла, поймав его взгляд. – Дай воды.
Воронцов, осторожно приподнял ее за плечи, поднес ко рту кружку. Она обвела мутными глазами каюту.
– Где мы?
– Где-то на севере. Звезд нет, небо затянуло, ветер крутится, как бешеный. Но ты не бойся, все обойдется.
Море не утихало. «Жемчужину» швыряло из стороны в сторону, паруса трещали под шквальным ледяным ветром.
Помощник снял повязку и Ворон, закусив губу, вонзил ногти себе в ладонь. Рана загноилась, бесформенные пальцы почернели. Если раньше девушка металась и бредила, то сейчас она бездвижно вытянулась на сбитой постели.
– Приготовь все, что надо, – приказал Ворон помощнику.
– Может, лучше я?
– Нет, я сам.
У Ворона давно была припрятана индийская настойка, в пузырьке темной глины, с резким запахом. Гоанский целитель, восседавший посреди лавки, полной сухих трав, диковинных пилюль и снадобий, клялся, что двух ложек хватит, чтобы погрузить в сон даже богатыря.
Ворон осторожно влил Белле в рот ложку зелья. «Если что, добавим. Давай нож».
Он рассек ей руку почти до кости, когда из заткнутого тряпками рта донесся сдавленный крик. В каюте было душно, пахло железом и огнем, они прижгли сосуды, чтобы остановить кровь. Белла лежала, не шевелясь, смертельная бледность заливала ее лицо. Степан приник к ее груди.
– Дышит. Надо шить.
Ворон смотрел, как ловко двигаются пальцы, и вспоминал ночь в Новгороде – шесть лет и жизнь назад. Тогда он думал, что изведал уже всю боль. Тогда он думал, что плачет в последний раз.
Всю долгую штормовую ночь он прислушивался к ее неровному дыханию, баюкая искалеченную руку, и глотал соленые слезы.
На следующий вечер буря усилилась. Белла вся горела, багровые пятна ползли к плечу.
Ворон стоял на коленях у ее изголовья. Здоровой рукой она тронула жемчужину.
– Возьми, я не снимала ее все эти годы, и не плачь, мы с Вороненком будем ждать тебя.
Наутро море стихло. До Ирландии оставалось три дня хода.
– Капитан, – деликатно кашлянул помощник. – Позвольте мне…
– Я сам, – не поднимая глаз от карты, мотнул головой Ворон. – Пусть принесут в мою каюту все, что нужно.
Он обмыл ее тело, бережно касаясь белой, как алебастр, кожи. Он расчесал рыжие спутанные волосы, заплел косы, уложил их аккуратно вокруг головы. Надел на нее платье зеленого шелка. В последний раз прижался к щеке. Завернул Изабеллу в парус, обвязал его веревками.
«Господь мой пастырь, – разносилось над морем. – Он ведет меня зелеными пастбищами и тихими водами, ведет меня тропами верными, ради имени Своего. Прими души Изабеллы и ее нерожденного младенца. Даруй им, Господи, вечный покой под сенью присутствия Твоего».
Парус с телом коснулся воды. Паривший над кораблем буревестник развернулся и взял курс на запад, прочь от «Жемчужины. Ворон встал к штурвалу.
Пролог
Лондон, март 1565 года
Колокола на соборе святого Павла пробили шесть вечера. Бурая Темза, вздыбившись под сильным ветром, несла свои воды мимо ворот купеческих складов, что выстроились напротив Сити. По реке сновали приземистые баржи-перевозчики.
У «Клюге и Кроу» кипела работа – разгружали пряности. Под сводчатыми потолками одуряюще пахло перцем и мускатным орехом, в воздухе стояла коричная пыль. Из-за конторки невысокий юноша в холщовом фартуке и нарукавниках подозвал приказчика.
– Поторопитесь, еще одна баржа на подходе. Гвоздику развесили?
– Только что, сэр. – Приказчик протянул Питеру Кроу, маленький мешочек. Тот высыпал себе на ладонь несколько черных соцветий, понюхал, попробовал на зуб.
– Надо еще подсушить. Отвезите на ламбетский склад, там не так сыро. И как закончите с этим грузом, тоже гоните его в Ламбет, здесь как пить дать плесень заведется.
– Будет исполнено, сэр.
Питер погрыз кончик пера и снова углубился в торговые книги.
У входа кто-то чихнул.
– Кого там нелегкая принесла? Я ведь запретил заболевшим появляться в конторе, содержание им положил. Что вам дома не сидится, только заразу разносите.
– Да здоровый я, здоровый, – между ящиками и мешками пробирался высокий широкоплечий человек. – А что чихаю, так у тебя тут такой дух стоит, что попробуй не чихни.
– Степка!
– Прости, что опоздал, застрял у оружейников, для «Изабеллы» привезли не те пушки, что я заказывал. Курить нельзя тут? – Степан неуверенно оглянулся.
– Ни в коем случае! – Питер снял передник и нарукавники, стряхнул невидимые пылинки с бархатного черного камзола. – Пошли скорей, устрицы уже заждались. Уже на пороге он обернулся к работникам. – Завтра буду в шесть утра, надо начинать отгрузку в провинции.
Как закончите со следующей баржой, идите по домам, отдыхайте.
Степан откровенно любовался младшим братом.
– Герр Мартин, упокой Господь его душу, был бы тобой доволен. Помнишь, как он всегда говорил: «Кто рано ложится и рано встает…».
– Здоровье, богатство и ум обретет. – договорил Петя. – У нас не разоспишься, слыхал, небось, что во Фландрии творится.
– Да ничего там особенного пока не творится. – Степан расплатился с перевозчиком и братья пошли к собору святого Павла.
– Поверь моему слову, через год все – и Фландрия, и Артуа, и Брабант, и Голландия, – поднимутся против испанцев. Я уже все деньги, что в Антверпене лежали, вывел оттуда – так спокойней. Те, кто поумнее, уже в Лондон товар возят, оно нам на руку, обороты растут.
На углу улиц Корнхилл и Треднидл забор огораживал площадку, выделенную по приказанию королевы Елизаветы для строительства биржи.
– Спасибо сэру Томасу Грешему [8]8
Томас Грешем (1519–1579) – английский купец и финансист, финансовый консультант английской короны.
[Закрыть], – хмыкнул Петя. – Слыхал, небось, что он денег дал на будущую биржу, мол, построим не хуже, чем в Антверпене. Опять же, как говорил сэр Томас, купец без биржи все равно что корабль без воды. Стосковался поди по морю, пока «Изабеллу» достраивают, а?
– И не говори, – Степан пригнулся, спускаясь по крутой лестнице в подвал. – Не был бы я на королевской службе, рванул бы в Норвегию или Данию прогуляться, кровь разогнать. Так нет, надо торчать на суше, ругаться на верфи, ругаться в Адмиралтействе, набирать команду… Ну, с Божьей помощью уже почти готова «Изабелла.
Они заказали по две дюжины устриц и две бутылки охлажденного вина.
– Белое бордо, – Петя наполнил стаканы. – Я их поставщика знаю, надежный человек, проверенный, плохого не покупает.
– Петька, – Степан сделал глоток, вино действительно было отменным. – Ты не юли.
Когда ты меня последний раз отобедать приглашал? Случилось что?
– Степа, – Петя откашлялся, – ты только не волнуйся…
Степа удивленно повел бровью.
– В карты ты не играешь, вино пьешь – полстакана за вечер. По девкам не шастаешь. Чтоб убил кого – быть того не может, ты перо в руке лучше держишь, чем шпагу.
– Я, Степа, в Москву еду, – Младший Воронцов искоса посмотрел на брата. Тот молчал, лицо у него вытянулось и побледнело. – А! Вот и устрицы! – Петя с нарочитой бодростью засучил рукава. – Ты ешь, Степа, ешь, их только на рассвете с моря привезли.
На башне церкви святой Елены, наискосок от дома, часы отбили полночь.
– Петьк, может, не надо?
– А если бы, Степа, я тебе сказал не ходить в Южную Америку?
– Я дело другое, я на королевской службе, а ты человек свободный, где хочешь, там и торгуешь. Что тебе за охота с этой компанией вязаться?
– Послушай, братец, я же не учу тебя кораблями командовать! Вот и ты меня коммерции не учи. Прошло время одиночек, еще герр Мартин говорил, что за компаниями будущее, в партнерстве за месяц можно столько заработать, сколько один купец за год не наберет. Тем более что королева нам, Московской компании, патент дала.
– Царь ваш патент возьмет и подотрется, – Степан зло пыхнул трубкой. – Ты ж мальцом сопливым был, как тебя из Москвы вывезли, не знаешь ты, что такое царь Иван Васильевич.
– А ты знаешь? – задиристо спросил Петя, но тут же осекся, сообразив, что сморозил глупость.
Вместо ответа Степан молча поправил черную повязку, закрывавшую выбитый глаз.
Петя, чертыхаясь, лавировал между лужами. Весна выдалась сырая, беспрестанно поливал мелкий дождь. Можно было, конечно, взять портшез, но юноше только прошлым летом исполнилось восемнадцать, и ему казалось неприличным являться на встречу со старшим компаньоном в портшезе. В лицо, конечно, никто ничего не скажет, но в Сити все самое важное говорили не в лицо, а за спиной. Не ровен час, станут шептаться, мол получил контору в наследство и зазнался, думал он, заходя в украшенную мрамором приемную, где весело потрескивал камин.
– Здравствуй, Питер, – Энтони Дженкинсон пошел навстречу юноше с распростертыми объятиями. – Садись, промерз небось до костей. Что за весна, так и льет, уже которую неделю. У меня есть отличное бургундское, только позавчера привезли, будешь?
Петя кивнул и звонко чихнул.
– Будь здоров. Давай за удачу!
– Вы в Россию уже третий раз едете, ежели вы с нами будете, откуда ж неудаче взяться?
– Так-то оно так. Но русский царь непредсказуем, его настроение меняется каждый день.
Можно запросто приехать туда с деньгами, и лишиться как денег, так и головы. Я понимаю, ты бы с большим удовольствием поехал куда-нибудь, где тепло, и красивые женщины, в Италию, например.
– В России женщины не хуже, – насупился Петя.
– Тут я с тобой согласен, – хмыкнул Дженкинсон. – Но этот холод, сырость… Так вот, ты единственный из нас знаешь язык.
– Но как я там смогу переводить? – растерялся Петя. – Откуда молодой английский торговец знает русский?
– А ты не будешь переводить. – хитро подмигнул Дженкинсон. – Ты будешь слушать, запоминать и рассказывать, что говорят о нас у нас за спиной.
Степан подлил себе еще эля.
– Ну, коли рта раскрывать тебе не придется, то ладно. Царь тебя последний раз видел, когда тебе года три было, так что тут опасности нет. А вот Матвей Вельяминов…
– Его, может, убили уже. Восемь лет ведь они с Ливонией воюют.
– Такие, как он, всегда выплывают. – Глаз Степана сузился в щелочку. – Вот Федор Васильевич, он иная стать, его, боюсь, уже нет в живых. Хороший он человек, мы с тобой ему и жене его жизнью обязаны.
Петр вдруг покраснел и отвел глаза.
– Да она, небось, замужем уже, – понимающе вздохнул Степан. – А коли не замужем, так обручена.
– Обручена, дак под венцом не стояла!
Степан угрожающе свел брови.
– Ты в Россию едешь с головой на плечах, так с ней изволь и вернуться. Еще не хватало! И думать не моги! Ты для них еретик, англиканин, кто тебя с Марфой свенчает, даже если они и свободна?
– Тут повенчаемся, – упрямо ответил Петя. – Я Марфу увезу, ты ведь Беллу увез. Найду и увезу. Нечего ей там делать.
– Вот упрямый ты, ровно ослица Валаамова, – Степан вскочил с кресла и нервно заходил по гостиной. – Да она тебя забыла уже давно!
– Мы крестами поменялись.
– Так то когда тебе шесть годов было, а ей три!
– Ты, Степа сколько лет ждал Беллу? – тихо спросил Петя. – Видно, в крови это у нас, что поделаешь. Ты не думай, я все рассчитал.
– Что ты еще рассчитал?
– А вот смотри, – оживился Петя. – Судаковское золото у нас в конторе уже восемь лет в обороте, знаешь, какие у него барыши? Я тебе сейчас все распишу, – он потянулся за чернильницей.
– Не надо, – отмахнулся Степан. – Мало мне в море математики, так и на берегу покоя от нее нет.
– Марфа – наследница Судакова. Да и приданое за ней немалое будет.
– Еще скажи, что ты хочешь по расчету жениться, – расхохотался Степан.
– Нет, по любви. Но с расчетом, – не принял младший брат шутки.
– Лукавая ты лиса, Петька. Давеча был я в Адмиралтействе, в комитете снабжения, так иду по коридору и слышу шепот: «Брат Питера Кроу!». Понимаешь, Петька, не Ворон, не сэр Стивен, а брат Питера Кроу. Порадовался я за тебя. А теперь давай-ка на боковую, поздно уж. Приезжай завтра после обеда на Дептфордскую верфь, в Гринвич, покажу тебе «Изабеллу.
– Скоро на воду-то?
– Через две недели, с Божьей помощью. – Степан выбил из трубки пепел.
– И все? В Новый Свет опять? – загорелись синие глаза младшего Воронцова.
– Петьк, ты Москву помнишь?
– Я все помню, Степа.
– Вот и не лезь на рожон, – Степан чуть приобнял его. – Сказано от Писания – в день отмщения воздам.
– Это верно, – Петя открыл дверь спальни. – Только этот день отмщения и приблизить можно.
Петя щекотал Волчку мягкое пузо, щенок лениво отбивался толстыми лапами и негромко потявкивал.
– Сынок, – мать присела рядом, обняв мальчика, и он почувствовал, как пахнет от нее травами и цветами, – будто лежишь на лугу в подмосковной, смотришь в ясное небо, а вокруг летят, летят одуванчики.
– Что, матушка?
– Пора идти тебе.
– А как же я один буду? – Петя прижался к матери, цепляясь за ее сарафан, потом опустил глаза и закричал. Щенок, еще секунду назад такой живой, судорожно дергался на полу, и под разбитой его головой расползалась красная лужица.
– Матушка, – заплакал Петя, – что же это…
– Иди, сыночка, иди, милый. Только как будешь идти – не оглядывайся.
Мальчик медленно пошел к полуоткрытой двери, за которой были темнота, холод, свист ветра, с каждым шагом покидали его тепло и свет.
– Не оглядывайся.
Маленькая рука толкнула дверь, и уже на пороге он не выдержал, обернулся.
Петр сдавленно вскрикнул и вцепился зубами в подушку. Из его ночных кошмаров этот был самый тяжелый. Он сел на постели, придвинул свечу и раскрыл старую Библию, доставшуюся ему от Клюге.
Пребывающий под покровом Всевышнего, находящийся под сенью Бога, провозглашает перед Господом: Ты прибежище и твердыня моя! Боже мой, на Тебя полагаюсь! Он укроет тебя крылом, под сенью крыл Его найдешь убежище; истина Его щит и кольчуга твоя. Не будешь бояться ни угрозы в ночи, ни стрелы, летящей днем.
Он читал давно знакомые строки и слушал, как за окном часы отбивают каждую четверть часа. В пять занялся рассвет, пора было собираться в контору.
На Дептфордской верфи пахло свежим деревом и морем, с востока ветер нес ароматы соли и водорослей. «Изабелла» возвышалась на стапелях – новая, с иголочки, сверкающая свежей краской и позолотой.
– Петька! – Степан перегнулся через борт и помахал брату рукой. – Поднимайся!
– Ну и грязь тут у вас, – поморщился Петя, отряхивая полы плаща.
– Весна, известное дело, все развезло с такими дождями. Видишь, – Степан показал на холщовый балдахин над палубой, – я велел натянуть, пока стоим. Все посуше будет.
Дерево, конечно, хорошее, выдержанное, но лишние предосторожности не помешают.
Пойдем, тебе ж, понятно, трюмы охота посмотреть?
– Н-да, – покачал головой Петя, оказавшись в трюме. – Торговым баркам с ней не тягаться. Тут за один рейс можно столько товара доставить, сколько на три обычных корабля поместится.
– Смотри, – Степан повел брата в капитанскую каюту. – Это, конечно, военный корабль, но добычу тоже куда-то грузить надо. Конечно, при полных трюмах у нее скорость поменьше, но у нас редко совсем уж полные трюмы бывают.
– А у тебя тут как обычно, – Петя опустился в кресло. – Не понимаю, как вы только спите на этом? Повернуться ж негде.
– Я как на «Клариссу» нанялся, два года вообще в гамаке спал. Да и сейчас иногда тянет.
Знаешь, Петька, как хорошо, будто в колыбели.
Только Степан мог назвать колыбелью неудобную провисшую веревочную сетку.
– Вот еще что, – он достал из кармана письмо. – Вчера забыл отдать за всеми делами.
Ежели ты Вельяминовых найдешь, и ежели живы они, передашь Федосье Никитичне лично в руки. Но только ей самой.
– Степ, не втягивай ты меня в эти ваши тайные дела, ладно? Хватит с меня того, что ее королевское величество, как патент нам вручали, отвела меня в сторону и говорит: «Вы, мистер Кроу, русский язык знаете, так будьте моими ушами при русском дворе. Зная вашу историю, не сомневаюсь, что вы к царю Ивану особой любви не питаете, но кроме вас, никто на это не годен».
