Текст книги "Падший ангел (СИ)"
Автор книги: Natali Ostin
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 32 страниц)
– Что было на записи? – медленно произносит он, едва сдерживаясь, чтоб не сорваться. – О чем еще они говорили с Эндрюсом? Ну?
Она молчит, глядя на него пронзительным взглядом своих холодных голубых глаз. По её лицу мечутся тени самых разных чувств, но для себя Джагхед выделяет лишь одно – жалость. Но ведь мы видим только то, что хотим, верно?
– Пенни, пожалуйста…
Она ничего не отвечает, отворачивается к запотевшему окну и подносит сигарету к губам. Джаг замечает, как дрожат её пальцы.
– Там не было ничего, о чем бы тебе стоило знать, – сухо говорит Пибоди. – А теперь извини, мне нужно ехать.
Она выбрасывает сигарету в приоткрытое окно, закрывает его, снова включает радио, чтоб заглушить тягостную тишину и заводит машину. Джагхед понимает, что нужно смириться и уйти, но противный голосок в голове нашептывает обратное. «Не заводись» – приказывает он себе.
– Джонс, проваливай, мне в самом деле пора, – говорит Пенни со вздохом.
Она сидит и ждет, безразличная, как шофер такси, устремив взгляд на приборную панель и постукивая пальцами по рулю, в такт ритмичного хип-хопа.
– Ну и черт с тобой, – говорит он. – Спрошу отца, он мне все расскажет.
Пенни безмолвствует. Джагхед чувствует, что снова закипает, а потому наспех заворачивает подаренные книги в бумагу, одной рукой прижимает их к себе и открывает дверь. Он выходит из машины и уже собирается повернуться и захлопнуть ее, когда слышит голос Пенни.
– Джаг…
Он наклоняется и смотрит на адвоката. В ее глазах безошибочно угадывается беспокойство.
– Ты же не отступишься, правда? Я имею в виду, ты ведь будешь за неё бороться? За Бетти…
– Ещё не решил, – сквозь зубы отвечает Джагхед и с силой хлопает дверью.
«Это все нервы, – успокаивает себя Пенни. – Просто нервы».
«Тойота» не трогается с места до тех пор, пока высокая фигура в серой куртке не скрывается с глаз. Выезжая с парковки «Белого Змея», Пенни в тысячный раз прокручивает в голове записанные на диктофон слова, которые говорили друг другу двое отчаявшихся подростка. В отличие от ЭфПи и Элис, она слушала запись не один раз и в каждый из них её смущала реакция Бетти на трогательный монолог Арчи Эндрюса. Он назвал ее «особенной», признался в вечной любви, а девчонка расплакалась. Любой, кто был знаком с Купер, кто знал, каким характером ее наградила природа, с уверенностью заявил бы, что это были вовсе не слёзы умиления. Это были слезы горечи. Слезы обиды.
И сейчас, двигаясь по темной улице Саутсайда, устланной разбитым асфальтом, Пенни думает о Бетти и Арчи. О том, что у этих двоих общее «горе». Но проходит мгновение, и она гонит от себя эти мысли. В конце концов, это всего лишь смутные догадки, верить в которые ей категорически не хочется.
========== Глава 28. Острые углы. ==========
Джагхед возвращается в бар. Взвинченный после неудачного разговора с Пенни, он проходит вглубь темного зала, полного людей, пьющих из пластиковых станкачиков или прямо из банок. Всюду клубится табачный дым, от музыки из колонок закладывает уши, но Змеям Саутсайда угрожающие слуху децибелы не помеха – они оживленно общаются, хохочут и поздравляют друг друга с Рождеством. Джагхед озирается по сторонам, выискивая в толпе родное лицо, но все, на кого натыкается его взгляд оказываются не ЭфПи Джонсом. Он уверен, что отец где-то поблизости, ведь семейный «форд» все еще припаркован у входа.
На этот раз его появление в зале не остается незамеченным. Даже ревущая музыка не в состоянии заглушить зазывающие выкрики, обращенные к нему:
– Эй, Джонс! Давай к нам!
– Джаг! Тащи сюда свою королевскую задницу!
Джагхед ускоряет шаг. Последнее, чего ему сейчас хочется – это говорить с теми, кто не имеет ни малейшего отношения к происходящей в его жизни неразберихе. И к тому же, сейчас он ощущает себя банкой теплой газировки, которую как следует растрясли – одно легкое нажатие и она взорвётся. Лучше не рисковать.
Поднимаясь по лестнице на второй этаж, он размышляет над словами Пенни. Будет ли он бороться… Задай свой вопрос утром, она получила бы на него уверенное – «Какого хрена, Пибоди? Ты что, сомневаешься во мне?», и это был бы честный ответ. Но и в том, который прозвучал несколько минут назад было не так много лжи. Он в самом деле ещё не решил.
Погруженный в невеселые думы, Джагхед не замечает, как оказывется у серой двери, но когда он открывает ее и заходит в комнату, мысли делают разворот на сто восемьдесят градусов. В его кресле сидит ЭфПи Джонс собственной персоной. Увидев сына, он сбрасывает ноги со стола и принимает более подходящую для серьезного разговора позу.
– Наконец-то, – говорит он, изучая вошедшего внимательным взглядом. – Я уже собирался звонить Пенни.
– Ты что, копался в моем телефоне? – спрашивает Джагхед, закрывая за собой дверь.
Он знает, что на смартфоне стоит пароль, угадать который шансов один на миллион, да к тому же отец никогда не посмеет влезть в его личное пространство без разрешения. Но именно этот вопрос первым приходит в его голову. Ничего лучше его уставший мозг не выдает.
– Ну конечно, а как еще я по-твоему узнал, – без тени обиды отвечает ЭфПи. – Мой тебе совет – чисти историю браузера. Я такого насмотрелся, пока ждал.
– Очень смешно.
Джагхед с каменным лицом бросает книги на диван, снимает влажную от растаявшего снега куртку, которая отправляется вслед за книгами, и подходит к столу. Его смартфон лежит на том же месте, где и был оставлен. Он присаживается на край стола и берет с него пачку сигарет, что валяется по соседству с бутылкой текилы и опустевшим стаканом. Похоже, отец времени даром не терял.
– Да расслабься, я пошутил, – говорит ЭфПи, глядя на озабоченное лицо сына. – Я искал тебя, вышел на улицу, а там тачка Пенни. Я подумал, ты с ней, иначе куда тебе испариться.
– Вау, да ты прямо Дирк Джентли. Не хочешь открыть детективное агенство?
– Так значит, я прав… У нее что-то случилось?
– У нее случилось Рождество.
– О, вот как… Так это она подарила? – ЭфПи кивком указывает на блестящий сверток, лежащий на диване.
– Нет, это был Санта. Встретил его на парковке.
– Я так и подумал. Будь это Пенни, я бы здорово удивился.
Джагхед закуривает и сквозь сигареный дым смотрит на мужчину в кресле. Призрак слабой улыбки еще витает на его губах, но в глазах нет и намека на веселье.
«Шутки закончились, – думает Джаг. – Пора переходить к делу».
– Ты сказал, что искал меня, – обращается он к отцу. – Если речь о госпитале, то можешь не стараться – Элис тебе не переплюнуть.
– Я здесь не ради обвинений, – спокойно отвечает ЭфПи. – Ты свое уже получил, добавлять не стану. Я просто хочу поговорить.
– О чем?
– О вас с Бетти. О всей этой ситуации.
– Ну, а я как раз не хочу это обсуждать.
– Ладно, тогда просто выслушай. Это тебя не затруднит?
Джагхед пожимает плечами, разглядывая кончик сигареты.
– Валяй, – говорит он безжизненным голосом.
– Ладно, эм… Я говорил с Элис. Она звонила полчаса назад, и судя по тому, что я услышал от нее, Бетти тебе не видать как собственных ушей. Поверь, я пытался ее образумить, но она настроена очень серьезно. Я думаю, у нее есть какой-то план и его исполнение явно не в твоих интересах. В общем, если говорить откровенно, то ты…ты в полном дерьме. По колено и обеими ногами.
– Ну, раз так, то может подаришь мне лопату?
– Брось, я ведь серьезно. – ЭфПи досадливо морщится. – Ты вообще слушаешь меня?
Джагхед вздыхает. Отец решил поиграть в Капитана Очевидность.
– Пап, я по-твоему, живу на Луне? Я знаю, что не увижу Бетти до выписки, и про план с Ванкувером мне тоже известно. Если тебе нечего добавить, то давай сменим тему, идет?
– Ванкувер? – ЭфПи выглядит слегка удивленным. – Я ничего подобного не слышал…
– Не волнуйся, еще услышишь. Она собирается увезти туда Бетти. – Джагхед придвигает к себе пепельницу и со злостью впечатывает недокуренную сигарету в стеклянное днище. – Она сказала – Бетти начнет там новую жизнь и мне в ней не будет места. – Он чувствует, как к горлу подкатывает горький ком. – А знаешь, о чем еще говорила твоя жена? – Он поднимает глаза и в упор смотрит на растерянного отца. – Она рассказала о той записи с диктофона. Да, пап, твоя жена не умеет держать язык за зубами.
ЭфПи нервно ерзает в кресле, но взгляд не отводит.
– Джаг, послушай…– начинает он, но ему не дают договорить.
– Я уже слушаю. – Он тянется к бутылке с надписью «100% Agava». – В суде запись оборвалась на признании в убийстве. Я хочу знать, что было дальше.
– Зачем тебе это, сынок? Все в прошлом, может не стоит…
– Нет, стоит.
– Ладно, но разве Элис…
– Нет, она ограничилась парой фраз. Без подробностей.
На некоторое время голоса в комнате стихают. Пока Джагхед наливает себе текилу, ЭфПи горбится в кресле и, разглядывая свои руки, напряженно думает о том, как без скандала задавить в зародыше этот неприятный разговор. Озвучивать сыну все то, что довелось услышать им с Элис, ему категорически не хочется. Прошёл месяц, а ему до сих пор чудятся те крики…
Душераздирающие мольбы о пощаде, смешанные со звуками отчаянной борьбы за жизнь…
Молчание длится еще несколько секунд, а потом ЭфПи тихо заговаривает, не поднимая глаз.
– Ничего уже не исправить, сынок. От того, что я расскажу, тебе легче не станет.
– Не переживай, папа, мне до самой смерти не станет легче, – говорит Джагхед надтреснутым голосом.
ЭфПи на мгновение вскидывает на паренька хмурый взгляд и видит на его лице настоящую муку. Ему кажется, что сын вот-вот заплачет. Его нижняя губа дрожит, ровно как и рука, в которой он сжимает стакан с текилой. Отцовское сердце больно дергается, бьет молотом. В тысячный раз он спрашивает самого себя – за какие грехи расплачиваются их с Элис дети? Когда они успели так нагадить в ранимую душу Господа, что он обрушил на их головы все это дерьмо.
Проходит некоторое время. Понурясь и часто моргая, ЭфПи смотрит на свои руки, когда решается наконец заговорить:
– У Бетти был выбор. – Собственный голос кажется ему до безобразия неестественным, словно ему пересадили чужеродные голосовые связки. – Да, был… Арчи предлагал ей бежать с ним. Говорил, что любит ее, и что она для него особенная, но это не сработало. Трижды он просил ее, и в каждый раз Бетти отказывалась. Она знала, что ее ждет, но решение свое не изменила. Она сказала, что… – Голос ЭфПи дрогнул, и он умолк. Пауза длилась несколько секунд, а потом он продолжил: – Сказала, что не боится…уйти. «Я выполнила свою миссию» – так она говорила.
– Миссию? – тихо спрашивает Джагхед.
ЭфПи поднимает голову и смотрит на сына. Его лицо искажено, словно под пыткой, а в зеленых глазах стоят слезы.
– Ты был ее миссией. Твоя свобода.
В груди Джагхеда вспыхивает нестерпимая боль, жгучая, острая, она пронзает его словно раскаленный до бела меч. Дышать невыносимо трудно, и он понимает, что нужно прекратить этот разговор, но он не был бы Джагхедом Джонсом, если бы не пошел наперекор зову здравого смысла.
– Что еще…– Слова даются ему с чудовищным усилием. – Бетти… Что она говорила?
ЭфПи хочется закончить этот болезненный допрос как можно быстрее, поэтому он без колебаний отвечает:
– Она говорила о тебе. О том, как сильно любит.
Джагхед словно обращается в камень. Остекленевшими глазами он смотрит перед собой, но не видит никого и ничего.
– Спасибо, что рассказал, – чужим голосом говорит он отцу. – Теперь уходи. Я хочу побыть один.
– Сынок, послушай…
– Пожалуйста. Просто уйди.
– Нет, выслушай меня, – с нажимом говорит ЭфПи. – В том, что случилось твоей вины нет. Бетти жива и это самое главное, верно? Не спорю, сейчас все дерьмово, но мы что-нибудь придумаем, я обещаю.
Джагхед слабо кивает. Угасшая, безмолвная душа. Оставлять сына в таком состоянии чертовски тяжело, но у ЭфПи нет выбора. Мальчишка сейчас как глухая стена, никакого отклика от него не добиться.
Мужчина вздыхает и поднимается из кресла.
– Увидимся позже, идет? – Он успокаивающее хлопает сына по плечу. – Я сегодня заночую здесь, а утром поговорю с Элис. Все образуется, вот увидишь.
Дверь за отцом закрывается, и Джагхед остается один. Он смотрит на свой стакан, залпом выпивает текилу, тянется к бутылке и заново наполняет стакан. От теплой водки к горлу подкатывает тошнота, но он все равно допивает вторую порцию. А за ней – третью, а потом еще и еще, и давит на стоп-кран, когда жжение в пищеводе становится уже невыносимым.
Таким же, как его жизнь без Бетти. И он этого заслуживает.
Отец прав. Все образуется. У Бетти все будет хорошо. Она уедет в Ванкувер и начнет новую жизнь, с чистого листа. У нее впереди непростые времена, но она сильная, а значит справится. Ей многое предстоит – операция, окончание старшей школы, колледж, а возможно, она даже поступит в какую-нибудь театральную труппу, как и мечтала. Если операция пройдет успешно, то почему бы и нет… Ванкувер – город ее детства, и наверняка у нее там не мало друзей, но со временем заведутся и новые. А еще спустя какое-то время в ее жизни появится человек, встреча с которым разделит эту жизнь на до и после. Новая любовь… Да, она обязательно найдет его, того единственного, кто сделает ее по-настоящему счастливой. Того, кто никогда не обидит и будет оберегать всеми силами. Того, кто никогда не подставит ее под удар ради спасения собственной шкуры. Того, кто действительно заслуживает ее безграничной, всепрощающей любви.
Да, это чертовски хороший расклад. Именно таким должно быть ее будущее. И оно будет таким при одном условии. Память не должна к ней вернуться. Она не должна вспомнить все то дерьмо, что случилось с ней в Ривердэйле. Она не должна вспомнить его. Пусть он останется в темноте, там, куда ушли все воспоминания об их недолгих отношениях, которые не принесли ей ничего, кроме боли и страданий, и которые едва не стоили ей жизни.
И пусть она узнала сегодня правду, это ничего не изменит. Она уедет и со временем все забудется, ведь ничто не убивает память о человеке лучше, чем расстояние и время.
– Я отпущу тебя, – шепчет Джагхед. – Я отпущу, клянусь Богом… Только обещай, что станешь счастливой. Обещай мне, Бетти…
И он закрывает глаза, чувствуя приближение слез.
***
26 декабря 2018.
Riverdale Community Hospital.
Бетти просыпается, вздрогнув, и не сразу соображает, где находится. Проходит несколько секунд, прежде чем мозг включается в работу, лениво и со скрипом, будто старый часовой механизм.
Все в порядке, она в госпитале, в своей палате. Сколько она проспала? Судя по тому, что сквозь воздушные зеленые шторы пробивается розовый свет нового дня, в отключке она была она не меньше суток.
Если ее спросят сейчас, что она чувствует, то Бетти ответит без раздумий – похмелье. Тело ломит от сна в неудобной позе, хлопковая пижама неприятно липнет к потной коже. У нее невыносимо болит голова, в веки как будто закачан цемент, а во рту кажется испарилась вся слюна; Бетти хочется пить как никогда в жизни.
Сделав над собой усилие, она переворачивается на спину и несколько секунд просто лежит и смотрит на идеально белый потолок, а потом…
Джагхед.
Имя вспыхивает в ее памяти, затмевая все прочие мысли. Остатки сна тут же сдувает ураганом Катрина, и ее мозг включает первую космическую скорость. Она без труда вспоминает все события, связанные с этим странным именем. Поцелуй, подарок на Рождество, разговор…
Перед ее мысленным взором плывет образ Джагхеда. Он сидит в кресле, и они говорят о девушке, которая потеряла память.
Они говорят о ней…
Она та самая девушка. Господи…
А потом он целует ее, она захлебывается в истошном крике, и наступает темнота.
Она хорошо знает, что значит быть во тьме.
Двенадцать дней и ночей тьма не отпускает ее, укутав тело и разум в кокон из холодной вязкой субстанции, которая не дает ей двигаться, думать, чувствовать. Бетти просто материя, существующая вне пространства и времени. Никаких телесных ощущений, света в конце тоннеля или полетов души по палате – в этой тьме нет ничего. Абсолютная пустота.
Но эта темнота другая, не та, что раньше. Она наполнена смутными образами, видениями, сменющими друг друга как в калейдоскопе с бесконечным числом сочетаний. Вот только вместо разноцветных узоров Бетти видит черно-белые кошмары.
Вот она бродит по какому-то старому дому, а из-за углов на нее то и дело набрасываются чудища, которые царапают ее, рвут когтями и клыками, воют, рычат, хохочут… Она вырывается, бежит от них по длинному коридору, но они настигают ее и снова причиняют боль. Она не может кричать, лишь скулит и хнычет, а пытка все никак не закончится. Вдруг ей везет и она снова на свободе, бежит так быстро, как позволяют силы, но чьи-то ледяные лапы хватают ее за ноги, она падает и ударяется головой. Адская боль смешивается с тихим хрустом, и все исчезает.
Теперь она сидит на полу в какой-то крошечной комнатке, рядом стоит подсвечник с тремя черными свечками и круглое блюдо с пирожными. Она берет одно пирожное и смело надкусывает его. Персиковое, со взбитыми сливками, оно тает на языке, и Бетти жмурится от удовольствия. Тщательно посмаковав, она проглатывает лакомство, открывает глаза, чтоб откусить еще кусочек и тут же громко вскрикивает. Пирожное в ее руке почернело, и вместо прослойки из крема в нем кишат белые опарышы. Бетти роняет пирожное на пол и видит, что блюдо с десертом превратилось в шевелящуюся белую массу. Она ощущает во рту запах тлена и начинает плакать, закрыв лицо руками. Но вдруг она слышит за спиной чьи-то тяжелые шаракющие шаги и прекращает плакать. Шаги стихают совсем близко от нее, но Бетти боится отнять руки от лица и посмотреть на того, кто стоит за ее спиной. Она слышит свистящее прерывистое дыхание, чувствует кожей могильный холод, которым веет от незнакомца, и парализующий страх окончательно завладевает ею.
– Едем со мной…
Она узнает этот тихий голос и страх отступает. Бетти медленно отнимает руки от лица и поворачивается к Джагхеду. Но стоит ей поднять глаза верх, как беззвучный крик застревает в горле. За спиной она видит вовсе не Джагхеда.
Она видит окоченевшее тело, в грязной ободранное синей куртке с желтыми рукавами. На голом черепе клочки спутанные рыжих волос, а лицо – гниющая масса, вся в струпьях и язвах, в которых кишмя кишат трупные черви. Глазницы пустые, черные и бездонные, как первородная тьма, а вместо рта такая же черная дыра, беззубая и раскрытая в ужасающей гримасе. Мертвец тянет к ней руки, и Бетти хочет закричать, но не может, из горла вырывается лишь сдавленное бульканье. Она хочет убежать, но не может, её собственное тело тоже кочеенет, не подчиняясь воле своей хозяйки, его словно пригвоздили к полу. Мёртвые руки уже обвивают её змеиными кольцами. Бетти чувстует ледяные пальцы на своей коже, они везде – на лице, на плечах, груди… Комната расплывается перед глазами, свечи гаснут. Бетти лежит на полу, придавленная мертвым грузом, и в последнем всполохе огней видит как покойник тянется к ней своим распахнутым чёрным ртом. Она чувствует на своем лице гнилостное ледяное дыхание, оно все ближе и ближе. Поцелуй смерти касается её губ, и комната разваливается на куски.
Под оглушительный стук сердца за ребрами, Бетти открывает глаза. Воспоминания о кошмарах рассеиваются, оставив после себя вопросы, на которые у неё нет вразумительного ответа. Она толком и не знает, что видела во сне, и есть ли вообще смысл в этих жутких видениях. Она спрашивает себя, а не связаны ли они с её прошлым? С тем прошлым, о котором рассказывал ей Джагхед…
Едва Бетти допускает эту мысль, как на неё обрушивается очередная шокирующая истина.
Ложь. Ей скормили благовидную утешительную ложь, а она без вопросов её проглотила. Не авария приковала её к больничной койке, не стекло и металл оставили отметины на её лице и животе, не от удара двадцатитонной фуры она потеряла память. Все это сотворил с ней…человек. Но разве человек способен на такие зверства?
«Он был влюблен в неё…», – вспоминает она слова Джагхеда.
История, старая как мир. Он любил, а она отвергла. Она выбрала другого, а он не смог смириться.
Арчи Эндрюс.
Да, его звали Арчи Эндрюс. Она запомнила это имя, когда мать расспрашивала её по указке доктора Кларка. Сначала она думала, что так звали водителя такси или кого-то, кто был каким-то образом связан с аварией, но теперь все встало на свои места.
Арчи любил, а Бетти отвергла. Бетти выбрала Джагхеда, а Арчи не смог смириться.
Бетти любила Джагхеда…
Ещё одна голая, ничем не приукрашенная истина. Она любила своего брата. Пусть сводного, но все же брата. И не просто любила, а готова была отдать за него жизнь.
«Твоя девушка… Она такая смелая…», —вспоминает она свои собственные слова.
Она говорила о себе. Кто бы мог подумать…
И тут Бетти вспоминает ещё кое-что.
«Мою любимую зовут твоим именем». Так он сказал. Джагхед. Он признался ей.
От этих мыслей Бетти хочется плакать, хочется отмотать время назад и сделать так, чтоб никогда не слышать этих слов. Теперь все изменится. Уже изменилось. Никогда уже не будет по-прежнему, и это трагедия. Она-то надеялась, что они станут лучшими друзьями, но этому не бывать. Бетти чувствует себя преданной, словно Джагхед нарочно обманул её надежды. Она злится, потому что не знает, как теперь смотреть ему в глаза, как вести себя и о чем говорить. Еще сильней она злится от того, что знает, как будет вести себя он.
В каждую их встречу он будет смотреть на неё щенячими глазками, в надежде, что она вспомнит свои чувства к нему. Он будет без конца рассказывать ей историю их удивительной любви, начиная со дня знакомства и заканчивая днем, когда трагедия разрушила их счастье. После выписки он не отойдет от неё ни на шаг и будет таскать её по особенным, памятным местам – кафе, паркам, кинотеатрам, надеясь, что знакомая обстановка благотворно повлияет на процесс возвращения памяти. Он каждый день будет говорить ей о своей любви и ждать, что ему ответят взаимностью.
Но этого не случится. Она ничего к нему не чувствует. Наверное, поэтому так злится.
А может, ей просто сложно принять тот факт, что они с Джагхедом были близки? Их родители женаты, они друг другу брат и сестра, сводные, но все же родственники как ни крути. Их отношения…они неправильные, порочные, так быть не должно.
С каких это пор ты такая правильная? – мелькает в ее голове предательская мысль.
Да, она встречалась с мужчиной вдвое старше ее, но это совсем другое. Ей едва стукнуло шестнадцать, она была ребенком и не понимала, что творила. Но сейчас-то что с ней случилось? Через две недели ей восемнадцать, но привычка совершать иррациональные поступки видно никуда не исчезла.
Любимая… Голос Джагхеда снова и снова повторяет это слово, и его лицо возникает перед её мысленным взором. Красивое, но такое печальное лицо с необыкновенными глазами, которые смотрят на нее с безграничной любовью и нежностью. Другого такого нет на свете и не будет, а она добровольно отказывается от его любви. Сердце у Бетти пропускает удар. Внезапно она понимает, почему так злится. Она допускает саму мысль, что это чувство можно принять. Допускает мысль, что оно имеет право на жизнь.
Еще тогда, в их первую встречу, когда Джагхед вошёл в палату, в ней колыхнулось странное чувство, будто он и не чужой вовсе, будто есть между ними какая-то связь, тонкая нить, концы которой они держат в своих руках. Она списывала это на причуды своего сознания, ещё не отошедшего от двенадцатидневной комы, но причина крылась совершенно в иной плоскости. Тут не сознание, тут – сердце… Пусть разумом она забыла его, но сердцем помнила.
Вот только этого недостаточно…
Бетти чувствует, как горячие слезы стекают по вискам, смачивая густые волосы. Она всхлипывает, отирает ладонями мокрые глаза, приказывая себе не распускать сопли. Надо просто забыть, затолкать то, что случилось в самый дальний угол сознания – и не ворошить, не вспоминать. Да, она так и сделает, обязательно, но сначала ей нужно увидеть его, хоть одним глазком. Нет, не Джагхеда. Его подарок.
С трудом преодолев земное притяжение, Бетти садится на кровати, поправляет объёмную белую подушку и откидывается на неё спиной, которая благодарно похрустывает одервеневшими от долгого лежания позвонками. Кровь отливает от головы, боль будто становится глуше, и Бетти чувствует себя гораздо лучше. Но когда она поворачивает голову и смотрит на прикроватную тумбу, вся радость вмиг улетучивается. На тумбе стоит лишь графин с водой и невысокий стеклянный стаканчик. Она отлично помнит, что вчера подарок лежал на этой самой тумбе, рядом с графином, а сейчас его нет. Куда он испарился? Кто-то забрал? Но кто? Вряд ли это кто-то из персонала, они не стали бы забирать личные вещи пациента. Значит, кто-то побывал в палате, пока она спала.
Не успевает Бетти закончить свою мысль, как дверь тихо открывается и в палату входит…
– О, детка, ты уже проснулась!
У Бетти начинают закрадываться смутные подозрения. Ей кажется, что она знает, кто причастен к исчезновению подарка. Она обязательно узнает, в чем тут фокус.
Элис тем временем бросает сумочку на кресло, а бумажный стаканчик с кофе ставит на низенький деревянный столик рядом с ним, и присаживается на краешек кровати, с тревогой глядя на неё. Бетти отмечает про себя, что мать выглядит уставшей, будто страдала всю ночь от бессонницы, следы которой старательно пытается скрыть за слоем косметики. Она как всегда одета с иголочки – строгий бордовый костюм, поверх которого наброшен белый халат; платиновые локоны безупречно уложены, но фасад идеальности кажется таким фальшивым и вымученным. Красивая обёртка, за которой прячется неуверенность и страх.
– Как ты, милая? Как себя чувствуешь? – спрашивает Элис.
«Обманутой», хочется ответить Бетти, но вместо этого она говорит:
– Не подашь мне стакан воды? Пожалуйста.
Она удивляется, как легко ей дается речь. Еще вчера говорить было трудновато, но сейчас абсолютно никаких сложностей. Должно быть, от вчерашних криков связки окрепли, с горьким удовлетворением думает Бетти.
– О, ну разумеется. – Элис мимолетно улыбается и встаёт с кровати.
Пока она возится с графином, Бетти думает, с чего начать. Элис протягивает ей воду, она с жадностью выпивает весь стакан и просит ещё. Мать снова улыбается, а она все ещё не знает, хочет ли знать больше, чем знает сейчас. Когда пустеет второй стакан, Бетти коротко благодарит мать и решает, что хочет. Элис снова садится рядом, и снова задает тот же самый вопрос.
– Я в порядке, – отвечает Бетти. – Только голова немного болит.
– О, я позову сестру, тебе нужны лекарства, – встревоженно говорит Элис и уже собирается подняться, но Бетти её останавливает.
– Не надо никого звать. Я в порядке, правда.
– Но голова…
– Ерунда, сейчас пройдёт. Я просто долго спала, вот и все.
Мгновение Элис раздумывает, а после говорит:
– Хорошо, тогда дождемся доктора Кларка. Он сейчас на обходе, как раз на твоем этаже, значит скоро и к нам зайдет.
Не найдясь, что ответить, Бетти коротко ухмыляется краешкем губ. В воздухе незримо витает напряжение, от которого внутри расцветает чувство гнетущей, необъяснимой тоски. Мать берет её за руку и ласково сжимает, отчего Бетти становится ещё хуже.
– Я так испугалась за тебя, милая, – говорит она придушенным голосом. – Вчера был худший день в моей жизни, я думала, что сойду с ума. Кларк такое рассказал, просто ужасные вещи… Я всю ночь не сомкнула глаз, так хотела поскорее увидеть тебя.
– И что же такого ужасного он рассказал?
Бетти улавливает в своём голосе задиристые нотки. Душераздирающая исповедь матери, её трагическая интонация и полный сочувствия взгляд вызывают у нее прилив неподдельного раздражения.
– О, милая, разве ты не помнишь, что вчера произошло?
– Прекрати называть меня милой, – резко говорит Бетти, вырывая руку. – Может ты забыла, но у меня вообще-то есть имя. И да, я помню, что вчера произошло, и Кларк прав – это было ужасно! Меня обманывали все, кому не лень, а я дура, верила в эту ложь!
Наступает тишина. Элис выглядит обиженной, и Бетти становится стыдно. Она вовсе не хочет грубить матери, но сидящая внутри злоба срывается с поводка и не подчиняется команде «сидеть».
– Прости, ми…– Элис тут же осекается и торопливо исправляется: – Бетти. Прости меня, я хотела как лучше!
– Так я и думала, – фыркает Бетти, закатывая глаза. – Ну, конечно, лапшу вешать гораздо лучше и легче, чем объяснять неприятную правду.
– Я сделала это ради твоего блага, Элизабет!
– О, так мне может ещё и спасибо сказать?
– Да, было бы не лишним!
Бетти возмущенно открывает рот:
– Охренеть… Ты серьёзно?
– Я хотела тебя защитить! – Элис едва держится, чтоб не сорваться. – Ты может не заметила, но правда довела тебя до припадка!
– Его не случилось бы, расскажи ты мне все с самого начала! – Бетти едва не трясет от негодования. – Ты хотела защитить, но разве вранье – это защита?
– О, так это я довела тебя до приступа?! Отлично! Нет, это просто невероятно! – Элис всплескивает руками, задыхаясь от возмущения. – В чем еще ты меня обвинишь?
– Не разыгрывай из себя жертву, ты выглядишь глупо.
– О, как можно, это ведь твоя роль. – Элис едко усмехается.
– О, мама, ты просто…– Бетти набирает в рот воздуха, но в последний момент умолкает, не решаясь произнести вслух то, что крутится на языке.
– Кто я? Ну, говори, не стесняйся. – Миссис Джонс окончательно теряет самообладание. – Да, я может и солгала, но, поверь, в твоем случае – ложь это благо.
– В моем случае? – Глаза у Бетти сужаются. Ей кажется, что ещё мгновение и от ярости её разорвет на кусочки.
– Скажи-ка мне, а что именно поведал тебе Джагхед? – вдруг спрашивает Элис ядовитым тоном. – Давай, поделись его версией, мне интересно, сколько лапши он тебе навешал.
Бетти на секунду теряется. Внутри нарастает смутная тревога, что-то в тоне матери заставляет её поежиться точно от порыва ледяного ветра. Она приказывает себе выйти из немого оцепенения и ответить на вопрос, который призван лишь для того, чтоб побесить её ещё сильней.
– Он…много чего рассказал, – говорит она, стараясь убрать из голоса нотки неуверенности. – Мне обязательно все пересказывать?
– Да, будь добра, – с натянутой улыбочкой отвечает мать.
– Господи…– Бетти обреченно вздыхает. – Ладно, эм… В меня был влюблен один…человек, а я отвергла его из-за Джагхеда. Он ревновал, хотел убрать Джага с дороги и…убил какого-то парня. Убийство повесили на Джага, я взялась за расследование, но что-то пошло не так. Этот парень… Арчи, он догадался обо всем и решил отомстить. Он увез меня за город и…– Голос ее подводит и она умолкает. Она чувствует, как по всему телу ползет мелкая дрожь.
– Что ж, очень умно, – говорит Элис, презрительно кривя губы. – Он сгладил все острые углы и скормил тебе одни лишь сухие факты. Браво, этот мальчик не перестаёт меня удивлять.
