Текст книги "Падший ангел (СИ)"
Автор книги: Natali Ostin
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 32 страниц)
– Мне нужно в «Walmart», купить мясо для ужина, – говорит она прежде, чем Бетти задаёт свой вопрос. – В доме сейчас Форсайт, он все тебе покажет.
Правда, какой именно Форсайт, мать не уточняет, и Бетти хочется верить, что речь идет о старшем.
Она поспешно отстегивает ремень и выходит из машины. Забрав с заднего сиденья небольшую сумку с вещами, собранными в госпитале, Бетти захлопывает дверцу, после чего «форд» срывается с места, и когда он исчезает в конце улицы, она поворачивается к дому, но прежде чем войти, несколько секунд просто стоит и разглядывает его. Жилище Джонсов ничем не отличается от тех коттеджей, что попадались ей по дороге сюда. Двухэтажный белый дом, довольно презентабельного вида, с лакированной дверью из бордового дерева, на которой висит пушистый рождественский венок. Сделав глубокий вдох, Бетти поднимается по ступенькам широкой лестницы, и едва ее ноги ступают на мощеную камнем дорожку, ведущую к парадной двери, как эта самая дверь открывается, и на улицу выходит обещанный Форсайт.
Вот только не старший…
Бетти врастает в камень, не имея никакой возможности двигаться дальше. Она стоит, ошеломленная, и смотрит, как Джагхед идёт к ней по дорожке, тщательно очищенной от снега. Какого черта он вышел ее встречать? Почему не ЭфПи?
Она цепенеет, не слушаются ни ноги, ни разум, ни сердце. Все две недели, что они не виделись, мысли о Джагхеде не желали покидать её голову. Десять дней она злилась и гнала их от себя поганой метлой, но проку было мало, и в конце концов, ей пришлось смириться. А после его письма… Чёрт возьми, после письма все стало ещё безнадежней, чем раньше. Теперь она даже злиться на него не может… Дерьмо!
Оглушенная, растерянная, Элизабет стоит и тупо ждёт, и смотрит, как он, высокий, стройный подходит ближе. Боже, она и забыла, какой он красивый… На нем чёрный свитер, такого же цвета джинсы, в карманы которых он прячет свои руки; лицо хмурое, серьезное, кожа слегка бледновата, и оттого контраст между ней и иссиня-черными волосами еще более потрясающий. И пусть с виду он спокоен, как буддийский монах, глаза…эти необыкновенные глаза-хамелеоны, сейчас цвета густой зелени, выдают его с головой – он волнуется не меньше.
– Привет, – говорит Джагхед, и голос его заметно дрожит. – Рад тебя видеть.
– И я рада, – сквозь зубы отвечает Бетти, не глядя ему в лицо.
– Давай я возьму сумку.
Он протягивает руку, и она послушно разжимает пальцы, позволяя ему забрать скромный багаж.
– Спасибо.
Ей хочется провалиться сквозь землю, испариться без следа, лишь бы не видеть того, как жадный взгляд изумрудных глаз впивается в её лицо.
Уродливое лицо, с которым ей жить ещё три месяца.
Как жалко она, должно быть, сейчас выглядит… За все время лечения из потерянных 13 килограммов, ей удалось вернуть всего три, и одежда, которую Элис привезла на выписку – серые джинсы и зимняя куртка-бомбер цвета хаки, при нынешних 44 килограммах откровенно ей велика. И как бы она не старалась, распущенные волосы не могли скрыть отметины, оставленные ножом Арчи Эндрюса.
– Ну, идём в дом, – говорит Джагхед, и жестом приглашает её пройти вперёд. – Не хочу, чтоб ты замерзла.
– Да, сегодня прохладно, – таким же неестественным, натянутым голосом отзывается Бетти, с трудом переставляя ватные ноги.
Наконец она заходит в дом, и Джагхед закрывает за ней дверь. В воздухе витает слабый аромат цветов, кажется, лилий, и ещё пахнет свежесваренным кофе. Паркет в маленьком холле сверкает первозданной чистотой, и Бетти не решается ступить и шагу, боясь оставить на нем следы своих грязных ботинок, в рельефные подошвы которых набился снег.
– Что-то не так? – обеспокоенно спрашивает Джагхед.
Он обходит застывшее в коридорчике изваяние и, остановившись в паре шагов, с тревогой смотрит на девушку.
Она не успевает ответить, ведь из гостиной к ним выходит ЭфПи Джонс. Выглядит уставшим, и кажется, щетина на лице стала гуще, но когда их взгляды встречаются, он улыбается ей мимолетной и немного смущенной улыбкой. Душой Бетти понимает: он рад ей, просто не умеет это показать.
– Здравствуй, Бетти. Добро пожаловать домой.
Она натянуто улыбается и просто кивает в ответ, чувствуя себя не в своей тарелке. Взгляды двух пар глаз – карих и зелёных, прикованные к ней, заставляют её неловко съеживаться, словно на глазах многотысячной толпы с тебя сорвали платье.
– Проходи, не стой в дверях, – обращается к ней ЭфПи. – Хочешь чего-нибудь? Кофе? Сэндвич?
– Нет, спасибо, – торопливо отвечает Бетти. – Может позже…
– Давай я провожу тебя в комнату, – обращается к ней Джагхед, опережая отца, который явно собирался что-то сказать.
Бетти от услуги решительно отказывается. Она не хочет оставаться с ним наедине. По-крайней мере, сейчас. А потому, наплевав на грязную обувь и на кристально-чистый паркет, она подходит к Джагхеду.
– Не надо провожать, я справлюсь. – Она поджимает губы в некоем подобии улыбки и, забрав у него сумку, спрашивает: – На моей двери есть какая-нибудь табличка? Или надпись?
– Нет, эм…– Джагхед выглядит огорченным. – Иди по лестнице и сразу увидишь белую дверь.
Бетти коротко благодарит двух Джонсов и спешит в спасительное одиночество. Поднимаясь на второй этаж, она с любопытством оглядывает стены, увешанные фотографиями в серебряных рамках. На них Элис в разные годы жизни – в шапочке выпускника с дипломом в руках; в компании друзей на берегу какого-то озёра; на летней террасе в плетенном кресле рядом с бабулей Смит; под раскидистым деревом на пикнике с ЭфПи; с родителями возле чудного неонового кафе; задувающая свечи на торте в окружении коллег и ещё множество других снимков. Дочери, самого важного, казалось бы, человека в жизни любой женщины, нет ни на одной фотографии. Бетти невесело усмехается. Она никогда не была для матери важным человеком, так чего удивляться, что ей не выделили место на стене почета.
Когда лестница кончается, она попадает на маленькую площадку, по обеим сторонам которой тянутся светлые коридорчики с нежно-салатными стенами, увешанными репродукциями известных картин в деревянных рамках. Бетти открывает ближайшую белую дверь и в то же мгновение лишается дара речи.
Господи Иисусе, Иосиф и Дева Мария.
Она заходит в комнату и, замерев практически на пороге, с ужасом обводит взглядом обитель феечки из мультфильма «Винкс».
Просторная, наполненная светом и воздухом комната пестрит всевозможными вариациями розового, от которого у новоприбывшей хозяйки мутнеет в глазах. Стены оклеены нежно-розовыми обоями с орнаментом в виде белых цветов; два больших окна занавешаны прозрачным белым тюлем в пол в комплекте с ярко-малиновыми шторами.
В дальнем углу стоит широкая кровать на резных ножках, аккуратно застеленная перламутрово-розовым покрывалом и со взбитой белой подушкой в изголовье, атакованной со всех сторон лиловые мини-собратьями в форме сердечек. В ногах кровати – уютный маленький диванчик, обитый кремовым жаккардом и утыканный подушечками разнообразных цветовых решений – от бежевых до насыщенной фуксии. Вся мебель в этой чудо-комнате – из белого дерева; светильники, цветочные горшки и рама высокого зеркала в углу также представлены в белом цвете.
На письменном столе у стены в тесном соседстве громоздятся ноутбук, настольная лампа в форме цветка, внушительные стопки книг и тетрадей, и еще разная канцелярская мелочь. Рядом стоит комод для белья, на котором расставлены причудливые шкатулки, коробочки для разных мелочей и милых сердцу безделушек. Настенные полки заставлены книгами, рамками с фотографиями, есть даже несколько фигурок жутких кукол и шкатулок в виде черепов.
В углу у окна располагается большой шкаф для одежды, а рядом – туалетный столик с тройным зеркалом в арочно-створчатой раме и милый беленький пуфик. Бетти подходит к столику, и с вялым интересом разглядывает косметику, от разнообразия которой глаза разбегаются в разные стороны. Тени, помады, туши, тональные крема и румяна, разнообразные карандаши и щеточки, бальзамы для губ и подводки для глаз, масла для кожи и тела, лосьоны и причудливые флакончики с духами – и все это великолепие принадлежит ей одной. Бетти невесело усмехается. Какой смысл пользоваться косметикой, если ты похож на Фредди Крюгера? Пока с лица не исчезнут все изъяны, ей за этим столом делать нечего.
Обречено вздохнув, она подходит к кровати и бросает на неё сумку, попутно изучая заинтересованным взглядом единственную отдушину посреди этого ванильного беспредела и зашкаливающей приторности (у Бетти в самом деле теплеет на сердце после увиденного) – плакаты, развешанные на стенах возле кровати. Здесь и постеры с музыкантами – Мэнсон, «Nirvana», «Rammstein», Лана дель Рей, Эми Уайнхаус; и с актёрами «золотой эпохи Голливуда» – Монро, Гейбл, Кёртис, Хепбёрн; и постеры с героями фильмов – Джокер из нолановского «Тёмного рыцаря», Алекс из шедеврального «Заводного апельсина», Чувак из уморительного «Большого Лебовски», Миа Уоллес и Винсент Вега из культового «Криминального чтива» и многие-многие другие. Разглядывая все эти плакаты, Бетти испытывает эстетическое удовольствие. Слава всем святым, в этом розовом Аду есть хоть что-то не вызывающее рвотных позывов.
– Плевать, мы здесь ненадолго, – бодрым голосом говорит она, снимая куртку и старательно убеждая себя верить в это утверждение.
Куртка летит на диванчик, а Бетти бросает взгляд на прикроватную тумбу. Часы показывают 3:15 p.m. До пытки под названием семейный ужин ещё больше четырёх часов, и чтобы убить время, она решает разобрать сумку. Немногочисленную одежду раскладывает по шкафам; многочисленные пузырьки с лекарствами расставляет на полочке в ванной комнате. Когда сумка пустеет, Бетти вспоминает, что в ней лежит ещё одна, куда более ценная вещь, нежели таблетки и тряпье. Чуть поколебавшись, она достаёт из бокового карманчика сложенный вдвое конверт и садится на кровать, сжимая в руках зачитанное до дыр послание. Некоторое время просто разглядывает изрядно потрепанный конверт, а потом страдальчески морщится, открывает его дрожащами пальцами и достаёт оттуда само письмо. Под гулкий стук взволнованного сердца, Бетти раскрывает исписанный с двух сторон лист и обещает себе, что этот раз последний.
«Здравствуй, Бетти, – говорится в письме. – Ты имеешь полное право разорвать это письмо на мелкие кусочки, но я все же горячо надеюсь, что ты его прочтешь. Я совершенно не умею писать писем, а потому заранее прошу прощения за его содержание. Забавно, а ведь когда-то я даже мечтал заделаться великим писателем, и, ты не поверишь, даже написал несколько небольших рассказов (слава Богу при пожаре ноутбук с этим дерьмом сгорел). Ладно, пора заканчивать с лирическими отступлениями и переходить к сути.
Во-первых, я хочу извиниться за испорченное Рождество. Ты даже представить себе не можешь, как мне жаль. Я полный кретин, и никакие оправдания тут не помогут. Я не хотел напугать тебя, и уж тем более не хотел причинять тебе вред, клянусь всем, что у меня есть. Я не знаю, почему ты так остро отреагировала, но думаю, это было что-то на уровне подсознания. Кларк сказал, что я напомнил тебе о травме и скорее всего он прав. Я много думал об этом, и хотя я ни черта не смыслю в психологии, кое-какие мысли на этот счет у меня есть. Я не буду вываливать на тебя свои бредовые домыслы, но если вдруг ты захочешь это обсудить, то мы обязательно поговорим. Если бы только знала, как же мне хочется поговорить с тобой, просто услышать твой голос. Мы не виделись с самого Рождества (я заслужил эту изоляцию), и если честно, мне кажется, что я схожу с ума. Вокруг постоянно что-то происходит, я с кем-то общаюсь, ем, сплю, что-то делаю, принимаю решения, но у меня такое чувство, будто все это нереально, и вообще происходит не со мной, я всего лишь сторонний наблюдатель, понимаешь? Сейчас я все время в Саутсайде, на Элм-стрит мне не особо рады, да и мне самому не хочется там появляться. Изредка вижусь с отцом, у него, кстати, тоже все дерьмово. После вашей с Элис последней встречи, они практически не разговаривают друг с другом. И со мной она тоже не говорит. Я знаю, что случилось в госпитале, во время ссоры с отцом, она все ему выложила. Ну, а он, само собой, рассказал все мне. Она много чего наплела тебе обо мне, о наших с тобой отношениях, но в ее словах нет и десятой доли правды. Она ненавидит меня, и хочет того же от тебя, понимаешь? Она с самого начала была против нас, и до сих пор гнет свою линию.
В общем, жизнь вокруг – одна сплошная чёрная полоса, и просыпаться по утрам становится все тяжелее и тяжелее. Знаешь, это странно, но мне порой кажется, что даже ход времени стал иным, оно словно движется не линейно, а циклично, по одному и тому же замкнутому кругу, и при этом движется чертовски медленно, тягуче, как в кошмарном сне. Я думаю, это побочный эффект от разлуки с тобой. Мне жизненно необходимо видеть тебя, Бетти, а иначе все бессмысленно. Мне нужно видеть каждый день. Каждую минуту. Каждое мгновение. Я понимаю, для тебя это странно и даже дико, ведь я для тебя все ещё чужой. Но ведь так было не всегда.
Знаешь, с нашей первой встречи я был уверен на все сто, что мы не поладим. Ты была настоящим гвоздём в заднице, и черт знает почему, дико раздражала меня. Твоя наглая ухмылочка, красная помада и короткая юбчонка всюду преследовали меня и каждую ночь являлись в кошмарных снах. Оглядываясь назад, я понимаю, что просто-напросто влюбился в тебя с первого же твоего появления в моей жизни, а тебе было на меня плевать, потому-то я и бесился. Можешь смеяться сколько угодно, но до тебя у меня никого не было, и те чувства, что навалились на меня после встречи с тобой, они меня пугали до жути. Все неизведанное пугает, не правда ли? Я честно пытался выбросить тебя из головы, и когда у тебя закрутился роман с Арчи Эндрюсом, мне это даже удалось. Наверное, сейчас уже можно не таиться и сказать напрямую – я ревновал как сумасшедший, но не желал признаваться в этом даже самому себе. Время шло, и мы немного поладили. Не скажу, что мы стали лучшими друзьями, но хотя бы перестали сылать друг друга к дьяволу, а после того, как ты порвала с Эндрюсом, неясность в отношениях медленно начала сходить на нет. Ну, а когда этот ублюдок подпалил мой трейлер (это долгая и довольно забавная история, я расскажу тебе при случае) все окончательно прояснилось. На следующий день после пожара мы немного повздорили, но уже к вечеру помирились, и помирились так, что решили больше не расставаться. Я запомнил дату – 16 октября. Да, в ту ночь, когда мы впервые стали близки, и ты заснула в моих объятьях, я слушал, как ты дышишь и отчетливо понимал, что это – навсегда. Нет, не подумай, я не живу иллюзиями и в сказки про вечную любовь не особо верю, но то чувство, которое проснулось во мне, оно было из того самого разряда – навсегда. Я знал, что даже если в будущем наши пути разойдутся, это чувство никуда не уйдёт, оно останется, и я пронесу его в сердце до самой смерти. Да, наше счастье длилось недолго, в ночь Хэллоуина все развалилось, пошло под откос, но именно с этого момента твои чувства ко мне вышли из тени. Раньше я сомневался, мне казалось, что я для тебя лишь очередное увлечение, но после того, как меня упекли за решетку, мои сомнения начали рассеиваться. Я не могу вместить в письмо все события, что мы пережили за те месяцы, боюсь, в этом случае получится не письмо, а приличной толщины книга, поэтому скажу лишь самое главное.
Во всем дерьме, что случилось с тобой, Бетти, виноват один единственный человек и этот человек сейчас пишет эти строки. Ты сделала меня таким счастливым, а я не смог уберечь тебя от беды, не смог защитить. Никогда, до самой смерти я не прощу себе этого. Сколько боли я причинил тебе не измерить ни в каких единицах, сколько раз я обижал тебя не счесть на пальцах. Я верил, что поступаю правильно, мне так хотелось, чтоб ты возненавидела меня, но я не осознавал в полной мере, какую на самом деле боль причиняю тебе. Но я осознавал свою ущербность, и твёрдо был уверен в том, что не заслуживаю тебя, а потому из кожи вон лез, чтоб хоть как-то доказать тебе это. А тебе было все равно. Ты любила всем сердцем, и ни одна живая душа не могла убедить тебя в том, что твоя любовь – ошибка. Ты пообещала мне однажды, что докажешь мою невиновность, и своё слово сдержала. Сначала я злился, ведь ты подозревала в измене моих близких друзей, мы ссорились, даже расставались на время, но ты не сдавалась и шла напролом. Ты плюнула на свою безопасность, переступила через свою гордость, и все это ради меня. Ты подарила мне свободу ценой нечеловеческих страданий. Прости, что допустил это. Прости, что позволил тебе рисковать собой. Прости, что не смог защитить. Прости меня, Бетти. Хотя сам я никогда себя не прощу…
В ту страшную минуту, когда я нашел тебя в том доме, без сознания и в луже крови, я понял одну вещь – если сейчас тебя вдруг не станет, если я потеряю тебя в эту самую минуту – я уйду вслед за тобой. Я просто не смогу жить в мире, в котором нет тебя.
А потом я нащупал твой пульс… Знаешь, что я испытал в эту минуту? Черт, я наверное не смогу внятно описать это чувство, но оно потрясло меня. В одно мгновение я будто пережил тысячу жизней и всю ту радость и счастье, что в них было. А уже в больнице, когда я сидел у твоей постели и молил Бога вернуть тебя мне, я дал себе слово, что больше никогда не допущу мысли о том, чтоб отказаться от твоей любви. Но все снова пошло не по плану. Ты забыла меня, и все опять стало сложно. Но мы справимся с этим, я уверен. Мы справимся со всеми трудностями, если будем вместе. Столько моментов упущено, столько ошибок сделано, что хватит на две жизни вперёд, но я все исправлю, обещаю. Я все исправлю, Бетти, ты только дай мне шанс. Я сделаю все, лишь бы ты была счастлива, пойду на любые жертвы. Знаешь, после того, как я довел тебя до припадка, у меня снова возникла мысль. Мысль о том, чтоб отпустить тебя… Я так испугался, что снова причинил тебе вред. Я подумал, если тебе будет лучше без меня, значит так тому и быть. Некоторое время я даже верил, что это возможно, но потом мне стало ясно – ничего не выйдет. Я не смогу отпустить, это выше моих сил. Каждый день без тебя – адская пытка, и лучше умереть, чем выносить это. Но я безумно хочу, чтоб ты была счастлива. И я надеюсь, что ты станешь счастливой рядом со мной.
Я не могу без тебя, Бетти Купер. Ты все, что мне нужно в этом мире. Когда я думаю о тебе, по коже бегут мурашки. С мыслями о тебе я засыпаю, и просыпаюсь тоже с твоим именем на губах. Мне только восемнадцать, и я ни черта еще не смыслю в этой странной жизни, но одно знаю точно – каждую минуту этой самой жизни я хочу провести с тобой. Я понял это в нашу первую встречу… Я стоял как вкопанный, позабыв все слова на свете, и вот тогда, в то самое мгновение все и решилось. С этого момента ты больше ни на минуту не покидала моих мыслей… Без шуток, Бетти. Ни на одну минуту. Ты всегда была со мной, даже когда мы были не вместе.
Да, наша история не была идеальной. Мы никогда не были одной из тех парочек, что гуляют за ручку по школьным коридорам и подают заявления в один колледж. Наша любовь была под запретом, но от этого не становилась менее прекрасной. Но у нас было так мало времени, мы столько всего ещё не пережили. Хорошего, конечно же. Дерьма нам хватило с головой… Но я надеюсь, что у нас все впереди. Да, не все будет гладко, будут и плохие дни, но мы все выдержим, я уверен. Я хочу прожить с тобой каждый плохой день и хороший, счастливый и грустный, спокойный и сумасшедший. Не думай, что я утрирую и на эмоциях вешаю тебе лапшу. Все, что написано в этом письме – это наше прошлое, настоящее и будущее. Да, не спорю, будущее пока только в мечтах, но они обязательно исполнятся, вот увидишь. И знаешь, Бетти, открою тебе маленький секрет. Как-то раз мы с тобой говорили о мечтах. Сначала ты сказала, что твоя заветная мечта – стать актрисой и играть в театре. Я поверил, но потом, спустя какое-то время, ты призналась, что соврала и сокровенная мечта у тебя совсем иная.
Ты мечтала быть со мной. И чем дольше, тем лучше.
А я ответил, что мечты у нас совпадают.
А еще, ты сказала мне однажды – «Я никогда не исчезну. Ты никогда не станешь моим прошлым». Помню, я ответил, что не верю тебе, и это была чистая правда. В то время я в самом деле так считал. Но сейчас все изменилось. Сейчас я верю в это, Бетти. Знаешь, иногда ко мне приходят видения. Обычно это происходит на рассвете, в момент пробуждения. Не знаю, точно ли это видения, скорее мимолетный сон, который повторяется из раза в раз. Мы идем по оживленной вечерней улице. С высокой прической, в пышной сиреневой юбке до колен и в воздушной белой блузке, ты выглядишь как кинодива из 50-х, и все мужчины оглядываются тебе вслед, а некоторый даже присвистывают. Мудаки. А я иду рядом с тобой и не верю своему счастью… Наверное, твои ноги устали от высоченной платформы, ведь ты шлепаешь по нагретому солнцем камню босиком, держа босоножки в руках. Ты громко смеешься, когда я рассказываю какую-то уморительную историю, и люди на улице тепло улыбаются, глядя на нас. Не знаю наверняка, но кажется, в этот момент мы с тобой очень счастливы.
И когда я окончательно просыпаюсь, во мне сидит твердая уверенность, что это вовсе не сон, а короткое путешествие в будущее. Наверное, я выгляжу круглым идиотом, но я в самом деле так думаю, Бетти. Ты есть в моём будущем, и я буду верить в это до последнего.
И напоследок. В конверте ты найдешь чек. Он выписан на моё имя, но эти деньги принадлежат тебе. Твоя мать взяла кредит, чтоб оплатить показания одного свидетеля по моему делу, но в итоге все разрешилось без его участия. Я обналичу его, когда ты захочешь, или переведу их на твой счёт, в общем, сделаю так, как ты скажешь. Ну, а вообще, обсудим это через три дня, когда ты вернешься домой.
Я считаю минуты до этого момента.
С любовью, Джагхед».
Дважды пробежавшись глазами по последней строчке, Бетти тяжело вздыхает и прячет письмо назад в конверт. С минуту взгляд её блуждает по комнате в поисках укромного местечка, где это послание обрело бы вечный покой, и в конце концов выбор падает на одну из шкатулок. Спрятав письмо под кучкой разномастной бижутерии, Бетти возвращается на кровать с надеждой вздремнуть хотя бы пару часов. Закутавшись в тёплый плед, найденный под ворохом лиловых подушечек, она закрывает глаза, усиленно думая о том, как сильно ей хочется спать. Десять минут самообмана и вся затея катиться к чертям. Вместо того, чтоб погрузиться в блаженное небытие, Бетти с остервнением прокручивает в голове план дальнейших действий. Если она переживёт сегодняшний ужин, то разговор с Джагхедом неизбежен. Казалось бы, что в этом ужасного, вот только она хоть убей не знает, что ответить на предложение из его письма. То самое, о шансе все исправить.
«Брось, Бетти, ты прекрасно знаешь, что ответить, – с раздражением обращается она сама к себе. – Ты знала с первой минуты, едва прочитала письмо, как поступишь. Нужно принять эту сделку, тут без вариантов. Он не сдастся без боя, да и тебе совсем не хочется заработать себе репутацию бессердечной стервы. Нужно немного времени и терпения, и по итогу которой каждый получит то, чего так жаждет: Джагхед – шанс, а ты – свободу. Как только он поймет, что борется за пустоту, он отпустит тебя, в этом нет никаких сомнений. Разве это так бесчестно – желать свободы от человека, которого совсем не знаешь? Да, у вас есть общее прошлое, вы пережили много трагических потрясений, но для тебя все это не более, чем сухие сведения, не вызывающие никаких эмоций. Так во имя чего вам вообще быть вместе? Во имя сомнительного прошлого? А вот это действительно бесчестно. Никто не должен быть с человеком против воли, даже если когда-то вас связывала пламенная любовь. Небесам было угодно, чтоб Джагхед остался в прошлом, и с ними лучше не спорить. А прошлое… Как сказал один умный человек, оно порой бывает слишком тяжёлым для того, чтоб всюду носить его с собой. Иногда о нем стоит забыть ради будущего».
***
Ровно в восемь вечера Бетти в последний раз смотрится в зеркало – убедиться, что не выглядит так, будто нарочно прихорашивалась. Она неодобрительно поджимает губы, глядя на свои тоненькие ножки, торчащие ниже края джинсового сарафана. Под сарафан надета свободная кофта в серо-белую полоску, а на ногах – белые кеды на высокой подошве. Волосы, только что вымытые и пахнущие кокосовым шампунем, уложены в нарочито небрежные волны, которые Бетти взбивает пальцами, чтоб придать им ещё больший объём. Как и было оговорено, за туалетным столиком она провела считанные минуты, всего-то мазнула пару раз тушью по ресницам и покрыла лицо тонким слоем тонального крема. Замазывать рубцы было бессмысленно, они мало того, что возвышаются над уровнем кожи, так ещё и с каждым днём становятся все более насыщенного розово-сизого цвета. Проклятый розовый, ещё никогда она не испытывала такой ненависти к какому-то определённому цвету. Оглядев себя с ног до головы ещё раз, она мысленно желает себе удачи и идёт к двери.
~~~
Проведя за столом меньше четверти часа, Бетти понимает, что жестоко ошиблась в своих прогнозах. Она окрестила ужин катастрофой, вот только понятия не имела, что катастрофа эта будет не локального, а самого, мать его, глобального масштаба. Едва она вошла на уютную кухню и села за обеденный стол из красного дерева, как отчётливо почувствовала, что вечер будет отвратительным.
Она сидит напротив Джагхеда, который всеми правдами и неправдами старается не встречаться с ней взглядом, и это его поведение не на шутку раздражает. Как и сообщалось в письме, мистер и миссис Джонс практически не говорят друг с другом, это ужасно, и раздражает еще сильней. Так же впрочем, как и вступительная речь Элис, прозвучавшая минутами ранее. Натянутые и совсем не искренние разглогольствования о том, как же здорово, что Бетти вернулась домой, и вся семья наконец собралась за этим столом в этот замечательный вечер, вызывали дикое желание утопиться в тарелке с гаспачо, который мать подала на первое. После восторженных речей они подняли бокалы; Бетти в благодарность заморозила на лице улыбку, и, слава Богу, все принялись за еду.
Суп доедают в звенящей тишине. Все усиленно делают вид, будто проголодались до чертиков, что на какое-то время избавляет от необходимости раскрывать рот. Едва они расправляются с гаспачо, как Элис сноровисто собирает со стола опустевшие тарелки под натянутую похвалу от «благодарного» семейства, которое осталось в полном восторге от ее кулинарных способностей. Забросив грязную посуду в раковину, хозяйка дома принимается за стейки. Радуясь возможности занять свои глаза хоть чем-то, что не похоже на хмурого Джагхеда или томатный суп, Бетти с неподдельным интересом наблюдает за матерью. Она раскладывает еду по тарелкам за столом для готовки, и делает это так ловко, что утрет нос любому официанту. Добавив последний штрих – густой белый соус, она подает по две тарелки сразу: сперва мужу и Джагхеду, а потом Бетти и, наконец, себе. Так же на столе появляется блюдо с запеченным до золотистой корочки картофелем, салат из свежих овощей и отварная фасоль.
– Ну, что скажешь, Бетти? – деланно бодрым голосом обращается к ней ЭфПи с дальнего конца стола, разглядывая дымящийся стейк под грибным соусом. – Выглядит изумительно, верно?
Она согласно поддакивает, и снова наступает тишина. Джагхед презрительно кривит уголки губ, ковыряя вилкой в салате, и ей вдруг до жути хочется спросить у сидящего напротив нахохлившегося паренька, какого хрена он ведёт себя как высокомерный мудак, но еле сдерживается и утыкается в тарелку с телятиной. Разрезает мясо на маленькие кусочки, но съедает только один и тот через силу – аппетит внезапно пропадает, и ко всему прочему, в висках начинается резкая и мучительная пульсация. Её дико бесит все происходящее. В кончиках пальцев покалывает от желания убежать в свою комнату, спрятаться под одеяло и больше никогда не видеть этих людей. Она понимает, что все это из-за травмы, и песочит себя за то, что не выпила перед ужином «Флуоксетин», потому как чувствует, что внутренне закипает, и на момент, когда Элис заговаривает с ней, Бетти уже становится крутым кипятком.
– Как стейк? – спрашивает она, накладывая себе несколько ломтиков картофеля.
– Потрясающий.
Купер с хмурым лицом нанизывает на вилку крошечный кусочек. Ну так, для вида.
– Мясо не слишком жесткое?
– Нет, оно очень мягкое.
– О, рада слышать. – Элис мимолетно улыбается и подносит вилку с картофелем к губам. – Просто я боялась вдруг что. Все-таки, это телятина…
Бетти не горит желанием обсуждать свойства жареной на гриле телятины, а потому торопливо запихивает в рот кусочек стейка. Её взгляд как бы невзначай проскальзывает по сидящему напротив человеку, но этого хватает, чтоб заметить на его лице тень язвительной ухмылки. Она чувствует, что из ушей скоро повалит пар, и усердно жует мясо, мысленно представляя, как размазывает грибной соус по нахальной физиономии братца. Да что с ним сегодня? Какого хрена он так ведёт себя? Ей кажется, будто днём её встречал совершенно другой человек. Стоп, а с какой стати её это волнует? Пусть делает, что хочет, хоть румбу на столе танцует, её это вообще не должно хоть как-то заботить. Может, перед ужином Элис в жёсткой форме поимела его мозги, вот он и бесится. От этой мысли ей становится чуточку лучше.
– А завтра ведь твой день рождения, Бетти, – внезапно выдаёт ЭфПи, глядя на неё через стол и улыбаясь. – Восемнадцать, а? Первый маленький юбилей.
– Я не буду праздновать, – произносит она сквозь стиснутые зубы.
Проклятье, и почему они все говорят только с ней? Почему не с друг другом, не с Джагхедом? Неужели это так сложно – заключить перемирие на один гребанный час?
Элис опускает бокал с вином, так и не сделав глоток, и с изумлением смотрит на дочь.
– Что значит – не буду?
– Это значит, что никаких подарков, торта со свечками и дурацких званных ужинов, – отвечает Бетти резко и раздраженно. – Мне этого хватило, добавки не нужно.
Джагхед тихо усмехается. Она тотчас метает на него злобный взгляд, но тот увлеченно разделывает свой стейк и не поднимает глаз.
– Но, дорогая, это ведь…
– Что из слов «я не буду отмечать гребанный день рождения» ты не поняла? – Бетти бесцеремонно перебивает мать. – Сколько еще раз повторить, чтоб до вас дошло?
– Успокойся, Элизабет, не нужно повышать голос, – спокойно говорит Элис, – до нас дошло.
