Текст книги "Падший ангел (СИ)"
Автор книги: Natali Ostin
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 32 страниц)
– Милая, ты совсем ничего не помнишь? – с отчаянием спрашивает она, погладив меня по руке. – Неужели совсем ничего?
Я мотаю головой в знак отрицания. Как бледнеет аристократичное лицо, какая нестерпимая мука искажает его правильные черты. Мне становится жутко стыдно за то, что огорчаю эту женщину, но делиться своими переживаниями с незнакомыми людьми выше моих сил. Мои воспоминания, моя боль – они принадлежат только мне и никому больше. Смерть отца, предательство любимого, уход из семьи матери – это все моя личная трагедия и ключевое слово здесь «моя».
– Послушай, Бетти, – обращается ко мне доктор. – Ты должна кое-что знать. Ты и вправду больна. Двенадцать дней ты провела в коме и многое забыла. Мы с твоей мамой зададим тебе несколько вопросов и выясним, как сильно повреждена твоя память. Ты согласна, Бетти?
Мама?! Эта женщина – моя мать?! Невозможно, тут явно какая-то ошибка, снова кудрявый все перепутал. Моя мать в другом городе, она бросила нас с отцом сто лет назад, каким образом, скажите на милость, она оказалась в Ванкувере? И вообще, эта статная дама ни капли не похожа на мою мать.
– Бетти, ты слышишь меня? – с тревогой спрашивает доктор.
Я выхожу из задумчивости и вопросительно смотрю на него. Чего он хочет?
– Бетти, ты готова отвечать на вопросы?
– Да.
Я согласна на все, лишь бы они поскорее убрались из моей палаты.
***
POV Джагхед
*Жажда*
Я сижу в коридоре, у дверей кабинета доктора Кларка, хоть и безрадостный наш разговор закончился битых двадцать минут назад. Элис, у которой снова открылся шлюз слезохранилища, под белы рученьки увел отец, призванный мной на помощь, и сейчас он, наверняка, выбивается из сил, чтоб привести свою несчастную супругу в чувство. Мимо меня то и дело снуют медсестры, санитары, пациенты и их родственники, но все они лишь безликие, расплывчатые пятна. Все мои мысли кружат вокруг Бетти, вокруг моей малышки, которая потеряла самое дорогое, что есть у человека – память.
Я едва не лишился рассудка, когда узнал предварительный диагноз. Для меня это стало грозным, непостижимым ударом судьбы. Она забыла все. Из ее жизни пропал целый кусок и найдётся ли он в будущем известно лишь Богу, и что самое страшное – в этом «куске» были мы. МЫ! С первого дня нашей встречи до последнего телефонного разговора. Я бесследно испарился из ее жизни, невидимая рука острыми ножницами безжалостно отрезала мое изображение на совместной фотографии. Наше знакомство, первые робкие попытки сближения, увенчавшиеся невероятным чудом – первой любовью, которая расцвела так стремительно, но еще стремительней увяла… Все исчезло, стерлось с ее «жесткого диска», не осталось ничего, ни единого байта информации. Она твёрдо уверена в том, что находится в Ванкувере, ее мозг подчистую удалил из архива факт переезда в Ривердэйл. На вопросы доктора и матери она отвечала с бессмысленной улыбкой, считая их за сумасшедших, которые непонятно для каких целей несут дикую околесицу. Когда Элис боязливо произнесла имя «Арчи Эндрюс», она лишь недоуменно подняла бровь. Для «новой» Бетти это имя – пустой звук.
Диссоциативная ретроградная амнезия. Именно к такому диагнозу склонялся док. Он пространно объяснял нам значение этого заковыристого термина, но я все же неплохо разобрался в сути проблемы. Когда ублюдок напал на нее, Бетти получила не только черепно-мозговую, физическую, травму, но и психотравму, она пережила смертельную угрозу с ощущением невозможности избежать ее, вот тогда-то и сработал пусковой механизм, итогом которого стала амнезия. Ее мозг включил психологическую защиту, вытеснив из памяти как само травмирующее событие, так и факторы, приведшие к нему. Обычно при диссоциативных расстройствах пациенты сознают потерю памяти, но Бетти провела в коме двенадцать дней и это усложнило ситуацию, затормозив процесс принятия своего недуга. Возможно, скоро дело сдвинется с мертвой точки, но опять же, стопроцентных гарантий никто не дает. Шанса, что утраченный кусок длиной в четыре месяца чудесным образом восстановится практически нет, она вспомнит какие-то отрывки, отдельные эпизоды, наименее травмирующие, само собой, но когда это случится – неизвестно. Док попросил Элис рассказать о переезде в Ривердэйл, абсолютно банальные вещи, типа того, кто встречал их на вокзале или сколько часов они тряслись в автобусе, чтоб проверить, как Бетти усваивала новую информацию. После рассказа он начал задавать ей вопросы и это было…невыносимо. Уже через несколько минут она забыла все, что слышала от Элис, и растеряно мигая, тихо спрашивала, как же, все-таки, она очутилась за сотню миль от родного города. Мы с Элис прибывали в немом шоке, и Кларк сказал, что у Бетти проблемы с краткосрочной памятью, это, своего рода, побочный эффект комы и в ближайшее время ситуация нормализуется. Единственная хорошая новость за этот дерьмовый день.
А может так…лучше? Быть может забвение – это благо, ведь тот ужас, что довелось ей пережить в Ривердэйле остался «в темноте», надёжно спрятанный от неё самой. Сейчас она даже понятия не имеет, что на самом деле с ее лицом, считая зуд от заживления ран симптомом неведанной болезни. Пару раз она робко просила у Кларка зеркало, ей все казалось, что кожа покрылась волдырями и это ее очень беспокоило, она все шептала «следы…останутся следы».
В эту страшную минуту я жаждал только одного – умереть. Не помня себя, я со всех ног бросился вон из палаты.
Жажда и сейчас не ослабла, поменялось лишь наполнение. Диаметрально. Я не знаю, кто распоряжается людскими судьбами, но прошу его лишь об одном – пусть наши с Бетти судьбы вновь сплетутся в одно целое. Пусть она вспомнит меня и неважно, какие последствия это повлечет за собой. Я знаю, что вместе со мной из «темноты» вернётся и Арчи Эндрюс, мы ведь неделимы друг от друга, словно две уродливые головы на одном туловище, но мне плевать… Да, плевать. Забвение ни хрена не благо. Для меня – нет. Я всегда был эгоистом, всегда ставил собственные желания на первое место и нынешнее положение дел никоем образом не повлияли на мою позицию. Я хочу быть счастливым, а для этого мне нужна Бетти. Моя Бетти. Не та, что лежит сейчас в палате с кашей в голове, а та, настоящая, которая любит меня. Я достучусь до неё, верну свою девочку обратно, даже если…причиню ей боль.
***
*Кошмар на Рождество*
Нордсайд покрывается пушистыми хлопьями снега, который без устали валит уже третий день. Густой, самый что ни на есть рождественский снегопад. Похоже, в этом году природа сжалилась над Ривердэйлом, послав на его голову снежный апокалипсис, которого жители ожидали с замиранием сердца. На календаре 25 декабря и, облаченный в яркие гирлянды и присыпанный искристым снегом, город выглядит поистине волшебным, таким, как те чудо-городки с рождественских открыток. В этом году над украшением города потрудились на славу, мэр Лодж не поскупилась на средства, превратив Ривердэйл (и даже Южную его часть) в настоящий восторг для глаз. Деревья украшены сказочной иллюминацией, повсюду встречаются светящиеся фигуры Санта-Клауса, ангелов, даже целые библейские сценки, а так же небольшие, аккуратные ели в ярких игрушках и пряничных фигурках. На главной площади переливается разноцветными огоньками красавица-елка, с верхушки и до самого низа увешанная блестящими шарами, компанию которым составляют покрытые золотом колокольчики и гигантские пунцово-красные банты. Зеленую красавицу со всех сторон окружают причудливые лавочки, где бойко торгуют праздничными лакомствами и сувенирами, начиная от имбирных пряников и плюшек с корицей, заканчивая расписной посудой и игрушками ручной работы. В Пикенс-парке тоже вырос небольшой городок, но только не торговый, а ледяной. Счастливые детишки от рассвета до заката резвятся среди героев их любимых сказок и мультфильмов, искусно вырезанных руками талантливых мастеров. Сами жители тоже не сидят без дела, внося посильный вклад в преображение родного городка. Они с воодушевлением наряжают свои домики на всевозможные лады, каждая семья из кожи вон лезет, чтоб удивить соседей и сделать свой дом самым красивым на всей улице. Так, всеобщими стараниями, Ривердэйл и превращается в то самое чудо с открытки. После всех потрясений и трагических потерь город нуждается в исцелении и праздничная суматоха становится для него лучшим лекарством.
POV Бетти
Рождественский день выдается просто чудесным. Я чувствую себя вполне сносно, хоть на ноги все ещё не встаю. Сестра Лидия принесла обед, и я без посторонней помощи управляюсь с ним. Руки после лечебных массажей и гимнастики уже не лежат мертвым грузом, и пусть мелкая моторика оставляет желать лучшего, ложку удержать они способны, а это уже маленькая победа.
За последние дни таких побед накопилось приличное количество, и они делают меня по-настоящему счастливой. Вчера я узнала маму. Для нас обеих это стало невероятно радостным потрясением. Доктор Кларк говорит, что я никогда не забывала ее, просто от долгой комы у меня мозги набекрень, вот и не признавала собственную мать. Да, она бросила меня, но сейчас-то она рядом. Я простила ее, ведь роднее и ближе у меня никого нет. Мы толком и не поговорили, волнение сыграло роковую роль, мама, в край расклеившись, разревелась, как маленькая девочка, и доктору пришлось выставить ее вместе с мужем из палаты. Из самых благих побуждений, само собой. Мамин муж, кстати, мне очень понравился, приятный мужчина, чуточку грубоватый, но ничуть не злой, а еще у него имеется сын, а это значит, что я – счастливая обладательница сводного брата. Джагхед, так его зовут. Да-да, тот самый красавчик с необыкновенными глазами. Надеюсь, мы с ним подружимся.
Ещё одна победа – смирение со своим местонахождением. Чёрт его разберет, как я жила в этом Ривердэйле, желающих просветить меня на этот счет практически нет. Мама говорит, что после смерти отца забрала меня в свою новую семью, но в подробности вдаваться не стала, обмолвившись лишь, что до аварии жизнь моя была вполне счастливой. Да, я вовсе не больна экзотической болезнью, просто месяц назад попала в жуткую автокатастрофу. В моё такси влетел грузовик, превратив его в груду металлолома, водитель и я, слава Богу, выжили, хоть и получили серьезные травмы. Вот такая история. Славно, что я забыла эту жуть, иначе сходила бы с ума от воспоминаний.
Но и это не все позитивные события, обрушившиеся на меня. Как выяснилось, в городе у меня есть друзья, они частенько навещают меня, и они все чертовски милые люди, хоть и совершенно незнакомые. Теперь, когда провалы в памяти сошли на нет, я запомнила их имена – Кевин, Тони, Пенни, Свит Пи (вообще-то его зовут Стивен, но он предпочитает псевдоним), а ещё Вероника и Фангс. Они не вдаются в подробности, говорят лишь, что нас связывала теплая дружба. Мистер Кудряшка лютует, когда они вваливаются ко мне всей оравой, говорит, что большие компании и трескотня утомляют меня, а в моём состоянии необходим покой и умиротворение. В какой-то степени, он прав. Чужие люди и впрямь утомляют, но я не хочу их обижать, а потому с улыбкой слушаю их болтовню.
Я на самом деле чувствую себя гораздо лучше, но в бочке мёда, как известно, всегда найдётся ложка дегтя. Моё лицо. Я не вижу своего отражения, зеркала в палате под запретом, да это и не важно. Руки заменяют мне глаза, и свою задачу выполняют на ура. Доктор Кларк угрожает мне боксерскими перчатками, если я не прекращу «распускать» руки, и даже пугает всевозможными страшилками вроде инфекций, но я бессовестно игнорирую запреты. Пальцы плавно скользят по коже, и я чувствую под ними выпуклые линии, есть и длинные, и короткие, они пересекают лицо вдоль и поперек, словно старческие морщины. Я не дура, и знаю, что скрывают от меня врачи. Мне до жути хочется взглянуть на себя в зеркало, но в то же время, я до ужаса боюсь того, что могу в нем увидеть. Страх сжирает меня заживо. Доктор советует не изводить себя ненужными треволнениями, говорит, что ситуация поправима. Как только я окрепну, мне сделают операцию и шрамы станут менее заметными. Его слова на время успокаивают, но страх, увы, намертво въедается в душу. Каждое утро я просыпаюсь и первым же делом тяну руки к лицу, отчаянно надеясь ощутить под подушечками пальцев гладкую, бархатную кожу, но надежды эти, как правило, оказываются напрасными.
С такими мыслями я уничтожаю свой рождественский обед. Я с аппетитом уплетаю грибной суп-пюре, попутно бросая жадный взгляд на шоколадный пудинг, который так и просится в рот. За время, проведенное в больнице, я скинула тринадцать килограммов, превратившись в живые мощи, и теперь усердно отъедалась, восполняя утраченные жировые запасы. Надеюсь, к выписке стану похожей на сумоиста.
Я мирно поедаю свой суп, ничего не предвещает беды, как вдруг в дверь пару раз стучат, и миг спустя она решительно открывается. Ложка застывает в сантиметре от моего рта, ведь в палату заходит мой сводный брат, Джагхед. В последние дни я почти ничего не забываю, а потому его странное имя прочно сидит в моих извилинах. Он как всегда потрясно выглядит и в добавок в руках сжимает обернутое в блестящую упаковку квадратное нечто, подозрительно смахивающее на подарок. Я напрягаюсь.
– Прости, я, кажется, не вовремя, – говорит он со сконфуженной улыбкой. – Мне зайти позже?
И тут до меня доходит, что я все ещё держу проклятую ложку у раскрытого рта. Картина та ещё, неудивительно, что он смеётся надо мной. Густо покраснев, я отпускаю ложку, которая тут же с причмокиванием тонет в белой жиже.
– Нет, я уже закончила, – медленно отвечаю я, бросая на пудинг полный сожаления взгляд.
Потерпи, мой сладкий, скоро я до тебя доберусь.
Джагхед уже стоит у кровати, протягивая мне блестящий квадрат, улыбаясь при этом самой милой улыбкой на свете. Черт, это точно подарок. А мне совершенно нечего дать взамен. Боже, как неловко, нужно срочно что-то придумать. Может подарить ему пудинг? Он шоколадный, а внутри прослойка ванильного крема, на вкус, без сомнения, божественный, ну в самом-то деле, не суп же дарить!
– Счастливого Рождества, – говорит он, ожидая, когда я соизволю принять подарок из его рук.
Окрасившись в густо-сливовый оттенок, я все же протягиваю слабую конечность, и мои пальцы смыкаются на гладкой упаковочной бумаге.
– Спасибо, – благодарю я его, сгорая от неловкости. – И тебе счастливого Рождества.
– Не открывай сейчас, – просит Джагхед, располагаясь в кресле, стоящем ближе к кровати. – Дождись, пока свалю как можно дальше.
Я издаю короткий смешок. Изучив подарок, делаю вывод, что это не книга – размер маловат, а значит это либо ежедневник, либо фотоальбом. Нетерпение разливается по моим венам.
– Почему нельзя сейчас? Там что-то неприличное?
С голосом проблемы не исчезли, я говорю медленно и в полголоса, в основном короткими предложениями, а порой и вовсе ограничиваюсь одним словом.
– Да, там сплошные непристойности, – усмехается Джагхед. – Это кладезь порока, поверь мне.
– Интрига, – говорю я, отлаживая подарок на прикроватную тумбу, что стоит слева.– Развратное Рождество… Мне нравится.
Джагхед изучает меня внимательным взглядом, таким сосредоточенно-вдумчивым, что мне даже становится дискомфортно. Он временами такой странный, какая-то вещь в себе, если честно. Глядит так, словно известна ему некая тайна, но делиться своим знанием нипочем не желает.
– Хочешь пудинг? – Мой вопрос нарушает неловкое молчание. – Он вкусный.
– Нет, спасибо, – усмехается Джагхед.
Я мысленно ликую и убираю поднос с едой на тумбу по правую сторону от кровати, от всей души радуясь, что люди не умеют читать чужие мысли. Вдоволь порадовавшись сохраненному пудингу, я продолжаю диалог:
– Эм…как дела?
– Паршиво, – отвечает Джагхед. – А у тебя? Как себя чувствуешь?
– Почему паршиво? Что-то случилось?
Он совсем невесело усмехается, и в мою душу закрадывается жалость. Он, кажется, хороший парень, и по закону жанра именно у таких людей в жизни творится всякое дерьмо.
– Да, случилось.
– И что же? – уже с тревогой спрашиваю я. – Расскажи мне, станет легче.
Невысказанная мысль вспыхивает в зелёных глазах. Одна яркая вспышка и…все пропадает. Смутное беспокойство шевелится во мне и тут я слышу:
– Есть одна девушка… В ней вся проблема.
Я едва не рассмеялась. Девушка?! Серьёзно?! Да какие у него могут быть проблемы с девушками? Он себя в зеркало то видел?
– Только не говори про невзаимную любовь. Я не поверю тебе.
– Нет, тут как раз все взаимно, – отвечает он. – Проблема в другом. Она…она не помнит меня.
Мои глаза удивленно расширяются. Вот так новость!
– Как не помнит?! Ты же сказал все взаимно…
– С ней стряслась беда. – Его голос дрожит – Она потеряла память и теперь не узнает меня.
– О боже… Мне так жаль, Джагхед.
Каким становится его лицо! Клянусь, на мгновение мне чудится, что он сейчас закричит во все горло, или вскочит с кресла и разнесет госпиталь на мелкие кирпичики. Столько боли в чьих-либо глазах я ещё не видела.
– А что с ней случилось? – неуверенно спрашиваю я, заходя на запретную территорию. Я боюсь, что он накричит на меня, посоветовав не совать нос в его личное пространство, но опасения напрасны.
– Она пожертвовала собой ради моего спасения, – говорит Джагхед и взгляд его мутнеет. – Мне грозила тюрьма, серьезный срок по ложному обвинению. Она впуталась в опасное расследование, чтоб добиться моей свободы, а потом…потом все вышло из-под контроля. Тот, на кого она собирала компромат, узнал обо всем и решил отомстить. Он увез ее за город и… Она выжила, но получила травму и теперь ничего не помнит. Это моя вина. Я не уберег ее.
Когда он умолкает, я чувствую, как по лицу стекают тёплые капли. Какая печальная история… Как сильно, должно быть, эта девушка любила Джагхеда, раз пошла на такое. Бедняжка… Моё сердце разрывается от жалости к ней, от жалости к ее парню, который винит себя в трагедии. Боже, ну почему мир так жесток?!
– Мне так жаль, – сквозь слёзы шепчу я. – Твоя девушка…она такая смелая.
– Да, смелая…
– В чем тебя обвиняли? – спрашиваю я, утирая с лица горячие капли.
– В убийстве.
– Убийстве?! Боже, как это случилось?
– Меня подставили, – отвечает Джагхед. – Человек, который напал на мою девушку… Он был влюблен в нее и решил убрать меня с дороги. Убил одного парня и обставил все так, чтоб вина легла на меня.
– Какой ужас! – По моей спине идет холодок. – Но тебя ведь оправдали?
– Да, оправдали, – безрадостно говорит он. – Суд был в начале декабря. С меня сняли все обвинения…
Я слабо улыбаюсь. Хоть одно светлое пятно в этой жутковатой истории.
– А тот человек, его посадили?
– Нет, в тюрьму он не попал, – отвечает Джагхед со странной полуулыбкой на бледном лице. – Он сейчас далеко отсюда и надеюсь, ему очень жарко…
– Жарко? – спрашиваю я с недоумением. – Он что, на курорте?
– Да, на курорте. Называется адское пекло.
Мой рот раскрывается, образовав идеально круглую букву «о». Мгновение я тупо пялюсь на своего брата, осмысливая происходящее, но потом все же беру себя в руки.
– Как это произошло?
Я боюсь того, что могу услышать.
– Ничего особенного. Его просто застрелили.
Нотки сожаления безошибочно угадываются в его голосе, а меня разрывают противоречивые чувства. Я радуюсь, что Джагхед не причастен к смерти злодея, но в то же время в глубине души негодую тому, что злодей этот не умер в страшных муках… Боже, а я, выходит, жестокая.
– Справедливость торжествует, – говорю я наконец. – Он получил по заслугам.
Джагхед ничего не отвечает, лишь ядовито ухмыляется каким-то своим мыслям. Меня же в это время терзает нешуточное любопытство. В моей голове крутятся сотни вопросов и все они – о той смелой девушке, но лезть с ними к страдающему влюбленному пареньку не позволяет совесть, приправленная боязнью быть посланной к чертовой матери. Я держусь из-за всех сил, но любопытство, как известно, сильнее страха, и я решаюсь задать самый невинный вопрос, но для начала…
– Твоя девушка…надеюсь, она поправится. – Я сочувственно смотрю на брата, который в ту же секунду вскидывает на меня взгляд. Тот самый, всезнающий…
– Я тоже на это надеюсь, – тем не менее отвечает он. – Безумно…
– Она вспомнит тебя, вот увидишь.
– Думаешь?
– Уверена. – Я улыбаюсь. – Раз она так любила тебя, то вспомнит обязательно.
Джагхед ничего не говорит, он лишь неотрывно смотрит на меня пронзительным взглядом, но меня это не останавливает.
– Скажи, а как…как ее зовут? – спрашиваю я, покрываясь стыдливой испариной. Глупо, конечно, но мне кажется, что узнав ее имя, я смогу воссоздать в своем воображении образ этой удивительной девушки.
И тут случается нечто совершенно неожиданное. Джагхед резко поднимается из кресла и в мгновение ока оказывается сидящим на моей постели, причем не на краешке, куда обычно садились мои гости, а в нескольких сантиметрах от моего лица. Дыхание у него частое, в глазах какой-то нездоровый блеск, а я от растерянности забываю все свои вопросы.
– Бетти, – говорит он дрожащим голосом. – Ее зовут Бетти.
– Как меня? – удивляюсь я, замечая, как расширены чёрные зрачки на зеленом фоне.
– Да, как тебя… – шепчет он, и я у
вижу в его глазах слёзы. – Мою любимую зовут твоим именем.
Одинокая слезинка ползет по его лицу, а я хоть убей не понимаю, почему же он плачет, почему так смотрит, чего ждет. Молчание длится две секунды, а потом он срывается…
– Боже, да ведь это ты! – горестно шепчет он. – Это была ты, Бетти!
Я ничего не успеваю сделать. Это был удар молнии. Его руки сжимают моё лицо, и в ту же секунду я чувствую его горячие губы на своих губах. Ошеломленная, я застываю как истукан, всем сердцем ощущая – надвигается неотвратимое, неодолимое, и я не ошиблась. Внутри меня поднимается обжигающая волна страха, через секунду обратившегося в испуг, который в следующее мгновение переходит в безмерный, нечеловеческий ужас. Я что есть сил отпихиваю от себя Джагхеда, а потом у меня вырывается громкий, протяжный крик.
Комната плывет в глазах, в палату вбегают расплывчатые силуэты. Они окружают меня, хотят причинить боль. Меня трясет, как в припадке, я отбиваюсь от них, царапаюсь и кричу, кричу, кричу…
А потом резко наступает тишина и все исчезает.
***
Джагхед стоит у окна и завороженно следит за тем, как Саутсайд покрывается пушистыми хлопьями. Пока все жители суетливо копошатся на своих кухоньках, допекая индейку к праздничному столу, он всеми фибрами души желает исчезнуть с лица земли, обратившись в прах, в пыль, во что угодно, лишь бы закончилась эта бесконечная мука – жизнь. Жизнь без смысла и наполнения, та жизнь, за которую он так цеплялся, ради которой подавил в себе самые уродливые, порочные страсти. «Я достучусь». Собственные слова насмешливым эхом отзываются от серых, безликих стен, в которых, как ему казалось, он обретет счастье. Знай он наперед, какая участь уготована ему коварной судьбой, не спешил бы разбрасываться такими громкими заявлениями.
Громкие заявления. Громкие крики. Они до сих пор звенят в ушах, раздражая слух как скрежет ногтей по стеклу. Во век ему не забыть тех страшных минут. Любимое лицо, обезображенное гримасой ужаса от его прикосновений… Лучше умереть, чем выносить такое.
Снова и снова звучит в голове тот разговор, снова и снова он возвращается в тот коридор…
~~~
– Что вы с ней сотворили?! – накидывается на него доктор Кларк, вылетев из палаты Бетти. И без того жёсткие глаза метают молнии, а ему, Джагхеду, хочется собственноручно придушить себя.
– Я…я поцеловал ее, – честно признается он, глядя в суровое лицо. – Я не хотел напугать, я лишь…
– Но, тем не менее, вы ее напугали, – отчитывает его доктор. – Как вам такое в голову пришло?! Она не помнит вас, вы для неё чужой человек, понимаете, Джагхед?! Вы пробудили в ней память о пережитом насилии, а ей сейчас нужен только покой!
– Она что-то вспомнила?! – выдыхает он, с гулко колотящимся сердцем.
Неприятное изумление отражается на лице Кларка, он даже отшатывается от него, словно от какой-то мерзости.
– Вы что же, решили устроить ей «шоковую терапию»? – спрашивает он с холодком в голосе. – Хотите отправить ее назад, в кому?
– Нет, конечно же, нет, – торопливо отвечает Джаг.
– Что было до поцелуя? Что вы ей наговорили?
Это не вопрос, а констатация факта.
– Я рассказал…о нас, – дрогнувшим голосом говорит Джагхед. – Клянусь, я не хотел причинять ей вред. Я только…
– Вы уже причинили, – грубо обрывает его доктор. – Больше я вас к ней не подпущу, рецидивы мне не нужны. Всего хорошего, мистер Джонс.
~~~
А снег за окном все валит и валит, такой омерзительно прекрасный, такой чистый и непорочный, но абсолютно равнодушный к людским страданиям. Послав снегопаду осуждающий взгляд, Джагхед задергивает темно-коричневую штору и возвращается свое мягкое, обтянутое чёрной кожей кресло. На дубовом столе красуется стандартный набор для «разбитого сердца» – початая бутылка «Jack Daniel’s» и помятая пачка «Lucky Strike», к которой незамедлительно и тянутся руки. Закурив, Джаг наливает в опустевший стакан приличную порцию виски, но едва подносит его к губам, как до его чуткого слуха доносится бойкий стук каблуков, и спустя мгновение серая дверь с оглушительным стуком открывается. Бокал едва не выпадает из рук, когда он видит свою нежданную гостью.
– Ты совсем рехнулся?! – с порога кричит на него Элис. – Хочешь окончательно ее добить?! Тебе мало, что она уже калека?!
– Я…я не специально, – только и удается выговорить Джагхеду.
Элис стоит посреди комнаты, температура в которой падает до минусовой отметки. Никогда прежде он не видел в ее взгляде такой лютой ненависти.
– Не специально? – яростно повторяет она. – О да, Джагхед, ты все делаешь не специально! Ты что вообразил себя сказочным принцем? Думал, от твоего поцелуя она чудом исцелится?
– Я сожалею…
– Ах, сожалеешь, – ледяным тоном говорит Элис. – О чем, если не секрет? О том, что эксперимент провалился?
Бокал с громким стуком опускается на столешницу. Кровь в жилах предательски бурлит, подначивая Джонса вступить в неравный бой, но холодная голова не позволяет эмоциям выплеснуться наружу.
– Как она? – спрашивает он, поднимаясь из кресла. – Кларк мне ничего не сказал.
– Ее накачали снотворным, если ты об этом, – едко отвечает Элис. – И мне Кларк сказал, что понятия не имеет, в каком состоянии она проснется, и клянусь богом, Джагхед, если моя дочь проснется «не в себе», я от тебя мокрого места не оставлю!
– Элис, я…
– Слушай меня внимательно, Джонс, – перебивает его женщина. – С этого дня палата Бетти для тебя закрыта. Если ослушаешься – я подам на тебя в суд за вторжение в частную жизнь. Поверь, я сдержу слово, меня никто не остановит.
– Значит, увидимся в суде, – ровным голосом говорит Джагхед.
Плевать на угрозы, нужно идти до конца. Как только Бетти придёт в себя он навестит ее. На поцелуи и прикосновения с этого дня действует строжайшее табу, в ход пойдут только разговоры на отвлеченные темы, пусть она узнает его получше. Нужно вернуть, лежащее в гробу, доверие к своей персоне, иначе ни черта хорошего не выйдет. Дьявол, с подарком он явно поторопился.
Из тумана несбыточных мечтаний Джага выдергивает та, о чьем существовании он успевает благополучно позабыть.
– Оставь мою дочь в покое. – Элис чётко проговаривает каждое слово. – Ты разрушил ее прежнюю жизнь, так дай же шанс на новую.
– Я не могу, – с сожалением отвечает Джаг. – Я бы и рад, но не могу. Я люблю ее. Прости.
Элис как-то странно выдыхает, беспомощно, словно смиряясь с неподъемным грузом, опустившимся на плечи.
– Умоляю тебя, Джагхед, отпусти ее! – Мольба звучит в ее голосе. – С тобой она снова переживет весь тот кошмар, понимаешь? Видит Бог, я не хотела этого говорить, но…я слышала ту запись, до самого конца. Я никогда не забуду этого! Как она кричала, как звала на помощь, но никто не пришел. Она звала тебя, Джагхед. До последнего. Боже милостивый…– Голос ей изменяет и она отворачивается, прижимая ладонь к дрожащим губам.
Джагхед не верит своим ушам. Он тоже слышал ту запись, на суде, и на ней в помине не было никаких криков.
– Не правда, – шепчет он, обращаясь больше к себе. – Это не правда.
Элис судорожно втягивает в себя раскаленный воздух, смахивая с лица последние капельки боли, и поворачивается к окоченевшему пареньку. Как бы не сильно было пережитое горе, тревога за будущее все же была сильнее.
– На этот раз слушай меня предельно внимательно, – говорит она решительно, хоть и нетвердым голосом. – Ради твоей свободы моя дочь вынесла нечеловеческие муки, и я благодарю всевышнего за отнятую память, иначе сейчас Бетти лежала бы не в госпитале, а в дурдоме. Но тебе, видно, не терпится сослать ее туда. Ты помнишь наш уговор? Да, в кабинете Кларка, мы ведь договаривались не напоминать ей о прошлом, но тебе-то закон не писан, верно? Твоя, так называемая, «любовь» чуть не свела мою девочку в могилу, а как только она выкарабкалась, ты толкаешь ее назад! Клянусь, как только Бетти встанет на ноги, я увезу ее в Ванкувер, и она начнёт все с чистого листа, и тебе на этом листе нет места. Ты исчезнешь из ее жизни так же, как исчез из памяти. Дай Бог, она никогда не вспомнит о тебе…
Элис уходит, а ее слова ещё долго звенят в гробовой тишине.
Однажды эта женщине уже удалось достучаться до небес.
Повезёт ли в этот раз?
Как знать…
Комментарий к Часть 26. Игры разума.
Здравствуйте, мои милые! Вот и новая глава. Предпоследняя. Точно. Не уложилась я в одну, придётся вам потерпеть меня ещё немного) Я не умею писать от первого лица, так что прошу прощения, если получилось ужасно.
Как всегда жду ваших мыслей по поводу всего происходящего) Спасибо всем за ожидание! Люблю всех и каждого!???
========== Не глава. ==========
Мои дорогие читатели (если таковые еще остались), искренне прошу у вас прощения за *это* безобразие, но иначе обратиться к вам не имею никакой возможности. Хочу сказать вот что – если кому-то еще интересна эта история, то финальная глава увидит свет в самое ближайшее время. Такая долгая задержка вышла из-за того, что, накалякав черновой вариант главы, я его тут же удалила, так как написанное не удовлетворило меня больше, чем полностью. Такая же участь ожидала и второй вариант (на 88 страниц ворда 🤦♂️), из которого я оставила лишь один, более или менее приличный эпизод, остальное же было вырезанно под корень, ибо получился совершенный бред. После этого я набросала еще один черновик, впихнув в него эпизод из черновика #2, добавила еще пару сцен, и…снова фиаско. Не подумайте, что я в сомнениях насчет финала, нет, он для меня предельно ясен, никаких альтернатив. Проблема лишь в том, что мне хотелось приподнести его в лучшем виде, но результаты оставляли желать…ну вы поняли. Несколько раз я хотела выложить черновик #3, но в самый последний момент, перечитав текст и осмыслив его, откладывала публикацию. Мне так неудобно, что заставляю вас ждать так долго, но я хочу, чтоб все было, если не идеально, то хотя бы читабельно. Надеюсь, что окончательный вариант (уже #4, прости Господи), тот, что сейчас дописывается, окажется именно таким (надеюсь на это и уповаю). Еще раз горячо прошу прощения, мои милые, мне очень и очень жаль, что так затянула с выходом главы. Ужасно корю себя за такую безответственность. Простите. С безграничной любовью, автор.
