Текст книги "Рассказ?"

Автор книги: Морис Бланшо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 38 страниц)

Все, однако, оставалось неизменным.

# Он полностью осознавал, что потихоньку подталкивает ее к забвению. Привлекая к себе, он привлекал ее к кому-то, кого она все глубже и глубже, все поверхностнее и поверхностнее забывала. Слова были сказаны, речи прогорели; по безмолвию прошелся огонь. Они еще прижимались друг к другу, лишенные, и тот и другой, самих себя. “Почему мне нужно вас забыть?” Являлось ли забвение конечной целью? Ожидание, забвение.

“Я узнала вас только для того, чтобы ничего о вас не знать и утратить в вас все свое”.

# Не так ли и живут боги? Одинокие, странные, чуждые свету, которым они блещут. Они меня слегка беспокоили, это правда. Я привык к их присутствию. Наслаждался, что они обо мне не знают, не имея возможности увериться, проистекает ли это неведение от их предельной скромности или от божественного безразличия. Древние боги, древние боги, как они нам близки.

# Забвение, согласие на забвение в не забывающем ничего воспоминании.

# “Это же вы подтолкнули меня к забвению”. – “Согласитесь, осторожно и мягко”. – “Да, осторожно, нежно, мягче некуда”. – “Это была сама кротость забвения во всей своей привлекательности”. – “Так зачем же тогда было заставлять меня вспоминать?” – “Чтобы заставить вас забыть”. – “Но мною по необходимости уже все забыто”. – “По необходимости, не связанной с забвением”.

Он ждет, она забывает – одним и тем же движением, которое могло бы связать их друг с другом. Но ожидание, он знает, запрещает ему эту встречу, которая может свершиться только мгновенно. Ожидание же ни на миг мгновения не сподобляется.

“Вы заставили меня говорить – зачем? Зачем передали мне все эти речи?” – “Я их скорее получил, чем передал”. – “Их привело ко мне ваше ожидание; вы же отлично это знаете, и в них, мне кажется, я все забыла”. – “Забвение тоже хорошая вещь”. – “Ну да, этими словами о забвении вы хотите сделать меня все более и более отсутствующей”. – “Дело в том, что забвение – это еще и ваше присутствие в каждой фразе”.

# Как бы далеко ты ни сумел забыть, тебе не отыскать пределов забвения.

# “Но если бы я вспоминала обо всем и все бы вам говорила, на нас осталась бы только одна память”. – “Общая память? Нет, – торжественно сказал он, – никогда не будем мы сообща принадлежать памяти”. – “Ну ладно, тогда забвению”. – “Быть может, забвению”. – “Да, забывая, я чувствую себя к вам уже ближе”. – “По соседству, но, однако, без приближения”. – “Так и есть, – пылко подхватила она, – без сближения”. – “И без истины, без секрета”. – “Без истины, без секрета”. – “Словно в конечном счете на месте всякой встречи окажется отход в сторону. Забвение медленно, неторопливо отодвинет нас тем же чуждым движением от того, что между нами еще есть общего”. Она задумчиво выслушала это и подхватила, понизив голос: “При условии, что забвение пребывает в речи”. – “В речи забвения”. – “В один прекрасный момент все, стало быть, забудется?” – “Все во всем”. – “А то мгновение, когда все забудется, как забудется оно?” – “Забвение канет в забвение”.

# Ждать означало ждать случая. Случай же приходил только в похищенное у ожидания мгновение, мгновение, когда вопрос об ожидании уже не стоит.

# Бытие – еще одно имя для забвения.

# “Разве я не сказала вам все с самого начала?” – “Да, это правда, вы были великолепны”. Он смолк. “Но, может быть, нам на несчастье”. И, поскольку она ничего не сказала: “Нам на несчастье. С первого же мгновения вы разговаривали со мной так великолепно, так задушевно. Никогда не забуду эти первые мгновения, когда между нами все уже было сказано. Но меня подвело незнание. Я мог узнать только то, что знал”. – “Я вам доверяла, говорила с вами, как сама с собой”. – “Да, но вы-то знали, я не знал”. – “Почему вы меня не предупредили? Нужно было меня прервать”. – “Слишком сильно это подействовало, я не желал ничего больше, ничем больше не мог владеть”. Она задумалась и вдруг, будто решившись, повернулась к нему со странной серьезностью: “Я и в самом деле с первого же мгновения говорила с вами, как с кем-то, кому уже все, вроде бы, сказала, все то, что хотела сказать?” – “Да, мне так кажется; так оно и есть”. – “Ну да, в этом и состоял секрет: я же вам уже все сказала”. И, поскольку он не отвечал: “Вы разочарованы. Вы ждали иного”. – “Нет-нет, – сказал он, покачав головой. – Это было великолепно”.

# Он знал, каким было его собственное первое слово, он пребывал в уверенности, что, сказав ей “Подойдите” – и она тут же приблизилась, – он завлек ее в тот круг влечения, где начинаешь говорить только потому, что все уже сказано. Не слишком ли он к ней был близок? Может, между ними уже не осталось нужного расстояния? А она в самой своей чуждости оказалась слишком привычной?

Он завлек ее, вот его волшебство, его ошибка. “Вы меня не завлекали, вы меня еще не завлекли”.

# Чем больше она его забывала, тем сильнее чувствовала себя влекомой ожиданием к тому месту, где с ним находилась.

“Почему вас так интересует эта комната?” – “Она меня интересует?” – “Положим, она вас привлекает”. – “Просто вы меня в нее завлекли”.

Он позвал ее, она пришла. Пришла по зову, призывая своим приходом его.

“В том, что вы говорите, возможно, слишком много смысла, какой-то исключающий все остальные смысл. Словно это можно выразить только здесь и нигде больше”. – “Не правда ли, так и нужно?” – “Я хочу сказать не только, что в другом месте все имело бы другой смысл, но и что в ваших словах присутствует нечто, постоянно говорящее о том, где мы с вами находимся. Почему? Что же здесь происходит? Вот что нужно сказать”. – “Кому об этом знать, как не вам, ведь все это в уже мною сказанном, в том, что кроме вас некому слушать”.

Больше некому слушать. Это обязывает его к строгости внимания, которая не должна ограничиваться одним постоянством.

“Что здесь происходит? В данный момент мы разговариваем”. – “Ну, да, разговариваем”. – “Но пришли сюда не для того, чтобы говорить”. – “Но все же пришли разговаривая”.

# Верно, она была там. Взглядом он охватывал ее всю, собранную в самой себе, от себя в самой себе отвлеченную. И видел ее постоянно, без помех и все же как бы случайно. У нее не было другого лица, кроме этой великолепной, этой смущающей уверенности.

Зримая, но, однако, из-за этой зримости не видимая.

Не зримая и не незримая, утверждающая свое право быть для него видимой неким всегда предшествующим свету светом, а может быть, это и не был настоящий свет, а только ясность, которой они вместе располагали, исходившая из их собственного секрета и возвращенная неведению самих себя. Ясность без ясности, далекое утверждение влечения, меланхолическое и счастливое знание, проистекавшее из того, что он в нее еще не всматривался.

Лицо, высшее утверждение ее права быть им видимой, даже если она и не была зримой.

# “Вы меня видите?” – “Конечно же, я вас вижу, только вас я и вижу – хотя еще нет”.

# То, что ты написал, хранит секрет. Она – она им уже больше не владеет, она передала его тебе, а ты, только потому, что он от тебя ускользнул, ты и смог его записать.

# Язык влечения, тяжелый, темный язык, говорящий все там, где все сказано, язык содрогания и пространства без пространности. Она ему все сказала, потому что он привлек ее и она к нему привязалась. Но влечение – это привлечение к месту, где, стоит туда вступить, все сказано.

# “Вы меня видите?” – “Естественно, вижу”. – “Этого мало, меня может увидеть каждый”. – “Но, может быть, не так, как вижу я”. – “Мне бы хотелось чего-то другого, я хочу другого. Это очень важно. Сумели бы вы меня увидеть, даже если бы видеть меня не могли?” – “Если бы вы были невидимы?” Он задумался: “Наверняка: внутри себя”. – “Я не хочу сказать, невидимой на самом деле, такого я не требую. Но мне бы не хотелось, чтобы вы меня видели по той простой причине, что я видима”. – “Так пусть никто, кроме меня, вас не видит!” – “Нет, нет, видна – так для всех, мне все равно, но только вами и видимой – по причине куда более весомой, понимаете ли, и…” – “Более неоспоримой?” – “Более неоспоримой, но на самом деле и не неоспоримой, без той гарантии, что делает видимые предметы видимыми”. – “Так, значит, всегда?” – “Всегда, всегда, хотя еще нет”.

Ему казалось, что он выхватил этот диалог прямо из того, какою ее видел; как некое предостережение, которое понял только позднее.

Если мы видимы благодаря некой предшествующей нам способности, тогда он видел ее помимо этой способности, по праву, на которое не пролит свет, которое навевало идею ошибки, чудесной ошибки.

# Лицо, крайний и жестокий предел, где то, что собиралось было сделать ее предельно зримой, рассеивается в исходящей от нее спокойной ясности.

# Она говорит ему, он ее не слышит. Однако именно в нем она становится мне внятна.

Я ничего о нем не знаю, не способен найти ему места ни в себе, ни вне себя. Но если она с ним говорит, я слышу ее в нем, ее не слышащем.

# Он оставался, чтобы она была забыта, он присматривал за забвением, в которое она увлекала его спокойным, из забвения же и пришедшим движением. Забывая, забытые. “Если я вас забуду, вспомните ли вы о себе?” – “О себе – в вашем обо мне забвении”. – “Но я ли вас забуду, вы ли себя вспомните?” – “Не вы, не я: в вас меня забудет забвение, а безличное воспоминание сотрет меня из того, что вспоминается”. – “Если я вас забуду, забвение, стало быть, будет вечно влечь вас из себя наружу?” – “Вечно вне себя в прельщении забвением”. – “Такими мы отныне вместе и будем?” – “Такими мы отныне и будем, хотя еще нет”. – “Вместе?” – “Вместе, хотя еще нет”.

# Она говорит ему, он ее не слышит, я слышу ее в нем.

# Тот, кто, забывая, из нас в этом забвении стирается, стирает к тому же в нас и нашу личную способность о себе помнить; тут-то и пробуждается безличное воспоминание, воспоминание, лишенное какой бы то ни было личности, которое заменяет нам забвение.

# Он вспоминал в ней о дне, о ночи, о том, что длилось, что кончило длиться, но не о ней самой.

Он забыл бы, если бы вспомнил.

Он не знал, забывает ли слова теперь он или же неспешно и незаметно забывают сами слова.

Ясное забвение, приятное воспоминание о словах, пройти в них от воспоминания до забвения. В их прозрачности или, за неимением, в их абстрактной бедности он узнавал покорное просветление забвения. Покорное появление в них забвения, покорность, которая требует величайшей покорности.

Мы бы забыли, если бы могли покориться забвению, которым наделяют нас – ежеминутно и по меньшей мере один раз – предназначенные забвению слова.

# Поспешный, вечный шаг.

Они жалуются на вечность; как будто в них жалуется сама вечность. “Чего вы еще хотите?” Они несут в себе странное желание умереть, которое не утолить, умирая.

Забвение, ничего кроме забвения, образ забвения, образ, преданный ожиданием забвению.

“Ну а теперь, забыты ли мы?” – “Если ты можешь сказать “мы”, мы забыты”. – “Нет еще, прошу тебя, еще нет”. Безмолвное продвижение, некое замкнутое пространство, где без конца скитается желание.

Он шел впереди, прокладывая ей к себе дорогу, а она – вплотную к нему, смешиваясь с ним в движении, ступая за ним шаг в шаг, только поспешно, вечно.

“У вас будут еще и другие спутники”. – “Возможно, но спутницей им буду уже не я”. – “Может быть, и другая, и, однако, никого другого”. – “Кто-то и никто другой”.

Он жил в неизбежности мысли, которая не более чем мысль о вечной неизбежности.

# Когда она попросила у него, чужака, то, что дать ей был бы все еще недостаточно близок и кто-либо ей близкий, он понял, что этой своей просьбой она приблизила его к себе больше, чем кого бы то ни было. Почему он сразу же принял подобную близость?

“Вы все еще желаете, чтобы я это сделал?” – “Просьбой, чтобы вы это сделали, я доверила вам и это желание”.

Он отказался, но то, от чего он отказался, по-прежнему оставалось перед ним, чуждое его согласию, чтобы быть чуждым его отказу.

“Когда у вас появилась эта идея?” – “Когда я понял, что она появилась, она уже давно стала для меня привычной”. – “На самом деле вы никогда не должны были так думать; вы думали об этом лишь для того, чтобы отказаться об этом думать”. – “Но отказ составлял часть самой мысли”.

Он понял: то, что от него требовалось, не сводилось к простому действию, которое, как могло бы показаться, отвечает просьбе, особенно когда она с провоцирующей покорностью ему намекнула: “Это ведь все-таки легко?” – “Может, и легко, но не осуществимо”. На что она нашла ответ чуть позже: “Дело в том, что это можно сделать всего один раз”.

# “То, чего вы у меня просите…” – “Я у вас этого не прошу”. – “Ну и что, вы ведь хотели бы этого у меня попросить”. – “Не верится, что я могу этого хотеть, мне, может быть, этого еще никогда и не хотелось”. – “Это, значит, шире любого желания? И вы никоим образом этого не хотели?” – “Мне было разве что страшно, мне было страшно этого хотеть”.

# Чего она просит? Почему эта просьба до него не доходит?

“Как будто вы просите то, что помешало бы вам об этом просить. Так что вы этого и не просите”. – “Я и не прошу, я вручаю все вам”.

И тут же впечатление: его рука сжимает истину, та самая рука, которая вдали от него открывает ему глаза.

# Она ничего не просила, только говорила что-то, что он мог выдержать лишь в связи с этой просьбой.

Она ничего не просила, просила, только и всего. Просьба, которую она, должно быть, высказала ему с самых первых мгновений и которая с тех пор, по крайней мере так он себя в этом убеждал, своенравно прокладывала к нему дорогу сквозь все, что она говорила.

# То, что он думал, уклонялось от его мысли, предоставляя ему только об этом отклонении и думать.

# То, что у него и было, и не могло быть спрошено; то, что, единожды свершившись, оставалось, однако, подлежащим свершению: он жил и думал в точке, где встречались эти два движения, которые не противостояли одно другому, но попарно друг друга вопрошали.

“Дай мне это”. Словно, прося его об этом, она ждала полноты единственного дара, который он не мог ей преподнести.

# Спокойное отклонение мысли, которая сама по себе возвращается в ожидании к себе самой.

Посредством ожидания то, что отклоняется от мысли, возвращается к мысли, ставшей от себя же отклонением.

Ожидание, пространство отклонения без отступления, блуждания без заблуждения.

# “Почему вы просите об этом меня?” – “Вы тот, кто мне нужен; я всегда это знала”. – “И откуда у вас эта идея?” Размышляла она недолго: “От вас. Вы же отлично это знаете. Этой идеей вы меня и привлекли”. – “Не хотите ли вы признать, что, знать о том не зная и ведать не ведая, я вряд ли смог бы ее выразить?” – “Это доказывает, что в вас она глубже, чем во мне”. – “Нет, поверьте, я этого не знаю”. – “Но вдвоем-то мы знаем”.

Он чувствовал, что в действительности эта мысль не была для них общей, но кроме как в ней они сообща нигде не будут.

# То, что скрывается безо всякого сокрытия.

# “Вы меня об этом попросили, потому что это невозможно”. – “Невозможно, но возможно, если я смогла вас об этом попросить”. – “Все, стало быть, зависит от того, в самом ли деле вы меня об этом попросили?” – “Все зависит от этого”.

# “Предположите, что вы попросили то, о чем меня просите, потому что я это уже сделал”. – “Но вы бы об этом знали”. – “Не более чем вы. Вот как все могло произойти: вы меня об этом попросили, я так и сделал, но нам, ни тому ни другому, не известно соотношение этих двух поступков; мы, я хочу сказать, знаем только о привычном их отношении, которое все еще скрывает их для нас друг от друга и по-прежнему представляет их неосуществимыми и недоступными. Как мог бы я сделать то, о чем без вашей просьбы не смог бы даже и догадаться? Но и как смогли бы попросить у меня такое вы, если бы это уже не вызнали, в это не проникли – свершив в самой себе?”

# “Всякий раз, когда отказываешься, отвергаешь неотвратимое”. – “Невозможное”. – “Делаешь невозможное неотвратимым”.

# То, что скрывается безо всякого сокрытия, что утверждается, но остается невыраженным, что остается здесь – и забытым. В том, что все еще и все время она оказывалась присутствием, в этом-то изумлении и вершилась, оставаясь вне подозрений, мысль.

# Присутствующая, уже свой собственный образ, и образ образа, не воспоминание, забвение самой себя. Видя ее, он видел ее такой, какой она будет: забытой.

Подчас он ее забывал, подчас вспоминал, вспоминая подчас о забвении и обо всем в этом воспоминании забывая.

“Может быть, нас разделяет только наше присутствие. В забвении же – что нас разлучит?” – “Да, что смогло бы в самом деле нас разлучить?” – “Ничто, разве что забвение, которое нас снова и соединит”. – “А если это и вправду забвение?”

Возможно ли, что она распознала в нем, а он в ней, возможность оказаться забытым соразмерно ожиданию?

# “Мы не встретились”. – “Примем, что пересеклись наши пути, это еще лучше”. – “Как это мучительно, такая встреча на перепутье”.

# Уже давно он стремился не говорить ничего, что отягчало бы пространство, о пространстве рассуждая, исчерпывая конечное и беспредельное пространство.

# “Вы не хотели на самом деле знать, я всегда это чувствовала”. Он этого не хотел. Когда хочешь знать, ничего не знаешь.

# Никто не любит оставаться лицом к лицу с тем, что скрыто. “Лицом к лицу было бы легко, а вот когда отношения косвенны…”

# “Все эти ваши взгляды, которые на меня даже толком и не взглянули”. – “Все те речи, что вы произнесли и которые мне ничего не сказали”. – “И ваше присутствие, которое затягивается и противится”. – “И вы, уже отсутствующая”.

Где это было? Где этого не было?

Зная, что она была там, и забыв ее столь полно, зная, что она могла быть там только забытой, сам по себе это зная, забывая.

“Осталось ли еще хоть мгновение?” – “Миг, который между воспоминанием и забвением”. – “Краткий миг”. – “Который не кончается”. – “Ни вспоминаемые, ни забытые”. – “Вспоминая нас от имени забвения”.

“Откуда это счастье забывать?” – “Которое тоже забыто”.

Это смерть, говорила она, забвение умирания, каковым является смерть. Наконец-то присутствующее грядущее. “Сделай так, чтобы я могла с тобой говорить”. – “Да, говори теперь мне”. – “Не могу”. – “Говори через не могу”. – “Ты так спокойно просишь у меня невозможного”.

Что же это за боль, что за боязнь, что это за свет? Света в свете забвение.

II

Забвение, нераскрытый дар.

Принять забвение как согласие с тем, что сокровенно, как нераскрытый дар.

Мы не идем к забвению, как не приходит к нам и оно, но внезапно оказывается, что забвение всегда уже здесь и было, и, забывая, мы всегда уже все забыли: в движении к забвению мы оказываемся в присутствии его неподвижности.

Забвение – отношение с тем, что себя забывает, отношение, которое превращает в секрет то, с чем имеется отношение, хранит власть и смысл секрета.

В забвении имеется то, что отклоняется, и само отклонение, каковое приходит от забвения, каковое и есть забвение.

# Позже он проснулся – спокойно, осторожно, перед лицом возможности, что уже все забыл.

Забывая слово, забывая в этом слове все слова.

# “Приди, верни нам приемлемость того, что исчезает, сердечный порыв”.

# Было странно, что забвение смогло так положиться на речь, а речь – вобрать забвение, словно между отклонением речи и отклонением забвения имелась некая связь.

Письмо в направлении забвения.

Что в каждой произносимой речи наперед говорит забвение, означает не только, что каждое слово обречено быть забытым, но и что забвение обретает в речи свой покой и поддерживает ее в согласии с сокровенным.

Забвение в даруемом ему всякой истинной речью покое дает ей говорить даже и в забвении.

Что во всякой речи покоится забвение.

# “Ты не войдешь сюда дважды”. – “Войду, правда, не раз”.

Приглядывая за неподнадзорным.

# По этим словам он узнал, с каким спокойствием полагается на речь забвение.

Память, в которой дышало забвение.

Дуновение, которое он от нее перенимает, которое пронизывает всю историю, дыхание забвения.

# В забвении то, что отклоняется, не может вполне скрыть приходящее от забвения отклонение.

“Забыть смерть – на самом деле это, наверное, вспомнить о смерти? Единственное воспоминание, которое может быть соразмерно смерти, это забвение?” – “Невозможное забвение. Всякий раз, когда забываешь, забывая, вспоминаешь именно о смерти”.

Забывая смерть, наталкиваясь на точку, в которой смерть поддерживает забвение и забвение дарует смерть, отклоняя и забвением смерть, и смертью забвение, тем самым дважды отклоняясь от того, чтобы вступить в истину отклонения.

Порыв забвения в неподвижном ожидании.

# Приглядывая за неподнадзорной явленностью.

Погляди на нее, только на миг, через плечо; брось в ее сторону полувзгляд; не разглядывай ее, гляди; полувзгляд, только взгляни.

Она была чуть ли не слишком присутствующей; не присутствующей – своему присутствию явленной; не отсутствующей – отринутой от присутствующего силой своего в себе присутствия.

# “Так к чему же мне тогда продолжать?” – “Знаю: дабы увериться, что вы не заговорите”. – “Будьте же тогда хоть чуть-чуть дружелюбны к тому, чего я не могу вам сказать”.

То, что она говорила, – он не преминул ее об этом уведомить – не переставало мужественно, смутно бороться. “Против чего?” – “Возможность для нас это открыть входит, конечно же, в награду за эту борьбу”. – “Но против чего же?” – “Вам нужно еще побороться, чтобы это узнать”. – “Ну ладно, я и так знаю: против этого присутствия”. – “Какого присутствия?” – “Моей откликнувшейся на ваш зов явленности”. И, поскольку он замолчал: “А вы, вы со мной боретесь?” – “Я с вами борюсь, но лишь чтобы вы приняли ее, как принял я сам”.

Ей бы, наверное, хотелось – он вполне отдавал себе в этом отчет – заставить его усомниться в ее присутствии, если только слово “сомнение” обладало той силой и тем достоинством, которые она ему, казалось, приписывала.

“Я в вас не сомневаюсь, я никогда в вас не сомневался”. – “Это я знаю, ну а в моем присутствии, в моей явленности?” – “В ней еще меньше”. – “Вот видите: ее вы и предпочитаете”.

Она была чуть ли не чересчур присутствующей – явленностью, болезненно превосходящей его способность оставить ее навсегда присутствующей, замершей там перед ним в неподвижности, даже когда она шла за ним следом, даже когда он прижимал ее к себе, – и пока она говорила, говоря словно рядом со своим присутствием, пока приближалась, приближаясь по причине своего присутствия.

Являясь в свое присутствие.

Пока она приближалась, не приближая свое присутствие, приближалась только в пространстве своего присутствия.

Ее присутствие не имело отношения к тому, что было в ней явлено.

А вот подозрение, что она не переставала двигаться наперекор тому, что звала своей явленностью, утверждая, что он не мог не поддерживать с оной тех отношений, из которых сама она была исключена, подозрение это ему несомненно приходилось рассматривать как частичку странного света. Она разговаривала, явленность ничего не говорила; она уходила, явленность оставалась там, ничего не дожидаясь, чуждая ожиданию и никогда не ожидаемая. Когда он попытался было убедить ее, что их не различает, она покачала головой: “Я знаю свое дело, она – свое. Что же вас в ней до такой степени привлекает?” – “Что она делает вас присутствующей”. – “Она вовсе не делает меня присутствующей. Она между нами, разве вы не чувствуете?” Он чуть ли не мучительно задумался: “Это-то вы и хотели бы мне сказать?” – “Но она мешает мне сказать об этом”. – “Теперь вы это говорите”. – “Я этого еще не сказала”.

# Желая и не желая говорить; не желая этого, но будучи не в состоянии от речи уклониться; итак, разговаривая и не разговаривая в одном и том же движении, которое собеседнику надлежало поддерживать.

Разговаривая, того не желая; того желая, но не будучи в состоянии сделать.

# “В таком случае, это же относится и ко мне”. – “Нет, и вы отлично это знаете”. – “Почему, если я нахожусь с вашей явленностью в тех отношениях, в которых вы мне отказываете, вы не вступите в них с моим присутствием?” – “Я вам ни в чем не отказываю”. – “Но, быть может, вы ему и говорите, с ним и разговариваете?” Задумавшись, с внезапным пылом: “Они должны быть вместе, они вместе, они нас сторонятся”. Он взглянул со своей стороны: “Ну да, мы обойдемся без них, у нас есть кое-что взамен”. – “Да, мы обойдемся без них; но, – тут же добавила она, – будете ли вы верны?” – “Буду”, и, словно задумавшись о последствиях: “Что я должен для этого сделать?” Но она с твердой уверенностью повторила: “Будете, вы будете вести себя подобающе”.

Отчасти он знал, чего она могла бояться. Однако, когда она бросила ему тихим голосом, но в столь стремительном порыве, что он оказался словно вовлечен в то, что она хотела сказать: “Не оставляйте меня, не оставляйте меня, это будет хуже чем смерть”, у него возникло впечатление, будто он в первый раз столкнулся с истиной ее мучений.

# “Я не могу больше переносить свою явленность рядом с вами”.

# Они ждали, они искали друг друга, отвернувшись от своего присутствия, чтобы друг для друга присутствовать. Она являлась к нему не только из глубины ожидания; как грубо было бы так подумать. Она была там – резким решением своего присутствия, вне всякого ожидания, и именно потому, что она не могла заставить себя ждать, что беспрерывно говорила – тайком, явственно и с запальчивостью простейшего желания: “Я не могу больше ждать”, – он оказывался подвержен бесконечности ожидания.

Соединенные, того дожидаясь.

# В ожидании, утраченном времени.

Ожидание предоставляет время, отнимает время, но предоставляется и отнимается отнюдь не одно и то же время. Словно в ожидании ему не хватало только времени ждать.

Этот преизбыток недостающего времени, эта избыточная нехватка времени.

“Долго ли это еще продлится?” – “Всегда, если вы воспринимаете это как длительность”.

Ожидание не оставляет ему времени ждать.

# Они словно утратили саму идею, что могут умереть. Отсюда и безнадежная безмятежность, невыносимый день.

# Когда ты утверждаешь, ты все еще вопрошаешь. Дело в том, что в ожидании ему нужно говорить.

# Ожидание неощутимо превращало речь в вопрос.

Стремясь найти в ожидании вопрос, который оно в себе несет. Это не тот вопрос, который он мог бы отыскать и присвоить, даже не особая манера вопрошать. Он говорит, что ищет, он не ищет, а если вопрошает, то, возможно, уже изменяет этим ожиданию, которое не утверждает, не вопрошает, а ждет.

Вопрос, который несет в себе ожидание: оно носит его в себе, с ним не смешиваясь. Это как бы вопрос, который мог бы предстать в конце ожидания, не будь тому свойственно, даже обретая конец, конца не иметь.

Вопрос ожидания: ожидание несет вопрос, который не ставится. Между тем и другим имеется общая бесконечность, наличествующая как в мельчайшем вопросе, так и в еле теплящемся ожидании. Стоит задать вопрос – и нет ответа, который бы вопрос исчерпал.

Стремясь посредством ожидания сблизиться – не выделяя ничего, что вопрошает, еще менее, что отвечает, – с подобающей сущности ответа мерой; не той мерой, что ограничивает, а той, что измеряет, сохраняя безграничность.

# Он воздерживался ее расспрашивать, ожидая ответа, не отвечающего ни на один вопрос.

“Со мною ли вы и в самом деле хотели бы разговаривать?” – “Да, по-моему, с вами”. – “Но я ли это еще, когда вам больше не хочется со мной говорить?” – “Это зависит от вас, нужно стоять на своем”.

Он не мог ее расспрашивать; понимала ли она это? Да, она об этом знала. Словно запрет: между ними что-то уже наперед было сказано, и они должны были это учитывать. “Всегда во мне и как бы впереди меня тут что-то есть, и оно отбрасывает тень на все, что мне хотелось бы вам сказать, в тот самый миг, когда я вам это говорю”.

Истина была бы в их речи лишней, по молчаливому согласию они всегда с этим примирялись.

Он чувствовал, что сила его вопросов – каковые он не высказывал, каковые только накапливал, – не должна была быть почерпнута прямо из его жизни, что он должен прежде всего движением ожидания свою жизнь как бы исчерпать и вместе с этим присутствием без присутствующего прояснить ей самой, с ним ее примирив, то, что она избегала говорить. Но говорила ли она это? Да, именно так она и запрещала себе об этом говорить. Как будто само же слово, высказываясь, создавало выражению заслон. Стало быть, ему выпадало, не прибегая к насилию, отторгнуть то, что она наговорила лишнего, от точного в ее речах.

“Если бы мы были живы…” – “Но ведь мы живы!” – “Вы – да, но расспрашиваете вы меня с чем-то в вас не живым, и оно ищет во мне нечто, что не может больше жить. И это – это мука; это тоска”.

# Движение ожидания: он видел ее словно отвернувшейся в ожидании от него, если только, поворачиваясь, чтобы ее увидеть, не приходилось отворачиваться ему самому, так что только в этом отвороте он уже ее и видел.

# Это и есть ожидание, когда времени всегда в избытке, а времени тем не менее не хватает времени. Эта избыточная нехватка времени и есть длительность ожидания.

В ожидании время, которое дозволяет ему ждать, теряется, чтобы лучше ожиданию ответить.

Имеющее место во времени ожидание открывает время отсутствию времени, в котором, чтобы ждать, нет места.

Отсутствие времени и позволяет ему ждать.

Время и предоставляет ему нечто для ожидания.

В ожидании царит отсутствие времени, где “ждать” означает невозможность ждать.

Время делает возможным невозможное ожидание, в котором утверждается давление отсутствия времени.

Во времени ожидание обретает конец, без того чтобы был положен конец ожиданию.

Он знает, что, когда время подходит к концу, рассеивается или ускользает к тому же и отсутствие времени. Но в ожидании, если время всегда предоставляет ему нечто ждать, будь то свой собственный конец или конец всему, ему уже предопределено отсутствие времени, которое все-таки высвободило ожидание этого и вообще любого конца.

# Ожидание, исполненное ожиданием, исполненное-обманутое ожиданием.

# “Это присутствие”. – “Ваше? Мое?” – “Вы же знаете, их так просто не отличишь. Мое присутствие слишком сильно для вас, чересчур уж оно вас интересует, сдерживает. Что же до меня, из-за того, что я почти не ощущаю больше вашего присутствия, оно и кажется мне столь могучим и почти непобедимым в своей стертости”.

Он всегда предчувствовал: коли он ждал, так потому, что не был один, был отвлечен от своего одиночества, чтобы рассеяться в одиночестве ожидания. Всегда для ожидания один и всегда в разлуке с самим собой из-за ожидания, которое не оставляло его одного.

Бесконечное рассеивание ожидания, опять собранного заново неотвратимостью своего конца.