Текст книги "Падший ангел (СИ)"
Автор книги: Natali Ostin
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 32 страниц)
========== Глава 27. Начало конца. ==========
Комментарий к Глава 27. Начало конца.
Здравствуйте. Не знаю, что сказать вам, дорогие читатели, кроме того, что мне чертовски стыдно за такую задержку финальных глав. Мне жаль, что так вышло. Так вот, эта первая глава из финального цикла и она – продолжение главы 26. Флэшбек сцена – воспоминания Джагхеда об их с Бетти последнем разговоре перед ее исчезновением (можете пробежаться глазами по 23 главе, чтоб вспомнить). Следующая часть на подходе, больше таких задержек не будет. Еще раз приношу свои извинения всем, кто ждал и тем, кто уже отчаялся дождаться. Знаю, глава не очень динамичная и даже слегка скучноватая, но именно так я вижу начало конца всей истории. Ну вот, как-то так. Спасибо всем тем, кто верил в меня и поддерживал все эти не самые легкие для меня месяцы. Буду очень рада, если кто-то найдет время и прочтет эту главу. С любовью, Автор.
25 декабря 2018.
Элис.
В доме тихо. Лишь старинные часы в посеребренном корпусе нарушают это густое безмолвие. Они виновато тикают на каминной полке в гостиной, полные сочувствия к своей хозяйке, которая сидит на кухне, за столом для готовки, в компании тягостных мыслей и бутылки «лондонского сухого».
Рождество, не считая Дня Благодарения, праздник самый что ни на есть семейный, он буквально пропитан духом единения и близости, но так уж вышло, что именно в этот день семья Джонсов раскололась, дала трещину. На ней и прежде не висел ярлык с надписью «образец для подражания», но до сегодняшнего дня проблемы не казались такими глобальными. Они всегда были решаемыми.
А сейчас, сидя в одиночестве на своей безупречной чистоты кухне, отделанной в стиле кантри, Элис не может принять ни одного по-настоящему серьезного, взвешенного решения. Она чувствует себя потерянной, брошенной и уже слишком пьяной. Наверное, ей стоит подняться наверх, отлежаться в ванне с лавандовой пеной и парой капель ароматических масел, а потом принять контрастный душ и забыться глубоким сном, но вместо этого она по десятому кругу прокручивает в голове события безрадостного дня.
Сначала заварушка в госпитале, потом разборка в змеином логове, ну и под занавес – мерзкая ссора с ЭфПи, которая стала «достойным» его завершением. Когда Джонс-старший узнал, какой фокус отколол его ненаглядный сынок, он не на шутку разозлился и обещал задать тому хорошую трепку, но когда услышал совет «найти драгоценному сыночку адвоката» – вышел из себя.
Элис мрачно усмехается, вспоминая как муж в порыве гнева назвал ее «вероломной истеричкой», а она запустила в него тяжёлый стакан с джином. Стакан угодил ему в плечо и вся жидкость выплеснулась на серую поплиновую рубашку от «Versace», которую он надевал исключительно в праздники. Хрусталь упал на керамогранитный пол кухни и разбился, а ЭфПи тяжело вздохнул, поморщился от боли и уехал в Саутсайд.
И пока он в «Белом Змее» разбирается со своим горе-отпрыском, а жители Ривердэйла восторженно обмениваются подарками и уплетают индейку под клюквенным соусом, Элис допивает пятый по счету стаканчик джина, борясь с острым желанием схватиться за телефон.
Стаканчик пустеет. Она встает из-за стола, чтоб приготовить себе новую порцию. Достав из отдела для фруктов один лимон, Элис вдруг думает – а не вытащить ли индейку и заняться приготовлением ужина? Ее внутренний Нордсайд ликует от такой идеи. Зарыть топор войны за праздничным столом – что может быть лучше, не правда ли? Перед главным редактором встает трудный выбор. На столе рядом с бутылкой джина лежит телефон. Прямо сейчас она может позвонить мужу и сказать: «К черту все. Бери Джагхеда и возвращайся. Сегодня Рождество и мне нужна моя семья». Да, может. Но не станет. Злость на Джагхеда и досада на мужа оказываются сильней миротворческих побуждений. Индейка так и остается в морозильной камере.
Но как бы Элис не старалась, после четвертого стаканчика звонок все же становится неизбежным. Выпивка добавляет храбрости и она берет телефон. Нет, не для примирения, но для ясности. Если бы муж сидел напротив, ей вряд ли хватило бы духу начать этот разговор. Сейчас расстояние играет ей на руку. Трубку поднимают после шести длинных гудков.
– Элис?
У нее ком подкатывает к горлу. Внезапно та, что никогда не лезет за словом в карман, обнаруживает, что не может выдавить и звука.
– Элис, ты слышишь меня? Что-то случилось?
Она судорожно сглатывает и с трудом спрашивает:
– Ты еще в Саутсайде?
– Само собой, где мне еще быть.
Его интонация резкая, даже задиристая. Он всегда говорит так, когда злится.
– Когда вернешься?
Молчание. Его медленное дыхание.
– Не сегодня. Джагхеду нужна компания.
Элис вдруг смеется почти беззвучным смехом. Вместе со способностью говорить к ней возвращается и язвительность.
– О да, ему нужна поддержка. Бедный мальчик, он ведь такого натерпелся.
– Прекрати. Парень места себе не находит. Видела бы ты его…
– Не пытайся выбить из меня слезу. Однажды я уже пожалела твоего сына и чем он отплатил? Пусть радуется, что отделался так дёшево.
– Не делай из Джага монстра, – говорит ЭфПи, и голос его звучит сердито. – Он всего-навсего влюбленный мальчишка, а ты записала его во враги человечества.
Элис зло усмехается.
– Не льсти ему. На врага человечества он явно не тянет.
– А на кого тянет? Может, на твоего личного?
– Да, для этой роли он вполне сойдёт.
Долгое молчание.
– К чему весь этот спектакль? – наконец спрашивает ЭфПи. – Джаг не даст заднюю, ты прекрасно знаешь, какой он упрямый. Неужели ты думаешь, что твои угрозы его остановят?
– Что он намерен делать?
ЭфПи на секунду теряется. Кажется, ему нечего ответить.
– Он…эм…будет исправлять ошибки.
– Это твоё мнение или его позиция?
– Это очевидный факт.
– О, теперь все ясно. – Элис вновь усмехается, покачивая в руке стакан с джином. – Ты побежал подтирать ему сопли, а он даже говорить с тобой не захотел.
– Да, черт возьми, не захотел! – ЭфПи срывается. – Он закрылся в комнате с бутылкой текилы и через дверь шлёт всех куда подальше. Довольна?
– Алкоголизм в таком возрасте – тревожный звоночек, тебе не кажется? Я бы на твоём месте обратилась к доктору.
ЭфПи тихо смеется, но ей кажется, что смех его звучит вымученно.
– Ты позвонила, чтобы язвить? Думаешь, так тебе станет легче?
– Уже полегчало.
– Мои поздравления. – Голос его звучит менее враждебно. – Ну, раз тебе стало лучше, может закончим эту бессмысленную войну? Сегодня же Рождество…
Элис молчит, глядя на кубики льда в стакане. Это так трогательно, так по-детски – ждать волшебства в рождественскую ночь… Она силится вспомнить, в какой момент утратила веру в чудеса. Кажется, это случилось после выпускного бала. В ту ночь она во второй раз предложила Форсайту Джонсу Второму уехать вместе с ней в Ванкувер, а он во второй раз сказал «нет». Да, чуда так и не произошло…
– Твоё молчание…это значит «да»? – спрашивает ЭфПи с надеждой.
– Я не шутила насчет суда. Я могу это сделать.
Она готова поклясться, что слышит надрывный, мучительный стон на другом конце провода. Это реквием по рухнувшим надеждам.
– Я когда-нибудь говорил, что с тобой трудно?
Элис невольно вздрагивает всем телом. Голос из динамика обдает ее тоскливым холодом.
– Да, кажется говорил. Прошлым летом, когда мы спорили, какой ламинат постелить в спальне…
Короткий смешок. Полный разочарования и досады.
– Напомни, чем все закончилось?
– Ты уступил мне.
– Да, тогда я уступил. Сейчас не стану.
Внутри у Элис будто обрывается что-то. Возможно, это нить судьбы, связавшая их еще в далеком детстве.
– Делай, что хочешь. Мне все равно.
– Скажи, зачем ты все усложняешь? Чего добиваешься?
– Разве не ясно? Я хочу защитить своего ребёнка. Матерям свойственно такое поведение, знаешь ли.
Пауза. Снова короткий смешок. Не издевательский, но близко к нему.
– Твои попытки стать образцовой матерью веселят еще больше, чем пустые угрозы.
В горле у Элис першит. Все слова куда-то исчезают. Мужчина на том конце провода пользуется этим молчанием и говорит:
– Кажется, я понял в чем проблема. Ты не Бетти хочешь защитить, а себя. Все эти запреты, угрозы… Это страх. Ты боишься, что Джаг поможет ей вспомнить, не так ли?
Вопрос застает ее врасплох. Держащая телефон рука дрожит.
– Вспомнить что?
– Твоё к ней отношение. Ты ведь была никудышной матерью, и не пытайся это отрицать.
– Она простила меня, – тихо говорит Элис.
– Она простила тебе Ванкувер. Не Ривердэйл.
В доме тихо. Лишь кубики льда звенят, когда она допивает остатки джина и осторожно ставит опустевший стакан на полированную столещницу. На языке остается горький вкус цитруса. Чересчур насыщенный. Неприятный. В последнее время все ее ощущения будто заострились. Когда Элис вновь заговаривает, голос у нее звучит надломлено.
– Для Бетти все это уже не важно. Она изменилась.
– И ты этим переменам рада, не так ли?
Она снова молчит. Честный ответ не желает сходить с губ, раздраженных едким соком лимона. ЭфПи Джонс от природы не отличался особой прозорливостью, но сегодня, на удивление, все его удары бьют точно в цель.
– Да, рада, – отвечает он за жену, воспользовавшись ее замешательством. – Бетти сейчас как пластилин, и ты можешь вылепить из него идеальную фигурку, а Джаг мешает тебе. Ему нужна прежняя Бетти, но тебя это не устраивает, и знаешь почему? Потому, что прежняя Бетти тебя не любит. И ты ее не любишь. Ты впустила ее в свою жизнь потому, что выбора не было. Не умри Хэл, ты бы о ней и не вспомнила. Я всегда это знал.
У Элис перехватывает дыхание. На мгновение она закрывает глаза и сильнее сжимает телефон. Ей кажется, что слова мужа убили крохотную частичку ее души.
Еще одно меткое попадание. Контрольный выстрел, не оставивший ей никаких шансов. Как бы мерзко это не звучало, но «новая версия» Бетти и впрямь нравилась ей гораздо больше старой и чем дольше она просуществует, тем лучше для них обеих. Для реабилитации ее материнства этот фактор имел первостепенное значение. Она дала обещание, а их, к сожалению, нужно держать.
– Зря ты позвонила, – говорит ЭфПи, обреченно вздохнув. – Теперь все станет ещё хуже.
Несколько секунд висит напряженное молчание, а после Элис спрашивает:
– А такое возможно? Чтоб еще хуже…
– Мне кажется, ты к этому стремишься.
– О, вот как. Выходит, мы с твоим сыном движемся в одинаковом направлении.
ЭфПи снова вздыхает. Когда он снова заговаривает, голос его заметно смягчается. Быть может, он жалеет о том, что так безжалостно вспорол старые раны на сердце любимой жены.
– Послушай, Элис, – говорит он, – ты злишься на него, я понимаю. Парень свалял дурака и поверь мне – он уже за это поплатился. Я не защищаю его и не оправдываю, он виноват и с этим не поспоришь, но… Дай Бетти самой решить, хочет ли она изоляции от Джага или нет. Не усложняй, прошу тебя. Нам и без того сейчас нелегко.
Элис на мгновение задумывается. Но не о том, чтобы выбросить белый флаг, нет. Она думает о Джагхеде и завтрашнем дне. Дне настоящей расплаты…
– Элис? – с тревогой зовет ее голос на том конце. – Ты слышишь меня?
– Да, я слышу.
– Ну так что скажешь?
– Скажу, что Бетти захочет изоляции. Я в этом не сомневаюсь.
– Откуда такая уверенность?
– О, ниоткуда. Я просто знаю это.
– Бога ради, Элис, что ты задумала? – с опаской спрашивает ЭфПи. Кажется, еще немного и его беспокойство начнёт вытекать из динамика.
Вопрос повисает в воздухе. Вместо ответа он слышит едкое:
– Забавно, со мной ты попал в яблочко, а собственного сына разгадать не сумел.
ЭфПи теряется.
– О чем это ты?
– А знаешь, что еще забавней? – В голосе жены таится неприкрытая горечь. – Похоже, Арчи Эндрюс был единственным, кто по-настоящему любил эту бедную девочку.
Элис обрывает разговор и осторожно выключает телефон, испытав легкий укол совести. Ей живо представляется картина того, как муж, озадаченно сдвинув брови, снова и снова давит клавишу вызова, но вместо родного голоса в трубке из раза в раз звучит равнодушный механический. Элис знает, что рано или поздно от нее потребуют объяснений, но пусть это случится не сегодня.
Еще с минуту она сидит на кухне. Наливает в стакан двойную порцию джина и наспех проглатывает его, словно горькую пилюлю. Для крепкого сна, разумеется, ведь снотворное сегодня под запретом. Потом убирает бутылку в холодильник и поднимается наверх. Наконец-то она в своей спальне, с трудом переставляя ноги, доходит до кровати и садится на край, понемногу собираясь с мыслями. В оранжевом свете уличных фонарей, проникающем сквозь песочные шелковые шторы, перед Элис медленно, кадр за кадром, проплывают события минувших дней, а то и лет, ей остается лишь выхватить из этой вереницы нужное и пристальней вглядеться. Разобрать на кирпичики. Понять. Но чтоб понять, нужно вернуться в начало. Да, вот оно, блеклая картинка с надписью «Ванкувер».
~~~
И тогда она исчезла из спальни и перестала быть Элис Джонс. Теперь ее звали Элис Нора Купер и она молодая мама. Ребенок появился на свет только через десять часов после первой схватки, роды были трудными, и Элис, измученная, обессиленная, едва не отдала душу Господу. На календаре было седьмое января, седьмой день дождливой канадской зимы.
И вот настал чудесный момент первой встречи – в палату торжественно внесли новорожденную дочурку Куперов. Младенец сердито кричал, и Хэл, новоиспеченный папаша, светившийся от счастья подобно новогодней елке, с улыбкой отметил, что легкие у девочки как у оперной певицы. Добрая акушерка с поздравлениями вручила вопящий сверток растерянной матери, посоветовав без промедления накормить малышку. Та сделала все так, как ей велели, и чудо – крикунья успокоилась. Пока Хэл умилялся, разглядывая крохотное существо с красной рожицей, Элис держа его на слабых руках, отчаянно ждала, что сейчас, в этот самый миг внутри расцветет чувство запредельной нежности и любви. Любви абсолютной, глубокой и неискоренимой, той, что навеки связывает два сердца – дитя и матери. Но ничего такого не произошло. Ее сердце упорно молчало.
Она списывала это на послеродовую депрессию и продолжала ждать. Дни текли, превращаясь в повседневную рутину, от которой возникало чувство острого недовольства. По ночам Элис без устали прокручивала в голове варианты альтернативных жизней, загоняя себя в еще более глубокую яму, что в конечном итоге привело ее в кабинет психотерапевта.
Наступил короткий период облегчения, к ней пришло долгожданное спокойствие, а с ним – утраченная способность засыпать без таблетки «Золпидема». А вот всепоглощающая любовь к дочери так и не пришла. «Послеродовая депрессия» затянулась на добрые двенадцать лет, и стало ясно, что ожидание было бессмысленным.
«Скажите, Элис, этот ребенок желанный?» – спросила ее доктор Уоллис на одном из сеансов, на что получила короткое – да, конечно. Нечестное и трусливое. Желанные дети рождаются от желанных мужчин. Хэл Купер никогда таковым не был. Она вышла за него нарочно, второпях, чтоб забыть Форсайта Джонса, но в большей степени – насолить ему же, вот только признавать это упрямо не желала.
Форсайт… Единственный, о ком Элис могла сказать – нужен, как воздух. Она полюбила его в четырнадцать и сделала запись в розовом дневнике – «Навсегда». Родители запрещали им видеться, сажали непокорную девчонку под замок, а она все равно сбегала. Ее наказывали, его – грозились вздернуть на дыбе, но все было тщетно. Казалось, никакая сила в мире не способна их разлучить. Но так уж вышло, что такая сила все же существовала и имя ей – страх. В восемнадцать Элис сбежала от него на поиски идеальной жизни, потому что боялась до конца своих дней застрять в проклятом Саутсайде, рожая каждый год по ребёнку и едва сводя концы с концами. Мать твердила это без умолку, и она поверила. ЭфПи был связан по рукам и ногам своим «королевским» положением в банде Змеев и уехать вместе с возлюбленной не мог. Или не хотел. Южная сторона намертво въелась в него, поработила волю, внушив двадцатилетнему пареньку, что жизнь в чужом городе станет для него настоящей пыткой. В Саутсайде у него были его семья, верные друзья и королевский статус. Амбиции у него тоже имелись, но страх глобальных перемен оказался сильнее.
Он умолял любимую остаться, обещал завязать с незаконными делами и в корне поменять уклад жизни Саутсайдских Змей, но Элис сомневалась. Ей безумно хотелось остаться с ним, но еще сильней хотелось изменить мир вокруг себя, получить образование в престижном университете, словом двигаться вперед, навстречу светлому будущему. Она мечтала писать серьезные романы, кружить в вихре шумных студенческих вечеринок, литературных кружков и политических дискуссий. Жажда новых открытий захлестнула ее с головой и юной северянке казалось, что она сможет завоевать любой город. И через неделю после выпускного она купила билет и уехала покорять Ванкувер.
Джонс тяжело переживал бегство любимой, заливая горе алкоголем, а спустя чуть больше года неожиданно для всех взял и женился на Глэдис Кларк – однокласснице, влюбленной в него еще с начальной школы. Как оказалось, Глэдис ждала ребёнка, которому, увы, не суждено было появиться на свет – на третьем месяце у неё случился выкидыш. Стоит ли говорить, что этот вынужденный брак оказался несчастливым и не принесшим Форсайту ничего кроме горького разочарования и боли. Единственное, что было в нем хорошего – рождение близнецов, Джагхеда и Джеллибин, но даже они не смогли сгладить острые углы в отношениях четы Джонс. Самым острым из этих углов, как не трудно догадаться, была Элис.
Для нее, тогда студентки второго курса факультета журналистики Университета Британской Колумбии, этот брак стал настоящим ударом, хоть матери, которая и сообщила эту шокирующую новость, беспечным тоном сказала, что ничуть не огорчена и вообще ей наплевать, кто и на ком женится в чертовом Ривердэйле. Конечно же, это была неуклюжая, постыдная ложь. Уже в первые месяцы после переезда Элис поняла, что расставание с Королем Саутсайдских Змей было самой большой ошибкой в её жизни. Несколько раз она всерьёз намеревалась бросить учёбу и даже покупала билеты до Ривердэйла в один конец, но каждый раз что-то мешало ей сесть в автобус. А теперь, когда Джонс окольцован, путь назад был отрезан каменной стеной. Именно в это трудное для Элис время ей и подвернулся Гарольд Купер.
Они познакомились на презентации нового остро-социального романа их, как оказалось, обоюдно любимого писателя. Весь вечер они увлеченно говорили о книге и проблемах современной журналистики, а когда мероприятие закончилось, их разговор продолжился, но уже в изысканном французском ресторане. Хэл (он терпеть не мог своё полное имя) был очарован красотой девушки, её синие-синие, васильковые глаза пленили его с первого взгляда, бесповоротно и навсегда. В свои двадцать девять он вел политическую колонку в «Vancouver Sun», жил в большом доме с задним двориком в элитном районе Point Grey и мечтал о большой и дружной семье. Заботливый, с чарующей улыбкой и удивительно добрым сердцем, он красиво ухаживал и никогда не требовал ничего в замен. Он был терпелив, и спустя полгода их бурного романа броня, в которую облекла себя девушка его мечты, наконец дала трещину. Он сделал ей предложение в маленьком итальянском ресторанчике, в который повел ее на первом свидании, и она ответила заветное «да». Неискреннее, но с привкусом надежды, которую она утратила уже в первый год замужества, когда с пугающей остротой поняла, что связала жизнь не с тем человеком. И тогда возникла мысль о побеге – внезапная, жульническая мысль, но убежать ей не удалось. Сначала в страшной аварии погибла любимая младшая сестра Хэла, а через десять месяцев от рака скончалась и миссис Смит. Джонатан, отец Элис, пережил жену на два года, но обширный инсульт пережить не смог. Горе на время отодвинуло все проблемы на задний план, сблизило их, не позволило трещащему по швам браку окончательно развалиться. Так, в двадцать три года, похоронив последнего родного человека, Элис твердо решила, что уходить от мужа не стоит. Одиночество страшило её куда сильней, чем супружество без любви. Оно продлится ещё долгих четырнадцать лет, на протяжении которых маленькую семью Куперов будет ждать рождение дочери и депрессия Элис, нескончаемые ссоры и трения, которые в конце концов сменятся на непроходящую усталость. А когда малышке Бетти исполнилось десять, в жизнь её матери вернулся мужчина из прошлого и в их доме впервые прозвучало слово «измена». Оно звучало ещё два года, а потом исчезло, забрав с собой Элис.
«Скажите, что Вы чувствовали, когда носили Бетти?» – очередной вопрос от психотерапевта.
Элис вздрагивает, возвращаясь в реальность. Голос из далекого прошлого звучит так чётко и близко, что ей даже становится не по себе. Закрыв глаза, она глубоко дышит.
Вдох-выдох. Тик-ток. Вдох-выдох. Тик-ток. Маятник Ньютона на стеклянном столике в кабинете доктора Уоллис размерено отбивал ритм.
«Ничего». Первый честный ответ за весь сеанс. Элис не испытывала к ребёнку внутри неё никаких чувств, и готова была поклясться, что он отвечал ей «взаимностью». Все девять месяцев будущей матери казалось, что дочь никогда не станет для неё особенной, не станет самым близким и родным человеком на Земле. Между ними не было той особой связи, что соединяет мать и дитя нерушимыми узами. Ей казалось, что этот ребёнок обречен быть ничьим. Сам по себе, на отшибе жестокого мира.
Да, сердце Элис молчало и даже разлука в пять лет ничего не изменила. Глухое молчание оказалось изумительно живучим, но месяц назад нож Арчи Эндрюса вспорол безмолвие и оно изошлось воплем.
Элис Купер не пустила Бетти в свой мир, в свое сердце и мысли. Элис Джонс, рыдая в больничном коридоре, у дверей операционной, в которой ее дочь истекала кровью, горячо обещала себе исправить эту ошибку.
«Обида на тебя умерла в той аварии. Не дай ей поводов воскреснуть». Так говорила Бетти, обнимая женщину, в которой к обоюдной радости признала родную мать. В ту волнительную минуту Элис поклялась самой себе, что больше никогда не предаст доверие своего единственного ребёнка, не обидит и будет оберегать всеми силами. Но когда флер счастливого воодушевления чуточку спал, она обругала себя за скоропалительные решения. Зловредная часть ее натуры, та которую она скрывала от всего мира, ехидно предрекала крушение всех помпезных клятв и Элис едва ли могла это отрицать. До скрежета зубов презирая свое существо, она желала, чтоб Бетти вспомнила эти чертовы четыре месяца и избавила её от бремени образцового материнства. Но сегодня это желание ослабло. Нет, оно не исчезло без следа, оно всего лишь превратилось в расплывчатую тень. Сегодня, в Рождество, Джагхед Джонс преподнёс ей поистине ошеломительный «подарок», во всей красе продемонстрировав, чем грозят Бетти любые напоминания о тех роковых днях. Была то паническая атака, или просто сильный испуг, но эта реакция заставила Элис покрыться липким потом. Именно поэтому она твёрдо решила, что девочку нужно оградить от людей из прошлого. Изоляция от Джагхеда – вот единственное верное решение. Да, обман вскрылся, теперь она знает, что никакой аварии не было. Она знает, кем на самом деле был для неё Джагхед. Знает, кто забрал её воспоминания, оставив взамен жуткие шрамы. Вот только бедняжке невдомек, что жертва ее была напрасной. Есть вероятность, что она, Элис, жестоко ошибалась, и Джонс испытывал к ее дочери вовсе не жалость, а настоящее и серьезное чувство. А это должно что-то изменить? Нет, ничего, ведь выбор уже сделан. Главное, чтоб утром Бетти проснулась в привычном состоянии и тогда… Тогда она услышит то, после чего ее отношения с Джагхедом окончательно сойдут на нет. Он лишится малейшего шанса на сближение и это будет расплатой за всю причиненную им боль.
~~~
С этой мыслью Элис просыпается от своего маленького анабиоза. За окном мелькают яркие вспышки и слышится отдаленный шум салютных залпов. Город празднует. Город живет.
Она встает с кровати и подходит к зеркалу. В оранжевом свете фонарей её лицо выглядит болезненно осунувшимся и печальным. Под глазами наливаются отеки, а возле губ залегают страдальческие морщинки – отпечаток пережитого горя.
Горе. Элис думает о том, что значит для нее это слово.
Она едва не потеряла единственную дочь. Ее девочка могла истечь кровью. Могла умереть от болевого шока или инфекции. Могла не выйти из комы и сейчас лежала бы не в тёплой палате, а в мерзлой земле, придавленная гранитной плитой. И всему виной – Джагхед. За любовь к нему была уплачена слишком высокая цена. Он того не стоил.
Утром Бетти поймёт это.
Элис улыбается своему отражению. Она твёрдо решает отнять у Джагхеда надежду на возможное счастье.
***
«Белый Змей». Джагхед.
Флэшбек. 26 ноября 2018.
– А ты была настоящим гвоздём в заднице, – с улыбкой в голосе сказал Джагхед, вспоминая детские проказы Купер. – Бедняга Элис, теперь я понимаю, почему она такая дерганая.
Бетти фыркнула.
– Можно подумать, ты был святошей.
– О да, в сравнении с тобой я был паинькой. Просто мечта, а не сын.
– Глэдис похоже так не считала…
Сказала…и тут же осеклась. Она высвободилась из его объятий, села на диване, и теперь с тенью испуга в глазах смотрела на лежащего перед ней парня.
Они заговорили об этой женщине лишь однажды, в самом начале отношений, да и то вскользь и общими фразами. Джаг не стал углубляться в неприятную тему, а Бетти не стала давить, потому что не хуже него знала, каково это – быть отвергнутым родной матерью.
– Чёрт. Прости. Не знаю, зачем это ляпнула.
Он молчал несколько секунд, разглядывая девушку, временами до боли напоминавшую ему ту, чье имя только что прозвучало, отозвавшись в сердце мимолетной, но такой острой болью. Побледневшая, с растрепанными волосами и в его линялой, мешковатой футболке, Бетти сидела, согнув голые ноги в неудобной позе, и выглядела безмерно виноватой. Джагхед положил руку на ее бедро и ласково погладил теплую плоть.
– Все в порядке, – сказал он, усмехнувшись. – За правду не стоит извиняться.
– Нет, я глупость сморозила. – Она покачала головой и накрыла руку на своем бедре ладонью, крепко сжав. – Прости меня, ладно?
– Хватит, Купер, смени пластинку. Я ничего не слышал, идет?
– Это все нервы. Несу какую-то чушь, дубина несчастная. – Она не сдавалась. – Скажи, что я прощена, иначе не отстану.
– Боже. – Джагхед устало закатил глаза. – Я отпускаю тебе все грехи, Элизабет Грейси Купер. Довольна?
Она слабо улыбнулась, а потом наклонилась и поцеловала его.
– Прости еще раз, – прошептала она, прижавшись губами к его губам.
– И ты меня, – тихо сказал Джагхед, когда поцелуй прервался.
Бетти выпрямилась, приняв исходное положение.
– За что? – Она удивилась и растерялась одновременно.
– За вчерашнее. То, что я сказал. Я был…был не в себе.
В комнате повисло натянутое молчание. За окном бесновался ноябрь, и в воцарившейся тишине тяжелые капли дождя вперемешку с хлопьями мокрого снега настырно бились в стекла, создавая своей тоскливой музыкой атмосферу гнетущего напряжения. Бетти по-прежнему сжимала его руку, но Джаг почувствовал, как ослабла хватка тонких пальчиков. Раскаяние в ее в взгляде исчезло. Теперь она смотрела на него в упор, серьёзно и хмуро. Сердце у Джонса начало отстукивать похоронный марш и на короткий миг он пожалел о своем решении. Весь день он мучился, не зная, с какого угла подступиться, как подвести их к этому разговору, выжидал удобного момента, чтоб извиниться за ту мерзкую фразу, и сейчас, когда этот момент настал, вся смелость чудесным образом испарилась. Ровно как и покаянная речь, которую он старательно выстраивал в своей голове на протяжении нескольких часов.
– Был не в себе… – проговорила наконец Бетти. – Расшифруешь, что это значит?
Джагхед убрал руку и тоже сел на диване, свесил одну ногу на пол, а другую подмял под себя. Нерешительно посмотрел в глаза девушки напротив, мысленно уничтожая себя за то, что они вообще пришли к этому разговору.
– Ну, наверное, я ревновал и…
– Наверное? – Бетти вскинула брови. От её взгляда Джагу захотелось провалиться сквозь землю.
– Черт, нет же, я не то собирался сказать. Это была ревность. Определённо. И ещё…кажется, там ещё было недоверие.
– О, так вот в чем дело. – Её губы скривились в ядовитой ухмылке.– Значит, ты думаешь, что все это время, пока я ошиваюсь у Эндрюса, мы с ним только и делаем, что трахаемся. Я права?
Ему до ужаса хотелось соврать, забрать назад свое дурацкое «недоверие», выдвинуть громогласное опровержение, но спасительное «нет» застряло в пересохшем горле, как распухшая пробка в бутылке вина. За последние месяцы он лгал так много и не только Бетти, но кажется всему миру, и ложь давалась ему поразительно легко, но сейчас в нем что-то изменилось.
– Да, – сказал он. – Ты права.
Бетти не шелохнулась, не отвела глаз, не возмутилась, лишь с губ слетел тихий смешок, от которого Джагхеда бросило в дрожь.
– В таком случае лучше бы назвал меня шлюхой. Поверь, было бы не так больно.
– Бетти, я…
Его перебили, не дослушав.
– Знаешь, Джаг, я многое могу стерпеть и многое простить. Особенно тебе. – Она выдержала секундную паузу. – Да, ради тебя я готова на все, но я боюсь, что однажды моему терпению придёт конец и тогда…нас может не стать, понимаешь?
– Да, понимаю. И я этого не хочу.
– А мне порой кажется, что ты именно этого и добиваешься.
– Неправда. – Он мотнул головой. – Да, я кое-чего добивался, но не расставания, уж точно.
– И чего же? – Она всматривалась в него пытливым взглядом.
– Ненависти, – прямо ответил Джагхед. – Я столько дерьма принёс в твою жизнь, столько раз обижал тебя, нес всякую чушь, а ты все равно оставалась рядом, и меня это… – Он запнулся, не решаясь произнести последнее слово.
– …бесило, – закончила за него Бетти. – Ты это уже говорил.
– Да, именно. – Он криво усмехнулся. – Ну, теперь понимаешь, почему я веду себя как законченный мудак?
Бетти озадаченно нахмурилась, театрально приложив палец к подбородку.
– Хм… – протянула она. – Очень сложно, я просто теряюсь в догадках.
– Брось, Купер, я ведь серьёзно. – Джагхед с нескрываемой досадой смотрел на девушку. – Я тебя не заслуживаю. Никогда не заслуживал. Мне жаль, что ты связалась с таким кретином.
– Знаешь, я порой тоже сожалею, – сказала она уже безо всякой наигранности. – Не о том, что связалась с тобой, нет. Я жалею, что не могу дать тебе больше. Наверное, мне стоило бы чаще говорить о своих чувствах, ну знаешь, типа того, как ты охренительно дорог мне и все такое… Может тогда ты бы перестал думать о себе всякое дерьмо.
Джагхед замер, примерз к воздуху, забыл как дышать. Ошеломленный услышанным, он молча, с приоткрытым ртом, смотрел на неё, как на божество, спустившееся с небес. Недостижимое. Непостижимое.
